Страница:
Покупка вещей, причем вещей самых разных, лишь бы они были красивыми или, на худой конец, достаточно оригинальными, и составление из них коллекций, дополняющих друг друга, сделалось главной целью ее жизни. И еще она любила знакомиться с людьми, занимающими высокое положение в обществе, в каждом городе, куда попадали Лионкуры. Она не собиралась оставаться вдовой с кучей детей, но еще меньше ей хотелось остаться вдовой без широкого круга знакомств.
У Коры имелись и собственные связи, поскольку у Чэтфилдов и Мидлтонов было много приятелей в Европе, несмотря на то что ее родственники редко покидали родные города, оба — едва ли не самые красивые в Штатах, и предпочитали их остальному миру. Мать Робера была англичанкой, третьей дочерью баронета, и он был знаком со всеми, кого, по его мнению, стоило знать, как в Лондоне, так и в Париже. Кроме того, такие люди, как чета Лионкур, которые постоянно рыскали по Европе в поисках антиквариата, не могли не завести знакомых среди коллекционеров Нью-Йорка. Лионкуры снискали себе уважение людей, в миллионы раз богаче их самих, принимая гостей в Париже с истинным размахом и устраивая обеды в обстановке, несравненной по своему шарму.
Куда бы гость ни кинул взгляд, его окружали десятки вещиц, которые он сам мечтал бы заполучить; Лионкуры же покупали их по баснословно низким ценам, никогда не совершая ошибок. Антиквары всей Европы вздрагивали, когда эта парочка входила в магазин, поскольку Лионкуры выбирали всегда именно то, что продавец, изменяя собственным принципам, собирался оставить для себя: антикварные безделушки, которые только-только входили в моду, или же вещи настолько диковинные и необычные, что на них никто просто не обращал внимания до тех пор, пока наша славная чета не ухитрялась сунуть свой нос в самые потаенные уголки магазина. Коре с Робером ничего не стоило пролететь из конца в конец всю Европу, чтобы попасть на похороны какого-нибудь антиквара, поскольку в такие моменты алчные родственники усопшего готовы были за полцены уступить что-нибудь весьма ценное, лишь бы получить за это наличными. По умению приобретать вещи на аукционах они мало чем отличались от профессиональных торговцев, потому что в любой ситуации умели сохранять хладнокровие, не позволяя себе полностью отдаться азарту торгов. Они никогда не пренебрегали аукционами по продаже недвижимости и были знакомы с десятком сухоньких пожилых дам, которые в молодости собирали коллекции антиквариата, а теперь вынуждены были потихоньку их распродавать, чтобы как-то поддержать себя на старости лет.
Лионкуры не покупали ни живопись, ни скульптуру. Они с легкостью решили для себя этот вопрос: полотна признанных мастеров были им не по карману, а покупать что-то современное, не получившее еще всеобщего признания и оттого доступное по цене, было слишком рискованно. Стены их дома украшали восхитительные гравюры и зеркала, и все помещения были так обильно уставлены дорогими безделушками, что отсутствия картин никто не замечал.
Любой иностранец, посещавший квартиру Лионкуров, считал их несметно богатыми людьми. Чувство глубокого удовлетворения, возникавшее от подобного мнения, как ничто другое, духовно сближало Кору и Робера. И в то же время во всем Седьмом муниципальном округе не было человека, который с такой неохотой оплачивал бы счета, как Кора де Лионкур. Она придиралась к каждой мелочи, когда приходилось что-то отремонтировать или подновить, находила недостатки в каждой из вещей, которые покупала для дома или для себя лично. Она всегда ужасно жалась, держала в томительном ожидании клерков и продавцов, насколько можно оттягивала время оплаты, а ее денежки тем временем обрастали процентами в банке, что на улице Камбон. В конце концов она все же платила, если можно, наличными, поскольку за это полагалась скидка. Во Франции, стране с очень высокими налогами, где принято расплачиваться чеками даже за скромный обед в бистро, наличные, которые там называют liquide[2], не подлежат налоговой декларации и потому ценятся очень высоко. И надо ли говорить, что пачка хрустящих банкнот у Коры в руках раскрывала перед нею все двери, сводя расходы до минимума.
Робер де Лионкур умер в 1973 году. Коре тогда было сорок два, как раз столько, чтобы можно было начать долгожданную жизнь вдовы. Она испытала глубокую благодарность мужу за то, что он так вовремя ушел из жизни, без ненужного промедления. Когда она выходила замуж, секс мало значил для нее, и жизнь с Робером де Лионкуром особенно не способствовала повышению ее интереса к данной стороне жизни, поэтому она не стала терять времени на поиски нового мужа. И не только из-за того, что хорошо знала цену своего титула, но и потому, что сочла, что любой холостяк ее возраста или старше станет искать другую жену, возможно, помоложе, посексуальнее, да и просто посимпатичнее. Гораздо лучше оставаться титулованной вдовой со знаменитой коллекцией, чем превратиться в бесплатное приложение к мужчине.
Графиня Кора де Лионкур не сбрасывала со счетов и тот факт, что многому научилась за двадцать три года жизни с человеком, у которого не было никаких иных достоинств, кроме безупречного вкуса. Когда-то Робер настоял, чтобы она посещала самого дорогого парикмахера в Париже; он подбирал для нее наряды, пока она не научилась делать это сама; именно он научил ее пользоваться косметикой, лично проверяя результаты каждого урока, поскольку его жена, как и его квартира, должна была подтверждать изысканность вкуса.
В свои сорок два Кора превратилась в jolie laide: длинный нос, маленькие глазки, прямые волосы и слишком высокий лоб озарились наконец светом улыбки, а опыт и безупречный стиль в сочетании с внешностью сделали Кору в высшей степени интересной, необыкновенной женщиной, на которой невозможно было не задержать взгляд. Когда она входила в комнату, все присутствующие неизменно начинали спрашивать друг друга, кто она. Одевалась она строго: в черное с белым зимой и в белое с черным летом; носила стрижку под пажа на прямой пробор и неизменно появлялась на приемах в старинных драгоценностях, перешедших к ней от матери Робера. Ее стройные ноги были обуты в туфли ручной работы от Массаро, впервые создавшего туфли-лодочки Шанель; она обладала высокой, стройной фигурой, на которой идеально сидел любой наряд, и длинными пальцами с безукоризненными ногтями, всегда покрытыми бесцветным лаком.
