Коул Аллан. Когда боги спали

   Сафар услыхал ритмичные звуки, грохот барабанов и странные гудки, производящие скорбные ноты, и принял этот шум за звуки большой прибойной волны, омывающей берег. Вместе с этой волной Сафар перенесся к обширной роще высоких деревьев, увешанных созревшими плодами.
   Посреди деревьев танцевали красивые люди под бой барабанов, обтянутых тонкой кожей. Несколько человек дули в раковины, как в горны, производя те самые скорбные звуки. Обнаженная кожа людей переливалась бронзой загара и яркими красками. В центре танцевала высокая женщина, высокая грудь ее подпрыгивала в такт ритму. Округлые бедра двигались взад-вперед, исполняя древний акт любви. Юное тело Сафара отозвалось, и он пришел в сильное возбуждение.
   Внезапно она остановилась, раскрыв глаза в таком ужасе, что вожделение Сафара исчезло, сменившись чувством жуткого страха.
   Женщина что-то закричала на языке, который Сафар не понимал, и со страхом на что-то указала в отдалении. Остальные танцоры замерли, всматриваясь, что же так напугало ее.
   Сафар тоже посмотрел в ту сторону и увидел, как из вершины конической горы поднимается дымок. Люди завопили и в смятении бросились бежать, как муравьи, застигнутые внезапным ливнем. Сафар ощущал их страх как свой собственный. Сердце застучало, а конечности напряглись в неодолимом желании улететь прочь.
   Затем что-то ослепительно вспыхнуло и послышался оглушительный взрыв. Силой взрыва из земли вырывались деревья и взлетали огромные камни, и он инстинктивно пригнулся, хотя и понимал, что никак не может пострадать. Все заполнил собою клубящийся дым.
   Затем дым рассеялся, и он увидел посреди поваленных фруктовых деревьев мертвых людей, включая и ту женщину, что танцевала. Он увидел, как оставшиеся в живых, спотыкаясь, бросились к берегу, где стояли каноэ.
   Раздался следующий взрыв, еще более страшный, чем первый. Бегущих осыпало осколками, а от сильного жара каноэ запылали.
   С вершины горы, разделяясь на два рукава, потекла расплавленная порода. Она добралась до моря, и вода закипела. На поверхность тысячами стали всплывать мертвые рыбины, перемешиваясь с обугленными трупами тех немногих, кто успел добраться до воды. Из горы вырывался желтый ядовитый дым, заполняя собою небо и закрывая солнце.
   Во рту он ощутил привкус пепла.
   Видение прекратилось, Сафар вздрогнул и ощутил, что плачет. Он вытер глаза, оглянулся на Ираджа и увидел, что тот по-прежнему спит.
   Сафару захотелось разбудить его, избавиться от одиночества и чувства огромной потери, к которым примешивался и страх. Страх за будущее, хотя и непонятно было, чего он должен был бояться. Он попытался представить себя через десять лет, умелого гончара, склонившегося над кругом и формующего из влажной глины совершенный по форме сосуд. Но каждый раз, как только появлялось это смутное изображение, он не мог его удержать надолго, и оно исчезало. Сафар попытался представить себе хоть какое-нибудь будущее. Не для себя, но для мира. Что будет после того, он проживет всю свою жизнь? Но внутреннее зрение заволакивалось желтым горьким дымом.
   Расстроившись, он оставил свои попытки. Намерзнувшись, он натянул на себя одеяла и устроился на лиственном ложе. Перед тем как заснуть, он увидел, как первые лучи касаются вершин гор. Проявился цвет крови, и столь интенсивный, что отдаленный выступ казался живым.
   Сафар закрыл глаза, молясь за души тех людей, что погибли в его видении, — красивых людей, некогда танцевавших под фруктовыми деревьями на острове на краю света.
   А затем он заснул без сновидений.

