Страница:
Фрэнсис воспользовалась тем, что ее не замечают, чтобы окинуть мужа беспристрастным взглядом стороннего наблюдателя. Военная выправка позволяла его широкоплечей, несколько массивной фигуре выглядеть статной. Он был красив, даже с избытком наделен мужской красотой, этот Филип Десборо, граф Ротрмор. Но и только.
Словно услышав эти мысли, Хок повернулся в ее сторону.
— Фрэнсис, — сказал он без удивления, направляясь к
Дубу, под которым она сидела.
— Да, милорд.
— Филип.
— Да, конечно. Отсюда прекрасный вид, не правда ли? Может быть, вы знаете, кто и когда устроил это озеро?
— Оно здесь с начала прошлого века. Воплощенный проект одного из моих предков, у которого голова была забита всякой чепухой… — Он помолчал, ероша волосы. — Э-э… Фрэнсис, я хочу попросить прощения за то, что сказал за чаем. Это было жестоко и несправедливо с моей стороны. Не твоя вина, что…
— Что? — спросила она с самым простодушным видом.
— Нет, лицемерить я не стану. Твоей вины тут тоже хватает.
— Я бы сказала: только моя вина тут и есть, — но это совершенно не важно, по крайней мере теперь.
— Не понимаю, о чем ты, — сказал Хок медленно. Фрэнсис пожала плечами, не глядя ему в лицо.
— Еще я хочу извиниться за прошлую ночь. Больше такое не повторится.
— Вы больше никогда не прикоснетесь ко мне? — воскликнула она, не помня себя от облегчения. — Это значит, вы покидаете Десборо-Холл?
— Не совсем так. Я имел в виду, что впредь не буду забывать про крем. Ты можешь больше не бояться, что будет больно.
Так, значит, речь идет о креме, подумала Фрэнсис с упавшим сердцем. Она заметила, что смотрит на губы мужа. Он ни разу не поцеловал ее, даже из чистой любезности
— Может быть, завтра утром вместе поедем на прогулку верхом? — спросил Хок.
— Я бы с удовольствием, милорд, — ответила Фрэнсис. принимая это предложение как знак примирения — оливковую ветвь.
— Ты когда-нибудь научишься называть меня Филипом и на «ты»?
— Э-э… Филип… у меня нет амазонки.
Хок нашел эту новость в высшей степени многообещающей.
— На завтрашний ужин к нам приглашены лорд и леди Буршье. Насколько я помню, у Алисии примерно та же фигура, что и у тебя. Думаю, она не откажется одолжить тебе амазонку на время, пока будет готов заказ. Нашу с тобой совместную прогулку придется отложить на пару днем, зато потом мы закажем модистке сразу несколько амазонок по самой последней моде.
— Значит, завтра к ужину будут гости? — встревожилась Фрэнсис.
— А что в этом странного? Джон и Алисия — мои друзья еще с детских лет, и мы до сих пор поддерживаем самые тесные отношения. Наверное, тебе стоит обсудить с миссис Дженкинс меню.
Хок ничего не сказал о том, что предстоящий ужин был для него точно таким же сюрпризом, как и для Фрэнсис. Маркиз довел новость до его сведения только тогда, когда приглашение было уже отправлено.
— Я так и сделаю, — кивнула Фрэнсис, легко поднимаясь на ноги. — Меню званого ужина… еще одна из обязанностей жены.
— А как насчет сегодняшнего вечера? Ты выйдешь к ужину?
— Я еще не решила, — бросила Фрэнсис через плечо. Хок следил за тем, как она быстро удаляется в сторону дома. Она шла широким мужским шагом — ни следа грации, словно во всем ее теле не было ни единой женской косточки, даже самой крохотной. И все же… все же ее кожа была атласной, приятной на ощупь и пахла нежно, женственно. Он вспомнил округлую стройность ее бедер, ее длинные, красивой формы ноги и то, как пушисто, как мягко было между ними. Он до сих пор так и не видел ее грудей, но рано или поздно этот пробел должен был заполниться. Сегодня, например. Да-да, сегодня самое время удовлетворить свое любопытство на этот счет.
Фрэнсис понимала, что выбора нет, и потому сразу позвонила миссис Дженкинс. Экономка явилась немедленно, воздвигнувшись в дверях суровой и неприступной крепостью из черного шелка.
— Чем могу служить, миледи?
— Миссис Дженкинс, муж только что сообщил мне, что ждет гостей к завтрашнему ужину.
— Да, миледи. Его светлость — я имею в виду маркиза — поставил меня в известность. Меню ужина уже составлено — вот оно.
Так, значит, это была идея маркиза, подумала Фрэнсис, невольно качая головой. Ей показалось странным, что муж не притворился больным, чтобы избежать появления друзей его детства в Десборо-Холле.
Она склонилась над листком, протянутым экономкой. До сих пор ей не приходилось читать в очках, но на сей раз ничего не оставалось, кроме как поддержать миф о своем слабом зрении. Миссис Дженкинс нашла бы в высшей степени подозрительным, если бы она вдруг сняла очки, чтобы ознакомиться с меню. Фрэнсис выждала несколько минут, впустую тараща глаза на сливающиеся строчки, и протянула листок экономке со словами:
— Мне нечего добавить, миссис Дженкинс. Меню составлено прекрасно.
Кивнув, Агата Дженкинс покинула молодую хозяйку. Трудно сказать, что заставило ее в коридоре взглянуть на листок, но только она обнаружила, что подавала для чтения список постельного белья, которое требовалось обновить.
— Я не знаю, что и думать, — чуть позже обратилась она к Отису. — Похоже, в Шотландии не умеют читать не только крестьяне, но и знать.
— Дикая, отсталая страна, — заметил дворецкий.
— Бедный, бедный хозяин! Связать свою жизнь с эдакой.
Миссис Дженкинс покачала безукоризненно причесанной седой головой. Она не решилась высказаться до конца. так как привыкла проявлять лояльность по отношению к хозяевам, кроме того, Отис, старый упрямый осел, мог случайно обмолвиться о ее сетованиях маркизу.
«Ничего, я привыкла действовать самостоятельно», — подумала она и поспешила прочь.
Фрэнсис присоединилась к мужу и свекру за ужином, но за весь вечер не проронила ни слова. Маркиз распространялся о делах давно минувших дней: о скандалах, в которых было замешано то или иное громкое имя, и состояниях, обретенных или утраченных за карточным столом, — и она слушала его затаив дыхание.
Хок тоже впал в молчание, стоило ей появиться в столо-вой. За весь ужин он едва ли бросил взгляд на жену. Маркизу ничего не оставалось, кроме как болтать за троих сразу. И отличие от сына он никогда не служил в армии, но это не мешало ему иметь чутье на заранее обреченное мероприятие (как генералу — на возможное поражение). Он начал бояться, что завтрашний званый ужин провалится с треском.
