Коултер Кэтрин. Магия лета

   — Вы правы, милорд, я не настолько знаю вашего сына. Мне кажется, он скоро покинет Десборо-Холл ради Лондона.
   — А что будет с племенным заводом и скаковыми конюшнями?
   — Понятия не имею. Он не исповедуется мне.
   — Догадываюсь, дорогая. Зато он чуть что повышает на тебя голос или подначивает до тех пор, пока у тебя не зачешутся руки влепить ему пощечину.
   Фрэнсис улыбнулась, но глаза ее остались серьезными.
   «Все это верно, милорд, но он также сводит меня с ума, лишает воли, заставляет забыться, и тогда мне хочется раствориться в нем, выпить его до дна…»
   — Почему ты решила, что Хок скоро уедет?
   — Потому что… потому что я ему не нравлюсь.
   — Мне кажется, он сбежал сегодня на целый день, потому что не знает, как быть дальше. Видишь ли, дорогая моя, мужчины — весьма трепетные создания.
   — А вы, милорд, повышали голос на жену?
   — Очень редко. Она была так хорошо воспитана, что даже не помышляла о поступках, из ряда вон выходящих. Она была дочерью герцога и рано прониклась ощущением собственного величия.
   — Я хотела вовсе не выходить замуж, — призналась Фрэнсис. — Весь мой опыт общения с мужчинами заключался в общении с отцом. Поймите меня правильно, я обожала его,
   Но я видела, что он правит в «Килбракене» безраздельно. что его слово — закон, а бедная София вы-
   Нуждена совершенствовать талант дипломата, чтобы как-то справляться с ним.
   — Дорогая моя, большинство женщин находится в точно таком же положении!
   — Милорд, жизнь слишком коротка для постоянного притворства. Искренность могла бы сэкономить людям время.
   — Так твоя мачеха несчастлива?
   — Нет, конечно, нет! Она и отец счастливы в браке. Мне даже кажется, что его припадки гнева — источник гордости для Софии. Она находит их признаком мужественности. — Фрэнсис вдруг улыбнулась свекру. — Знаете, милорд, не много найдется женщин, равных моей мачехе в дипломатии. Отец беснуется, ревет раненым медведем, слуги прячутся по углам, а она только повторяет безмятежно: «Да, дорогой. Конечно, дорогой. Все будет, как ты скажешь», — и поступает по-своему.
   — Насколько я понял, она очень умная женщина.
   — Да уж, в отличие от меня.
   Маркиз открыл рот для ответа, но заметил Отиса, вплывшего в комнату в сопровождении лакея.
   — Не пора ли нам перейти в гостиную, дорогая? Мне кажется, твой аппетит оставляет желать лучшего.
   — Я же не лошадь, чтобы всегда есть с одинаковым аппетитом.
   — Молодые кобылки тоже не отказываются от добавочной нормы овса, — поддразнил маркиз.
   В гостиной он прошел к камину и остановился рядом, глядя на пламя.
   — Итак, Фрэнсис, ты не считаешь себя умной женщиной.
   — Вы никогда ничего не забываете, милорд, не так ли? Ни единое слово, ни единое замечание не ускользает от вашего острого ума и тотчас подвергается анализу. Вы точь-в-точь как ваш драгоценный отпрыск!
   — Насколько мне известно, позавчера ты слишком много выпила за карточной игрой, Фрэнсис.
   Та невольно схватилась за щеки, предательски запылавшие в ответ на замечание маркиза.
   — И мой сын не преминул воспользоваться таким удачным стечением обстоятельств. Хотелось бы мне знать,
   Не сам ли он все это и подстроил.
   — Я надеюсь, он скоро отсюда уберется!
   К возмущению Фрэнсис, маркиз засмеялся очень похоже на Хока, и его зеленые глаза сверкнули ласковой насмешкой.
   — Я не умею пить помногу!
   — Что тебя так мучает весь сегодняшний вечер? — вдруг спросил маркиз, так круто меняя разговор, что Фрэнсис растерялась.