5. Пещера Алиссарьяна

   Когда Сафар вновь открыл глаза, солнце поднялось выше, безмятежно заливая лучами утренний пейзаж. Ирадж суетился вокруг разожженного заново костра, доставая еду на завтрак. Но, поглядев на лицо Сафара, он заметил следы несчастья и спросил, что случилось. Не отойдя от потрясения, Сафар очень хотел поделиться увиденным хоть с кем-нибудь, пусть даже под угрозой разоблачения собственного постыдного секрета. И он горячо и бессвязно выложил всю историю.
   Пока Сафар рассказывал, Ирадж не выказал никакого удивления, а когда друг замолчал, он сказал:
   — Не переживай, Сафар. Это всего лишь дурной сон. Видимо, ты съел зеленого миндаля.
   — Это не сон, — запротестовал Сафар. — А видение того, что произошло на самом деле. И именно случившееся послужило причиной тому огненному дождю, что мы видели вечером.
   Ирадж странно посмотрел на друга.
   — Почему ты так думаешь? У тебя уже были такие видения раньше?
   — Да, — тихо сказал Сафар. — Иногда мне доводилось видеть то, что случалось впоследствии.
   — И всегда видения соответствовали истине?
   Сафар сожалея пожал плечами:
   — Как правило.
   Ирадж присел на корточки рядом с Сафаром.
   — С того самого дня, как мы познакомились, я подозревал, что ты что-то скрываешь от меня, — сказал он. — Теперь ты все рассказал?
   Сафар покачал головой:
   — Нет.
   — Хочешь рассказать остальное?
   — Пока нет.
   Ирадж кивнул, воспринимая эти слова как обещание рассказать позже.
   — У нас хватает времени.
   И все то время, что Ирадж собирал вещи, паковал их и грузил на ламу, Сафар сидел неподвижно. Лишь когда настал час трогаться в путь, настроение у него улучшилось. В свете дня все казалось нормальным. Среди этого света не было места ни видениям, ни магии. Душа очищалась утренним воздухом. В каплях росы мелькали птицы, добывая свой завтрак. На широких листьях замирали бабочки, осушая крылышки под теплым солнцем. В цветах сонно гудели шмели.
   Ирадж засвистел веселую мелодию, и они двинулись в путь. Но каждый раз, когда Сафар поглядывал на друга, он видел, что взор того устремлен в себя. Спустя какое-то время Сафар перестал переживать из-за видения, сочтя его, как предложил Ирадж, за ночной кошмар. Он даже стал ощущать неловкость из-за того, что вообще рассказал о такой глупости. Он припомнил предупреждение отца о том, что горы частенько насылают на человека приступы меланхолии и дурного настроения. И в конце концов Сафар решил, что не было никакого видения, а были лишь последствия воспаленного воображения, вызванного меланхолией.
   Вскоре юная кровь взяла свое, и он вместе с Ираджем стал весело насвистывать. Взгляды их встретились, губы раздвинулись в ухмылках, и мелодия превратилась в невнятное блеяние. Оба расхохотались. За смехом последовали шутки и насмешки друг над другом. В общем, они вели себя так, как и подобает юношам.
   День перевалил за половину, когда друзья достигли цели своего путешествия. Земля здесь была покрыта плотным слежавшимся снегом, и тонкие башмаки стали рваться. Несмотря на снег, день стоял теплый, безветренный. Тропа пошла круче, и они порядком вспотели, карабкаясь и подгоняя коз. Узкая дорожка петляла, минуя заснеженные камни и ведя их к вершине. Продвижение резко замедлилось. Во многих местах широкие навесы и выступы закрывали полностью вид, оставляя лишь камни да тропу под ногами. Козы и лама уже не раз совершали путешествие к излюбленному месту Сафара и потому шустро шли вперед, исчезая за крутыми поворотами.
   Даже Сафар, знавший, чего ждать, повернув за последний поворот, был застигнут врасплох открывшимся видом, восхитившим его, как и в первый раз.
