— Вполне, — сказал Макферсон. — Когда это было сделано?
— Сегодня.
Макферсон вздохнул.
— Не желаете сдаваться без боя?
Вместо ответа Дженет нажала кнопку, и на экране появился еще один горб, значительно ниже первого.
— Вот результаты предыдущей проверки.
— В этой системе крутизна показывает…
— …психологические отклонения.
— Да, картина заметно более четкая, — сказал Макферсон. — Заметно более четкая, чем даже месяц назад.
— Вот именно, — сказала Дженет.
— Но, может быть, он как-то подтасовывает результаты?
Дженет покачала головой и один за другим включила результаты четырех предыдущих тестов. Тенденция была очевидна: с каждым тестом горб становился выше и круче.
— Ну что ж, — сказал Макферсон, — ему, несомненно, становится хуже. Насколько я понял, вы попрежнему убеждены, что его не следует оперировать.
— Даже больше, чем прежде. У него бесспорно психоз, и если вы вживите в его голову…
— Я знаю, — быстро проговорил Макферсон. — Я знаю, что вы хотите сказать.
— …он решит, что его превратили в машину.
Макферсон повернулся к Эллису.
— Как вам кажется, можно опять сбить обострение торазином?
Торазин был сильнодействующим транквилизатором. У некоторых психопатических больных он нормализовал мышление.
— Попробовать стоит.
Макферсон кивнул.
— Я тоже так думаю. А вы, Дженет?
Дженет смотрела на экран и ничего не ответила. Такие тесты всегда вызывали у нее удивление. Эти горбы были абстракцией, математическим выражением эмоционального состояния, а вовсе не конкретными отличительными признаками данного человека, как, например, пальцы на руках или ногах, рост и вес.
— А что вы думаете, Дженет? — повторил Макферсон.
— Я думаю, что вы оба твердо решили оперировать.
— А вы по-прежпему этого не одобряете?
— Я не «не одобряю». Я считаю, что Бенсона оперировать неразумно.
— А если дать ему торазин? — не отступал Макферсон.
— Это риск.
— Неоправданный риск?
— Возможно, и оправданный, но все-таки риск.
Макферсон кивнул и повернулся к Эллису.
— Вы все еще хотите его оперировать?
— Да, — негромко, но твердо сказал Эллис, не отводя глаз от экрана. — Я все еще хочу его оперировать.
Как и всегда, играя в теннис на корте в клинике, Моррис испытывал странное чувство. Смыкающиеся вокруг высокие корпуса, казалось, укоряли его, словно он был в чем-то виноват перед этим рядом безмолвных окон, перед всеми больными, которые не могли играть в теннис. И удары мяча, вернее их беззвучность. Возле клиники проходила автострада, и незатихающии однообразный шум проносящихся мимо машин полностью заглушал успокаивающее «чоп-чоп» теннисных мячей.
Уже смеркалось, и Моррис не мог следить за мячом, который теперь возникал на его половине поля словно ниоткуда. Однако Келсо это мешало гораздо меньше. Моррис часто шутил, что Келсо специально ест морковь, но как бы то ни было, играть с Келсо по вечерам было тяжело для самолюбия Морриса. Темнота помогала Келсо, а Моррис не любил проигрывать.
Он давно знал за собой эту черту, и она его не тревожила. Да, он был самолюбив в играх, самолюбив в работе, самолюбив в отношениях с женщинами. Дженет Росс не раз говорила ему об этом, а потом, как это водится у психиатров, переводила разговор на другое. Морриса это не трогало. Да, он самолюбив, и пусть самолюбие подразумевает неуверенность в себе, потребность в самоутверждении, комплекс неполноценности — ему это все равно. Соревнуясь с другими, он получал удовольствие, победа приносила ему удовлетворение. А до сих пор он чаще выигрывал, чем проигрывал.
И в НПИО он пошел отчасти потому, что работа тут означала решение сложнейших задач и открывала широчайшие возможности. Втайне Моррис твердо рассчитывал стать профессором еще до сорока лет. До сих пор его карьера была быстрой и блестящей — недаром Эллис взял его к себе, — и Моррис не сомневался в своих дальнейших успехах. Совсем неплохо, если твое имя будет связано с одним из поворотных моментов в истории практической хирургии.
В общем настроение у Морриса было отличным, и полчаса он играл с полной отдачей сил, а потом устал. К тому же сумерки сгустились, и он помахал Келсо (бесполезно пытаться перекричать шум автострады), что пора кончать. Они встретились у сетки и обменялись рукопожатием. Моррис совсем успокоился, заметив, что Келсо весь в поту.
— Хорошо поиграли, — сказал Келсо. — Завтра в то же время?
— Не знаю, — сказал Моррис.
Келсо сначала не понял, а затем воскликнул:
— Ах, да! У вас ведь завтра большой день!
— Да, — кивнул Моррис. «Черт, неужели и педиатры уже знают?» На мгновение Моррис почувствовал то, что должен был чувствовать сейчас Эллис, — томительное, неясное напряжение, рожденное сознанием, что за операцией следит вся клиника.
— Ну, желаю удачи, — сказал Келсо.
Когда они шли к дверям клиники, Моррис заметил одинокую фигуру Эллиса, который, слегка прихрамывая, пересек стоянку, сел в машину и поехал домой.
ВЖИВЛЕНИЕ ЭЛЕКТРОДОВ
1
— Сегодня.
Макферсон вздохнул.
— Не желаете сдаваться без боя?
Вместо ответа Дженет нажала кнопку, и на экране появился еще один горб, значительно ниже первого.
— Вот результаты предыдущей проверки.
— В этой системе крутизна показывает…
— …психологические отклонения.
— Да, картина заметно более четкая, — сказал Макферсон. — Заметно более четкая, чем даже месяц назад.
— Вот именно, — сказала Дженет.
— Но, может быть, он как-то подтасовывает результаты?
Дженет покачала головой и один за другим включила результаты четырех предыдущих тестов. Тенденция была очевидна: с каждым тестом горб становился выше и круче.
— Ну что ж, — сказал Макферсон, — ему, несомненно, становится хуже. Насколько я понял, вы попрежнему убеждены, что его не следует оперировать.
— Даже больше, чем прежде. У него бесспорно психоз, и если вы вживите в его голову…
— Я знаю, — быстро проговорил Макферсон. — Я знаю, что вы хотите сказать.
— …он решит, что его превратили в машину.
