Страница:
Пленные, в ответ на вопросы предводителя англичан, охотно рассказали, что казначейство охраняется, но не усиленно. А дом губернатора — вот он, рядом. Там хранится серебро, его очень много. Но золото — в казначействе…
Дрейк бросился к губернаторскому дому. Дверь была открыта, а у порога стоял прекрасный пони, оседланный дамским седлом.
— Хотели удрать, да не успели? — сказал Дрейк. Федор понял, что имел в виду капитан. Захватить в заложники алькальда, губернатора, или как его там, было, безусловно, многообещающе. Но… увы, дом был уже пуст. Непотушенные свечи на лестничной площадке создавали впечатление уюта и обжитости дома. А подвал был забит слитками. Не то что «там было серебро». Серебра были многие тонны! Но Дрейк запретил трогать его.
— Мы не можем взять с собою достаточно много. Город наполнен вооруженными людьми. Не исключено, что нам придется удирать от преследования. Серебро будет мешать нам двигаться — и что тогда? Побросаем слитки? Да и не за серебром мы сюда пришли, в конце концов! Нам нужны золото, каменья, жемчуга. Все это хранится в казначействе, на берегу залива. Надо идти туда, да поскорее, — а там мы заберем столько драгоценностей, сколько все наши четыре пинассы не поднимут! Но надобно спешить!
— Оба Джона: братец и ты, Оксенхэм! Мы сейчас пойдем на штурм казначейства, и каждый человек у нас будет на счету. Но вы скажете ребятам, что мы постараемся справиться с нашим делом сколь возможно скорее и сразу же пойдем к ним. Пусть продержатся часа — самое большее — три. Да, три, более не требуется…
Остальные двинулись к казначейству — тоже веря в скорую победу. Собственно, все англичане передвинулись к побережью, только главные силы шли двумя кварталами восточнее гонцов.
Едва подошли к казначейству — прибежал от пинасе Джон Дрейк сообщить малоприятную новость: симаррун Диего явился и сообщил, что губернатор Панамы выделил неделю назад сто пятьдесят солдат для защиты Номбре-де-Дьос от симаррунов и вот-вот они должны здесь появиться!
Положение становилось с каждой минутой хуже и хуже. Действовать надлежало очень быстро и очень точно. Иначе не то что сокровищ — жизни можно не увидеть более.
И тут счастье окончательно отвернулось от Дрейка! В две минуты, как это только в тропиках и бывает, жидкие белесые облачка сгустились в низкие, провисающие темные тучи — и грянул ливень! Порох отсырел, запалы мушкетов погасли, и даже тетивы луков, промокнув, ослабли. Отряд погрузился в уныние, и вот-вот англичан могла обуять паника.
Федор уже с тоской ждал неизбежного, когда капитан яростно заорал:
— Я! Привел! Вас! В «Сокровищницу мира»! Если! Вы! Уйдете! Отсюда! Без! Сокровищ! — Вините! В этом! Только! Себя!
Англичане устыдились и замялись. А тут внезапно, как и начался; кончился ливень. Дрейк снова решил, что для захвата казначейства хватит четверти людей, а сам направился вновь к центру города. Но, не сделавши и десятка шагов, покачнулся и упал. Из раны на ноге хлынула кровь. Он преуменьшал тяжесть раны, чтобы не пугать своих людей. Англичане кинулись к нему, перевязали как следует и стали настойчиво требовать, чтобы он отдал приказ об отступлении к пинассам. Дрейк отказывался наотрез, но силы покидали его: он потерял слишком много крови.
Матросы отнесли Дрейка к берегу, уже не думая о сокровищах: они ж понимали, что будет мистер Фрэнсис жив — будут у них и сокровища, а потеряв капитана, навряд ли вообще до дому доберутся целыми…
Пройдя четыре с половиною мили, пинассы Дрейка подошли к небольшому низменному острову. Это был Бастиментос — место летнего отдыха жителей Номбре-де-Дьоса. С моря казалось, что весь остров обнесен забором. Высадившись же, англичане увидели, что большая часть, но все же не весь. Множество садов, в некоторых легкие постройки — «дачки». В садах росло множество плодовых деревьев, в том числе такие, которые Федор не то что на вкус плодов еще не знал, но даже по имени! Почти в каждом владении были птичники с курами, индейками и иными не известными, но вкусными птицами. Два дня люди отъедались, залечивали раны, крепли. Никто не мешал расслабленно наслаждаться жизнью. Испанцы точно забыли о них…
Но на третий день на остров явилось посыльное судно испанцев, с которого сошел изящный молодой человек. Бледный от волнения — как же, явился в самое логово кровожадного врага, риск, — молодой человек назвался доном Хайме Риконнато-и-Сеспедесом де Норонья, офицером для особых поручений канцелярии господина Диего де Кальдерона, алькальда Номбре-де-Дьоса и губернатора окружающих земель.
Дрейк решил, поглядев минуту на говорливого и именитого дворянчика, что перед ним — губернаторский шпион. Тем не менее он очень вежливо принял дона Хайме. Любезно осведомившись о причинах сего визита, мистер Фрэнсис услышал, что губернатор желал бы знать, не тот ли он Дрейк, о котором в Новом Свете уже знают и который прославился гуманным обращением с захваченными им в плен испанцами?
— Да, я тот самый Дрейк, что уже бывал здесь дважды, — ответил Дрейк.
Тогда дон Хайме осторожно спросил: не были ли отравлены стрелы, которыми ранены многие (не сказал, сколько именно) испанцы в городе за время… м-м-м… столкновения? И если да, то не скажет ли уважаемый дон Франсиско, можно ли лечить эти раны? И если можно — то чем? Каково противоядие? Ну, а к тому вдобавок — губернатор поручил ему узнать, не нуждается ли сеньор Дрейк в продовольствии? Губернатор готов снабдить в достатке всем необходимым!
