– Есть, – тихо проговорила Беатрис, обняв женщину. – И когда-нибудь мы заставим правительство это признать.
   Гости понуро покинули швейную мастерскую и через заднюю дверь вышли во двор, заполненный детворой. Было приятно услышать их смех и крики после печальной истории Одри. Дети увидели Ардис Герхардт и кинулись к ней. Окруженная шумной, веселой толпой, Беатрис гладила многочисленные головки, а Коннор сразу же принял приглашение поиграть в бейсбол со старшими мальчиками. Джон Незертон, заметив, как репортеры описывают участие Коннора, позволил малышам привлечь его к постройке башни из кубиков. Присцилла присоединилась к более спокойной группе старших девочек, которые из мешков от муки выкраивали и шили кукол для самых маленьких. Когда Ардис Герхардт позвала всех продолжить экскурсию, гости с неохотой покидали залитый солнцем и звеневший от детских голосов двор. Но вскоре их захватил осмотр классных комнат, прачечной и сушилки, комнат для одиноких женщин и для небольших семей и часовни. Как раз там они и встретили последнюю из рассказчиц.
   Инга Цейсе была эмигранткой из южной Германии, дочерью ювелира. Она поведала о своем решении переехать в Америку и о том, как встретила каких-то приятных, но, как оказалось, бессовестных людей. Они пообещали найти для нее место, где она могла бы открыть собственное дело, но потом скрылись вместе с деньгами, которые она дала им в уплату за аренду. Это была старая история – внушающие доверие люди в порту, обманывающие эмигрантов, обещающие им помощь и не приносящие ничего, кроме горя.
   – Я ходить в банк занять. Они говорить, я только женщина... надо иметь мужчина расписаться за меня. Но я не замужем, и мой фатер умер. – Она посмотрела на свои покрасневшие от работы руки. – Я продавать мои инструменты, чтобы кушать. Я не иметь куда идти...
   – Проклятые банкиры! – выдохнула Беатрис.
   – Мы пытаемся помочь Инге оформить ссуду в банке, но пока нам не везет, – сказала Ардис. – Если вы знаете кого-нибудь, кто бы заинтересовался и вложил деньги...
   – Думаю, что я смогу, – проговорила Беатрис, доставая из кошелька отпечатанную карточку и подавая ее Инге. – Если вы обратитесь в один из этих офисов и скажете, что вас послала миссис фон Фюрстенбсрг, я обещаю – вас выслушают и смогут предоставить заем без подписи мужчины. У вас есть образцы вашей работы?
   – Есть! – Женщина кинулась обнимать Беатрис, чуть не сбив ее с ног. – Я приносить, я приносить! – И она поспешила по коридору, чтобы поделиться радостью с другими.
   – Спасибо, миссис фон Фюрстенберг! – Лицо Ардис сияло от удовольствия. – Не знаю, что бы мы делали без поддержки таких женщин, как вы. – Потом она повернулась к Коннору и Джону Незертону и со свойственной ей спокойной убежденностью проговорила: – И нам бы, конечно, пригодилась поддержка мужчин, таких, как вы... готовых слушать и не закрывать глаза на проблемы женщин. В конце концов, это проблемы, стоящие перед всем обществом.
   Репортеры, которые до того молча следовали за гостями, сейчас собрались вместе и застрочили в своих блокнотах.
   – Я сочувствую женщинам, оказавшимся здесь, – с серьезным выражением лица заметил Коннор, бросив косой взгляд на корреспондентов. – Нужно иметь каменное сердце, чтобы не пожалеть участниц этих душераздирающих историй. – И опять многозначительный ирландский акцент проявился в его голосе. – Но должен признаться, что не понимаю, какое отношение имеют их проблемы к праву голоса.
   – Самое непосредственное, – заговорила Беатрис. – Каждый случай имеет отношение к вопросу о справедливости, равном отношении перед лицом суда... напрямую связан с политической мастью.
