Козлов Константин. Ракетчик

   — Вот влип!
   В голову приходили всякие решения, но соответствующего случаю не появлялось. Всплывали какие-то обрывки из курса аэродинамики, что-то из рассказов знакомых летчиков. Давыдов сильнее подал штурвал вперед, самолет клюнул носом, заскользил вниз, скорость увеличилась. Дождавшись, когда скорость достигла пятисот километров в час, Давыдов потянул штурвал на себя. Машина поднялась чуть повыше, но лететь стала медленнее. Конечно, таким способом далеко не улетишь, но можно дрыгаться, пока есть запас высоты. А вот что будет потом?.. Про потом думать не хотелось. Еще одна проблема заключалась в том, что капитан понятия не имел, какая скорость для этого типа самолетов является критической, когда она достигнет своего предела и самолет начнет падать, как большой кусок металла. Извернувшись в кресле и не выпуская штурвала из потных ладоней, Давыдов вытянул ногу и попытался толкнуть раненого пилота. Со второй попытки он больно ударил его по лодыжке. Раненый застонал и открыл глаза.
   — Падаем! — заорал Давыдов. — Скажи, что делать!
   — Прибавь обороты, — ответил пилот и отключился.
   — Да очнись же, не выходит у меня ни хрена! — кричал Давыдов. — Чего тут у вас нажимать надо?!
   Пилот не отзывался.
   Давыдов решил поискать подходящее поле и садиться. При мысли о посадке меж лопаток потек холодный пот. Как известно, эта процедура самое сложное в пилотировании. Большие самолеты сажает командир корабля, да еще при этом ему весь экипаж ассистирует. К тому же для посадки не помешало бы наличие аэродрома или ровной поверхности. Если садиться не выпуская шасси, желательно, чтобы запас топлива был минимальным. Лучше всего его вообще слить. Давыдов посмотрел на указатель уровня топлива — вроде бы около двух тонн. Если найти подходящее место, можно кружить над ним, пока не кончится топливо, и в крайнем случае сесть на брюхо. Давыдов осторожно нажал на педаль поворота. Стрелка указателя курса отклонилась, машина начала крениться вправо. «Черт, только бы не влезть в штопор. — Анатолий выровнял самолет. — Тогда точно свалюсь».
   Запас высоты кончался. Пришло время искать место приземления. Впервые с момента взрыва Давыдов посмотрел вниз. От увиденного захватило дух. Внизу, куда ни кинь взгляд, была вода. Анатолий оцепенел. Вытянув шею, посмотрел вправо. Сердце зашлось от радости: там была суша. Осторожно-осторожно, медленно, не дыша, он начал разворачивать машину. Впереди показался песчаный, изрезанный бухтами и поросший густым лесом берег. Давыдов решил садиться на воду, как можно ближе к берегу. Так шансов уцелеть больше.
   Снижаться начал издалека, тщательно выбирая направление. Понимал — второго захода не будет, вновь набрать высоту самолет не сможет. Давыдов выбрал для посадки бухту, окаймленную длинной песчаной косой. Сверху бухта казалась мелкой, даже дно видно. Капитан понятия не имел о том, что сверху можно обнаруживать подводные лодки на большой глубине. Он думал, раз дно видно — значит, мелко. Параллельно кромке берега тянулся перекат. На него он и решил садиться. Кое-как направив машину на нужный курс, капитан начал снижаться. Высота стремительно убывала. Время от времени Давыдов задирал нос машины, сбрасывая скорость. Как выпустить закрылки и поставить винты в режим фиксирования, он не знал, хотя и слышал, что это сделать необходимо.
   Тяжелая машина неслась над подернутой легкой рябью гладью. Скорость упала до трехсот километров. В голову полезли мысли о камикадзе, они вот так же выходили на вражеский корабль. Самые подходящие мысли, как раз на злобу дня. Взгляд машинально фиксировал показания указателей высоты и скорости. Скорость триста, высота сто. Скорость двести девяносто, высота пятьдесят. Скорость двести семьдесят, высота — двадцать…
   Давыдов потянул штурвал на себя, и в следующий момент машина ударилась о воду. Подпрыгнув, самолет заскользил по поверхности. Через мгновение брюхо заскребло по песку и нос опустился. Движение прекратилось. Давыдов сидел в кресле и орал благим матом.
   — Так себе посадочка, на три с минусом, — отозвался очнувшийся от толчка пилот. — Но, думаю, тебя можно поздравить.