— Отравленными стрелами мои люди не имеют обыкновения пользоваться. Так что лечить эти ранения вполне сможет любой заурядный хирург, — сухо, но вежливо отвечал Дрейк. — Что же касается продовольствия, то на этом благословенном островке его более чем достаточно. Нам хватит с запасом, если говорить о количестве, и разнообразие его тут таково, что имеется все, что нам может понадобиться. Кстати, пусть господин алькальд от моего имени поблагодарит обывателей Номбре-де-Дьоса за отличные успехи в развитии сельского хозяйства…
Тут запасы сдержанности и хладнокровия исчерпались, и Дрейк зло сказал:
— Я советую господину губернатору не терять бдительности и смотреть во все глаза. Потому что до своего ухода, если Господь сохранит мою жизнь, я намерен собрать часть вашего урожая, который вы снимаете с этих земель и отсылаете в Испанию, чтобы ваш король мог причинять беспокойство всему миру!
Молодой человек всполошился. Он стал выворачивать голову (что мешал сделать щегольский накрахмаленный воротник шириною не менее десяти дюймов): углядеть, не заходят ли с тыла коварные убийцы. Наконец, собравши все силы, порученец губернатора деликатно спросил:
— Э-э… Могу ли я узна… позволить себе спросить о том, почему вы в таком случае не взяли себе триста шестьдесят тонн серебра, хранящегося в губернаторском доме, и еще большего количества золота, находящегося в железных ящиках в казначействе?
— Можете, — равнодушно ответил мистер Фрэнсис. — Все дело в том, что я был ранен и не успел дать команду, меня унесли. Ну, а без команды моей или других офицеров мои люди не приучены что-либо делать.
— О, в таком случае я должен сказать, что ваши люди не менее благоразумны, чем храбры! — почти восхищенно воскликнул дон Хайме. — Номбре-де-Дьос не ищет повода к войне, но хорошо подготовился к обороне.
— Это ваши дела, — уклонился от ответа по существу капитан Дрейк. — Угодно ли отобедать со мною?
— О, это такая честь, что я не знаю, смею ли я…
Однако он смел. За столом, как сказали Федору кок Питчер и матрос, служивший господам, мистер Дрейк был чрезвычайно любезен, а прощаясь с доном Хайме, подарил ему серебряную вазу для фруктов — сказать по совести, ее приперли из чьего-то дачного домика матросы ради фруктов — не в чем было тащить. Но дон Хайме, вряд ли сомневавшийся в неправедном происхождении подарка, взял его без колебаний.
Возвратясь в Номбре-де-Дьос, дон Хайме позднее много лет вздыхал, вспоминая вновь этот день, и всегда повторял при этом: «Никогда за всю мою жизнь мне не оказывалось такой чести!»
Дрейк послал своего брата Джона на одной пинассе проверить рассказ Диего. Остальные три пинассы вернулись к кораблям, оставленным у Сосновых островов. Дрейк заперся в каюте с капитаном Ренсом и рассказал о неудаче в таких выражениях, что тот напугался и предпочел расторгнуть договор и уйти. А Дрейку только того и надобно было! Он не хотел делить на три команды то, что можно ведь будет делить на две! Речь шла, как-никак, о золоте!
Джон Дрейк вернулся довольный. Каждое слово Диего — правда. На пинассах до Вела-Крус можно подняться, как он выяснил, за три дня. Дорога, по которой идет золотой караван из Панамы, хорошо просматривается с реки и легкодоступна. Но главное — Джон успел отыскать тамошних симаррунов и подружиться с их предводителями!
Глава 16
А сейчас он повел свои корабли на восток, к Картахене. 13 августа его кораблики бросили свои якоря у островка Сан-Бернардо, поблизости от порта. Дрейк на одной из пинасе отправился на разведку. У входа в бухту стоял на якоре испанский торговый корабль. На нем оказался один вахтенный матрос; вся команда была, как он объяснил, отпущена на берег. Испанец поведал, что два часа назад в Картахену прошла пинасса из Номбре-де-Дьоса, с борта которой его спросили, не видел ли он английские либо французские корабли, и предупредили, чтобы он был начеку. Матрос также показал на стоящий в глубине гавани другой испанский корабль и сказал, что этот должен завтра отплыть в Санто-Доминго, на нем нет никакого груза, только запасы. Дрейк вошел в гавань и захватил большой корабль, собиравшийся отчалить назавтра. Эти действия заметили с берега и открыли орудийный огонь. Но Дрейку тем не менее удалось увести оба корабля. Большой был двухсотпятидесятитонным!
Ведя захваченные корабли к острову Сан-Бернардо, Дрейк встретил два посыльных корабля, везущих в Картахену известие о нападении опасного пирата Дрейка на Номбре-де-Дьос. Пришлось захватить и их. Теперь у подветренной, юго-западной стороны островка Сан-Бернардо скопилось слишком много судов под командованием Фрэнсиса Дрейка. У него столько людей-то не было, чтобы составить команды для всех этих кораблей! Пришлось Гарри полазить по трюмам, исследовать совместно с Томом Муни набор и обшивку кузовов всех кораблей. В итоге два судна, и в том числе «Лебедь», составлявший более половины всего личного капитала Фрэнсиса, спалили. Подумав, Дрейк отпустил и испанские корабли — только, угрожая орудиями левого борта, отогнал их на запад от входа в гавань, чтоб не путались под ногами…
Сам же он попал в иное селение симаррунов. Это было более похоже на христианское поселение, чем то, где он в прошлом году побывал. Хижины стояли не кругом, а улицей в ряд, и еще узкие три поперек. Вокруг поселения — двойной бревенчатый палисад в четыре с половиною ярда высоты, между стенами слой земли в два фута толщиной. К высоте стен для нападающих следовало бы прибавить три ярда глубины рва, заполненного водою, — и в воду, как сказал Диего, при явно приближающейся опасности выливали ядовитый сок некоторых растений. Разведенный в воде, заполняющей ров, он не убивал уже, но выводил бойца из строя на время штурма с гарантией: искупавшись во рву, человек с воем сбрасывал доспехи, потом и одежду, отшвыривал оружие и начинал чесаться сразу во всех местах, плакать, искать ручей, чтобы обмыться…
В селении было очень чисто. Нечистоты по трубопроводу из полых древесных стволов смывались в глубокий овраг в полутора сотнях ярдов от палисада. Причем трубопровод был зарыт настолько глубоко, что проходил под дном рва!