Как только представился удобный случай, Фрэнсис ускользнула из-за стола. Горничная сидела у камина, с аккуратностью зашивая разошедшийся шов на одном из жутких платьев Фрэнсис.
— Не стоит так стараться, Агнес. Оставьте все как есть и идите.
— Вы ожидаете новые туалеты, миледи! — просияла горничная.
— Нет. Ради Бога, уходите, Агнес!
Некоторое время она лежала без сна в ожидании звука открывающейся двери и сумела даже не вздрогнуть, когда он наконец раздался.
— Фрэнсис?
— Я здесь. Одну минуту, милорд, сейчас я подниму для вас рубашку, — сказала она пустым, монотонным голосом.
— Фрэнсис… хм… дело в том… — виновато начал Хок, которого словно окатили ушатом ледяной воды.
— Я все понимаю, милорд: вы хотите, чтобы я забеременела. Я готова. Прошу вас, постарайтесь поскорее покончить с этим.
Так он и поступил. На этот раз он не забыл про крем и больно ей не было. Она ни разу не шевельнулась и не сказала больше ни слова. Как только все кончилось, Хок поспешил вернуться в свою спальню.
Только позже, лежа в постели, он понял, что так и не коснулся груди жены.
Званый вечер не провалился, как того ожидал маркиз. Лорд и леди Буршье прибыли из Сэндбери-Холла немного раньше назначенного времени, и Алисия (добрейшая из жен-шин, благослови ее Бог!), преодолев первый шок, сделала все от нее зависящее, чтобы подружиться с Фрэнсис. Что касается Джона, если бы обстоятельства потребовали, он взялся бы очаровать и гремучую змею. Маркиз тоже был в ударе.
Фрэнсис держалась так незаметно, что порой казалось, что ее просто-напросто нет за столом. Во время протяженного ужина Хок невольно представлял на ее месте Виолу или Клер. Уж они-то не посрамили бы чести хозяйки дома. Каждая из них воспользовалась бы случаем разодеться в пух и прах, каждая лезла бы вон из кожи, чтобы завязать с соседями дружбу.
Что ж, он упустил этот шанс. Оба шанса. Он предпочел жениться на Фрэнсис, которая ничего не чувствовала к нему, кроме отвращения.
Гости отбыли, и он, пожелав отцу доброй ночи, угрюмо поднялся по лестнице. Очевидно, жена хотела поскорее спровадить его из Десборо-Холла. Что ж, в этом их желания совпадали.
Но почему ей было не приложить усилий к тому, чтобы выглядеть более презентабельно? Когда все они перешли после ужина в гостиную и маркиз попросил Алисию спеть что-нибудь, Хок, затаив дыхание от страха, ждал, что отец обратится с той же просьбой к Фрэнсис. После Алисии, которую Бог наградил чистым музыкальным голосом и прекрасным слухом, выступление Фрэнсис напомнило бы визг перееханной колесом собаки. Он послал горячую мольбу небесам, когда маркиз расшаркался перед невесткой, и мольба эта была услышана. Фрэнсис отказалась петь все тем же монотонным голосом, к которому он начал привыкать
Похоже, она была полностью лишена чувства собственного достоинства. Хок с самого начала считал ее застенчивой и неловкой, но постепенно склонился к мысли, что серьезно недооценил недостатки жены. Она была застенчивой до такой степени, что казалась совершенно неотесанной.
Хок тяжело вздохнул, отпустил Граньона и разделся
— Вы снова здесь, милорд? — равнодушно спросила Фрэнсис, когда он прошел в ее спальню. — Разве ужин не утомил вас?
— Не настолько! — огрызнулся Хок.
— Очень хорошо, — сказала она голосом до того унылым, что он не выдержал.
— Неужели тебе было трудно вести себя хоть, немного любезнее? Это ведь были мои друзья! И они оба так старались понравиться тебе!
— Да, они очень приятные люди.
И это было все. Хок присел на кровать, чувствуя. как матрац легонько колеблется: Фрэнсис поднимала подол ночной рубашки. Внезапно он почувствовал себя очень несчастным. Это в конце концов несправедливо! Жизнь не может быть такой унылой, такой безотрадной! Он сгорбился, зажан ладони между колен.
— Я бы предпочел, чтобы наши отношения были получше…
— А я бы предпочла, чтобы между нами не было вообще никаких отношений, — ровно ответила Фрэнсис.
— Тебе недостает «Килбракена»? —Да.
— Прости, но…
— Да, — перебила она с глубоким, невыразимо печальным вздохом, — всегда есть какое-нибудь «но». Я очень устала, милорд. Нельзя ли поскорее покончить с тем, за чем вы пришли?
— Разумеется.
Желание войти в нее немедленно наполнило Хока, он вздохнул с облегчением: в нем начал развиваться страх перед импотенцией. Если бы это случилось, он был бы полностью уничтожен. В момент семяизвержения он как будто расслышал приглушенное рыдание и замер, почти забыв про облегчение, которое испытал. Ей что же, все-таки больно? Невозможно было определить это в полнейшей темноте. Зачем только он позволил себе забыться, погрузиться поглубже — ведь она была такой узкой! Но он не сумел выдавить из себя вопрос, все ли в порядке, боясь услышать равнодушный, лишенный всякой эмоциональной окраски голос, произносящий очевидную ложь.
Когда он отстранялся, она вновь передернулась.
Фрэнсис не шевельнулась до тех пор, пока муж не вышел из спальни. Дверь захлопнулась с мягким стуком, словно на свежую могилу упала надгробная плита.
На этот раз ей совсем не было больно. Она могла бы встать и вымыться, но осталась в постели, чувствуя глубочайшее безразличие ко всему. Ей не было больно, но в том, что только что случилось, не было ничего человеческого.
Фрэнсис заглянула в будущее — и отшатнулась. Перед ней простиралась вдаль дорога пустоты и одиночества. Мужчина, с которым ее связала судьба, мог время от времени приходить к ней в спальню, чтобы зачать очередного ребенка. Ничего более волнующего ее не ожидало.
Она повернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Как она хотела вернуться в «Килбракен»! Только там она могла быть собой, могла смеяться, шутить, лечить домашний скот, плавать в озере, лежать голышом под горячим солнцем где-нибудь в чаще вереска. Она могла быть свободной в Шотландии!
«Что же ты ноешь теперь, когда твоя затея принесла плоды? Скоро твой муж в спешке покинет поместье, потому что не может видеть тебя, не говоря уже о том, чтобы проводить время в твоем обществе. Разве не этого ты хотела?»
