Крэн Бетина. Идеальная любовница

   — Розалинда Леко, — вспомнил Гамильтон. — Давненько я о ней ничего не слышал, а ведь было время, когда о красавице Розалинде. слагали легенды. У них с герцогом, по-моему, есть даже общий ребенок.
   — Дочь? — быстро спросил Гладстон, сгорая от нетерпения.
   — Да, дочь. Только ее никто никогда не видел, а жаль. Если она в мать, то уж конечно прехорошенькая.
   — Дочь, — довольно повторил премьер-министр. — Дитя любви. Не удивительно, что она так боится огласки, — он прищурил глаза и желчно сказал: — Что ж, пришло время призвать герцога и ему подобных к ответу. Пусть пожинают то, что посеяли.
   Друзья вышли на улицу. Карета Гамильтона подъехала первой.
   — А вот и твой экипаж, дружище, — Гладстон похлопал его по плечу и, понизив голос, попросил: — Слушай, старина, сделай мне небольшое одолжение. Проследи за каретой Сэндборна и сообщи мне, куда он отвез девушку. Я буду ждать в своей резиденции.
   Гамильтон кивнул, и вскоре его карета скрылась за поворотом.
   Габриэлла еле досидела до конца представления. Ей все время казалось, что вот-вот явится Глад-стон с отрядом констеблей и публично обвинит Питера во всех смертных грехах.
   Занавес, наконец, опустился, и Питер, не говоря ни слова, вывел Габриэллу на улицу. Лишь в карете ее паника немного унялась, и она смогла рассуждать здраво. Габриэлла не сказала Питеру, что виделась с премьер-министром, все равно эта встреча ничего бы ему не дала. Однако странно, что они так заблуждаются в отношении друг друга. Питер проклинает Гладстона на чем свет стоит, да и тот о нем далеко не лучшего мнения. Ох, не надо ей вообще вмешиваться в их дела, пусть мужчины разбираются сами.
   Всю дорогу Питер молчал, только когда карета выехала на Итон-сквер, он взял ее руку в свою и серьезно сказал:
   — Мы больше никогда этого не сделаем.
   — Да, да, — согласилась Габриэлла. — Это было невыносимо. Они так пялились на меня.
   Питер был с ней абсолютно согласен. Его приятели вели себя в высшей степени неприлично. Они смотрели на Габриэллу словно голодные псы на кусок мяса. А эти заговорщицкие перемигивания и намеки! Нет, нет, будь он проклят, если еще хоть раз повезет Габриэллу в общественное место. Лучше уж провести три часа в компании Розалинды и ее товарок, чем терпеть эту пытку.
   До сегодняшнего дня Питер скептически относился к попыткам Габриэллы выбрать себе мужа из числа так называемых работяг. Однако нынешний вечер показал, что аристократы ведут себя подчас хуже пьяных сапожников. Вульгарный мельник из Рэдинга и тот оказался порядочнее джентльменов из высшего класса. Он, по крайней мере, отнесся к Габриэлле с должным уважением и не бросал на нее похотливые взгляды.
   В карете было темно, и Питер не мог видеть лица Габриэллы, но он знал, что сейчас оно печально. К сожалению, вечер прошел совсем не так, как они рассчитывали. Сегодня Питер понял, что среди его друзей нет ни одного достойного стать мужем Габриэллы, такой красивой, умной и такой… желанной. Да существует ли вообще человек, способный понять и оценить ее по достоинству?
   Мысли Питера все кружили и кружили по этому замкнутому кругу, который, постепенно сужаясь, наконец, сосредоточился в одной точке. Итог оказался пугающим: замужество не для Габриэллы Леко.
   Они подъехали к дому номер, 21 и карета остановилась. Питер проводил Габриэллу до порога, и когда дверь за ней захлопнулась, он уже точно знал, как ему следует поступить. Единственный выход из создавшегося положения — это, действительно, сделать ее своей любовницей.