   Они оказались на залитом солнечным светом широком выступе, откуда открывался вид на северную сторону горной цепи. Прямо под ними располагалась небольшая, поросшая травой лужайка с цветущими ягодными кустами. Из-под камня у ног бил родничок, собираясь в центре лужайки в хрустальной чистоты пруд. Козы заскакали среди цветов, радостным блеянием выражая восторг по поводу обилия столь сладостной пищи. Лама, не обращая внимания на детские выходки своих меньших сестер, уже зарылась мордой в ягодный кустик.
   А за лужайкой вставала чудесная страна заснеженных вершин, постепенно понижающихся к пустынным землям севера. Пушистые облака плыли по голубому небу, серые, коричневатые и хлопково-белые. Пустынные пески, отражая солнечные лучи обратно в небо, придавали всей картине впечатление блистающей, многоцветной драгоценности.
   Далее, за пустыней, глаз уже ни на что не натыкался. Взор Сафара быстро устремился к линии горизонта, к той темно-голубой линии, где небо сливалось с землей. Он услыхал, как задохнулся от изумления Ирадж, и понял, что даже его друг, рожденный среди огромных равнинных пространств, никогда не видел столь грандиозной картины. Само по себе ошеломляющее зрелище усиливалось в разреженном воздухе, и горизонт казался совсем близко, хотя от хозяев караванов Сафар знал, что требуется время и время, чтобы зайти так далеко.
   Он глянул на друга, застывшего с глупой усмешкой на лице. Ирадж нерешительно протянул руку, словно пытаясь дотронуться до горизонта. Сафар рассмеялся, ибо и сам пытался сделать то же самое, когда впервые попал сюда.
   — Пойдем, — сказал он. — Это еще не все.
   Сафар сбросил свой легкий рюкзак и начал спускаться вниз по камням вдоль бегущего ручейка. На полпути вода пеленой закрывала вход в пещеру. Сафар указал на нее Ираджу, а затем показал, как пройти между водопадом и каменной стеной, чтобы попасть внутрь.
   Во время своего последнего посещения он оставил здесь материал, из которого можно было бы изготовить факелы, и теперь быстро соорудил несколько штук, затем высек искру из кремня, чтобы поджечь первый. Стены, пол и потолок были вырезаны в гладком зеленом камне, который поглощал свет, отражая призрачное мерцание.
   Ирадж, пришедший в себя от первоначального изумления, поджег собственный факел, стал осматриваться и увидел то место, где Сафар в прошлый раз жег костер, когда погода стояла еще холодная. Затем, на одной стене и на полу он увидел пентаграммы, магические символы и звезды, высеченные давно и недавно.
   — Убежище кудесника, — сказал он.
   Сафар кивнул, не распространяясь о том, что новые символы являлись его неуклюжей попыткой копировать старых мастеров в целях познания. Он уже пытался проводить с ними магические действия, которые проходили с большими затруднениями в силу его юношеских сомнений. Но в глубине души полагал, что со временем он таки сумеет сотворить настоящее колдовское заклинание.
   Сафар указал на ряд потускневших красных символов, высеченных в полу. Они вели дальше в пещеру, словно указывая путь. Ирадж широко раскрыл глаза, узнав эти символы — Демонская луна и комета Завоевателя.
   — Здесь был Алиссарьян? — выдохнул он.
   — Я не знаю, — сказал Сафар. — Но я думаю, что, по крайней мере, в пещере побывали те, кто знал его.
   Он махнул Ираджу, приглашая двигаться дальше, и они миновали череду залов, образовавших пещеру. В одном зале на полке все еще стояли древние кувшины. Хотя еще можно было разобрать изображенные на них древние символы, содержимое кувшинов давно испарилось. В другом зале небольшой грудой лежало оружие и доспехи, настолько заржавевшие, что они спеклись в единое целое. Ирадж осмотрел их с большим интересом, авторитетно оценивая их назначение и качество.
