— От нее нет никакого толку, — повторил он. — Не понимаю, почему…
И так же внезапно он улыбнулся, Еще одна стимуляция. А после предыдущей не прошло и минуты. Через несколько секунд начнется припадок.
— Я никому не хочу зла, — сказал Бенсон, радостно улыбаясь.
Дженет испытывала глубокую жалость к нему, и ей стало тоскливо при мысли о том, что произошло.
— Я понимаю, — сказала она. — Давайте вместе поедем в клинику.
— Нет, нет…
— Я поеду с вами. И буду рядом каждую минуту. Все устроится.
— Не спорьте со мной! — Бенсон вскочил на ноги, стиснул кулаки и злобно посмотрел на Дженет. — Я не только слушать…
Он умолк, но не улыбнулся.
Потом втянул воздух носом и сказал:
— Какой это запах? Я его ненавижу. Что это? Яего ненавижу, слышите? Ненавижу!
Он шагнул к ней, продолжая сопеть, протягивая руки…
— Гарри!
— Я ненавижу это ощущение.
Дженет вскочила и попятилась. Медленно и неуклюже Бенсон пошел за ней, по-прежнему протягивая руки.
— Мне не надо такого ощущения. Я не хочу его. Не хочу!
Он перестал принюхиваться. Припадок начался, и он шел к ней…
— Гарри!
Его лицо было пустым, как восковая маска, но он не опустил рук. Двигался он медленно, словно лунатик, и Дженет пока удавалось сохранять между ним и собой достаточное расстояние.
Неожиданно Бенсон схватил тяжелую стеклянную пепельницу и бросил в нее. Дженет увернулась, и пепельница разбила стекло в окне, брызнули осколки.
Бенсон прыгнул к Дженет, схватил ее и сжал, как в тисках.
— Гарри, — еле выговорила она, — Гарри!
Она посмотрела на его лицо — оно оставалось все таким же пустым.
Она ударила его коленом в пах.
Бенсон охнул, отпустил ее и, перегнувшись пополам, закашлялся. Дженет бросилась к телефону и набрала номер станции. Бенсон все еще не мог распрямиться.
— Станция слушает.
— Дайте мне полицию!
— Какую? Беверли-Хилз или Лос-Анджелеса?
— Все равно!
— Нет, но все-таки…
Дженет бросила трубку — Бенсон снова пошел к ней. Из трубки доносилось: — «Алло, алло…»
Бенсон вырвал шнур и швырнул телефон через комнату. Он схватил торшер и начал им размахивать, со свистом рассекая воздух. Дженет пригнулась, и массивное основание торшера пронеслось над самой ее головой. Такой удар убил бы ее на месте. Убил бы… Эта мысль заставила ее очнуться.
Она кинулась на кухню. Бенсон бросил торшер и побежал за ней. Дженет рывком выдергивала ящики, ища нож. Ничего, кроме ножичка для чистки овощей. Черт, куда подевались все большие ножи?
Бенсон вошел на кухню. В панике Дженет швырнула в него кастрюлей. Ударившись о его колено, кастрюля с грохотом покатилась по полу.
А ее сознание продолжало отвлеченно работать, подсказывая ей, что она допустила огромную ошибку, что в кухне есть что-то такое, чем можно воспользоваться. Но что? Что?
Руки Бенсона сомкнулись у нее на шее и сжались. Дженет схватила его за запястья и попробовала высвободиться. Она попыталась ударить Бенсона ногой, но он отклонился, а потом прижал ее к столу, запрокидывая назад.
Дженет не могла пошевелиться, не могла вздохнуть. Перед глазами у нее поплыли темные круги. Она задыхалась.
Ее пальцы царапали по столу, пытаясь нащупать что-нибудь, хоть что-нибудь, и не находили ничего.
Кухня…
Дженет в отчаянии раскинула руки. Выключатель посудомойки, выключатель духовки — машины в ее кухне…
Все вокруг стало зеленым. Темные круги ширились, плясали… Она умрет на кухне…
Кухня, кухня, опасности кухни. И, теряя сознание, она вдруг вспомнила..
Микроволны!
Она уже ничего не видела. Вокруг сомкнулась тусклая мгла, но ее пальцы еще не утратили чувствительности. Они коснулись холодного металла духовки, скользнули по стеклянному окошечку, выше… выше к ручкам… Она повернула выключатель…
Бенсон пронзительно закричал.
Тиски, сжимавшие ее шею, разжались, и она соскользнула на пол. Бенсон кричал надрывно и страшно. Постепенно Дженет обрела способность видеть. Бенсон стоял над ней, стиснув руками голову. И кричал.
Он не смотрел на нее, не замечал, что она лежит на полу и никак не может отдышаться. Он корчился от боли и выл, как раненый зверь. Потом, не отнимая рук от головы, выбежал из кухни, а Дженет провалилась в черное небытие.
9
10
11
12
И так же внезапно он улыбнулся, Еще одна стимуляция. А после предыдущей не прошло и минуты. Через несколько секунд начнется припадок.
— Я никому не хочу зла, — сказал Бенсон, радостно улыбаясь.
Дженет испытывала глубокую жалость к нему, и ей стало тоскливо при мысли о том, что произошло.
— Я понимаю, — сказала она. — Давайте вместе поедем в клинику.
— Нет, нет…
— Я поеду с вами. И буду рядом каждую минуту. Все устроится.
— Не спорьте со мной! — Бенсон вскочил на ноги, стиснул кулаки и злобно посмотрел на Дженет. — Я не только слушать…
Он умолк, но не улыбнулся.
Потом втянул воздух носом и сказал:
— Какой это запах? Я его ненавижу. Что это? Яего ненавижу, слышите? Ненавижу!
Он шагнул к ней, продолжая сопеть, протягивая руки…
— Гарри!
— Я ненавижу это ощущение.
Дженет вскочила и попятилась. Медленно и неуклюже Бенсон пошел за ней, по-прежнему протягивая руки.
— Мне не надо такого ощущения. Я не хочу его. Не хочу!
Он перестал принюхиваться. Припадок начался, и он шел к ней…
— Гарри!
Его лицо было пустым, как восковая маска, но он не опустил рук. Двигался он медленно, словно лунатик, и Дженет пока удавалось сохранять между ним и собой достаточное расстояние.
Неожиданно Бенсон схватил тяжелую стеклянную пепельницу и бросил в нее. Дженет увернулась, и пепельница разбила стекло в окне, брызнули осколки.