   Двигатели замолчали, и наступила тишина. Немного успокоившись, Давыдов почувствовал, что в нем что-то изменилось. Он задумался, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде бы все в порядке, немного болит ссадина на лбу, вот, пожалуй, и все. Однако что-то было не так. Вернее, не так, как прежде. И тут Анатолий понял, в чем дело, и рассмеялся: он больше не чихал. От мучившей его аллергии не осталось и следа.

Глава 7.
КОНЦЫ В ВОДУ.

   После первого выхода в эфир трассового самолета связь с ним была утеряна. Диспетчер несколько раз попытался вызвать борт. Ответа не было, но сквозь шумы эфира вдруг отчетливо пробилась фраза:
   — …угроза… на борту взрыв… посторонний принужден…
   И все. Больше ничего. Самолет некоторое время продолжал придерживаться заданной трассы, но неуклонно терял высоту. Объявили положенную «готовность» всем подразделениям ПВО вдоль трассы. Через несколько минут самолет исчез с экрана радара.
   Еще через несколько минут из рощи, примыкающей к антенному полю, выехала белая «шестерка» с заляпанными грязью номерами. На заднем сиденье некто в штатском спешно паковал в «дипломат» какие-то приборы. Поверх них положил гарнитуру радиостанции. Машина миновала проселок, выбралась на шоссе и, взревев форсированным двигателем, понеслась в сторону города.
 
   Подполковник Мошаров не находил себе места. Жена тщетно пыталась выяснить причину нервозности Владимира Павловича. «Иже херувимы» бросался к каждому телефонному звонку. Наорал на дочку, затеявшую переговоры со школьной подружкой. В ответ на расспросы Ларисы Максимовны муж сорвался и накричал что-то насчет работы и какого-то важного сообщения. Объявив молчаливый протест, домашние Владимира Павловича удалились в гостиную к телевизору, оставив главу семейства на кухне в компании добермана Гая и телефона. Сигнал поступил в полшестого вечера. Звонил дежурный по части:
   — Товарищ командир базы, вас в округ вызывают. Говорят, что-то случилось с самолетом, на котором утром груз отправляли. Машину я к вам уже отправил. На аэродром я позвонил, в порядке личной инициативы. Говорят, упал самолет. Сейчас этим делом ФСБ занимается, вроде бы взрыв на борту, подозрение на террористов каких-то…
   Мошаров облегченно вздохнул. Натянул китель, поправил перед зеркалом галстук. Уходя, зашел предупредить домочадцев. Перед ними вновь предстал обычный любящий папочка. Оставив семейство теряться в догадках о причинах столь разительной перемены, Владимир Павлович степенно вышел из дома. Поздоровался с сидящими на лавочке бабками. Минут пять посудачили о погоде. Вскоре взвизгнул тормозами командирский «уазик».
   — Вот работа у человека, — посочувствовала дворничиха. — Все дома, а ему на службу. И положительный такой мужчина, не пьет. Всегда тверезый, здоровкается каждый раз…
   Старушки согласно закивали головами.
   Штаб округа стоял на ушах. Информация о том, что пропавший транспортник перевозил «Акинак», быстро распространилась по всем кабинетам. Снежный ком слухов разрастался с каждым часом. Версия о взрыве одной из ракет комплекса не обсуждалась, было якобы сообщение о захвате самолета какими-то террористами. Командующий ракетными войсками и артиллерией звонил командующему авиацией Северного флота, к которому был приписан пропавший самолет. Сумел найти только замов. Те сообщили, что шеф подойти к телефону не может — звонит какому-то диспетчеру. Неразберихи добавлял начальник особого отдела, шатающийся повсюду с самым загадочным видом. Наконец генерал обратил внимание на Мошарова:
   — Упал наш «Боинг» с комплексом, Владимир Павлович.
   — Да ну, где? — Брови подполковника взметнулись вверх.
   — Где — пока не установили, но в последний раз его засекли в районе Онежского озера, налаживают поиски. Возможно, понадобится ваша помощь. Пока ни гу-гу. Ты все передал экипажу по описи? Оформил как надо?
   — Конечно, со всеми подписями, экземпляры передаточной ведомости в положенном количестве.
   — Ну-ка покажи.
   Начальник базы достал папку.
   — Все в порядке, вот, пожалуйста. — Владимир Павлович с готовностью протянул генералу бумаги.
   Тот внимательно прочитал.
   — Береги как зеницу ока, сам понимаешь, если что, прокурор прежде всего у тебя эти ведомости попросит.