А главное — главное, в селении к Федору подошла до смешного коротенькая, но с миловидной мордочкой мулаточка, потянула за рукав и, доверчиво глядя вверх в его лицо, сказала:
— Здравствуй, огненноволосый! Сабель знала, что ты придешь. Она ждала тебя. Она на охоте сейчас, но послезавтра вернется. Что ей от тебя передать?
— Что? — Федор все ночи думал о Сабель, но вот сейчас он оказался не готов. Его врасплох застали… И он, смешавшись, сказал:
— Ну, что, что? Ну, я еще найду ее — то есть еще здесь долго пробуду. Да, скажи, что я ее тоже помню и жду встречи. А она как узнала, что я именно в это селение прибуду?
— А это наш секрет. Симарруны умеют выслеживать любую дичь. Тут чуть не самое главное — терпение. Если умеешь затаиться и ждать долго — все увидишь, что хочешь. Терпеливый угоден богам и поэтому он притягивает события, которых ждет. Только нельзя торопиться и нельзя надоедать великому Огуну с просьбами и напоминаниями.
— Что, и никак вымолить нельзя, чтобы как-то ускорить событие, прихода которого ждешь? — спросил Федор, увлекшийся интересным разговором и как-то забывший, что говорит с дикаркой, неграмотной, женщиной по полу и дитем почти по возрасту — ну, сколько ей? Лет, наверное, тринадцать-четырнадцать, самое большее пятнадцать. Да и язык, на котором она кое-как изъясняется, беден. Поймет ли? Но малышка поняла и, серьезно глядя вверх на него, огорченно сказала:
— Не совсем никак, но гораздо хуже, чем если б совсем никак. Ускорится событие, которого ждешь, только ценой большого сокращения твоей жизни. Смотря по желанию, можно такого допроситься, что вот твое желание, сегодня в полдень оно сбудется, а к закату ты умрешь. Нет, уж дожидаться своего срока лучше… Сейчас я покажу тебе дом Сабель. Когда будет нужно — это твой дом. Она так сказала…
Федор заглянул в незапертое жилище со стенами, сплетенными из тростника. Вместо замка на двери привязаны синяя и две белых ленточки. «Непременно спрошу у Сабель, что означает такое сочетание на их языке», — подумал Федор, отдал коротышке моток бечевки — ничего более в карманах не нашлось, спросил имя — ее звали Клара — и вновь присоединился к своим. Коротышка ускакала, очень довольная его скромным подарком, а моряки начали приставать: мол, о чем ты с этим дитем беседовал и зачем в их вонючую хижину полез?
Федор представлял, чем можно удовлетворить их любопытство: сказать, что есть у тебя тут давнишняя любовница, почти белая, могучая охотница, ягуара руками душит. А девочка — ее младшая сестренка, прибежала за семьдесят миль, чтобы только сообщить ему, что его ждут, и приготовить все нужное для сладкого свидания… И все. И начались бы шуточки, откровенные намеки, предложения поделиться девочкой или вообще поменять на какой-нибудь там ножик или сапоги. А этого он не хотел. Правда, есть одно «противоядие» от таких разговорчиков: напомнить, что смелая охотница голыми руками может задушить ягуара или порвать напополам живую водосвинку! И что не от его воли зависит, с кем она будет. Во всяком случае, не только от его воли…
А перед глазами стояла чистенькая хижина, с приятно пахнущими ветками, подвешенными в углах, и широким ложем, устланным мягкими шкурами — он даже не понял, каких зверей — в три слоя. И это ему, это его ждало… Ну, погоди, Сабель, уж как до тебя Доберусь — увидишь, что не зря ждала; залюблю до полусмерти!
Федор что-то делал, но невнимательно, что-то слушал, но до конца не понимал и ни минуты не помнил сказанного. Он что-то даже сам говорил — и, судя по лицам и голосам матросов и офицеров, не окончательно бессмысленное, но что — не его о том следовало бы спрашивать.
И, не сворачивая в гавань, прошли далее на восток. Вошли в устье Маддалены — крупнейшей реки этой части Южно-Американского континента, и сутки поднимались вверх по течению. В десяти милях выше устья, на левом берегу, близ селения Барранкилья, обнаружили громадные склады. Складские бараки в несколько раз превосходили величиной самые большие здания Барранкильи.
— Это, бессомненно, государственные магазины — склады товаров, предназначенных для отправки в Испанию! — поняли англичане. Так и оказалось. Охранялись склады слабо — очевидно, испанцы полагали, что десяток миль от морского побережья — самая надежная защита от пиратов. Ну что ж, до Дрейка так оно и было. А теперь — охрану связали, замки отчасти перепилили, отчасти вырвали с корнем. И все ахнули! Оказывается, в этих кое-как сколоченных дощатых бараках с щелями до двух дюймов, закрытыми прибитыми изнутри полосками козьей шкуры, хранились предметы роскоши, экзотические дары Нового Света, предназначенные для королевского двора, для высших придворных и «просто» для аукционной продажи богатым людям. На каждом мешке, узле, ящике красовались две дощечки. На одной написано, в какой области собрано, когда и каким чиновником зачислено в счет податей. На второй — эти самые назначения: Его Католическому Величеству (алыми чернилами), Его Преосвященству архиепископу Толедскому (пурпурными чернилами), гранду Такому-то или Сякому-то (вишневыми чернилами) и, наконец, «Д. А.», то есть для аукционов — черными чернилами.