Он был прав, этот въедливый голос рассудка: свобода была близка. Вот только… что с ней делать, с этой свободой?
Наступившее утро не улучшило настроения и не принесло ответа. Надежда на верховую прогулку и та померкла, как только Фрэнсис вспомнила, что накануне за ужином муж не обратился к леди Буршье с просьбой одолжить амазонку.
Глава 11
— Нет! — сказал Хок.
— И это все, что ты можешь сказать? Ты приводишь самое хилое оправдание, которое только можно себе вообразить, а на все уговоры отвечаешь просто «нет»?
— Вот именно.
Если бы можно было испепелить взглядом, подумал Хок. у ног отца уже лежала бы кучка пепла, оставшаяся от его наследника.
— Полная, полнейшая бессмыслица! — продолжал маркиз, как только понял, что ему не удастся привести сына к повиновению с помощью одного только взгляда. — Он, видите ли, должен срочно выехать на деловую встречу в Лондон! Итак, этот джентльмен умолял тебя нанести ему визит сразу после возвращения в Англию? Даже смешно слушать Я запрещаю тебе уезжать сейчас — и точка!
— Я и не собирался уезжать сейчас. Я выеду на рассвете.
— Как по-твоему, что подумает твоя жена? Она хоть знает, что ты намерен ее оставить?
— Не знает, но я хочу найти ее и известить о своих планах. Это будет нелегко, поскольку она прячется, стоит мне появиться на горизонте.
— Только не ночью, — уточнил маркиз, сдвинув брови.
— Тут ты прав.
— Уф-ф… пойду-ка я позавтракаю.
К удивлению Хока, Фрэнсис уже сидела за столом, когда они с отцом вошли в небольшую комнату, куда обычно подавался завтрак. На ней было самое безобразное из трех платьев, которые она привезла с собой: шерстяное, тускло-коричневое, безнадежно устаревшее уже в день своего появления из-под рук швеи. Волосы Фрэнсис прикрывал объемистый чепчик цвета желчи.
Она подняла голову, кивнула и снова уткнулась в тарелку с яичницей.
— Кажется, я еще недостаточно голоден для завтрака, — объявил маркиз, оглядев по очереди сына и невестку.
Выходя, он беззвучно шептал молитву, выпрашивая для каждого из молодых силы вынести предстоящий разговор. Скорее же всего ему предстояло закончиться вспышкой Хока или бегством Фрэнсис.
Хок нашел, что жена в это утро выглядела бледной, печальной и некрасивой тенью. Если бы не очки, придававшие этому унылому персонажу некоторый комизм, ее можно было бы принять за новое фамильное привидение. Он безжалостно подавил шевельнувшееся было чувство вины и уселся за обильный завтрак.
Когда Отис удалился из комнаты, поманив за собой горничную Рози, прислуживавшую за столом, Хок откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
— Доброе утро, Фрэнсис.
— Доброе утро, ми… Филип.
— Я вижу некоторый прогресс в твоей разговорной речи.
— Благодарю вас.
— Как по-твоему, мы преуспели в том, чтобы зачать наследника? — спросил он спокойно, хотя ему очень хотелось встряхнуть ее так сильно, чтобы очки отлетели в угол комнаты.
Фрэнсис уронила вилку. Ей вспомнились самые грубые шотландские ругательства, которых она наслышалась за время своей ветеринарной практики. Ей захотелось, выкрикивая их во весь голос, швырнуть мужу в лицо чашку с горячим чаем. Вместо этого она ответила едва слышно:
— Это вполне возможно. Вы так прилежно исполняли супружеские обязанности, что это не могло не принести результата.
— Приятно услышать от тебя сразу две достаточно длинные фразы, — с холодной иронией заметил Хок. — Я начал думать, что не заслуживаю ничего, кроме кивков и пожатий
Плеч.
— Ну почему же? Вы заслуживаете гораздо большего. Он нахмурился. Положительно эта женщина была самым
Бесчувственным созданием на всем белом свете! До сих пор ему не приходилось слышать такого ровного, такого неживого голоса. Однако слова, которые она только что произнесла, несли в себе оттенок сарказма.
— Утром я покидаю Десборо-Холл.
— Желаю вам доброго пути.
— Это означает, что тебе все равно, когда я вернусь и вернусь ли вообще? Должно быть, тебя даже не интересует, куда я еду.
— Ничуть, — согласилась Фрэнсис, взяла с тарелки ломтик хлеба и начала намазывать на него сливочное масло, полностью погрузившись в это занятие.
Кулаки Хока непроизвольно сжались, и он сказал самым неприятным голосом, на какой только был способен:
— Сегодня ночью я нанесу тебе прощальный визит. Мне бы не хотелось разрушить образ прилежного супруга, который успел у тебя сложиться.
Сердце Фрэнсис заколотилось как бешеное: в это утро у нее началось месячное недомогание. Увидев, что о зачатии нет и речи, муж скорее всего задержится еще на месяц! Что же теперь делать? Переходить в наступление — вот что! Время для бессловесного послушания прошло. Единственной надеждой было вывести мужа из себя и заставить обратиться в бегство.
— Вам бы не помешало составить список соседей, к которым я могла бы обратиться в том случае, если вы не преуспели в… в своих супружеских стараниях. Возможно, одному из них повезет больше.
На мгновение Хок потерял дар речи, но потом неудержимо расхохотался, разглядывая напряженную, хмурую Фрэнсис.
— Дорогая моя, — сказал он наконец, вытирая невольные слезы, — даже если бы я уговорил кого-то из соседей лечь с тобой в постель, он бы не счел себя обязанным так расшаркиваться перед тобой, как это делаю я. Он бы позволил себе всякие непристойности: например, приказал бы тебе раздеться догола или засунул язык тебе в рот. Тебя бы, пожалуй, при этом стошнило! А что, если бы он зашел настолько далеко, что заставил бы тебя дотронуться до отдельных частей его тела? К тому же большинство мужчин покрыто волосами! Ужас какой, так ведь?
Фрэнсис удалось сохранить самообладание, хотя это было и нелегко. Что за испорченный тип достался ей в мужья!
— Почему бы вам не уехать сегодня же, милорд? Погода стоит самая подходящая для путешествия.
Хок помолчал, размышляя о том, что сегодня увидел свою некрасивую жену в ином свете. Ее унылый характер было нетрудно объяснить обидой на судьбу, свойственной каждой дурнушке. Совсем другое дело был этот едкий сарказм, который никак не шел к ее невыразительному и кроткому образу. Нет, сарказм решительно не вписывался в характер жены.
