Кренц Джейн Энн. Капитуляция

Глава 10

 
   Лукас ждал ее в библиотеке. Он стоял у окна и смотрел в сад — тот самый сад, где он встречался с ней в полночь. Виктория зашла в комнату и услышала, как тихонько затворилась за ней дверь. Похоже, Лукас успел навести страх на слуг, и весь дом затаил дыхание.
   Виктория заметила, что все слуги, даже ее горничная и дворецкий Рэтбоун передвигаются по дому с большой осторожностью. Лукас всего несколько часов был ее мужем и в доме тети еще назывался гостем, но даже за такое короткое время он успел взять власть в свои руки: никто не хотел вызвать его гнев. Это право предоставили Виктории.
   — Вы посылали за мной, милорд? — спросила она бесстрастным голосом. Безупречная вежливость и ледяной тон — вот отныне ее убежище…
   Лукас следил, как Виктория входит в комнату, делает несколько шагов навстречу ему. Он явно с трудом сдерживал свои чувства.
   — Ты еще не переоделась в дорожное платье.
   Ей потребовалось больше смелости, чем она предполагала, чтобы высказать ему в лицо свое решение.
   — У меня есть на то веские причины: я не еду с вами. Желаю вам доброго пути, милорд. — Она развернулась на каблучках и направилась к двери.
   — Если ты сейчас выйдешь из комнаты, Викки, ты пожалеешь об этом больше, чем можешь себе вообразить.
   Тихий угрожающий голос остановил ее, когда, казалось, уже ничто не могло ее остановить. Она обернулась и посмотрела ему прямо в глаза:
   — Прошу прощения. Вы что-то еще хотели мне сказать?
   — Очень многое. Однако у нас мало времени, и я предпочту, чтобы наш разговор состоялся в карете, а не в библиотеке твоей тети. А пока я скажу только одно: я прошу; прощения за столь несдержанное поведение Джессики Атер-тон. Уверяю тебя, я понятия не имел, что она способна закатить такую истерику.
   — И к тому же весьма несвоевременно, не так ли? А когда ты сам собирался открыть мне правду?
   — Какой правды ты ждешь от меня? Что я однажды просил Джессику выйти за меня замуж? Это дела давно минувших дней, Викки, к нам с тобой не имеющие никакого отношения.
   — Черт тебя побери! — взорвалась она. — Ты прекрасно знаешь, какая правда нужна мне сейчас. Ты начал ухаживать за мной, позарившись на мое большое приданое. Посмей отрицать это!
   Лукас выдержал ее яростный взгляд:
   — Не отрицаю. Ты сразу догадалась о моих намерениях — разве ты забыла? А я прекрасно помню, как ты пыталась прогнать меня. И тем не менее ты желала получить то, что я тебе предлагал, верно? Ты играла в рискованную игру и проиграла, но играть ты начала по доброй воле. Разве ты сама не говорила мне: настоящей игры нет без настоящего риска!
   — Ты используешь против меня мои же опрометчивые слова?!
   — Почему бы и нет? Разве ты ждала от меня другого обращения? Я всего-навсего бессердечный охотник за приданым, который подцепил-таки богатую невесту.
   Его слова больно ударили ее.
   — И ты надеешься, что я безропотно приму это унижение?
   В два шага он пересек комнату и схватил Викторию за руку повыше локтя. Глаза его горели, словно раскаленные угли.
   — Черт тебя побери, я надеюсь, что ты мне поверишь. В последние недели ты доверяла мне и твою безопасность, и твою честь. Теперь ты моя жена, и ты обязана мне доверять.
   — Доверять тебе? После того, что ты со мной сделал?
   — И что же я сделал? Не моя вина, что нас раскрыли в первую же ночь. Я предупреждал тебя, что твой замысел опасен, но ты хотела эту ночь — ради научного эксперимента — любой ценой. Или ты забыла?
   — Не смей издеваться надо мной, Лукас!