Тут были сотни мешков с птичьими перьями самых неправдоподобных расцветок: коричневые с золотыми пятнами, сине-алые, черные с золотом и ярко-зелеными «глазками» и еще какие только можно себе вообразить! И были украшения для шляп из чучел колибри; и веера из пышных белых перьев; и плащи из перьев, и просто пучки прекраснейших перьев…
Тут были и сотни драгоценных сосудов: каменные флакончики для пряностей и дамских духов, серебряные кубки, украшенные каменьями, и золотые стаканчики на широких доньях, как бы заодно с блюдцами выкованные…
И индейские резные шкатулочки из зеленого камня, от таких маленьких, что обручальное кольцо вдоль еще войдет, а поперек уже застревает, и до таких, что любую дыню вместила бы. А также деревянные вещички разного вида и назначения, из черного дерева (вроде африканского эбенового) и красного, из розового и серебристого, ярко-зеленой древесины и желтой…
И еще тут были плащи и одеяла из невиданны ценных тканей индейской работы — от толстых и тверже брезента на ощупь до нежнейших, как лучший батист Фландрии, от затканных металлическими нитями до кружевных. А еще отлично свалянные войлочные шляпы. А еще древние, позеленевшие индейские идолы из меди. И палочки благовонных смол для курений. А также там были собраны — благо, места хватало — яркие тростниковые циновки и глиняная посуда, раскрашенная в непривычные сочетания цветов, мотки отличных белых тросов и слитки бронзы, и множество других малоценных но диковинных предметов…
Англичане забрали многое, а многое побили, порвали, — взять все места на кораблях не хватит, а испанцам оставлять ни малейшего желания нет!
Потом очередь дошла до длинного складского барака, стоящего особняком. Оказалось — это склад деликатесов. Там были всевозможные засахаренные фрукты и печенья с начинкой из желе, связки сухофруктов и целые плоды папайи, побеленные, чтобы насекомые не уничтожили…
И опять взяли немного, а остальное вынесли из склада и сложили на берегу, в месте, где по воскресеньям кипел индейский базарчик. Так и остались в этом году испанские знатнейшие люди без ставших уже привычными заокеанских лакомств и редкостей.
Три с половиной дня грабили англичане эти склады, а 10 сентября с утра Дрейк стал собираться в путь и вечером, с отвальным бризом, ушел. По пути в новонайденную гавань — Порт Изобилия — встретилось три испанских торговых судна, груженных свиньями, курами и зерном. Экипажи всех трех ссадили на третье, освободив его от груза, и привели их с собой в Порт Изобилия.
Джон Дрейк к тому времени уже вернулся с отличными новостями…
А он воспользовался нуждой в уговаривателе, уже знакомом с симаррунами. «Король» симаррунов Дарьенского побережья Педро Первый, седовласый, но не крупный, как вождь симаррунов, с которыми англичане установили связи в минувшем году, был бессомненный король. Это каждому становилось ясно, едва Педро начинал говорить или даже молча двигаться. Величавый, неколебимо уверенный в том, что с трепетным вниманием, окружающие ждут каждого его слова (Федор часто был уверен в обратном, неведомо с чего) и потому стерпят любые паузы…
Федор заинтересовал Педро, увлекшегося добытым при налете на чью-то гасиенду глобусом. Педро долго выспрашивал, где это — «Руссия», да есть ли она на глобусе, да что там за народ, вера какая у него, обычаи, погоды, занятия и богатства — и даже как одеваются и с кем воюют. Отвечать любознательному негру было трудно оттого, что у него наперед было свое мнение о всякой вещи, в том числе и о таких, о каких он понятия не имел и не мог иметь, — и бурно радовался, если это мнение совпадало с его придумками, и горевал, если не совпадало. А огорчать его можно было только очень осторожно: все же его помощь англичанам была гораздо нужнее, чем английская помощь — ему.
Отвечая, Федор вспоминал то и дело другого седого любознатца, из Барселоны. У того предвзятых мнений не было, а если и были, он за них не цеплялся и расставался с ними легко…
— Мистер… Нет, сеньор. Сеньор Педро, вы не любите проигрывать? — спросил Федька.
— В игры? Гм. Наверное, да. Я не хочу уступать подданным, но не имею равных по положению партнеров. Поэтому предпочитаю не играть. Дел хватает, не до того. А что?
Дрейк бросился к губернаторскому дому. Дверь была открыта, а у порога стоял прекрасный пони, оседланный дамским седлом.
— Хотели удрать, да не успели? — сказал Дрейк. Федор понял, что имел в виду капитан. Захватить в заложники алькальда, губернатора, или как его там, было, безусловно, многообещающе. Но… увы, дом был уже пуст. Непотушенные свечи на лестничной площадке создавали впечатление уюта и обжитости дома. А подвал был забит слитками. Не то что «там было серебро». Серебра были многие тонны! Но Дрейк запретил трогать его.
— Мы не можем взять с собою достаточно много. Город наполнен вооруженными людьми. Не исключено, что нам придется удирать от преследования. Серебро будет мешать нам двигаться — и что тогда? Побросаем слитки? Да и не за серебром мы сюда пришли, в конце концов! Нам нужны золото, каменья, жемчуга. Все это хранится в казначействе, на берегу залива. Надо идти туда, да поскорее, — а там мы заберем столько драгоценностей, сколько все наши четыре пинассы не поднимут! Но надобно спешить!
7
Матросы послушались (хотя и не весьма охотно) и ушли за Дрейком. Но тут, запыхавшись, подбежал матрос с «Паши»: испанцы большими силами атаковали дюжину моряков во главе с Томом Муни, оставленных при пинассах, и без подкрепления тем долго не продержаться. Возникла серьезная опасность, что испанцы захватят пинассы и тем отрежут англичан от моря, от дома, от жизни… Дрейк распорядился:— Оба Джона: братец и ты, Оксенхэм! Мы сейчас пойдем на штурм казначейства, и каждый человек у нас будет на счету. Но вы скажете ребятам, что мы постараемся справиться с нашим делом сколь возможно скорее и сразу же пойдем к ним. Пусть продержатся часа — самое большее — три. Да, три, более не требуется…
Остальные двинулись к казначейству — тоже веря в скорую победу. Собственно, все англичане передвинулись к побережью, только главные силы шли двумя кварталами восточнее гонцов.