   На следующий день Питер заехал за Габриэллой не в карете, как обычно, а верхом. Еще одну лошадь он вел на привязи. Они собирались отправиться на прогулку в Гайд-парк. Стояла чудесная погода, и верховая прогулка была как нельзя кстати.
   Питер выглядел очень элегантно: в черном сюртуке, бриджах и высоких сапогах он был просто неотразим. Габриэлла оделась ему под стать. Ее новый костюм для верховой езды еще не был готов, поэтому она втиснулась в прежний, который носила во Франции. Девушка привыкла к этому костюму, к тому же он очень ей шел. Зеленый приталенный жакет из кашемира, черная юбка и черная же шляпка, сделанная на манер мужского цилиндра, выгодно оттеняли ее белокурые волосы и глубокую синеву глаз.
   Габриэлла была неплохой наездницей и любила верховую езду. Сидя на лошади, она словно сливалась с этим сильным красивым животным, тягостные мысли уходили прочь, и девушка чувствовала себя поистине счастливой и свободной.
   Они выехали на Ротен Роу, которая в это время дня была совершенно пустынна, затем спустились к извилистому озеру, называемому Серпантином. По дороге их дважды останавливали приятели Питера: один — наследник крупного торгового предприятия, а другой — дипломат. Питер привычно представил Габриэллу, как свою кузину, оба джентльмена выразили надежду на продолжение знакомства. И один, и второй были приятными молодыми людьми, любезными и воспитанными, но, вежливо улыбаясь им, Габриэлла чувствовала в своем сердце какую-то странную пустоту. Перспектива прожить с одним из них бок о бок всю жизнь ее совсем не привлекала. Она сама не понимала, что с ней происходит, но эти знакомства почему-то нагнали на нее тоску, верховая прогулка больше не радовала, а настроение было испорчено на весь день.
   Питер видел, что Габриэлла подавлена, но его это скорее радовало, нежели огорчало. Если бы она отнеслась к его приятелям более благосклонно, это означало бы, что он ошибся в своих выводах. А так, что ж, значит, все верно, и его планы на сегодняшний вечер остаются прежними.
   Прокатившись вдоль озера, они выехали к церкви Святой Маргариты, на территорию Вестминстерского Аббатства. В пустом храме репетировал органист, и Питер, приложив палец к губам, повел Габриэллу вверх на хоры. Там он снял сюртук, расстелил его на одной из скамеек и попросил ее лечь на него. Габриэлла пришла в некоторое замешательство, но подчинилась. Питер растянулся на полу рядом с ней и, откинув голову назад, прикрыл глаза. Они молча слушали божественную музыку, а когда органист проиграл последний пассаж, Габриэлла осторожно спросила:
   — Почему ты привел меня сюда?
   Он подался вперед и, не глядя на нее, ответил:
   — Я всегда прихожу сюда, когда мне нужно подумать или хочется побыть одному. Я решил, что тебе тоже может понравиться эта музыка.
   — Значит, сейчас тебе нужно о чем-то подумать? — она печально посмотрела на него. — Это касается меня, да? Что случилось?
   — Ничего, все в порядке, — он попытался придать своим словам как можно большую убедительность. — Просто… боюсь, я вынужден просить тебя выполнить свою часть нашей сделки. Гладстон снова вернулся к своей непристойной деятельности, и мне нужны доказательства. Мне неприятно просить тебя об этом, Габриэлла, но я, действительно, нуждаюсь в твоей помощи.
   Она опустила глаза, моля Бога, чтобы ее тайна не вышла наружу. Ведь если Питер узнает, что она разговаривала с Глад стоном вчера вечером и ничего не сказала ему об их встрече, то подумает, что она предала его. Но это не так!
   — Когда старик выедет на свою очередную «прогулку», тебе нужно будет только попасться ему на глаза. Скорее всего, он снова захочет побеседовать с тобой на нравоучительные темы, и тогда ты привезешь его в ресторан, где я буду вас ждать, — он сжал ее руку. — Верь мне, Габриэлла, я не дам тебя в обиду.