   Она сидела, играя бахромой кашемировой шали и размышляя о том, что сказать свекру, а о чем умолчать. Ей пришло в голову, что дело настолько важное требует прежде всего внимания Хока. Кроме того, было несколько не столь значительных поводов для уныния, и она выбрала один из них.
   — Я скучаю по отцу, милорд.
   — По нему и его припадкам гнева?
   — Да. Я тоже умела с ним справиться, но совсем иначе, чем София. На крик я отвечала криком. Он был мне прекрасным отцом.
   — Надеюсь, ты теперь способна постоять за себя.
   — Не всегда, — сухо ответила Фрэнсис.
   Она хотела что-то добавить, но в холле послышались звучные шаги. Она узнала их.
   — Добрый вечер, мой мальчик! — сказал маркиз с самым простодушным видом, когда сын появился в дверях гостиной.
   Хок был все еще в верховой одежде, пыльные ботфорты потеряли всякий блеск. У него был необычно угрюмый вид. Он кивнул маркизу и повернулся к Фрэнсис.
   — Прошу извинить мой вид.
   — Не хотите ли поужинать, милорд? — спросила она очень официальным тоном.
   — Благодарю, но я слишком устал. Желаю вам обоим доброй ночи.
   С этими словами Хок вышел, предоставив Фрэнсис смотреть ему вслед. Он даже не дал ей времени попросить несколько минут для разговора! Бесчувственный болван! Неужели он ездил в Йорк к женщине? Фрэнсис вскочила, раздраженно кутаясь в шаль, и адресовала маркизу натянутую улыбку.
   — Я тоже устала, милорд. Утром я буду выглядеть как обычно.
   Но вышла она с гордо вскинутой головой и воинственно расправленными плечами, и маркиз бла-
   Годушно подумал: «У детей, кажется, дело все больше идет на лад». Он вызвал Отиса и выразил желание выпить бренди.
   Фрэнсис приняла продолжительную ванну и кротко вытерпела положенные сто движений щеткой по волосам. Отпустив горничную, она устроилась в постели и принялась ждать. Хок приходил каждую ночь, чего ради было ему изменять этой привычке? Так прошел час.
   «Я должна радоваться тому, что он в конце концов оставил меня в покое. Но что, если что-то случилось? Если он хотел переговорить со мной, но не стал этого делать в присутствии отца? Мне самой нужно столько сказать ему… но он, должно быть, устал и уже спит».
   Некоторое время Фрэнсис ворочалась в постели, спорила сама с собой, приходила к решениям и тут же их меняла. Наконец, когда старинные часы в коридоре гулко пробили полночь, она выскользнула из постели, накянула халат и пошла к внутренней двери. Подняла руку, чтобы постучать. Опустила. Если Хок спал, будить его не стоило, но если нет., она бесшумно отворила дверь и вошла.
   В камине догорал огонь — единственный источник света. Кровать, на которую сразу упал взгляд Фрэнсис, была пуста. Сдвинув брови, она сделала несколько шагов вдоль стены, к камину, куда было придвинуто глубокое кресло.
   Как она и предполагала, в нем сидел ее муж. Фрэнсис замерла, изумленная и смущенная. Хок сидел, опершись головой на руку, устремив взгляд на горящий огонь. Он был совершенно обнажен. Ни разу до сих пор (за исключением той первой встречи на озере Лох-Ломонд) ей не приходилось так откровенно разглядывать его. Пламя камина вызолотило его кожу, а лицо казалось величественным и таинственным. Хок искушал своим видом!
   Фрэнсис показалось, что он похудел. Во всяком случае, вот так, в позе полного покоя, с вытянутыми к камину ногами, он выглядел более худощавым. В тишине, нарушаемой только слабым потрескиванием огня, раздался негромкий вздох. Хок переложил ноги с одной на другую.
   На сей раз его естество мирно покоилось под островком очень черных волос. «Просто удивительно, — подумала Фрэнсис, — с какой скоростью может меняться эта часть мужского тела».