Макферсон повернулся к Эллису.
— Как вам кажется, можно опять сбить обострение торазином?
Торазин был сильнодействующим транквилизатором. У некоторых психопатических больных он нормализовал мышление.
— Попробовать стоит.
Макферсон кивнул.
— Я тоже так думаю. А вы, Дженет?
Дженет смотрела на экран и ничего не ответила. Такие тесты всегда вызывали у нее удивление. Эти горбы были абстракцией, математическим выражением эмоционального состояния, а вовсе не конкретными отличительными признаками данного человека, как, например, пальцы на руках или ногах, рост и вес.
— А что вы думаете, Дженет? — повторил Макферсон.
— Я думаю, что вы оба твердо решили оперировать.
— А вы по-прежпему этого не одобряете?
— Я не «не одобряю». Я считаю, что Бенсона оперировать неразумно.
— А если дать ему торазин? — не отступал Макферсон.
— Это риск.
— Неоправданный риск?
— Возможно, и оправданный, но все-таки риск.
Макферсон кивнул и повернулся к Эллису.
— Вы все еще хотите его оперировать?
— Да, — негромко, но твердо сказал Эллис, не отводя глаз от экрана. — Я все еще хочу его оперировать.
Как и всегда, играя в теннис на корте в клинике, Моррис испытывал странное чувство. Смыкающиеся вокруг высокие корпуса, казалось, укоряли его, словно он был в чем-то виноват перед этим рядом безмолвных окон, перед всеми больными, которые не могли играть в теннис. И удары мяча, вернее их беззвучность. Возле клиники проходила автострада, и незатихающии однообразный шум проносящихся мимо машин полностью заглушал успокаивающее «чоп-чоп» теннисных мячей.
Уже смеркалось, и Моррис не мог следить за мячом, который теперь возникал на его половине поля словно ниоткуда. Однако Келсо это мешало гораздо меньше. Моррис часто шутил, что Келсо специально ест морковь, но как бы то ни было, играть с Келсо по вечерам было тяжело для самолюбия Морриса. Темнота помогала Келсо, а Моррис не любил проигрывать.
Он давно знал за собой эту черту, и она его не тревожила. Да, он был самолюбив в играх, самолюбив в работе, самолюбив в отношениях с женщинами. Дженет Росс не раз говорила ему об этом, а потом, как это водится у психиатров, переводила разговор на другое. Морриса это не трогало. Да, он самолюбив, и пусть самолюбие подразумевает неуверенность в себе, потребность в самоутверждении, комплекс неполноценности — ему это все равно. Соревнуясь с другими, он получал удовольствие, победа приносила ему удовлетворение. А до сих пор он чаще выигрывал, чем проигрывал.
И в НПИО он пошел отчасти потому, что работа тут означала решение сложнейших задач и открывала широчайшие возможности. Втайне Моррис твердо рассчитывал стать профессором еще до сорока лет. До сих пор его карьера была быстрой и блестящей — недаром Эллис взял его к себе, — и Моррис не сомневался в своих дальнейших успехах. Совсем неплохо, если твое имя будет связано с одним из поворотных моментов в истории практической хирургии.
В общем настроение у Морриса было отличным, и полчаса он играл с полной отдачей сил, а потом устал. К тому же сумерки сгустились, и он помахал Келсо (бесполезно пытаться перекричать шум автострады), что пора кончать. Они встретились у сетки и обменялись рукопожатием. Моррис совсем успокоился, заметив, что Келсо весь в поту.
— Хорошо поиграли, — сказал Келсо. — Завтра в то же время?
— Не знаю, — сказал Моррис.
Келсо сначала не понял, а затем воскликнул:
— Ах, да! У вас ведь завтра большой день!
— Да, — кивнул Моррис. «Черт, неужели и педиатры уже знают?» На мгновение Моррис почувствовал то, что должен был чувствовать сейчас Эллис, — томительное, неясное напряжение, рожденное сознанием, что за операцией следит вся клиника.
— Ну, желаю удачи, — сказал Келсо.
Когда они шли к дверям клиники, Моррис заметил одинокую фигуру Эллиса, который, слегка прихрамывая, пересек стоянку, сел в машину и поехал домой.
ВЖИВЛЕНИЕ ЭЛЕКТРОДОВ
1
Среда
10 марта 1971 года
В шесть часов утра на третьем хирургическом этаже Дженет Росс в светло-зеленом халате пила кофе с плюшкой. В ординаторской было много народу. Хотя операция официально начиналась в шесть, большинство задерживалось на пятнадцать-двадцать минут. Хирурги читали газеты, обсуждали биржевые новости, свои достижения в гольфе. Время от времени один из них вставал, шел на галерею и сверху заглядывал в свою операционную, проверяя, как идет подготовка к операции.
Дженет была единственной женщиной в ординаторской, и ее присутствие оказывало скрытое воздействие на чисто мужскую атмосферу, царившую там. Самой ей было неприятно ощущать, что из-за нее остальные говорят тише, держатся вежливее, избегают слишком смелых шуток и не позволяют себе выругаться. Ругательства ее не пугали, но вот чувствовать себя посторонней, даже лишней, она не желала. Ей казалось, что она всю жизнь была лишней. Ее отец, хирург, даже не трудился скрывать, как он был разочарован и рассержен, что у него родилась дочь, а не сын. Для сына в его жизни было готовое место: по субботам он брал бы мальчика в больницу, водил бы его по операционным. Что может быть лучше для сына? Но дочь — это нечто совсем ирое: существо, которое невозможно сочетать с существованием хирурга. И потому — лишнее…
Дженет обвела взглядом своих соседей и, чтобы как-то скрыть внутреннюю неловкость, подошла к телефону и набрала номер седьмого этажа.
— Говорит доктор Росс. Где сейчас мистер Бенсон?
— Его только что увезли с этажа.
— Когда именно?
— Минут пять назад.
Дженет повесила трубку и возвратилась к своему кофе. В ординаторскую вошел Эллис и помахал ей рукой.
— Операция задерживается на пять минут из-за компьютера, — сказал Эллис. — Они сейчас подсоединяют провода. Больного отправили?
— Пять минут назад.
— Вы видели Морриса?
— Еще нет.
— Пора бы ему пошевелиться.
Моррис спустился в лифте вместе с Бенсоном, который лежал на каталке, сестрой и одним из полицейских. Он сказал, повернувшись к полицейскому:
— Вам нельзя будет выйти с нами.