   Коннор скрестил руки и вперился в нее взглядом.
   – А мне кажется, все они касаются вопроса денег. Им требуется не право голоса – им нужен банк.
   – Но неужели вы не видите, что если женщины смогут голосовать, то последуют изменения в законодательстве, которые позволят всем женщинам иметь контроль над собственными деньгами и распоряжаться ими... наследовать, заменять мужей в бизнесе, заключать контракты, получать ссуды в... – Беатрис остановилась, глядя на адвоката. Внезапно возникшая идея поразила ее.
   Банк! Все, о чем она могла сейчас думать, так это о том, что всю боль, перенесенную женщинами, можно было бы излечить доступом к капиталам... заемным капиталам. Если бы Винни могла взять ссуду в банке, она бы, возможно, сохранила парикмахерское дело мужа. Если бы Одри имела доступ к капиталам, она бы смогла получить юридическую помощь и защиту для себя и своих детей. Если бы Инге предоставили заем, который та так просила, она бы стала счастливым производителем ювелирных изделий в своей собственной мастерской. Потом в голове Беатрис появилась еще одна ошеломляющая мысль: а девицы из «Восточного дворца», потерявшие надежду пристроить свои сбережения, а проблемы ее секретарши Элис, которая не может добраться до собственного счета в банке?.. Выходит, не только женщины из «Вудхалла» нуждаются в финансовой помощи. И дело не только в том, что им требуется каким-либо способом раздобыть деньги, – иногда они нуждаются в безопасном месте, где их можно хранить или куда вложить то, что уже заработали. У Беатрис бешено забилось сердце. Вот оно! Зачем стараться изменить что-нибудь в Чейз-Дарлингтонском банке, когда она может открыть новый банк... который будет другом женщин... который покажет пример или даже предложит новый путь развития? Жаркий огонь загорелся в ее глазах.
   – Знаете, мистер Барроу, а вы абсолютно правы.
   – Да? – Он, казалось, был ошарашен.
   – Банк. Какая чудесная идея! Очень созидательная. Женщины гораздо более сведущи в обращении с деньгами, чем принято считать. Они веками отвечают за домашние расходы... и... – Беатрис повернулась к Ардис. – Кто планирует бюджет и ведет книгу поступлений и расходов в пансионе?
   – Ну, я и еще несколько добровольцев, – Ардис уловила, в чем суть вопроса и улыбнулась, – все – женщины.
   – А кто делает заказы и закупки? Тут выступила Присцилла.
   – Мы и женщины, которые здесь проживают. – Она гордо вздернула подбородок. – Иногда женщины более ответственно относятся к затратам, чем мужчины.
   Со стороны репортеров послышались смешки и сардонические замечания, но Беатрис проигнорировала их и, улыбнувшись племяннице, снова повернулась к Коннору.
   – Вот видите! Доказательства есть везде, стоит только обратить на них внимание. Женщины вполне способны самостоятельно решать денежные вопросы, если предоставить им такую возможность. И благодаря вашему предложению – и при вашей помощи – мы эту возможность им дадим. Мы даже можем взять женщин на работу кассирами и оформителями ссуд. – С победным видом она обратилась к репортерам: – Как чудесно, джентльмены, что вы присутствуете при зарождении нового банка, – ее ум лихорадочно заработал, – «Барроу стейт бэнк».
   – Барроу стейт... – У Коннора отвисла челюсть, и он принялся искать причины для отказа. – Но это же абсурд!
   – Что же такого абсурдного в том, чтобы оказать честь человеку, с чьей легкой руки в Нью-Йорке появится первый банк, открывающий счета женщинам?
   – Но я только сказал...
   – Что вы считаете, будто многие проблемы женщин решаются при помощи денег... и что женщинам нужен банк. Каким еще более удачным способом можно показать, что вы поддерживаете женщин Нью-Йорка, если не открыть для них банк? – Беатрис сияла. – Только прозорливые общественные деятели, – продолжала она, – помогут женщинам нашей страны в борьбе за их права. Благодарение Богу, что у нас есть такие люди, как вы, мистер Барроу, мужчины, которые в глубине души считают женщин равными себе.
