Коул Аллан. Когда боги спали

   — Вот и правильно, — сказал король Манасия. — Мой отец ожидал от меня того же, когда я был кронпринцем. И я не раз рисковал жизнью под его штандартами.
   Принц Лука приложил лапу к груди и низко поклонился, восхваляя юношеское мужество своего отца. При этом он думал: «Ты же перерезал глотку своему отцу, когда он спал, чтобы подхватить его штандарты. И если бы мне представилась возможность, я поступил бы точно так же».
   — Вы для меня источник постоянного вдохновения, ваше величество, — спокойно сказал принц. — И я прошу у вас десять тысяч демонов для авангардных сил.
   И король дал их ему.
   После многочисленных дискуссий с генералами он таки согласился на создание армии в пятьсот тысяч демонов — величайшего воинского соединения в истории Эсмира. Для поддержки военных выделялись две тысячи магов под командой лорда Фари.
   Необходимые громоздкие приготовления шли так медленно, как Божественные Черепахи, несущие континенты по морям.
   Задачу затрудняли и многочисленные отвлечения армии на неотложные дела. В течение одного только месяца армию бросали в районы смуты с полдюжины раз.
   Манасии казалось, что все его королевство готово взорваться.
   Эти ощущения усиливались кошмарами. Перетекая из ночи в ночь, они заставили короля присмотреться к этим двум людям, что тревожили его сон. К золотоволосому и голубоглазому. Для короля они превратились чуть ли не в реальность, и он теперь непрестанно думал о них, гадая, кто же это такие.
   Когда состояние стало просто невыносимым, он призвал на поиски ответа лорда Фари и его магов. Сначала он решил все представить в облегченном виде, но понял, что никого этим не обманет, а лишь даст повод лорду Фари заметить его слабость.
   Составили гороскопы, но толку не получили, поскольку все гороскопы противоречили друг другу. Боги спали, и небеса не давали ответа, пусть снотолкователи и пребывали в невежестве относительно данного факта.
   Дюжину раз бросал король кости. Без результата.
   Наконец лорд Фари распорядился привести раба-человека. Вопли от его мучений должны были бы умилостивить богов, а затем ему живому разрезали живот, чтобы маги могли погадать по внутренностям.
   Манасия с большим интересом наблюдал за Фари, склонившимся над стонущей жертвой и принюхивающимся к разверстой ране.
   — Здоровый запах, ваше величество, — доложил старый кудесник. — Хороший знак.
   Он поднял комок кишок.
   — Пощадите, пощадите, — застонала жертва.
   Фари рассматривал внутренности.
   — Еще лучше, ваше величество, — сказал он через минуту. — Эта хорошая крепкая кишка символизирует надежность проводимой вами политики, ваше величество.
   Человек издал слабый вскрик, когда Фари потянул дальше.
   — Прошу вас, — захныкал человек, — прошу вас.
   — Ага! — сказал старый демон. — Вот где наши проблемы, ваше величество.
   Он держал в лапе поблескивающий комок внутренностей. Из толстой кишки выпирали два тупых отростка.
   — Вот опухоль, ваше величество, — сказал Фари. — Развилась на основной кишке. Видите, разделяется надвое?
   Манасия согласно кивнул. Фари вытянул коготь и разрезал каждый отросток. Хлынула черная кровь.
   — Матерь милосердная! — возопила жертва. И тут же обмякла без сознания.
   Удовлетворенный полученной информацией, Фари бросил внутренности. Подползли два раба с ароматической водой и полотенцем, дабы маг мог сполоснуть лапы.
   Фари принялся расхаживать взад и вперед, вытирая когти и размышляя. За это время два раба утащили человека прочь.
   — Королю на обед понадобится его сердце, — крикнул он вслед рабам.
   Наконец, когда Манасия уже потерял всякое терпение, Фари заговорил.
   — Вот как я понял это, ваше величество, — сказал он. — Эта опухоль, боюсь, представляет действительно угрозу. Эти два отростка и отсасывали энергию из всего организма, как и два человека из кошмара мучают ваше величество. Из этих двух один король. Другой — маг.
   — Ну и что из того, что один из них маг? — взревел Манасия. — Человеческая магия слишком слаба, чтобы представлять для нас угрозу.