Единственная проблема заключалась в том, что в 1973-м на семьдесят тысяч долларов нельзя было жить с тем же размахом, что в пятидесятых или шестидесятых годах. И она поняла, что придется искать работу.
И вот, сидя в постели, Кора нацепила очки и взяла в руки блокнот, желая прояснить для себя сложившуюся ситуацию. О том, чтобы найти себе место в Париже, не могло быть и речи, поскольку она сохранила американское гражданство и не могла рассчитывать на соответствующее разрешение. Возможно, с большими бюрократическими проволочками ей удалось бы открыть здесь антикварную лавку, но все ее существо протестовало при одной только мысли о том, чтобы стать владелицей магазина. Она принадлежит к классу тех, кто покупает, а не тех, кто продает.
Естественно, что перспектива работы в каком-нибудь офисе, которая отнимала бы по восемь часов в день, также была для нее неприемлемой. Ей претила не только необходимость проводить так много времени в казенной обстановке. Она не могла позволить себе поступить на работу, которая поставила бы под сомнение ее богатство в глазах навещавших ее друзей. Такого ни в коем случае не должно было произойти.
Кора де Лионкур записала в блокноте: Нью-Йорк.
Она всегда любила этот город и неизменно чувствовала, что живет полной жизнью, когда находилась там. В Нью-Йорке ей нравилось буквально все, а особенно знакомые и друзья, которые чрезвычайно мало знали о мире, в котором она вращалась, и вне зависимости от размеров собственного богатства всегда восхищались окружающей ее роскошью. Любой из них мог легко позволить себе иметь в Париже просторную квартиру или даже дом с парком, но их почему-то так пугал языковой барьер и неизвестно откуда взявшееся представление о снобизме и высокомерии французов, что они восхищались уже самой способностью Коры жить там и радоваться жизни.
Действительно, потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть, подумала она, вспоминая первые годы замужества. Но вскоре она начала пользоваться услугами прачки, обстирывающей семейство де Лионкур, а затем и семейного поставщика продуктов, семейного электрика, сантехника и уборщицы, которые были для Коры не меньшим приобретением, чем родословная мужа, поскольку содержание дома в Париже сопряжено со множеством мелких, выводящих из себя неудобств. Разговорный французский — это цветочки по сравнению с тем, что надо пережить, чтобы заставить электрика починить неисправный щиток.
«Незаметная работа», — написала она в блокноте.
Чем бы таким незаметным можно было бы заняться, размышляла она, перебирая про себя свои сильные стороны. Например, она знакома почти со всеми людьми из высшего света. Это значит, что она знает ключевые фигуры, которые способны вывести ее на любого нужного человека. Приглашая гостей, Кора с Робером всегда имели свой расчет. Они проводили строгий отбор и принимали лишь тех, кому было приятно находиться в компании друг друга. Без лишнего тщеславия они тем не менее весьма высоко оценивали собственную значимость, поэтому никогда не предлагали свою дружбу, предварительно не взвесив все «за» и «против», и допускали в свой круг лишь тех, кто мог украсить это избранное общество. Впрочем, им так и не удалось стать своими в высшем свете Франции, и Кора никак не могла с этим смириться.
Муж и жена давно поняли, что поговорка «лесть никогда не ведет к успеху» весьма далека от действительности. Сказанными к месту сладкими словами можно добиться всего, за исключением разве что близкой дружбы. Кора твердо знала, что умение льстить составляет ее главный талант. Именно благодаря лести ей удалось заполучить большинство самых ценных своих знакомств, и поддерживала она их исключительно благодаря той же лести. Дело в том, что льстила она незаметно, никогда не ограничивалась одними комплиментами. Она просто проявляла живейшее участие в человеке, в его делах, поступках, делая вид, что желает разделить его радость и печаль. Ее искренняя заинтересованность и неизменная улыбка, очарование которой она наконец осознала в полной мере, открывали даже сердца тех, кто считал себя невосприимчивым к лести. Ведь никому и в голову не могло прийти, что столь богатой даме, обладающей таким количеством ценнейших вещей, что-то нужно от них. Ни один человек из ее окружения не отдавал себе отчета в том, что его отношения с графиней де Лионкур строятся исключительно на ее лести.
Кора медленно вывела в блокноте еще несколько слов и поставила вопросительный знак. Связи с общественностью?
Нет, пожалуй, не совсем то, но что-то в этом все-таки есть… по крайней мере, над этим стоит подумать. Она ни за что не согласилась бы стать сотрудником по связям с общественностью: им приходится работать день и ночь не покладая рук, чего Коре вовсе не хотелось, и к тому же главное, чего они добиваются, — это каких-то услуг для своих нанимателей. Но Кора как следует не знала правил этой игры.
Она хотела оказывать услуги сама и получать за это деньги. А существует ли название для подобной профессии? Она улыбнулась ледяной улыбкой, которую не видел ни один из ее друзей. Нет, проститутки получают деньги за услуги другого рода, то же самое можно сказать и о сводниках… но в Нью-Йорке наверняка найдется место для женщины, которая способна облегчить осуществление каких-то проектов. Для женщины, способной сделать то, что без нее было бы попросту невозможно, — умной, элегантной женщины с положением в обществе, которая — за вполне разумное вознаграждение — может сотворить нечто невероятное.
Вне всякого сомнения, рассуждала Кора, в шумном и незатейливом Нью-Йорке, где столь многие мечтают преуспеть в жизни и лишь нуждаются в мудром руководстве, всегда существует потребность в такого рода женщине. Только в Нью-Йорке она сможет получить именно те деньги, которых стоит подобная услуга. Французы слишком прижимисты, чтобы заплатить достаточно высокую цену, которую она предполагала установить. Англичанам же она просто не нужна: у них существует собственный, традиционный механизм, который используют те, кто нуждается в чьей-то милости и высоком покровительстве.