Едва подошли к казначейству — прибежал от пинасе Джон Дрейк сообщить малоприятную новость: симаррун Диего явился и сообщил, что губернатор Панамы выделил неделю назад сто пятьдесят солдат для защиты Номбре-де-Дьос от симаррунов и вот-вот они должны здесь появиться!
Положение становилось с каждой минутой хуже и хуже. Действовать надлежало очень быстро и очень точно. Иначе не то что сокровищ — жизни можно не увидеть более.
И тут счастье окончательно отвернулось от Дрейка! В две минуты, как это только в тропиках и бывает, жидкие белесые облачка сгустились в низкие, провисающие темные тучи — и грянул ливень! Порох отсырел, запалы мушкетов погасли, и даже тетивы луков, промокнув, ослабли. Отряд погрузился в уныние, и вот-вот англичан могла обуять паника.
Федор уже с тоской ждал неизбежного, когда капитан яростно заорал:
— Я! Привел! Вас! В «Сокровищницу мира»! Если! Вы! Уйдете! Отсюда! Без! Сокровищ! — Вините! В этом! Только! Себя!
Англичане устыдились и замялись. А тут внезапно, как и начался; кончился ливень. Дрейк снова решил, что для захвата казначейства хватит четверти людей, а сам направился вновь к центру города. Но, не сделавши и десятка шагов, покачнулся и упал. Из раны на ноге хлынула кровь. Он преуменьшал тяжесть раны, чтобы не пугать своих людей. Англичане кинулись к нему, перевязали как следует и стали настойчиво требовать, чтобы он отдал приказ об отступлении к пинассам. Дрейк отказывался наотрез, но силы покидали его: он потерял слишком много крови.
Матросы отнесли Дрейка к берегу, уже не думая о сокровищах: они ж понимали, что будет мистер Фрэнсис жив — будут у них и сокровища, а потеряв капитана, навряд ли вообще до дому доберутся целыми…
8
Перейдя на пинассы, англичане покинули Номбре-де-Дьос, потеряв убитым одного человека (испанцы же — восемнадцать). Но прежде чем покинуть гавань, «мимоходом» захватили испанское торговое судно — то самое, которое на рассвете помешало им осуществить задуманную операцию, подняв в городе тревогу. Англичане вновь были все вместе — и им казалось, что уж так-то, всеми силами, они запросто одолеют торгаша. К счастью, нагружен он оказался «Тенерифе» — сладким красным вином с Канарских островов. Это уменьшило горечь поражения.Пройдя четыре с половиною мили, пинассы Дрейка подошли к небольшому низменному острову. Это был Бастиментос — место летнего отдыха жителей Номбре-де-Дьоса. С моря казалось, что весь остров обнесен забором. Высадившись же, англичане увидели, что большая часть, но все же не весь. Множество садов, в некоторых легкие постройки — «дачки». В садах росло множество плодовых деревьев, в том числе такие, которые Федор не то что на вкус плодов еще не знал, но даже по имени! Почти в каждом владении были птичники с курами, индейками и иными не известными, но вкусными птицами. Два дня люди отъедались, залечивали раны, крепли. Никто не мешал расслабленно наслаждаться жизнью. Испанцы точно забыли о них…
Но на третий день на остров явилось посыльное судно испанцев, с которого сошел изящный молодой человек. Бледный от волнения — как же, явился в самое логово кровожадного врага, риск, — молодой человек назвался доном Хайме Риконнато-и-Сеспедесом де Норонья, офицером для особых поручений канцелярии господина Диего де Кальдерона, алькальда Номбре-де-Дьоса и губернатора окружающих земель.
Дрейк решил, поглядев минуту на говорливого и именитого дворянчика, что перед ним — губернаторский шпион. Тем не менее он очень вежливо принял дона Хайме. Любезно осведомившись о причинах сего визита, мистер Фрэнсис услышал, что губернатор желал бы знать, не тот ли он Дрейк, о котором в Новом Свете уже знают и который прославился гуманным обращением с захваченными им в плен испанцами?
— Да, я тот самый Дрейк, что уже бывал здесь дважды, — ответил Дрейк.
Тогда дон Хайме осторожно спросил: не были ли отравлены стрелы, которыми ранены многие (не сказал, сколько именно) испанцы в городе за время… м-м-м… столкновения? И если да, то не скажет ли уважаемый дон Франсиско, можно ли лечить эти раны? И если можно — то чем? Каково противоядие? Ну, а к тому вдобавок — губернатор поручил ему узнать, не нуждается ли сеньор Дрейк в продовольствии? Губернатор готов снабдить в достатке всем необходимым!
— Отравленными стрелами мои люди не имеют обыкновения пользоваться. Так что лечить эти ранения вполне сможет любой заурядный хирург, — сухо, но вежливо отвечал Дрейк. — Что же касается продовольствия, то на этом благословенном островке его более чем достаточно. Нам хватит с запасом, если говорить о количестве, и разнообразие его тут таково, что имеется все, что нам может понадобиться. Кстати, пусть господин алькальд от моего имени поблагодарит обывателей Номбре-де-Дьоса за отличные успехи в развитии сельского хозяйства…
Тут запасы сдержанности и хладнокровия исчерпались, и Дрейк зло сказал:
— Я советую господину губернатору не терять бдительности и смотреть во все глаза. Потому что до своего ухода, если Господь сохранит мою жизнь, я намерен собрать часть вашего урожая, который вы снимаете с этих земель и отсылаете в Испанию, чтобы ваш король мог причинять беспокойство всему миру!
