Страница:
Катя аккуратно сложила вещи в том порядке, в каком они лежали, задвинула ящички и подошла к полкам. Они были почти пусты. Стопкой лежали несколько книг по психологии и руководство по составлению икебаны. Рядом валялась фарфоровая собачонка с отломанным ухом. Катя вспомнила, что ее вертела в руках Гурдина, когда Катя встретилась с ней в первый раз. "Но как она попала сюда? Может быть, Эллу Александровну связывают с Рудиком отношения и другого порядка - личностно-интимные?"
Катя на цыпочках подошла к двери и открыла ее. Затем осторожно выглянула в коридор. Никого. Прошла несколько шагов по коридору, увидела какую-то дверь, толкнула ее - и растерялась. Все стены этой комнаты сверху донизу были увешаны удивительными масками. Казалось, на них застыли различные выражения: страха, ужаса, удивления, восторга. Большинство масок были мужскими, но в углу висело и несколько женских. Блондинка с распущенными волосами, гордая королева в короне, отталкивающего вида старуха... На какую-то долю секунды Кате стало страшно. Она повернулась и с силой рванула дверь на себя, но замок, видимо, случайно защелкнулся, дверь не поддавалась. "Что делать, господи, не кричать же!" - лихорадочно размышляла Катя. Неожиданно она заметила еще одну дверь. С опаской Катя повернула ее ручку и заглянула в чуть приоткрывшуюся щелку. Это была, должно быть, костюмерная. Платья, камзолы, костюмы висели в два ряда. Здесь же на длинных фиолетовых стержнях высились парики и слегка колыхались нежно-голубые ленты.
Катя вошла туда. Костюмерная была не закрыта и выходила прямо в холл. Катя с облегчением вздохнула и одернула свою бархатную юбку. Она вся была осыпана какой-то бронзовой пудрой.
В буфете на стенах висели карнавальные маски, бинокли, изящные лорнетки и засушенные цветы. Там никого не было. Катя присела на черный стул и задумалась. "Зачем столько ужасных масок, словно я попала в королевство кривых зеркал? И голубые ленты на париках, на полу, на окнах вместо занавесок?"
- Вам чего? - Буфетчица появилась перед Катей внезапно.
- А что у вас есть?
- Все.
- Ну, тогда жюльен и бутерброд с красной рыбой. Да еще чашку кофе и апельсиновый сок.
- Подождите десять минут.
Перекусив, Катя решила, зря не теряя времени, переговорить с заведующей костюмерной. Все равно до прихода Рудика оставалось еще порядочно времени. Худая женщина в темных очках сидела вместе с Линой Юрьевной в небольшой комнате и пила чай.
- Присаживайтесь, - Лина Юрьевна махнула Кате рукой.
- Спасибо, я только что поела в буфете. Вы не могли бы свести меня с костюмершей? Она сейчас в театре?
- Да вот она, - кивнула Лина Юрьевна на свою соседку, - Антонина Николаевна.
- Катя.
- Оставляю вас.
Когда дверь за Линой Юрьевной закрылась, Катя села напротив костюмерши.
- Скажите, пожалуйста, кто имеет доступ к костюмерной?
- Не поняла.
- Ну, кто может туда свободно войти и взять любую вещь?
Антонина Николаевна задумалась.
- Вообще-то костюмерная закрывается на ключ, но, когда посторонних в театре нет, она бывает открытой.
- То есть любой из актеров может зайти туда и что-нибудь взять?
- Да. А что вы имеете в виду?
- На шее убитого висел голубой шарфик из вашей костюмерной. Кто мог его взять? Только кто-то из актеров и работников театра?
Антонина Николаевна сняла темные очки и положила их перед собой на стол. В ее серых глазах читался испуг.
- Не совсем. Теоретически мог зайти и взять любой человек, хорошо знакомый с внутренним расположением комнат в "Саломее". Могло быть и так.
- А мог кто-то из своих...
Костюмерша кивнула.
- Раньше какие-нибудь вещи пропадали из костюмерной?
- Нет, - она запнулась, - если не считать того, что куда-то запропастился бархатный берет эпохи Возрождения.
- Возрождения? - поразилась Катя.
Антонина Николаевна рассмеялась:
- Имеется в виду стилизованный под эпоху Возрождения. Ну, короче говоря, модель того времени.
- Понятно. Да, - не удержалась Катя, - скажите, пожалуйста, а что означают странные маски, ленты в костюмерной? Я случайно заглянула туда и очень удивилась.
- Это не костюмерная - это вы, наверное, попали в творческую лабораторию театра. Это совсем, совсем другое.
- Пришел Рудик, - сообщила, заглянув в комнату, Лина Юрьевна.
Рудик сидел перед Катей как Будда, настолько он старался придать себе отрешенный и одновременно просветленно-мудрый вид.
- Я слушаю вас, - голос у него был высокий, ненатуральный.
- Вы давно работаете у Эллы Александровны?
- С самого начала.
- А до этого?
- В студенческом театре МГУ.
- Какие роли играете у Гурдиной?
- Какие дадут, мы не выбираем.
- В тот вечер, кажется, играли "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
- Да.
- Вы там были заняты в главной роли?
- В этой пьесе нет второстепенных ролей, все роли, как это было задумано Эллой Александровной, главные. Вы читали "Сон в летнюю ночь"?
- Давно.
- То, что поставила Элла Александровна, не имеет ничего общего с классической пьесой Шекспира. Здесь собраны отрывки из других его пьес, в основном посвященные снам, видениям, здесь есть рассуждения об актерской игре, о смысле театра...
- Интересно. А вы не заметили в тот вечер чего-нибудь необычного?
- Нет, - лицо Рудика было непроницаемо, - абсолютно ничего.
- Значит, вы закончили играть, а потом?
- Потом, как всегда, дали занавес, мы стали выходить на поклоны, сначала все вместе, затем Анжела с Артуром. Когда они уже ушли со сцены, случилась небольшая техническая авария - долго не давали занавес, последней вышла Анжела, она-то и увидела этого человека.
- А вы его не знаете? - Катя достала из сумки фотографию и передала ее Рудику.
- Нет, я уже об этом говорил.
- Кому? - Катя слегка подалась вперед.
- Ребятам. Я подошел и сказал. Многих поклонников я уже знаю в лицо, но этот у нас, по-моему, раньше не бывал. Хотя я могу и ошибиться.
- А что вы можете сказать о других актерах?
- Ничего. Коллектив у нас хороший. Правда, мы друг с другом почти не контактируем, в основном только по работе, поэтому никаких сплетен и слухов я не знаю, да и не интересуюсь ими.
- А кем вы хотели стать до того, как пришли на сцену?
На лице Рудика отразилось едва уловимое смятение.