   — Это так, ваше величество, — сказал Фари. — Но возможно, что в союзе с королем этот маг обладает определенной опасной мощью. Точнее сказать не могу. Внутренности не дают ответа. Но вот что они мне сказали совершенно точно: сейчас эти двое — король и маг — разделены. Начинали они вместе, потом по каким-то причинам расстались. И в данный момент существуют независимо друг от друга.
   — А когда они объединятся? — спросил король.
   Фари вздохнул, вытирая последние капли крови с лап.
   — Этого мне не открылось, ваше величество, — сказал он. Он бросил полотенце. Подполз раб и забрал его.
   — Но что насчет моего вторжения? — не отставал король. — Сколько мне еще ждать? Мне кажется, чем дольше я жду, тем больше шансов у этих двух сил объединиться.
   — Совершенно верно, ваше величество, — сказал Фари.
   — Так посоветуй, — потребовал король. — Когда мне начинать вторжение?
   Фари не колебался. В этом вопросе старый демон чувствовал себя вполне уверенно. Внутренности ясно показывали.
   — Весной, ваше величество, — сказал он. — Сразу же, как сойдет снег.
   — А что насчет того короля и мага? — спросил Манасия. — Они к тому времени соединятся?
   — Не думаю, ваше величество, — сказал Фари. — Они слишком далеко друг от друга. А пока не задует великий ветер и не принесет их друг к другу, нам страшиться нечего.

 

 
   Шторм, несущий воздушный корабль над равнинами Джаспера, длился чуть ли не неделю. Ярость ветров была сравнима разве что с любовными страстями в каюте Мефидии.
   Для Сафара же наступило время удивительного путешествия к сердцу женщины.
   По многим причинам Сафар, как правило, предпочитал компанию женщин. Он и вырос среди добрых и умных женщин. Ребенком сидел среди них, да так тихо, что вскоре о нем забывали, и он внимательно вслушивался в их беды и чаяния.
   Сафар считал, что женщины более склонны к мечтаниям, нежели мужчины. Там, где мужчина видел лишь плоскую поверхность равнины, женщина отмечала тончайшие детали. Сафару не повезло в его первом столкновении с женщиной на любовном фронте. Астария глубоко уязвила его. Конечно, у него хватало ума не судить всех женщин по одной, но тем не менее страхи и сомнения оставались в его душе.
   Мефидия рассеяла все их одним махом.
   Мефидия же совсем по-другому относилась к их роману. Чувства ее были потрясены. Нравственность пошатнулась. Сафар никак не мог насытиться, что и нравилось Мефидии в молодых людях. Более того, он был уступчив. И самое главное, боготворил ее. С точки зрения Мефидии, именно эти три качества являлись величайшими преимуществами юности. У мужчин, разумеется. Но у Сафара было еще нечто — некая таинственность.
   У Мефидии было немало романов; некоторые из-за денег, некоторые из-за страсти, а один или два даже по любви. Хотя с возрастом Мефидия начинала полагать, что все три эти разновидности ничем друг от друга не отличались, основываясь на любви к самой себе.
   Больше всего в молодых людях Мефидия ценила их умение быть признательными. Просто женщине надлежало быть женщиной, и тогда она одерживала верх. Ведь молодые люди — нормально воспитанные молодые люди — настолько привыкли подчиняться матерям, что охотно передавали ответственность за решения другой женщине. А уж Мефидия умела завлекать одним взглядом. Возбуждать одним прикосновением. Удерживать в повиновении одной нахмуренной бровью.
   Опытная актриса, Мефидия справилась бы с любым мужчиной, но с молодыми было легче. К тому же и веселее. Как частенько говаривал Чейз: «Хозяйка любит свои игрушки, этого у нее не отнимешь. Любит их новенькими, с ключиком, чтобы заводились».
   Сафар тоже мог превратиться в такую вот игрушку, хотя она и спасла его в пустыне исключительно по доброте. Когда он поправился и она увидела, что личность у него под стать внешности, то решила, что место ему — в ее постели. Мефидия становилась привередливой женщиной, когда речь шла о партнере по сексу. Если даже глаз ее и останавливался на выпуклых мужских достоинствах, она вовсе не стремилась автоматически тут же проверить его энергичность в действии.