   Она испытала сильнейшую вспышку желания. Теперь она знала, как называется то, что с ней происходит. Он научил ее. Бездумно, как завороженная, она протянула руку. Это движение выдало Хоку ее присутствие.
   — Это ты, Фрэнсис, — констатировал он, не поворачивая головы.
   Он держался так, словно не замечал собственной наготы.
   — Да, это я, — глупо подтвердила она.
   — Что тебе нужно?
   — Мне нужно поговорить с вами, милорд. Я ожидала вас, но вы, как видно, решили не делать этого.
   — Да, — ответил Хок с отсутствующим видом, — я так решил.
   На самом же деле он боялся Фрэнсис, увидеть ее лицо и тело — значило вновь поколебать его принципы!
   — И о чем же ты хочешь со мной поговорить? Фрэнсис подошла ближе, остановившись между креслом и камином, и опустилась на колени. Подол одежды распустился вокруг ее ног белым цветком. Проклятие, ему хотелось раскрыть лепестки этого цветка, коснуться ее, ласкать… он еще помнил особенный вкус ее кожи!..
   — Итак? — сказал он, чтобы не молчать.
   Фрэнсис почудилось отчуждение в глубоком голосе мужа. Она приготовилась к тому, что ее новость будет принята равнодушно, даже враждебно.
   — Сегодня я разыскала сопроводительные бумаги лошадей. Белвис сказал, что без документов лошадь не допускают к скачкам…
   — И ты решила, что скачки можно устроить сегодня же у меня в спальне, раз бумаги нашлись? — Хок издал ехидный смешок. — Ты забываешься, жена. Я даже не решил еще, поедут лошади в Ньюмаркет или будут проданы виконту Чалмерсу.
   — Пожалуйста, милорд! — взмолилась Фрэнсис, не позволяя насмешке вывести ее из терпения. — Выслушайте меня! Это займет немного времени, но дело важное.
   Хок кивнул со вздохом легкой досады. Фрэнсис, не дрогнув, встретила его взгляд.
   — Я показала бумаги Белвису, он их просмотрел 300 и сказал, что нашел ошибку в одной из дат. Он пере-
   Читал все несколько раз и долго потирал подбородок — вы знаете, он это делает, когда озадачен. Вам ведь известно, милорд, что Белвис знает наизусть родословную всех скаковых лошадей с сотворения мира?
   — Короче, Фрэнсис!
   — В бумагах написано, что Летун Дэви родился от Пандоры, кобылы, принадлежавшей лорду Белсону. Однако Белвис утверждает, что Пандоры уже не было в живых в том году, который указан как год рождения Летуна Дэви.
   — Что? — переспросил Хок, стряхивая мнимое оцепенение.
   — Я сказала, что Пандора, от которой…
   — Я слышал, слышал. Скорее всего это просто канцелярская описка.
   — Белвис рассказывал, что в день прибытия Летуна Дэви в Десборо-Холл он, как всегда, зашел к вашему брату за сопроводительными бумагами, чтобы просмотреть их на предмет наследственных дефектов и болезней. Однако Невил отказался дать их ему под каким-то предлогом… и бумаги на других жеребят тоже. Белвис так и не видел бумаг до сегодняшнего дня.
   — Да, это странно, но так ли важно, как тебе кажется?
   — Белвис считает, что важно, и даже очень. Он сильно встревожен, милорд.
   Фрэнсис вдруг сообразила, что их деловой разговор происходит в необычно интимной обстановке, что она полуодета, а муж и вовсе раздет догола. Она смутилась и поскорее отвернулась к камину.
   — Я поговорю на эту тему с Белвисом.
   Хок поднялся из кресла и потянулся. Фрэнсис пыталась, пыталась не смотреть — и, конечно же, это было невозможно. Она облизнула губы, и он заметил это.
   — Я иду в постель, Фрэнсис. Хочешь присоединиться ко мне?
   — Разве вы не устали сегодня, милорд? — спросила она холодно, возмущенная этим ленивым, уверенным тоном.
   — Допустим, устал, ну и что? Необходимость зачать наследника по-прежнему лежит на моих плечах.