   Она перевела взгляд на Коннора, и в его свирепо устремленных на нее глазах прочитала два равных по силе, но противоположных желания – расхохотаться и вытряхнуть из нее всю душу. Беатрис не знала, стоит ли ей продолжать или лучше бежать куда глаза глядят.
   – Я, конечно, считаю вас ровней, миссис фон Фюрстенберг. – В его голосе за бархатом и ирландской напевностью скрывалась сталь. – Особенно в деле произнесения речей. Ваш талант к болтовне настолько примечателен, что невольно напрашивается вопрос: нет ли в вас ирландской крови?
   Целую минуту они стояли, не отрывая взглядов друг от друга, напряженные настолько, что, казалось, даже в воздухе вокруг них пощелкивали электрические разряды. Ропот со стороны газетчиков и смущенное хмыканье Джона Незертона вернули Беатрис к реальности. Оглядевшись, она увидела, что Незертон, Присцилла, Ардис Герхардт и репортеры не отрываясь смотрят на нее. Выражение легкого удивления на их лицах сменялось выражением глубокого потрясения. Беатрис покраснела и постаралась успокоиться.
   – У нас масса работы для юриста, и если штат предоставит нам такое право, то надо будет убедить законодателей. Я считаю, что мистер Коннор Барроу, как никто другой, сможет направлять наш банк в правовых вопросах. Ведь он, в конце концов, происходит из семьи банкиров.
   Вены вздулись на его шее.
   – Я не имею намерения...
   – Отказаться от участия в кампании? Никто этого от вас и не ожидает. Мы ни в коем случае не стали бы мешать вашему избранию. – Она просто сияла от удовольствия. – Суфражистскому движению необходимо приобрести как можно больше друзей в конгрессе.
   Незертон откашлялся; его наверняка раздражали и повышенное внимание, и похвалы, расточаемые его противнику.
   – В самом деле, миссис фон Фюрстенберг, я полагаю, что здесь требуется справедливый подход...
   – Полностью с вами согласна, мистер Незертон, – с улыбкой ответила она. – Мы будем рады видеть вас в составе членов правления банка.
   Незертон начал было протестовать, но передумал, поймав устремленные на него выжидательные взгляды корреспондентов.
   – Не могу отвечать за всю свою партию, но должен заметить, что лично я сочувствую женщинам.
   Беатрис с триумфом посмотрела на репортеров. Она загнала в угол Коннора Барроу и получила все, что хотела: публичность для женского движения, поручителя, пусть и вынужденного, для своего банка и даже намек на поддержку со стороны его оппонента.
   – Ну что ж, джентльмены, полагаю, сегодня мы достигли многого. Большое спасибо за то, что пришли.
   Как только газетчики заторопились к дверям, Незертон надел шляпу и, мрачно извинившись, убыл на какую-то срочную встречу. Присцилла с подозрением смотрела на свою тетю, пока Ардис не предложила девушке последовать на кухню, где ее, возможно, заждались. Беатрис едва заметила, что все ушли. Все, что она сейчас могла видеть, – это угроза неминуемого взрыва на лице Коннора. И ее ничуть не удивило, когда он схватил ее за руку, затащил в ближайший кабинет и захлопнул за собой дверь.
   – Что я, черт побери, вам сделал, – сжимая ее плечи, проговорил он, – что вы так сильно захотели меня уничтожить?

Глава 13

   – Я отнюдь не стремлюсь вас уничтожить, – заявила Беатрис, твердо намереваясь стоять на своем.
   – Да? А зачем вы тогда повесили мне на шею этот ваш женский банк?
   – Это будет не только женский банк... он точно так же будет обслуживать и мужчин.