Молодой человек всполошился. Он стал выворачивать голову (что мешал сделать щегольский накрахмаленный воротник шириною не менее десяти дюймов): углядеть, не заходят ли с тыла коварные убийцы. Наконец, собравши все силы, порученец губернатора деликатно спросил:
— Э-э… Могу ли я узна… позволить себе спросить о том, почему вы в таком случае не взяли себе триста шестьдесят тонн серебра, хранящегося в губернаторском доме, и еще большего количества золота, находящегося в железных ящиках в казначействе?
— Можете, — равнодушно ответил мистер Фрэнсис. — Все дело в том, что я был ранен и не успел дать команду, меня унесли. Ну, а без команды моей или других офицеров мои люди не приучены что-либо делать.
— О, в таком случае я должен сказать, что ваши люди не менее благоразумны, чем храбры! — почти восхищенно воскликнул дон Хайме. — Номбре-де-Дьос не ищет повода к войне, но хорошо подготовился к обороне.
— Это ваши дела, — уклонился от ответа по существу капитан Дрейк. — Угодно ли отобедать со мною?
— О, это такая честь, что я не знаю, смею ли я…
Однако он смел. За столом, как сказали Федору кок Питчер и матрос, служивший господам, мистер Дрейк был чрезвычайно любезен, а прощаясь с доном Хайме, подарил ему серебряную вазу для фруктов — сказать по совести, ее приперли из чьего-то дачного домика матросы ради фруктов — не в чем было тащить. Но дон Хайме, вряд ли сомневавшийся в неправедном происхождении подарка, взял его без колебаний.
Возвратясь в Номбре-де-Дьос, дон Хайме позднее много лет вздыхал, вспоминая вновь этот день, и всегда повторял при этом: «Никогда за всю мою жизнь мне не оказывалось такой чести!»
9
Симаррун Диего, старый знакомец англичан, после обеда в тот день рассказал Фрэнсису Дрейку, что в восемнадцати лигах (то есть в шестидесяти шести милях, если считать по-английски, или в ста пяти верстах, если по-русски) от Номбре-де-Дьоса в Караибское море впадает большая, по здешним меркам, река Чагрес. Она широка, но для морских судов мелковата. Но на плоскодонных, мелкосидящих судах по ней можно подняться до укрепленного селения (здесь его величают «городом», но, пожалуй, это слишком сильно сказано) Вела-Крус, в восемнадцати милях от устья. Там Чагрес, к сожалению, круто сворачивает к северо-востоку. А до Панамы от Вела-Крус каких-то пять лиг. Менее дня пути. Из Панамы перуанские сокровища на мулах перевозят в Вела-Крус, где перегружают на поднявшиеся по Чагресу каботажные суда. На тех же, полпути по реке и полпути по морю, груз доставляют в Номбре-де-Дьос, а уж там — с этих судов на океанские. Причем эту операцию можно производить только зимой, когда Чагрес достаточно полноводен. Летом же грузы караванами везут через весь перешеек, либо (что случается чаще) грузы накапливают на складах в Панаме…Дрейк послал своего брата Джона на одной пинассе проверить рассказ Диего. Остальные три пинассы вернулись к кораблям, оставленным у Сосновых островов. Дрейк заперся в каюте с капитаном Ренсом и рассказал о неудаче в таких выражениях, что тот напугался и предпочел расторгнуть договор и уйти. А Дрейку только того и надобно было! Он не хотел делить на три команды то, что можно ведь будет делить на две! Речь шла, как-никак, о золоте!
Джон Дрейк вернулся довольный. Каждое слово Диего — правда. На пинассах до Вела-Крус можно подняться, как он выяснил, за три дня. Дорога, по которой идет золотой караван из Панамы, хорошо просматривается с реки и легкодоступна. Но главное — Джон успел отыскать тамошних симаррунов и подружиться с их предводителями!
Глава 16
ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ УДАРОМ
1
Фрэнсис разумно полагал, что сейчас все испанские поселения на побережье Панамского перешейка встревожены его появлением и готовы к немедленному отпору. Поэтому он и не станет действовать немедленно! Пусть успокоятся, устанут проявлять бдительность — тогда он и ударит! А сейчас…А сейчас он повел свои корабли на восток, к Картахене. 13 августа его кораблики бросили свои якоря у островка Сан-Бернардо, поблизости от порта. Дрейк на одной из пинасе отправился на разведку. У входа в бухту стоял на якоре испанский торговый корабль. На нем оказался один вахтенный матрос; вся команда была, как он объяснил, отпущена на берег. Испанец поведал, что два часа назад в Картахену прошла пинасса из Номбре-де-Дьоса, с борта которой его спросили, не видел ли он английские либо французские корабли, и предупредили, чтобы он был начеку. Матрос также показал на стоящий в глубине гавани другой испанский корабль и сказал, что этот должен завтра отплыть в Санто-Доминго, на нем нет никакого груза, только запасы. Дрейк вошел в гавань и захватил большой корабль, собиравшийся отчалить назавтра. Эти действия заметили с берега и открыли орудийный огонь. Но Дрейку тем не менее удалось увести оба корабля. Большой был двухсотпятидесятитонным!