   Габриэлла не знала, что ему на это ответить. Питер, похоже, искренне убежден в виновности Гладстона и во что бы то ни стало хочет добыть доказательства его порочности. Как же он глубоко заблуждается! И единственный способ разубедить его — это рассказать правду.
   — Хорошо, Питер, я сделаю то, о чем ты просишь, — немного помолчав, сказала она.
   Они вернули лошадей в конюшню, и Питер предложил заехать в ресторан «Монмартр», чтобы Габриэлла знала, куда ей следует привести Глад стона. Габриэлла согласно кивнула, они сели в ожидающую их карету и покатили на место предполагаемых боевых действий.
   В ресторане Питер провел ее через боковые двери наверх в отдельный кабинет. Габриэлла застыла в дверях: комната была точной копией той} в которую Питер привел ее в ночь их знакомства. Такой же камин и облицовка из краевого дерева, только вместо красного бархата комната была задрапирована спокойным муаром и гобеленами. И, конечно же, там стоял стол, накрытый на двоих. Центр стола украшала изящная ваза со свежими розами. Глядя на розы, девушка почувствовала странное стеснение в груди. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу через ограду виднелся парк, окруженный узорчатой оградой. Уже зажглись фонари, и вид за окном был удивительно красив.
   — Это Грин-парк, — объяснил Питер, становясь рядом с ней.
   Его рука легла на ее плечо. Габриэлла почувствовала, что слабеет, и схватилась за подоконник. Боже, какой же он нежный, близкий, какой восхитительный. «Но, к сожалению, за все восхитительное надо платить», — напомнила она себе. Даже пирожные с шоколадом стоят на три пенса дороже обычных. Габриэлла затаила дыхание, Питер почувствовал это и отошел.
   — Я снял кабинет на весь вечер, — сказал он. — Гладстон сейчас наверняка обедает; может быть, и нам перекусить? — Питер обвел комнату рукой. — Здесь, конечно, не так шикарно, как в Le Ciel^[11], но кухня очень приличная, завсегдатаи тут именно едят и ничего более.
   Он был у двери, прежде чем она успела ответить. Питер заказал салат, гренки с сыром и бургундское. Против этого Габриэлла ничего не имела и наконец-то расслабилась. Напряжение не покидало ее с тех пор, как она решилась встретиться с Гладстоном.
   Девушка сняла перчатки, отколола шляпку и, положив ее на низенький столик, поправила завитки волос, выбившиеся во время прогулки. В эту мину — ту она была так хороша, что Питер с трудом удержался от того, чтобы восторженно не присвистнуть.
   Явился официант с гренками и вином. — Вот что, любезный, принеси-ка нам еще хлеба и масла, попросил Питер.
   — Не знала, что ты такой обжора.
   — О, когда дело касается хорошей еды, мне нет равных, — хвастливо объявил он. — Особенно я люблю бифштексы по-американски, приготовленные на горячих углях с грибами и луком.
   «Ну, надо же», — удивленно подумала Габриэлла. Они столько времени провели вместе, а она, оказывается, совсем не знает его. Не знает, как он .проводит время, и понятия не имеет, где он: живет, есть ли у. него братья: и сестры, каковы его политические убеждения. Тут Габриэлла немного слукавила: на самом деле политические убеждения Питера ее совершенно не интересовали, но все-таки… Она как-никак доверила этому мужчине свою судьбу, свое будущее.
   — Расскажи мне о себе, Питер Сент-Джеймс, — предложила она, отпивая из бокала. — Расскажи о своей семье, где ты учился, куда ездил. .
   — О любовных похождениях тоже рассказывать? — деловито осведомился он.
   — Без этих подробностей, думаю, можно обойтись, — ответила Габриэлла, не собираясь отступать.