   – Этот факт проигнорируют абсолютно все, кто бы о нем ни услышал, – прорычал Коннор, – от банковской комиссии штата до «Таммани Холла»!
   – Тогда нам придется им напомнить... сделать так, чтобы все поняли – наш банк открыт для каждого, будь это мужчина или женщина.
   Коннор несколько мгновений смотрел на нее, потом резко отпустил ее плечи.
   – Боже мой, и она это всерьез!
   – Вполне.
   – Всего два слова – и вы увидите себя со стороны, – раздраженно проговорил он, приблизив к ней лицо. – «Раскаленная сковородка».
   Беатрис не смогла сдержать улыбку, представив себе такую картину, а он встревоженно принялся разъяснять ей ситуацию.
   – Послушайте, дорогая, – голос адвоката рокотал, а руки сами собой сжимались в кулаки, – банковская комиссия штата должна проверить каждое прошение, одобрить устав каждого банка, прежде чем законодательная власть сможет проголосовать в его поддержку. И если вы считаете, что в «Таммани Холле» сидят крутые ребята, то они птенцы по сравнению со стервятниками из комиссии. Там заседают чудовища, пожирающие тех, кто поддерживает вот такие предложения, как ваше. Это уже не только шантаж, это убийство...
   – Вы можете мне не поверить, Коннор Барроу, но вы здесь совершенно ни при чем, – не пряча глаз от его пугающего взгляда, твердо заявила Беатрис. – Это делается не для того, чтобы заставить вас заплатить за все мои унижения, и не для того, чтобы принести вам несчастье. Просто невозможно еще сорок лет ждать, пока справедливость и разум наконец восторжествуют. Женщинам надо помогать сейчас... немедленно... Людям необходимо показать, как все должно быть.
   – Вы хотите знать, как все должно быть? – Он отступил и пальцами обеих рук пробежал по волосам, так что они взъерошились. Казалось, он раздражен до крайности. – Я вам скажу, дорогая Беатрис, как все должно быть. – Он придвинулся ближе, так близко, что между их носами осталось всего несколько дюймов. – Вы должны быть замужем и вести огромное хозяйство в большом доме... вместо того чтобы пытаться удержать под каблуком мир бизнеса и истязать всех мужчин за то, что сделал или, наоборот, не сделал вам ваш старый супруг. У вас должно быть полдюжины непослушных ребятишек и муж, который приходил бы каждый вечер домой и целовал вас так, что у вас подкашивались бы колени... – Коннор схватил ее и грубо прижал к груди. – Вот так.
   Как только его губы прикоснулись к ее губам, Беатрис стала извиваться, изо всех сил пытаясь освободиться, пресечь то, что считала попыткой навязать свою волю. Да как он смеет демонстрировать свои примитивные инстинкты самца! В следующую минуту она прекратила борьбу, но все еще отчаянно цеплялась за остатки ярости, понимая, что и та растворяется без следа. Она начала чувствовать нежность, идущую от его губ, которая лишала ее всякой решимости и твердости... жар, который излучали его руки и грудь, проникавший в ее тело... она словно ожила и испытывала жажду новых ощущений... Еще через минуту она тихо застонала и, проведя руками по его груди, обняла его за шею. Открываясь навстречу его поцелую, Беатрис позволяла волнам чувственности захватить и нести ее. Солоноватый вкус его губ, сильные руки, обхватившие ее, широкие плечи, тепло, настолько осязаемое, что, казалось, несло в себе какой-то аромат, – все это заполняло сейчас се мысли и чувства, все ее существо.
   – Неужели вы не хотите, чтобы вас целовали и обнимали вот так? – пробормотал Коннор, не отрываясь от ее губ. – Не хотите просыпаться каждое утро, уютно пристроившись возле большого и теплого мужского тела? – Он провел губами по ее шее до ямки в самом низу. – Не хотите неожиданно ощутить, как руки любимого обнимают вас сзади, когда вы причесываетесь перед сном? Увидеть, как розовые лепестки сыплются в вашу ванну? Или смутиться от того, что он призывно подмигнул вам во время заседания правления?