   В последней комнате было пусто, лишь по краям дальней стены выступали держатели, в которые Сафар и поместил пару зажженных факелов.
   — Вот что я хотел показать тебе, — сказал он, указывая на пространство между держателями.
   Ирадж всмотрелся в это место, но поначалу ничего не увидел.
   — Присмотрись внимательней, — сказал Сафар. — Когда смотришь первый раз, нужно вглядываться не менее минуты. А потом уже легче, потому что знаешь, что хочешь увидеть.
   Ирадж от напряжения сузил глаза, поворачивая голову так и эдак, пытаясь увидеть то, что хотел показать ему Сафар. И тут юный гончар улыбнулся, увидев, как в пристальном взгляде друга появилось изумление, когда из стены между держателями факелов проступило изображение.
   Под верхним прозрачным каменным слоем некогда была изображена картина. Без зажженных факелов разглядеть ее было практически невозможно, да и теперь она виднелась лишь под определенным углом.
   На картине был изображен высокий красивый воин в древних доспехах принца. У него была светлая кожа, длинные светлые волосы и свирепый взгляд глаз таких же голубых, как воды священного озера Кирании. Под мышкой правой руки воин держал шлем, а вокруг головы сверкал золотой обруч королевского достоинства. В левой руке он держал саблю, держал высоко, словно приветствуя или вызывая на поединок другого воина. Сафар так и не мог решить, что означала эта высоко поднятая сабля.
   Над воином размещался символ — Демонская луна и взлетающая комета.
   — Алиссарьян, — прошептал Ирадж.
   — Именно он, — сказал Сафар.
   Ирадж громко и восхищенно рассмеялся, хлопая юного гончара по спине в знак глубокой благодарности.
   — Тайна за тайну, — сказал он. — Хотя в этой сделке я в более выгодном положении, мой друг.
   И в этот миг Сафар понял, что за время между выходом в их путешествие и прибытием сюда они действительно стали друзьями. И это знание сделало его более взрослым. До этого у него еще не было ни одного настоящего друга.
   Ирадж вновь посмотрел на портрет.
   — Я изучил все об Алиссарьяне, — сказал он, — но еще не видел ничего подобного. Он до кончиков ногтей выглядит завоевателем. Человеком, избранным богами править великой империей.
   Он вытащил саблю, взмахнул ею и застыл в позе, изображенной на портрете — сабля поднята высоко вверх, голова поднята, взгляд устремлен в будущее.
   И Сафар кое-что удивленно заметил впервые.
   — Ты же левша, — сказал он. — Как и Алиссарьян.
   Ирадж кивнул, сохраняя торжественное выражение лица.
   — А также высок и светловолос, — сказал он. — Но у меня темные глаза. А у него были голубые… как у тебя.
   Сафар вспыхнул. Ведь он отчасти потому держал в секрете это место, что здесь находилась другая личность с голубыми глазами, как у него. Здесь он ощущал себя менее отвергнутым и, даже более того, несколько превосходящим других.
   Ирадж повернулся, все так же держа саблю.
   — Скажи мне, Сафар, — сказал он вполне серьезно. — Я похож на короля?
   Сафар внимательно оглядел его. Впрочем, никаких видений за такими словами не последовало, не разверзлись небеса, но вместо этого в нем зашевелилось понимание. И он внезапно… понял.
   Во рту у него пересохло, а голос превратился в скрип.
   — Ты будешь королем, Ирадж, — сказал он.
   — Что? — испуганно сказал Ирадж. — Я, собственно… — Он оборвал себя на полуслове. Но тут же голос его наполнился энергией. — Что ты говорил?
   — Ты будешь столь же великим королем, как и Алиссарьян, — ответил Сафар. — Я вижу это, ощущаю, — он постучал себя в грудь, — вот здесь.
   Ирадж опустил саблю, царапнув кончиком по каменному полу.
   — Не шути этим, — предостерег он.