— Почему?
— Потому, что стерильный этаж.
— Так что же мне делать? — Полицейский был явно запуган. Все утро он держался покладисто и нерешительно. Процедура подготовки к операции ввергла его в состояние беспомощной растерянности.
— Вы можете вести наблюдение с галереи для зрителей на третьем этаже. Скажите дежурной сестре, что я разрешил.
Полицейский кивнул. Лифт остановился на втором этаже. Дверцы раскрылись. По коридору расхаживали люди в светло-зеленых хирургических халатах. Красная надпись строго предупреждала: СТЕРИЛЬНАЯ ЗОНА. ВХОД БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН.
Моррис с помощью сестры выкатил Бенсона из лифта. Полицейский нервно следил за ними. Потом он нажал на кнопку третьего этажа, и двери лифта сомкнулись.
Моррис шел рядом с Бенсоном по коридору. Внезапно Бенсон сказал:
— Я же не сплю!
— Конечно.
— Но я не хочу не спать.
Моррис терпеливо кивнул. Полчаса назад Бенсону сделали уколы. Скоро они начнут действовать и он погрузится в дремоту.
— Вы чувствуете сухость во рту?
— Да.
Значит, начал действовать атропин.
— Все будет хорошо, — сказал Моррис.
Моррис ни разу в жизни не оперировался. На его счету были сотни операций, но сам он никогда не перенес ни одной. В последнее время ему иногда хотелось представить себе, каково это — лежать на операционном столе, и, хотя прямо он никогда бы в этом не признался, его томило подозрение, что ответ может быть только один: ужасно.
— Все будет хорошо, — повторил Моррис и похлопал Бенсона по плечу.
Но Бенсон только посмотрел на Морриса и, пока его везли по коридору в операционную № 9, не отводил взгляда от его лица.
Операционная "№ 9, самая больртая операционная в клинике, была вся заставлена электронной аппаратурой. И хотя площадь ее равнялась почти ста метрам, когда работала операционная бригада — двенадцать человек, — там становилось тесно. Но сейчас только две операционные сестры суетились на небольшом открытом пространстве с серым кафельным полом. Они устанавливали стерильные столы вокруг операционного кресла.
В операционной № 9 не было операционного стола. Его заменяло мягкое кресло с прямой спинкой, похожее на зубоврачебное. Дженет Росс смотрела на сестер через стекло двери, отделявшей операционную от помещения, где мыли руки и надевали стерильную одежду. Эллис закончил стерилизацию рук и теперь вполголоса спрашивал, где запропастился этот сукин сын Моррис. Перед операцией Эллис не скупился на крепкие выражения. Кроме того, он очень нервничал, хотя, по-видимому, думал, что этого никто не замечает. Дженет несколько раз присутствовала при том, как он оперировал животных, и отлично запомнила весь ритуал: внутреннее напряжение и площадная брань перед началом операции и глубочайшее спокойствие до ее конца.
Эллис завернул локтем краны и, пятясь, вошел в операционную так, чтобы не задеть руками за дверь. Сестра подала ему полотенце. Вытирая руки, Эллис посмотрел на Дзденет, а затем вверх, на застекленную галерею. Дженет не сомневалась, что на галерее уже собралась толпа желающих посмотреть на операцию.
Пришел Моррис и начал мыть руки.
— Эллис интересовался, куда вы пропали, — сказала Дженет.
— Был гидом при пациенте.
Вошла сестра и спросила:
— Доктор Росс, из радиационной лаборатории принесли батарейку для доктора Эллиса. Она ему нужна?
— Да, если она заряжена.
— Сейчас спрошу, — сказала сестра. Она исчезла, потом снова просунула голову в дверь: — Он говорит, что батарейка заряжена и готова к употреблению, но если ваша аппаратура не экранирована, могут быть неприятности.
Дженет знала, что аппаратура операционной была экранирована еще неделю назад. Радиация от плутониевой батарейки была невелика — она даже не вуалировала рентгеновской пластинки, — но могла сказаться на чувствительности аппаратуры. Для людей, разумеется, опасности не было никакой.
— Тут все заэкранировано, — сказала Дженет. — Попросите его принести батарейку в операционную.
Она повернулась к Моррису.
— Как Бенсон?
— Нервничает.
— Это естественно, — сказала Дженет.
Глаза Морриса над марлевой маской взглянули на нее вопросительно. Она отряхнула с рук капельки воды и спиной попятилась в операционную. Человек из радиационной лаборатории вкатывал туда поднос со свинцовой коробочкой, в которой помещалась батарейка. Надпись на коробочке гласила: ОПАСНО! РАДИАЦИЯ. О том же предупреждал и оранжевый трилистник. Это было даже смешно — ведь батарейка никакой опасности не представляла.
Операционная сестра помогла Эллису надеть халат. Затем он засунул руки в резиновые перчатки.
— Она стерилизована? — спросил он человека, привезшего батарейку.
— Сэр?
— Батарейку стерилизовали?
— Не знаю, сэр.
— Тогда отдайте ее одной иа сестер, чтобы она обработала ее в автоклаве. Батарейка должна быть стерильной.
Дженет вытерла руки и поежилась. В операционной было довольно холодно; Подобно большинству хирургов, Элдис предпочитал оперировать в холодном помещении — даже слишком холодном для больного. Но, как часто говорил Эллис, «если мне хорошо, хорошо и моему пациенту».
Эллис отошел к просмотровому прибору, в который сестра, не мывшая рук, закладывала рентгеновские снимки пациента. Эллис внимательно их рассматривал, как будто видел в первый, а не в десятый раз. Это были вполне нормальные снимки черепной коробки. В желудочки был накачан воздух, и рожки вышли темными и четкими.
Один за другим в операционную входили остальные члены операционной бригады. Всего их было двенадцать: четыре операционные сестры, один санитар, Эллис, два ассистирующих хирурга, в том числе Моррис, два техника-электронщика, программист и анестезиолог, который находился рядом с Бенсоном.
Не отрывая глаз от приборной панели, один из техников сказал;
— Можно начинать, доктор.
— Я думаю, подождем больного, — сухо ответил Эллис, и в операционной раздались смешки.
Дженет обвела взглядом семь телевизионных экранов. Они были разной величины и размещались с учетом их важности для хирурга. Самый маленький показывал операцию крупным планом. В настоящий момент на нем мерцало пустое операционное кресло, снимаемое сверху.