- Не думал об этом.
- А книги по психологии?
- Они не мои - это как бы коллективная библиотека, иногда я заглядываю в них, актер должен быть хорошим психологом, знать, как психологически точно сыграть ту или иную сцену, это очень помогает при работе над текстом.
- Понятно.
Рудик сидел как бы рядом и в то же время очень далеко.
- А что вы можете сказать о Юлии Мироновой?
- Актриса была неплохая, хотя я бы не назвал ее талантливой, как некоторые критики. Может быть, излишне тянула одеяло на себя, в нашем театре это не принято, мы играем в ансамбле. Но в целом...
- А как человек?
- Мне лично она не нравилась. Жесткая и бескомпромиссная. Такая как скажет, так и сделает, не войдет ни в какие обстоятельства.
Голос Рудика звенел, как стрекот кузнечика: звонко, без запинок, на одной ноте. Он мало напоминал актера, скорее мальчика-отличника. У Кати был когда-то такой знакомый, излишне педантичный, нудный и скучный. По-видимому, это был тип людей, для которых жизнь была аккуратно расчерчена, как шахматная доска, и движение можно было совершать только в пределах черно-белых клеток. Казалось, его нельзя было вывести из себя или увидеть возмущенным, взволнованным.
- А кто является вашим постоянным партнером, все-таки с кем-нибудь вы дружите или более тесно общаетесь?
- Я уже объяснил, - Рудик говорил без тени возражения, ровно, спокойно, как если бы он вдалбливал урок не понимающей ученице, - мы все контактируем в основном в пределах театра. Мы слишком разные люди и слишком устаем от общения друг с другом, чтобы еще заниматься совместным время-препровождением вне работы.
Катя почувствовала себя оконфузившейся школьницей.
- Да, конечно. Спасибо. Если возникнет необходимость, я обращусь к вам. - Сухо кивнув, Катя с горящими щеками вышла из комнаты. "Отхлестал как девчонку, ведь он мой ровесник, а такой менторский тон, такая поучительность!"
Рудик с силой сжал фарфоровую собачонку, и она хрустнула в его руке. Осколок отломанного уха больно впился в ладонь. Показалась кровь. Он ненавидел таких самоуверенных твердых женщин, они вызывали в нем страх, смешанный с отвращением. "Что ей здесь надо? Неужели она не понимает, что они - актеры, всего лишь актеры, привыкшие играть до конца, до самого конца... жизни".
Станислав Робертович Рубальский сидел почти загримированный. Не то король Лир, не то Просперо из "Бури". "Осколок другой эпохи", - вспомнила Катя слова Гурдиной.
- Так о чем вы меня хотели спросить, милая девушка?
- Расскажите о себе.
Станислав Робертович поднял брови:
- Неужели это вас серьезно интересует? Это просто смешно Я всегда считал, что лучшая биография актера - его роли. А обо всем другом можно будет прочесть в некрологе. Вот и все.
- Во-первых, это не совсем так, - не согласилась Катя, - если бы действительно все руководствовались вашими словами, то поп-индустрия давным-давно бы вымерла. Посмотрите популярные журналы, там целые развороты отводятся историям о личной жизни звезд, похождениям их отпрысков, скандалам и так далее. А во-вторых, все-таки мною движет не праздное любопытство, а желание поскорее довести расследование до конца. Вы меня понимаете?
- Да, да, - закивал Станислав Робертович, - и как я сразу не сообразил. Знаете, милая девушка, в старости иногда становишься таким бестолковым.
Катя промолчала. Актер явно напрашивался на комплимент.
- Родился я во Львове. Львов, как и Одесса, - это особое южное барокко, щедрое, солнечное, незабываемое. Я с младенческих лет словно пропитался солнцем. Помните, как у... не помню у кого: "Дорогу, дорогу гасконцам, мы - дети родной стороны, под жарким полуденным солнцем и с солнцем в крови рождены". Так и я родился как бы с солнцем в крови...
Кате вдруг стало казаться, что она сидит перед экраном телевизора и очередной слащавый дяденька монотонно рассказывает бесконечные истории из "жизни замечательных людей". "Конечно, во всем действительно виновато солнце, - подумала Катя, - такая жара стоит который день, на кого хочешь подействует, не только на семидесятилетнего актера. Что же делать? Прервать неудобно, а так я себя обрекаю на многочасовое сидение, умирая от скуки".
- ...После того как я закончил школу... первая роль как первая любовь...
- Постойте, - не выдержала Катя, - но Элла Александровна сказала мне, что вы - не профессиональный актер.
- Формально это так, но у меня большая практическая школа выступлений в самодеятельности, театральных кружках в Крыму. Там я и познакомился с Эллой Александровной.
Дрема мигом слетела с Кати:
- Элла Гурдина работала в Крыму?
- Нет, нет, мы познакомились на театральном слете. Она была молодой и очень красивой, и тогда уже необыкновенно величественной, статной. Не случайно многие называют Эллу царицей. Вы знаете, была такая очень знаменитая актриса голливудская, Одри Хепберн? Может, вы смотрели "Римские каникулы" с ее участием? Так вот, с легкой руки Франка Синатры Одри называли принцессой, а Эллочку в Москве величают царицей. - И Станислав Робертович рассмеялся, очевидно, довольный своей остротой.
Катя стиснула зубы. Она понимала, что еще немного и она треснет чем-нибудь по башке этого самодовольного и занудливого старикашку.
- Ну и когда вы пошли в услужение... к "царице"? - съехидничала Катя.
- Второй раз мы встретились с Эллочкой уже много лет спустя, я работал в массовке в одном из московских театров. Элла, как ни странно, вспомнила меня, Крым, Ялту, молодость. Поразительная память! Удивительная женщина, поверьте мне, второй такой нет! Так о чем я? Ах, да! Итак, мы встретились, разговорились, и она предложила мне попробовать себя на больших ролях, во всяком случае, не на второстепенных. Я подумал и согласился. По своему артистическому темпераменту я всегда тяготел к масштабным, эпическим характерам, и тут представилась такая возможность, я не мог ее упустить. А потом, мы с Эллой рождены с одним солнцем в крови. Вам, правда, этого не понять! - И Станислав Робертович большой кисточкой стряхнул остатки пудры с наклеенного носа.
Катя молчала. Ей вдруг ужасно захотелось стереть весь грим с лица Рубальского и посмотреть на него настоящего. Но это было невозможно. Катя неоднократно читала и слышала рассуждения о том, что актерами рождаются, что талант актера рано или поздно даст о себе знать. Но теперь ей казалось, что это была не вся правда о сущности актера. Наверное, страсть к лицедейству все-таки приходит не сразу, постепенно, формируется в течение жизни. Возможно, в этом есть почти болезненная тяга уйти от себя, прикрыться чужими словами и страстями, выдав их за свои собственные.