Бенсон прыгнул к Дженет, схватил ее и сжал, как в тисках.
— Гарри, — еле выговорила она, — Гарри!
Она посмотрела на его лицо — оно оставалось все таким же пустым.
Она ударила его коленом в пах.
Бенсон охнул, отпустил ее и, перегнувшись пополам, закашлялся. Дженет бросилась к телефону и набрала номер станции. Бенсон все еще не мог распрямиться.
— Станция слушает.
— Дайте мне полицию!
— Какую? Беверли-Хилз или Лос-Анджелеса?
— Все равно!
— Нет, но все-таки…
Дженет бросила трубку — Бенсон снова пошел к ней. Из трубки доносилось: — «Алло, алло…»
Бенсон вырвал шнур и швырнул телефон через комнату. Он схватил торшер и начал им размахивать, со свистом рассекая воздух. Дженет пригнулась, и массивное основание торшера пронеслось над самой ее головой. Такой удар убил бы ее на месте. Убил бы… Эта мысль заставила ее очнуться.
Она кинулась на кухню. Бенсон бросил торшер и побежал за ней. Дженет рывком выдергивала ящики, ища нож. Ничего, кроме ножичка для чистки овощей. Черт, куда подевались все большие ножи?
Бенсон вошел на кухню. В панике Дженет швырнула в него кастрюлей. Ударившись о его колено, кастрюля с грохотом покатилась по полу.
А ее сознание продолжало отвлеченно работать, подсказывая ей, что она допустила огромную ошибку, что в кухне есть что-то такое, чем можно воспользоваться. Но что? Что?
Руки Бенсона сомкнулись у нее на шее и сжались. Дженет схватила его за запястья и попробовала высвободиться. Она попыталась ударить Бенсона ногой, но он отклонился, а потом прижал ее к столу, запрокидывая назад.
Дженет не могла пошевелиться, не могла вздохнуть. Перед глазами у нее поплыли темные круги. Она задыхалась.
Ее пальцы царапали по столу, пытаясь нащупать что-нибудь, хоть что-нибудь, и не находили ничего.
Кухня…
Дженет в отчаянии раскинула руки. Выключатель посудомойки, выключатель духовки — машины в ее кухне…
Все вокруг стало зеленым. Темные круги ширились, плясали… Она умрет на кухне…
Кухня, кухня, опасности кухни. И, теряя сознание, она вдруг вспомнила..
Микроволны!
Она уже ничего не видела. Вокруг сомкнулась тусклая мгла, но ее пальцы еще не утратили чувствительности. Они коснулись холодного металла духовки, скользнули по стеклянному окошечку, выше… выше к ручкам… Она повернула выключатель…
Бенсон пронзительно закричал.
Тиски, сжимавшие ее шею, разжались, и она соскользнула на пол. Бенсон кричал надрывно и страшно. Постепенно Дженет обрела способность видеть. Бенсон стоял над ней, стиснув руками голову. И кричал.
Он не смотрел на нее, не замечал, что она лежит на полу и никак не может отдышаться. Он корчился от боли и выл, как раненый зверь. Потом, не отнимая рук от головы, выбежал из кухни, а Дженет провалилась в черное небытие.
9
На шее Дженет лиловели синяки. Она осторожно провела по ним пальцем, рассматривая себя в зеркале.
— Когда он ушел? — спросил Андерс. Он стоял в дверях ванной и смотрел на нее.
— Не знаю. Видимо, тогда же, когда я потеряла сознание.
Андерс посмотрел через плечо в гостиную.
— Настоящий разгром.
— Могу себе представить.
— Почему он напал на вас?
— У него начался припадок.
— Но вы же его врач…
— Это не имеет значения. Во время припадка он теряет контроль над собой. Полностью. В таком состоянии он способен убить собственного ребенка. И такие случаи бывали.
Андерс недоверчиво хмурил брови. Дженет прекрасно понимала, как трудно ему было освоиться с этой мыслью. Человек, никогда не видавший психомоторного эпилептика во время припадка, просто не мог представить себе тупой звериности подобного нападения. Нормальная жизнь не давала для этого никаких аналогий. В ней нельзя было найти ничего хотя бы отдаленно похожего.
— Вот как, — сказал наконец Андерс. — Но он же вас не убил.
«В общем — нет», — подумала Дженет, все еще трогая синяки. Через несколько часов они станут еще более заметными. Что ей делать? Замазать чем-нибудь? У нее не было нужных косметических средств. Надеть свитер с глухим воротником?
— Нет, — сказала она вслух. — Он меня не убил. Но мог бы.
— Что ему помешало?
— Я включила плиту.
Андерс озадаченно посмотрел на нее.
— Это что, помогает от эпилепсии?
— Нет, но это оказало воздействие на вживленную электронную аппаратуру. У меня микроволновая духовка, а микроволны выводят из строя механизм водителя ритма. С этим в последнее время часто сталкиваются кардиологи. «Опасности кухни». В последнее время о них часто писали.
— А! — сказал Андерс.
Андерс вышел позвонить, а Дженет тем временем переоделась. Она выбрала черный свитер с высоким воротником и серую юбку и, отступив от зеркала, оглядела себя. Синяки не были видны. И тут она вдруг обратила внимание на мрачные тона своего костюма — черный и серый. Это было не в ее стиле. Слишком мертво и холодно. Она уже хотела переодеться, но передумала.
В гостиной Андерс говорил по телефону. Дженет почувствовала, что хочет пить, и пошла на кухню. Нет, хватит кофе. Ей требовалось что-нибудь покрепче. Виски со льдом. Наливая виски, она увидела на деревянной крышке стола длинные царапины и посмотрела на свои ногти. Три ногтя были сломаны. А она и не заметила.
Взяв виски, Дженет пошла в гостиную.
— Да, — говорил Андерс в телефон. — Да, я понимаю. Нет… ни малейшего представления. Да, мы пробуем… — Он замолчал и долго слушал.
Дженет подошла к разбитому окну и посмотрела на город. Солнце давно взошло, подсветив коричневатую пелену, висевшую над крышами домов. Ей пришло в голову, что, живя тут, она подписывает себе смертный приговор. Надо бы переехать куда-нибудь на берег океана, где воздух чище.
— Послушайте, — сказал Андерс сердито. — Ничего бы не случилось, если бы вы хорошенько внушили своему полицейскому, чтобы он не отлучался от двери палаты когда ему вздумается. Советую не забывать об этом.