Готово. Она выбралась из постели и медленно прошлась по квартире, нежно прикасаясь к мебели и безделушкам, то и дело останавливаясь, чтобы насладиться видом, открывающимся из той или другой комнаты. Она смотрелась в зеркала, и они, вместе с ее обликом, отражали такую красоту вокруг, что у нее защемило сердце, — ведь никто, кроме нее, и не подозревал о плачевном состоянии штукатурки на стенах. Впрочем, продать эту квартиру не составит труда, учитывая ее местоположение и размер. А на вырученные деньги можно будет купить что-нибудь поновее в каком-нибудь приличном районе Нью-Йорка. Она заберет с собой все — каждую мелочь, каждый предмет обстановки. Больше всего ей хотелось расположить их по-новому в новом доме, чтобы они повернулись самой выигрышной своей стороной. К сожалению, она никогда не сможет помочь кому бы то ни было в обустройстве интерьера, потому что профессиональным декораторам часто приходится идти на компромисс с клиентом, а она не потерпела бы возражений ни в чем, что касается убранства квартиры. К тому же ее не покидало ощущение, что стоит художнику уйти, как хозяева тут же бросаются все переставлять.
Будет ли она скучать по своим французским друзьям? Кора фыркнула. У того, кто не родился французом и не прошел через французскую систему образования, во Франции никогда не будет настоящих друзей. Француженки из общества обзаводились подругами еще на школьной скамье, чаще всего за монастырской стеной, где получали образование большинство из них. А укреплялась их дружба в специальных клубах, куда мамаши начинали водить их практически сразу после рождения. Она знала сотни две людей, которые с восторгом приняли бы ее приглашение на званый обед и с радостью пригласили бы ее в ответ, но, коли ты с рождения не принадлежишь к их кругу, ты для них всегда останешься не более чем гостем. Все знакомые французы появились у них в доме благодаря семейным связям Робера, и всем им было прекрасно известно, что до женитьбы у Робера не было ни копейки. Во французском обществе Лионкуры не могли считаться богатыми людьми, да и высоким положением семейство Робера похвастаться не могло. Они с Робером так и не достигли самого верха общественной лестницы, не сумели в этом преуспеть, честно признала про себя Кора. И она никогда не простит этого французам. Она с радостью уедет из Парижа, который, честно говоря, знавал лучшие дни.
Но прежде ей еще придется иметь дело с французскими носильщиками! За что ей такое испытание?
— А зачем нам эта женщина? — поинтересовался Спайдер.
— Она может нам пригодиться, вот и все. Я часто встречала ее, когда наведывалась в Нью-Йорк, причем у самых разных людей, и она само очарование. К тому же она всех знает… когда я в последний раз приезжала сюда, она устраивала скромный обед в мою честь, и я получила удовольствие, какого давно не получала.
— А что она еще умеет, кроме как втираться в доверие?
— Спайдер, не будь таким подозрительным!
— Миссис Айкхорн, выражение вашего лица подсказывает мне, что вы замышляете что-то нехорошее.
— Мистер Эллиот, а когда это я замышляла что-нибудь хорошее?
— Билли, спроси что-нибудь полегче! — Спайдер одарил ее очаровательной чувственной улыбкой, против которой она давно и тщетно пыталась выработать иммунитет.
Соглашаясь на работу в «Магазине Грез» четыре года назад, Вэлентайн уговорила Билли нанять Спайдера. Билли разгадала замысел Вэлентайн еще до того, как встретила Спайдера, но он все же убедил Билли испытать его в деле. Первое, что она подумала, увидев Спайдера, — это то, что никогда не позволит себе сблизиться с подобным мужчиной. С тех пор каждый раз, оставаясь с ним наедине, она неустанно вколачивала это себе в голову. В разговоре с ним она неизменно принимала шутливый тон, стараясь тем самым преодолеть притяжение его обаяния — а за эти годы он стал еще привлекательнее — и держать дистанцию.
Потягивая белое вино, Билли размышляла, что именно в характер Спайдера, равно как и ее адвоката Джоша Хиллмана, заставляет ее полностью им доверять. В нем не было ни капли притворства, его грубая мужественность, бьющая через край мужская сила, созидательная энергия казались врожденными чертами. Он был по-мужски деятельным, по-мужски нежным и открытым, обладал надежностью и добротой — качествами, казавшимися неотъемлемой частью его существа. И еще в нем было обаяние, эта проклятая сексуальная привлекательность, которая ни одну женщину не могла оставить равнодушной, но все это было имманентное, естественно, а не нарочно выработано им, чтобы покорять женские сердца. Билли не могла представить себе, чтобы он мог ей солгать, но, главное, за всем его обаянием, всей неотразимостью скрывались искренность и простота, которые он так и не смог изжить, несмотря на весь свой жизненный опыт, вероятно, потому, что так никогда по-настоящему и не повзрослел.
Билли сидела спокойно, разглядывая недавно обновленный, довольно оригинальный интерьер, а Спайдер смотрел на нее и размышлял. Когда он познакомился с нею, она показалась ему в высшей степени привередливым заказчиком, так что ему и в голову не могло прийти, что через какие-нибудь четыре года они станут близкими друзьями. Впрочем, порой она по-прежнему могла быть невыносимой: по-королевски нетерпеливой, требовательной, импульсивной, вечно стремящейся настоять на своем и неожиданно впадающей в ярость, если ее указания не выполнялись с точностью, до самых мелочей.
Спайдер чувствовал, что многие побаиваются ее, но чаще всего это были люди, которые ее плохо знали. Бездарные архитекторы и декораторы, не умеющие наладить работу подрядчики и бригадиры по всему миру — в Гонконге, Мюнхене, Гонолулу, Рио-де-Жанейро, Цюрихе и Монте-Карло — при одном упоминании ее имени чуть не падали в обморок.
Ему было также известно, что когда Билли находилась с инспекционной поездкой в Нью-Йорке или Чикаго, то персонал магазинов пребывал в постоянном напряжении, пока она не отправлялась в обратный путь. Спору нет, Билли была строгим шефом, но всегда проявляла понимание, если у подчиненного возникали какие-то объективные трудности. Она неизменно старалась быть справедливой и держала себя в руках даже в тот момент, когда у них не ладилось с обустройством первого «Магазина Грез». Она давала людям возможность исправиться, и те, кому удавалось хорошо себя зарекомендовать, получали в награду симпатию и великодушное отношение с ее стороны.