   На секунду Фрэнсис испытала боль обиды, боль такой силы, что лишилась дара речи.
   — А когда ваша задача будет выполнена, вы, надеюсь, вернетесь в Лондон? — огрызнулась она.
   — Вернусь, раз мое присутствие здесь не особенно тебя устраивает.
   Увидев жену в своей спальне, Хок пообещал себе дать ей урок, поставить на место, но теперь, после своих насмешливых слов, он с беспомощной злостью понял, что желает ее. Он стоял перед ней голым, и скрыть возбуждение не было Никакой возможности. Почему, ну почему она была такой соблазнительной?
   — Зачем ты пришла, Фрэнсис? Заманить меня в постель?
   — Я хотела просто поговорить с вами! — крикнула она, вскакивая на ноги. — А теперь, раз наш разговор окончен, я ухожу!
   — Слишком поздно, дорогая, — сказал Хок, притягивая ее к себе. — Если птица сама влетает в клетку, у нее есть шанс вылететь, только пока открыта дверца. Ты упустила свой шанс. — Он взял ее лицо в ладони и наклонился к губам, заметив:
   — Каким облегчением будет хоть ненадолго лишить твой сварливый язык возможности болтать.
   — Я не свар…
   Язык Хока скользнул в ее рот. Она ощутила его вкус и подумала, как в тумане, что нет ничего слаще. Она не сразу заметила, что приподнимается на цыпочках и тянется к нему. Глаза она закрыла, но чувствовала всем телом, как движутся руки мужа, расстегивая и стягивая с ее плеч халат и сорочку. Она и не думала протестовать. Он был рядом наконец, очень близко. Сегодня она ждала этого и потому с готовностью прижалась, стараясь лучше почувствовать нетерпеливое, твердое подталкивание возле живота.
   — Ты был прав, — сказала она, отстраняясь, голосом низким и как будто чужим, — я пришла заманить тебя в постель, соблазнить тебя. Вчера ночью ты оставил меня одну.
   Она прижалась снова. Ладони легли на ягодицы и подняли ее.
   — Я оставил тебя одну вчера, а сегодня не собирался приходить вовсе…
   Он что-то добавил, очень похожее на проклятие, но за-тушненпое сознание Фрэнсис отказалось воспринимать услышанное. Она оказалась довольно высоко в воздухе и удивленно открыла глаза.
   — Положи ноги мне на талию… вот так. А теперь расслабься. Дай мне войти в тебя.
   Хок дрожал — но не от тяжести ее тела. По правде сказать, она казалась ему невесомой. Ему пришло в голову, что с каждым разом он хочет ее все сильнее. Он нашел вход. Она была готова, и оказаться внутри было делом одной секунды. Помедлив, Хок с силой рванул Фрэнсис вниз, насаживая на себя. Ее глаза затуманились, улыбка изумления и восторга затрепетала на губах, ногти до боли впились ему в плечи.
   — О Хок!..
   — Да, дорогая? Тебе нравится?
   Он хотел произнести это насмешливо, легко, но уже был не властен над собой, и она неуверенно кивнула в ответ на хриплый, прерывистый звук его голоса.
   — Я… я не знаю, это так странно…
   Хок хотел ласково уверить ее, что она привыкнет, но не смог: в висках бешено застучало, в паху началось сладостное стеснение, предшествующее оргазму.
   — Ради Бога, Фрэнсис, не шевелись!
   Она послушно припала к его плечу и замерла. Ему удалось справиться с собой.
   — Ты не успеешь за мной… — пробормотал Хок, сдерживаясь из последних сил. — Не шевелись!
   Он был весь в поту, а дышал так, словно бегом пробежал от Йорка до Десборо-Холла. В этом полусознательном состоянии он спросил себя, "его ради утруждается, почему не доставит удовольствие только себе? Но она так послушно прижималась к нему, хотя вряд ли до конца понимала, в чем дело. И она ждала его ласк, иначе не пришла бы в его спальню «для разговора».
   — Держись крепче, Фрэнсис!