   Горло Беатрис так перехватило от желания, что она была не в состоянии ответить.
   – Неужели вы не хотите держаться за руки под столом за обедом... или стоять рядом с кем-то, слушая, как дети молятся на ночь? – Коннор снял ее руку со своей шеи и принялся целовать каждый палец. – Не хотите, чтобы он знал каждый дюйм вашего тела и с любовью касался его своим дыханием, губами, телом?
   Он дотронулся до ее лица, ожидая, когда она откроет глаза. Беатрис с трудом могла видеть его сквозь застилавшую все пелену, а шепот адвоката звучал так близко, так чувственно, словно доносился из ее собственного сердца.
   – Кто делает это для вас, Биби? Кто обнимает вас по ночам, в глухой темноте восторгаясь вашим телом? Кто может осушить ваши слезы, когда вы не в силах больше выносить жизненные тяготы? Кто присоединяется к вашему смеху, если жизнь преподносит забавные глупости?
   Кто? – отголоском звучало внутри той тишины, что царила сейчас в ее душе. У Беатрис не было ответа на этот вопрос, и он одну за другой разбивал преграды на своем пути. Еще через минуту она ощутила, что сливается с Коннором, изнемогает от желания... отбросив всякую стыдливость и гордость, и это доставляет ей боль. Если бы она могла объединить с кем-то свою жизнь... трудиться, мечтать, отдыхать бок о бок... не быть больше одной... Беатрис так долго не позволяла себе думать об этом, так долго сдерживала свои чувства, что сейчас испытывала почти физическую боль, раскрываясь навстречу эмоциям. Беатрис посмотрела на Коннора. На самом ли деле он хотел знать? Так ли уж ему необходимы ответы, или он просто вел свои сладкие речи, чтобы заставить ее освободить его от обязательств? Она вглядывалась в его глаза, пытаясь понять, что видит – его собственную страсть или отражение своих желаний. С таким, как он – красноречивым, очаровывающим, чувственным-противником, – разве можно когда-нибудь узнать правду?
   Резко высвободившись из его объятий, Беатрис отошла подальше и оперлась о спинку стула.
   – Вы продолжаете меня удивлять. – Ее голос звучал хрипло. – А ведь вы не из тех, кто путает божий дар с яичницей. – Беатрис собралась с силами и взглянула ему прямо в лицо. – Именно поэтому мне нужна ваша помощь, чтобы открыть банк. Вы отыщете нужные слова и скажете их как раз в тот момент, когда потребуется, и мы обязательно получим разрешение.
   – Ответьте мне, – попросил Коннор неожиданно спокойно, но так настойчиво, что ее охватила дрожь.
   – Я не уверена, что поняла вопрос. – Беатрис уставилась на документы, в беспорядке лежавшие на столе, и напряженно вслушивалась, не двинется ли он с места.
   – Вы прекрасно его поняли, черт побери. Вы не хотите, чтобы в вашей жизни были любовь, страсть, дом, дети? И никогда не хотели?
   – Почему вы постоянно суете нос в мою личную жизнь?
   – Потому что такой уж я любопытный мерзавец. – Беатрис услышала, как Коннор подошел и остановился у края стола, но не подняла глаз. – И еще потому, что женщины, презирающие мужчин, так не целуются, как вы.
   – Не важно, как я целуюсь, – раздраженно заметила Беатрис. – Мне предназначена другая жизнь, не такая, какую ведут большинство женщин.
   – Ерунда.
   Его заявление заставило ее поднять голову. Коннор стоял, сложив руки на груди и глядя на нее блестящими от страсти глазами.