   Что на самом деле привлекало Мефидию в Сафаре, так это его сущность мага. Она ощущала красоту, мощь и страсть его таланта. К тому же Сафар не только был чрезвычайно активен в постели — она уже давно не видела такой мужской силы, — но обладал и добрым сердцем. По натуре своей Сафар спешил считать любого человека другом, пока тот не уверял его, что является врагом. Это характерная черта юности, и скорее благородная, нежели нелепая. Эта черта зачастую приводит к несчастьям и быстро изживается в человеке.
   Какое-то время Мефидия опасалась Сафара как мага. Вернее, переживала, что если не будет достаточно осторожно обращаться с этой частью его натуры, то повредит в первую очередь доброте юноши. И тогда злобный черный маг, каким бы мог стать Сафар Тимур, явил бы собою угрозу миру.
   Несмотря на всю привлекательность Сафара, Мефидия долго удерживала свои страсти. Более того, она полагала, что лучше ей вообще удержаться от этого романа. И лишь происшествие в Кишаате вырвало ее из мрачных раздумий.
   Мефидия считала, что за свою долгую жизнь видела почти все. Она побывала во многих королевствах, встречалась со множеством людей. Не раз сталкивалась с опасностью и злобой; но в душе полагала, что добро перевешивает зло, а радости в жизни больше, нежели напастей, и всю свою работу посвящала тому, чтобы и других убеждать в том же.
   Как колдунья, она прекрасно знала, что маги и колдуны помышляют лишь о зле. Ей удавалось избежать подобных искушений. Для Мефидии магия шла от сути самой земли. Она верила, что ее могущество происходит от природы, которую она воспринимала как любящую бабушку.
   Существо из Кишаата здорово поколебало это ее представление. Когда оно восстало из земли, казалось, будто сама природа бросилась на нее. У этой природы, вдруг показавшей свою истинную суть, оказалась морда шакала. В тот ужасный момент, когда над нею нависла тварь, она подумала, что сейчас лишится не только жизни, но и души.
   Сафар спас ей и то и другое.
   И она бросилась в его объятия за покоем, безопасностью и со всей радостью живого существа. Целую неделю она укрывалась в этих объятиях, забывая об ужасе, вызванном появлением той твари. Но страхи все же давали о себе знать. Поздно ночью, когда бушевал шторм, а Сафар спал, она выпускала эти страхи по очереди и изучала их.
   В конце концов она пришла к выводу, что чудище из Кишаата являлось предзнаменованием. Первым несчастьем из многих грядущих.
   Инстинкты подсказывали ей, что совладать с этими напастями по плечу лишь Сафару.
   Как только она пришла к этой мысли, она поняла, что ей не удержать его. Сафар просто не мог оставаться всю жизнь в цирке. Его ждет жизнь гораздо более счастливая здесь, с ними, но если Сафар отвергнет свою судьбу, то для него это будет равнозначно трагедии, которую не искупит никакое счастье. И однажды на Мефидию все равно ляжет печальная обязанность указать ему мрачную дорогу судьбы.
   Она ничего не сказала Сафару. Вместо этого в подходящий момент ненавязчиво расспрашивала о подробностях прошлой жизни. И все им рассказанное лишь подтверждало ее выводы. Он поведал о видении с Хадин и катастрофе, о своих опасениях за грядущие несчастья, о стремлении к знаниям в Вал арии, об открытии демона Аспера и о том, чем все закончилось. Он показал ей каменную черепашку, подаренную Нерисой, и Мефидия вместе с ним скорбно прислушивалась к слабо пульсирующей жизни внутри идола.
   — Какой же я был дурак в своих попытках отыскать ответ, — горько сказал Сафар. — А если нашел бы, что бы стал делать с ним сын гончара из Кирании?
   Затем он поклялся ей в вечной любви, пообещал навсегда остаться с ней и никогда не возвращаться к унылому существованию прикованного к земле смертного, изумленно взирающего на пролетающий над головой воздушный корабль.
   Мефидия промолчала. Не стоило пока делиться с ним своими раздумьями.
   Но она должна была позаботиться о том, чтобы Сафар во всеоружии встретил предначертанное ему.
   Она решила, что за оставшееся время обучит его всему, что сама знает, отдаст всю любовь, все чувства, что берегла для себя, для своей защиты от мира. Она должна внушить ему веру в себя. А затем, когда придет пора, она соберется с силами и укажет ему судьбоносную дорогу.

 

 
   Шторма продолжались, прерываясь изредка на день. Ветра продолжали нести их над равнинами Джаспера.