Другой телевизор, установленный ближе к хирургу, демонстрировал электроэнцефалограмму (ЭЭГ). Он еще не был подключен, и по экрану бежали шестнадцать прямых белых линий. Возле находился большой экран, передающий основные показатели состояния больного во время операции: электрокардиограмму, периферическое артериальное давление, дыхание, сердечный выброс, центральное венозное давление, температуру в прямой кишке. Как и на экране ЭЭГ, сейчас по нему тянулись только прямые линии.
На двух других экранах не было никакого изображения. Во время операции они показывали черно-белые рентгенограммы.
Наконец, два цветных экрана демонстрировали выход лимбической программы компьютера. Программа демонстрировалась без уточненных координат. На экране можно было видеть схему мозга в трех измерениях, в то время как координаты, генерируемые компьютером, мелькали внизу. Как всегда, Дженет почувствовала, что, кроме людей, в операционной находится еще кто-то. Она знала, что в течение операции это ощущение будет усугубляться.
Эллис кончил просматривать рентгеновские снимки и кинул взгляд вверх на стенные часы. Было уже девятнадцать минут седьмого, а анестезиолог все еще возился с Бенсоном в предоперационной. Эллис прошелся по комнате, обмениваясь двумя-тремя словами с каждым из присутствующих. Против обыкновения он держался очень дружески, и Дженет это удивило. Она взглянула на галерею для зрителей, увидела за ее стеклом директора клиники, а также заведующих отделами и перестала недоумевать.
В 6.21 Бенсона ввезли в операционную. Предварительные уколы уже оказали свое действие — он весь обмяк, веки у него слипались. Его голова была обернута зеленым полотенцем.
Под руководством Эллиса его сняли с каталки и усадили в кресло. Когда Бенсону на руки и на ноги накинули кожаные ремни, он как будто очнулся и широко открыл глаза.
— Это для того, чтобы вы случайно не упали с кресла, — невозмутимо сказал Эллис. — Мы не хотим, чтобы вы ушиблись.
— А-а, — пробормотал Бенсон и снова закрыл глаза.
Эллис кивнул сестрам, и они сняли стерильное полотенце с головы Бенсона. Обритая голова, как всегда, показалась Дженет очень маленькой и очень белой. Кожа была гладкой, только на левом виске виднелась легкая царапина, оставленная бритвой. На правой стороне синели метки, которые накануне поставил Эллис.
Бенсон откинулся на спинку кресла. Глаз он больше не открывал. Один из техников стал прикреплять датчики к его телу, смазывая нужные места электролитной пастой. Он быстро завершил свою работу, и теперь от Бенсона к аппаратуре протянулось множество разноцветных проводов.
Эплис взглянул на телевизионные экраны. Шестнадцать зубчатых линий змеились на экране ЭЭГ, удары сердца фиксировались, плавно поднималась и опускалась кривая дыхания, температура замерла на одном уровне. Техники вводили в компьютер предоперационные параметры. Контрольные величины были введены раньше. Во время операции компьютер будет через каждые пять секунд проверять показатели состояния больного и давать сигнал о любом отклонении от нормы.
— Пожалуйста, включите музыку, — сказал Эллис, и одна из операционных сестер вставила кассету в портативный магнитофон, стоявший в углу операционной. Негромко зазвучал концерт Баха. Эллис всегда оперировал под Баха. По его словам, он надеялся приобщиться если не к гениальности Баха, то хотя бы к его точности.
Скоро должна была начаться операция. Стенные часы показывали 6.29.14. Часы операционного времени по-прежнему бездействовали: 0.00.00.
С помощью сестры Дженет надела стерильный халат и перчатки. С перчатками у нее всегда случались конфузы. Она не так часто присутствовала на операциях, и когда теперь всунула руки в перчатки, то промахнупась — один палец перчатки оказался пустым, а два ее пальца растянули другой. Понять, как отнеслась к этому сестра, было трудно — только глаза ее блестели над маской. Хорошо хоть, что Эллис и остальные хирурги смотрят на Бенсона, а не на нее.
Дженет отошла в глубину операционной, старательно переступая черные толстые кабели, которые тянулись по полу во всех направлениях. В первой стадии операции она участия не принимала. Ей предстояло ждать, пока не установят стереотаксический аппарат и не определят координаты. У нее было достаточно времени, чтобы разместить пальцы в перчатке как полагается.
Собственно говоря, никакого толку от нее тут не было, но Макферсон настаивал, чтобы на операциях, кроме хирургов, присутствовали и другие члены отделения. Ему казалось, что это должно содействовать сплочению сотрудников. По крайней мере он так говорил.
Дженет смотрела, как Эллис и его ассистенты подготавливают Бенсона к операции, а затем стала следить за ними на телевизионном экране. Вся операция записывалась на видеомагнитофонную ленту для последующего анализа.
— Думаю, можно начинать, — сказал Эллис спокойно. — Иглу!
Анестезиолог за креслом ввел иглу между вторым и третьим поясничным позвонком Бенсона. Тот чуть вздрогнул и глухо охнул. Анестезиолог сказал:
— Прошел твердую мозговую оболочку. Сколько дать?
На приборной доске компьютера вспыхнуло: ОПЕРАЦИЯ НАЧАЛАСЬ. Автоматически включились часы операционного времени и начали отсчитывать секунды.
— Тридцать кубиков для начала, — сказал Эллис. — Рентген, пожалуйста.
Рентгеновские аппараты были установлены перед головой Бенсона, а также справа и слева от него.
С легким щелчком кассеты вошли в нужные гнезда. Эллис нажал ногой на кнопку, вделанную в пол, и на экране появились два черно-белых изображения черепа. Эллис смотрел на экраны, следя за тем, как воздух медленно наполнял желудочки мозга, оттеняя рожки.
Программист сидел за пультом компьютера, и его пальцы порхали по кнопкам. На экране компьютера появилась надпись:
ПНЕВМОГРАФ ВКЛЮЧЕН.
— Наденем-ка ему шляпу, — сказал Эллис.
На голову Бенсона надели стереотаксическую раму цилиндрической формы. Отверстия для сверла были установлены по меткам на черепе больного. Еще раз все проверив, Эллис ввел обезболивающее вещество в скальп. Затем он сделал надрез и отогнул в сторону кусочек кожи, обнажив белую поверхность черепа.
— Сверло, пожалуйста.