   Хок подошел к постели и, когда ее руки сплелись у него на шее, наклонился и сдернул покрывало. По-прежнему оставаясь внутри нее, он осторожно посадил Фрэнсис на край высокой кровати, потом опрокинул на спину.
   — Ты сказала, что пришла заманить меня в постель. Ты добилась своего.
   Несмотря на дурман в голове и во всем теле, Фрэнсис чувствовала что-то не правильное. Почему голос мужа звучит так, словно он зол на нее? Что она сделала?
   Она содрогнулась всем телом, когда сладкое распирание внутри исчезло. Горячий рот прижался между ног.
   — Хок!
   — Молчи! Ты хотела этого, жена, и ты не будешь разочарована.
   Он и правда был зол, больше на себя, чем на Фрэнсис, но ее возгласы и конвульсивные движения бедер заставили забыть обо всем остальном. Он слушал музыку громких стонов Фрэнсис, он упивался ее наслаждением, хотел видеть это снова и снова. И потому, вместо того чтобы снова взять ее, он решил повторить ласку.
   Фрэнсис казалось, что в ней не осталось сил даже на то, чтобы шевельнуть кончиками пальцев. Судорожное, сладостное ощущение еще не успело отдалиться, растаять, когда снова пришло прикосновение, от которого она вскрикнула во весь голос. Что он делал с ней! Он был сразу везде, внутри и вне ее — его пальцы, его рот, — хотя ей казалось, что лучше быть уже не может.
   Хок вновь насладился зрелищем, которое любил больше всего на свете. На этот раз он не стал дожидаться, пока затихнет дрожь ее бедер, и вошел в нее очень глубоко, с таким ощущением, словно все внутри этого податливого тела было задумано и устроено именно для него.
   Хок уже не владел собой. Ее наслаждение было мощным возбуждающим средством. Он смутно сознавал, что ни в чем себя не ограничивает, что он почти жесток в своих исступленных толчках, но она не протестовала. Наоборот, она двигалась навстречу ему, тянулась сама и прижимала его еще ближе. Он чувствовал, что его затягивает бездонный омут, где на каждом витке ждет новое наслаждение. «Я не вернусь оттуда…» — подумал Хок со счастливым удивлением, и это была его последняя связная мысль…
   — Я совершенно без сил, — прошептала Фрэнсис.
   — Я тоже.
   Фрэнсис ощущала свое тело невесомым и одновременно наполненным до краев. Усталость омывала ее мягкими волнами, навевая дремоту.
   — Не оставляй меня одну, сказала она невнятно, едва сознавая, что ее укладывают на подушку и укрывают.
   — Не оставлю, Фрэнсис… разрази тебя гром!
   Хок притянул к себе ее — эту сладкую ловушку, — возмущенно и благодарно ощутив беззащитность и уязвимость ее тела. Фрэнсис доверчиво прижалась в ответ.
   «Что ты наделала, Амалия! Твой проклятый совет превратил меня в бесхребетного слюнтяя!»
   Хок поцеловал жену в лоб все еще влажный, и погрузился в забытье.

Глава 24

   Если бы из двоих виноват был только один, ссоры не длились бы долго.

Ларошфуко

   Маркиз бросил продолжительный взгляд сначала на своего насупленного сына, потом на невестку, не менее хмурую. Напряжение в комнате нарастало стремительно — казалось, оно повисло над столом невидимой, но весомой массой.
   — Какой чудесный денек выдался сегодня! — наконец заметил маркиз.
   Хок ограничился неопределенным звуком, несколько похожим на фырканье лошади, ужаленной оводом.
   Фрэнсис вонзила вилку в ломтик яичницы. Она была в ярости, чувствуя электричество в кончиках пальцев. «Его убить мало, — думала она, — его мало искалечить! Два часа назад я проснулась счастливая, с дурацкой улыбкой на лице, чтобы обнаружить, что лежу одна в своей постели и — что уж совсем невыносимо вспомнить — в ночной сорочке, аккуратно застегнутой до самой верхней пуговки. Чтоб его черти взяли! Чтоб ему провалиться! Чтоб ему…»
   Она чувствовала себя беспомощной и по уши влюбленной.