   Начальник базы кивнул: как же, понимаем. Душа подполковника ликовала. «Над Онежским озером? Это все! Кранты! Хрен там чего найдешь, как в присказке — концы в воду».
   На аэродроме округа царила суматоха, все экипажи были вызваны по тревоге, готовилась спасательная операция, летчиков собрали в классе подготовки к полетам.
   Управление ФСБ связалось с пограничниками и милицией, все силы переходили на усиленный режим службы.
 
   Михаил Петрович расположился в уютном кресле. В бокале на столике благоухал коньяк. Ноги ласкал ворс ковра. Все на даче директора НПО «Прогресс» было отличное или самое лучшее. Тучин остановился у стеллажа с коллекцией старых орденов, на гранях драгоценных камней играли блики пламени из камина. При кажущейся непринужденности Слугарев все-таки чувствовал себя не в своей тарелке. На и без того взвинченные нервы давила разница в служебном положении гостя и хозяина, которую последний не считал нужным скрывать. Результат дела в равной мере зависел от успешных действий обеих сторон, и подполковник пытался строить деловые отношения на основе равноправного сотрудничества, но все попытки были тщетны. Тучин захватил инициативу — и подмял партнера под себя. Несмотря на уютную обстановку и демонстрируемое хозяином радушие, фактически приглашение в гости было вызовом для отчета, и Слугарев это понимал. Он чувствовал себя управляющим, вызванным к барину, и потому все в нем протестовало. О терзаниях партнера директор НПО «Прогресс» не задумывался. Тучин вообще мыслил другими категориями, общался с Михаилом Павловичем как с большинством своих подчиненных, ему и в голову не приходило, что такое отношение болезненно воспринимается его гостем.
   — Последний раз отметка цели была получена над Онежским озером. Самолет отклонился от трассы и снижался. Вероятнее всего — падал, так как потом радары его не обнаружили. Сейчас все наши силы ведут поиск. ФСБ и контрразведка округа начали расследование.
   — Вот что, Мишенька, организуйте поиск силами наших людей. Народ возьмете из группы, которую нам передали прошлым летом. Надо найти его первыми, убедиться, что самолет и груз больше не существуют или, допустим, что-то сохранилось, и тогда нужно обеспечить неопровержимые доказательства, что самолет вез именно то, что указано в полетной документации. Маловероятно, что кто-то из находившихся на борту уцелел, но и этот вариант нужно тщательно проработать. Этот вояка с базы, он не из болтливых?
   — Не думаю, во всяком случае болтать не в его интересах.
   — Его тоже держи под контролем.
   — Сделаем, Андрей Юрьевич.
   — Сделай, голубчик, сделай. Действия наших людей оформи через свою службу. Особо наше вмешательство не афишируйте. Это дело нужно представить как участие наших средств в поиске, и только. Там сейчас соберется столько народу, что затеряться, думаю, труда не составит. На каждом борту будет специальная команда. Если обломки лежат на берегу, все нужно будет представить как последствия сильного взрыва. По данным этого подполковника, на борту были ракеты. При ударе о землю они должны были сдетонировать.
   — Так там и было несколько ракет. На случай, если какие-то обломки уцелеют, эксперты подтвердят, что все чисто.
   — Насчет экспертов — это моя забота. Твоя задача — самолет. Начинайте действовать немедленно.
   — Понятно, Андрей Юрьевич.
   Слугарев встал, но замешкался в дверях.
   — Тебя что-то беспокоит?
   — А как дела в порту?
   — Контейнер готов к погрузке. Охрана свое дело знает. Не беспокойся. Что, боишься, как бы тебя не обошли при расчете? Не волнуйся, мальчик мой, ты мне слишком нужен.
   — Что вы, Андрей Юрьевич, я о деле пекусь…
   — О деле, это правильно. Только ты на своем участке пекись. Тогда все будет хорошо. Счастливо. Держи меня в курсе.
   — До свидания. — Подполковник вышел. То, что Тучин отстранил его от второй части операции, настораживало. Фактически вся выручка от операции должна была пройти через руки партнера, и уж потом Тучин должен был выделить Слугареву его долю. Этот расклад ему не нравился: в общении с таким серьезным человеком, как Тучин, всегда нужно держать ухо востро.
   — Ладненько, Андрей Юрьевич, будет день — будет пища. Есть и у нас кое-какие козыри.
   Упускать свое Слугарев не собирался.