Двухмиллиметровым сверлом он просверлил первую из двух дырочек справа, потом установил стереотаксическую раму — «шляпу» — на голове больного и плотно прижал ее к черепу.
Дженет посмотрела на экран компьютера. Вспыхнули и тут же погасли показатели ритма сердца и кровяного давления — никаких отклонений от нормы. Скоро компьютеру, так же как и хирургу, предстояло перейти к более сложному этапу операции.
— Проверим положение, — сказал Эллис и, отступив на шаг, окинул критическим взглядом бритую голову Бенсона, которую венчала металлическая рама. К креслу подошел рентгенолог и сделал снимки.
Дженет помнила, что прежде действительно делались рентгеновские снимки и хирург определял положение электрода путем визуальнрго изучения. На это уходило много времени. При помощи циркуля, транспортира и линейки хирург наносил на снимок линии, а потом измерял их, по нескольку раз проверяя свои вычисления. Теперь же данные поступали прямо в компьютер, который производил необходимый анализ значительно быстрее и точнее.
Вся операционная бригада повернулась к экрану компьютера, на котором возникли изображения рентгеновских снимков и тотчас сменились схематическими рисунками. Компьютер вычислил положение стереотаксического аппарата, которое совпало с заданным. На экране вспыхнули оси координат и надпись:
ПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИЛЬНОЕ.
Эллис кивнул.
— Спасибо за консультацию, — сказал он без малейшего юмора и подошел к подносу с электродами.
Они теперь пользовались электродами Бриггса из нержавеющей, покрытой тефлоном стали. В прошлом им пришлось перепробовать почти все — золото, сплав платины и даже гибкие стальные стрейги, которые применялись в те дни, когда вживление производилось на глаз.
Старый визуальный способ вживления электродов был неуклюжим и громоздким. Хирург удалял большой участок кости черепа, обнажая мозг. Точки для вживления он находил на живой поверхности, после чего вводил электроды в мозговое вещество. Если электроды надо было вживить в глубокие отделы мозга, оперирующему подчас приходилось рассекать мозг скальпелем почти до самых желудочков и только тогда хирург мог поместить электроды куда следовало. Операция продолжалась очень долго и никогда не давала оптимальных результатов.
Электронные вычислительные машины все изменили. Они позволили хирургу точно устанавливать точку вживления в трех измерениях. Первоначально хирурги НПИО вместе с другими исследователями в этой области попытались найти соответствия между глубинными точками мозга и строением черепа. Измерения велись от глазной орбиты, мочки уха, стреловидного шва. Разумеется, из этого ничего не вышло — между формой черепной коробки и положением в ней мозга попросту нет постоянной зависимости. Определить положение нужной точки, находящейся в глубине головного мозга, можно только путем сопоставления с другими точками мозга — и логическими ориентирами оказались желудочки, то есть заполненные жидкостью пространства внутри головного мозга. По новой системе все точки определялись по отношению к желудочкам.
С применением компьютера отпала необходимость оголять поверхность мозга. Вместо этого в черепе больного просверливались дырочки и через них вводились электроды, а компьютер с помощью рентгеновских аппаратов следил, правильно ли они вживляются.
Эллис взял первый комплект электродов. С того места, где стояла Дженет, комплект походил на простой тоненький проводок. На самом же деле это был жгут из двадцати проводков с тефлоновой изоляцией — оголен был лишь последний миллиметр проводка. Проводки имели разную длину, а потому концы электродов в наборе, если на них посмотреть в лупу, напоминали миниатюрную лестницу.
Эллис проверил набор под большой лупой. Он попросил прибавить света и рассмотрел каждый контакт в отдельности. Потом отдал электроды сестре, чтобы она включила их в специальный аппарат. Они уже проверялись так десятки раз, но Эллис неизменно перепроверял все комплекты перед тем, как начать вживление. И у него всегда было наготове четыре стерильных комплекта, хотя для операции требовалось только два. Эллис был осторожен.
Наконец он решил, что все в порядке.
— Мы готовы к вживлению? — спросил он.
Все кивнули. Эллис вернулся к креслу и сказал:
— Проходим через твердую мозговую оболочку.
Хотя череп был уже просверлен, но оболочка, dara mater, под которой находится мозг и мозговая жидкость, оставалась пока нетронутой. Ассистент Эллиса длинной иглой проколол оболочку.
— Есть жидкость, — сказал он, и тоненькая струйка прозрачной жидкости просочилась из отверстия и скользнула по коже. Сестра стерла ее губкой.
Дженет не переставала удивляться тому, как природа защитила человеческий мозг. Конечно, и другие жизненно важные органы надежно защищены — легкие и сердце помещаются внутри костяной клетки ребер, печень и селезенка укрыты под краем ребер, почки окружены жиром и прикрыты толстыми мышцами нижней части спины. Все это — отличная защита, и тем не менее она не идет ни в какое сравнение с защитой центральной нервной системы, которую со всех сторон ограждает толстый слой кости. И это еще не все: под костью расположена твердая оболочка, а под ней — цереброспинальная жидкость, находящаяся под давлением, что обеспечивает мозгу идеальную защиту.
Макферсон как-то сравнил мозг человека с эмбрионом, плавающим в околоплодной жидкости. «Только ребенок выходит на свет, — сказал Макферсон, — а мозг навсегда остается в своем убежище».
— Вживляем, — сказал Эллис.
10 марта 1971 года
В шесть часов утра на третьем хирургическом этаже Дженет Росс в светло-зеленом халате пила кофе с плюшкой. В ординаторской было много народу. Хотя операция официально начиналась в шесть, большинство задерживалось на пятнадцать-двадцать минут. Хирурги читали газеты, обсуждали биржевые новости, свои достижения в гольфе. Время от времени один из них вставал, шел на галерею и сверху заглядывал в свою операционную, проверяя, как идет подготовка к операции.
Дженет была единственной женщиной в ординаторской, и ее присутствие оказывало скрытое воздействие на чисто мужскую атмосферу, царившую там. Самой ей было неприятно ощущать, что из-за нее остальные говорят тише, держатся вежливее, избегают слишком смелых шуток и не позволяют себе выругаться. Ругательства ее не пугали, но вот чувствовать себя посторонней, даже лишней, она не желала. Ей казалось, что она всю жизнь была лишней. Ее отец, хирург, даже не трудился скрывать, как он был разочарован и рассержен, что у него родилась дочь, а не сын. Для сына в его жизни было готовое место: по субботам он брал бы мальчика в больницу, водил бы его по операционным. Что может быть лучше для сына? Но дочь — это нечто совсем ирое: существо, которое невозможно сочетать с существованием хирурга. И потому — лишнее…
Дженет обвела взглядом своих соседей и, чтобы как-то скрыть внутреннюю неловкость, подошла к телефону и набрала номер седьмого этажа.