Станислав Робертович вдруг замкнулся, заду-мавшись о чем-то своем.
- Простите, а вы не заметили чего-то особенного в тот вечер, когда был убит человек в партере?
- А я вообще не играл в тот вечер, я находился дома. Я не занят в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь".
Перед тем как подняться со стула, Катя еще раз окинула взглядом гримерную Станислава Робертовича. Почти та же обстановка, что и в гримерной Рудика, только в углу висит пейзаж, и окно побольше и пониже, на уровне груди, а не под потолком. Катя на какую-то долю секунды встретилась глазами со старым актером и прочитала в них плохо скрытое торжество.
Станислав Робертович поставил на место стакан с кисточкой для пудры. Раньше пудрились пуховкой. Белой, воздушной, почти невесомой, как маленькое облачко. Рубальский посмотрел на себя в зеркало. Нет, выглядит он неплохо. И отвечал на вопросы с большим достоинством. Кто сейчас работает детективами? Просто девчонка. Воображает о себе бог знает что! А ведь он так много повидал в жизни! Мог бы поделиться опытом, это было бы ей полезно.
Булавка, которой был прикреплен воротник костюма, слегка царапнула шею. Хорошо, что он все-таки не сказал, где и когда познакомился с Гурдиной. Это было их маленьким секретом. Секретом, о котором никому не следует знать. Тогда бы пришлось раскрыть кое-что из его прошлого. А сейчас он хотел бы его забыть. Незачем ворошить старое.
Рита читала книгу, когда Катя постучалась к ней.
- Да? Вы - Катя? Меня Лина Юрьевна преду-предила. Проходите.
Короткая стрижка придавала Рите сходство с Мирей Матье. Она была одета в длинное бежевое платье с разрезом сбоку. Сидела Рита в круглом уютном кресле, вытянув ноги. Стул, на который села Катя, находился напротив зеркала, поэтому она увидела себя как бы со стороны, в обрамлении искусственной гирлянды цветов и приколотых по бокам открыток.
- Одну минуту, сейчас дочитаю, просто не могу оторваться. Можно?
- Да, конечно.
Через минуту Рита захлопнула книгу и положила ее на призеркальную тумбочку.
- Любимая книга, "Трое в лодке, не считая собаки". Могу перечитывать бесчисленное количество раз. Когда плохое настроение, всегда беру в руки эту книгу, и становится легче. Как психотерапия.
- Рита, а что вы скажете о Станиславе Робертовиче? Он вполне... - Катя замялась, не находя нужных слов.
- Да, он абсолютно нормальный, просто иногда позирует и переигрывает. Он из породы фанатиков, для него любое событие в жизни - повод для игры или розыгрыша. А так он очень воспитан, интеллигентен. Мне, например, он симпатичен. Есть и молодые, которые гораздо хуже.
"Интересно, о ком это она? - мелькнуло в голове у Кати. - О Рудике? Об Артуре?"
- Рита, вот все, с кем я ни поговорю, в один голос убеждают меня, что вы, актеры, работаете в едином ансамбле. Неужели между вами нет никаких разногласий?
- Практически нет, все разногласия на корню пресекаются Эллой Александровной. Она считает, что конфликты разрушают театральную труппу. Она вообще сторонница жесткого стиля в работе. Мне лично она представляется хирургом, блестяще делающим сложные операции.
"Ну и эпитеты! - отметила про себя Катя. - "Диктатор", "царица", "хирург", "удивительная женщина". Так и хочется спросить: "Кто вы, Элла Александровна?"
- Ну а лично вам легко работать в коллективе?
- Легко, потому что я давно привыкла ни на что не обращать внимания. Все ненужное, не относящееся к работе, я сразу отсекаю как лишнее. Коллектив у нас сплоченный...
- Вы были влюблены в Артура? - бог знает почему выпалила Катя. Эта фраза вылетела у нее нечаянно, потому что Катя уже не могла ничего слышать о дружном коллективе, воспитанных актерах и сильном режиссере. Ей страстно захотелось возмутить эту гладь, пусть даже и не совсем приличным способом.
- Это что - злая шутка? Да я его ненавижу! - В глазах Риты зажегся злобный огонек, который вы-глядел тем страшнее, что еще минуту назад она была невозмутима, как египетский сфинкс.
- Почему?
Рита уже овладела собой.
- Это мое личное дело.
- Я провожу расследование, и поэтому все личное может пролить свет и на другое - не столь личное и интимное.
- Это никак не относится к убийству.
- Что вы делали в тот вечер, когда шел спектакль "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
- Играла, у меня была небольшая роль в самом начале.
- А потом?
- Потом я сидела в холле, зашла в буфет, была какое-то время в гримерной, читала.
- Вы спускались в зрительный зал?
- Зачем?
- Ну, мало ли...
- Нет... - Помолчав, Рита добавила: - А знаете, занавес в тот раз дали не вовремя.
- Поздно или, наоборот, рано?
- Раньше минут на пять. Актеры немного не доиграли, но этого никто не заметил. Да еще свет погас.
- Какой свет?
- Все осветительные приборы вышли из строя. Мы минут пять стояли в полной темноте и не выходили к зрителям. Затем вышла Анжела, стала кричать, кинулась к Жене.
- Рита, скажите честно, у Эллы Александровны есть враги?
- Не знаю. Но мне кажется, что она с некоторых пор чего-то боится. Правда, выдержка у нее колоссальная. В тот вечер, когда в партере обнаружили убитого человека, Элла Александровна не растерялась, не впала в истерику, даже не подошла поглядеть на мертвеца, хотя бы из чистого любопытства. Собранная, волевая женщина.
- Я понимаю, мой вопрос непростой, но он важен для меня. У Гурдиной есть любимчики? Это останется между нами.
Рита задумалась, а потом энергично покачала головой:
- Нет, это противоречит ее принципам. Никого у нее нет. Никого. - И Рита еще раз покачала головой.
Она, словно позабыв о Кате, взяла из ящика помаду и провела ею по губам. Потом посмотрела Кате в глаза, и та ужаснулась. Белое восковое лицо и ярко-красные губы. Застывшая маска скорби.
***
Рита снова взяла в руки книгу, но читать уже не могла. Что-то случилось в театре, который стал ей родным домом.
Как кошмарный сон, она теперь вспоминала вечные окрики матери: "Рита, сходи в магазин для Кирилла Сергеевича! Ты купила ему лекарство?" Отчим сидел дома, как притаившийся паук, и только молча кивал в знак согласия. Рита сбежала из дому, как только представилась возможность. Вначале она скиталась по студенческим общежитиям, потом снимала комнату.