 
   Маляву с воли принес прибывший с последним этапом заключенный по кличке Ломбард. В криминальной иерархии Ломбард не поднялся выше бойца бригады, промышлявшей мелким рэкетом. На зону был отправлен исключительно в роли гонца. Суть послания была проста: всплыла новая информация, и это грозило Седому крупными неприятностями. И хотя разработка велась по делам, к которым Седой не имел отношения, следствие вышло на обстоятельства, непосредственно связанные с его «трудовой» деятельностью. Открылись новые улики, говорившие о его участии в ранее нераскрытых преступлениях. Раскололись сразу несколько свидетелей, прежде хранивших молчание. Для Седого нынешняя отсидка была, если можно так выразиться, плановой. После нее он должен был стать настоящим авторитетом. Из весточки следовало, что Седому нужно рвать когти. Иначе плановое «повышение квалификации» грозило состояться значительно позднее, чем рассчитывал Седой.
   После отбоя Циркач с головой забрался под одеяло. В голове вертелись все те же мысли: о дочери, о матери, о неверной супруге. Но невеселым раздумьям помешали. Кто-то тяжело опустился на его койку и стал трясти за плечо. Циркач высунул голову. Рядом сидел Шнорхель.
   — Пойди-ка погуляй. Постой на атасе, — скомандовал он соседу Циркача, тщедушному бухгалтеру, отбывавшему срок за растрату. Тот испуганно вскочил. На освободившуюся койку уселся Седой.
   — Ну что, горюешь? Зря в одиночку себя травишь, в такой момент нужно к товарищам быть поближе.
   Шнорхель закивал:
   — С людьми всегда легче. Вот у меня был случай…
   Седой осадил болтуна взглядом, Шнорхель заткнулся. Авторитет извлек из-за пазухи бутылку водки. Припечатал донышко к крышке тумбочки.
   — В такой момент самое время выпить. Распорядись насчет посуды и прочего, — скомандовал он Шнорхелю, и тот метнулся выполнять. Седой продолжил: — Люди и здесь — люди. Ты бы обратился к тем, кто постарше. Чего горе в себе носить? Послушал бы умного совета. Мы ж тебе не чужие, чего ты от нас сторонишься?
   Шнорхель вернулся со стаканами, банкой килек и буханкой. Расстелил на тумбочке газету.
   В синем свете дежурной лампочки на белой стене барака разыгрывалось представление театра теней. Циркач пил и хмелел, но зато теперь он чувствовал, что не одинок. Все слова Седого казались истиной в первой инстанции. Все, что говорил пахан, казалось правильным.
   — Мы тут прикинули — уходить тебе надо. Надо дома порядок навести, мать и дочку защитить. А лярву эту и ее хахаля проучить как следует.
   Осоловевший Циркач согласно кивал. Седой предлагал единственно верное решение. «Вернуться и показать. Показать, что он не тюфяк, что с ним так нельзя…» Дальше мысли путались. Что он будет показывать бывшей супруге, Циркач пока еще плохо представлял. «Я же здесь из-за нее! Гуляла стерва, а я пил. Жалел ее, а надо было еще тогда…»
   — Покажи, что ты мужик. Что просто так себя кинуть не позволишь. — Вкрадчивый голос Седого отдавался в голове колокольным звоном. — А мы бы тебе помогли, чем сумели. Один же ты не уйдешь, тут народ опытный нужен. Чтоб подстраховать, если что.
   — Ты же циркач, вот и придумай фокус, чтобы мы: алле оп — и за колючкой, — поддакнул Шнорхель.
   — Насчет фокуса, конечно, шутка, но ты подумай. Надо тебе домой наведаться, ой как надо. А то потом тебе дочка не простит, что в такой момент ты ее позабыл.
   Язык Циркача заплетался, душу распирало от братской любви. Сейчас ради Седого он был готов пожертвовать чем угодно, а вечно издевавшийся над ним Шнорхель казался просто рубахой-парнем, готовым помочь в любую минуту.
   — Да я с радостью. Но только с вами. Один не пойду. Я ее… — Циркач взмахнул рукой, подбирая жене подходящую кару.
   — Ясное дело, с нами, один ты и не дойдешь, здесь не Невский проспект. Ты придумай, как нам отсюда сдернуть. Народ говорит, у тебя по технической части голова варит. Вот и придумай что-нибудь. Люди бакланят, зеки из бензопилы вертолет соорудили, вот и сочини такой способ, пока мы на лесопилке пашем. Там и конвой послабее, и техники разной полно.