Ведя захваченные корабли к острову Сан-Бернардо, Дрейк встретил два посыльных корабля, везущих в Картахену известие о нападении опасного пирата Дрейка на Номбре-де-Дьос. Пришлось захватить и их. Теперь у подветренной, юго-западной стороны островка Сан-Бернардо скопилось слишком много судов под командованием Фрэнсиса Дрейка. У него столько людей-то не было, чтобы составить команды для всех этих кораблей! Пришлось Гарри полазить по трюмам, исследовать совместно с Томом Муни набор и обшивку кузовов всех кораблей. В итоге два судна, и в том числе «Лебедь», составлявший более половины всего личного капитала Фрэнсиса, спалили. Подумав, Дрейк отпустил и испанские корабли — только, угрожая орудиями левого борта, отогнал их на запад от входа в гавань, чтоб не путались под ногами…
2
С одним «Пашой» и тремя пинассами он ночью покинул островок и отправился на запад — к перешейку. Через пять дней он обнаружил очень удобную гавань, защищенную от всего. Извилистый подход к ней с трех миль был уже совершенно не заметен, так что испанцы могли заметить вход, только пробираясь вдоль самого берега. Обосновались там — то есть снова срубили из бревен палисад с бойницами. И 5 сентября он послал брата Джона с Диего на пинассе — установить прочные контакты с маронами. Федор отправился с Джоном Дрейком — ведь с первого дня пути он мечтал вновь встретить Сабель, и все никак не получалось. Сам же Дрейк на двух других пинассах отправился на поиски продовольствия. Поэтому то, что случилось далее, Федор знал с чужих слов…Сам же он попал в иное селение симаррунов. Это было более похоже на христианское поселение, чем то, где он в прошлом году побывал. Хижины стояли не кругом, а улицей в ряд, и еще узкие три поперек. Вокруг поселения — двойной бревенчатый палисад в четыре с половиною ярда высоты, между стенами слой земли в два фута толщиной. К высоте стен для нападающих следовало бы прибавить три ярда глубины рва, заполненного водою, — и в воду, как сказал Диего, при явно приближающейся опасности выливали ядовитый сок некоторых растений. Разведенный в воде, заполняющей ров, он не убивал уже, но выводил бойца из строя на время штурма с гарантией: искупавшись во рву, человек с воем сбрасывал доспехи, потом и одежду, отшвыривал оружие и начинал чесаться сразу во всех местах, плакать, искать ручей, чтобы обмыться…
В селении было очень чисто. Нечистоты по трубопроводу из полых древесных стволов смывались в глубокий овраг в полутора сотнях ярдов от палисада. Причем трубопровод был зарыт настолько глубоко, что проходил под дном рва!
А главное — главное, в селении к Федору подошла до смешного коротенькая, но с миловидной мордочкой мулаточка, потянула за рукав и, доверчиво глядя вверх в его лицо, сказала:
— Здравствуй, огненноволосый! Сабель знала, что ты придешь. Она ждала тебя. Она на охоте сейчас, но послезавтра вернется. Что ей от тебя передать?
— Что? — Федор все ночи думал о Сабель, но вот сейчас он оказался не готов. Его врасплох застали… И он, смешавшись, сказал:
— Ну, что, что? Ну, я еще найду ее — то есть еще здесь долго пробуду. Да, скажи, что я ее тоже помню и жду встречи. А она как узнала, что я именно в это селение прибуду?
— А это наш секрет. Симарруны умеют выслеживать любую дичь. Тут чуть не самое главное — терпение. Если умеешь затаиться и ждать долго — все увидишь, что хочешь. Терпеливый угоден богам и поэтому он притягивает события, которых ждет. Только нельзя торопиться и нельзя надоедать великому Огуну с просьбами и напоминаниями.
— Что, и никак вымолить нельзя, чтобы как-то ускорить событие, прихода которого ждешь? — спросил Федор, увлекшийся интересным разговором и как-то забывший, что говорит с дикаркой, неграмотной, женщиной по полу и дитем почти по возрасту — ну, сколько ей? Лет, наверное, тринадцать-четырнадцать, самое большее пятнадцать. Да и язык, на котором она кое-как изъясняется, беден. Поймет ли? Но малышка поняла и, серьезно глядя вверх на него, огорченно сказала:
— Не совсем никак, но гораздо хуже, чем если б совсем никак. Ускорится событие, которого ждешь, только ценой большого сокращения твоей жизни. Смотря по желанию, можно такого допроситься, что вот твое желание, сегодня в полдень оно сбудется, а к закату ты умрешь. Нет, уж дожидаться своего срока лучше… Сейчас я покажу тебе дом Сабель. Когда будет нужно — это твой дом. Она так сказала…
Федор заглянул в незапертое жилище со стенами, сплетенными из тростника. Вместо замка на двери привязаны синяя и две белых ленточки. «Непременно спрошу у Сабель, что означает такое сочетание на их языке», — подумал Федор, отдал коротышке моток бечевки — ничего более в карманах не нашлось, спросил имя — ее звали Клара — и вновь присоединился к своим. Коротышка ускакала, очень довольная его скромным подарком, а моряки начали приставать: мол, о чем ты с этим дитем беседовал и зачем в их вонючую хижину полез?
Федор представлял, чем можно удовлетворить их любопытство: сказать, что есть у тебя тут давнишняя любовница, почти белая, могучая охотница, ягуара руками душит. А девочка — ее младшая сестренка, прибежала за семьдесят миль, чтобы только сообщить ему, что его ждут, и приготовить все нужное для сладкого свидания… И все. И начались бы шуточки, откровенные намеки, предложения поделиться девочкой или вообще поменять на какой-нибудь там ножик или сапоги. А этого он не хотел. Правда, есть одно «противоядие» от таких разговорчиков: напомнить, что смелая охотница голыми руками может задушить ягуара или порвать напополам живую водосвинку! И что не от его воли зависит, с кем она будет. Во всяком случае, не только от его воли…
А перед глазами стояла чистенькая хижина, с приятно пахнущими ветками, подвешенными в углах, и широким ложем, устланным мягкими шкурами — он даже не понял, каких зверей — в три слоя. И это ему, это его ждало… Ну, погоди, Сабель, уж как до тебя Доберусь — увидишь, что не зря ждала; залюблю до полусмерти!
Федор что-то делал, но невнимательно, что-то слушал, но до конца не понимал и ни минуты не помнил сказанного. Он что-то даже сам говорил — и, судя по лицам и голосам матросов и офицеров, не окончательно бессмысленное, но что — не его о том следовало бы спрашивать.