   — Я не издеваюсь над тобой. Я напоминаю тебе, каким образом ты пыталась прикрыть свое желание заняться со мной любовью. Ты желала меня прошлой ночью так же сильно, как и я тебя. Проклятие, ты ведь сказала, что любишь меня.
   Виктория покачала головой, в глазах у нее сверкнули слезы.
   — Я сказала — мне кажется, что я тебя люблю. Увы, я ошиблась.
   — Ты подарила мне твой рисунок Strelitzia reginae, и ты подарила мне себя — безоговорочно и безвозвратно. Я поверил, что ты любишь меня. Когда твоя тетя постучала в нашу дверь, первым моим движением было защитить тебя. Что же, по-твоему, я должен был сделать? Отказаться жениться на тебе?
   — Не надо извращать мои слова. Ты воспользовался моментом, когда он тебе представился. И не трудись отрицать это.
   — Я не отрицаю, что хотел жениться на тебе. Я не стал бы рисковать ни твоей, ни своей честью в эту ночь, если бы не был уверен, что рано или поздно мы поженимся. Мне очень жаль, что твоя тетя обнаружила нас и тем самым ускорила события, но в конечном счете брак был неизбежен.
   — Он вовсе не был неизбежен! — в ярости выкрикнула она.
   — Викки, будь хоть чуть-чуть разумнее. Ты же знаешь, так не могло долго продолжаться. Уже до этой ночи дела обстояли не лучшим образом. Люди уже начали поговаривать о нас, а ты ничего не собиралась предпринимать, чтобы пресечь слухи. Мы шли на страшный риск ради твоих полуночных капризов. Раньше или позже нас бы выследили, и тогда у нас не оставалось бы иного выбора. И потом, ты не подумала, что вполне могла забеременеть.
   — Почему же ты не открыл мне всю правду прежде, чем затеять все это? — Она слышала, что ее голос вот-вот сорвется в истерику. «Веду себя как базарная торговка», — успела подумать она, пытаясь сдержаться.
   — Если уж говорить откровенно, я не предупреждал тебя только потому, что ты была мне нужна, я боялся, что, если расскажу тебе о состоянии моих финансов, у меня не останется ни малейшего шанса. Ты так непоколебимо заявляла о своей решимости никогда не выходить замуж, так боялась охотников за приданым — у меня не было другой возможности ухаживать за тобой, кроме той, что ты сама мне предоставила. Ты никогда не поймешь, как тяжело дались мне эти несколько недель. Викки, ты могла бы проявить хоть немного понимания, хоть немного сочувствия ко мне.
   — Сочувствия?! — Она не поверила собственным ушам. — Ты что, надеешься, что я тебя пожалею?
   — Почему бы и нет? Ты ведь способна пожалеть кого угодно, даже Джессику Атертон. Я видел, ты пыталась ее утешить, когда она рыдала на твоей груди посреди оранжереи. — В растерянности Лукас провел рукой по волосам. — Неужели я не вправе рассчитывать на капельку жалости? В конце концов, я стал твоим мужем и — Господь ведает — мне предстоит отнюдь не легкая жизнь.
   — А что я получу взамен?
   Он глубоко вздохнул:
   — Черт меня побери, если я не сделаю все, что в моих силах и сверх того, чтобы тебе было хорошо со мной. Я даю тебе слово.
   — А что ты собираешься делать, чтобы мне было хорошо? — Она потерла ладонью красноватое пятно на руке, оставленное пальцами Лукаса. — Насколько я понимаю, материально поддерживать меня ты не сможешь. По словам твоей бывшей возлюбленной, от меня в этом браке требуются деньги. Взамен ты дал мне титул. Признаю, но меня как-то никогда не волновали титулы.
   Лукас стиснул зубы.
   — Я дал тебе приключения, которых ты искала.
   — То есть заманил меня этими приключениями.
   — Викки, послушай…
   — Скажи мне одно, Лукас. Теперь, когда ты благополучно женился, не собираешься ли ты завязать роман с леди Атертон?