   — Я и не шучу.
   — Ведь ты же говоришь о самой моей большой мечте, — сказал он. — О мечте создать столь же великое королевство, как и у Алиссарьяна.
   — Я знаю об этом, — сказал Сафар.
   — И ты не считаешь меня сумасшедшим?
   — В чем-то считаю, — пожал он плечами. — Но ведь ты и должен быть таким.
   — Тебе было видение об этом? — спросил Ирадж.
   — Как раз перед тем, как ты прибыл к нам, — сказал Сафар. — Я видел тебя… в короне.
   — Сидящим на белом слоне? — спросил Ирадж удивленно.
   — Да, — сказал Сафар. — Ты вел громадную армию. И в моем видении ты звал меня.
   Ирадж подошел поближе, словно притянутый магнитом.
   — И я сказал тебе, чтобы ты садился рядом со мной, — сказал он. — И что ты — Сафар — и помог мне одержать мою победу.
   — Похоже, нас посетило одно и то же видение, — тупо сказал Сафар.
   — А я-то считал, что это лишь сон, — сказал Ирадж. — И лишь когда познакомился с тобой и услыхал твое имя, понял, что здесь таится нечто большее.
   — Каким-то образом, — сказал Сафар, — мы попали в мысли друг другу.
   Ирадж покачал головой.
   — Это было твое видение, — сказал он. — Со мной никогда ничего подобного не случалось.
   — А со мной действительно случалось, — вздохнул Сафар.
   — Ты говоришь так, словно это проклятие для тебя.
   — Ты и сам не знаешь, как ты прав, — ответил Сафар.
   — Но… если все то, что ты говоришь, правда…
   — Правда, — прервал его Сафар. — Я редко ошибаюсь.
   Ирадж, обняв Сафара за плечи, привлек его к себе ближе.
   — Что ж, коли быть мне королем, — сказал он, — то ты будешь моим самым доверенным советником. И как только я займу свое законное место на троне, ты станешь в этот же момент лордом Тимуром.
   Опустив руку, он шагнул в сторону и торжественно поднял саблю. И легонько лезвием коснулся головы Сафара, приговаривая:
   — Я, король Ирадж Протарус, так повелеваю.
   Его лицо запылало юношеским жаром. Голос от эмоций задрожал, на глаза навернулись слезы. На щеке размазалась грязь, и, стоя в этой героической позе, в своем потрепанном подростковом одеянии, он выглядел несколько смешно.
   Но Сафар не смеялся.
   А если бы рассмеялся, может быть, вся история повернулась бы иначе.

 

 
   После завершения этой импровизированной церемонии Ирадж продолжил изучение пещеры, особое внимание уделяя магическим символам и кувшинам.
   — Как ты думаешь, каким целям служила эта пещера? — спросил он.
   — Я ведь никому не рассказывал об этом месте, — сказал Сафар, — так что мне самому пришлось искать ответ на этот вопрос. Я думаю, в ней какой-нибудь снотолкователь предсказывал будущее Алиссарьяну.
   Ирадж широко улыбнулся и сказал:
   — Вот бы мне кто предсказал мое будущее в этом самом месте. Желательно, мой собственный снотолкователь.
   — Но я-то не снотолкователь, — возразил Сафар. — Я лишь ученик гончара.
   — Гончар, которому являются видения, — рассмеялся Ирадж.
   Как ни странно, но Сафара задело это замечание.
   — Конечно, гончар фигура не столь выдающаяся, как король, — сказал он. — Но это почетная профессия. А кое-кто утверждает, что даже искусство — искусство, которым благословляют боги.
   — Извини, если мои слова огорчили тебя, — сказал Ирадж. — Единственными ремесленниками, которых я знал, были оружейники. Но ты прав, говоря, что гончары благословлены богами, поскольку имеют дело с веществом, из которого боги сотворили людей. А ты не думал, что, может быть, именно поэтому тебя и посещают видения? Может быть, при рождении ты был благословлен богами дважды?