Она оттаяла в театре душой, забыла прежнюю жизнь. Она полюбила Эллу Александровну и даже себе боялась признаться, что отчаянно ревновала ее то к Артуру, то к Рудику. И все-таки ей казалось, что беспечного, обаятельного Артура Элла больше выделяет среди других актеров, а может, это были только Ритины домыслы и догадки? Но все равно, в театре с некоторых пор витала неясная атмосфера тревоги. И эта же тревога и страх иногда мелькали в глазах Эллы Александровны...
Выйдя в холл, Катя обнаружила там заметное оживление. Двое рабочих тащили на себе что-то, напоминающее ленинское бревно на хрестоматийном субботнике. Это что-то было завернуто в алый бархат и перевязано белой толстой веревкой. Лина Юрьевна пробежала мимо Кати с отсутствующим видом. Даже ноги Артура уже не торчали из-за кадок, а были предусмотрительно спрятаны под кресло.
Катя поняла, что грядет явление Христа народу, или сошествие Эллы Александровны к актерам. Предчувствие не обмануло ее. Сначала поплыл тяжелый запах магнолий, затем раздался вибрирующий голос, эхо которого отдавалось далеко в конце коридора, потом показалась свита - Лина Юрьевна и некто на полусогнутых ногах, с обширной лысиной и в помятой рубашке с потными разводами на спине. Этот некто то забегал вперед, то останавливался, вертел головой в разные стороны и снова старался попасть в такт величавой поступи Эллы Александровны.
- Я говорю, что не нужно этого делать... - донеслось до Кати, и у нее возникло искушение спрятаться среди пальм и кадок и понаблюдать эту картину со стороны, что она и сделала.
- ...Я буду обращаться в Союз театральных деятелей. Я лично знакома с его председателем и думаю, что он так не оставит этого дела.
- Я тоже так считаю, - пищал некто.
- Вот и напишите об этом статью, пусть все знают, какие безобразия творятся в доме. Это надо же додуматься - переделывать квартиру и прямо над нами устанавливать бассейн! Что себе эти мальчики позволяют? Дойду, если надо будет, и до Лужкова.
Катя скептически улыбнулась. Она обратила внимание, что в последнее время москвичи все чаще и чаще употребляют имя Лужкова в нарицательном смысле. Ну, вроде раньше были парткомы с профсоюзами, куда можно было обращаться и жаловаться на всякие беспорядки, а теперь - Лужков. И партком, и профком, и царь-батюшка в одном лице. Но, может, Гурдина действительно дойдет до Лужкова? Уж если Харитоныч грозится пойти к московскому мэру с жалобой, что бутылки перестали принимать, то ей сам Бог велит.
- Все в зал, - пророкотала Гурдина.
В зале царила полутьма. Свет шел откуда-то снизу: молочно-синие лучи падали на центральную часть сцены. На первый взгляд казалось, что в зале никого не было. Но, присмотревшись, Катя увидела Гурдину, сидящую на самом крайнем месте справа. Ее фигура темным контуром выделялась на фоне рассеянного света. В ней было что-то от языческого идола, молчаливого и бесстрастного. Застывшего перед лицом неведомого.
Первой появилась Анжела. Она была одета в длинное платье, а в руке держала цветок, напоминавший лилию. Но спустя несколько минут Катя поняла, что это подсвечник с фигурной свечой. Декораций на сцене не было, только длинные ленты свисали с потолка, медленно кружась под напором легкого ветерка. Анжела силилась что-то сказать, но не могла. Ее лицо выражало сильное смятение, как будто она внезапно онемела. Наконец она вытянула руку и указала куда-то в зал. Потом рука бессильно упала. Медленно, словно повинуясь какому-то знаку, Анжела сделала несколько шагов по направлению к кулисам. На Катиных глазах творилось нечто невообразимое: Анжела сопротивлялась как могла, но грубая сила швыряла ее из стороны в сторону, пока, измотанная вконец поединком с невидимым стражем, актриса не исчезла за занавесом, шатаясь и взмахивая руками.
Катя боялась пошевелиться. Она ощущала странное напряжение в зале, как будто на рядовой репетиции присутствовал еще кто-то и этот человек управлял спектаклем.
Синий цвет сменился тревожно-бордовым. Кровавые блики расползлись по залу, вселяя чувство безнадежности и ужаса. Незаметно на сцене появился Артур. Его лицо искажала гримаса сильной боли. Это был Дориан Грей, но не мечтательно-созерцательный денди, а торжествующий убийца, которому удалось уйти от возмездия. Самое странное заключалось в том, что одет Артур был не в костюм лондонского денди, а в обычные современные брюки и длинный свитер, но в его облике было что-то неуловимо-уайльдовское: бесстыдно порочное и одновременно привлекательное. Это был настоящий Дориан Грей. Медленно, покачиваясь в такт одному ему слышимому ритму, он исполнял на сцене причудливый танец - смесь варварской пляски и утонченного танго. Его движения были как у лунатика. Он танцевал в одиночестве, то воздевая руки, то прикладывая их к щекам и чему-то улыбаясь. Катя вдруг ощутила, как ее ноги налились странной тяжестью, она хотела встать, но не могла. Внезапно закружилась голова, и она дико закричала, уже не слыша собственного голоса.
- На вот, выпей, станет легче, - Гурдина обмахивала Катю своим черным веером и озабоченно трогала ей лоб.
Глотнув какой-то белой жидкости, Катя сморщилась:
- Кисло.
- Дурочка, что же не сказала, что придешь в зал, я бы тебя посадила рядом с собой. Мы репетировали третью часть "Дориана Грея". Пока еще без слов. Актеры вживались в образ, а ты почему-то потеряла сознание, наверное, духота подействовала. Надо будет установить дополнительную вентиляцию.
- Да, да, конечно. - Лина Юрьевна стояла напротив Кати и что-то записывала в блокнот.
- Ну что, очнулась? - Гурдина потрепала Катю по щеке. - Сейчас шофера вызовем и домой отправим. Отдыхай, наша красавица. Больше так не делай. Рудик чуть с ума не сошел, когда тебя увидел.
- Рудик? - рассеянно переспросила Катя. - Мне казалось, на сцене был Артур.
- Да нет же, - рассмеялась Гурдина, - наш Дориан - Рудик. А почему тебе так показалось?
- Но я видела! - выпалила Катя.
- Не всегда можно доверять тому, что видишь. - Элла Александровна потерла виски: - Что-то мне тоже нехорошо. Лина, открой окно настежь.
Свежий воздух коснулся Катиного разгоряченного лба и щек.
- Мне стыдно, - тихо сказала Катя, - извините.