   Питер поудобнее устроился на стуле, расстегнул сюртук и, вытянув ноги, начал:
   — Мой отец, граф Сэндборн, умер, когда мне было семнадцать лет. Я тогда как раз собирался ехать на континент, но поездку пришлось отложить на неопределенное время.
   Она нахмурилась.
   — Что значит на неопределенное время? Ты хочешь сказать, что кроме Англии так нигде и не был?
   — Нигде и никогда. Как только речь заходила о моей учебе, матери тут же становилось плохо, то нервный припадок, то еще что-нибудь. Поэтому у меня были одни гувернеры и учителя. Целые вереницы учителей и никаких соучеников. Если бы ты знала, как изводили меня эти старые стручки с высохшими… хм, ну это тебе не интересно, — быстро добавил Питер, увидев ее округленные глаза. — Когда отец умер, Беатрис — так зовут мою мать — впрочем, ты об этом знаешь, совершенно перестала вставать с постели. Мне же она заявила, что если я уеду, это ее убьет. Я добросовестно ждал, пока мать поправится, а когда этого не случилось, сбежал в Кембридж. Теперь-то я понимаю, что она просто ломала комедию, но тогда принял все за чистую монету. Уехать в университет мне помог дядя, брат отца.
   Габриэлла поняла: Питер терпеть не может, когда его контролируют, а этот странный мятеж против общественных правил и норм начался уже очень давно.
   — Как несправедливо, — задумчиво проговорила она, чувствуя, как тепло от выпитого вина растекается по телу. — Я хотела жить с матерью, а она отправила меня во Францию. Ты же напротив, хотел уехать, а тебя насильно держали дома.
   Питер заглянул в ее ясные глаза и вновь ощутил какую-то сверхъестественную связь с этой девушкой.
   Они ненадолго прервались, чтобы попробовать салат, а потом Питер продолжил свой рассказ:
   — Наше имение и большая часть земель находится в Сассексе. Еще есть особняк на Парк-Лейн, кое-какие акции, и за всем этим богатством надо присматривать, что я и делаю время от времени. Кроме этого, выступаю в Палате Лордов, охочусь на фазанов, хожу в клуб. Короче говоря, жизнь моя безмятежно приятна и абсолютно предсказуема, но… так было до тех пор, пока я не встретил тебя.
   — Меня? — она негодующе фыркнула. — Уж не хочешь ли ты возложить вину за всю ту неразбериху, которая царит у тебя в голове, на меня? Нет уж, дудки! Ничего у тебя не выйдет, Питер Сент-Джеймс, я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь.
   — Я не имел в виду неразбериху в моей голове, — тихо сказал он, ловя ее взгляд. — Я говорил о — сердце.
   Габриэлла застыла. Несколько мгновений она не могла ни моргать, ни дышать. Когда же к ней вновь вернулась способность реально оценивать действительность, девушка поняла, что… боится продолжать начатый разговор.
   — Ты, кажется, говорил о своих братьях и сестрах? — выпалила она первую пришедшую в голову фразу.
   — У меня нет ни братьев, ни сестер. Не юли, Габриэлла, ты знаешь, что я говорил о своих чувствах к тебе.
   — И что же это за чувства? — она потянулась за бокалом и сделала такой глоток, которому позавидовал бы любой запойный пьяница. — Злоба и раздражение, полагаю? Ну, потерпи еще немного. Надеюсь, я не долго буду обременять тебя своим обществом.
   Он накрыл ее руку своей.
   — Послушай, прошу тебя. Я никогда не встречал женщины, которая хоть немного походила на тебя. Ты умна и воспитанна, но в то же время совершенно несносна, — Питер помолчал. — С тех пор, как мы познакомились, меня не покидает ощущение того, что наша встреча не случайна. И я очень этому рад, потому что одна лишь беседа с тобой — уже приключение. Ты часто смешишь меня, но заставляешь и задуматься. От звука твоего голоса у меня вибрируют кончики пальцев, а от запаха твоих волос кружится голова, — он понизил голос, почти прошептал: — А когда ты идешь, я словно чувствую движения твоего тела на своем.