   Циркач кивал. Выпитое подействовало, возбуждение сменилось вялостью и оцепенением. В конце концов он обессиленно плюхнулся на подушку. Шнорхель поманил мерзнущего на страже бухгалтера:
   — Ты, рогомет, убери тут все, чтоб к обходу и следов не осталось.

Глава 8.
СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ «ЗООПАРК».

   Совещание у начальника особого отдела шло обычным порядком. Присутствующие по очереди докладывали о состоянии дел, о ходе проводимых мероприятий. Докладчиков никто не перебивал. Начальник управления Иван Степанович Нефедов с самого первого дня на этой должности завел порядок: дай человеку высказаться, а потом уточняй детали. Все мы люди, все — человеки, оперативник постоянно думает о деле, которое ведет. Хороший специалист, даже когда докладывает, лишний раз прокручивает материал, ведет анализ, взвешивает аргументы. Сбить подчиненного с мысли легко, прервешь — и он, отвечая на твой вопрос, забудет выложить что-нибудь важное. Нефедов избегал обращаться к людям по званию, старался обращаться по имени и отчеству. Вместе с тем был нетерпим к панибратству, хамству и при необходимости жестко ставил забывшего о субординации на место. Больше всего Нефедов ценил время: как свое, так и чужое. Разработку происшествия с самолетом и отслеживание пути исчезнувшего вместе с ним комплекса он поручил нескольким офицерам. Самолетом занимался Борис Александрович Медведев, пожилой следователь в звании майора, комплексом — капитан Олег Владимирович Зубров. Майор докладывал первым.
   — Особой информации добыть не удалось. Ничего чрезвычайного. Из хранилища НПО «Прогресс» комплекс поступил на склад военно-технической базы. Начальник склада толком ничего поведать не смог. Его к этому делу ввиду особой важности не допустили. Приемкой комплекса у представителей оборонки занимались лично начальник базы подполковник Мошаров и его помощник майор Макаров. После приемки склад был опечатан, и до отправки прапорщик доступа в хранилище не имел. Погрузкой и отправкой комплекса на аэродроме занимались те же: Мошаров и Макаров. Я поговорил с личным составом, задействованным на погрузке, — ничего особенного. Грузили опечатанные ящики, упаковки и контейнеры, по их словам, все сходится с документами. Мошаров сразу же выложил мне все бумаги. Все чин по чину. Он отправлял комплекс лично и сам же оформлял накладные. По словам одного из солдат, Макаров был подшофе, но его начальник этот факт отрицает. Говорит, супруга майора отмечала юбилей, но к утру Макаров был вполне в форме. Впрочем, скорее всего это отношения к делу не имеет. У меня все.
   — А что у вас, Олег Владимирович?
   — Картина та же. Согласно заявке на борту находились Макаров и один тыловик, везущий на Север вещевое имущество. Борт принадлежит транспортной авиации Северного флота. Постоянно сидит в районе города Кемь, там у них аэродром, общий с эскадрильей авиации ПВО. После взлета самолет шел по маршруту вне трассовых перелетов до точки выхода на Мурманскую трассу. По словам диспетчеров, при выходе на трассу пилот связался с землей. После этого связи с бортом не было. Самолет продолжал двигаться прежним курсом, но терял высоту. Через три минуты двадцать секунд после вызова диспетчер услышал обрывки фразы: «…угроза… на борту взрыв… посторонний принужден…» Из чего служба безопасности полетов делает вывод о возможности теракта или о присутствии лиц, пытавшихся захватить самолет. Записи переговоров с землей сохранились. Самолет продолжал снижаться, ушел с трассы, и радиолокационный контакт с ним был утерян. В настоящий момент ведутся поиски. Вот, собственно, и все.
   — Понятно. Кто что думает по этому поводу?
   Выслушав все точки зрения, Нефедов подытожил:
   — Работать вам придется одной группой. Старшим назначаю Медведева. Вас я попрошу проверить все самым детальным образом. Начните с завода. Вам поможет представитель управления ФСБ, капитан Воробьев Дмитрий Ильич. Он тоже включается в вашу группу, но подчиняется, понятное дело, своему начальству. Дело серьезное, так что постарайтесь обойтись без межведомственных дрязг. Тщательно проверьте базу. Этот Мошаров был чересчур готов к событиям. Проверьте аэродром, короче говоря, все, что может дать хоть какую-то зацепку. Не мне вас учить. Если засветится что-то важное — выходите сразу на меня и на капитана Воробьева. Я нахожусь с ним в теснейшем контакте. Вот такие дела. Если ни у кого ничего больше нет, все свободны.