   Все, хватит! Довольно он играл ею! Довольно она уступала! Больше никогда! Никогда!
   А он, этот негодяй, не чувствовал по отношению к ней даже простой симпатии, иначе он не поступил бы с таким полнейшим бездушием. Подумать только, проснулся пораньше, чтобы не дать ей возможности открыть глаза на его плече! И даже одел ее, чтобы уничтожить все следы ночной интимности… возможно, он даже разглядывал ее. А она как последняя дура в этот момент видела сентиментальные женские сны!
   — Когда вы уезжаете, милорд? — спросила Фрэнсис ледяным голосом, нарушая тягостную тишину.
   Хок даже не поднял взгляд от тарелки с тостом, который жевал, яростно двигая челюстями.
   — Уезжает? — маркиз был поражен до глубины души. — Что это за чушь ты несешь, Фрэнсис?
   — Возвращение вашего сына в Лондон — вопрос нескольких дней, милорд, — продолжала Фрэнсис, поскольку Хок не собирался отвечать и сосредоточил все свое внимание на содержимом тарелки. — Не понимаю, что вас так удивляет. Для вас не секрет, что он не испытывает к Десборо-Холлу ничего, кроме глубочайшего безразличия. Впрочем, так же он относится ко всему на свете…
   — Кстати, отец, — перебил Хок, ненадолго опуская вилку и нож, — я перевел на имя Коньона, твоего секретаря, деньги в сумме пяти тысяч фунтов. По возвращении они будут ожидать тебя в «Чендозе». Впредь прошу не тратить на пустые прожекты ни ваших денег, ни моих.
   Это уж было слишком! Фрэнсис отодвинулась от стола с намеренным грохотом и швырнула салфетку поверх своей почти нетронутой еды.
   — Какая впечатляющая демонстрация власти! — воскликнула она с ядовитым сарказмом. — Вам на все наплевать, милорд, кроме собственных удовольствий!
   — Не только собственных, осмелюсь напомнить, — огрызнулся Хок тем же тоном.
   Фрэнсис вспыхнула, теперь уже не от смущения. Возмущение заставило ее забыть всякую щепетильность.
   — Повторяю, вам на все наплевать! Продавайте лошадей, продавайте все! Возвращайтесь в Лондон! Мне тоже наплевать, к вашему сведению.
   — Для начала я постараюсь разгадать загадку Летуна Дэви, — ответил Хок, неожиданно меняя тон на более мягкий.
   — Какую загадку? — заинтересовался маркиз.
   — Получается, что кобыла по имени Пандора перешла ц иной мир задолго до того, как ожеребилась Летуном Дэви, — объяснил Хок. — Я хочу сам посмотреть купчую. Обязанности, обязанности… им нет числа. Поразительно, сколько они отнимают времени и энергии. За сутки совершенно выбиваешься из сил.
   — Вы не заслуживаете умереть естественной смертью, милорд! Вас следует высечь, заковать в кандалы… — задохнулась от эмоций молодая женщина.
   — И кто же это сделает? Уж не ты ли, Фрэнсис?
   — Выпороть вас? Да я бы получила величайшее удовольствие!
   — Возможно, я тоже…
   — Дети, дети! Прекратите же ссориться хоть на пару минут! — воззвал маркиз. — А вот и Рози, как нельзя более кстати. Рози, еще чашку чаю, пожалуйста.
   До тех пор, пока горничная не вышла, за столом царила тишина.
   — У загадки должно быть какое-то простое объяснение, — предположил маркиз после ее ухода, надеясь перевести разговор в более мирное русло. — Что говорит по этому поводу Бел-вис?
   — Он понятия не имеет, что это значит, — ответила Фрэнсис, успевшая, образно выражаясь, опустить свои встопорщенные перышки. — Ему очень не нравится вся эта история
   — Я уверен, все объяснится, когда я посмотрю купчую, — сказал Хок уверенно, отмахнувшись от проблемы мановением руки.