   — П-пожалуйста, ваша светлость! — она встала из-за стола, оттолкнула стул и поспешила к окну.
   Габриэлла прижалась лбом к холодному стеклу и уставилась на уличные фонари. Некоторое время оба молчали, потом она сдавленно всхлипнула и сказала:
   — Ради Бога, не говорите больше ничего. Это только все усложнит, а моя жизнь и без того запутана.
   — Габриэлла, я схожу по тебе с ума, — его низкий голос ласкал ее будто самые нежные объятия. — Мне тридцать лет, а я никогда не испытывал ничего подобного. Я никогда так много не думал о женщине, гадая, что она ест на завтрак, что одевает на ночь… Я. никогда не покупал женщине туфли, не составлял букеты и не распевал для нее похабные песенки. Никогда… до сих пор.
   Он подошел ближе, и она ощутила жар его желания. Она поняла, что тоже хочет его.
   Габриэлла отчаянно призывала на помощь свою силу воли, пыталась думать о будущем муже и детях, которые у них родятся, но тщетно. Она не могла больше противиться своей страсти. Она забыла обо всем на свете. Обо всем, кроме Питера.
   Девушка по-прежнему стояла к нему спиной, сердце ее бешено колотилось. Но вот его ладони обхватили ее плечи и скользнули вниз по талии. Легкая ткань зашуршала под руками, и она подалась к нему всем телом, приветствуя его тепло.
   Так они стояли прижавшись друг к другу, в этом странном полуобъятии. На улице стало еще темнее, и свет свечей превратил оконное стекло в зеркало, Габриэлла смотрела на свое отражение и чувствовала себя счастливой. С одной стороны, она понимала, что, потворствуя своему телу, лишается будущего, но, с другой, никогда еще она не ощущала себя такой защищенной, живой и… желанной.
   Он развернул ее в своих руках, и она позволила ему это.
   Он наклонил голову, и она подняла свою навстречу.
   Его губы коснулись ее губ, и завтра перестало для них существовать.

Глава 13

   Все ее естество ожило в его руках. Она упивалась им — винной сладостью рта, жаром тела, мягким дыханием и солоноватым привкусом кожи. Все его движения становились ее наставниками. Она возвращала ему поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением, инстинктивно, словно зеркало, отражая все его ласки.
   — Габриэлла… родная моя, знаешь ли ты, как долго я этого ждал, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее пушистые волосы.
   — Месяцы, — он коснулся кончиком языка мочки ее уха. — Годы. Всю жизнь. Мне кажется, я хотел тебя всегда.
   Его откровение было подобно взрыву. Внезапно она почувствовала жар, головокружение и готовность подчиниться всему, что он скажет или сделает с ней.
   Питер чуть приподнялся, сорвал с себя сюртук и отшвырнул его в сторону. Затем его рука легко скользнула по ее груди к пуговицам жакета.
   — Милая, боюсь, с этим мне не справиться. Я такой неловкий.
   Еще мгновение, и ее жакет присоединился к его сюртуку. Вскоре туда же последовал и шелковый жилет. Она пробежала пальцами по его рубашке и нетерпеливо потянула за галстук. Пышный бант превратился в длинную ленту и немедленно полетел на пол. Габриэлла обнаружила маленькую жемчужную пуговку у воротника, слегка замешкалась, а затем расстегнула и ее.
   С победоносной улыбкой Питер подхватил ее на руки и отнес на диван.
   Он покинул свою возлюбленную лишь на мгновение, чтобы… повернуть ключ в замке.
   Он лежал на диване, любовно исследуя и боготворя каждую линию, каждый изгиб ее тела. Крючки и застежки, казалось, раскрывались сами собой, обнажая пылающую страстью кожу.