   — Может быть, — сказал Сафар. — Хотя моему отцу такое явно бы не понравилось.
   — Откуда ты знаешь? — спросил Ирадж.
   — Да потому, как он вел себя… — Сафар замолчал, не желая упоминать о том постыдном происшествии.
   — Так что у вас там произошло? — спросил Ирадж. — Что он сделал?
   Сафар замотал головой, не желая отвечать.
   — Я лучше не буду рассказывать.
   — Но у нас не должно быть секретов друг от друга, — сказал Ирадж. — Особенно после того, что произошло.
   «Он прав», — подумал Сафар. Но вместо того, чтобы все откровенно выложить, он рассердился.
   — А ничего не произошло! — огрызнулся он. — Просто один глупый парень рассказал другому глупому парню глупую историю. Вот и все.
   Сафар сорвался с места, выскочил из пещеры, пробежал между пеленой воды и стеной и стал карабкаться наверх, пока не оказался на лугу, где паслись козы.
   Ирадж благоразумно не последовал сразу же за ним. Сафар в ярости бесновался на лугу, пиная ни в чем не повинные камни, вырывая с корнем растения. Досталось и ламе, которая подошла к нему полюбопытствовать, что это такое происходит с хозяином. Животное от удара испуганно отпрянуло. Сафар всегда обращался с ней нежно. Теперь она смотрела на него укоризненно. Затем повернулась и потрусила прочь той небрежной иноходью, которой удаляются ламы, стараясь не показать, что обижены.
   На ее пути попалась какая-то коза, и лама набросилась на нее, как на самую досадную помеху в своей жизни. Коза метнулась в сторону, но тут же выместила свой гнев на более слабой, та на следующей, и Сафар не успел еще толком понять, что происходит, как на лугу развернулось нешуточное сражение рассерженных животных, кусающих друг друга и отскакивающих с тем же проворством, с каким ученик факира подпрыгивает, впервые пускаясь в путь по раскаленным углям.
   К тому времени, когда появился Ирадж, Сафар уже так хохотал, что совершенно забыл о спорах. Ирадж не стал ему ни о чем напоминать, и вскоре они вновь стали обычными ребятами, которых судьба привела в горы пасти коз и предаваться веселой жизни.
   Но невысказанное осталось висеть между ними.

 

 
   Когда Бадави увидел широкий караванный тракт, ведущий в горы, он спрыгнул с ослика и упал на колени. Ударив себя кулаком в грудь, он возопил «ура» небесам, спасшим его жизнь.
   Утром, когда Сарн отправил его разведывать путь, торговец лошадьми понял, что этот день может стать для него последним — если только не произойдет чудо. После того, как он продемонстрировал старую шаль из киранийской шерсти, удача, похоже, отвернулась от него. С тех пор они прошли четыреста миль и не нашли даже козьей тропы, не говоря уж о широкой караванной дороге, ведущей через Божественный Раздел.
   Восхваляя всех тех святых, что приходили ему сейчас на ум, Бадави вдруг заметил неподалеку горку верблюжьего навоза. Сердце у него затрепетало от радости, и, все еще не вставая с колен, он подполз ближе, пробил подсохшую на солнце корку навоза и обнаружил еще влажную сердцевину.
   В этот момент во главе колонны разбойников подъехал Сарн. Увидев его, Бадави вскочил на ноги.
   — Погляди, хозяин! — воскликнул он, демонстрируя две пригоршни дерьма, как величайшее сокровище.
   — Что это у тебя в руках, грязный человечишко? — прорычал Сарн.
   — Верблюжий навоз, о господин, — сказал Бадави, слегка приплясывая от радости и расшвыривая дерьмо по земле. — Боги направили твоего недостойного раба, заставив пройти тысячу миль по бесплодным землям, дабы он нашел ту самую вещь, которую ты приказал отыскать.