Андерс с раздражением бросил трубку. Дженет обернулась.
— Черт, — пробурчал он. — Политика.
— Даже в полиции?
— Особенно в полиции, — ответил Андерс. — Чуть что не так, сразу же ищут козла отпущения.
— И на эту роль избрали вас?
— Примериваются.
Дженет кивнула и прикинула, что сейчас происходит в клинике. Наверное, то же самое. Клиника всячески оберегает свою репутацию, и руководители отделов, конечно, трясутся, а директор взвешивает, как это все может отразиться на дотации. И кому-то придется стать козлом отпущения. Макферсон слишком крупная фигура, она и Моррис слишком незначительны. Скорее всего расплачиваться должен будет Эллис — он ведь лишь помощник профессора, а когда увольняют помощника профессора, создается впечатление, будто он только проходил испытательный срок и оказался слишком напористым, слишком дерзким, слишком честолюбивым. Это гораздо удобнее, чем уволить профессора — ведь такое увольнение обязательно бросает тень на тех, кто раньше утверждал его в этой должности.
Да, наверное, Эллис. А догадывается ли он? Ведь он совсем недавно купил новый дом в Брентвуде. Он им так гордится! На следующей неделе собирался праздновать новоселье и пригласил всех сотрудников НПИО. Она продолжала смотреть на город сквозь разбитое стекло.
Андерс спросил:
— Послушайте, какое отношение водитель ритма сердца имеет к эпилепсии?
— Никакого. Просто Бенсону вживлен водитель ритма мозга, очень похожий на водитель ритма сердца.
Андерс раскрыл свой блокнот:
— Ну-ка, начните все сначала. И, если можно, помедленнее.
— Хорошо, — сказала Дженет и поставила стакан. — Но, если вы разрешите, я сначала позвоню.
Андерс кивнул и, откинувшись в кресле, ждал, пока она разговаривала с Макферсоном. Затем, стараясь говорить как можно спокойнее, Дженет рассказала ему все, что знала.
— Когда он ушел? — спросил Андерс. Он стоял в дверях ванной и смотрел на нее.
— Не знаю. Видимо, тогда же, когда я потеряла сознание.
Андерс посмотрел через плечо в гостиную.
— Настоящий разгром.
— Могу себе представить.
— Почему он напал на вас?
— У него начался припадок.
— Но вы же его врач…
— Это не имеет значения. Во время припадка он теряет контроль над собой. Полностью. В таком состоянии он способен убить собственного ребенка. И такие случаи бывали.
Андерс недоверчиво хмурил брови. Дженет прекрасно понимала, как трудно ему было освоиться с этой мыслью. Человек, никогда не видавший психомоторного эпилептика во время припадка, просто не мог представить себе тупой звериности подобного нападения. Нормальная жизнь не давала для этого никаких аналогий. В ней нельзя было найти ничего хотя бы отдаленно похожего.
— Вот как, — сказал наконец Андерс. — Но он же вас не убил.
«В общем — нет», — подумала Дженет, все еще трогая синяки. Через несколько часов они станут еще более заметными. Что ей делать? Замазать чем-нибудь? У нее не было нужных косметических средств. Надеть свитер с глухим воротником?
— Нет, — сказала она вслух. — Он меня не убил. Но мог бы.
— Что ему помешало?
— Я включила плиту.
Андерс озадаченно посмотрел на нее.
— Это что, помогает от эпилепсии?
— Нет, но это оказало воздействие на вживленную электронную аппаратуру. У меня микроволновая духовка, а микроволны выводят из строя механизм водителя ритма. С этим в последнее время часто сталкиваются кардиологи. «Опасности кухни». В последнее время о них часто писали.
— А! — сказал Андерс.
Андерс вышел позвонить, а Дженет тем временем переоделась. Она выбрала черный свитер с высоким воротником и серую юбку и, отступив от зеркала, оглядела себя. Синяки не были видны. И тут она вдруг обратила внимание на мрачные тона своего костюма — черный и серый. Это было не в ее стиле. Слишком мертво и холодно. Она уже хотела переодеться, но передумала.
В гостиной Андерс говорил по телефону. Дженет почувствовала, что хочет пить, и пошла на кухню. Нет, хватит кофе. Ей требовалось что-нибудь покрепче. Виски со льдом. Наливая виски, она увидела на деревянной крышке стола длинные царапины и посмотрела на свои ногти. Три ногтя были сломаны. А она и не заметила.
Взяв виски, Дженет пошла в гостиную.
— Да, — говорил Андерс в телефон. — Да, я понимаю. Нет… ни малейшего представления. Да, мы пробуем… — Он замолчал и долго слушал.
Дженет подошла к разбитому окну и посмотрела на город. Солнце давно взошло, подсветив коричневатую пелену, висевшую над крышами домов. Ей пришло в голову, что, живя тут, она подписывает себе смертный приговор. Надо бы переехать куда-нибудь на берег океана, где воздух чище.
— Послушайте, — сказал Андерс сердито. — Ничего бы не случилось, если бы вы хорошенько внушили своему полицейскому, чтобы он не отлучался от двери палаты когда ему вздумается. Советую не забывать об этом.
Андерс с раздражением бросил трубку. Дженет обернулась.
— Черт, — пробурчал он. — Политика.
— Даже в полиции?
— Особенно в полиции, — ответил Андерс. — Чуть что не так, сразу же ищут козла отпущения.
— И на эту роль избрали вас?
— Примериваются.
Дженет кивнула и прикинула, что сейчас происходит в клинике. Наверное, то же самое. Клиника всячески оберегает свою репутацию, и руководители отделов, конечно, трясутся, а директор взвешивает, как это все может отразиться на дотации. И кому-то придется стать козлом отпущения. Макферсон слишком крупная фигура, она и Моррис слишком незначительны. Скорее всего расплачиваться должен будет Эллис — он ведь лишь помощник профессора, а когда увольняют помощника профессора, создается впечатление, будто он только проходил испытательный срок и оказался слишком напористым, слишком дерзким, слишком честолюбивым. Это гораздо удобнее, чем уволить профессора — ведь такое увольнение обязательно бросает тень на тех, кто раньше утверждал его в этой должности.
Да, наверное, Эллис. А догадывается ли он? Ведь он совсем недавно купил новый дом в Брентвуде. Он им так гордится! На следующей неделе собирался праздновать новоселье и пригласил всех сотрудников НПИО. Она продолжала смотреть на город сквозь разбитое стекло.