   — Господи, только этого не хватало. Я понимаю, сейчас ты готова считать меня негодяем, но ты достаточно хорошо знаешь Джессику — невозможно даже представить себе, чтобы у нее был роман.
   Виктория содрогнулась:
   — Прошу прощения. Разумеется. Леди Атертон — образец всех добродетелей. Ей и во сне не приснится что-нибудь столь неприличное, как роман с тобой.
   — Вот именно.
   — Джессика — существо благородное, возвышенное. Похоже, она не долго колебалась, когда последовала зову долга, а не зову сердца, приняла четыре года назад предложение лорда Атер-тона вместо твоего.
   — Она сделала то, что должна была сделать, — нетерпеливо возразил Лукас.
   — И ты так спокойно рассуждаешь об этом?
   — Прошло уже четыре года. — Лукас пожал плечами. — И, откровенно говоря, теперь я рад, что не женился на Джессике. Недавно я окончательно понял, что такой брак был бы неудачен.
   Виктория искоса глянула на него:
   — Почему ты так говоришь? Она бы как нельзя лучше подошла тебе. Она была бы самой что ни на есть правильной женой, будучи, как мы уже отметили, образцом всех женских совершенств.
   — Спрячь коготки, Викки. — Лукас чуть заметно усмехнулся. — Беда в том, что мне с ней скучно. В последнее время я обнаружил, что мне гораздо больше нравятся авантюристки. А после прошедшей ночи с уверенностью могу добавить, что предпочитаю страстных женщин.
   — В самом деле? — Виктория вскинула подбородок еще выше. — Я полагаю, ваше суждение основывается на опыте? У вас была возможность сравнить мое поведение в постели с поведением леди Атертон?
   Улыбка Лукаса стала еще шире.
   — Не будь наивной. Ты можешь в самом безумном сне вообразить себе, как Джессика пробирается в гостиницу на свидание со мной или с другим мужчиной? Уверяю тебя, четыре года назад она была столь же порядочной и образцовой, как и сейчас. Она не стала бы рисковать своей репутацией ради мужчины или ради научного эксперимента вроде того, что был у нас этой ночью.
   — Не то что я, — вздохнула Виктория.
   — Не то что ты. Совершенно не то. По правде говоря, мне не доводилось встречать женщину, которая хоть отдаленно напоминала бы тебя. Ты — исключение, Викки. Поэтому я не всегда знаю, как с тобой обращаться, как справиться с тобой. Но я справлюсь, можешь быть уверена. А теперь довольно, мы уже и так потратили много времени на этот беспредметный спор. Отправляйся наверх и немедленно переоденься. — Он глянул на часы:
   — Даю тебе четверть часа.
   — Повторяю в последний раз, милорд, я никуда не поеду с вами.
   Лукас в два шага пересек разделявшее их небольшое расстояние. Его четкая, немного напряженная походка показалась ей особенно угрожающей. Одним пальцем Лукас вздернул подбородок Виктории и заставил ее взглянуть ему в глаза. Встретившись с его взглядом, Виктория вздрогнула, словно от пронзительного холода. В его глазах сверкала сильная, все побеждающая воля.
   Внезапно Виктория поняла, почему мужчины следовали за Лукасом в бои и почему все слуги в доме движутся сегодня так быстро и осторожно.
   — Виктория, — произнес Лукас, — мне кажется, ты еще не вполне поняла, насколько безусловен этот приказ: мы отправляемся через пятнадцать минут. Я сам виноват, до сих пор я относился снисходительно к твоему упрямству и слишком часто отказывался от собственных здравых суждений, чтобы исполнить твой каприз, поэтому ты решила, будто можешь пренебречь даже моим приказанием. Уверяю тебя, ты сильно ошибаешься.
   — Я не собираюсь выслушивать приказы ни от вас, ни от кого-либо еще.
   — Придется. К счастью или к несчастью, у тебя есть теперь муж, и этот муж собирается выехать через, — он бросил взгляд на часы, — через тринадцать минут. Если к этому времени ты еще не переоденешься в дорожное платье, я усажу тебя в карету в любом, даже самом неприглядном виде. Теперь все ясно, мадам?
   Виктория коротко вздохнула, понимая, что выполнит все его указания.
   — Сила на вашей стороне, милорд, — уничтожающим тоном произнесла она, — и как все мужчины, вы без раздумий пускаете в ход хлыст.
   — Уверяю тебя, я никогда не пущу в ход хлыст против тебя, Викки, о чем тебе прекрасно известно. А теперь не испытывай мое терпение. Осталось меньше двенадцати минут.
   Виктория повернулась и выбежала из комнаты.
 
   Путешествие в глушь Йоркшира оказалось самым долгим в жизни Виктории. В пути она почти не видела мужа. Лукас большую часть времени предпочитал ехать рядом с каретой верхом на своем Джордже, нежели иметь дело с дурным настроением Виктории. По ночам она спала в одной комнате с Нэн, а Лукас снимал другую комнату для себя и своего лакея. Встречались они за столом, молчали или разговаривали с ледяной любезностью.
   К тому времени когда они добрались до Стоунвейла, настроение Виктории ничуть не улучшилось. Она подозревала, что Лукас тоже сердится, хотя и довольствуется тем, что просто не обращает на нее внимания, пока она не начинает капризничать.
   Первое впечатление от Стоунвейла было не слишком обнадеживающим. Не требовалось даже ее обширных знаний в области ботаники и садоводства, чтобы понять: летний урожай будет ниже среднего. Все, что видела вокруг себя Виктория, носило отпечаток безнадежного уныния, начиная от обветшалых фермерских домиков и кончая отощавшей скотиной в полях.
   Даже витрина деревенской лавочки пустовала, напоминая о бедности и запустении, нависших над этим краем, словно мрачная туча. Виктория нахмурилась при виде стайки детей, возившихся в грязи. Они были одеты в отрепья, достойные лондонского уличного мальчишки.
   — Это непростительно, — пробормотала она, обращаясь к Нэн, — земля заброшена, из нее выжали все и оставили умирать.
   — Думаю, милорду предстоит много работы, — осторожно произнесла Нэн. Она уже знала, как хозяйка относится к мужу. — Он и впрямь будет достоин своего титула, если сумеет вернуть жизнь в эти края.
   — Да, конечно, — мрачно согласилась Виктория. «Но для этого ему понадобятся мои деньги», — добавила она про себя. Впервые она увидела, какая ответственность легла на плечи Лукаса, когда он унаследовал Стоунвейл. Все жители имения и окрестностей зависели от благосостояния и умелого руководства хозяина большого дома. Виктория догадывалась, что судьба и будущее здешних арендаторов и фермеров связаны со Стоунвейлом.
   Если бы она, Виктория, была призвана возродить эту землю, как бы она отнеслась к необходимости брака ради денег? Она задавалась этим вопросом и не находила на него ответа. Быть может, она поступила бы точно так же, как и Лукас. По словам леди Атертон — черт бы ее побрал! — каждый человек делает то, что он должен.
   Однако эта мысль ничуть не заставила Викторию смягчиться по отношению к Лукасу. Она понимала теперь, что ему необходимо было жениться на богатой невесте, но не могла ему простить, что он выбрал именно ее и хитростью завлек в этот брак. Ведь он мог бы найти добычу, которая сама охотно пошла бы в его сети, стоило только поискать среди светских дам и девиц. Всегда найдется такая, которая согласится обменять свое состояние на имение и титул.
   — Красивый дом, правда, мэм? — восторженно проговорила Нэн, высовываясь из окна и вглядываясь в огромный замок Стоунвейлов. — Жаль только, что парк и сад так запущены. Совсем не то, что в имении у леди Неттлшип.
   Виктория тоже выглянула в окно, хотя она и клялась себе, что сохранит надменное хладнокровие по отношению ко всему, что связано с родовым гнездом Стоунвейлов.
   Служанка оказалась права. Замок производил грандиозное впечатление. Величественное каменное здание поражало своей красотой. Широкие ступени парадного крыльца спускались в мощеный дворик. К дому вела широкая подъездная дорога, огибавшая большой фонтан. Сухое дно бассейна устилали камни — видимо, фонтан давно умолк.
   От дома веяло тем же безнадежным унынием, что и от деревни и окружавших ее полей. Карета остановилась, Виктория мрачно посмотрела на ожидавшее ее жилище. Как это не похоже на ухоженный, удобный, роскошный мир, в котором она жила до сих пор.
   Лукас вручил груму поводья своего жеребца и подошел, чтобы проводить Викторию вверх по ступенькам крыльца в дом.
   — Как видишь, — тихо сказал он ей, — здесь многое надо сделать.
   — Совершенно справедливое замечание, милорд, — проворчала она.
   Виктория чувствовала легкое головокружение.
   — Я хотел бы, чтобы мы сделали это вместе, Викки. Стоунвейл принадлежит нам обоим. Это теперь не только мой дом, но и твой. Здесь будут жить наши дети.
   При этих словах она содрогнулась, вспомнив наставления Джессики Атертон: «Если ты не испытываешь настоящих чувств к Лукасу, подумай, как это все тяжело ему. Ведь он должен еще получить от тебя наследника».
   Виктория постаралась придать своему лицу равнодушное выражение, но она знала, что Лукас заметил эту мгновенную вспышку гнева, — его лицо вновь посуровело:
   — Я познакомлю тебя со слугами. Их пока мало. Дворецкого зовут Григгс. Он приехал из Лондона. Экономка — миссис Снит. Она из деревни.
   Усталая после долгой дороги, расстроенная всем, что ей довелось увидеть в Стоунвейле, и слишком гордая, чтобы хоть чуть-чуть пойти навстречу ласковому обращению Лукаса, Виктория подхватила юбки и направилась вверх по лестнице в свою новую комнату.
 
   Вечером они встретились за скудным обедом. Григгс извинялся за плохое вино и малочисленность прислуживавших лакеев. Блюда не отличались разнообразием и были приготовлены скверно. Обстановка в столовой была еще хуже, чем сама еда. Ковер протерся до самой основы; покрытая царапинами мебель чуждалась в лакировке; серебро давно не чистили; лампа, висевшая над головой, накопила копоти по меньшей мере за десять лет.
   Однако больше всего Викторию угнетало царившее за столом молчание. Молчать она никогда не умела, и ее терпение быстро подходило к концу. Ее очень обижало, что Лукас даже внимания не обращает на ее стойкое дурное настроение.
   — Так что же, милорд, — приступила она, подкрепившись глотком вина, — как вы собираетесь потратить мои деньги? Может быть, вы начнете с сада? Или с домиков арендаторов? А может, предпочтете сначала обставить дом? По-моему, здесь придется заменить всю мебель.
   Лукас поднял свой бокал и бросил взгляд на Викторию:
   — С чего бы ты хотела начать, Викки?
   — Неужели вас интересует мое мнение? Спасение Стоунвейла — ваша проблема, а не моя. — Она холодно усмехнулась. — Теперь, когда вы завладели моими деньгами, вы как-нибудь сумеете их израсходовать. Мой отчим, к примеру, прекрасно справился с задачей, потратив деньги моей матери на лошадей и женщин.
   — Мне кажется, мадам, вы попали в столь сложную ситуацию прежде всего потому, что жизнь никогда не бросала вам достаточно серьезный вызов.
   — Что вы хотите этим сказать? — возмутилась она.
   — Вы умная и энергичная женщина, к тому же вам досталось много денег. Вы использовали наследство, чтобы обеспечить себе жизнь в обществе и независимость, но вам и в голову не приходило сделать хоть что-нибудь полезное.
   Его слова задели Викторию.
   — Я всегда много жертвовала на благотворительность.
   — Что, согласитесь, не отнимало у вас ни времени, ни сил. Кроме того, у вас не было ни мужа, ни семьи — никого, кому вы могли бы посвятить свою неиссякаемую энергию. Чтобы занять свое время и свои силы, вы посещали научные лекции и рисовали растения, больше никакого серьезного дела у вас не было. Единственным полем деятельности для вас оставалась жизнь в светском обществе. Когда вам все наскучило, вы начали искать приключений. Так вы и попали в беду, дорогая моя.
   — Уверяю вас, сэр, городская жизнь вовсе не казалась мне скучной! — возмущенно воскликнула Виктория.
   — Правда? Я-то думал, именно скука заставила вас изобрести полуночные приключения.
   Виктория побледнела:
   — Это не правда. Вы ничего не знаете о причинах, побудивших меня искать ночных приключений, и я буду вам очень благодарна, если вы воздержитесь от ваших идиотских предположений.
   Лукас задумчиво покачал головой:
   — Нет, я все-таки прав. Первоначально вас привлекало во мне именно то, что я предложил вам приключения. Вам неприятна сама мысль, что я женился на вас ради денег, а представьте мои чувства, когда я вдруг понял, что интересую вас только в качестве спутника в этих ночных вылазках. Вы очень охотно использовали меня, не так ли?
   — Все совершенно не так, — без раздумий ответила она.
   — Разве? Ты хочешь сказать, твои чувства ко мне были серьезнее, чем просто легкомысленное желание использовать меня как орудие в твоих приключениях?
   — Да. — Виктория нахмурилась. — То есть я хотела сказать, нет. Черт побери, Лукас, нечего играть словами!
   — Так или иначе, вы попали сюда, миледи, и обратного пути у вас нет. Вы знали, чем рискуете, и сами пожелали пойти на риск. Дорогая моя, в любой игре первое правило: проиграл — плати, и без жалоб. Ты хотела играть — изволь расплачиваться, — повторил Лукас.
   — Я не жалуюсь. Я в ярости. Это совсем не одно и то же.
   Лукас откинулся назад и сложил руки на груди:
   — Ты просто все время ворчишь, Викки, вот и вся твоя ярость. Мне еще не приходилось видеть тебя в таком настроении, и, признаться, весьма любопытно, как долго оно продлится. Я надеялся, что к тому времени как мы приедем домой, худшее уже будет позади, но, судя по всему, ошибся.
   — Да, ты ошибся. — Викторию буквально трясло от ярости. Как он смеет бросать ей — ей! — столь нелепые обвинения! — Ты ошибся во всем, с начала до конца!
   — Тебе следовало бы поблагодарить меня, Викки. Я даю тебе возможность избежать подобных опасностей в будущем. Я рад, что могу предложить тебе дело, важную работу, которая потребует твоих денег и твоего времени. — Он поглядел ей в глаза:
   — Помоги мне восстановить Стоунвейл, Викки!
   — Как мило, что ты наконец заговорил о моих деньгах!
   — Викки, я хочу, чтобы эта земля стала твоей. Я хочу разделить ее с тобой. Конечно, я ничего не смогу сделать без твоего приданого, но я не собираюсь распоряжаться деньгами без твоего разрешения. Я был бы счастлив, если бы ты согласилась заняться имением вместе со мной. У тебя ясный ум, благодаря полученному воспитанию твои знания по меньшей мере равны моим. Ты могла бы определить судьбу Стоунвейла. Я прошу тебя только об одном: возьмись за работу вместе со мной, вместо того чтобы тешить собственное дурное настроение.