3
Дрейк же тем временем из новой гавани направился назад к Картахене, чье население и власти, перекрестясь, решили уже, что на сей раз дешево отделались и «Дракон», как начинали называть Дрейка уже и в официальных бумагах, а не только на базарах и у деревенских колодцев (его фамилия по-английски и слово «дракон» по-испански писались почти одинаково), от их берегов ушел, почти не нанеся урона. Две пинассы под его командованием прошли у самого входа в гавань Картахены — в ту пору крупнейшего испанского порта в Южной Америке — и…И, не сворачивая в гавань, прошли далее на восток. Вошли в устье Маддалены — крупнейшей реки этой части Южно-Американского континента, и сутки поднимались вверх по течению. В десяти милях выше устья, на левом берегу, близ селения Барранкилья, обнаружили громадные склады. Складские бараки в несколько раз превосходили величиной самые большие здания Барранкильи.
— Это, бессомненно, государственные магазины — склады товаров, предназначенных для отправки в Испанию! — поняли англичане. Так и оказалось. Охранялись склады слабо — очевидно, испанцы полагали, что десяток миль от морского побережья — самая надежная защита от пиратов. Ну что ж, до Дрейка так оно и было. А теперь — охрану связали, замки отчасти перепилили, отчасти вырвали с корнем. И все ахнули! Оказывается, в этих кое-как сколоченных дощатых бараках с щелями до двух дюймов, закрытыми прибитыми изнутри полосками козьей шкуры, хранились предметы роскоши, экзотические дары Нового Света, предназначенные для королевского двора, для высших придворных и «просто» для аукционной продажи богатым людям. На каждом мешке, узле, ящике красовались две дощечки. На одной написано, в какой области собрано, когда и каким чиновником зачислено в счет податей. На второй — эти самые назначения: Его Католическому Величеству (алыми чернилами), Его Преосвященству архиепископу Толедскому (пурпурными чернилами), гранду Такому-то или Сякому-то (вишневыми чернилами) и, наконец, «Д. А.», то есть для аукционов — черными чернилами.
Тут были сотни мешков с птичьими перьями самых неправдоподобных расцветок: коричневые с золотыми пятнами, сине-алые, черные с золотом и ярко-зелеными «глазками» и еще какие только можно себе вообразить! И были украшения для шляп из чучел колибри; и веера из пышных белых перьев; и плащи из перьев, и просто пучки прекраснейших перьев…
Тут были и сотни драгоценных сосудов: каменные флакончики для пряностей и дамских духов, серебряные кубки, украшенные каменьями, и золотые стаканчики на широких доньях, как бы заодно с блюдцами выкованные…
И индейские резные шкатулочки из зеленого камня, от таких маленьких, что обручальное кольцо вдоль еще войдет, а поперек уже застревает, и до таких, что любую дыню вместила бы. А также деревянные вещички разного вида и назначения, из черного дерева (вроде африканского эбенового) и красного, из розового и серебристого, ярко-зеленой древесины и желтой…
И еще тут были плащи и одеяла из невиданны ценных тканей индейской работы — от толстых и тверже брезента на ощупь до нежнейших, как лучший батист Фландрии, от затканных металлическими нитями до кружевных. А еще отлично свалянные войлочные шляпы. А еще древние, позеленевшие индейские идолы из меди. И палочки благовонных смол для курений. А также там были собраны — благо, места хватало — яркие тростниковые циновки и глиняная посуда, раскрашенная в непривычные сочетания цветов, мотки отличных белых тросов и слитки бронзы, и множество других малоценных но диковинных предметов…
Англичане забрали многое, а многое побили, порвали, — взять все места на кораблях не хватит, а испанцам оставлять ни малейшего желания нет!
Потом очередь дошла до длинного складского барака, стоящего особняком. Оказалось — это склад деликатесов. Там были всевозможные засахаренные фрукты и печенья с начинкой из желе, связки сухофруктов и целые плоды папайи, побеленные, чтобы насекомые не уничтожили…
И опять взяли немного, а остальное вынесли из склада и сложили на берегу, в месте, где по воскресеньям кипел индейский базарчик. Так и остались в этом году испанские знатнейшие люди без ставших уже привычными заокеанских лакомств и редкостей.
Три с половиной дня грабили англичане эти склады, а 10 сентября с утра Дрейк стал собираться в путь и вечером, с отвальным бризом, ушел. По пути в новонайденную гавань — Порт Изобилия — встретилось три испанских торговых судна, груженных свиньями, курами и зерном. Экипажи всех трех ссадили на третье, освободив его от груза, и привели их с собой в Порт Изобилия.
Джон Дрейк к тому времени уже вернулся с отличными новостями…
4
А что Федька-зуек?А он воспользовался нуждой в уговаривателе, уже знакомом с симаррунами. «Король» симаррунов Дарьенского побережья Педро Первый, седовласый, но не крупный, как вождь симаррунов, с которыми англичане установили связи в минувшем году, был бессомненный король. Это каждому становилось ясно, едва Педро начинал говорить или даже молча двигаться. Величавый, неколебимо уверенный в том, что с трепетным вниманием, окружающие ждут каждого его слова (Федор часто был уверен в обратном, неведомо с чего) и потому стерпят любые паузы…
Федор заинтересовал Педро, увлекшегося добытым при налете на чью-то гасиенду глобусом. Педро долго выспрашивал, где это — «Руссия», да есть ли она на глобусе, да что там за народ, вера какая у него, обычаи, погоды, занятия и богатства — и даже как одеваются и с кем воюют. Отвечать любознательному негру было трудно оттого, что у него наперед было свое мнение о всякой вещи, в том числе и о таких, о каких он понятия не имел и не мог иметь, — и бурно радовался, если это мнение совпадало с его придумками, и горевал, если не совпадало. А огорчать его можно было только очень осторожно: все же его помощь англичанам была гораздо нужнее, чем английская помощь — ему.
Отвечая, Федор вспоминал то и дело другого седого любознатца, из Барселоны. У того предвзятых мнений не было, а если и были, он за них не цеплялся и расставался с ними легко…
— Мистер… Нет, сеньор. Сеньор Педро, вы не любите проигрывать? — спросил Федька.
— В игры? Гм. Наверное, да. Я не хочу уступать подданным, но не имею равных по положению партнеров. Поэтому предпочитаю не играть. Дел хватает, не до того. А что?