Элла Александровна и Лина Юрьевна одновременно покачали головами. У Лины Юрьевны под глазами залегли тени.
Катя приподнялась с кушетки Гурдиной. Только сейчас она заметила, что на ней другая юбка, тоже бархатная, но синяя и короче - до колен.
Катя на цыпочках подошла к двери и открыла ее. Затем осторожно выглянула в коридор. Никого. Прошла несколько шагов по коридору, увидела какую-то дверь, толкнула ее - и растерялась. Все стены этой комнаты сверху донизу были увешаны удивительными масками. Казалось, на них застыли различные выражения: страха, ужаса, удивления, восторга. Большинство масок были мужскими, но в углу висело и несколько женских. Блондинка с распущенными волосами, гордая королева в короне, отталкивающего вида старуха... На какую-то долю секунды Кате стало страшно. Она повернулась и с силой рванула дверь на себя, но замок, видимо, случайно защелкнулся, дверь не поддавалась. "Что делать, господи, не кричать же!" - лихорадочно размышляла Катя. Неожиданно она заметила еще одну дверь. С опаской Катя повернула ее ручку и заглянула в чуть приоткрывшуюся щелку. Это была, должно быть, костюмерная. Платья, камзолы, костюмы висели в два ряда. Здесь же на длинных фиолетовых стержнях высились парики и слегка колыхались нежно-голубые ленты.
Катя вошла туда. Костюмерная была не закрыта и выходила прямо в холл. Катя с облегчением вздохнула и одернула свою бархатную юбку. Она вся была осыпана какой-то бронзовой пудрой.
В буфете на стенах висели карнавальные маски, бинокли, изящные лорнетки и засушенные цветы. Там никого не было. Катя присела на черный стул и задумалась. "Зачем столько ужасных масок, словно я попала в королевство кривых зеркал? И голубые ленты на париках, на полу, на окнах вместо занавесок?"
- Вам чего? - Буфетчица появилась перед Катей внезапно.
- А что у вас есть?
- Все.
- Ну, тогда жюльен и бутерброд с красной рыбой. Да еще чашку кофе и апельсиновый сок.
- Подождите десять минут.
Перекусив, Катя решила, зря не теряя времени, переговорить с заведующей костюмерной. Все равно до прихода Рудика оставалось еще порядочно времени. Худая женщина в темных очках сидела вместе с Линой Юрьевной в небольшой комнате и пила чай.
- Присаживайтесь, - Лина Юрьевна махнула Кате рукой.
- Спасибо, я только что поела в буфете. Вы не могли бы свести меня с костюмершей? Она сейчас в театре?
- Да вот она, - кивнула Лина Юрьевна на свою соседку, - Антонина Николаевна.
- Катя.
- Оставляю вас.
Когда дверь за Линой Юрьевной закрылась, Катя села напротив костюмерши.
- Скажите, пожалуйста, кто имеет доступ к костюмерной?
- Не поняла.
- Ну, кто может туда свободно войти и взять любую вещь?
Антонина Николаевна задумалась.
- Вообще-то костюмерная закрывается на ключ, но, когда посторонних в театре нет, она бывает открытой.
- То есть любой из актеров может зайти туда и что-нибудь взять?
- Да. А что вы имеете в виду?
- На шее убитого висел голубой шарфик из вашей костюмерной. Кто мог его взять? Только кто-то из актеров и работников театра?
Антонина Николаевна сняла темные очки и положила их перед собой на стол. В ее серых глазах читался испуг.
- Не совсем. Теоретически мог зайти и взять любой человек, хорошо знакомый с внутренним расположением комнат в "Саломее". Могло быть и так.
- А мог кто-то из своих...
Костюмерша кивнула.
- Раньше какие-нибудь вещи пропадали из костюмерной?
- Нет, - она запнулась, - если не считать того, что куда-то запропастился бархатный берет эпохи Возрождения.
- Возрождения? - поразилась Катя.
Антонина Николаевна рассмеялась:
- Имеется в виду стилизованный под эпоху Возрождения. Ну, короче говоря, модель того времени.
- Понятно. Да, - не удержалась Катя, - скажите, пожалуйста, а что означают странные маски, ленты в костюмерной? Я случайно заглянула туда и очень удивилась.
- Это не костюмерная - это вы, наверное, попали в творческую лабораторию театра. Это совсем, совсем другое.
- Пришел Рудик, - сообщила, заглянув в комнату, Лина Юрьевна.
Рудик сидел перед Катей как Будда, настолько он старался придать себе отрешенный и одновременно просветленно-мудрый вид.
- Я слушаю вас, - голос у него был высокий, ненатуральный.
- Вы давно работаете у Эллы Александровны?
- С самого начала.
- А до этого?
- В студенческом театре МГУ.
- Какие роли играете у Гурдиной?
- Какие дадут, мы не выбираем.
- В тот вечер, кажется, играли "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
- Да.
- Вы там были заняты в главной роли?
- В этой пьесе нет второстепенных ролей, все роли, как это было задумано Эллой Александровной, главные. Вы читали "Сон в летнюю ночь"?
- Давно.
- То, что поставила Элла Александровна, не имеет ничего общего с классической пьесой Шекспира. Здесь собраны отрывки из других его пьес, в основном посвященные снам, видениям, здесь есть рассуждения об актерской игре, о смысле театра...
- Интересно. А вы не заметили в тот вечер чего-нибудь необычного?
- Нет, - лицо Рудика было непроницаемо, - абсолютно ничего.
- Значит, вы закончили играть, а потом?
- Потом, как всегда, дали занавес, мы стали выходить на поклоны, сначала все вместе, затем Анжела с Артуром. Когда они уже ушли со сцены, случилась небольшая техническая авария - долго не давали занавес, последней вышла Анжела, она-то и увидела этого человека.
- А вы его не знаете? - Катя достала из сумки фотографию и передала ее Рудику.
- Нет, я уже об этом говорил.
- Кому? - Катя слегка подалась вперед.
- Ребятам. Я подошел и сказал. Многих поклонников я уже знаю в лицо, но этот у нас, по-моему, раньше не бывал. Хотя я могу и ошибиться.
- А что вы можете сказать о других актерах?
- Ничего. Коллектив у нас хороший. Правда, мы друг с другом почти не контактируем, в основном только по работе, поэтому никаких сплетен и слухов я не знаю, да и не интересуюсь ими.
- А кем вы хотели стать до того, как пришли на сцену?
На лице Рудика отразилось едва уловимое смятение.
- Не думал об этом.
- А книги по психологии?
- Они не мои - это как бы коллективная библиотека, иногда я заглядываю в них, актер должен быть хорошим психологом, знать, как психологически точно сыграть ту или иную сцену, это очень помогает при работе над текстом.