— Говорит доктор Росс. Где сейчас мистер Бенсон?
— Его только что увезли с этажа.
— Когда именно?
— Минут пять назад.
Дженет повесила трубку и возвратилась к своему кофе. В ординаторскую вошел Эллис и помахал ей рукой.
— Операция задерживается на пять минут из-за компьютера, — сказал Эллис. — Они сейчас подсоединяют провода. Больного отправили?
— Пять минут назад.
— Вы видели Морриса?
— Еще нет.
— Пора бы ему пошевелиться.
Моррис спустился в лифте вместе с Бенсоном, который лежал на каталке, сестрой и одним из полицейских. Он сказал, повернувшись к полицейскому:
— Вам нельзя будет выйти с нами.
— Почему?
— Потому, что стерильный этаж.
— Так что же мне делать? — Полицейский был явно запуган. Все утро он держался покладисто и нерешительно. Процедура подготовки к операции ввергла его в состояние беспомощной растерянности.
— Вы можете вести наблюдение с галереи для зрителей на третьем этаже. Скажите дежурной сестре, что я разрешил.
Полицейский кивнул. Лифт остановился на втором этаже. Дверцы раскрылись. По коридору расхаживали люди в светло-зеленых хирургических халатах. Красная надпись строго предупреждала: СТЕРИЛЬНАЯ ЗОНА. ВХОД БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН.
Моррис с помощью сестры выкатил Бенсона из лифта. Полицейский нервно следил за ними. Потом он нажал на кнопку третьего этажа, и двери лифта сомкнулись.
Моррис шел рядом с Бенсоном по коридору. Внезапно Бенсон сказал:
— Я же не сплю!
— Конечно.
— Но я не хочу не спать.
Моррис терпеливо кивнул. Полчаса назад Бенсону сделали уколы. Скоро они начнут действовать и он погрузится в дремоту.
— Вы чувствуете сухость во рту?
— Да.
Значит, начал действовать атропин.
— Все будет хорошо, — сказал Моррис.
Моррис ни разу в жизни не оперировался. На его счету были сотни операций, но сам он никогда не перенес ни одной. В последнее время ему иногда хотелось представить себе, каково это — лежать на операционном столе, и, хотя прямо он никогда бы в этом не признался, его томило подозрение, что ответ может быть только один: ужасно.
— Все будет хорошо, — повторил Моррис и похлопал Бенсона по плечу.
Но Бенсон только посмотрел на Морриса и, пока его везли по коридору в операционную № 9, не отводил взгляда от его лица.
Операционная "№ 9, самая больртая операционная в клинике, была вся заставлена электронной аппаратурой. И хотя площадь ее равнялась почти ста метрам, когда работала операционная бригада — двенадцать человек, — там становилось тесно. Но сейчас только две операционные сестры суетились на небольшом открытом пространстве с серым кафельным полом. Они устанавливали стерильные столы вокруг операционного кресла.
В операционной № 9 не было операционного стола. Его заменяло мягкое кресло с прямой спинкой, похожее на зубоврачебное. Дженет Росс смотрела на сестер через стекло двери, отделявшей операционную от помещения, где мыли руки и надевали стерильную одежду. Эллис закончил стерилизацию рук и теперь вполголоса спрашивал, где запропастился этот сукин сын Моррис. Перед операцией Эллис не скупился на крепкие выражения. Кроме того, он очень нервничал, хотя, по-видимому, думал, что этого никто не замечает. Дженет несколько раз присутствовала при том, как он оперировал животных, и отлично запомнила весь ритуал: внутреннее напряжение и площадная брань перед началом операции и глубочайшее спокойствие до ее конца.
Эллис завернул локтем краны и, пятясь, вошел в операционную так, чтобы не задеть руками за дверь. Сестра подала ему полотенце. Вытирая руки, Эллис посмотрел на Дзденет, а затем вверх, на застекленную галерею. Дженет не сомневалась, что на галерее уже собралась толпа желающих посмотреть на операцию.
Пришел Моррис и начал мыть руки.
— Эллис интересовался, куда вы пропали, — сказала Дженет.
— Был гидом при пациенте.
Вошла сестра и спросила:
— Доктор Росс, из радиационной лаборатории принесли батарейку для доктора Эллиса. Она ему нужна?
— Да, если она заряжена.
— Сейчас спрошу, — сказала сестра. Она исчезла, потом снова просунула голову в дверь: — Он говорит, что батарейка заряжена и готова к употреблению, но если ваша аппаратура не экранирована, могут быть неприятности.
Дженет знала, что аппаратура операционной была экранирована еще неделю назад. Радиация от плутониевой батарейки была невелика — она даже не вуалировала рентгеновской пластинки, — но могла сказаться на чувствительности аппаратуры. Для людей, разумеется, опасности не было никакой.
— Тут все заэкранировано, — сказала Дженет. — Попросите его принести батарейку в операционную.
Она повернулась к Моррису.
— Как Бенсон?
— Нервничает.
— Это естественно, — сказала Дженет.
Глаза Морриса над марлевой маской взглянули на нее вопросительно. Она отряхнула с рук капельки воды и спиной попятилась в операционную. Человек из радиационной лаборатории вкатывал туда поднос со свинцовой коробочкой, в которой помещалась батарейка. Надпись на коробочке гласила: ОПАСНО! РАДИАЦИЯ. О том же предупреждал и оранжевый трилистник. Это было даже смешно — ведь батарейка никакой опасности не представляла.
Операционная сестра помогла Эллису надеть халат. Затем он засунул руки в резиновые перчатки.
— Она стерилизована? — спросил он человека, привезшего батарейку.
— Сэр?
— Батарейку стерилизовали?
— Не знаю, сэр.
— Тогда отдайте ее одной иа сестер, чтобы она обработала ее в автоклаве. Батарейка должна быть стерильной.
Дженет вытерла руки и поежилась. В операционной было довольно холодно; Подобно большинству хирургов, Элдис предпочитал оперировать в холодном помещении — даже слишком холодном для больного. Но, как часто говорил Эллис, «если мне хорошо, хорошо и моему пациенту».