Фрэнсис запоздало сообразила, что допустила ошибку. Не стоило давать мужу повод к вопросам, наталкивать его на догадки относительно ее истинного нрава. Сердясь, она каждый раз невольно выдавала себя, и впредь нужно было по возможности избегать этого. Нельзя было заинтересовывать
Его собой.
— Предупредите меня, когда соберетесь выехать, милорд. Я выйду к вам должным образом попрощаться.
Она бросила салфетку на стол и почти выбежала из комнаты, оставив Хока в глубокой задумчивости. Он не мог понять, почему Фрэнсис не находила в их браке положительных сторон. Он предпочел ее красавицам сестрам, дал ей титул, богатство и дом, заплатил немалые деньги ее семье. Почему она продолжала относиться к нему с такой антипатией? Он прилагал массу усилий, чтобы по ночам не смущать ее ни словом, ни действием, не просил ее раздеться, не требовал прикасаться к нему. И все это было зря. Возможно, ему на самом деле лучше было уехать сегодня же.
Однако этому намерению не суждено было осуществиться. Два часа спустя в спальню Хока явился Граньон с поручением от дворецкого.
— Милорд, я пришел вас обрадовать! В Десборо-Холл
Прибыл лорд Сен-Левен.
— Этого только не хватало! — воскликнул Хок и от души выругался. — Какой дьявол занес сюда Лайонела Эштона? Я думал, его не выманить из Лондона всеми благами мира.
— Когда он и ваш батюшка разговаривали, милорд, он упомянул какую-то тетку. Она вроде живет рядом с Эскриком.
— Ах да, припоминаю что-то в этом роде. Должно быть,
Речь идет о его двоюродной бабке, старой ведьме Люсии. Лайонел говорил, что души в ней не чает.
Он прошел в западное крыло и вскоре присоединился к маркизу и лорду Сен-Левену в курительной комнате.
— Хок, дружище! — воскликнул Лайонел, поднимаясь с места с распростертыми объятиями. — Вот ты и женат, повеса ты эдакий! По-моему, самое время. Мои поздравления!
— Самое время? Кто бы говорил! Ты осчастливил этот мир своим присутствием на год раньше, чем я, однако и думать не хочешь о женитьбе.
— Кто-то созревает для брака раньше, кто-то позже, — философски заметил Лайонел, синие глаза которого так и искрились насмешкой. — Однако я умираю от нетерпения познакомиться с твоей молодой женой. Хочу увидеть это средоточие всех достоинств, которому удалось заманить тебя в мышеловку.
Мышеловка. Мышь. Серая, невзрачная мышь.
Хок почувствовал, что его язык в одно мгновение прилип к гортани. Он сразу утратил все оживление. Маркиз звучно прокашлялся, но Хок продолжал стоять столбом. Лайонел удивленно приподнял бровь.
— Ты не знаешь, где сейчас Фрэнсис, отец? — в конце концов спросил Хок.
— Нет, не знаю. Я отправил на поиски нескольких слуг, но они вернулись ни с чем.
Это не удивило Хока, который до сих пор не мог забыть странную сцену за завтраком. Он подумал, что Фрэнсис скрывается, стыдясь вольностей, которые себе позволила.
— Какое красивое имя — Фрэнсис, — заметил Лайонел. — Можно узнать, из какой семьи происходит твоя жена?
— Ее отец — граф Рутвен, шотландец. До самого последнего времени она жила поблизости от Лох-Ломонда.
В голове Лайонела завертелось не меньше десятка вопросов, но он заставил себя промолчать. Нечего было и думать подвергать Хока допросу в присутствии маркиза. Одно было ясно: во всем этом крылось что-то странное.
— Стакан бренди, Лайонел?
В этот момент в курительную проскользнула Фрэнсис. Именно проскользнула, это было самое точное слово для того, чтобы описать ее появление. Хок насупился, думая о том, что охотно задал бы жене хорошую трепку.
— Моя дорогая, — сказал он, собрав всю свою любезность, — скорее иди к нам! Позволь предста вить тебе одного из моих близких друзей, Лайонела Эштона, графа Сен-Левена. Лайонел, перед тобой Фрэнсис, моя жена. Что бы ни пришло в голову Лайонелу, это никак не отразилось на его лице.
— Счастлив познакомиться, мадам! — воскликнул он, поднося к губам руку Фрэнсис.
А она-то думала, что Хок — красивейший из мужчин! Фрэнсис посмотрела в серо-синие, как осеннее небо, глаза лорда Сен-Левена и нашла там вместо антипатии только необидное любопытство и удивительную доброжелательность. Впечатление было такое, что этот изысканный красавец и правда счастлив с ней познакомиться. Он был немного ниже Хока ростом, но казался высоким благодаря привычке держаться очень прямо. Каштановые волосы оттенка выдержанного бургундского были густыми и длинными. У нее вдруг пересохло во рту. Неужели он догадался, что это маскарад, вот так сразу, с первого же взгляда?
— Я тоже счастлива с вами познакомиться, — не сразу выговорила она, буквально умирая от смущения.
— Как же насчет бренди? — громко спросил маркиз, поймав умоляющий взгляд невестки.
— Мне очень жаль… — промямлила Фрэнсис, вне себя от облегчения, — я не пью бренди, поэтому… поэтому прошу меня извинить…
И прежде чем кто-то из присутствующих вымолвил еще хоть слово, она исчезла за дверью. Лайонел задумчиво принял объемистую рюмку отличного бренди и поднял ее, предложив тост:
— За твою женитьбу, Хок. Все трое в молчании выпили.
Маркиз оставался в курительной в течение получаса и покинул закадычных друзей без особенной охоты. Как только они остались одни, Лайонел расположился поудобнее в кожаном кресле и вытянул ноги к самому камину.
— Меня очень интересуют подробности, Хок.
— Иди к черту!
— Как всегда, кратко и по существу. До чего же мне
Повезло с другом!
— Как поживает твоя драгоценная двоюродная бабка?
— Тетушка Люсия считает меня наилучшей мишенью для ехиднейших насмешек. Она нас всех переживет, эта дряхлая старушонка, а ее язык вращается во рту быстрее, чем колеса у экипажа.
— Я надеялся застать тебя в Лондоне.
— Лондон? Так скоро? Ах да, тебе не терпится ввести молодую жену в высшее общество.
— Моя молодая жена останется в Десборо-Холле, и это не моя вина. Ее место здесь, в глуши, только здесь она чувствует себя как дома.
— Понимаю… — протянул Лайонел, подождал продолжения, не дождался и заметил:
— Получается, что ты исповедуешься мне только тогда, когда считаешь нужным.
— Мне не в чем исповедоваться…
— …потому что все — сплошная скука и тоска зеленая, — продолжил Лайонел, напуская на себя равнодушный вид.