   Однако несколько часов спустя он был неприятно удивлен. Купчая, в которой он надеялся найти все необходимые сведения, попросту отсутствовала. С помощью Маркуса Хок обыскан каждый дюйм кабинета и несколько других мест, где хранились архивы Десборо-Холла. Купчая как сквозь землю провалилась. Более того, не удалось найти также купчие на Тамерлана и Гордость Кланси. Хок счел это очень странным, но не намерен был забивать этим голову. Рано или поздно бумаги должны были найтись. Что бы Невил ни сделал с ними, не уничтожил же он купчие, без которых лошади не допускались до скачек!
   После такого утомительного и пыльного занятия, как копание в бумагах, Хок решил подышать свежим воздухом и прошелся до выгонов. На одном из них Фрэнсис, по-мужски верхом на Летуне Дэви, отрабатывала на редкость сложные маневры. «Наездница она превосходная», — против воли подумал Хок. Летун Дэви без малейшего протеста следовал каждому движению поводьев, казалось даже, что жеребец выполняет ее требования охотно, с радостью. Верховая одежда Фрэнсис — назвать ее наряд амазонкой не поворачивался язык — состояла из блузы и плотной юбки в глубокими разрезами по бокам, позволявшими свободно маневрировать стременами.
   Когда они встретились позже, она пропахла лошадиным потом, а вместо прически на голове было нечто невообразимое. Хок испугался, что лошадь сбросила ее, и он испытал вспышку тревоги. Впрочем, довольный вид Фрэнсис сразу успокоил его. В одной ее руке был зажат грязный конверт, в другой листок бумаги — короткое письмецо.
   — Это от отца и Софии! — объявила она, врываясь в гостиную счастливым ураганом.
   У нее совсем вылетело из головы, что еще утром она дала себе слово никогда больше не разговаривать с мужем.
   — Да? — равнодушно бросил Хок, которому не было никакого дела до новостей из «Килбракена».
   — Они оба здоровы. София спрашивает вашего разрешения на то, чтобы привезти в Десборо-Холл моих сестер. Им понадобится обновить гардероб, и она хочет узнать, как много денег мы сможем выделить на это. Как вы смотрите на то, чтобы через месяц…
   Хок, который во время всей тирады смотрел на Фрэнсис во все глаза, вскочил с кресла в порыве возмущения:
   — Я вынужден был жениться на вас, мадам, и ничего не могу поделать насчет вашего присутствия здесь, но пусть я лучше сгорю в аду, чем по Десборо-Холлу будут болтаться ваши сестрицы, путаясь у меня под ногами! И еще меньше, мадам, мне улыбается перспектива тратить на них свои деньги! Вы уже потратили достаточно, так что кредит семьи Килбракен этим исчерпывается. Прошу вас так и отписать вашему папаше!
   Фрэнсис приоткрыла рот в совершеннейшем изумлении.
   — Неужели София думает, что я повезу всю эту
   Кучу юбок — вас в том числе — с собой в Лондон?
   Что я буду таскать вас по балам, загоняя мужей в приготовленные сети?
   В этот момент Фрэнсис вышла из своего неуместного оцепенения.
   — Мерзавец! — крикнула она пронзительно, не заботясь о том, услышат ли слуги.
   Миссис Дженкинс и Отис, проходившие через холл к лестнице, застыли с разинутыми ртами.
   — Подлый, низкий, скупой, ничтожный англичанишка! Ты смешон, ты жалок, и я ненавижу тебя!
   Она затопала ногами, на мгновение задохнувшись от бешенства, круто повернулась, пахнув запахом конюшни, и вылетела вон из гостиной, оставив Хока одного вдыхать оставшийся после нее запах конюшни.
   Вот теперь самое время подумать о возвращении в Лондон, решил он угрюмо. В конце концов ему удалось добиться от жены презрения.
   Фрэнсис между тем бродила кругами по кабинету управляющего, бормоча под нос самые грубые шотландские ругательства и награждая мужа эпитетами, которые заставили бы его поежиться.