   В тех краях, над которыми пролетал воздушный корабль, они видели много горя. Разрушенные деревни и вытоптанные поля, по которым прошествовали армии. Даже под проливными дождями брели по дорогам тысячи беженцев, направляясь к известной цели. Видели они и поля боев, покрытые трупами людей и животных.
   Эти зрелища опечалили актеров. Теперь люди если и обменивались словами, то лишь по необходимости. Больше всех опечалился Сафар, глаз не сводивший с открывающейся внизу картины.
   Однажды им пришлось перелетать через невысокий горный кряж. Когда они вырвались из плена облаков, их встретило солнце и бодрящий воздух.
   Они летели над широкой безмятежной долиной. В буйной зелени долины бежали голубые ручейки, ярко раскрашенные дома деревень стояли в тени разросшихся садов. Все выглядело здоровым и процветающим, без признаков тех бедствий, что встречались ранее.
   Свежий ветер погнал воздушный корабль вперед. В дальнем конце долины располагался небольшой город, за жемчужными стенами которого поднимались изящные строения.
   Сафар склонился над ограждением. Открывшееся зрелище вызвало улыбку на его лице.
   — Что это за место? — спросил он.
   — Город Сампитей, — сказала Мефидия. — Здесь мы еще ни разу не выступали. Но слышали только хорошее. Мне рассказывали: здесь настоящий рай для артистов.
   Сафар задумался, смутно припоминая уроки географии, данные Губаданом. Затем он вспомнил эти расстилающиеся внизу белые шелковичные сады. Сампитей славился тончайшими шелками и королевской желтой краской, добываемой из корней этих деревьев.
   — Сампитей, — сказал Бинер. — Чудесное местечко. Теперь я даже сожалею, что так ругал богов за эту скверную погоду.
   Сафар повернулся и бросил взгляд назад, на горы. Большое стадо облаков, влекомое штормовыми ветрами, неслось по небу за кораблем.

19. Возвращение Протаруса

   Сафар еще до начала первого представления почувствовал неладное.
   Толпа приветствовала их с восторгом, как и солдаты, направлявшие зрителей через главные ворота к близрасположенному полю. Чейз и чернорабочие спустили оборудование в рекордный срок, установив цирковые конструкции раньше, чем на место встала будка билетера.
   Добрые граждане Сампитея настолько изголодались по зрелищам, что терпеливо выстроились в очередь, ожидая, пока разгрузится воздушный корабль. Труппа Мефидии торопливо готовилась к первому представлению, стремительно провела его, сокращая время выходов на поклоны, чтобы дать возможность второй череде зрителей побыстрее насладиться зрелищем.
   Чтобы доставить им удовольствие, особых усилий не требовалось. Они разражались хохотом от малейшей клоунской ужимки, замирали от ужаса, стоило лишь чуть поскользнуться акробату, восхищенно стонали от любого магического действа, представленного Мефидией и Сафаром.
   Однако же труппа осталась недовольной.
   — Я еще ничего не делаю, а они уже смеются, — жаловался Бинер.
   — Я лишь свистну сквозь клыки, а они уже потрясены, — говорил Илги.
   — Их так легко расфевелить, сто хосется плюнуть, — говорила Арлен. — А боги знают, сто слусится, если я плюну!
   Даже такой новичок, как Сафар, чувствовал, что аплодисменты чересчур бурные, едва он выпускает в воздух небольшой лиловый дымок. Он ощущал истерическую ноту в настроении толпы.
   Во время номера с чтением мыслей Сафар объявил, что некая девица по имени Синта скоро венчается и что ее возлюбленный будет ей верен. Эта молодая женщина так радостно завопила от услышанного, — а Сафару об этом рассказал подслушавший новость чернорабочий — что вся аудитория прослезилась.
   — Да что с ними такое? — спросил он Мефидию в перерыве между представлениями.
   Мефидия тонко улыбнулась. Она расстроенно наносила грим внезапно потяжелевшей рукой.
   — Ты настолько привык к аплодисментам, — спросила она, — что уже начинаешь ставить их искренность под сомнение?
   — Ну при чем тут я, — сказал Сафар. — Я не один. Илги говорит, что, когда в последний раз выступал перед такой вот аудиторией, их труппа оказалась посреди эпидемии чумы.
   — Страх смерти, — сказала Мефидия, — действительно обостряет у людей вкус к жизни.