   – Это правда. Если мне не хватает стремления к романтике, так только потому, что я слишком рано поняла, к чему приводит большое романтическое чувство. Моя старшая сестра жила эмоциями, а я исполняла свой долг. У нее была страсть, а у меня стабильность. У нее появился ребенок, а у меня... ответственность за его воспитание. – Беатрис покачала головой, горько усмехнувшись. – Я, помнится, завидовала сестре... пока не узнала, что она жила в лачуге и часто не имела даже самого необходимого... и пока она не умерла во время эпидемии. Все было бы хорошо, если бы у нее нашлось хоть несколько долларов, чтобы покинуть свою зараженную деревню. Я прекрасно проживу и без такой нищей, безнадежной любви. Благодарю вас.
   – Вы выбрали богатство вместо чувства. Беатрис скользнула по нему взглядом.
   – Истинно мужское умозаключение. Молодым девушкам не приходится выбирать. После того как моя сестра сбежала, родители решили не рисковать. Они тотчас устроили для мня богатый брак. Мне было всего шестнадцать. Возраст Присциллы. И я оказалась в таком окружении, где чувства, эмоции и страсть были неуместны. Вначале мне было трудно, но с годами я научилась ценить ту уравновешенность, которая так помогает принимать решения в бизнесе. – То, как Коннор не отрываясь смотрел на нее, заставило Беатрис ощутить неудобство, и она подошла поближе к дверям. – Вы спрашивали, почему я включилась в борьбу за права женщин... и что я от этого получаю. Не думаю, что вы поймете, но я на самом деле хотела сделать что-то полезное, что-то, что осталось бы после меня и от чего мир переменился бы в лучшую сторону. Другие женщины дают миру детей. Я могу дать другим женщинам право голоса и банк. – Беатрис замолчала, задумавшись, не слишком ли она раскрыла свои планы и в состоянии ли Коннор воспользоваться тем, что узнал. Она должна выяснить, и немедленно, может ли она рассчитывать на его помощь. – Я готова отменить свое требование, чтобы вы поддерживали суфражистское движение... освободить вас от этой обязанности, если вы поможете мне получить разрешение на открытие банка.
   – Вам потребуется не только знание политики и бумаг, чтобы открыть банк, – ответил Коннор. Прежнее раздражение охватило его при виде того, как Беатрис вновь превратилась в сдержанную деловую женщину. – Вам потребуется куча денег.
   – Предоставьте это мне. Ваша задача – собрать все документы и обхаживать этих чудовищ в банковской комиссии штата, уговаривая их принять нашу идею.
   – Вот в этом все и дело... – Коннор подошел поближе и, казалось, с досадой отметил то, как она сдержанно отступила к двери. – Вам придется подыскать другое название для банка.
   – Это название уже прозвучало для прессы. Кроме того, Барроу – известное имя в банковских кругах Нью-Йорка. – Беатрис скрестила на груди руки и выдавила из себя улыбку. – Подождите, пройдет время, и вы к нему привыкнете.
   Коннора всего передернуло от ярости, его лицо покраснело, и Беатрис на мгновение испугалась, не слишком ли далеко она зашла.
   – Черт побери! – с силой проговорил он. – Я семь лет изо всех сил старался разрушить все связи между собой и этим именем и теперь не собираюсь к нему возвращаться... ни ради вас, ни ради кого-либо еще.
   Беатрис сжалась, когда адвокат подошел вплотную, но он только убрал ее с дороги, выскочил из кабинета и тотчас же покинул пансион. Прижав руку к сильно бьющемуся сердцу и закрыв глаза, Беатрис дожидалась, пока охватившая ее паника развеется. Так он согласен или нет?