— Ты надолго в Десборо-Холл?
— Да я только что приехал!
— Проклятие, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Лайон! — раздраженно воскликнул Хок.
Словно услышав эти мысли, Хок повернулся в ее сторону.
— Фрэнсис, — сказал он без удивления, направляясь к
Дубу, под которым она сидела.
— Да, милорд.
— Филип.
— Да, конечно. Отсюда прекрасный вид, не правда ли? Может быть, вы знаете, кто и когда устроил это озеро?
— Оно здесь с начала прошлого века. Воплощенный проект одного из моих предков, у которого голова была забита всякой чепухой… — Он помолчал, ероша волосы. — Э-э… Фрэнсис, я хочу попросить прощения за то, что сказал за чаем. Это было жестоко и несправедливо с моей стороны. Не твоя вина, что…
— Что? — спросила она с самым простодушным видом.
— Нет, лицемерить я не стану. Твоей вины тут тоже хватает.
— Я бы сказала: только моя вина тут и есть, — но это совершенно не важно, по крайней мере теперь.
— Не понимаю, о чем ты, — сказал Хок медленно. Фрэнсис пожала плечами, не глядя ему в лицо.
— Еще я хочу извиниться за прошлую ночь. Больше такое не повторится.
— Вы больше никогда не прикоснетесь ко мне? — воскликнула она, не помня себя от облегчения. — Это значит, вы покидаете Десборо-Холл?
— Не совсем так. Я имел в виду, что впредь не буду забывать про крем. Ты можешь больше не бояться, что будет больно.
Так, значит, речь идет о креме, подумала Фрэнсис с упавшим сердцем. Она заметила, что смотрит на губы мужа. Он ни разу не поцеловал ее, даже из чистой любезности
— Может быть, завтра утром вместе поедем на прогулку верхом? — спросил Хок.
— Я бы с удовольствием, милорд, — ответила Фрэнсис. принимая это предложение как знак примирения — оливковую ветвь.
— Ты когда-нибудь научишься называть меня Филипом и на «ты»?
— Э-э… Филип… у меня нет амазонки.
Хок нашел эту новость в высшей степени многообещающей.
— На завтрашний ужин к нам приглашены лорд и леди Буршье. Насколько я помню, у Алисии примерно та же фигура, что и у тебя. Думаю, она не откажется одолжить тебе амазонку на время, пока будет готов заказ. Нашу с тобой совместную прогулку придется отложить на пару днем, зато потом мы закажем модистке сразу несколько амазонок по самой последней моде.
— Значит, завтра к ужину будут гости? — встревожилась Фрэнсис.
— А что в этом странного? Джон и Алисия — мои друзья еще с детских лет, и мы до сих пор поддерживаем самые тесные отношения. Наверное, тебе стоит обсудить с миссис Дженкинс меню.
Хок ничего не сказал о том, что предстоящий ужин был для него точно таким же сюрпризом, как и для Фрэнсис. Маркиз довел новость до его сведения только тогда, когда приглашение было уже отправлено.
— Я так и сделаю, — кивнула Фрэнсис, легко поднимаясь на ноги. — Меню званого ужина… еще одна из обязанностей жены.
— А как насчет сегодняшнего вечера? Ты выйдешь к ужину?
— Я еще не решила, — бросила Фрэнсис через плечо. Хок следил за тем, как она быстро удаляется в сторону дома. Она шла широким мужским шагом — ни следа грации, словно во всем ее теле не было ни единой женской косточки, даже самой крохотной. И все же… все же ее кожа была атласной, приятной на ощупь и пахла нежно, женственно. Он вспомнил округлую стройность ее бедер, ее длинные, красивой формы ноги и то, как пушисто, как мягко было между ними. Он до сих пор так и не видел ее грудей, но рано или поздно этот пробел должен был заполниться. Сегодня, например. Да-да, сегодня самое время удовлетворить свое любопытство на этот счет.
Фрэнсис понимала, что выбора нет, и потому сразу позвонила миссис Дженкинс. Экономка явилась немедленно, воздвигнувшись в дверях суровой и неприступной крепостью из черного шелка.
— Чем могу служить, миледи?
— Миссис Дженкинс, муж только что сообщил мне, что ждет гостей к завтрашнему ужину.
— Да, миледи. Его светлость — я имею в виду маркиза — поставил меня в известность. Меню ужина уже составлено — вот оно.
Так, значит, это была идея маркиза, подумала Фрэнсис, невольно качая головой. Ей показалось странным, что муж не притворился больным, чтобы избежать появления друзей его детства в Десборо-Холле.
Она склонилась над листком, протянутым экономкой. До сих пор ей не приходилось читать в очках, но на сей раз ничего не оставалось, кроме как поддержать миф о своем слабом зрении. Миссис Дженкинс нашла бы в высшей степени подозрительным, если бы она вдруг сняла очки, чтобы ознакомиться с меню. Фрэнсис выждала несколько минут, впустую тараща глаза на сливающиеся строчки, и протянула листок экономке со словами:
— Мне нечего добавить, миссис Дженкинс. Меню составлено прекрасно.
Кивнув, Агата Дженкинс покинула молодую хозяйку. Трудно сказать, что заставило ее в коридоре взглянуть на листок, но только она обнаружила, что подавала для чтения список постельного белья, которое требовалось обновить.
— Я не знаю, что и думать, — чуть позже обратилась она к Отису. — Похоже, в Шотландии не умеют читать не только крестьяне, но и знать.
— Дикая, отсталая страна, — заметил дворецкий.
— Бедный, бедный хозяин! Связать свою жизнь с эдакой.
Миссис Дженкинс покачала безукоризненно причесанной седой головой. Она не решилась высказаться до конца. так как привыкла проявлять лояльность по отношению к хозяевам, кроме того, Отис, старый упрямый осел, мог случайно обмолвиться о ее сетованиях маркизу.
«Ничего, я привыкла действовать самостоятельно», — подумала она и поспешила прочь.
Фрэнсис присоединилась к мужу и свекру за ужином, но за весь вечер не проронила ни слова. Маркиз распространялся о делах давно минувших дней: о скандалах, в которых было замешано то или иное громкое имя, и состояниях, обретенных или утраченных за карточным столом, — и она слушала его затаив дыхание.
Хок тоже впал в молчание, стоило ей появиться в столо-вой. За весь ужин он едва ли бросил взгляд на жену. Маркизу ничего не оставалось, кроме как болтать за троих сразу. И отличие от сына он никогда не служил в армии, но это не мешало ему иметь чутье на заранее обреченное мероприятие (как генералу — на возможное поражение). Он начал бояться, что завтрашний званый ужин провалится с треском.