- Понятно.
Рудик сидел как бы рядом и в то же время очень далеко.
- А что вы можете сказать о Юлии Мироновой?
- Актриса была неплохая, хотя я бы не назвал ее талантливой, как некоторые критики. Может быть, излишне тянула одеяло на себя, в нашем театре это не принято, мы играем в ансамбле. Но в целом...
- А как человек?
- Мне лично она не нравилась. Жесткая и бескомпромиссная. Такая как скажет, так и сделает, не войдет ни в какие обстоятельства.
Голос Рудика звенел, как стрекот кузнечика: звонко, без запинок, на одной ноте. Он мало напоминал актера, скорее мальчика-отличника. У Кати был когда-то такой знакомый, излишне педантичный, нудный и скучный. По-видимому, это был тип людей, для которых жизнь была аккуратно расчерчена, как шахматная доска, и движение можно было совершать только в пределах черно-белых клеток. Казалось, его нельзя было вывести из себя или увидеть возмущенным, взволнованным.
- А кто является вашим постоянным партнером, все-таки с кем-нибудь вы дружите или более тесно общаетесь?
- Я уже объяснил, - Рудик говорил без тени возражения, ровно, спокойно, как если бы он вдалбливал урок не понимающей ученице, - мы все контактируем в основном в пределах театра. Мы слишком разные люди и слишком устаем от общения друг с другом, чтобы еще заниматься совместным время-препровождением вне работы.
Катя почувствовала себя оконфузившейся школьницей.
- Да, конечно. Спасибо. Если возникнет необходимость, я обращусь к вам. - Сухо кивнув, Катя с горящими щеками вышла из комнаты. "Отхлестал как девчонку, ведь он мой ровесник, а такой менторский тон, такая поучительность!"
Рудик с силой сжал фарфоровую собачонку, и она хрустнула в его руке. Осколок отломанного уха больно впился в ладонь. Показалась кровь. Он ненавидел таких самоуверенных твердых женщин, они вызывали в нем страх, смешанный с отвращением. "Что ей здесь надо? Неужели она не понимает, что они - актеры, всего лишь актеры, привыкшие играть до конца, до самого конца... жизни".
Станислав Робертович Рубальский сидел почти загримированный. Не то король Лир, не то Просперо из "Бури". "Осколок другой эпохи", - вспомнила Катя слова Гурдиной.
- Так о чем вы меня хотели спросить, милая девушка?
- Расскажите о себе.
Станислав Робертович поднял брови:
- Неужели это вас серьезно интересует? Это просто смешно Я всегда считал, что лучшая биография актера - его роли. А обо всем другом можно будет прочесть в некрологе. Вот и все.
- Во-первых, это не совсем так, - не согласилась Катя, - если бы действительно все руководствовались вашими словами, то поп-индустрия давным-давно бы вымерла. Посмотрите популярные журналы, там целые развороты отводятся историям о личной жизни звезд, похождениям их отпрысков, скандалам и так далее. А во-вторых, все-таки мною движет не праздное любопытство, а желание поскорее довести расследование до конца. Вы меня понимаете?
- Да, да, - закивал Станислав Робертович, - и как я сразу не сообразил. Знаете, милая девушка, в старости иногда становишься таким бестолковым.
Катя промолчала. Актер явно напрашивался на комплимент.
- Родился я во Львове. Львов, как и Одесса, - это особое южное барокко, щедрое, солнечное, незабываемое. Я с младенческих лет словно пропитался солнцем. Помните, как у... не помню у кого: "Дорогу, дорогу гасконцам, мы - дети родной стороны, под жарким полуденным солнцем и с солнцем в крови рождены". Так и я родился как бы с солнцем в крови...
Кате вдруг стало казаться, что она сидит перед экраном телевизора и очередной слащавый дяденька монотонно рассказывает бесконечные истории из "жизни замечательных людей". "Конечно, во всем действительно виновато солнце, - подумала Катя, - такая жара стоит который день, на кого хочешь подействует, не только на семидесятилетнего актера. Что же делать? Прервать неудобно, а так я себя обрекаю на многочасовое сидение, умирая от скуки".
- ...После того как я закончил школу... первая роль как первая любовь...
- Постойте, - не выдержала Катя, - но Элла Александровна сказала мне, что вы - не профессиональный актер.
- Формально это так, но у меня большая практическая школа выступлений в самодеятельности, театральных кружках в Крыму. Там я и познакомился с Эллой Александровной.
Дрема мигом слетела с Кати:
- Элла Гурдина работала в Крыму?
- Нет, нет, мы познакомились на театральном слете. Она была молодой и очень красивой, и тогда уже необыкновенно величественной, статной. Не случайно многие называют Эллу царицей. Вы знаете, была такая очень знаменитая актриса голливудская, Одри Хепберн? Может, вы смотрели "Римские каникулы" с ее участием? Так вот, с легкой руки Франка Синатры Одри называли принцессой, а Эллочку в Москве величают царицей. - И Станислав Робертович рассмеялся, очевидно, довольный своей остротой.
Катя стиснула зубы. Она понимала, что еще немного и она треснет чем-нибудь по башке этого самодовольного и занудливого старикашку.
- Ну и когда вы пошли в услужение... к "царице"? - съехидничала Катя.
- Второй раз мы встретились с Эллочкой уже много лет спустя, я работал в массовке в одном из московских театров. Элла, как ни странно, вспомнила меня, Крым, Ялту, молодость. Поразительная память! Удивительная женщина, поверьте мне, второй такой нет! Так о чем я? Ах, да! Итак, мы встретились, разговорились, и она предложила мне попробовать себя на больших ролях, во всяком случае, не на второстепенных. Я подумал и согласился. По своему артистическому темпераменту я всегда тяготел к масштабным, эпическим характерам, и тут представилась такая возможность, я не мог ее упустить. А потом, мы с Эллой рождены с одним солнцем в крови. Вам, правда, этого не понять! - И Станислав Робертович большой кисточкой стряхнул остатки пудры с наклеенного носа.
Катя молчала. Ей вдруг ужасно захотелось стереть весь грим с лица Рубальского и посмотреть на него настоящего. Но это было невозможно. Катя неоднократно читала и слышала рассуждения о том, что актерами рождаются, что талант актера рано или поздно даст о себе знать. Но теперь ей казалось, что это была не вся правда о сущности актера. Наверное, страсть к лицедейству все-таки приходит не сразу, постепенно, формируется в течение жизни. Возможно, в этом есть почти болезненная тяга уйти от себя, прикрыться чужими словами и страстями, выдав их за свои собственные.
Станислав Робертович вдруг замкнулся, заду-мавшись о чем-то своем.