   Грудь Габриэллы обнажилась. Питер потерся о сосок горящей щекой, затем захватил его ртом, дразня, лаская… терзая… Она выгибалась навстречу его рукам, неслась на волнах блаженства, которые катили ее к неведомым берегам.
   Следуя примеру Питера, она тоже стала ласкать его, исследуя каждый интимный уголок его тела. Чувственный контакт смягчил странную тяжесть в чреслах и напряжение в ее женской сердцевине. Габриэллу охватил поток новых ощущений, и он все усиливался, оставляя ее иссушенной и блаженно трепещущей.
   Питер видел, как выгибается ее тело, а глаза закрываются с каждым приливом желания. В его голове, сердце, жилах стучало: она моя! Навсегда!
   А тем временем в вестибюле «Монмартра», неподалеку от вход а, которым пользовались самые осмотрительные и уважаемые клиенты, можно было наблюдать такую картину: трое мужчин, обступив метрдотеля, требовали сказать им, в какой комнате находятся Сэндборн и его гостья.
   — Но, господа, — вяло отнекивался метрдотель. — Я не имею на это права. Наш ресторан…
   — Номер комнаты и ключ, — потребовал Глад-стон, не обращая внимания на возражения щуплого француза. Глаза его горели праведным огнем. — И не вздумай снова молоть эту чушь, будто графа здесь нет. Я своими глазами видел, как он зашел в этот гадюшник три четверти часа назад!
   Уильям Гладстон ничуть не кривил душой. Он, действительно, видел Питера, потому что со вчерашнего вечера либо он сам, либо его друг Эдвард Гамильтон следовали за Сэндборном по пятам и следили за каждым его шагом. Сегодня они оба наблюдали за ним и видели, как Питер заехал за Габриэллой, как парочка каталась вдоль озера и в парке. Правда, когда молодые люди зашли в церковь, следопыты были несколько озадачены, но зато последующее посещение ими «Монмартра» целиком и полностью оправдало надежды Гладстона и во всем с ним согласного Гамильтона.
   Накануне премьер-министр выяснил, что герцог Карлайлз уже в Англии и в данный момент находится на пути к Лондону. Ему навстречу он послал нарочного с запиской, в которой сообщал, что его дочь находится в опасности, и настоятельно советовал поторопиться.
   Увидев, как Питер вводит Габриэллу в боковую дверь «Монмартра», Гладстон понял, что нельзя терять ни минуты. Он отправил Гамильтона в резиденцию герцога, моля, чтобы тот, по возвращении не медля, ехал прямо к ресторану. Затем срочно был вызван Лондонский епископ, которому Гладстон заявил, что готовится преступление против нравственности, и он нуждается в свидетеле. Епископ, разумеется, с радостью согласился.
   Метрдотель еще немного поупирался, но, узнав, что перед ним герцог, епископ и премьер-министр, понял, что влип, и выбросил белый флаг.
   — Пожалуйста, ваша честь, — залебезил он. — Только поймите меня правильно, правила нашего ресторана…
   — Послушай ты, мелкий паразит! — Карлайлз схватил его за лацканы пиджака и оторвал от пола. — Я разнесу твое паршивое заведение голыми руками, если потребуется. Понимаешь ли ты, что подонок, Сэндборн сейчас насилует мою дочь, и это происходит в твоем гнусном ресторане? Неужели ты думаешь, что я так и уйду отсюда, не получив ключа?
   Гладстон и епископ всерьез стали опасаться за жизнь француза, которого герцог едва не задушил своими могучими руками, но, к счастью, все обошлось. Как только ноги метрдотеля коснулись пола, он живо побежал к лестнице, звеня ключами и, умоляя решительно настроенных мужчин сохранять благоразумие и помнить о других клиентах.
   — Господа, мой бизнес строится на деликатности, — приговаривал он — Я растеряю всех посетителей, если хоть кто-нибудь узнает, что я не смог сохранить тайну свидания.