Как только представился удобный случай, Фрэнсис ускользнула из-за стола. Горничная сидела у камина, с аккуратностью зашивая разошедшийся шов на одном из жутких платьев Фрэнсис.
— Не стоит так стараться, Агнес. Оставьте все как есть и идите.
— Вы ожидаете новые туалеты, миледи! — просияла горничная.
— Нет. Ради Бога, уходите, Агнес!
Некоторое время она лежала без сна в ожидании звука открывающейся двери и сумела даже не вздрогнуть, когда он наконец раздался.
— Фрэнсис?
— Я здесь. Одну минуту, милорд, сейчас я подниму для вас рубашку, — сказала она пустым, монотонным голосом.
— Фрэнсис… хм… дело в том… — виновато начал Хок, которого словно окатили ушатом ледяной воды.
— Я все понимаю, милорд: вы хотите, чтобы я забеременела. Я готова. Прошу вас, постарайтесь поскорее покончить с этим.
Так он и поступил. На этот раз он не забыл про крем и больно ей не было. Она ни разу не шевельнулась и не сказала больше ни слова. Как только все кончилось, Хок поспешил вернуться в свою спальню.
Только позже, лежа в постели, он понял, что так и не коснулся груди жены.
Званый вечер не провалился, как того ожидал маркиз. Лорд и леди Буршье прибыли из Сэндбери-Холла немного раньше назначенного времени, и Алисия (добрейшая из жен-шин, благослови ее Бог!), преодолев первый шок, сделала все от нее зависящее, чтобы подружиться с Фрэнсис. Что касается Джона, если бы обстоятельства потребовали, он взялся бы очаровать и гремучую змею. Маркиз тоже был в ударе.
Фрэнсис держалась так незаметно, что порой казалось, что ее просто-напросто нет за столом. Во время протяженного ужина Хок невольно представлял на ее месте Виолу или Клер. Уж они-то не посрамили бы чести хозяйки дома. Каждая из них воспользовалась бы случаем разодеться в пух и прах, каждая лезла бы вон из кожи, чтобы завязать с соседями дружбу.
Что ж, он упустил этот шанс. Оба шанса. Он предпочел жениться на Фрэнсис, которая ничего не чувствовала к нему, кроме отвращения.
Гости отбыли, и он, пожелав отцу доброй ночи, угрюмо поднялся по лестнице. Очевидно, жена хотела поскорее спровадить его из Десборо-Холла. Что ж, в этом их желания совпадали.
Но почему ей было не приложить усилий к тому, чтобы выглядеть более презентабельно? Когда все они перешли после ужина в гостиную и маркиз попросил Алисию спеть что-нибудь, Хок, затаив дыхание от страха, ждал, что отец обратится с той же просьбой к Фрэнсис. После Алисии, которую Бог наградил чистым музыкальным голосом и прекрасным слухом, выступление Фрэнсис напомнило бы визг перееханной колесом собаки. Он послал горячую мольбу небесам, когда маркиз расшаркался перед невесткой, и мольба эта была услышана. Фрэнсис отказалась петь все тем же монотонным голосом, к которому он начал привыкать
Похоже, она была полностью лишена чувства собственного достоинства. Хок с самого начала считал ее застенчивой и неловкой, но постепенно склонился к мысли, что серьезно недооценил недостатки жены. Она была застенчивой до такой степени, что казалась совершенно неотесанной.
Хок тяжело вздохнул, отпустил Граньона и разделся
— Вы снова здесь, милорд? — равнодушно спросила Фрэнсис, когда он прошел в ее спальню. — Разве ужин не утомил вас?
— Не настолько! — огрызнулся Хок.
— Очень хорошо, — сказала она голосом до того унылым, что он не выдержал.
— Неужели тебе было трудно вести себя хоть, немного любезнее? Это ведь были мои друзья! И они оба так старались понравиться тебе!
— Да, они очень приятные люди.
И это было все. Хок присел на кровать, чувствуя. как матрац легонько колеблется: Фрэнсис поднимала подол ночной рубашки. Внезапно он почувствовал себя очень несчастным. Это в конце концов несправедливо! Жизнь не может быть такой унылой, такой безотрадной! Он сгорбился, зажан ладони между колен.
— Я бы предпочел, чтобы наши отношения были получше…
— А я бы предпочла, чтобы между нами не было вообще никаких отношений, — ровно ответила Фрэнсис.
— Тебе недостает «Килбракена»? —Да.
— Прости, но…
— Да, — перебила она с глубоким, невыразимо печальным вздохом, — всегда есть какое-нибудь «но». Я очень устала, милорд. Нельзя ли поскорее покончить с тем, за чем вы пришли?
— Разумеется.
Желание войти в нее немедленно наполнило Хока, он вздохнул с облегчением: в нем начал развиваться страх перед импотенцией. Если бы это случилось, он был бы полностью уничтожен. В момент семяизвержения он как будто расслышал приглушенное рыдание и замер, почти забыв про облегчение, которое испытал. Ей что же, все-таки больно? Невозможно было определить это в полнейшей темноте. Зачем только он позволил себе забыться, погрузиться поглубже — ведь она была такой узкой! Но он не сумел выдавить из себя вопрос, все ли в порядке, боясь услышать равнодушный, лишенный всякой эмоциональной окраски голос, произносящий очевидную ложь.
Когда он отстранялся, она вновь передернулась.
Фрэнсис не шевельнулась до тех пор, пока муж не вышел из спальни. Дверь захлопнулась с мягким стуком, словно на свежую могилу упала надгробная плита.
На этот раз ей совсем не было больно. Она могла бы встать и вымыться, но осталась в постели, чувствуя глубочайшее безразличие ко всему. Ей не было больно, но в том, что только что случилось, не было ничего человеческого.
Фрэнсис заглянула в будущее — и отшатнулась. Перед ней простиралась вдаль дорога пустоты и одиночества. Мужчина, с которым ее связала судьба, мог время от времени приходить к ней в спальню, чтобы зачать очередного ребенка. Ничего более волнующего ее не ожидало.
Она повернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Как она хотела вернуться в «Килбракен»! Только там она могла быть собой, могла смеяться, шутить, лечить домашний скот, плавать в озере, лежать голышом под горячим солнцем где-нибудь в чаще вереска. Она могла быть свободной в Шотландии!
«Что же ты ноешь теперь, когда твоя затея принесла плоды? Скоро твой муж в спешке покинет поместье, потому что не может видеть тебя, не говоря уже о том, чтобы проводить время в твоем обществе. Разве не этого ты хотела?»
Он был прав, этот въедливый голос рассудка: свобода была близка. Вот только… что с ней делать, с этой свободой?