Андерс спросил:
— Послушайте, какое отношение водитель ритма сердца имеет к эпилепсии?
— Никакого. Просто Бенсону вживлен водитель ритма мозга, очень похожий на водитель ритма сердца.
Андерс раскрыл свой блокнот:
— Ну-ка, начните все сначала. И, если можно, помедленнее.
— Хорошо, — сказала Дженет и поставила стакан. — Но, если вы разрешите, я сначала позвоню.
Андерс кивнул и, откинувшись в кресле, ждал, пока она разговаривала с Макферсоном. Затем, стараясь говорить как можно спокойнее, Дженет рассказала ему все, что знала.
10
Макферсон положил трубку и посмотрел в окно на утреннее солнце. Оно уже не казалось бледным и холодным — утро было в разгаре.
— Звонила Росс, — сказал Макферсон.
— И? — спросил Моррис из своего угла.
— Бенсон приходил к ней на квартиру. Но она не смогла его задержать.
Моррис вздохнул.
— Нам как будто не везет, — сказал Макферсон. Он покачал головой, не отрывая глаз от окна. — Я не верю в везение, — добавил он и повернулся к Моррису. — А вы?
Моррис так устал, что не сразу понял.
— Верю во что?
— В везение.
— Конечно, в это верят все хирурги.
— А я не верю, — сказал Макферсон. — И никогда не верил. Я верил только в планирование. — Он показал на графики, развешанные по стенам, и замолчал.
Графики были большие, четыре фута в поперечнике, и многоцветные. В сущности, они представляли собой раскрашенное расписание будущих достижений НПИО. Макферсон очень ими гордился. Например, в 1967 году он рассмотрел положение вещей в трех областях — машинной диагностике, хирургической технике и микроэлектронике — и пришел к выводу, что вместе они позволят осуществить хирургическое лечение психомоторной эпилепсии к середине 1971 года. Это произошло на четыре месяца раньше — достаточно точный прогноз.
— Достаточно точный! — сказал Макферсон вслух.
— Что? — спросил Моррис.
Макферсон покачал головой.
— Вы устали?
— Да.
— Мы все устали. А где Эллис?
— Варит кофе.
Макферсон кивнул. Кофе — это хорошо. Он протер глаза, прикидывая, когда наконец ему удастся отправиться спать. Не скоро. Не раньше, чем разыщут Бенсона. А на это потребуется несколько часов, если не дней.
Он снова посмотрел на графики. Все шло так хорошо. Вживление электродов — на четыре месяца раньше срока. Компьютерная стимуляция поведения — почти на девять месяцев раньше. Но и тут коечто не ладилось. Программы «Джордж» и «Марта» выходили из-под контроля. А «Форма Кью?»
Макферсон покачал головой. «Форма Кью» теперь может и не осуществиться, хотя это был его излюбленный проект. Создание «Формы Кью» планировалось на 1979 год, а применять ее к человеку предполагали начать с 1986 года. В 1986 году ему будет семьдесят пять лет, если он вообще доживет до этого времени, — но это его не беспокоило. Ему дорога была сама идея — такая простая и вместе с тем такая многообещающая.
«Форма Кью» представляла собой логическое следствие всей работы НПИО. Возникла она как «Форма донкихотства», потому что представлялась невероятной. Но Макферсон был убежден, что в конце концов проект неминуемо осуществится в силу своей необходимости. Ведь дело шло о размерах и стоимости.
Современный электронный компьютер, скажем третье поколение цифровых компьютеров фирмы «ИБМ», обходится в несколько миллионов долларов. Он потребляет огромное количество энергии и занимает слишком много места. И тем не менее по количеству связей самый большой компьютер не превосходил мозга муравья. Компьютер с возможностями человеческого мозга занял бы целый небоскреб, а энергии ему потребовалось бы столько, сколько расходует город с полумиллионным населением.
Естественно, что о создании такого компьютера при современном уровне техники нечего было и думать. Приходилось искать новые пути — и Макферсон не сомневался, что знает, каким будет этот путь.
Живая ткань.
В теории все это выглядело достаточно просто. Компьютер, как и мозг человека, состоит из отдельных частей — маленьких электронных клеток того или иного типа. С каждым годом размеры этих «клеток» уменьшались и должны были уменьшаться и впредь по мере развития микроэлектроники. Потребление энергии также сокращалось.
Тем не менее достигнуть размеров реальной нервной клетки, нейрона, они не смогут никогда. Ведь в одном кубическом дюйме умещается около миллиарда нервных клеток. Никакая миниатюризация не в состоянии достигнуть такой экономии места. Равным образом никаким техническим способом нельзя создать элемент, которому требовалось бы так мало энергии, как нервной клетке.
Следовательно, надо создать компьютер из живых нервных клеток. Ведь умеем же мы выращивать отдельные нервные клетки в культуре ткани, умеем изменять их искусственным путем. А в будущем научимся выращивать нужные типы клеток, обеспечивать нужные связи.
Это позволит создать компьютер, размеры которого не превысят, скажем, шести кубических футов, но который вместит мириады нервных клеток. Его потребность в энергии будет достаточно скромной, и но возникнет никаких побочных трудностей, связанных с уничтожением вредных отходов и прочим. Вместе с тем это будет носитель самого большого интеллекта планеты.
«Фирма Кью».
Некоторые лаборатории и научно-исследовательские институты уже вели предварительную работу и добились неплохих результатов.
Однако Макферсона интересовал не сам органический сверхкомпьютер — он был лишь побочным продуктом. Его же увлекала идея органического протеза человеческого мозга.
Ведь стоило создать органический компьютер, состоящий из нервных клеток и получающий энергию из насыщенной кислородом крови, и сразу открывалась возможность вживить его в тело человека, который таким образом обретал два мозга.
И что же будет тогда? Тут отказывало даже воображение Макферсона. Разумеется, возникало невероятное количество самых разных проблем — взаимосвязи, расположения искусственного мозга, потенциального соперничества между ним и «старым» мозгом и еще множество других. Но до 1986 года хватит времени для их разрешения. В конце корцов, в 1950 году большинство людей все еще посмеивалось при упоминании о космических полетах.
«Фирма Кью». Сейчас она была лишь далеким видением, но выделите на нее средства — и она обретет реальность. Макферсон в этом не сомневался, но теперь, после того как Бенсон скрылся из клиники, положение изменилось.
В дверь кабинета заглянул Эллис.
— Кто-нибудь хочет кофе?
— Да, — ответил Макферсон и посмотрел на Морриса.
Моррис покачал головой и встал.
— Я, пожалуй, проиграю кое-какие записи Бенсона.
— Неплохая мысль, — сказал Макферсон, хотя вовсе так не думал. Но он понимал, что Моррису необходимо чем-то заняться, иначе он мог совсем расклеиться.
Моррис и Эллис ушли, и Макферсон остался наедине со своими разноцветными графиками, наедине со своими размышлениями.
— Звонила Росс, — сказал Макферсон.
— И? — спросил Моррис из своего угла.
— Бенсон приходил к ней на квартиру. Но она не смогла его задержать.
Моррис вздохнул.
— Нам как будто не везет, — сказал Макферсон. Он покачал головой, не отрывая глаз от окна. — Я не верю в везение, — добавил он и повернулся к Моррису. — А вы?
Моррис так устал, что не сразу понял.
— Верю во что?
— В везение.
— Конечно, в это верят все хирурги.
— А я не верю, — сказал Макферсон. — И никогда не верил. Я верил только в планирование. — Он показал на графики, развешанные по стенам, и замолчал.
Графики были большие, четыре фута в поперечнике, и многоцветные. В сущности, они представляли собой раскрашенное расписание будущих достижений НПИО. Макферсон очень ими гордился. Например, в 1967 году он рассмотрел положение вещей в трех областях — машинной диагностике, хирургической технике и микроэлектронике — и пришел к выводу, что вместе они позволят осуществить хирургическое лечение психомоторной эпилепсии к середине 1971 года. Это произошло на четыре месяца раньше — достаточно точный прогноз.
— Достаточно точный! — сказал Макферсон вслух.
— Что? — спросил Моррис.
Макферсон покачал головой.
— Вы устали?
— Да.
— Мы все устали. А где Эллис?
— Варит кофе.
Макферсон кивнул. Кофе — это хорошо. Он протер глаза, прикидывая, когда наконец ему удастся отправиться спать. Не скоро. Не раньше, чем разыщут Бенсона. А на это потребуется несколько часов, если не дней.
Он снова посмотрел на графики. Все шло так хорошо. Вживление электродов — на четыре месяца раньше срока. Компьютерная стимуляция поведения — почти на девять месяцев раньше. Но и тут коечто не ладилось. Программы «Джордж» и «Марта» выходили из-под контроля. А «Форма Кью?»
Макферсон покачал головой. «Форма Кью» теперь может и не осуществиться, хотя это был его излюбленный проект. Создание «Формы Кью» планировалось на 1979 год, а применять ее к человеку предполагали начать с 1986 года. В 1986 году ему будет семьдесят пять лет, если он вообще доживет до этого времени, — но это его не беспокоило. Ему дорога была сама идея — такая простая и вместе с тем такая многообещающая.
«Форма Кью» представляла собой логическое следствие всей работы НПИО. Возникла она как «Форма донкихотства», потому что представлялась невероятной. Но Макферсон был убежден, что в конце концов проект неминуемо осуществится в силу своей необходимости. Ведь дело шло о размерах и стоимости.
Современный электронный компьютер, скажем третье поколение цифровых компьютеров фирмы «ИБМ», обходится в несколько миллионов долларов. Он потребляет огромное количество энергии и занимает слишком много места. И тем не менее по количеству связей самый большой компьютер не превосходил мозга муравья. Компьютер с возможностями человеческого мозга занял бы целый небоскреб, а энергии ему потребовалось бы столько, сколько расходует город с полумиллионным населением.
Естественно, что о создании такого компьютера при современном уровне техники нечего было и думать. Приходилось искать новые пути — и Макферсон не сомневался, что знает, каким будет этот путь.
Живая ткань.
В теории все это выглядело достаточно просто. Компьютер, как и мозг человека, состоит из отдельных частей — маленьких электронных клеток того или иного типа. С каждым годом размеры этих «клеток» уменьшались и должны были уменьшаться и впредь по мере развития микроэлектроники. Потребление энергии также сокращалось.
Тем не менее достигнуть размеров реальной нервной клетки, нейрона, они не смогут никогда. Ведь в одном кубическом дюйме умещается около миллиарда нервных клеток. Никакая миниатюризация не в состоянии достигнуть такой экономии места. Равным образом никаким техническим способом нельзя создать элемент, которому требовалось бы так мало энергии, как нервной клетке.
Следовательно, надо создать компьютер из живых нервных клеток. Ведь умеем же мы выращивать отдельные нервные клетки в культуре ткани, умеем изменять их искусственным путем. А в будущем научимся выращивать нужные типы клеток, обеспечивать нужные связи.
Это позволит создать компьютер, размеры которого не превысят, скажем, шести кубических футов, но который вместит мириады нервных клеток. Его потребность в энергии будет достаточно скромной, и но возникнет никаких побочных трудностей, связанных с уничтожением вредных отходов и прочим. Вместе с тем это будет носитель самого большого интеллекта планеты.
«Фирма Кью».
Некоторые лаборатории и научно-исследовательские институты уже вели предварительную работу и добились неплохих результатов.
Однако Макферсона интересовал не сам органический сверхкомпьютер — он был лишь побочным продуктом. Его же увлекала идея органического протеза человеческого мозга.
Ведь стоило создать органический компьютер, состоящий из нервных клеток и получающий энергию из насыщенной кислородом крови, и сразу открывалась возможность вживить его в тело человека, который таким образом обретал два мозга.
И что же будет тогда? Тут отказывало даже воображение Макферсона. Разумеется, возникало невероятное количество самых разных проблем — взаимосвязи, расположения искусственного мозга, потенциального соперничества между ним и «старым» мозгом и еще множество других. Но до 1986 года хватит времени для их разрешения. В конце корцов, в 1950 году большинство людей все еще посмеивалось при упоминании о космических полетах.
«Фирма Кью». Сейчас она была лишь далеким видением, но выделите на нее средства — и она обретет реальность. Макферсон в этом не сомневался, но теперь, после того как Бенсон скрылся из клиники, положение изменилось.
В дверь кабинета заглянул Эллис.
— Кто-нибудь хочет кофе?
— Да, — ответил Макферсон и посмотрел на Морриса.
Моррис покачал головой и встал.
— Я, пожалуй, проиграю кое-какие записи Бенсона.
— Неплохая мысль, — сказал Макферсон, хотя вовсе так не думал. Но он понимал, что Моррису необходимо чем-то заняться, иначе он мог совсем расклеиться.
Моррис и Эллис ушли, и Макферсон остался наедине со своими разноцветными графиками, наедине со своими размышлениями.
11
Когда Дженет Росс кончила свой рассказ, было уже двенадцать, и она испытывала невероятную усталость. Виски помогло ей успокоиться, но усилило утомление. Она заметила, что начинает запинаться, терять ход мыслей, говорить совсем не то, что ей хотелось сказать. Никогда еще ее не охватывала такая всепоглощающая усталость.
Андерс, напротив, был полон сил и энергии, и это ее раздражало.
— Как вы думаете, где сейчас Бенсон? Куда скорее всего он мог направиться? — спросил он.
Она покачала годовой.
— Невозможно сказать. Поведение после припадка непредсказуемо.
— Но вы же его психиатр, — настаивал Андерс. — Вы должны многое о нем знать. Неужели вы не можете представить себе его следующий шаг?
— Нет, — сказала Дженет. (Как она устала! Неужели он не понимает?) — Состояние Бенсона, безусловно, вне нормы. Он на грани психоза, у него спутанное сознание, он получает частые стимуляции и перенес несколько припадков почти подряд. Он способен на что угодно.
— Но если он растерян… — Андерс помолчал. — Что он может сделать в таком состоянии? Как будет себя вести?
— Послушайте, — сказала Дженет. — Это бесполезно. Так мы никуда не придем. Сейчас он способен на все.
— Ну, хорошо. — Андерс поглядел на нее и отпил глоток кофе.
Ну почему он не может перестать? Нелепо же пытаться выследить Бенсона, исходя из его психического состояния. И ведь ясно, как все это кончится. Кто-нибудь наткнется на Бенсона и пристрелит его. Даже Бенсон сказал…
Дженет сдвинула брови. Что он сказал? Что-то о том, как все это кончится. Но что именно? Она попыталась вспомнить его слова, но не сумела. Тогда она была так испугана, что не слишком его слушала.
— Тупик, — сказал Андерс, вставая и отходя к окну. — В любом другом городе у нас еще оставалась бы надежда на успех. Но не тут, не в Лос-Анджелесе. Это же пятьсот квадратных миль! Он больше Нью-Йорка, Чикаго, Сан-Франциско и Филадельфии, взятых вместе. Вам это известно?
— Нет, — ответила Дженет, думая о другом.
— Слишком много мест, где можно укрыться, — говорил Андерс. — Слишком много путей к бегству… слишком много шоссе, слишком много аэропортов, слишком много пристаней. Если он не дурак, то уже едет в Мексику или в Канаду.
— Нет, он этого не сделает, — сказала Дженет.
— А что он сделает?
— Вернется в клинику.
— А мне почудилось, что вы не беретесь предсказывать его поведение, — заметил Андерс после некоторого молчания.
— Это только предчувствие и ничего больше.
— Ну, так едем в клинику, — сказал Андерс.
НПИО выглядело как военный штаб во время боевых действий. Прием пациентов был отменен до понедельника. Четвертый этаж был закрыт для всех, кроме сотрудников клиники и полиции. По коридорам сновали «научники» с испуганными лицами. Они явно опасались не только потери дотаций, но и увольнения. Непрерывно звонили телефоны, репортеры пытались прорваться сквозь кордон полицейских. Макферсон заперся у себя в кабинете с руководителями клиники; Эллис рычал на каждого, кто приближался к нему на десять шагов; Моррис куда-то исчез, и его никак не могли найти, а Герхард и Ричардс пытались заказать телефонный разговор, чтобы проверить прогноз на другом компьютере, но все линии были заняты.
Беспорядок был полнейший: пепельницы, доверху набитые окурками, скомканные бумажные стаканчики из-под кофе и огрызки бутербродов на полу, мятые куртки и халаты на стульях. Телефоны звонили не умолкая: едва кто-нибудь вешал трубку, как тут же раздавался звонок.
Дженет Росс сидела с Андерсом у себя в кабинете и проверяла описание внешности Бенсона в полицейском отчете. Несмотря на компьютерную обработку, описание было достаточно точным: мужчина, белый, волосы темные, глаза карие, рост 5 футов 8 дюймов, вес 140 фунтов, возраст 34 года. Особые приметы — парик и забинтованная шея. Предположительно вооружен пистолетом.
Причины преступления: предполагаемое психическое заболевание.
Дженет вздохнула.
— Он не вполне укладывается в ваши компьютерные категории.
— В них никто не укладывается, — сказал Андерс. — Остается надеяться, что описание достаточно точное, чтобы его можно было опознать. Кроме того, мы размножили его фотографию и разослали по городу. Это должно помочь.
— А что мы будем делать сейчас?
— Ждать, — сказал Андерс. — Если только вы не догадаетесь, где он может прятаться.
Дженет покачала головой.
— Тогда будем ждать, — повторил Андерс.
Андерс, напротив, был полон сил и энергии, и это ее раздражало.
— Как вы думаете, где сейчас Бенсон? Куда скорее всего он мог направиться? — спросил он.
Она покачала годовой.
— Невозможно сказать. Поведение после припадка непредсказуемо.
— Но вы же его психиатр, — настаивал Андерс. — Вы должны многое о нем знать. Неужели вы не можете представить себе его следующий шаг?
— Нет, — сказала Дженет. (Как она устала! Неужели он не понимает?) — Состояние Бенсона, безусловно, вне нормы. Он на грани психоза, у него спутанное сознание, он получает частые стимуляции и перенес несколько припадков почти подряд. Он способен на что угодно.
— Но если он растерян… — Андерс помолчал. — Что он может сделать в таком состоянии? Как будет себя вести?
— Послушайте, — сказала Дженет. — Это бесполезно. Так мы никуда не придем. Сейчас он способен на все.
— Ну, хорошо. — Андерс поглядел на нее и отпил глоток кофе.
Ну почему он не может перестать? Нелепо же пытаться выследить Бенсона, исходя из его психического состояния. И ведь ясно, как все это кончится. Кто-нибудь наткнется на Бенсона и пристрелит его. Даже Бенсон сказал…
Дженет сдвинула брови. Что он сказал? Что-то о том, как все это кончится. Но что именно? Она попыталась вспомнить его слова, но не сумела. Тогда она была так испугана, что не слишком его слушала.
— Тупик, — сказал Андерс, вставая и отходя к окну. — В любом другом городе у нас еще оставалась бы надежда на успех. Но не тут, не в Лос-Анджелесе. Это же пятьсот квадратных миль! Он больше Нью-Йорка, Чикаго, Сан-Франциско и Филадельфии, взятых вместе. Вам это известно?
— Нет, — ответила Дженет, думая о другом.
— Слишком много мест, где можно укрыться, — говорил Андерс. — Слишком много путей к бегству… слишком много шоссе, слишком много аэропортов, слишком много пристаней. Если он не дурак, то уже едет в Мексику или в Канаду.
— Нет, он этого не сделает, — сказала Дженет.
— А что он сделает?
— Вернется в клинику.
— А мне почудилось, что вы не беретесь предсказывать его поведение, — заметил Андерс после некоторого молчания.
— Это только предчувствие и ничего больше.
— Ну, так едем в клинику, — сказал Андерс.
НПИО выглядело как военный штаб во время боевых действий. Прием пациентов был отменен до понедельника. Четвертый этаж был закрыт для всех, кроме сотрудников клиники и полиции. По коридорам сновали «научники» с испуганными лицами. Они явно опасались не только потери дотаций, но и увольнения. Непрерывно звонили телефоны, репортеры пытались прорваться сквозь кордон полицейских. Макферсон заперся у себя в кабинете с руководителями клиники; Эллис рычал на каждого, кто приближался к нему на десять шагов; Моррис куда-то исчез, и его никак не могли найти, а Герхард и Ричардс пытались заказать телефонный разговор, чтобы проверить прогноз на другом компьютере, но все линии были заняты.
Беспорядок был полнейший: пепельницы, доверху набитые окурками, скомканные бумажные стаканчики из-под кофе и огрызки бутербродов на полу, мятые куртки и халаты на стульях. Телефоны звонили не умолкая: едва кто-нибудь вешал трубку, как тут же раздавался звонок.
Дженет Росс сидела с Андерсом у себя в кабинете и проверяла описание внешности Бенсона в полицейском отчете. Несмотря на компьютерную обработку, описание было достаточно точным: мужчина, белый, волосы темные, глаза карие, рост 5 футов 8 дюймов, вес 140 фунтов, возраст 34 года. Особые приметы — парик и забинтованная шея. Предположительно вооружен пистолетом.
Причины преступления: предполагаемое психическое заболевание.
Дженет вздохнула.
— Он не вполне укладывается в ваши компьютерные категории.
— В них никто не укладывается, — сказал Андерс. — Остается надеяться, что описание достаточно точное, чтобы его можно было опознать. Кроме того, мы размножили его фотографию и разослали по городу. Это должно помочь.
— А что мы будем делать сейчас?
— Ждать, — сказал Андерс. — Если только вы не догадаетесь, где он может прятаться.
Дженет покачала головой.
— Тогда будем ждать, — повторил Андерс.
12
В этом помещении с низким потолком стены были выложены белым кафелем. Плафоны дневного света ярко сияли над шестью столами из нержавеющей стали, снабженными стоками. Пять столов были пусты, на шестом лежало тело Анджелы Блэк. Два прозектора производили вскрытие, а Моррис, наклонившись над столом, следил за ними.
Как хирург, Моррис много раз присутствовал на вскрытиях, но они были совсем другими. На этот раз прозекторы перед тем, как начать вскрытие, почти полчаса изучали внешний вид трупаи снимали его. Особое внимание они обращали на края ран, на «осаднение кожи», как они выразились. «Это означает, что раны были нанесены тупым орудием», — объяснил один из них. Оно не рассекло кожу, а натянуло ее и прорвало. Затем орудие вошло в тело, но ссадина оказалась шире самой раны. В нескольких местах в раны вдавились волосы — еще одно подтверждение того, что нанесены раны тупым предметом.
— Но каким именно? — спросил Моррис.
— Пока определить это невозможно, — ответили они. — Прежде необходимо исследовать раневой канал, определить его глубину.
Сделать это было не так просто: форма раны из-за эластичности кожи менялась, подлежащие ткани сдвигаются как до наступления смерти, так и после. Такое исследование требовало много времени. Моррис устал, у него болели глаза, и через некоторое время оп вышел из секционной в криминалистическую лабораторию, где на большом столе было разложено содержимое сумочки убитой.
В лаборатории работало три человека: один называл предмет, другой записывал его в формуляр, третий прикреплял ярлык. Все было обычным и простым — губная помада, пудреница, ключи от машины, кошелек, бумажные носовые платки, жевательная резинка, записная книжка, шариковая ручка, противозачаточные пилюли, тушь для ресниц, заколки. И две пачки спичек.
— Две пачки спичек, — говорил полицейский. — Обе со штампом отеля «Морской аэропорт».
Моррис вздохнул. Эта процедура была такой же медленной и тщательной, как и вскрытие. Неужели они думают, что так и правда можно что-нибудь узнать? Он почувствовал, что не в силах больше наблюдать за этой кропотливой работой. Такое стремление к решительным действиям, неумение терпеливо ждать Дженет Росс называла «болезнью хирургов». Моррис вспомнил, как на конференции НПИО, когда рассматривался кандидат на операцию третьей степени — женщина по фамилии Уорли, — он настаивал на операции, несмотря на то что положение осложнялось другими заболеваниями. Дженет Росс тогда засмеялась. «Сниженный эмоциональный контроль», — сказала она. В ту минуту Моррис готов был ее убить. И ему не стало легче, когда Эллис спокойно согласился с тем, что миссис Уорли — неподходящий кандидат для этой операции. Моррис почувствовал, что его предали, хотя Макферсон и сказал затем, что предложенную кандидатуру, по его мнению, отвергать сразу не следует — миссис Уорли можно занести в список и подвергнуть дальнейшему обследованию.
«Сниженный эмоциональный контроль, — подумал Моррис. — Черт бы ее побрал!»
— «Морской аэропорт»? — переспросил полицейский. — Отель, в котором все стюардессы останавливаются?
— Не знаю, — ответил другой.
Моррис пропустил их слова мимо ушей. Он протер глаза и решил выпить чашку кофе. Он не спал уже тридцать шесть часов и знал, что долго не выдержит.
В поисках автомата с кофе он поднялся по лестнице. Ведь где-нибудь должен быть кофе! Даже полицейские пьют кофе. Его пьют все. И вдруг Моррис, вздрогнув, остановился.
Он уже слышал о «Морском аэропорте».
Именно там Бенсон был арестован в первый раз по подозрению в избиении механика. При отеле был бар, где это и случилось. Да, да, именно там!