Эллис отошел к просмотровому прибору, в который сестра, не мывшая рук, закладывала рентгеновские снимки пациента. Эллис внимательно их рассматривал, как будто видел в первый, а не в десятый раз. Это были вполне нормальные снимки черепной коробки. В желудочки был накачан воздух, и рожки вышли темными и четкими.
Один за другим в операционную входили остальные члены операционной бригады. Всего их было двенадцать: четыре операционные сестры, один санитар, Эллис, два ассистирующих хирурга, в том числе Моррис, два техника-электронщика, программист и анестезиолог, который находился рядом с Бенсоном.
Не отрывая глаз от приборной панели, один из техников сказал;
— Можно начинать, доктор.
— Я думаю, подождем больного, — сухо ответил Эллис, и в операционной раздались смешки.
Дженет обвела взглядом семь телевизионных экранов. Они были разной величины и размещались с учетом их важности для хирурга. Самый маленький показывал операцию крупным планом. В настоящий момент на нем мерцало пустое операционное кресло, снимаемое сверху.
Другой телевизор, установленный ближе к хирургу, демонстрировал электроэнцефалограмму (ЭЭГ). Он еще не был подключен, и по экрану бежали шестнадцать прямых белых линий. Возле находился большой экран, передающий основные показатели состояния больного во время операции: электрокардиограмму, периферическое артериальное давление, дыхание, сердечный выброс, центральное венозное давление, температуру в прямой кишке. Как и на экране ЭЭГ, сейчас по нему тянулись только прямые линии.
На двух других экранах не было никакого изображения. Во время операции они показывали черно-белые рентгенограммы.
Наконец, два цветных экрана демонстрировали выход лимбической программы компьютера. Программа демонстрировалась без уточненных координат. На экране можно было видеть схему мозга в трех измерениях, в то время как координаты, генерируемые компьютером, мелькали внизу. Как всегда, Дженет почувствовала, что, кроме людей, в операционной находится еще кто-то. Она знала, что в течение операции это ощущение будет усугубляться.
Эллис кончил просматривать рентгеновские снимки и кинул взгляд вверх на стенные часы. Было уже девятнадцать минут седьмого, а анестезиолог все еще возился с Бенсоном в предоперационной. Эллис прошелся по комнате, обмениваясь двумя-тремя словами с каждым из присутствующих. Против обыкновения он держался очень дружески, и Дженет это удивило. Она взглянула на галерею для зрителей, увидела за ее стеклом директора клиники, а также заведующих отделами и перестала недоумевать.
В 6.21 Бенсона ввезли в операционную. Предварительные уколы уже оказали свое действие — он весь обмяк, веки у него слипались. Его голова была обернута зеленым полотенцем.
Под руководством Эллиса его сняли с каталки и усадили в кресло. Когда Бенсону на руки и на ноги накинули кожаные ремни, он как будто очнулся и широко открыл глаза.
— Это для того, чтобы вы случайно не упали с кресла, — невозмутимо сказал Эллис. — Мы не хотим, чтобы вы ушиблись.
— А-а, — пробормотал Бенсон и снова закрыл глаза.
Эллис кивнул сестрам, и они сняли стерильное полотенце с головы Бенсона. Обритая голова, как всегда, показалась Дженет очень маленькой и очень белой. Кожа была гладкой, только на левом виске виднелась легкая царапина, оставленная бритвой. На правой стороне синели метки, которые накануне поставил Эллис.
Бенсон откинулся на спинку кресла. Глаз он больше не открывал. Один из техников стал прикреплять датчики к его телу, смазывая нужные места электролитной пастой. Он быстро завершил свою работу, и теперь от Бенсона к аппаратуре протянулось множество разноцветных проводов.
Эплис взглянул на телевизионные экраны. Шестнадцать зубчатых линий змеились на экране ЭЭГ, удары сердца фиксировались, плавно поднималась и опускалась кривая дыхания, температура замерла на одном уровне. Техники вводили в компьютер предоперационные параметры. Контрольные величины были введены раньше. Во время операции компьютер будет через каждые пять секунд проверять показатели состояния больного и давать сигнал о любом отклонении от нормы.
— Пожалуйста, включите музыку, — сказал Эллис, и одна из операционных сестер вставила кассету в портативный магнитофон, стоявший в углу операционной. Негромко зазвучал концерт Баха. Эллис всегда оперировал под Баха. По его словам, он надеялся приобщиться если не к гениальности Баха, то хотя бы к его точности.
Скоро должна была начаться операция. Стенные часы показывали 6.29.14. Часы операционного времени по-прежнему бездействовали: 0.00.00.
С помощью сестры Дженет надела стерильный халат и перчатки. С перчатками у нее всегда случались конфузы. Она не так часто присутствовала на операциях, и когда теперь всунула руки в перчатки, то промахнупась — один палец перчатки оказался пустым, а два ее пальца растянули другой. Понять, как отнеслась к этому сестра, было трудно — только глаза ее блестели над маской. Хорошо хоть, что Эллис и остальные хирурги смотрят на Бенсона, а не на нее.
Дженет отошла в глубину операционной, старательно переступая черные толстые кабели, которые тянулись по полу во всех направлениях. В первой стадии операции она участия не принимала. Ей предстояло ждать, пока не установят стереотаксический аппарат и не определят координаты. У нее было достаточно времени, чтобы разместить пальцы в перчатке как полагается.
Собственно говоря, никакого толку от нее тут не было, но Макферсон настаивал, чтобы на операциях, кроме хирургов, присутствовали и другие члены отделения. Ему казалось, что это должно содействовать сплочению сотрудников. По крайней мере он так говорил.
Дженет смотрела, как Эллис и его ассистенты подготавливают Бенсона к операции, а затем стала следить за ними на телевизионном экране. Вся операция записывалась на видеомагнитофонную ленту для последующего анализа.
— Думаю, можно начинать, — сказал Эллис спокойно. — Иглу!
Анестезиолог за креслом ввел иглу между вторым и третьим поясничным позвонком Бенсона. Тот чуть вздрогнул и глухо охнул. Анестезиолог сказал:
— Прошел твердую мозговую оболочку. Сколько дать?
На приборной доске компьютера вспыхнуло: ОПЕРАЦИЯ НАЧАЛАСЬ. Автоматически включились часы операционного времени и начали отсчитывать секунды.