   Возмущению герцога не было предела, его буквально трясло от ярости. Подергав дверь и убедившись, что та заперта, он загремел на весь ресторан:
   — Сэндборн, открой дверь! Открой дверь, подлец, или я разнесу ее в щепки.
   Хозяин ресторана совершенно не нуждался в шумном скандале, а потому быстро сунул в руку разбушевавшемуся герцогу ключ от номера.
   Питер слышал голоса за дверью, но они доносились до него словно сквозь туман. Лишь когда в дверь забарабанили и, судя по звуку, ногами, он резко выпрямился и сел. Голова работала плохо, и восхитительное обнаженное тело Габриэллы ничуть не способствовало ее прояснению. Стук становился все яростней, и Питеру даже показалось, что кто-то выкрикивает его имя. Все это было более чем странно. Попав в подобную ситуацию, он в мгновение ока был бы на ногах и поспешил бы выпрыгнуть в ближайшее окно. Но это было в прежние дни, когда он развлекался с чужими женами, а ведь Габриэлла свободна. Больше того, ее собственная мать благословила их союз. Интересно, чем же вызваны эти крики и стук?
   От ударов тряслись даже стены. Питер едва успел накинуть на Габриэллу покрывало, как дверь с треском распахнулась. Он вскочил и встал между девушкой и непрошеными гостями, приготовившись защищать ее и себя.
   — Убирайтесь отсюда к чертовой матери! — загорал он. — Проваливайте или я, — Питер осекся на и, полуслове. Один из мужчин, ворвавшихся в комнату, был ему знаком. Он определенно знал его и, к сожалению, очень хорошо. Невозможно забыть эти пронзительные карие глаза, непослушную седую шевелюру, суровые складки, залегшие в уголках губ… Перед ним стоял Уильям Гладстон!
   — Вы?! — выдавил он.
   Питер не мог поверить своим глазам. Что делает здесь старый прохвост? Как он сюда попал, и кто его спутники? Окинув взглядом людей, сопровождающих премьер-министра, Питер пришел в еще большее замешательство, настолько разнилась их внешность. Первый, полноватый со строгим лицом, судя по воротничку, был священником. А вот кто второй, высокий загорелый в дорожном костюме? Ответов у Питера не было. Собрав остатки своего самообладания, он гневно заговорил:
   — Как вы посмели ворваться в личные апартаменты? Вам это дорого обойдется, и вы не имеете права…
   — Это ты, подлец, не имеешь права! — взрывался высокий джентльмен и ринулся вперед. — Ты совратил мою дочь, опозорил мою семью и весь род.
   — О каком совращении вы говорите? — искренне удивился Питер, но тут же запнулся и взглянул сначала на Габриэллу, затем на мужчину, которого Гладстон удерживал за руку. — Вы сказали вашу дочь?
   Память услужливо подсказала ему имя этого человека: герцог Карлайлз, отец Габриэллы.
   — Послушайте, здесь явно какая-то ошибка, — твердо сказал Питер, отступая к дивану.
   — Ваше здесь присутствие — вот единственная ошибка! — заявил герцог, пыхтя негодованием. Вот уж поистине разъяренный отец, защищающий честь своей дочери. — Как посмели вы, сэр, затеять столь мерзкую игру?
   — Игру? — Питер досадливо сморщился. Он с большим удовольствием ответил бы герцогу так, как тот заслуживает, но… это может повлиять на их с Габриэллой отношения, так что лучше воздержаться. Однако странно, что у Карлайлза с Розалиндой совершенно разные понятия о морали. — Я стал любовником Габриэллы с согласия ее матери, — просто ответил Питер, не вдаваясь в дальнейшие подробности.
   — Л-любовником? — герцог побагровел, вены на его шее вздулись — Немедленно возьмите свои слова обратно или мне придется вызвать вас на дуэль! Да как вы осмелились утверждать, будто моя дочь… шлюха? Это наглая ложь, и я застрелю вас, как паршивого пса!