   — Не с ума ли ты сошел, человек? — сказал Сарн. — Что проку мне от верблюжьего навоза?
   Бадави, казалось, не слышал. Он заметил еще несколько куч и бросился к ним, прыгая от кучи к куче как толстая жаба, хватая дерьмо и подбрасывая его в воздух с воплями:
   — Хвала богам!
   В этот момент подъехал Гифф.
   — Что случилось с человеком? — спросил он.
   — Похоже, я слишком сурово с ним обращался, — сказал Сарн. — Видимо, лишился рассудка. — Он вздохнул. — Думаю, что больше он нам не понадобится. Можешь убить его как тебе хочется, Гифф. Но будь добрым демоном и не укоряй меня словами: «Я же предупреждал».
   Гифф усмехнулся и стал вытаскивать саблю. Но Бадави слышал их разговор. Он метнулся к двум демонам, злостью преодолевая страх.
   — Убить меня? Зачем вам совершать такие глупости? Ведь я же нашел вам путь через горы, смотрите. — Он указал на широкую дорогу, петляющую среди холмов. — Вы бы сами ее ни за что не нашли. Только я, Бадави, смог сделать это. Более того, разве я не пытаюсь дать вам знать, что здесь, не далее как дня три или четыре назад, прошел караван? — Он указал на кучки навоза испачканной рукой. — Или вы полагаете, что животные забрели в это богами забытое место лишь для того, чтобы спокойно погадить?
   Когда стих всплеск его эмоций, Бадави сообразил, что он наделал. Нервы его не выдержали, и он рухнул на землю.
   — Прости меня, господин, — взмолился он. Он начал биться головой о землю и посыпать голову пылью. — Это недостойное блеянье раба твоего оскорбило тебя, господин. Пощади меня. Отрежь мне руку, если хочешь. Вырви этот грязный язык, который болтает не думая, пока ум слишком взволнован открытием. Лишь пощади меня, господин. Пощади. А я верно отслужу тебе, довольствуясь лишь крохами для пропитания и ударами плетью в качестве награды.
   Пока Бадави хныкал, Гифф, пришпорив скакуна, отправился осматривать следы.
   — Не хочется признавать, — сказал он, когда торговец лошадьми замолчал, — но человек прав. Здесь совсем недавно прошел караван.
   Бадави вытер глаза и нос рукавом.
   — Вот видишь, господин, — сказал он. — Я говорил правду. Даже Гифф это подтверждает. А ведь мы с тобой оба знаем, как он меня ненавидит. Хотя, разумеется, я и заслужил это…
   — Заткнись, человек! — сказал Гифф. — Если ты еще хоть раз осмелишься осквернить мое имя своими устами, я отрежу тебе голову, чтобы сделать из нее ночной горшок!
   Бадави поклонился, трепеща.
   — Прошу вас, — сказал он. — Я вовсе не собирался никого задеть.
   Сарн не обратил никакого внимания на этот диалог. Он разглядывал широкую дорогу. Дорогу, протоптанную в крепкой каменистой почве веками путешествий по ней. Он устремил взгляд к заснеженным горам, размышляя, насколько богатой добычей может стать этот караван.
   Словно прочитав его мысли, Бадави сказал:
   — Я думаю, караван идет из Каспана. — Он указал на северо-запад, в том направлении, где приблизительно располагался Каспан. — Хозяин каравана несомненно ведет его через Божественный Раздел в Валарию. Эта дорога тянется на несколько тысяч миль — разумеется, в два конца. И как вы, господин, уже несомненно догадались, ни один купец не отправится в столь долгий путь, если не ожидает хорошей прибыли от приложенных усилий. Захватите этот караван, господин, и вы обретете целое состояние.
   Гифф прислушивался со вниманием, понимая, что торговец лошадьми говорит правду. Плюс к этому его восхищала еще одна вещь.
   Он щелкнул когтями, привлекая внимание Сарна, и затем просто сказал: