Крэнц Джудит. Любовники

   — Саша, меня не проведешь, даже не пытайся! Говори, что у тебя на уме?
   — Если бы Зак с кем-нибудь сошелся, я бы считала, что ты для него в прошлом. Но он, видишь ли, ни с кем не встречается! Скажи честно, Джиджи, ты считаешь это нормальным для молодого здорового мужчины в расцвете сил?
   — Что за бред собачий! С чего ты взяла?
   — Каждый вечер, приходя домой, мой муж мне все подробно докладывает. Спроси его сама. Ты считаешь, что твой отец стал бы городить огород на пустом месте?
   — Если это помогло бы ему снять фильм — стал бы. Но это… это плохая шутка. Что вы затеваете?
   — Неужели ты думаешь, что нам делать больше нечего, как петь дифирамбы твоей неотразимости? Тоже мне — центр мироздания! Нелли! Прекрати! Джиджи, только посмотри, она лопаткой разрубила червяка пополам! О господи, как можно?
   — Она готовится стать маньяком-убийцей, для женщин это редкость, но все же такие случаи известны. Когда я на нее смотрю, у меня нервы сдают. Я начинаю понимать, чего стоили Билли ее двойняшки.
   — Не дашь Нелли бутылку? Время перекусить.
   — Нет, лучше не надо, — сквозь зубы процедила Джиджи.
   — Да брось ты, смелее, когда-нибудь и тебе придется это делать. Все женщины через это проходят, даже мама нам давала соску, хотя я не очень уверена: может, она кормила нас до того возраста, когда мы могли уже пить из чашки? Я попрошу Зака спросить ее, когда он будет ей звонить в следующий раз.
   — Когда Зак что будет делать?! — У Джиджи округлились глаза. Она испытывала неподдельный страх перед Татьяной Орловой-Невски, этой вздорной, внушающей трепет, властной главой большого клана Невски, о чьем крутом нраве ходили легенды.
   Саша вздохнула.
   — Он, как нежный сын, звонит маме узнать, как у нее дела. Вито говорит, в последнее время это происходит по два раза в неделю.
   — Ты меня обманываешь, Саша?
   — Это истинная правда, клянусь крошкой Нелли.
   Джиджи молча переваривала услышанное.
   — А Зак… — неуверенно начала она, — он ничего не говорит обо мне? Может быть, отцу?
   — Ни слова. Ни мне, ни Вито.
   — Ну видишь, вы впадаете в заблуждение.
   — Как раз наоборот. Такое впечатление, что он волевым усилием вычеркнул тебя из своей памяти. Принимая во внимание, сколько времени он проводит с Вито, согласись, что это довольно подозрительно. Если бы он хоть раз — между делом — поинтересовался, как у тебя дела! Но не произносить твоего имени больше года, притом что он изо дня в день работает вместе с Вито? Это самый верный признак, что он еще не пережил вашего разрыва. В конце концов, ты-то говоришь о нем легко, потому что любишь Бена, но мой бедный брат не в состоянии даже вслух произнести твое имя, значит, он не может смириться с мыслью, что жизнь идет своим чередом, но без тебя.
   — Ну и дурак!
   — Именно это я и сказала Вито, — кивнула Саша.
   — И что ответил мой старый добрый папуля?
   — Какие-то милые слова, вроде того, что он тоже не смог бы забыть меня до конца своих дней… Это неважно. Не забывай — Вито другой, он взрослый человек, а Зак — влюбленный мальчишка.
   — Мальчишка? Послушай, Саша, брак с мужчиной в возрасте сделал тебя снисходительной. Заку, кажется, тридцать один год?
   — Но в душе он мальчишка, страстный, романтичный мальчишка. Печально, конечно, но я стараюсь об этом не думать. А вот и Нелли, можешь ее потискать, если не хочешь покормить. Почему бы мне не доставить тебе этого удовольствия, раз ты обещаешь свозить меня в Сан-Франциско?
 
   Свернувшись в кровати калачиком, Виктория Фрост перебирала в уме свои победы. Агентство окрепло настолько, что в состоянии проворачивать контракты на девяносто миллионов в год; она избавилась от наглой выскочки Джиджи Орсини, не потеряв при этом добытые ею контракты, за исключением компании «Индиго Сиз», расстаться с которой им пришлось бы в любом случае.
   Хотя Джиджи и заявила, что намерена уйти из рекламного бизнеса, вся минувшая неделя прошла в изрядном напряжении — все ждали, что Джиджи уговорит Спайдера Эллиота расторгнуть контракт с агентством, а Бена Уинтропа — отказаться от их услуг в «Волшебном чердаке» и «Уинтроп-Лайн». В конце концов из неофициальных источников удалось выяснить, что Джиджи не пошла работать ни в какое другое агентство и не прихватила с собой свои контракты, что могла бы сделать без труда. Предварительная работа с «Бич-Кэжуалс» и «Магазином грез» продвигалась быстро.
   В дополнение, «ФРБ» получило приглашение принять участие в конкурсе, объявленном тремя крупными компаниями в Нью-Йорке. Конечно, подготовка к показу требовала денег и времени, а также сосредоточения всех усилий на одном направлении, однако агентство сейчас, как никогда, было готово к работе на таком уровне. Их рекламная фирма стала известной по всей стране, и все это — за какие-то два года.
   Виктория решила, что у Ангуса больше нет никаких оснований оставаться в Нью-Йорке. Она уже давно поняла, что он человек привычки, не способный на решительный следующий шаг — а кто из мужчин свободен от этого недостатка? Но по мере того как их встречи случались все реже и реже, его страсть к ней становилась глубже и жарче. Каждой клеточкой своего тела Виктория чувствовала, что ни одна женщина не обладает той физической властью над Ангусом, какой обладает она.
   Виктория перевернулась на спину и стала мысленно перебирать тех мужчин, с которыми развлекалась в Калифорнии. Каждый из них добавил что-то свое в копилку ее сексуального опыта. Это пошло ей на пользу. Всякий раз, как они виделись, Ангус набрасывался на нее с такой необузданной страстью, что она подчас пугалась. Этот мужчина полностью в ее власти, пора настоять на своих условиях.
   Виктория рассчитала, что при нынешнем положении в агентстве совершенно неважно, что многие контракты Ангуса не перейдут вместе с ним, а останутся в «Колдуэлл и Колдуэлл», хотя он потратил массу времени на подготовку отходного маневра. Им и в Лос-Анджелесе хватит работы. Не менее важным было то, что в руководстве «ФРБ» Ангус мог бы оказаться весьма полезным.
   Виктория чувствовала, что уже с трудом справляется с навалившейся на нее нагрузкой, хотя тщательно скрывала это от Арчи и Байрона. Те усиленно набирали новый персонал для работы по вновь заключенным договорам; в той же части дела, которая касалась ее, Виктория продолжала держать минимум работников, намеренно приберегая место для Ангуса и всех, кого он захочет с собой привести.
   Была суббота, раннее утро. Виктория проснулась задолго до рассвета. На выходные мать и Ангус, конечно, уехали в Саутгемптон, но в эту рань мать наверняка еще не спустилась к завтраку. Пора! Виктория села, придвинула к себе телефон и набрала номер в Саутгемптоне.
   — Пожалуйста, мистера Колдуэлла, с ним хочет говорить Джо Девейн, — сказала она, когда горничная сняла трубку. Через минуту раздался голос Ангуса.
   — Это я. В какой ты комнате? — спросила она.
   — В библиотеке. Какого черта…
   — Не перебивай. Ты, должно быть, читал о моем контракте с «Бич-Кэжуалс»?
   — Да, но…
   — Ангус, прошло уже почти два года. Я не намерена больше ждать. Хватит держать меня на поводке, я больше не могу. У тебя больше нет никаких причин оставаться там, ты нужен мне здесь!
   — Время неподходящее, ты слишком спешишь…
   — Время всегда будет неподходящим. На следующей неделе я буду в Нью-Йорке. Во вторник утром у нас назначена неофициальная встреча с Харрисом Ривзом, а днем я должна увидеться с Джо Девейном. Последующие три дня мы будем работать с «Бич-Кэжуалс». У тебя масса времени, чтобы поставить ее в известность.
   — Я… послушай…
   — Если ты ей не скажешь, я сделаю это сама.
   — Нет, Виктория, ты шутишь…
   — Не испытывай меня. Пока.
   Ангус молча положил трубку. Он заперся в библиотеке и стал думать. В ушах все еще звучал голос Виктории. Как долго он оттягивал этот момент в надежде — нет, в уверенности, — что он каким-то образом не настанет. Она кого-нибудь встретит или перерастет свое чувство, потеряет к нему интерес… Одному богу известно, на что он надеялся, но он так и не верил, что этот день когда-нибудь наступит.
   Внезапно ощутив, что не может больше оставаться в четырех стенах наедине со своими мыслями, Ангус стремительно вышел из огромного дома, стоящего в нескольких сотнях ярдов от моря. Он быстрым шагом пересек зеленый газон и пляж и остановился у самого края воды. Мягкие волны ласково набегали на берег.
   Ангус медленно обвел взором горизонт и стал смотреть на утреннюю, молочного цвета дымку, поднимающуюся над океаном, уступая место яркому солнцу нового осеннего дня. Он переводил взор с одной роскошной виллы на другую и мысленно произносил имена хозяев этих престижных владений на участке морского побережья, сравниться с которым по красоте не могло ни одно другое место. Здесь каждого он знал как близкого друга, в каждом доме он был желанным гостем.
   Ангус дышал полной грудью, с наслаждением втягивая в легкие бодрящий солоноватый воздух Атлантики, и смотрел на свой дом — старинный дом, под черепичной крышей, с глубокими глазницами окон и широкой верандой, дом, куда он каждую пятницу летел вертолетом, испытывая неподдельное нетерпение — такое же, с каким в воскресенье возвращался в просторную, ачегантно обставленную и полную произведений искусства квартиру на Пятой авеню, зная, что впереди у него неделя напряженной работы. С каждым ударом сердца он все отчетливее понимал, как много для него значит и этот дом, и квартира, и тот миг, когда открывается дверь лифта и он ступает в роскошную приемную агентства, где у них с Миллисент в подчинении работают сотни сотрудников. Ангус Колдуэлл смотрел в морскую даль и размышлял о своей доле в агентстве, оборот которого скоро достигнет миллиарда долларов в год.
   Его жизни позавидует любой мужчина. Он стал думать о том, что в спальне на втором этаже лежит его жена — Миллисент, которая предоставляет ему полную свободу — только не ту, что была ему так нужна. Окажись Виктория здесь, он бы прямо сейчас нашел место, где овладеть ею, где найти то успокоение, какое могла ему дать она одна, ибо звук ее голоса по телефону сегодня утром привел его в невыносимое возбуждение, граничащее с болью. Нет, он не сдержался бы, даже если ему пришлось бы швырнуть ее голышом на песок у всех на виду.
   «Если ты не скажешь, я сделаю это сама». Волна откатилась, Ангус носком туфли проковырял в мокром песке ямку и стал смотреть, как она наполняется водой. Неизбежность, с какой это происходило, заставила его содрогнуться, и он побежал трусцой вдоль пляжа, двигаясь легко и свободно, как человек с единственной в жизни заботой — тренироваться, дабы продлить свое достойное зависти существование на этой грешной земле.
 
   Вито и Зак решили прерваться на чашку кофе, пока редактор уединился в своей комнате и просматривал эпизоды, над которыми они сегодня работали.
   — Последний дубль не самый удачный, — сказал Зак. — Финальную сцену можно сделать намного лучше.
   — Согласен, — ответил Вито. — На самом деле, чем больше ты снимаешь, тем больше мне эта картина нравится. На прошлой неделе был день, когда я решил, что самое лучшее, что можно сделать с отснятым материалом, — это сжечь негатив и уповать на то, что нас не поймают пожарники, но сейчас я вижу, что начинает получаться нечто удобоваримое. Я уже предвижу, как критики напишут: «Голливудская любовная история. Настоящая находка!» — и начнут нас нахваливать.
   — Если, Вито, ты окажешься прав, то только благодаря актерам. Не думай, что я не понимаю, что был не в лучшей своей форме. Мне все мерещится, как критики разносят нас в пух и прах.
   Вито рассмеялся.
   — Это всего лишь кино, Зак, я все время тебе это твержу. Не принимай все так близко к сердцу. У каждого из нас были фильмы, которые сначала казались совершенно безнадежными. А иногда наоборот — все, казалось, хорошо, а получается дерьмо. — Вито налил себе еще кофе. — «Долгому уик-энду» с самого начала не везло, словно кто порчу навел. Такое впечатление, что жители этого поселка просто собираются каждые выходные, лепят наши восковые фигурки, с наслаждением втыкают в них булавки, а потом варят в кипящем масле. Надо было назвать фильм не «Долгий уик-энд», а «Столпотворение в Малибу». Пожалуй, завтра же пойду в Гильдию и зарегистрирую другое название.
   — Вито, ты действуешь мне на нервы. С того дня, как я на тебя работаю, ты всегда представлял каждый момент съемок как вопрос жизни и смерти, и вот, когда я на грани провала, ты ведешь себя как ни в чем не бывало. Тебя будто подменили!
   — Во-первых, ты снял настоящий фильм. Во-вторых, я не тот Вито Орсини, какого ты знал, можешь поблагодарить за это сестрицу. Я возвращаюсь домой, где меня ждет Саша, и это наполняет мою жизнь смыслом. А если я к тому же успеваю поиграть с Нелли, то для меня перестают существовать отснятые за день эпизоды.
   — Ты и вправду так любишь эту малышку? — полюбопытствовал Зак.
   — Конечно. Как можно ее не любить? Я часто жалею о том, что Джиджи росла без меня. Она сейчас такая заноза — я даже доволен, что у вас с ней не заладилось. Ее сложный характер плюс твой сложный характер — ничего путного бы не вышло.
   — Спасибо на добром слове.
   — Послушай, мальчик, не станешь же ты упрекать меня в том, что я как отец мечтаю видеть Джиджи замужем за Беном Уинтропом? Он хоть сейчас готов жениться, по Джиджи предпочитает не обсуждать эту тему и даже не позволила мне с ним познакомиться. Какой отец не мечтает о том, чтобы его дочь вышла замуж за молодого, богатого, красивого и, насколько я могу судить, порядочного человека? Саша говорит, что этому не суждено сбыться, потому что Джиджи слишком сентиментальна, а если она и выйдет за Уинтропа, то это будет означать, что он воспользовался ее нынешними трудностями. И вообще, она считает, этот брак обречен на неудачу, потому что Джиджи если и выйдет за Уинтропа, то лишь назло тебе.
   — Саша с ума сошла? — поморщился Зак. — Она никогда не перестанет меня опекать. Я думал, может, замужество ее изменит, но, судя по всему, этого не произошло. Она считает, что я неотразим, и все потому, что я очень похож на нее.
   — Знаешь что, Зак? Ты и твоя сестра опасны для общества. Ее-то я теперь изолировал, а ты еще щиплешь травку на воле. Ни одному мужчине еще не удавалось вырвать Сашу Невски из своего сердца — взгляни хотя бы на Джоша Хиллмана! И моя дочь никак не может тебя забыть — до такой степени, что я боюсь при ней произносить твое имя. У нее сразу появляется такое обиженное и беспомощное выражение, что я чувствую себя последней скотиной. Она ни разу не спросила меня, как идет съемка, — и все потому, что дело касается и тебя. Я пригласил ее на площадку — она и слушать не захотела. На других картинах она сама приставала ко мне, чтобы ее пустили поглазеть, тут же все наоборот. Она просто не может тебя спокойно видеть!
   — Тогда я не пойду на прием, — заявил Зак.
   — Ты должен пойти, Зак, ты сам это понимаешь. Мы с Сашей тебе не простим, если ты не придешь. Джиджи морально к этому готова…
   — Черт побери, Вито, я с ней не порывал, это она меня выставила за дверь. Я не виноват, что она… что она такая.
   — Я знаю, Зак. Ни одна из брошенных мною женщин не впадала в такую сентиментальность и тоску, как Джиджи. Если хочешь знать, даже с Билли я продолжаю поддерживать отношения. Для Сьюзен Арви я буду делать следующий фильм, а с Мэгги Макгрегор у меня прекрасные дружеские отношения.
   — Ты и Сьюзен Арви! Черт!
   — А ты как думал? Теперь я остепенился, но в былые времена… Славные были денечки. Слава богу, Саша не проявляет к ним интереса, иначе мне пришлось бы ей все рассказать, и боюсь, ей бы это не понравилось.
   — А что Мэгги? — спросил Зак как зачарованный.
   — Это долгая история. Все началось еще до Билли. А как, ты думал, я уговорил ее сделать о тебе специальную программу в связи с «Кейлиспелльскими хрониками»?
   — Я над этим не задумывался. Вернее, я думал, что это дело случая.
   — Такие вещи обычно незаметны постороннему глазу, о них может догадываться только человек посвященный. Это тебе на будущее — слушай старшего, умудренного опытом товарища. А сейчас я хочу тебе сказать, что мне не совсем понятно, почему моя дочь купила на видеокассете картину «Какими мы были» и чуть не каждый вечер ее смотрит.
   — «Какими мы были»?
   — О'кей, ты не Редфорд, а она не Стрейзаид, но, Зак, речь идет о проблеме мужчины и женщины, которые не могут жить вместе, но по-настоящему любят друг друга! Такой фильм можно смотреть без конца, и всякий раз он будет трогать до глубины души, даже если ты выучил его наизусть. Сам-то ты его видел?
   — Видел один раз… Не сказать, чтоб он произвел на меня большое впечатление, — неумело соврал Зак. Он несколько раз брал напрокат кассету с этим фильмом и даже подумывал о том, чтобы купить ее.
 
   День, на который был назначен прием в доме Джиджи по случаю бракосочетания Вито с Сашей, был не по-осеннему теплым и душным, и даже вечер не принес желанной прохлады. Солнце еще не село, а в небе уже появилась и низко повисла полная ярко-оранжевая луна.
   Джиджи потратила несколько вечеров, чтобы отрепетировать как следует свой прием, и в первую очередь заменила все лампочки в доме, и теперь квартира освещалась ровным и мягким розоватым светом. Она расхаживала по дому, расставляя повсюду подсвечники, так что в конечном итоге создалась одновременно праздничная и по-домашнему уютная атмосфера. Не менее удачными получились и укромные уголки — в них было что-то загадочное, манящее и многообещающее. Весь дом так и светился гостеприимством. Вьющийся по нему плющ и окружающие деревья были увешаны разноцветными фонариками, а балконы украшены мигающими гирляндами.
   Сначала Джиджи хотела украсить комнаты белыми цветами, но потом отвергла эту идею, памятуя о том, что и у Вито, и у Саши это уже не первый брак. Она отправилась на оптовый цветочный рынок и загрузила во взятый напрокат фургон двадцать дюжин нежно-розовых цикламенов в горшках и двадцать дюжин едва распустившихся белых и розовых примул. Потом она долго бродила по рынку, подбирая фрукты в нужной цветовой гамме — от нежно-розовых персиков до яблок всех оттенков красного. Джиджи решила расставить корзины с фруктами по всему дому. Когда рабочие выгрузили корзины с ее покупками на ступенях дома, Джиджи поняла, что сделала правильный выбор.
   Где же устроить бар? По опыту она знала, что бар — это всегда толчея. В ее доме было столько пустующих комнат, что можно было устроить не один бар и сделать их маленькими, чтобы гости не задерживались в них подолгу.
   После долгих размышлений о том, что необычного предложить на закуску, Джиджи пришла к заключению, что благоразумнее всего будет устроить проверенный временем традиционный итальянский буфет. К тому же это любимая еда Вито. Среди массы горячих и холодных закусок, спагетти пяти видов, оссо-буччо, цыплят с маслинами, колбасок с перцем и жареной бараньей ноги любой гость найдет себе угощение по вкусу. И конечно, свадебный торт. Если же отыщется привереда, которому все это придется не по душе, пусть тогда наедается дома. Джиджи удалось взять напрокат скатерти густо-розового тона, по которому были разбросаны изящные яблоневые ветки с белыми и розовыми гроздьями нежных цветов. Салфетки она купила бледно-розовые, свечи были белые, а последним штрихом должны были стать глиняные кашпо с белыми примулами. По всему дому были расставлены столы на восемь персон. Где-то она читала, что за столом должно быть тесно, тогда оживление обеспечено, поэтому столы Джиджи выбрала небольшие.
   Перед ней стояла нелегкая задача, и иногда Джиджи жалела, что вызвалась устраивать этот прием для нескольких сотен человек, половина из которых друг друга не знают!
   Саша пригласила кучу народа из «Нового магазина грез», а Вито — из «Всего Голливуда». Никто из них никогда прежде не встречался. Единственный из гостей, близко знакомый им обоим, будет Зак. Да, и еще Джози Спилберг и Берго. На этих двух говорунов Джиджи рассчитывала в плане наведения мостов между двумя столь различными компаниями, зато на Зака ставку делать нечего: лучше всего будет, если он ненадолго появится для приличия и быстренько испарится.
   Когда-то Зак сказал, что главное, о чем надо думать при подготовке вечера, — это чем занять гостей. Удобство и хорошее настроение хозяев нечего принимать в расчет, поскольку они в данном случае выступают лишь в роли продюсеров.
   Тогда это показалось ей вполне резонным, но сейчас, когда Джиджи сама давала прием, она не могла подходить к делу столь философски. Дом, хотя и был слишком велик для нее, для такого количества гостей мог оказаться мал, что давало надежду на то, что оживлению и общению будет способствовать элементарная физическая близость в прямом значении этого слова. В свое время известная хозяйка многолюдных раутов Эльза Максвелл утверждала, что ключ к успеху любого вечера — это слишком большое число гостей, и Джиджи оставалось только поверить ей на слово.
   Джиджи оформила заказ с фирмой «Чакс-Паркинг» на предоставление нескольких распорядителей для автомобильной стоянки, заказала ансамбль скрипачей, которые должны будут развлекать публику романтическими мелодиями с самого большого в ее доме балкона, а также группу музыкантов, которые будут играть на танцах в саду, и все время мысленно благодарила Сашу за тот давний контракт с несчастным мистером Джимми на воспроизводство старинного белья из коллекции Джиджи. После его смерти контракт был перезаключен с «Новым магазином грез», так что теперь полученные ею отчисления, из которых она до сих пор не потратила ни цента, составили кругленькую сумму. Даже если нынешний прием окажется более разорительным, чем она предполагает, у нее хватит денег, чтобы об этом не думать.
 
   Джиджи леденеющими пальцами застегивала пуговицы. Руки не слушались, и она чуть не сломала «молнию». В салоне «Нейман-Маркус» она отыскала шифоновое платье светло-бирюзового цвета, навевающего мысли о русалках, ранней весной резвящихся на берегах ручья. Лиф был облегающий, с узкими рукавами и низким вырезом. Платье плотно облегало ее тонкую фигуру до талии, где было перехвачено шифоновым пояском. Трехслойная юбка косого кроя колыхалась на ходу, повторяя изгибы ее бедер.
   Это было самое смелое платье в се жизни, и, покупая его, Джиджи сказала себе, что, когда празднуешь свадьбу собственного отца с девушкой всего на три года старше тебя, надо одеться так, чтобы у молодой мачехи не возникло опасения, будто ей на шею вешают падчерицу, которая еще слишком невинна, чтобы заботиться о себе самой. Или скромна. Скромным это платье назвать было бы затруднительно.
   Это платье, кроме материи, не имело ничего общего с тем шифоновым платьем цвета лаванды, в котором она была на свадьбе Саши с Джошем Хиллманом — классическим платьем подружки невесты. Да и она тоже уже не та, какой была два с половиной года назад, подумала Джиджи, на мгновение позабыв о предстоящем вечере. С ней столько всего произошло за эти годы: она покинула «Магазин грез», приняла трудное решение — немыслимое решение — в отношении Зака; обнаружила, что имеет смертельного врага в лице Виктории Фрост; узнала, что у нее есть внутренние ограничения на пути к профессиональному успеху; она заимела двух любовников, благодаря чему испытала ревность и мужской эгоизм; наконец, она повзрослела настолько, что позволила себе купить это платье, вместо того чтобы мучительно перебирать в шкафу юбочки и кофточки. Хорошо это или плохо, но Джиджи сильно изменилась. Интересно, можно ли вообще избежать перемен, думала Джиджи, словно спрашивая ответа у своего отражения в зеркале.
   Отбросив в сторону бесполезные философствования, Джиджи критически осмотрела себя с головы до ног. Она не без удовольствия отметила, что сегодня ее фигура, обтянутая тонким шифоном, выгодно подчеркивающим все изгибы тела, выглядит особенно привлекательно. Она немного отрастила волосы, и они теперь падали на шею и колыхались при каждом шаге и повороте головы подобно яркой осенней листве на ветру. Джиджи решила, что ее наряд не требует никаких дополнений, кроме золотых босоножек, и убрала украшения. Платье само по себе было символом, и даже тонкий браслет мог его испортить. Интересно, символом чего? Ах да, конечно, символом идеальной хозяйки дома — собранной, выдержанной, невозмутимой, гостеприимной, уверенной в себе и зрелой.
 
   Спустя час, когда вечер был уже в полном разгаре, но время ужина еще не пришло, Джиджи наконец расслабилась и двигалась по оживленным комнатам с тем пьянящим чувством удовлетворения, какое знакомо только хозяйкам удачного вечера, — чувством победы над всеми страхами и сомнениями, над проблемами покупок и приглашений, над мучительными мыслями о том, как сделать, чтобы все состоялось, как задумано, а не пошло кувырком.
   Прием с первой минуты превзошел все ожидания. Люди из «Магазина грез», полагавшие, что, как и все в Лос-Анджелесе, заняты в двух сферах деятельности — своей собственной и шоу-бизнесе, — были в восторге от того, что им предоставили возможность пообщаться с голливудской публикой, а та, в свою очередь, наслаждалась новой аудиторией, перед которой можно было продемонстрировать собственную значимость.
   В воздухе явственно витала атмосфера праздника — столь же ощутимая, как иллюминация и оранжевый диск луны; Джиджи порхала между гостями, и в такт ее ногам в золоченых босоножках порхало, кружилось и пело все у нее внутри. У нее было такое чувство, словно от выпитого шампанского она приподнялась над землей и парит в воздухе. Надо почаще устраивать приемы! Да… пускай это будет первый из ее ежегодных балов осеннего полнолуния… А на Рождество надо будет устроить вечер под названием «Двенадцатая ночь», первого апреля можно организовать бал-маскарад, и чтобы все были одеты в красное… Она на мгновение остановилась перед входной дверью.