   — Ты хочешь сказать, что знаешь больше, чем мы? — спросил Сафар, начиная раздражаться.
   — Только это, — сказала Мефидия, передавая ему большую разукрашенную карточку с золоченой восковой печатью. — Нам приказано сегодня вечером дать представление перед королевой Армой и ее двором.
   Сафар посмотрел на карточку, во все времена считавшуюся проявлением почетного приглашения, и сказал:
   — Что же в этом плохого?
   — К карточке прилагался сундук с шелком, — сказала Мефидия. — И этот шелк, согласно сообщению доставившего его курьера, является авансовой платой за недельные представления перед подданными королевы.
   — Им так нужна моральная поддержка? — спросил Сафар.
   — Я говорю о дюжине штук прекраснейшего сампитейского шелка, — сказала Мефидия.
   Сафар, проведший начало жизни рядом с караванным маршрутом, прекрасно осознавал стоимость такого товара.
   — Какая же мощная моральная поддержка им нужна? — сказал он.
   — Не знаю, — ответила Мефидия. — Курьер был предельно вежлив, но старательно избегал ответов на вопросы. Складывалось впечатление, что он ждет, будто мы сразу же соберем вещи и сбежим при малейшем намеке на опасность. В течение чуть ли не часа он распространялся на тему, какая чудесная правительница королева Арма, о прекрасном здоровье ее детей, о том, как ценят ее подданные, как процветает королевство.
   Сафар сморщился. В Валарии он узнал, как за блестящим королевским фасадом таятся страхи.
   — Может быть, нам лучше убраться отсюда? — спросил он.
   — Я тоже пришла к такому выводу, — ответила Мефидия. — Я сказала посланцу, что нас поджидают дела. И мы не сможем остаться дольше чем на неделю по просьбе ее величества.
   Сафар, припомнив происшествие в Кишаате, предложил:
   — Не смыться ли нам ночью?
   — И я об этом думала, — сказала Мефидия. — За неделю многое может случиться. Но я не думаю, что стоит так уж сокращать свое пребывание здесь. Слишком торопливым отъездом мы навлечем на себя гнев королевы Армы. Я думаю, будет лучше, если мы дадим приказанное королевой представление, а затем тихонько загрузим воздушный корабль. Мы можем даже обойтись без некоторых конструкций. И сделаем вид, что разгружаем корабль, в то время как на самом деле будем его загружать. Проведем здесь не более трех вечеров — и в путь.
   — Но королева заплатила вперед, — указал Сафар. — Как же нам быть с этим шелком?
   — А я его не возьму с собой, — сказала Мефидия. — Эти деньги дурно пахнут, и мне они не нужны.
   Трех дней ждать не пришлось. Уже вечером заказанного представления удача отвернулась от цирка.
   Веря, что отъезд из Сампитея произойдет при первой же возможности, Мефидия настроила труппу на самый высокий уровень представления.
   Сафар, опираясь на знания, полученные за годы обучения в Валарии, разработал новый вид магической молнии. И именно в вечер представления при королевском дворе цирк решил впервые опробовать его идеи.
   Полная луна сияла над королевскими гостями, идущими к шатру королевы, и над зрителями. Сафар превратил луну в светлую точку, выбрав самый кульминационный момент представления, затем сделал ее свет тусклее, нагнав на нее тучи, пока актеры переодевались. Языки пламени вырвались на арену, когда пошел парад-алле, дергаясь в таинственном ритме.
   К концу первой половины представления Сафар и Арлен дебютировали с новым номером, над которым недавно начали работу.
   Из первоначального простенького номера «распиливание девушки пополам» трюк вырос чуть ли не в целый спектакль. Сафар выступал в роли злого волшебника. Арлен и Бинер составляли причудливую парочку влюбленных — уродливый карлик и прекрасное создание, полуженщина-полудракон.
   В этом спектакле Сафар гонялся за возлюбленными по мрачному подземному миру, где крутились огни, вздымались фонтаны дымов и вылетали языки пламени. Наконец он настигал их и вроде бы убивал Бинера и брал в плен Арлен. Она пыталась сражаться, но погружалась в предсмертный транс. В этом состоянии Сафар заставлял ее летать, затем разрубал пополам саблей. Но и сейчас непокорная Арлен изрыгала пламя. Затем огонь исчезал. Внезапно воскресал Бинер. Он исцелял Арлен. Сражение возобновлялось. И в конце его влюбленные сокрушали Сафара и обнимались. Под романтическую музыку в исполнении Илги и Рабика зажигались огни.