Наступившее утро не улучшило настроения и не принесло ответа. Надежда на верховую прогулку и та померкла, как только Фрэнсис вспомнила, что накануне за ужином муж не обратился к леди Буршье с просьбой одолжить амазонку.
Глава 11
Краткость — признак острого ума.
Шекспир
— Нет! — сказал Хок.
— И это все, что ты можешь сказать? Ты приводишь самое хилое оправдание, которое только можно себе вообразить, а на все уговоры отвечаешь просто «нет»?
— Вот именно.
Если бы можно было испепелить взглядом, подумал Хок. у ног отца уже лежала бы кучка пепла, оставшаяся от его наследника.
— Полная, полнейшая бессмыслица! — продолжал маркиз, как только понял, что ему не удастся привести сына к повиновению с помощью одного только взгляда. — Он, видите ли, должен срочно выехать на деловую встречу в Лондон! Итак, этот джентльмен умолял тебя нанести ему визит сразу после возвращения в Англию? Даже смешно слушать Я запрещаю тебе уезжать сейчас — и точка!
— Я и не собирался уезжать сейчас. Я выеду на рассвете.
— Как по-твоему, что подумает твоя жена? Она хоть знает, что ты намерен ее оставить?
— Не знает, но я хочу найти ее и известить о своих планах. Это будет нелегко, поскольку она прячется, стоит мне появиться на горизонте.
— Только не ночью, — уточнил маркиз, сдвинув брови.
— Тут ты прав.
— Уф-ф… пойду-ка я позавтракаю.
К удивлению Хока, Фрэнсис уже сидела за столом, когда они с отцом вошли в небольшую комнату, куда обычно подавался завтрак. На ней было самое безобразное из трех платьев, которые она привезла с собой: шерстяное, тускло-коричневое, безнадежно устаревшее уже в день своего появления из-под рук швеи. Волосы Фрэнсис прикрывал объемистый чепчик цвета желчи.
Она подняла голову, кивнула и снова уткнулась в тарелку с яичницей.
— Кажется, я еще недостаточно голоден для завтрака, — объявил маркиз, оглядев по очереди сына и невестку.
Выходя, он беззвучно шептал молитву, выпрашивая для каждого из молодых силы вынести предстоящий разговор. Скорее же всего ему предстояло закончиться вспышкой Хока или бегством Фрэнсис.
Хок нашел, что жена в это утро выглядела бледной, печальной и некрасивой тенью. Если бы не очки, придававшие этому унылому персонажу некоторый комизм, ее можно было бы принять за новое фамильное привидение. Он безжалостно подавил шевельнувшееся было чувство вины и уселся за обильный завтрак.
Когда Отис удалился из комнаты, поманив за собой горничную Рози, прислуживавшую за столом, Хок откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
— Доброе утро, Фрэнсис.
— Доброе утро, ми… Филип.
— Я вижу некоторый прогресс в твоей разговорной речи.
— Благодарю вас.
— Как по-твоему, мы преуспели в том, чтобы зачать наследника? — спросил он спокойно, хотя ему очень хотелось встряхнуть ее так сильно, чтобы очки отлетели в угол комнаты.
Фрэнсис уронила вилку. Ей вспомнились самые грубые шотландские ругательства, которых она наслышалась за время своей ветеринарной практики. Ей захотелось, выкрикивая их во весь голос, швырнуть мужу в лицо чашку с горячим чаем. Вместо этого она ответила едва слышно:
— Это вполне возможно. Вы так прилежно исполняли супружеские обязанности, что это не могло не принести результата.
— Приятно услышать от тебя сразу две достаточно длинные фразы, — с холодной иронией заметил Хок. — Я начал думать, что не заслуживаю ничего, кроме кивков и пожатий
Плеч.
— Ну почему же? Вы заслуживаете гораздо большего. Он нахмурился. Положительно эта женщина была самым
Бесчувственным созданием на всем белом свете! До сих пор ему не приходилось слышать такого ровного, такого неживого голоса. Однако слова, которые она только что произнесла, несли в себе оттенок сарказма.
— Утром я покидаю Десборо-Холл.
— Желаю вам доброго пути.
— Это означает, что тебе все равно, когда я вернусь и вернусь ли вообще? Должно быть, тебя даже не интересует, куда я еду.
— Ничуть, — согласилась Фрэнсис, взяла с тарелки ломтик хлеба и начала намазывать на него сливочное масло, полностью погрузившись в это занятие.
Кулаки Хока непроизвольно сжались, и он сказал самым неприятным голосом, на какой только был способен:
— Сегодня ночью я нанесу тебе прощальный визит. Мне бы не хотелось разрушить образ прилежного супруга, который успел у тебя сложиться.
Сердце Фрэнсис заколотилось как бешеное: в это утро у нее началось месячное недомогание. Увидев, что о зачатии нет и речи, муж скорее всего задержится еще на месяц! Что же теперь делать? Переходить в наступление — вот что! Время для бессловесного послушания прошло. Единственной надеждой было вывести мужа из себя и заставить обратиться в бегство.
— Вам бы не помешало составить список соседей, к которым я могла бы обратиться в том случае, если вы не преуспели в… в своих супружеских стараниях. Возможно, одному из них повезет больше.
На мгновение Хок потерял дар речи, но потом неудержимо расхохотался, разглядывая напряженную, хмурую Фрэнсис.
— Дорогая моя, — сказал он наконец, вытирая невольные слезы, — даже если бы я уговорил кого-то из соседей лечь с тобой в постель, он бы не счел себя обязанным так расшаркиваться перед тобой, как это делаю я. Он бы позволил себе всякие непристойности: например, приказал бы тебе раздеться догола или засунул язык тебе в рот. Тебя бы, пожалуй, при этом стошнило! А что, если бы он зашел настолько далеко, что заставил бы тебя дотронуться до отдельных частей его тела? К тому же большинство мужчин покрыто волосами! Ужас какой, так ведь?
Фрэнсис удалось сохранить самообладание, хотя это было и нелегко. Что за испорченный тип достался ей в мужья!
— Почему бы вам не уехать сегодня же, милорд? Погода стоит самая подходящая для путешествия.
Хок помолчал, размышляя о том, что сегодня увидел свою некрасивую жену в ином свете. Ее унылый характер было нетрудно объяснить обидой на судьбу, свойственной каждой дурнушке. Совсем другое дело был этот едкий сарказм, который никак не шел к ее невыразительному и кроткому образу. Нет, сарказм решительно не вписывался в характер жены.
Фрэнсис запоздало сообразила, что допустила ошибку. Не стоило давать мужу повод к вопросам, наталкивать его на догадки относительно ее истинного нрава. Сердясь, она каждый раз невольно выдавала себя, и впредь нужно было по возможности избегать этого. Нельзя было заинтересовывать
Его собой.