- Простите, а вы не заметили чего-то особенного в тот вечер, когда был убит человек в партере?
- А я вообще не играл в тот вечер, я находился дома. Я не занят в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь".
Перед тем как подняться со стула, Катя еще раз окинула взглядом гримерную Станислава Робертовича. Почти та же обстановка, что и в гримерной Рудика, только в углу висит пейзаж, и окно побольше и пониже, на уровне груди, а не под потолком. Катя на какую-то долю секунды встретилась глазами со старым актером и прочитала в них плохо скрытое торжество.
Станислав Робертович поставил на место стакан с кисточкой для пудры. Раньше пудрились пуховкой. Белой, воздушной, почти невесомой, как маленькое облачко. Рубальский посмотрел на себя в зеркало. Нет, выглядит он неплохо. И отвечал на вопросы с большим достоинством. Кто сейчас работает детективами? Просто девчонка. Воображает о себе бог знает что! А ведь он так много повидал в жизни! Мог бы поделиться опытом, это было бы ей полезно.
Булавка, которой был прикреплен воротник костюма, слегка царапнула шею. Хорошо, что он все-таки не сказал, где и когда познакомился с Гурдиной. Это было их маленьким секретом. Секретом, о котором никому не следует знать. Тогда бы пришлось раскрыть кое-что из его прошлого. А сейчас он хотел бы его забыть. Незачем ворошить старое.
Рита читала книгу, когда Катя постучалась к ней.
- Да? Вы - Катя? Меня Лина Юрьевна преду-предила. Проходите.
Короткая стрижка придавала Рите сходство с Мирей Матье. Она была одета в длинное бежевое платье с разрезом сбоку. Сидела Рита в круглом уютном кресле, вытянув ноги. Стул, на который села Катя, находился напротив зеркала, поэтому она увидела себя как бы со стороны, в обрамлении искусственной гирлянды цветов и приколотых по бокам открыток.
- Одну минуту, сейчас дочитаю, просто не могу оторваться. Можно?
- Да, конечно.
Через минуту Рита захлопнула книгу и положила ее на призеркальную тумбочку.
- Любимая книга, "Трое в лодке, не считая собаки". Могу перечитывать бесчисленное количество раз. Когда плохое настроение, всегда беру в руки эту книгу, и становится легче. Как психотерапия.
- Рита, а что вы скажете о Станиславе Робертовиче? Он вполне... - Катя замялась, не находя нужных слов.
- Да, он абсолютно нормальный, просто иногда позирует и переигрывает. Он из породы фанатиков, для него любое событие в жизни - повод для игры или розыгрыша. А так он очень воспитан, интеллигентен. Мне, например, он симпатичен. Есть и молодые, которые гораздо хуже.
"Интересно, о ком это она? - мелькнуло в голове у Кати. - О Рудике? Об Артуре?"
- Рита, вот все, с кем я ни поговорю, в один голос убеждают меня, что вы, актеры, работаете в едином ансамбле. Неужели между вами нет никаких разногласий?
- Практически нет, все разногласия на корню пресекаются Эллой Александровной. Она считает, что конфликты разрушают театральную труппу. Она вообще сторонница жесткого стиля в работе. Мне лично она представляется хирургом, блестяще делающим сложные операции.
"Ну и эпитеты! - отметила про себя Катя. - "Диктатор", "царица", "хирург", "удивительная женщина". Так и хочется спросить: "Кто вы, Элла Александровна?"
- Ну а лично вам легко работать в коллективе?
- Легко, потому что я давно привыкла ни на что не обращать внимания. Все ненужное, не относящееся к работе, я сразу отсекаю как лишнее. Коллектив у нас сплоченный...
- Вы были влюблены в Артура? - бог знает почему выпалила Катя. Эта фраза вылетела у нее нечаянно, потому что Катя уже не могла ничего слышать о дружном коллективе, воспитанных актерах и сильном режиссере. Ей страстно захотелось возмутить эту гладь, пусть даже и не совсем приличным способом.
- Это что - злая шутка? Да я его ненавижу! - В глазах Риты зажегся злобный огонек, который вы-глядел тем страшнее, что еще минуту назад она была невозмутима, как египетский сфинкс.
- Почему?
Рита уже овладела собой.
- Это мое личное дело.
- Я провожу расследование, и поэтому все личное может пролить свет и на другое - не столь личное и интимное.
- Это никак не относится к убийству.
- Что вы делали в тот вечер, когда шел спектакль "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
- Играла, у меня была небольшая роль в самом начале.
- А потом?
- Потом я сидела в холле, зашла в буфет, была какое-то время в гримерной, читала.
- Вы спускались в зрительный зал?
- Зачем?
- Ну, мало ли...
- Нет... - Помолчав, Рита добавила: - А знаете, занавес в тот раз дали не вовремя.
- Поздно или, наоборот, рано?
- Раньше минут на пять. Актеры немного не доиграли, но этого никто не заметил. Да еще свет погас.
- Какой свет?
- Все осветительные приборы вышли из строя. Мы минут пять стояли в полной темноте и не выходили к зрителям. Затем вышла Анжела, стала кричать, кинулась к Жене.
- Рита, скажите честно, у Эллы Александровны есть враги?
- Не знаю. Но мне кажется, что она с некоторых пор чего-то боится. Правда, выдержка у нее колоссальная. В тот вечер, когда в партере обнаружили убитого человека, Элла Александровна не растерялась, не впала в истерику, даже не подошла поглядеть на мертвеца, хотя бы из чистого любопытства. Собранная, волевая женщина.
- Я понимаю, мой вопрос непростой, но он важен для меня. У Гурдиной есть любимчики? Это останется между нами.
Рита задумалась, а потом энергично покачала головой:
- Нет, это противоречит ее принципам. Никого у нее нет. Никого. - И Рита еще раз покачала головой.
Она, словно позабыв о Кате, взяла из ящика помаду и провела ею по губам. Потом посмотрела Кате в глаза, и та ужаснулась. Белое восковое лицо и ярко-красные губы. Застывшая маска скорби.
***
Рита снова взяла в руки книгу, но читать уже не могла. Что-то случилось в театре, который стал ей родным домом.
Как кошмарный сон, она теперь вспоминала вечные окрики матери: "Рита, сходи в магазин для Кирилла Сергеевича! Ты купила ему лекарство?" Отчим сидел дома, как притаившийся паук, и только молча кивал в знак согласия. Рита сбежала из дому, как только представилась возможность. Вначале она скиталась по студенческим общежитиям, потом снимала комнату.