Спайдеру было страшно любопытно, что это за новая приятельница появилась у Билли. Их с Вэлентайн всегда удивляло, прочему у нее так мало подруг. Она старалась держать дистанцию с любой из известных ему женщин; исключение составляла разве что Сьюзен Арви, да и ее Билли все же недолюбливала, хотя и уважала за ум.
За последние годы Билли очень сблизилась с Вэлентайн.
— Сегодня Билли сказала, что считает меня, Долли и Джессику Страусе своими самыми близкими подругами, — сообщила ему накануне вечером Вэлентайн. — Я была так тронута, так польщена, но мне стало ее немного жаль, даже не знаю почему. Может, потому, что у меня муж — лучший друг, а она пока не нашла мужчину, который стал бы ей близким человеком.
Действительно печально, подумал Спайдер, что такая богатая женщина, как Билли, не может вести жизнь обычного человека, поддерживая с другими отношения, которые приняты между людьми. По крайней мере в том, что касается отношений с представителями мужского пола. Она пыталась общаться с мужчинами, которые проявляли к ней интерес, но в последнее время вела себя достаточно настороженно. Впрочем, можно ли ее за это винить?
Выйдя замуж за этого красавца Вито Орсини, она немного оттаяла, но после развода стала относиться с подозрением ко всем мужчинам. Трудно предположить, какие еще последствия мог бы иметь этот развод, если бы не Джиджи. Этой девушке удалось пробудить в Билли нежность и настоящую женскую теплоту, которые Спайдер в ней и не подозревал. И все же Билли была подвержена резким сменам настроения, часто впадала в депрессию, причин которой Спайдер никак не мог понять.
Сейчас Билли выглядела даже моложе, чем тогда, когда они познакомились, но он знал, что ей тридцать семь, ровно столько же, сколько и ему. Может, причина в прическе, подумал он. Вскоре после развода Билли отрезала свои роскошные темно-каштановые волосы и сделала короткую стрижку с небрежным завитком на затылке. Теперь голову украшали густые крупные локоны, и казалось, будто так устроила сама природа, — обманчивое впечатление, особенно если учесть, что для поддержания этой естественности нужно было каждые две недели посещать парикмахерскую. Стрижка открыла длинную красивую шею, и от этого Билли казалась еще более властной, чем когда волосы ниспадали на плечи, обрамляя лицо. Ее по-прежнему пухлые, сочные, розовые губы были покрыты бесцветной помадой, лишь придававшей им блеск, глаза с поволокой не утратили налета загадочности, но теперь в них читался какой-то таинственный, решительный вызов. Достаточно взглянуть на Билли, чтобы понять, кто она такая, думал Спайдер. Ее глаза таили в себе целый мир; ее красота — поскольку Спайдер не мог не признать, что она умопомрачительно, дико, безумно красива, — сохранила силу, граничащую с мужественностью, которая ставила ее в один ряд с богинями-охотницами. Сейчас, в своем хорошо подогнанном жакете с поясом и облегающих брюках, сделанных для нее Вэлентайн, Билли, не отдававшая себе отчета, что все в переполненном ресторане ощущают ее присутствие, выглядела так, словно она вот-вот вскочит на коня и поведет свое войско в атаку под звуки боевой трубы. Ей не хватало только сабли.
— Мадам опаздывает, — заметил Спайдер.
— Это мы рано пришли, — ответила Билли, взглянув на часы. — Она явится через минуту, чтобы ровно на одну минуту опоздать. А вот и она, нытик несчастный. Ты просто хочешь есть.
Билли представила их друг другу. Спайдер встал, приветствуя даму, а затем снова сел, с любопытством разглядывая ее. Странная и своеобразная личность, решил он, приберегая окончательное суждение на потом, поскольку, как правило, ему нравились все женщины и он хотел дать ей возможность проявить себя; но что-то в самой глубине души подсказывало ему, что эта женщина скорее всего станет для него исключением из правила. И все же она была само очарование: так и сыпала забавными историями и в то же время внимательно слушала собеседников. Спайдеру показалось, что она относится к общественному положению Билли без всякого пиетета; ему крайне редко доводилось встречать такое среди знакомых ему людей.
— У Коры самая восхитительная квартира из всех, какие мне доводилось видеть, — сообщила Билли. — И уставлена, пожалуй, самыми изысканными вещами во всем Нью-Йорке.
— Спайдер, а вы любите вещи? — поинтересовалась Кора де Лионкур.
— Что конкретно вы имеете в виду? — переспросил Спайдер.
— Антиквариат, необычные предметы, безделушки, разное старье, всякую мелочь, — пояснила она нежным голосом, в котором до сих пор слышался южный акцент.
— Что вы называете «мелочью»?
— Англичане так называют безделушки, которые с первого взгляда покоряют сердце. Вы вроде и не собираетесь покупать подобную «мелочь», она вам вовсе и не нужна, но в конце концов вы отдаете за нее огромные деньги и уносите с собой, дрожа от счастья, что заполучили ее.
— Я балдею от всякого старья, но «мелочь» — это что-то новенькое и, пожалуй, слишком дорогое. Что касается антиквариата, то я к нему не привык и мало в нем понимаю… а безделушки я обычно бью.
— Тогда вы просто обязаны побывать у меня. Я покажу вам мои вещи, и вы будете обращены, — сказала Кора, вроде бы задетая его равнодушием. — У меня с десяток приятельниц, которые утверждают, что ваши удивительно тонкие советы относительно стиля одежды буквально перевернули их жизнь. И надо сказать, опыт подсказывает мне, что художественный вкус не может ограничиваться какой-то одной областью. Я уверена, что вы сразу же разберетесь во всем. Готова поспорить, что вы с первого взгляда отличите великолепный антикварный стул от просто хорошего антикварного стула, сами не зная почему. Вам подскажет это ваш вкус. Обещайте, что навестите меня!
У Коры имелись и собственные связи, поскольку у Чэтфилдов и Мидлтонов было много приятелей в Европе, несмотря на то что ее родственники редко покидали родные города, оба — едва ли не самые красивые в Штатах, и предпочитали их остальному миру. Мать Робера была англичанкой, третьей дочерью баронета, и он был знаком со всеми, кого, по его мнению, стоило знать, как в Лондоне, так и в Париже. Кроме того, такие люди, как чета Лионкур, которые постоянно рыскали по Европе в поисках антиквариата, не могли не завести знакомых среди коллекционеров Нью-Йорка. Лионкуры снискали себе уважение людей, в миллионы раз богаче их самих, принимая гостей в Париже с истинным размахом и устраивая обеды в обстановке, несравненной по своему шарму.
Куда бы гость ни кинул взгляд, его окружали десятки вещиц, которые он сам мечтал бы заполучить; Лионкуры же покупали их по баснословно низким ценам, никогда не совершая ошибок. Антиквары всей Европы вздрагивали, когда эта парочка входила в магазин, поскольку Лионкуры выбирали всегда именно то, что продавец, изменяя собственным принципам, собирался оставить для себя: антикварные безделушки, которые только-только входили в моду, или же вещи настолько диковинные и необычные, что на них никто просто не обращал внимания до тех пор, пока наша славная чета не ухитрялась сунуть свой нос в самые потаенные уголки магазина. Коре с Робером ничего не стоило пролететь из конца в конец всю Европу, чтобы попасть на похороны какого-нибудь антиквара, поскольку в такие моменты алчные родственники усопшего готовы были за полцены уступить что-нибудь весьма ценное, лишь бы получить за это наличными. По умению приобретать вещи на аукционах они мало чем отличались от профессиональных торговцев, потому что в любой ситуации умели сохранять хладнокровие, не позволяя себе полностью отдаться азарту торгов. Они никогда не пренебрегали аукционами по продаже недвижимости и были знакомы с десятком сухоньких пожилых дам, которые в молодости собирали коллекции антиквариата, а теперь вынуждены были потихоньку их распродавать, чтобы как-то поддержать себя на старости лет.
Лионкуры не покупали ни живопись, ни скульптуру. Они с легкостью решили для себя этот вопрос: полотна признанных мастеров были им не по карману, а покупать что-то современное, не получившее еще всеобщего признания и оттого доступное по цене, было слишком рискованно. Стены их дома украшали восхитительные гравюры и зеркала, и все помещения были так обильно уставлены дорогими безделушками, что отсутствия картин никто не замечал.
Любой иностранец, посещавший квартиру Лионкуров, считал их несметно богатыми людьми. Чувство глубокого удовлетворения, возникавшее от подобного мнения, как ничто другое, духовно сближало Кору и Робера. И в то же время во всем Седьмом муниципальном округе не было человека, который с такой неохотой оплачивал бы счета, как Кора де Лионкур. Она придиралась к каждой мелочи, когда приходилось что-то отремонтировать или подновить, находила недостатки в каждой из вещей, которые покупала для дома или для себя лично. Она всегда ужасно жалась, держала в томительном ожидании клерков и продавцов, насколько можно оттягивала время оплаты, а ее денежки тем временем обрастали процентами в банке, что на улице Камбон. В конце концов она все же платила, если можно, наличными, поскольку за это полагалась скидка. Во Франции, стране с очень высокими налогами, где принято расплачиваться чеками даже за скромный обед в бистро, наличные, которые там называют liquide[2], не подлежат налоговой декларации и потому ценятся очень высоко. И надо ли говорить, что пачка хрустящих банкнот у Коры в руках раскрывала перед нею все двери, сводя расходы до минимума.
Робер де Лионкур умер в 1973 году. Коре тогда было сорок два, как раз столько, чтобы можно было начать долгожданную жизнь вдовы. Она испытала глубокую благодарность мужу за то, что он так вовремя ушел из жизни, без ненужного промедления. Когда она выходила замуж, секс мало значил для нее, и жизнь с Робером де Лионкуром особенно не способствовала повышению ее интереса к данной стороне жизни, поэтому она не стала терять времени на поиски нового мужа. И не только из-за того, что хорошо знала цену своего титула, но и потому, что сочла, что любой холостяк ее возраста или старше станет искать другую жену, возможно, помоложе, посексуальнее, да и просто посимпатичнее. Гораздо лучше оставаться титулованной вдовой со знаменитой коллекцией, чем превратиться в бесплатное приложение к мужчине.
Графиня Кора де Лионкур не сбрасывала со счетов и тот факт, что многому научилась за двадцать три года жизни с человеком, у которого не было никаких иных достоинств, кроме безупречного вкуса. Когда-то Робер настоял, чтобы она посещала самого дорогого парикмахера в Париже; он подбирал для нее наряды, пока она не научилась делать это сама; именно он научил ее пользоваться косметикой, лично проверяя результаты каждого урока, поскольку его жена, как и его квартира, должна была подтверждать изысканность вкуса.
В свои сорок два Кора превратилась в jolie laide: длинный нос, маленькие глазки, прямые волосы и слишком высокий лоб озарились наконец светом улыбки, а опыт и безупречный стиль в сочетании с внешностью сделали Кору в высшей степени интересной, необыкновенной женщиной, на которой невозможно было не задержать взгляд. Когда она входила в комнату, все присутствующие неизменно начинали спрашивать друг друга, кто она. Одевалась она строго: в черное с белым зимой и в белое с черным летом; носила стрижку под пажа на прямой пробор и неизменно появлялась на приемах в старинных драгоценностях, перешедших к ней от матери Робера. Ее стройные ноги были обуты в туфли ручной работы от Массаро, впервые создавшего туфли-лодочки Шанель; она обладала высокой, стройной фигурой, на которой идеально сидел любой наряд, и длинными пальцами с безукоризненными ногтями, всегда покрытыми бесцветным лаком.
Единственная проблема заключалась в том, что в 1973-м на семьдесят тысяч долларов нельзя было жить с тем же размахом, что в пятидесятых или шестидесятых годах. И она поняла, что придется искать работу.
И вот, сидя в постели, Кора нацепила очки и взяла в руки блокнот, желая прояснить для себя сложившуюся ситуацию. О том, чтобы найти себе место в Париже, не могло быть и речи, поскольку она сохранила американское гражданство и не могла рассчитывать на соответствующее разрешение. Возможно, с большими бюрократическими проволочками ей удалось бы открыть здесь антикварную лавку, но все ее существо протестовало при одной только мысли о том, чтобы стать владелицей магазина. Она принадлежит к классу тех, кто покупает, а не тех, кто продает.
Естественно, что перспектива работы в каком-нибудь офисе, которая отнимала бы по восемь часов в день, также была для нее неприемлемой. Ей претила не только необходимость проводить так много времени в казенной обстановке. Она не могла позволить себе поступить на работу, которая поставила бы под сомнение ее богатство в глазах навещавших ее друзей. Такого ни в коем случае не должно было произойти.
Кора де Лионкур записала в блокноте: Нью-Йорк.
Она всегда любила этот город и неизменно чувствовала, что живет полной жизнью, когда находилась там. В Нью-Йорке ей нравилось буквально все, а особенно знакомые и друзья, которые чрезвычайно мало знали о мире, в котором она вращалась, и вне зависимости от размеров собственного богатства всегда восхищались окружающей ее роскошью. Любой из них мог легко позволить себе иметь в Париже просторную квартиру или даже дом с парком, но их почему-то так пугал языковой барьер и неизвестно откуда взявшееся представление о снобизме и высокомерии французов, что они восхищались уже самой способностью Коры жить там и радоваться жизни.
Действительно, потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть, подумала она, вспоминая первые годы замужества. Но вскоре она начала пользоваться услугами прачки, обстирывающей семейство де Лионкур, а затем и семейного поставщика продуктов, семейного электрика, сантехника и уборщицы, которые были для Коры не меньшим приобретением, чем родословная мужа, поскольку содержание дома в Париже сопряжено со множеством мелких, выводящих из себя неудобств. Разговорный французский — это цветочки по сравнению с тем, что надо пережить, чтобы заставить электрика починить неисправный щиток.
«Незаметная работа», — написала она в блокноте.
Чем бы таким незаметным можно было бы заняться, размышляла она, перебирая про себя свои сильные стороны. Например, она знакома почти со всеми людьми из высшего света. Это значит, что она знает ключевые фигуры, которые способны вывести ее на любого нужного человека. Приглашая гостей, Кора с Робером всегда имели свой расчет. Они проводили строгий отбор и принимали лишь тех, кому было приятно находиться в компании друг друга. Без лишнего тщеславия они тем не менее весьма высоко оценивали собственную значимость, поэтому никогда не предлагали свою дружбу, предварительно не взвесив все «за» и «против», и допускали в свой круг лишь тех, кто мог украсить это избранное общество. Впрочем, им так и не удалось стать своими в высшем свете Франции, и Кора никак не могла с этим смириться.
Муж и жена давно поняли, что поговорка «лесть никогда не ведет к успеху» весьма далека от действительности. Сказанными к месту сладкими словами можно добиться всего, за исключением разве что близкой дружбы. Кора твердо знала, что умение льстить составляет ее главный талант. Именно благодаря лести ей удалось заполучить большинство самых ценных своих знакомств, и поддерживала она их исключительно благодаря той же лести. Дело в том, что льстила она незаметно, никогда не ограничивалась одними комплиментами. Она просто проявляла живейшее участие в человеке, в его делах, поступках, делая вид, что желает разделить его радость и печаль. Ее искренняя заинтересованность и неизменная улыбка, очарование которой она наконец осознала в полной мере, открывали даже сердца тех, кто считал себя невосприимчивым к лести. Ведь никому и в голову не могло прийти, что столь богатой даме, обладающей таким количеством ценнейших вещей, что-то нужно от них. Ни один человек из ее окружения не отдавал себе отчета в том, что его отношения с графиней де Лионкур строятся исключительно на ее лести.
Кора медленно вывела в блокноте еще несколько слов и поставила вопросительный знак. Связи с общественностью?
Нет, пожалуй, не совсем то, но что-то в этом все-таки есть… по крайней мере, над этим стоит подумать. Она ни за что не согласилась бы стать сотрудником по связям с общественностью: им приходится работать день и ночь не покладая рук, чего Коре вовсе не хотелось, и к тому же главное, чего они добиваются, — это каких-то услуг для своих нанимателей. Но Кора как следует не знала правил этой игры.
Она хотела оказывать услуги сама и получать за это деньги. А существует ли название для подобной профессии? Она улыбнулась ледяной улыбкой, которую не видел ни один из ее друзей. Нет, проститутки получают деньги за услуги другого рода, то же самое можно сказать и о сводниках… но в Нью-Йорке наверняка найдется место для женщины, которая способна облегчить осуществление каких-то проектов. Для женщины, способной сделать то, что без нее было бы попросту невозможно, — умной, элегантной женщины с положением в обществе, которая — за вполне разумное вознаграждение — может сотворить нечто невероятное.
Вне всякого сомнения, рассуждала Кора, в шумном и незатейливом Нью-Йорке, где столь многие мечтают преуспеть в жизни и лишь нуждаются в мудром руководстве, всегда существует потребность в такого рода женщине. Только в Нью-Йорке она сможет получить именно те деньги, которых стоит подобная услуга. Французы слишком прижимисты, чтобы заплатить достаточно высокую цену, которую она предполагала установить. Англичанам же она просто не нужна: у них существует собственный, традиционный механизм, который используют те, кто нуждается в чьей-то милости и высоком покровительстве.
Готово. Она выбралась из постели и медленно прошлась по квартире, нежно прикасаясь к мебели и безделушкам, то и дело останавливаясь, чтобы насладиться видом, открывающимся из той или другой комнаты. Она смотрелась в зеркала, и они, вместе с ее обликом, отражали такую красоту вокруг, что у нее защемило сердце, — ведь никто, кроме нее, и не подозревал о плачевном состоянии штукатурки на стенах. Впрочем, продать эту квартиру не составит труда, учитывая ее местоположение и размер. А на вырученные деньги можно будет купить что-нибудь поновее в каком-нибудь приличном районе Нью-Йорка. Она заберет с собой все — каждую мелочь, каждый предмет обстановки. Больше всего ей хотелось расположить их по-новому в новом доме, чтобы они повернулись самой выигрышной своей стороной. К сожалению, она никогда не сможет помочь кому бы то ни было в обустройстве интерьера, потому что профессиональным декораторам часто приходится идти на компромисс с клиентом, а она не потерпела бы возражений ни в чем, что касается убранства квартиры. К тому же ее не покидало ощущение, что стоит художнику уйти, как хозяева тут же бросаются все переставлять.
Будет ли она скучать по своим французским друзьям? Кора фыркнула. У того, кто не родился французом и не прошел через французскую систему образования, во Франции никогда не будет настоящих друзей. Француженки из общества обзаводились подругами еще на школьной скамье, чаще всего за монастырской стеной, где получали образование большинство из них. А укреплялась их дружба в специальных клубах, куда мамаши начинали водить их практически сразу после рождения. Она знала сотни две людей, которые с восторгом приняли бы ее приглашение на званый обед и с радостью пригласили бы ее в ответ, но, коли ты с рождения не принадлежишь к их кругу, ты для них всегда останешься не более чем гостем. Все знакомые французы появились у них в доме благодаря семейным связям Робера, и всем им было прекрасно известно, что до женитьбы у Робера не было ни копейки. Во французском обществе Лионкуры не могли считаться богатыми людьми, да и высоким положением семейство Робера похвастаться не могло. Они с Робером так и не достигли самого верха общественной лестницы, не сумели в этом преуспеть, честно признала про себя Кора. И она никогда не простит этого французам. Она с радостью уедет из Парижа, который, честно говоря, знавал лучшие дни.
Но прежде ей еще придется иметь дело с французскими носильщиками! За что ей такое испытание?
* * *
Спайдер и Билли сидели в «Ле Трэн Бле», недавно открывшемся дорогом ресторане, расположенном чуть в стороне от Мэдисон-авеню, поджидая Кору де Лионкур. Она пригласила их на обед. Они приехали в Нью-Йорк по делам всего на несколько дней, пока «Магазин Грез» в Беверли-Хиллз, успевший уже отметить свое четырехлетие, был закрыт на ремонт. В июне розничная торговля замирала, поскольку те, кто одевался у них, покупали одежду к весенне-летнему сезону в конце зимы, а осенний гардероб подбирали в июле. Вот Билли и решила, что закрытие магазина в начале лета не принесет ни малейших убытков.— А зачем нам эта женщина? — поинтересовался Спайдер.
— Она может нам пригодиться, вот и все. Я часто встречала ее, когда наведывалась в Нью-Йорк, причем у самых разных людей, и она само очарование. К тому же она всех знает… когда я в последний раз приезжала сюда, она устраивала скромный обед в мою честь, и я получила удовольствие, какого давно не получала.
— А что она еще умеет, кроме как втираться в доверие?
— Спайдер, не будь таким подозрительным!
— Миссис Айкхорн, выражение вашего лица подсказывает мне, что вы замышляете что-то нехорошее.
— Мистер Эллиот, а когда это я замышляла что-нибудь хорошее?
— Билли, спроси что-нибудь полегче! — Спайдер одарил ее очаровательной чувственной улыбкой, против которой она давно и тщетно пыталась выработать иммунитет.
Соглашаясь на работу в «Магазине Грез» четыре года назад, Вэлентайн уговорила Билли нанять Спайдера. Билли разгадала замысел Вэлентайн еще до того, как встретила Спайдера, но он все же убедил Билли испытать его в деле. Первое, что она подумала, увидев Спайдера, — это то, что никогда не позволит себе сблизиться с подобным мужчиной. С тех пор каждый раз, оставаясь с ним наедине, она неустанно вколачивала это себе в голову. В разговоре с ним она неизменно принимала шутливый тон, стараясь тем самым преодолеть притяжение его обаяния — а за эти годы он стал еще привлекательнее — и держать дистанцию.
Потягивая белое вино, Билли размышляла, что именно в характер Спайдера, равно как и ее адвоката Джоша Хиллмана, заставляет ее полностью им доверять. В нем не было ни капли притворства, его грубая мужественность, бьющая через край мужская сила, созидательная энергия казались врожденными чертами. Он был по-мужски деятельным, по-мужски нежным и открытым, обладал надежностью и добротой — качествами, казавшимися неотъемлемой частью его существа. И еще в нем было обаяние, эта проклятая сексуальная привлекательность, которая ни одну женщину не могла оставить равнодушной, но все это было имманентное, естественно, а не нарочно выработано им, чтобы покорять женские сердца. Билли не могла представить себе, чтобы он мог ей солгать, но, главное, за всем его обаянием, всей неотразимостью скрывались искренность и простота, которые он так и не смог изжить, несмотря на весь свой жизненный опыт, вероятно, потому, что так никогда по-настоящему и не повзрослел.
Билли сидела спокойно, разглядывая недавно обновленный, довольно оригинальный интерьер, а Спайдер смотрел на нее и размышлял. Когда он познакомился с нею, она показалась ему в высшей степени привередливым заказчиком, так что ему и в голову не могло прийти, что через какие-нибудь четыре года они станут близкими друзьями. Впрочем, порой она по-прежнему могла быть невыносимой: по-королевски нетерпеливой, требовательной, импульсивной, вечно стремящейся настоять на своем и неожиданно впадающей в ярость, если ее указания не выполнялись с точностью, до самых мелочей.
Спайдер чувствовал, что многие побаиваются ее, но чаще всего это были люди, которые ее плохо знали. Бездарные архитекторы и декораторы, не умеющие наладить работу подрядчики и бригадиры по всему миру — в Гонконге, Мюнхене, Гонолулу, Рио-де-Жанейро, Цюрихе и Монте-Карло — при одном упоминании ее имени чуть не падали в обморок.
Ему было также известно, что когда Билли находилась с инспекционной поездкой в Нью-Йорке или Чикаго, то персонал магазинов пребывал в постоянном напряжении, пока она не отправлялась в обратный путь. Спору нет, Билли была строгим шефом, но всегда проявляла понимание, если у подчиненного возникали какие-то объективные трудности. Она неизменно старалась быть справедливой и держала себя в руках даже в тот момент, когда у них не ладилось с обустройством первого «Магазина Грез». Она давала людям возможность исправиться, и те, кому удавалось хорошо себя зарекомендовать, получали в награду симпатию и великодушное отношение с ее стороны.
Спайдеру было страшно любопытно, что это за новая приятельница появилась у Билли. Их с Вэлентайн всегда удивляло, прочему у нее так мало подруг. Она старалась держать дистанцию с любой из известных ему женщин; исключение составляла разве что Сьюзен Арви, да и ее Билли все же недолюбливала, хотя и уважала за ум.
За последние годы Билли очень сблизилась с Вэлентайн.
— Сегодня Билли сказала, что считает меня, Долли и Джессику Страусе своими самыми близкими подругами, — сообщила ему накануне вечером Вэлентайн. — Я была так тронута, так польщена, но мне стало ее немного жаль, даже не знаю почему. Может, потому, что у меня муж — лучший друг, а она пока не нашла мужчину, который стал бы ей близким человеком.
Действительно печально, подумал Спайдер, что такая богатая женщина, как Билли, не может вести жизнь обычного человека, поддерживая с другими отношения, которые приняты между людьми. По крайней мере в том, что касается отношений с представителями мужского пола. Она пыталась общаться с мужчинами, которые проявляли к ней интерес, но в последнее время вела себя достаточно настороженно. Впрочем, можно ли ее за это винить?
Выйдя замуж за этого красавца Вито Орсини, она немного оттаяла, но после развода стала относиться с подозрением ко всем мужчинам. Трудно предположить, какие еще последствия мог бы иметь этот развод, если бы не Джиджи. Этой девушке удалось пробудить в Билли нежность и настоящую женскую теплоту, которые Спайдер в ней и не подозревал. И все же Билли была подвержена резким сменам настроения, часто впадала в депрессию, причин которой Спайдер никак не мог понять.
Сейчас Билли выглядела даже моложе, чем тогда, когда они познакомились, но он знал, что ей тридцать семь, ровно столько же, сколько и ему. Может, причина в прическе, подумал он. Вскоре после развода Билли отрезала свои роскошные темно-каштановые волосы и сделала короткую стрижку с небрежным завитком на затылке. Теперь голову украшали густые крупные локоны, и казалось, будто так устроила сама природа, — обманчивое впечатление, особенно если учесть, что для поддержания этой естественности нужно было каждые две недели посещать парикмахерскую. Стрижка открыла длинную красивую шею, и от этого Билли казалась еще более властной, чем когда волосы ниспадали на плечи, обрамляя лицо. Ее по-прежнему пухлые, сочные, розовые губы были покрыты бесцветной помадой, лишь придававшей им блеск, глаза с поволокой не утратили налета загадочности, но теперь в них читался какой-то таинственный, решительный вызов. Достаточно взглянуть на Билли, чтобы понять, кто она такая, думал Спайдер. Ее глаза таили в себе целый мир; ее красота — поскольку Спайдер не мог не признать, что она умопомрачительно, дико, безумно красива, — сохранила силу, граничащую с мужественностью, которая ставила ее в один ряд с богинями-охотницами. Сейчас, в своем хорошо подогнанном жакете с поясом и облегающих брюках, сделанных для нее Вэлентайн, Билли, не отдававшая себе отчета, что все в переполненном ресторане ощущают ее присутствие, выглядела так, словно она вот-вот вскочит на коня и поведет свое войско в атаку под звуки боевой трубы. Ей не хватало только сабли.
— Мадам опаздывает, — заметил Спайдер.
— Это мы рано пришли, — ответила Билли, взглянув на часы. — Она явится через минуту, чтобы ровно на одну минуту опоздать. А вот и она, нытик несчастный. Ты просто хочешь есть.
Билли представила их друг другу. Спайдер встал, приветствуя даму, а затем снова сел, с любопытством разглядывая ее. Странная и своеобразная личность, решил он, приберегая окончательное суждение на потом, поскольку, как правило, ему нравились все женщины и он хотел дать ей возможность проявить себя; но что-то в самой глубине души подсказывало ему, что эта женщина скорее всего станет для него исключением из правила. И все же она была само очарование: так и сыпала забавными историями и в то же время внимательно слушала собеседников. Спайдеру показалось, что она относится к общественному положению Билли без всякого пиетета; ему крайне редко доводилось встречать такое среди знакомых ему людей.
— У Коры самая восхитительная квартира из всех, какие мне доводилось видеть, — сообщила Билли. — И уставлена, пожалуй, самыми изысканными вещами во всем Нью-Йорке.
— Спайдер, а вы любите вещи? — поинтересовалась Кора де Лионкур.
— Что конкретно вы имеете в виду? — переспросил Спайдер.
— Антиквариат, необычные предметы, безделушки, разное старье, всякую мелочь, — пояснила она нежным голосом, в котором до сих пор слышался южный акцент.
— Что вы называете «мелочью»?
— Англичане так называют безделушки, которые с первого взгляда покоряют сердце. Вы вроде и не собираетесь покупать подобную «мелочь», она вам вовсе и не нужна, но в конце концов вы отдаете за нее огромные деньги и уносите с собой, дрожа от счастья, что заполучили ее.
— Я балдею от всякого старья, но «мелочь» — это что-то новенькое и, пожалуй, слишком дорогое. Что касается антиквариата, то я к нему не привык и мало в нем понимаю… а безделушки я обычно бью.
— Тогда вы просто обязаны побывать у меня. Я покажу вам мои вещи, и вы будете обращены, — сказала Кора, вроде бы задетая его равнодушием. — У меня с десяток приятельниц, которые утверждают, что ваши удивительно тонкие советы относительно стиля одежды буквально перевернули их жизнь. И надо сказать, опыт подсказывает мне, что художественный вкус не может ограничиваться какой-то одной областью. Я уверена, что вы сразу же разберетесь во всем. Готова поспорить, что вы с первого взгляда отличите великолепный антикварный стул от просто хорошего антикварного стула, сами не зная почему. Вам подскажет это ваш вкус. Обещайте, что навестите меня!