   — То, что ты предлагаешь, конечно, очень заманчиво, — все тем же безразличным голосом отозвалась она, — если тебе так хочется, чтобы я участвовала в каждом решении, может быть, ты дашь мне письменный брачный контракт, гарантию, что ты не тронешь ни пенни из моих денег без моего разрешения?
   Губы Лукаса скривились в печальной усмешке.
   — Я ведь не такой дурак, мадам. Когда ты в таком настроении, подписывать подобный контракт было бы непростительной глупостью с моей стороны. Мы могли бы обсудить вопрос позже, когда ты будешь готова стать мне настоящей женой, любящей и преданной.
   — Ха! Ты никогда не подпишешь контракт, о чем мы оба прекрасно знаем.
   — Даже если бы я подписал его, мало что изменилось бы в глазах закона, Викки. Мы муж и жена. Это предоставляет мне определенные права.
   — Важен принцип.
   Лукас коротко усмехнулся:
   — Принцип! Если я подпишу сейчас контракт, ты используешь его против меня, чтобы отплатить мне за этот брак. Признайся, Викки! Ты терпеть не можешь, чтобы кто-нибудь оказался умнее тебя, и все, о чем ты способна думать теперь, — это месть.
   — Во всяком случае, месть могла бы стать вполне разумным делом, которое заняло бы и мое время, и мои силы, не правда ли? — Виктория улыбнулась ледяной улыбкой и поднялась. — А теперь, с вашего разрешения, милорд, я вернусь в свою комнату и предамся дурному настроению. Сколь ни разумны ваши доводы, я еще не перестала оплакивать себя.
   Она выбежала из столовой так быстро, что Григгс едва успел распахнуть перед ней дверь.
   Лукас, полуприкрыв глаза, наблюдал, как его жена гневно покидает комнату. Когда дверь затворилась за ней, он приказал дворецкому принести бутылку портвейна — Лукас благоразумно прихватил с собой изрядный запас из Лондона. После нескольких дней верховой езды нога совсем разболелась.
   Лукас еще долго сидел, попивая вино и размышляя, что же ему теперь делать: то ли задушить Джессику Атертон, то ли отлупить Викторию.
   В общем и целом он предпочел бы отлупить новобрачную. Это гораздо интереснее: во время процедуры он мог бы любоваться ее изысканными округлостями.
   В задумчивости Лукас медленно допивал в одиночестве бутылку портвейна. Вино помогало не только притупить ноющую боль в левом бедре, оно хоть немного приглушало сжигавшее его желание. После горячей и сладостной ночи, когда они предались незаконной страсти в номере гостиницы, воспоминания преследовали Лукаса, и его железная выдержка начинала изменять ему.
   Он отказывался верить, что Викторию не преследуют те же воспоминания. Она так самозабвенно, так неистово отвечала на его страсть, она была так податлива, так доверчива. Проклятие, она даже сказала ему, что, кажется, влюблена в него, не было сомнений, таких слов она не говорила до него ни одному мужчине.
   И до него она ни с кем не была так близка. Радость, с какой Лукас следил за невероятными чувственными открытиями Виктории, стала для него самого вершиной чувственного наслаждения.
   Рисунок Strelitzia reginae уже висел на стене в его комнате возле зеркала. Он будет смотреть на него каждое утро. Лукас распорядился, чтобы рисунок распаковали в первую очередь. Понимает ли Виктория, как много значит для него этот необычный подарок?
   Вероятно, нет. Сейчас она способна думать только о своей раненой гордости.
   Но рисунок по-настоящему растрогал его. С тех пор как его мать умерла, Лукас отвык получать подарки, тем более от женщин. Если не считать медальона с прядью волос, который вручила ему четыре года назад Джессика.
   Она вложила глупую вещицу в его ладонь в ту самую минуту, когда, всхлипывая, отказалась принять его предложение и объяснила, чего требует от нее долг. Ночью перед атакой Лукас выбросил медальон в какую-то канаву.
   Допив портвейн, Лукас посмотрел на пустую бутылку. Впереди его ждала ночь. И холодная постель.