— Предупредите меня, когда соберетесь выехать, милорд. Я выйду к вам должным образом попрощаться.
Она бросила салфетку на стол и почти выбежала из комнаты, оставив Хока в глубокой задумчивости. Он не мог понять, почему Фрэнсис не находила в их браке положительных сторон. Он предпочел ее красавицам сестрам, дал ей титул, богатство и дом, заплатил немалые деньги ее семье. Почему она продолжала относиться к нему с такой антипатией? Он прилагал массу усилий, чтобы по ночам не смущать ее ни словом, ни действием, не просил ее раздеться, не требовал прикасаться к нему. И все это было зря. Возможно, ему на самом деле лучше было уехать сегодня же.
Однако этому намерению не суждено было осуществиться. Два часа спустя в спальню Хока явился Граньон с поручением от дворецкого.
— Милорд, я пришел вас обрадовать! В Десборо-Холл
Прибыл лорд Сен-Левен.
— Этого только не хватало! — воскликнул Хок и от души выругался. — Какой дьявол занес сюда Лайонела Эштона? Я думал, его не выманить из Лондона всеми благами мира.
— Когда он и ваш батюшка разговаривали, милорд, он упомянул какую-то тетку. Она вроде живет рядом с Эскриком.
— Ах да, припоминаю что-то в этом роде. Должно быть,
Речь идет о его двоюродной бабке, старой ведьме Люсии. Лайонел говорил, что души в ней не чает.
Он прошел в западное крыло и вскоре присоединился к маркизу и лорду Сен-Левену в курительной комнате.
— Хок, дружище! — воскликнул Лайонел, поднимаясь с места с распростертыми объятиями. — Вот ты и женат, повеса ты эдакий! По-моему, самое время. Мои поздравления!
— Самое время? Кто бы говорил! Ты осчастливил этот мир своим присутствием на год раньше, чем я, однако и думать не хочешь о женитьбе.
— Кто-то созревает для брака раньше, кто-то позже, — философски заметил Лайонел, синие глаза которого так и искрились насмешкой. — Однако я умираю от нетерпения познакомиться с твоей молодой женой. Хочу увидеть это средоточие всех достоинств, которому удалось заманить тебя в мышеловку.
Мышеловка. Мышь. Серая, невзрачная мышь.
Хок почувствовал, что его язык в одно мгновение прилип к гортани. Он сразу утратил все оживление. Маркиз звучно прокашлялся, но Хок продолжал стоять столбом. Лайонел удивленно приподнял бровь.
— Ты не знаешь, где сейчас Фрэнсис, отец? — в конце концов спросил Хок.
— Нет, не знаю. Я отправил на поиски нескольких слуг, но они вернулись ни с чем.
Это не удивило Хока, который до сих пор не мог забыть странную сцену за завтраком. Он подумал, что Фрэнсис скрывается, стыдясь вольностей, которые себе позволила.
— Какое красивое имя — Фрэнсис, — заметил Лайонел. — Можно узнать, из какой семьи происходит твоя жена?
— Ее отец — граф Рутвен, шотландец. До самого последнего времени она жила поблизости от Лох-Ломонда.
В голове Лайонела завертелось не меньше десятка вопросов, но он заставил себя промолчать. Нечего было и думать подвергать Хока допросу в присутствии маркиза. Одно было ясно: во всем этом крылось что-то странное.
— Стакан бренди, Лайонел?
В этот момент в курительную проскользнула Фрэнсис. Именно проскользнула, это было самое точное слово для того, чтобы описать ее появление. Хок насупился, думая о том, что охотно задал бы жене хорошую трепку.
— Моя дорогая, — сказал он, собрав всю свою любезность, — скорее иди к нам! Позволь предста вить тебе одного из моих близких друзей, Лайонела Эштона, графа Сен-Левена. Лайонел, перед тобой Фрэнсис, моя жена. Что бы ни пришло в голову Лайонелу, это никак не отразилось на его лице.
— Счастлив познакомиться, мадам! — воскликнул он, поднося к губам руку Фрэнсис.
А она-то думала, что Хок — красивейший из мужчин! Фрэнсис посмотрела в серо-синие, как осеннее небо, глаза лорда Сен-Левена и нашла там вместо антипатии только необидное любопытство и удивительную доброжелательность. Впечатление было такое, что этот изысканный красавец и правда счастлив с ней познакомиться. Он был немного ниже Хока ростом, но казался высоким благодаря привычке держаться очень прямо. Каштановые волосы оттенка выдержанного бургундского были густыми и длинными. У нее вдруг пересохло во рту. Неужели он догадался, что это маскарад, вот так сразу, с первого же взгляда?
— Я тоже счастлива с вами познакомиться, — не сразу выговорила она, буквально умирая от смущения.
— Как же насчет бренди? — громко спросил маркиз, поймав умоляющий взгляд невестки.
— Мне очень жаль… — промямлила Фрэнсис, вне себя от облегчения, — я не пью бренди, поэтому… поэтому прошу меня извинить…
И прежде чем кто-то из присутствующих вымолвил еще хоть слово, она исчезла за дверью. Лайонел задумчиво принял объемистую рюмку отличного бренди и поднял ее, предложив тост:
— За твою женитьбу, Хок. Все трое в молчании выпили.
Маркиз оставался в курительной в течение получаса и покинул закадычных друзей без особенной охоты. Как только они остались одни, Лайонел расположился поудобнее в кожаном кресле и вытянул ноги к самому камину.
— Меня очень интересуют подробности, Хок.
— Иди к черту!
— Как всегда, кратко и по существу. До чего же мне
Повезло с другом!
— Как поживает твоя драгоценная двоюродная бабка?
— Тетушка Люсия считает меня наилучшей мишенью для ехиднейших насмешек. Она нас всех переживет, эта дряхлая старушонка, а ее язык вращается во рту быстрее, чем колеса у экипажа.
— Я надеялся застать тебя в Лондоне.
— Лондон? Так скоро? Ах да, тебе не терпится ввести молодую жену в высшее общество.
— Моя молодая жена останется в Десборо-Холле, и это не моя вина. Ее место здесь, в глуши, только здесь она чувствует себя как дома.
— Понимаю… — протянул Лайонел, подождал продолжения, не дождался и заметил:
— Получается, что ты исповедуешься мне только тогда, когда считаешь нужным.
— Мне не в чем исповедоваться…
— …потому что все — сплошная скука и тоска зеленая, — продолжил Лайонел, напуская на себя равнодушный вид.
— Ты надолго в Десборо-Холл?
— Да я только что приехал!
— Проклятие, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Лайон! — раздраженно воскликнул Хок.