   Слезы и радостные крики встречали выходящих на поклоны трех артистов.
   Несмотря на все тревоги, Сафар с радостным ощущением убегал готовиться к следующему номеру. Но завывание на высокой ноте геральдического горна заставило его остановиться. Он обернулся, пораженный таким внезапным вторжением в цирковое действо.
   В королевской ложе королева Арма вскочила на ноги. Перед ней стоял паж в расшитой ливрее придворного герольда. По сигналу королевы он вновь поднес горн к губам, призывая всех присутствующих замолчать и обратить внимание на королеву.
   Арма была женщиной среднего возраста, склонной к полноте. У нее было круглое приятное лицо, кажущееся еще более круглым из-за высокой короны. Рядом с нею восседал ее супруг, принц Кроль, красивый седовласый мужчина в сверкающем генеральском мундире. Королева набрала воздуху перед обращением к собравшимся, но перед этим Сафар заметил, как генерал взмахнул рукой и в воздухе запахло магией. Сафар тут же понял, что этот человек является магом и только что сотворил заклинание, усиливающее голос королевы.
   — Граждане Сампитея, — зазвучал в шатре высокий голос королевы Армы. — Я уверена, что все вы неплохо повеселились вечером, не так ли?
   Разодетая аудитория разразилась громкими аплодисментами. Арма повернула голову, кивая Мефидии, стоящей у входа в гардеробную актеров в царственной позе в сверкающей красной мантии и тиаре, разукрашенной искусно подобранными драгоценными камнями.
   — И мы благодарим леди Мефидию и ее талантливых актеров за то, что в это кризисное для Сампитея время они доставили нам хоть немного радости, — сказала королева.
   Мефидия низко поклонилась, но по напряженности этого поклона Сафар понял, что она, так же как и он, удивлена этим высказыванием королевы. О каком таком кризисе говорит Арма?
   — Как вам всем хорошо известно, — продолжала Арма, — ваша королева и ее представители вот уже чуть ли не месяц ведут диалог с королем Протарусом и его посланниками.
   Толпа встревоженно забормотала, да и Сафар насторожился, услыхав имя своего друга.
   — Мы всех вас откровенно информировали о ходе переговоров, — сказала Арма. — В первом же послании содержалось требование, чтобы наше королевство покончило с издавна установленной политикой нейтралитета. Протарус приказывал, иначе и нельзя охарактеризовать его варварскую дипломатию. В нашем ответе на это оскорбительное послание решительно, но вежливо сообщалось, что королевам не приказывают!
   Это заявление было встречено громом аплодисментов. Зная Ираджа, Сафар понял, что такой ответ королевы вряд ли был воспринят его другом благосклонно.
   — Вскоре после этого, — продолжала Арма, — прибыли эмиссары Протаруса с новыми требованиями. Он больше уже не просил нас вступить с ним в союз против его врагов. Вместо этого он потребовал немедленной капитуляции. Он даже прислал вот это… — Сафар увидел, как она высоко подняла знакомое знамя с красной Демонской луной и серебряной кометой — эмблемой Алиссарьяна, — …чтобы мы подняли это над дворцом в знак повиновения.
   Толпа сердито зароптала.
   Королева Арма выждала, пока голоса утихнут, и громко сказала:
   — Мы отказались!
   Вновь гром аплодисментов и одобрительные выкрики. Королева помолчала, затем в момент кульминации подала сигнал к молчанию.
   — Не хочу скрывать от вас, мои верные подданные, — сказала королева Арма, — что после этого ответа мы провели длинные, бессонные и тревожные ночи. Король Протарус, армии которого сейчас рыщут по равнинам Джаспера, известен тем, что не дает спуску не покорившимся ему королевствам и монархам. Опасаясь репрессий с его стороны, мы привели нашу армию в состояние полной боевой готовности. И лучше погибнем, чем потеряем независимость наших владений.
   Надолго воцарился гвалт из одобрительных воплей.
   Когда наконец наступила тишина, королева Арма сказала:
   — Сегодня вечером я с величайшей радостью хочу сообщить, что боги вступились за добрых и праведных жителей Сампитея.
   Она отбросила знамя и взялась за длинный узкий свиток пергамента.