   Во внутреннем обиходе среди сотрудников особого отдела новоиспеченная троица сразу же получила наименование «Зверской команды», или «Зоопарка». Медведев распределил функции: армейские особисты займутся самолетом и базой, представитель от управы — заводом. Назначил время обязательных ежедневных встреч для обмена информацией, на экстренный случай велел оставлять у дежурного по отделу свои координаты.

Глава 9.
ПОСЛЕ ПОСАДКИ.

   Раны у летчика оказались болезненными и достаточно серьезными. Сквозное ранение груди, пробита рука. «Странные какие-то раны, словно картечью шарахнуло. Входные отверстия — аккуратные одинаковые дырочки», — думал Давыдов, распарывая куртку пилота. Даже беглого осмотра было достаточно, чтобы сообразить: если пилоту не будет оказана срочная медицинская помощь, неизбежно наступит ухудшение. Больше всего Давыдов опасался инфекции. Во время перевязки раненый не произнес ни звука, лишь крепко стискивал зубы да отворачивал побелевшее лицо. Давыдов испытывал настоящую боль при мысли о том, что своими неумелыми руками причиняет человеку излишние страдания. Пальцы отказывались слушаться, повязка все время норовила съехать в сторону.
   — Туже бинтуй, — лишь один раз простонал летчик.
   Заставив раненого проглотить несколько таблеток стрептоцида, что, по мнению Давыдова, способствовало предотвращению инфекции, капитан начал думать, что делать дальше.
   Конечно, сначала нужно было идти в салон и осмотреть тела пассажиров и членов экипажа, но он никак не мог себя заставить выйти из кабины, а потому решил попытаться установить, куда же они упали.
   — Слышь, командир, у вас какая-нибудь карта есть?
   — В планшете у командира полетная карта. Посмотри у левого кресла.
   Давыдов нашел планшет.
   — И где мы, по-твоему, оказались?
   — Ищи внетрассовый от Питера до выхода на Мурманскую. Нашел?
   — Ну, нашел.
   — В момент взрыва мы выходили на трассу, а потом Ты рулил. Тебе лучше знать, куда ты меня завез.
   — Ладно уж, довез, и хорошо.
   Давыдов прикинул: скорость была примерно одинаковая, направление он тоже не менял, только разок повернул влево на сорок градусов. Но потом он доворачивал вправо, примерно градусов на двадцать — двадцать пять. Давыдов взял карандаш и линейку. Линия предполагаемой траектории пересекла берег Онежского озера. Судя по пейзажу за стеклами кабины, Давыдов не сильно ошибался. Но точные кооринаты приземления оставались загадкой. Все-таки давыдовские расчеты были весьма приблизительны.
   — Ну что, определился?
   — Да так, очень приблизительно. От трассы километров пятьдесят, но, может быть, и восемьдесят.
   — Спасибо, утешил. А что с остальными, почему их не слышно?
   — Остальных нет, мы вдвоем.
   — Еще лучше. Что это было?
   — Пока не знаю, некогда было разбираться. У тебя какие-нибудь мысли есть?
   — Вызывать помощь на канале ПСС. Нас должны искать.
   — Сам сможешь? Я пока в салоне разберусь.
   — Дело нехитрое. — Летчик нацепил головные телефоны, опустил к губам дужку микрофона. — Тебя как зовут?
   — Давыдов, Анатолий.
   — Меня Лехой, фамилия Лебедев. — Летчик протянул здоровую руку, Давыдов в ответ осторожно ее пожал.
   — Ты как? Может, тебе чего надо? Так ты скажи.
   — Все нормально, Толян.
   — Ну, я пошел.
   Как ни оттягивал Давыдов этот момент, а все же пришлось выйти в салон. Запах взрывчатки уже выветрился, уступив место солоноватому запаху крови. Борясь с тошнотой, капитан перешагнул лежащие на полу тела и прошел в хвост. Посмотрел в иллюминатор — песчаный берег метрах в трех.
   — Слышь, Леха, как отсюда выйти?
   В ответ послышался смех.
   — Судя по погонам, ты вроде летчик.
   — Я связист.
   — Надо же, а так лихо управлялся…
   — Да был кой-какой опыт, но летал только на «Шмеле» и «Ан-2».