Она оттаяла в театре душой, забыла прежнюю жизнь. Она полюбила Эллу Александровну и даже себе боялась признаться, что отчаянно ревновала ее то к Артуру, то к Рудику. И все-таки ей казалось, что беспечного, обаятельного Артура Элла больше выделяет среди других актеров, а может, это были только Ритины домыслы и догадки? Но все равно, в театре с некоторых пор витала неясная атмосфера тревоги. И эта же тревога и страх иногда мелькали в глазах Эллы Александровны...
Выйдя в холл, Катя обнаружила там заметное оживление. Двое рабочих тащили на себе что-то, напоминающее ленинское бревно на хрестоматийном субботнике. Это что-то было завернуто в алый бархат и перевязано белой толстой веревкой. Лина Юрьевна пробежала мимо Кати с отсутствующим видом. Даже ноги Артура уже не торчали из-за кадок, а были предусмотрительно спрятаны под кресло.
Катя поняла, что грядет явление Христа народу, или сошествие Эллы Александровны к актерам. Предчувствие не обмануло ее. Сначала поплыл тяжелый запах магнолий, затем раздался вибрирующий голос, эхо которого отдавалось далеко в конце коридора, потом показалась свита - Лина Юрьевна и некто на полусогнутых ногах, с обширной лысиной и в помятой рубашке с потными разводами на спине. Этот некто то забегал вперед, то останавливался, вертел головой в разные стороны и снова старался попасть в такт величавой поступи Эллы Александровны.
- Я говорю, что не нужно этого делать... - донеслось до Кати, и у нее возникло искушение спрятаться среди пальм и кадок и понаблюдать эту картину со стороны, что она и сделала.
- ...Я буду обращаться в Союз театральных деятелей. Я лично знакома с его председателем и думаю, что он так не оставит этого дела.
- Я тоже так считаю, - пищал некто.
- Вот и напишите об этом статью, пусть все знают, какие безобразия творятся в доме. Это надо же додуматься - переделывать квартиру и прямо над нами устанавливать бассейн! Что себе эти мальчики позволяют? Дойду, если надо будет, и до Лужкова.
Катя скептически улыбнулась. Она обратила внимание, что в последнее время москвичи все чаще и чаще употребляют имя Лужкова в нарицательном смысле. Ну, вроде раньше были парткомы с профсоюзами, куда можно было обращаться и жаловаться на всякие беспорядки, а теперь - Лужков. И партком, и профком, и царь-батюшка в одном лице. Но, может, Гурдина действительно дойдет до Лужкова? Уж если Харитоныч грозится пойти к московскому мэру с жалобой, что бутылки перестали принимать, то ей сам Бог велит.
- Все в зал, - пророкотала Гурдина.
В зале царила полутьма. Свет шел откуда-то снизу: молочно-синие лучи падали на центральную часть сцены. На первый взгляд казалось, что в зале никого не было. Но, присмотревшись, Катя увидела Гурдину, сидящую на самом крайнем месте справа. Ее фигура темным контуром выделялась на фоне рассеянного света. В ней было что-то от языческого идола, молчаливого и бесстрастного. Застывшего перед лицом неведомого.
Первой появилась Анжела. Она была одета в длинное платье, а в руке держала цветок, напоминавший лилию. Но спустя несколько минут Катя поняла, что это подсвечник с фигурной свечой. Декораций на сцене не было, только длинные ленты свисали с потолка, медленно кружась под напором легкого ветерка. Анжела силилась что-то сказать, но не могла. Ее лицо выражало сильное смятение, как будто она внезапно онемела. Наконец она вытянула руку и указала куда-то в зал. Потом рука бессильно упала. Медленно, словно повинуясь какому-то знаку, Анжела сделала несколько шагов по направлению к кулисам. На Катиных глазах творилось нечто невообразимое: Анжела сопротивлялась как могла, но грубая сила швыряла ее из стороны в сторону, пока, измотанная вконец поединком с невидимым стражем, актриса не исчезла за занавесом, шатаясь и взмахивая руками.
Катя боялась пошевелиться. Она ощущала странное напряжение в зале, как будто на рядовой репетиции присутствовал еще кто-то и этот человек управлял спектаклем.
Синий цвет сменился тревожно-бордовым. Кровавые блики расползлись по залу, вселяя чувство безнадежности и ужаса. Незаметно на сцене появился Артур. Его лицо искажала гримаса сильной боли. Это был Дориан Грей, но не мечтательно-созерцательный денди, а торжествующий убийца, которому удалось уйти от возмездия. Самое странное заключалось в том, что одет Артур был не в костюм лондонского денди, а в обычные современные брюки и длинный свитер, но в его облике было что-то неуловимо-уайльдовское: бесстыдно порочное и одновременно привлекательное. Это был настоящий Дориан Грей. Медленно, покачиваясь в такт одному ему слышимому ритму, он исполнял на сцене причудливый танец - смесь варварской пляски и утонченного танго. Его движения были как у лунатика. Он танцевал в одиночестве, то воздевая руки, то прикладывая их к щекам и чему-то улыбаясь. Катя вдруг ощутила, как ее ноги налились странной тяжестью, она хотела встать, но не могла. Внезапно закружилась голова, и она дико закричала, уже не слыша собственного голоса.
- На вот, выпей, станет легче, - Гурдина обмахивала Катю своим черным веером и озабоченно трогала ей лоб.
Глотнув какой-то белой жидкости, Катя сморщилась:
- Кисло.
- Дурочка, что же не сказала, что придешь в зал, я бы тебя посадила рядом с собой. Мы репетировали третью часть "Дориана Грея". Пока еще без слов. Актеры вживались в образ, а ты почему-то потеряла сознание, наверное, духота подействовала. Надо будет установить дополнительную вентиляцию.
- Да, да, конечно. - Лина Юрьевна стояла напротив Кати и что-то записывала в блокнот.
- Ну что, очнулась? - Гурдина потрепала Катю по щеке. - Сейчас шофера вызовем и домой отправим. Отдыхай, наша красавица. Больше так не делай. Рудик чуть с ума не сошел, когда тебя увидел.
- Рудик? - рассеянно переспросила Катя. - Мне казалось, на сцене был Артур.
- Да нет же, - рассмеялась Гурдина, - наш Дориан - Рудик. А почему тебе так показалось?
- Но я видела! - выпалила Катя.
- Не всегда можно доверять тому, что видишь. - Элла Александровна потерла виски: - Что-то мне тоже нехорошо. Лина, открой окно настежь.
Свежий воздух коснулся Катиного разгоряченного лба и щек.
- Мне стыдно, - тихо сказала Катя, - извините.
Элла Александровна и Лина Юрьевна одновременно покачали головами. У Лины Юрьевны под глазами залегли тени.
Катя приподнялась с кушетки Гурдиной. Только сейчас она заметила, что на ней другая юбка, тоже бархатная, но синяя и короче - до колен.