— Тридцать кубиков для начала, — сказал Эллис. — Рентген, пожалуйста.
Рентгеновские аппараты были установлены перед головой Бенсона, а также справа и слева от него.
С легким щелчком кассеты вошли в нужные гнезда. Эллис нажал ногой на кнопку, вделанную в пол, и на экране появились два черно-белых изображения черепа. Эллис смотрел на экраны, следя за тем, как воздух медленно наполнял желудочки мозга, оттеняя рожки.
Программист сидел за пультом компьютера, и его пальцы порхали по кнопкам. На экране компьютера появилась надпись:
ПНЕВМОГРАФ ВКЛЮЧЕН.
— Наденем-ка ему шляпу, — сказал Эллис.
На голову Бенсона надели стереотаксическую раму цилиндрической формы. Отверстия для сверла были установлены по меткам на черепе больного. Еще раз все проверив, Эллис ввел обезболивающее вещество в скальп. Затем он сделал надрез и отогнул в сторону кусочек кожи, обнажив белую поверхность черепа.
— Сверло, пожалуйста.
Двухмиллиметровым сверлом он просверлил первую из двух дырочек справа, потом установил стереотаксическую раму — «шляпу» — на голове больного и плотно прижал ее к черепу.
Дженет посмотрела на экран компьютера. Вспыхнули и тут же погасли показатели ритма сердца и кровяного давления — никаких отклонений от нормы. Скоро компьютеру, так же как и хирургу, предстояло перейти к более сложному этапу операции.
— Проверим положение, — сказал Эллис и, отступив на шаг, окинул критическим взглядом бритую голову Бенсона, которую венчала металлическая рама. К креслу подошел рентгенолог и сделал снимки.
Дженет помнила, что прежде действительно делались рентгеновские снимки и хирург определял положение электрода путем визуальнрго изучения. На это уходило много времени. При помощи циркуля, транспортира и линейки хирург наносил на снимок линии, а потом измерял их, по нескольку раз проверяя свои вычисления. Теперь же данные поступали прямо в компьютер, который производил необходимый анализ значительно быстрее и точнее.
Вся операционная бригада повернулась к экрану компьютера, на котором возникли изображения рентгеновских снимков и тотчас сменились схематическими рисунками. Компьютер вычислил положение стереотаксического аппарата, которое совпало с заданным. На экране вспыхнули оси координат и надпись:
ПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИЛЬНОЕ.
Эллис кивнул.
— Спасибо за консультацию, — сказал он без малейшего юмора и подошел к подносу с электродами.
Они теперь пользовались электродами Бриггса из нержавеющей, покрытой тефлоном стали. В прошлом им пришлось перепробовать почти все — золото, сплав платины и даже гибкие стальные стрейги, которые применялись в те дни, когда вживление производилось на глаз.
Старый визуальный способ вживления электродов был неуклюжим и громоздким. Хирург удалял большой участок кости черепа, обнажая мозг. Точки для вживления он находил на живой поверхности, после чего вводил электроды в мозговое вещество. Если электроды надо было вживить в глубокие отделы мозга, оперирующему подчас приходилось рассекать мозг скальпелем почти до самых желудочков и только тогда хирург мог поместить электроды куда следовало. Операция продолжалась очень долго и никогда не давала оптимальных результатов.
Электронные вычислительные машины все изменили. Они позволили хирургу точно устанавливать точку вживления в трех измерениях. Первоначально хирурги НПИО вместе с другими исследователями в этой области попытались найти соответствия между глубинными точками мозга и строением черепа. Измерения велись от глазной орбиты, мочки уха, стреловидного шва. Разумеется, из этого ничего не вышло — между формой черепной коробки и положением в ней мозга попросту нет постоянной зависимости. Определить положение нужной точки, находящейся в глубине головного мозга, можно только путем сопоставления с другими точками мозга — и логическими ориентирами оказались желудочки, то есть заполненные жидкостью пространства внутри головного мозга. По новой системе все точки определялись по отношению к желудочкам.
С применением компьютера отпала необходимость оголять поверхность мозга. Вместо этого в черепе больного просверливались дырочки и через них вводились электроды, а компьютер с помощью рентгеновских аппаратов следил, правильно ли они вживляются.
Эллис взял первый комплект электродов. С того места, где стояла Дженет, комплект походил на простой тоненький проводок. На самом же деле это был жгут из двадцати проводков с тефлоновой изоляцией — оголен был лишь последний миллиметр проводка. Проводки имели разную длину, а потому концы электродов в наборе, если на них посмотреть в лупу, напоминали миниатюрную лестницу.
Эллис проверил набор под большой лупой. Он попросил прибавить света и рассмотрел каждый контакт в отдельности. Потом отдал электроды сестре, чтобы она включила их в специальный аппарат. Они уже проверялись так десятки раз, но Эллис неизменно перепроверял все комплекты перед тем, как начать вживление. И у него всегда было наготове четыре стерильных комплекта, хотя для операции требовалось только два. Эллис был осторожен.
Наконец он решил, что все в порядке.
— Мы готовы к вживлению? — спросил он.
Все кивнули. Эллис вернулся к креслу и сказал:
— Проходим через твердую мозговую оболочку.
Хотя череп был уже просверлен, но оболочка, dara mater, под которой находится мозг и мозговая жидкость, оставалась пока нетронутой. Ассистент Эллиса длинной иглой проколол оболочку.
— Есть жидкость, — сказал он, и тоненькая струйка прозрачной жидкости просочилась из отверстия и скользнула по коже. Сестра стерла ее губкой.
Дженет не переставала удивляться тому, как природа защитила человеческий мозг. Конечно, и другие жизненно важные органы надежно защищены — легкие и сердце помещаются внутри костяной клетки ребер, печень и селезенка укрыты под краем ребер, почки окружены жиром и прикрыты толстыми мышцами нижней части спины. Все это — отличная защита, и тем не менее она не идет ни в какое сравнение с защитой центральной нервной системы, которую со всех сторон ограждает толстый слой кости. И это еще не все: под костью расположена твердая оболочка, а под ней — цереброспинальная жидкость, находящаяся под давлением, что обеспечивает мозгу идеальную защиту.
Макферсон как-то сравнил мозг человека с эмбрионом, плавающим в околоплодной жидкости. «Только ребенок выходит на свет, — сказал Макферсон, — а мозг навсегда остается в своем убежище».
— Вживляем, — сказал Эллис.