Моррис взглянул на часы и пошел на стоянку автомашин. Если поторопиться, то он успеет добраться до аэропорта до часа «пик».
Над головой с ревом пронесся идущий на посадку реактивный самолет. Моррис свернул с автострады на улицу, ведущую к аэропорту. По сторонам мелькали бары, мотели, станции автопроката. По радио передавали объявление:
— На автостраде Сан-Диего в результате дорожного происшествия грузовик перегородил три северных ряда. Компьютерный прогноз скорости движения двенадцать миль в час. На автостраде Сан-Бернандино к югу от поворота на Экстер встала машина. Компьютерный прогноз скорости — тридцать одна миля в час…
Моррис снова задумался о Бенсоне. Может быть, компьютеры и правда подчиняют себе мир? Ему вспомнился забавный низенький англичанин, который читал в клинике лекцию и заявил, что скоро можно будет оперировать на расстоянии — хирург, находясь даже в другом полушарии, будет управлять специальным роботом при помощи сигналов, передаваемых через спутник. Это казалось нелепостью, и все-таки его коллеги — хирурги явно встревожились.
— На автостраде Вентура к западу от Хэскелла столкновение двух машин замедлило движение. Компьютерный прогноз: восемнадцать миль в час.
Моррис обнаружил, что очень внимательно слушает дорожные сообщения. Как бы то ни было, а жители Лос-Анджелеса не могли обходиться без этой передачи. Сообщения о положении на шоссе регистрировались сознанием так же машинально, как в других городах — сообщения о погоде.
Как хирург, Моррис много раз присутствовал на вскрытиях, но они были совсем другими. На этот раз прозекторы перед тем, как начать вскрытие, почти полчаса изучали внешний вид трупаи снимали его. Особое внимание они обращали на края ран, на «осаднение кожи», как они выразились. «Это означает, что раны были нанесены тупым орудием», — объяснил один из них. Оно не рассекло кожу, а натянуло ее и прорвало. Затем орудие вошло в тело, но ссадина оказалась шире самой раны. В нескольких местах в раны вдавились волосы — еще одно подтверждение того, что нанесены раны тупым предметом.
— Но каким именно? — спросил Моррис.
— Пока определить это невозможно, — ответили они. — Прежде необходимо исследовать раневой канал, определить его глубину.
Сделать это было не так просто: форма раны из-за эластичности кожи менялась, подлежащие ткани сдвигаются как до наступления смерти, так и после. Такое исследование требовало много времени. Моррис устал, у него болели глаза, и через некоторое время оп вышел из секционной в криминалистическую лабораторию, где на большом столе было разложено содержимое сумочки убитой.
В лаборатории работало три человека: один называл предмет, другой записывал его в формуляр, третий прикреплял ярлык. Все было обычным и простым — губная помада, пудреница, ключи от машины, кошелек, бумажные носовые платки, жевательная резинка, записная книжка, шариковая ручка, противозачаточные пилюли, тушь для ресниц, заколки. И две пачки спичек.
— Две пачки спичек, — говорил полицейский. — Обе со штампом отеля «Морской аэропорт».
Моррис вздохнул. Эта процедура была такой же медленной и тщательной, как и вскрытие. Неужели они думают, что так и правда можно что-нибудь узнать? Он почувствовал, что не в силах больше наблюдать за этой кропотливой работой. Такое стремление к решительным действиям, неумение терпеливо ждать Дженет Росс называла «болезнью хирургов». Моррис вспомнил, как на конференции НПИО, когда рассматривался кандидат на операцию третьей степени — женщина по фамилии Уорли, — он настаивал на операции, несмотря на то что положение осложнялось другими заболеваниями. Дженет Росс тогда засмеялась. «Сниженный эмоциональный контроль», — сказала она. В ту минуту Моррис готов был ее убить. И ему не стало легче, когда Эллис спокойно согласился с тем, что миссис Уорли — неподходящий кандидат для этой операции. Моррис почувствовал, что его предали, хотя Макферсон и сказал затем, что предложенную кандидатуру, по его мнению, отвергать сразу не следует — миссис Уорли можно занести в список и подвергнуть дальнейшему обследованию.
«Сниженный эмоциональный контроль, — подумал Моррис. — Черт бы ее побрал!»
— «Морской аэропорт»? — переспросил полицейский. — Отель, в котором все стюардессы останавливаются?
— Не знаю, — ответил другой.
Моррис пропустил их слова мимо ушей. Он протер глаза и решил выпить чашку кофе. Он не спал уже тридцать шесть часов и знал, что долго не выдержит.
В поисках автомата с кофе он поднялся по лестнице. Ведь где-нибудь должен быть кофе! Даже полицейские пьют кофе. Его пьют все. И вдруг Моррис, вздрогнув, остановился.
Он уже слышал о «Морском аэропорте».
Именно там Бенсон был арестован в первый раз по подозрению в избиении механика. При отеле был бар, где это и случилось. Да, да, именно там!
Моррис взглянул на часы и пошел на стоянку автомашин. Если поторопиться, то он успеет добраться до аэропорта до часа «пик».
Над головой с ревом пронесся идущий на посадку реактивный самолет. Моррис свернул с автострады на улицу, ведущую к аэропорту. По сторонам мелькали бары, мотели, станции автопроката. По радио передавали объявление:
— На автостраде Сан-Диего в результате дорожного происшествия грузовик перегородил три северных ряда. Компьютерный прогноз скорости движения двенадцать миль в час. На автостраде Сан-Бернандино к югу от поворота на Экстер встала машина. Компьютерный прогноз скорости — тридцать одна миля в час…
Моррис снова задумался о Бенсоне. Может быть, компьютеры и правда подчиняют себе мир? Ему вспомнился забавный низенький англичанин, который читал в клинике лекцию и заявил, что скоро можно будет оперировать на расстоянии — хирург, находясь даже в другом полушарии, будет управлять специальным роботом при помощи сигналов, передаваемых через спутник. Это казалось нелепостью, и все-таки его коллеги — хирурги явно встревожились.
— На автостраде Вентура к западу от Хэскелла столкновение двух машин замедлило движение. Компьютерный прогноз: восемнадцать миль в час.
Моррис обнаружил, что очень внимательно слушает дорожные сообщения. Как бы то ни было, а жители Лос-Анджелеса не могли обходиться без этой передачи. Сообщения о положении на шоссе регистрировались сознанием так же машинально, как в других городах — сообщения о погоде.