   Вечером, когда они возвращались из «Вудхалла» домой, в карете стояла тишина. Беатрис провела остаток дня, помогая Ардис Герхардт спланировать сбор пожертвований, стараясь не думать о той неразберихе, что царила в ее душе после общения с Коннором. Ей бы радоваться тому, что встреча с кандидатами прошла успешно, и еще больше – рождению новой, смелой и захватывающей идеи о том, как помочь женщинам. Вместо этого она все никак не могла отбросить мысли о Конноре. И как ему снова удалось пробудить в ней такие эмоции и желания, которых она предпочла бы не испытывать? Беатрис не хотела страдать. Ей не хотелось ощущать слабость в коленях, когда он прикасался к ней, или таять от его поцелуев. Почему она так податлива в руках человека, даже не скрывающего свои недостатки и свои стремления?
   – Вы злитесь, так как не убедили их, что женщины должны голосовать?
   Беатрис подняла голову и увидела, что Присцилла разглядывает ее с противоположного сиденья.
   – Не совсем. – Она поняла, что хмурится, и попыталась расслабиться. – Что, я выгляжу разозленной?
   – Не то чтобы разозленной. – Присцилла с любопытством взглянула на тетю. – А откуда вы знаете того мужчину... как его... мистера Барроу? У него знакомое лицо.
   – Ты видела его раньше. Он кандидат в конгресс от демократов по Четвертому округу, – ответила Беатрис. – И родственник Джеффри.
   Глаза девушки расширились, она вспомнила.
   – А, этот ирландец. – Потом она прищурилась. – Тетя Беатрис, он обманщик.
   – Да? – Беатрис удивила горячность, с которой Присцилла вынесла свой приговор. – А почему ты так решила?
   – Он связан с этой ирландской бандой. Это он втянул нас с Джеффри в... – Она замолчала с возмущенным видом. – Ему нельзя доверять. Неужели вы не слышали, с каким ужасным ирландским акцентом он говорит, когда глазеет на вас? Он мошенник, это точно.
   «Устами младенца...» – думала Беатрис, когда их карета подъехала к парадному входу и Присцилла вышла. Уже в доме, отдавая Ричардсу шляпку, Беатрис запоздало удивилась, как это племяннице удалось проявить столь редкую для нее проницательность.
   В «Таммани Холле», куда Коннор прибыл на следующее утро, царила суета. Здесь была штаб-квартира ирландской демократической партии, и отсюда осуществлялось руководство городским хозяйством. Коннору предстояло весь день заниматься политикой и подготовкой к выборам, и чего он меньше всего хотел сегодня, так это пожимать чьи-то руки, давать сотни торопливых обещаний и целовать писклявых младенцев. Подавив недовольство, он с благосклонным видом обошел огромную приемную. Потом заглянул на заседание женского вспомогательного фонда Святого Таммани и обнаружил, что там готовятся к празднованию победы на выборах. К тому времени, как он по главной лестнице поднялся на второй этаж, где располагались кабинеты, о его приходе уже знали все и в одном из залов заседаний собралась группа его соратников. Дел Дела-ни, один из районных подручных Крокера, ухватил Коннора за руку и проводил в зал. Там обшарпанный стол был завален номерами газет. Когда адвокат вошел, заместитель босса Чарлз Мерфи и с полдюжины городских чиновников опустили страницы, которые они читали, и выжидающе уставились на него. Делани плотно прикрыл двери, и Коннор понял, что надвигается гроза.
   – Значит, ты вчера посетил этот пансион, – высказался организатор избирательной кампании Мерфи, махнув рукой в сторону газет. – Статейки-то вышли, как и планировалось.
   – Да? – Коннор, упорно не расставаясь с жизнерадостной улыбкой, подошел к столу и подхватил газету, заголовок в которой гласил: «Барроу заигрывает с защитницей прав женщин». Его улыбка угасла. Просматривая статью, он прочитал несколько ключевых фраз: «Кандидат Барроу... был явно тронут тяжелым положением несчастных... внимательно и с сочувствием... открытие банка для женщин...» Чуть не застонав, он положил газету на стол. Крепко сбитый Дел Делани, дождавшись кивка от Мерфи, поднял лист с этой самой статьей, выбрал из нее одно место, и голосом, охрипшим от частого потребления виски, зачитал: