Страница:
Чарльз П. Кроуфорд
Бег на трех ногах
ГЛАВА I
Брент взглянул на часы: секундная стрелка еле-еле ползет по циферблату. Сзади Линдси Харпер складывает в портфель учебники. Мисс Вандерлуп говорит о том, какие книги хорошо бы прочитать летом. Никто ее не слушает. Многие вообще не пришли в школу – последний день, дневники с отметками уже посланы родителям.
Прозвенел звонок. Класс весело зашумел. Мальчишки и девчонки вскочили на ноги и помчались к двери.
Стараясь перекричать шум, мисс Вандерлуп пожелала всем счастливых каникул. Брент у двери обернулся, помахал ей, она в ответ улыбнулась. Коридор сотрясался от топота ног бегущей детворы. Хлопали дверцы шкафчиков. Брент несколько раз кого-то толкнул, получил сдачу. Возле его шкафчика на секунду задержался Том.
– В бассейн сегодня пойдешь? – бросил он на ходу.
– Не знаю, – ответил Брент. – Счастливо.
Коридор опустел с молниеносной быстротой. Брент смотрел, как по лестнице сбегают последние фигурки. Пол весь усеян обрывками тетрадных листков и обертками от жвачки.
Брент открыл свой шкафчик – металлический щелчок гулко разнесся по коридору. Взял кеды, физкультурную форму, проверил, не забыл ли чего. Захлопнул дверцу и сбежал по лестнице вниз. С улицы доносился шум отъезжающих от школы городских автобусов.
Брент остановился у раскрытой двери кабинета живописи. Мистер Самуэлсон снимал со стен последние рисунки. Кабинет становился голым, пустым.
– Здравствуй, Брент, – сказал учитель. – Рад, что началось лето?
– Очень, – ответил Брент. – Можно мне взять акварели, которые я нарисовал в этом году?
– Можно, но жалко. Я думал, ты забудешь про них. У меня над камином есть пустое местечко. Я хотел их туда повесить. Надеюсь, ты и летом будешь рисовать.
– Обязательно, мистер Самуэлсон. В Мэне я всегда много рисую.
– Это хорошо. Очень важно не растерять достигнутого.
– Я вам так благодарен, мистер Самуэлсон. Вы столько со мной занимались.
– Ну, это пустяки, Брент. Учителю всегда приятно, когда попадает такой ученик, как ты. Счастливо тебе отдохнуть.
– Спасибо. Ну я пойду, до свидания.
Брент свернул акварели в трубку, сунул под мышку. Притворил за собой дверь, миновал вестибюль и вышел на залитый солнцем двор. Уже сильно припекало. «Лето, наверное, будет жаркое», – подумал он.
Минуту Брент колебался, не пойти ли ему к «Джино» («Джино» – это кафе в центре их городка Лоуэллы) выпить кока-колы, съесть булку с котлетой. Там сейчас соберется вся их компания. Начнется веселье. Будут наперебой обсуждать летние планы. Нет, он не пойдет к «Джино». Все равно скоро всех увидит в бассейне.
Брент зашагал по улице Уиндермер, под мышкой акварели, через плечо наперевес кеды. Деревья над головой сомкнули ярко-зеленый полог. Брент медленно брел, разрывая кружево светотени. Откуда-то со двора донеслись голоса мальчишек. Дома с большими верандами тихо дремали под полуденным июньским солнцем.
«Как на картине Моне»[1] – подумалось Бренту.
Захлопнув за собой входную дверь, Брент услыхал из кухни голос матери:
– Это ты, Брент?
– Да, мама, – отозвался Брент.
– Иди сюда на кухню. Если голоден, выпей соку со свежими булочками.
Брент прошел через столовую в кухню. Мама что-то помешивала у плиты. Пахло вкусно.
– Я только что вернулась, проводила Бетти до бассейна. Сегодня у них отборочные соревнования. Прошу тебя, Брент, если ее не возьмут в городскую команду, не дразни ее. Знаешь, как она будет переживать.
– Не волнуйся. Кого-кого, а уж ее-то обязательно возьмут. Она плавает как дельфин.
– Наверное, я и правда слишком о вас волнуюсь, – улыбнулась мать. – Ну, как ты себя чувствуешь в первый день каникул? Я думала, ты пойдешь со всеми к «Джино» или в бассейн. Ты разве не хочешь отметить начало каникул?
– Что-то не хочется. Может, попозже съезжу в бассейн. Ребята еще за месяц надоедят.
– Ты все один и один, Брент.
– Но я ведь не скучаю, мама. Так что ты об этом не думай. А когда поедем на остров?
– Не раньше середины июля. У отца много неотложных дел. Он никак не может ехать сейчас. Ну, не дуйся. И в Мэне еще успеем пожить. Лето долгое.
– Мне так хочется поскорее уехать. Сейчас там самое лучшее время. Когда мы летом дома, мне кажется, что у меня каждый день проходит впустую.
– Ты можешь рисовать, – сказала мать. – Пойди в бассейн. Я уверена, и здесь можно найти занятие по душе.
– Конечно, можно. Просто на острове гораздо лучше, вот и все.
– Ну разумеется. Думаешь, я не хочу ехать? Но зато Бетти сможет потренироваться в бассейне. Видишь, нет худа без добра. Просто надо набраться терпения.
– Знаешь, какие у меня планы на эту субботу и воскресенье?
– Пока нет.
– Как ты думаешь, дяде Джорджу будет приятно, если я нарисую ему ко дню рождения его новый амбар?
– Дядя будет в восторге! Он считает свой амбар произведением искусства.
– А что если я на денек-другой уеду из Лоуэллы? Дядя Джордж ведь позволит мне провести у него на ферме конец недели. А я напишу его амбар. Смотри не проговорись, что это ему в подарок.
– Да уж постараюсь.
– К тому же разомну руку – я хочу в этом году серьезно поработать в Мэне. Ты меня отпустишь?
– Конечно. Думаю, что и отец не будет против. Сегодня же позвоню дяде Джорджу.
– Спасибо, мамочка. На ферме так хорошо, только бы братец Джон не очень мешал.
– Ну, на это плохая надежда. Он ведь от тебя ни на шаг. Придется потерпеть его общество.
– Несносный мальчишка. Кому хочешь отравит жизнь.
– Да ведь это ненадолго, не умрешь, – улыбнулась мать. – Тебе тоже было когда-то семь лет.
Брент просто не мог первые дни после школы оставаться в городе, ходить каждый день в бассейн, видеть все тех же ребят.
«Если с островом не получится, я до сентября сойду с ума, – думал Брент. – Утром – бассейн, потом весь день слоняешься без дела как неприкаянный, и так все лето. Нет, это невыносимо. Скорее бы в Мэн! Там море, леса, и так мало людей».
Вот уже три часа, как Брент приехал к дяде Джорджу, и Джон сразу же прилип к нему. Брент расположился с мольбертом вблизи амбара и начал смешивать краски, вглядываясь в желто-серый цвет его стен. Джон вертелся рядом, толкал под локоть, задавал глупые вопросы. А то вдруг надумал играть в салки: ударил по плечу да как закричит: «Чур, ты салка!»
Брент, в общем, неплохо относился к Джону, но ведь невозможно работать, когда все время дергают.
– Пойди к маме и спроси, скоро обед, – сказал он первое, что пришло в голову.
– Мама нас сама позовет, – ответил Джон.
– Ты уверен? – рассеянно отозвался Брент. Кедровая дранка крыши в лучах солнца была теплого медового тона – как бы перенести его на холст?
– Идем на лужайку! – звал Джон. – Поохотимся на ужей!
– Нет, Джон, не могу. Я здесь должен закончить картину.
«Господи, да оставит он меня когда-нибудь в покое?» – подумал, теряя терпение Брент. Джон, как видно, тоже потерял терпение, он вырвал у Брента из руки кисть и помчался с ней вокруг амбара.
– Догоняй! – крикнул он.
Брент вскочил на ноги. Мольберт опрокинулся. «Вот негодник!» – возмутился Брент и бросился вдогонку. Обежав амбар, Джон нырнул в широкую дверь и залез по лестнице на сеновал. Брент кинулся следом.
Внутри амбара было жарко. Пахло сеном и конским навозом. Сквозь слуховые окна падали снопы солнечных лучей, в которых плавали крупные пылинки. Потревоженная курица с шумом спорхнула с насеста и спланировала на пол. Джон стоял на куче сена и размахивал над головой кистью.
– А ну-ка, поймай! – кричал он.
Брент полез за братом, тот спрыгнул с сена и исчез во тьме сеновала. За ним спрыгнул и Брент. Пол, на миг показавшийся надежным, вдруг ушел из-под ног. Падение, казалось, никогда не кончится. Очнулся он на бетонном полу доилки. Все его тело наполняла боль. Под потолком на одной петле болталась дверь люка, вторая петля – сломанная – торчала в сторону.
Смутно слышался рев Джона и отдаленный топот бегущих ног. Бренту показалось, что он не может дышать. «Ну же, старик, вдохни», – приказывал он себе. Но ничего не получалось. Как ни старался, грудная клетка не поднималась. «Я, наверное, сейчас синий, как баклажан», – вдруг подумалось Бренту, и он чуть не рассмеялся.
От боли потемнело в глазах, и в этот миг над ним склонилось лицо дяди Джорджа.
– Все в порядке, – тихо сказал он. – Лежи спокойно. Сейчас будешь дышать. Не напрягайся.
Сразу стало не так страшно. А тут еще получился первый мучительный вдох. Воздух как будто обжег, но скоро стало дышаться легче. Бетонный пол холодил, боль и хрипы в грудной клетке унялись.
– Молодцом, – сказал дядя Джордж. – Попробуй теперь, сможешь ли встать. Ты ведь вон откуда спикировал.
Брент подтянул ноги, согнув их в коленях. Попытался сесть. Но пронзила такая боль, что он закричал.
– Тогда лежи спокойно. Я вызову «скорую помощь». Раз такая боль, не надо вставать. Лежи и не двигайся. Я скоро вернусь.
Дядя Джордж побежал бегом, Брент остался в доилке один. Боль становилась сильнее. «Может, я что-нибудь сломал», – подумал он. Шевельнул пальцами на ногах – пальцы двигались.
Краешком глаза Брент заметил брата. Мальчишка, наверное, перепугался до смерти.
– Не бойся, Джон, – сказал он. – Я скоро поправлюсь. Ты не виноват.
Говорить было трудно.
– Зачем только я полез на сеновал! – ревел Джон.
– Но ты ведь не знал, что дверь люка сломана, – утешал его Брент. – Мог провалиться в любой момент кто угодно. Не плачь!
– Лучше бы ты совсем не приезжал к нам рисовать свою противную картину! – крикнул Джон и бросился вон из доилки.
– Согласен с тобой, малыш, – прошептал Брент.
Ему казалось, что он помнит, как приехала «скорая помощь», но все-таки он не был в этом уверен. Было холодно, и по всему телу волнами ходила боль. Санитары осторожно уложили его на носилки, и он видел в окно машины, как мимо него побежали назад деревья.
Когда его привезли в больницу, родители уже были там.
– Привет, мам, – попытался говорить Брент, но язык плохо повиновался. – Папа, я поправлюсь?
– Конечно, – ответил отец.
Потом его перенесли на каталку, и доктор Мэттиас сказал:
– Повезем тебя на рентген. Старайся не шевелиться. Боль сейчас станет меньше.
В руку вонзилась игла, и Брент стал ждать, когда укол подействует. Боль в спине пульсировала не переставая, но теперь она как-будто принадлежала не ему.
Он помнил, как потолок над головой ходил ходуном: сестра в рентгеновском кабинете придавала его телу разные положения. Рентгеновский аппарат опускался, кружил над ним и снова уходил вверх.
Скоро его опять везли по коридорам. Потолок опять слился в одно сплошное пятно.
– Ты меня слышишь, Брент? – спросил доктор Мэттиас. – Постарайся вникнуть в мои слова, потом можешь спать. У тебя перелом одного позвонка. Это значит, что ты сломал спину. Но тебе очень повезло. Ты будешь совершенно здоров, безо всяких последствий.
– Сломал спину? – прошептал Брент.
– Это только страшно звучит. Успокойся. Все будет в порядке. Полежишь у нас месяц, отдохнешь, – сказал доктор.
– Целый месяц в больнице! Нет, я никак не могу.
– Придется, – ответил доктор Мэттиас. – Перелом поясничного позвонка – дело нешуточное. Месяц полежишь на спине, несколько месяцев походишь в корсете. И будешь как новенький. Пока я не предвижу никаких осложнений. Теперь слушай внимательно – через минуту ты заснешь, а когда завтра проснешься, ни в коем случае не пытайся сесть. Если боль будет нестерпимой, попроси у сестры обезболивающее. Я ее предупрежу. Завтра я снова посмотрю тебя. Все будет хорошо, Брент. Перелом у тебя чистый, спинной мозг не задет. Ты родился в рубашке.
Брент заснул, не успела еще каталка доехать до его палаты.
Сквозь веки проникал красноватый свет. Значит, Брент проснулся и в лицо ему опять светит солнце.
Боль была опять – постоянная, по всему позвоночнику. Ему показалось, что он куда-то падает, и он схватился за высокие борта кровати: еще не совсем проснулся после того укола.
– Доброе утро, Супертрубкин, – произнес чей-то голос.
Брент открыл глаза и глянул направо. Соседняя кровать была от него метрах в двух. На ней сидел, откинувшись на подушку, мальчишка его лет. У него были темные волосы и острое треугольное личико. Он курил сигарету.
Брент вдруг заметил длинную резиновую трубку, она тянулась от руки к большой бутыли, висящей на штативе. Когда ее подсоединили, он не помнил.
– Одно хорошо с этой трубкой – не чувствуешь, какую гадость ешь, – мальчишка на соседней кровати улыбнулся. – Похоже, мы теперь будем видеться довольно часто. Доктор сказал твоим предкам, что ты здесь пробудешь месяц. Счастливчик. Меня здесь продержат до глубокой старости.
– Давай познакомимся. Меня зовут Брент Макаллистер, – сказал Брент.
– Знаю. Прочитал вчера вечером на твоем температурном листе. У тебя сломана спина.
– Да.
– Не очень-то весело. А я – Бенджамен Киркус Хьюз. Но ты зови меня просто Кирк, как все мои приятели. «Только я давно уж их не видел», – пропел Кирк и засмеялся. Смех его оказался под стать довольно ехидной улыбке. – Здесь в общем недурно, если не трогать дежурную дневную сестру. Ее зовут миссис Пенджин Рэш. Не потрафишь ей – она подкрадется, когда ты спишь, отключит трубку и уморит голодной смертью. Злющая, как ведьма, но ты предупрежден и теперь я за тебя спокоен.
– Спасибо за предупреждение.
– На здоровье. Мы с ней сумеем справиться, не трусь. А ты, между прочим, побледнел. Очень болит?
– Да, – на более длинный ответ не хватило сил.
– Ладно, больше пока не буду надоедать тебе. В нашем распоряжении уйма времени. Дерни вон тот шнурок и попроси сестру болеутоляющее.
Брент потянулся к шнурку, висящему над головой. Резиновая трубка натянулась, рука заныла. Он видел то место, где толстая игла, проткнув кожу, уходила в вену. В конце коридора раздался резкий звонок. Как он будет при Кирке просить лекарство от боли? Стыд какой! Может, уж лучше стиснуть зубы и потерпеть.
– Ты все-таки будь понастойчивей. Им ведь спешить некуда. Месяц назад со мной лежал парень, тоже без движения. Откуда ни возьмись наползли пауки. Ну, он давай звонить сестре. Так когда она наконец явилась, он был с ног до головы оплетен паутиной. Пришлось ножами счищать.
Боль все росла, набухала. «Лежи и терпи, – говорил себе Брент, сжав под одеялом кулаки. – Ведь ни стонать, ни плакать нельзя».
Через несколько минут послышался частый стук каблуков по кафельному полу. И в комнату ворвалась сестра. Она была коротышка, на туго завитых темных колбасках торчала белая крахмальная шапочка.
– Кто звонил? – спросила она.
– Он, – ответил Кирк. – Ему нужно болеутоляющее.
Сестра подошла сбоку к кровати Брента. Так и есть, «СЕСТРА РЭШ», – прочитал он у нее на значке.
– Ты для этого меня вызвал?
– Прошу вас, – сказал Брент. – Боль очень сильная.
– Видишь, – сказала сестра, глядя на карту назначений, висящую в ногах кровати, – здесь сказано, что ночная дежурная в пять часов утра ввела тебе болеутоляющее внутривенно.
– Да? – сказал Брент. Господи, как глупо он, наверное, выглядит. – Нельзя ли мне все-таки что-нибудь выпить? Очень болит спина.
– Послушай, – сказала сестра, – насколько я понимаю, болеутоляющее так часто принимать нельзя. Давай условимся, я зайду к тебе через полчаса, может, боль сама собой утихнет.
– Что такое? – вмешался Кирк. – Вы боитесь сделать из этого несчастного юноши наркомана? Я бы на вашем месте не боялся. И не стал бы портить ему аппетит. Пусть немножко соснет. Кому приятно смотреть, как твой плотный завтрак, состоящий из трех питательных блюд, вливается в вену?
– Доктор Хьюз, пожалуйста, не вмешивайтесь не в свое дело. Мы с этим юным пациентом как-нибудь сами разберемся.
– Мне правда нужно что-нибудь, – сказал Брент, стараясь не выдавать голосом боль. Он пошевелил ногами, боль не утихала. – Доктор Мэттиас сказал, стоит только попросить сестру.
– Ну, ладно. Хотя должны быть какие-то минимальные промежутки между приемом болеутоляющих средств. И доктору Мэттиасу не мешало бы это знать. Я сейчас вернусь.
Миссис Рэш вышла из комнаты, сопровождаемая раскатистой дробью своих каблучков.
– Как же, сейчас! Жди ее после дождичка в четверг, – заключил Кирк. – Вот помяни мое слово, достанется сегодня доктору Мэттиасу на орехи. По-моему, ее жизненная задача – умножать страдания американской молодежи. Она, видно, считает, что страдания закаляют человека. Ходит слух, эта старая чертовка крадет в отделении педиатрии младенцев и тренируется на них делать уколы. Хотя, конечно, это всего только слух. И распустил его я.
Брент было засмеялся, но тут же сморщился от боли.
– Прости, Брент. Больше не буду тебя смешить. Прибавлю только одно – мы с ней отлично ладим, как ты успел заметить. Ни дать ни взять – влюбленная пара. Будь с ней приветлив, как я. Помрешь, она тебя сама в гроб уложит. Вернее, вгонит.
– Спасибо за полезные сведения, – проговорил Брент.
– Не стоит благодарности. Кто лучше научит жить, чем сосед по палате?
Брент закрыл глаза. Вспомнилось приказание врача – не садиться. Неужели весь месяц придется лежать? Нельзя даже сесть. Нельзя, и ничего не поделаешь. Как бездарно он проводит лето! Теперь уж, разумеется, никакой поездки в Мэн не будет. В первый же день каникул провалиться в этот идиотский люк! Такая глупость!
Бренту почудился возле кровати какой-то шорох: наверно, сестра с лекарством. Но шагов не было слышно. Скорее бы что-нибудь дали. Лежать без движения становилось невмоготу.
Брент открыл глаза. Нет, это была не сестра. Возле кровати стояла девочка и смотрела на него. На ней был голубой купальный халатик, а ноги босые.
– Как зовут твоего нового соседа, Кирк? – спросила девочка.
Ее тихий голос понравился Бренту.
– Брент Макаллистер. Его привезли вчера со сломанной спиной. Очень воспитанный. Его мама сказала, что он провалился в люк на сеновале. Брент, познакомься, Эми – единственный солнечный лучик в этой дыре.
– Здравствуйте, – сказал Брент.
– Добрый день, – ответила Эми. – Очень приятно, что наша компания увеличилась. Что бы там Кирк ни говорил, это совсем неплохая больница.
– Дерьмо, – отрезал Кирк.
– А самая лучшая черта Кирка – утонченная вежливость. Он мне очень напоминает мою бабушку. Она у нас была сама учтивость. – Эми улыбнулась Кирку и продолжала: – Мы все здесь друзья и неплохо проводим время, насколько возможно в больнице. Исключением был только последний сосед Кирка. Как его звали?
– Не помню. Я звал его Жабой.
– Этот мальчик все десять дней только и делал, что смотрел телевизор.
– Очень любил «Городскую больницу», – сказал Кирк. – Говорил, реалистическая вещь. По-моему, это дает представление об его умственных способностях. Из всех, кого я знаю в больнице, ему одному нравилась сестра Рэш. Между прочим, бедняга страдал смертельным недугом – вросшимися в кожу ногтями.
– Я рада с тобой познакомиться, – сказала Эми. – Через несколько дней ты почувствуешь себя лучше, и мы тогда будем чаще видеться.
«Скорее бы, – подумал Брент. – А у меня здесь, кажется, будут друзья. Вот хорошо бы!»
Эми вдруг протянула руку, схватила Брента за торчащий большой палец ноги и ущипнула его.
– Ой! – воскликнул Брент. – Что ты делаешь?
– Пробую чувствительность. Радуйся, что больно. Спина – дело серьезное. – Эми улыбнулась Бренту и, стремительно повернувшись, так что разлетелся халатик, вышла из комнаты, напевая незнакомую песенку.
– Тебе она понравится, – сказал Кирк. – Девчонка что надо.
– А с ней что?
– Не знаю. Она, по-моему, тоже. Родители сказали ей, что мононуклиоз в тяжелой форме. Но она думает, что-то более серьезное. Иногда ей лучше, иногда вдруг хуже. Сегодня у нее не очень-то хороший вид. Но она никогда не жалуется. Она здесь уже третью неделю.
– Надеюсь, она скоро выздоровеет.
– И я тоже. Но в этом подлом мире с хорошими людьми почему-то всегда случаются какие-нибудь несчастья.
В палату вошла молодая женщина в синем халате.
– Доброе утро, Кирк, – сказала она. – Как самочувствие? Ты сегодня выглядишь таким молодцом, что, наверное, моя помощь тебе уже не нужна. А как зовут твоего приятеля?
– Брент.
– Здравствуй, Брент. А меня зовут Фея. И это не шутка. Меня действительно так зовут. Я буду опекать тебя. Что бы ты ни захотел – обратись к старушке Фее, и она все для тебя сделает. Перво-наперво надо тебя помыть.
Фея подошла к кровати Брента. Бренту понравилось ее лицо. Делала она все быстро, но не суетилась.
– Ты что, Кирк, так и будешь висеть у меня над душой и мешать? Я и не подумаю менять тебе постель, пока ты сидишь на ней. Вставай и иди в коридор. Почему бы тебе не прогуляться и не принять душ? Ей богу, тебе это не помешает. А я тем временем здесь все сделаю.
– О'кей, Фея. Третий лишний. Я это всегда сразу чувствую. Держи с ней ухо востро, Брент. Фея – опасная женщина.
– В чем, в чем, а в женщинах ты, Кирк, разбираешься. Это давно известно. А теперь давай-ка отсюда.
Брент посмотрел на Кирка: он неловко ерзал на постели, пока ноги его не свесились. Взял прислоненные к стене костыли, встал, опершись на них, и медленно двинулся к двери. На пороге обернулся и сказал:
– Ты все-таки, Фея, с этим юнцом полегче. Радости жизни ему еще противопоказаны.
– Не волнуйся, Кирк. Брент в надежных руках.
Кирк оперся на костыли и заковылял в коридор. Но опять остановился и громко закричал:
– Сестра Рэш, Брент умирает от нестерпимой боли. Поторопитесь со своим лекарством, не то я обращусь в Общество охраны животных.
В ответ из глубины коридора донесся пронзительный голос сестры:
– Потише, пожалуйста, Кирк. В больнице нельзя так кричать. Мне некогда тебя усмирять – у меня и без того дел хоть отбавляй. Я приду, как только освобожусь.
Кирк повернулся, шагнул вперед и скрылся из вида.
– Ну, теперь давай мыться, – сказала Фея.
Из тумбочки Брента Фея достала большой голубой таз и полотенце. Прошла через комнату к умывальнику и налила в таз теплой воды.
– Вот станет лучше, будешь умываться сам, а пока позволь Фее поухаживать за тобой, как за принцем. Это много времени не займет.
Фея подошла к Бренту и задернула штору, чтобы кровать его не была видна из коридора. Намочила полотенце в тазу, намылила до пены и принялась мыть Бренту лицо. Теплая вода, душистое мыло были так приятны, что Бренту показалось и боль стала меньше. Фея выжала полотенце и вытерла лицо насухо.
Затем отогнула простыню до пояса и, подняв больничную рубашку, обнажила грудь. Широкими круговыми движениями стала протирать сначала шею, потом опустилась ниже.
«Господи», – вздохнул Брент, когда руки Феи коснулись его живота. И он опять сразу почувствовал скованность.
– Пожалуйста, не стесняйся, – сказала Фея. – У тебя нет ничего такого, чего бы Фея не видела сотни раз.
Ее руки умело и проворно делали свое дело. Кулаки у Брента опять сжались. Фея перешла в изножье кровати, загнула простыню до колен, намылила ноги и вытерла их.
– А теперь мы повернемся на бок, – сказала она. – Главное, чтобы спина была неподвижной. Тогда доктор ничего не скажет. Это у нас называется «катать бревно». Вытяни правую руку, левую согни в локте и прижми к груди, левую ногу закинь на правую и быстро повернись. Вот так, хорошо. Молодец!
Брент напрягся и, к своему удивлению, очень легко повернулся. Он ожидал, что тысячи иголок сейчас же вопьются в тело. Ничего подобного – ощущалась только все та же тупая боль в спине.
Сестра опять начала с шеи, потом ловко принялась за спину, растирая ее точным и нежным прикосновением.
– Ты славный парнишка, – сказала Фея. – Теперь мы с тобой сменим постельное белье.
Интересно, как Фея справится с этой, казалось бы невыполнимой задачей, – извлечь простыню из-под человека, пригвожденного к постели. Он вообразил себе картину – Фея подражает фокуснику, который одним мощным рывком сдергивает скатерть со стола, уставленного разными блюдами.
Фея как будто прочитала его мысли.
– Пожалуйста, не беспокойся, – сказала она. – Делай то, что я буду тебе говорить, и мы в два счета управимся.
Начала Фея с левой стороны. Брент слышал, как она шуршит простыней, вытягивая ее из-под матраца и заправляя новую. Потом ощутил за спиной длинный валик из скрученной простыни.
– Теперь перевернись на левый бок по моему способу, – сказала Фея.
Брент надавил спиной этот валик и перекатился через него на левый бок – спина все время оставалась неподвижной. Сзади опять началось шуршание. Когда все кончилось, Брент, к своему удивлению, увидел, что лежит на туго натянутой свежей простыне, а он ведь даже ни разу не привстал.
Фея скомкала грязные простыни и бросила их к двери. Потом взяла небольшую миску и налила в нее чистой холодной воды. Вынула из тумбочки зубную щетку с пастой и протянула Бренту.
– Мне кажется, эту часть тела ты сможешь привести в порядок сам.
Брент повернулся на спину; пока чистил зубы, наслаждаясь мятным ароматом пасты, освежившим рот, Фея в мгновение ока перестелила и постель Кирка.
Прозвенел звонок. Класс весело зашумел. Мальчишки и девчонки вскочили на ноги и помчались к двери.
Стараясь перекричать шум, мисс Вандерлуп пожелала всем счастливых каникул. Брент у двери обернулся, помахал ей, она в ответ улыбнулась. Коридор сотрясался от топота ног бегущей детворы. Хлопали дверцы шкафчиков. Брент несколько раз кого-то толкнул, получил сдачу. Возле его шкафчика на секунду задержался Том.
– В бассейн сегодня пойдешь? – бросил он на ходу.
– Не знаю, – ответил Брент. – Счастливо.
Коридор опустел с молниеносной быстротой. Брент смотрел, как по лестнице сбегают последние фигурки. Пол весь усеян обрывками тетрадных листков и обертками от жвачки.
Брент открыл свой шкафчик – металлический щелчок гулко разнесся по коридору. Взял кеды, физкультурную форму, проверил, не забыл ли чего. Захлопнул дверцу и сбежал по лестнице вниз. С улицы доносился шум отъезжающих от школы городских автобусов.
Брент остановился у раскрытой двери кабинета живописи. Мистер Самуэлсон снимал со стен последние рисунки. Кабинет становился голым, пустым.
– Здравствуй, Брент, – сказал учитель. – Рад, что началось лето?
– Очень, – ответил Брент. – Можно мне взять акварели, которые я нарисовал в этом году?
– Можно, но жалко. Я думал, ты забудешь про них. У меня над камином есть пустое местечко. Я хотел их туда повесить. Надеюсь, ты и летом будешь рисовать.
– Обязательно, мистер Самуэлсон. В Мэне я всегда много рисую.
– Это хорошо. Очень важно не растерять достигнутого.
– Я вам так благодарен, мистер Самуэлсон. Вы столько со мной занимались.
– Ну, это пустяки, Брент. Учителю всегда приятно, когда попадает такой ученик, как ты. Счастливо тебе отдохнуть.
– Спасибо. Ну я пойду, до свидания.
Брент свернул акварели в трубку, сунул под мышку. Притворил за собой дверь, миновал вестибюль и вышел на залитый солнцем двор. Уже сильно припекало. «Лето, наверное, будет жаркое», – подумал он.
Минуту Брент колебался, не пойти ли ему к «Джино» («Джино» – это кафе в центре их городка Лоуэллы) выпить кока-колы, съесть булку с котлетой. Там сейчас соберется вся их компания. Начнется веселье. Будут наперебой обсуждать летние планы. Нет, он не пойдет к «Джино». Все равно скоро всех увидит в бассейне.
Брент зашагал по улице Уиндермер, под мышкой акварели, через плечо наперевес кеды. Деревья над головой сомкнули ярко-зеленый полог. Брент медленно брел, разрывая кружево светотени. Откуда-то со двора донеслись голоса мальчишек. Дома с большими верандами тихо дремали под полуденным июньским солнцем.
«Как на картине Моне»[1] – подумалось Бренту.
Захлопнув за собой входную дверь, Брент услыхал из кухни голос матери:
– Это ты, Брент?
– Да, мама, – отозвался Брент.
– Иди сюда на кухню. Если голоден, выпей соку со свежими булочками.
Брент прошел через столовую в кухню. Мама что-то помешивала у плиты. Пахло вкусно.
– Я только что вернулась, проводила Бетти до бассейна. Сегодня у них отборочные соревнования. Прошу тебя, Брент, если ее не возьмут в городскую команду, не дразни ее. Знаешь, как она будет переживать.
– Не волнуйся. Кого-кого, а уж ее-то обязательно возьмут. Она плавает как дельфин.
– Наверное, я и правда слишком о вас волнуюсь, – улыбнулась мать. – Ну, как ты себя чувствуешь в первый день каникул? Я думала, ты пойдешь со всеми к «Джино» или в бассейн. Ты разве не хочешь отметить начало каникул?
– Что-то не хочется. Может, попозже съезжу в бассейн. Ребята еще за месяц надоедят.
– Ты все один и один, Брент.
– Но я ведь не скучаю, мама. Так что ты об этом не думай. А когда поедем на остров?
– Не раньше середины июля. У отца много неотложных дел. Он никак не может ехать сейчас. Ну, не дуйся. И в Мэне еще успеем пожить. Лето долгое.
– Мне так хочется поскорее уехать. Сейчас там самое лучшее время. Когда мы летом дома, мне кажется, что у меня каждый день проходит впустую.
– Ты можешь рисовать, – сказала мать. – Пойди в бассейн. Я уверена, и здесь можно найти занятие по душе.
– Конечно, можно. Просто на острове гораздо лучше, вот и все.
– Ну разумеется. Думаешь, я не хочу ехать? Но зато Бетти сможет потренироваться в бассейне. Видишь, нет худа без добра. Просто надо набраться терпения.
– Знаешь, какие у меня планы на эту субботу и воскресенье?
– Пока нет.
– Как ты думаешь, дяде Джорджу будет приятно, если я нарисую ему ко дню рождения его новый амбар?
– Дядя будет в восторге! Он считает свой амбар произведением искусства.
– А что если я на денек-другой уеду из Лоуэллы? Дядя Джордж ведь позволит мне провести у него на ферме конец недели. А я напишу его амбар. Смотри не проговорись, что это ему в подарок.
– Да уж постараюсь.
– К тому же разомну руку – я хочу в этом году серьезно поработать в Мэне. Ты меня отпустишь?
– Конечно. Думаю, что и отец не будет против. Сегодня же позвоню дяде Джорджу.
– Спасибо, мамочка. На ферме так хорошо, только бы братец Джон не очень мешал.
– Ну, на это плохая надежда. Он ведь от тебя ни на шаг. Придется потерпеть его общество.
– Несносный мальчишка. Кому хочешь отравит жизнь.
– Да ведь это ненадолго, не умрешь, – улыбнулась мать. – Тебе тоже было когда-то семь лет.
Брент просто не мог первые дни после школы оставаться в городе, ходить каждый день в бассейн, видеть все тех же ребят.
«Если с островом не получится, я до сентября сойду с ума, – думал Брент. – Утром – бассейн, потом весь день слоняешься без дела как неприкаянный, и так все лето. Нет, это невыносимо. Скорее бы в Мэн! Там море, леса, и так мало людей».
Вот уже три часа, как Брент приехал к дяде Джорджу, и Джон сразу же прилип к нему. Брент расположился с мольбертом вблизи амбара и начал смешивать краски, вглядываясь в желто-серый цвет его стен. Джон вертелся рядом, толкал под локоть, задавал глупые вопросы. А то вдруг надумал играть в салки: ударил по плечу да как закричит: «Чур, ты салка!»
Брент, в общем, неплохо относился к Джону, но ведь невозможно работать, когда все время дергают.
– Пойди к маме и спроси, скоро обед, – сказал он первое, что пришло в голову.
– Мама нас сама позовет, – ответил Джон.
– Ты уверен? – рассеянно отозвался Брент. Кедровая дранка крыши в лучах солнца была теплого медового тона – как бы перенести его на холст?
– Идем на лужайку! – звал Джон. – Поохотимся на ужей!
– Нет, Джон, не могу. Я здесь должен закончить картину.
«Господи, да оставит он меня когда-нибудь в покое?» – подумал, теряя терпение Брент. Джон, как видно, тоже потерял терпение, он вырвал у Брента из руки кисть и помчался с ней вокруг амбара.
– Догоняй! – крикнул он.
Брент вскочил на ноги. Мольберт опрокинулся. «Вот негодник!» – возмутился Брент и бросился вдогонку. Обежав амбар, Джон нырнул в широкую дверь и залез по лестнице на сеновал. Брент кинулся следом.
Внутри амбара было жарко. Пахло сеном и конским навозом. Сквозь слуховые окна падали снопы солнечных лучей, в которых плавали крупные пылинки. Потревоженная курица с шумом спорхнула с насеста и спланировала на пол. Джон стоял на куче сена и размахивал над головой кистью.
– А ну-ка, поймай! – кричал он.
Брент полез за братом, тот спрыгнул с сена и исчез во тьме сеновала. За ним спрыгнул и Брент. Пол, на миг показавшийся надежным, вдруг ушел из-под ног. Падение, казалось, никогда не кончится. Очнулся он на бетонном полу доилки. Все его тело наполняла боль. Под потолком на одной петле болталась дверь люка, вторая петля – сломанная – торчала в сторону.
Смутно слышался рев Джона и отдаленный топот бегущих ног. Бренту показалось, что он не может дышать. «Ну же, старик, вдохни», – приказывал он себе. Но ничего не получалось. Как ни старался, грудная клетка не поднималась. «Я, наверное, сейчас синий, как баклажан», – вдруг подумалось Бренту, и он чуть не рассмеялся.
От боли потемнело в глазах, и в этот миг над ним склонилось лицо дяди Джорджа.
– Все в порядке, – тихо сказал он. – Лежи спокойно. Сейчас будешь дышать. Не напрягайся.
Сразу стало не так страшно. А тут еще получился первый мучительный вдох. Воздух как будто обжег, но скоро стало дышаться легче. Бетонный пол холодил, боль и хрипы в грудной клетке унялись.
– Молодцом, – сказал дядя Джордж. – Попробуй теперь, сможешь ли встать. Ты ведь вон откуда спикировал.
Брент подтянул ноги, согнув их в коленях. Попытался сесть. Но пронзила такая боль, что он закричал.
– Тогда лежи спокойно. Я вызову «скорую помощь». Раз такая боль, не надо вставать. Лежи и не двигайся. Я скоро вернусь.
Дядя Джордж побежал бегом, Брент остался в доилке один. Боль становилась сильнее. «Может, я что-нибудь сломал», – подумал он. Шевельнул пальцами на ногах – пальцы двигались.
Краешком глаза Брент заметил брата. Мальчишка, наверное, перепугался до смерти.
Говорить было трудно.
– Зачем только я полез на сеновал! – ревел Джон.
– Но ты ведь не знал, что дверь люка сломана, – утешал его Брент. – Мог провалиться в любой момент кто угодно. Не плачь!
– Лучше бы ты совсем не приезжал к нам рисовать свою противную картину! – крикнул Джон и бросился вон из доилки.
– Согласен с тобой, малыш, – прошептал Брент.
Ему казалось, что он помнит, как приехала «скорая помощь», но все-таки он не был в этом уверен. Было холодно, и по всему телу волнами ходила боль. Санитары осторожно уложили его на носилки, и он видел в окно машины, как мимо него побежали назад деревья.
Когда его привезли в больницу, родители уже были там.
– Привет, мам, – попытался говорить Брент, но язык плохо повиновался. – Папа, я поправлюсь?
– Конечно, – ответил отец.
Потом его перенесли на каталку, и доктор Мэттиас сказал:
– Повезем тебя на рентген. Старайся не шевелиться. Боль сейчас станет меньше.
В руку вонзилась игла, и Брент стал ждать, когда укол подействует. Боль в спине пульсировала не переставая, но теперь она как-будто принадлежала не ему.
Он помнил, как потолок над головой ходил ходуном: сестра в рентгеновском кабинете придавала его телу разные положения. Рентгеновский аппарат опускался, кружил над ним и снова уходил вверх.
Скоро его опять везли по коридорам. Потолок опять слился в одно сплошное пятно.
– Ты меня слышишь, Брент? – спросил доктор Мэттиас. – Постарайся вникнуть в мои слова, потом можешь спать. У тебя перелом одного позвонка. Это значит, что ты сломал спину. Но тебе очень повезло. Ты будешь совершенно здоров, безо всяких последствий.
– Сломал спину? – прошептал Брент.
– Это только страшно звучит. Успокойся. Все будет в порядке. Полежишь у нас месяц, отдохнешь, – сказал доктор.
– Целый месяц в больнице! Нет, я никак не могу.
– Придется, – ответил доктор Мэттиас. – Перелом поясничного позвонка – дело нешуточное. Месяц полежишь на спине, несколько месяцев походишь в корсете. И будешь как новенький. Пока я не предвижу никаких осложнений. Теперь слушай внимательно – через минуту ты заснешь, а когда завтра проснешься, ни в коем случае не пытайся сесть. Если боль будет нестерпимой, попроси у сестры обезболивающее. Я ее предупрежу. Завтра я снова посмотрю тебя. Все будет хорошо, Брент. Перелом у тебя чистый, спинной мозг не задет. Ты родился в рубашке.
Брент заснул, не успела еще каталка доехать до его палаты.
Сквозь веки проникал красноватый свет. Значит, Брент проснулся и в лицо ему опять светит солнце.
Боль была опять – постоянная, по всему позвоночнику. Ему показалось, что он куда-то падает, и он схватился за высокие борта кровати: еще не совсем проснулся после того укола.
– Доброе утро, Супертрубкин, – произнес чей-то голос.
Брент открыл глаза и глянул направо. Соседняя кровать была от него метрах в двух. На ней сидел, откинувшись на подушку, мальчишка его лет. У него были темные волосы и острое треугольное личико. Он курил сигарету.
Брент вдруг заметил длинную резиновую трубку, она тянулась от руки к большой бутыли, висящей на штативе. Когда ее подсоединили, он не помнил.
– Одно хорошо с этой трубкой – не чувствуешь, какую гадость ешь, – мальчишка на соседней кровати улыбнулся. – Похоже, мы теперь будем видеться довольно часто. Доктор сказал твоим предкам, что ты здесь пробудешь месяц. Счастливчик. Меня здесь продержат до глубокой старости.
– Давай познакомимся. Меня зовут Брент Макаллистер, – сказал Брент.
– Знаю. Прочитал вчера вечером на твоем температурном листе. У тебя сломана спина.
– Да.
– Не очень-то весело. А я – Бенджамен Киркус Хьюз. Но ты зови меня просто Кирк, как все мои приятели. «Только я давно уж их не видел», – пропел Кирк и засмеялся. Смех его оказался под стать довольно ехидной улыбке. – Здесь в общем недурно, если не трогать дежурную дневную сестру. Ее зовут миссис Пенджин Рэш. Не потрафишь ей – она подкрадется, когда ты спишь, отключит трубку и уморит голодной смертью. Злющая, как ведьма, но ты предупрежден и теперь я за тебя спокоен.
– Спасибо за предупреждение.
– На здоровье. Мы с ней сумеем справиться, не трусь. А ты, между прочим, побледнел. Очень болит?
– Да, – на более длинный ответ не хватило сил.
– Ладно, больше пока не буду надоедать тебе. В нашем распоряжении уйма времени. Дерни вон тот шнурок и попроси сестру болеутоляющее.
Брент потянулся к шнурку, висящему над головой. Резиновая трубка натянулась, рука заныла. Он видел то место, где толстая игла, проткнув кожу, уходила в вену. В конце коридора раздался резкий звонок. Как он будет при Кирке просить лекарство от боли? Стыд какой! Может, уж лучше стиснуть зубы и потерпеть.
– Ты все-таки будь понастойчивей. Им ведь спешить некуда. Месяц назад со мной лежал парень, тоже без движения. Откуда ни возьмись наползли пауки. Ну, он давай звонить сестре. Так когда она наконец явилась, он был с ног до головы оплетен паутиной. Пришлось ножами счищать.
Через несколько минут послышался частый стук каблуков по кафельному полу. И в комнату ворвалась сестра. Она была коротышка, на туго завитых темных колбасках торчала белая крахмальная шапочка.
– Кто звонил? – спросила она.
– Он, – ответил Кирк. – Ему нужно болеутоляющее.
Сестра подошла сбоку к кровати Брента. Так и есть, «СЕСТРА РЭШ», – прочитал он у нее на значке.
– Ты для этого меня вызвал?
– Прошу вас, – сказал Брент. – Боль очень сильная.
– Видишь, – сказала сестра, глядя на карту назначений, висящую в ногах кровати, – здесь сказано, что ночная дежурная в пять часов утра ввела тебе болеутоляющее внутривенно.
– Да? – сказал Брент. Господи, как глупо он, наверное, выглядит. – Нельзя ли мне все-таки что-нибудь выпить? Очень болит спина.
– Послушай, – сказала сестра, – насколько я понимаю, болеутоляющее так часто принимать нельзя. Давай условимся, я зайду к тебе через полчаса, может, боль сама собой утихнет.
– Что такое? – вмешался Кирк. – Вы боитесь сделать из этого несчастного юноши наркомана? Я бы на вашем месте не боялся. И не стал бы портить ему аппетит. Пусть немножко соснет. Кому приятно смотреть, как твой плотный завтрак, состоящий из трех питательных блюд, вливается в вену?
– Доктор Хьюз, пожалуйста, не вмешивайтесь не в свое дело. Мы с этим юным пациентом как-нибудь сами разберемся.
– Мне правда нужно что-нибудь, – сказал Брент, стараясь не выдавать голосом боль. Он пошевелил ногами, боль не утихала. – Доктор Мэттиас сказал, стоит только попросить сестру.
– Ну, ладно. Хотя должны быть какие-то минимальные промежутки между приемом болеутоляющих средств. И доктору Мэттиасу не мешало бы это знать. Я сейчас вернусь.
Миссис Рэш вышла из комнаты, сопровождаемая раскатистой дробью своих каблучков.
– Как же, сейчас! Жди ее после дождичка в четверг, – заключил Кирк. – Вот помяни мое слово, достанется сегодня доктору Мэттиасу на орехи. По-моему, ее жизненная задача – умножать страдания американской молодежи. Она, видно, считает, что страдания закаляют человека. Ходит слух, эта старая чертовка крадет в отделении педиатрии младенцев и тренируется на них делать уколы. Хотя, конечно, это всего только слух. И распустил его я.
Брент было засмеялся, но тут же сморщился от боли.
– Прости, Брент. Больше не буду тебя смешить. Прибавлю только одно – мы с ней отлично ладим, как ты успел заметить. Ни дать ни взять – влюбленная пара. Будь с ней приветлив, как я. Помрешь, она тебя сама в гроб уложит. Вернее, вгонит.
– Спасибо за полезные сведения, – проговорил Брент.
– Не стоит благодарности. Кто лучше научит жить, чем сосед по палате?
Брент закрыл глаза. Вспомнилось приказание врача – не садиться. Неужели весь месяц придется лежать? Нельзя даже сесть. Нельзя, и ничего не поделаешь. Как бездарно он проводит лето! Теперь уж, разумеется, никакой поездки в Мэн не будет. В первый же день каникул провалиться в этот идиотский люк! Такая глупость!
Бренту почудился возле кровати какой-то шорох: наверно, сестра с лекарством. Но шагов не было слышно. Скорее бы что-нибудь дали. Лежать без движения становилось невмоготу.
Брент открыл глаза. Нет, это была не сестра. Возле кровати стояла девочка и смотрела на него. На ней был голубой купальный халатик, а ноги босые.
– Как зовут твоего нового соседа, Кирк? – спросила девочка.
Ее тихий голос понравился Бренту.
– Брент Макаллистер. Его привезли вчера со сломанной спиной. Очень воспитанный. Его мама сказала, что он провалился в люк на сеновале. Брент, познакомься, Эми – единственный солнечный лучик в этой дыре.
– Здравствуйте, – сказал Брент.
– Добрый день, – ответила Эми. – Очень приятно, что наша компания увеличилась. Что бы там Кирк ни говорил, это совсем неплохая больница.
– Дерьмо, – отрезал Кирк.
– А самая лучшая черта Кирка – утонченная вежливость. Он мне очень напоминает мою бабушку. Она у нас была сама учтивость. – Эми улыбнулась Кирку и продолжала: – Мы все здесь друзья и неплохо проводим время, насколько возможно в больнице. Исключением был только последний сосед Кирка. Как его звали?
– Не помню. Я звал его Жабой.
– Этот мальчик все десять дней только и делал, что смотрел телевизор.
– Очень любил «Городскую больницу», – сказал Кирк. – Говорил, реалистическая вещь. По-моему, это дает представление об его умственных способностях. Из всех, кого я знаю в больнице, ему одному нравилась сестра Рэш. Между прочим, бедняга страдал смертельным недугом – вросшимися в кожу ногтями.
– Я рада с тобой познакомиться, – сказала Эми. – Через несколько дней ты почувствуешь себя лучше, и мы тогда будем чаще видеться.
«Скорее бы, – подумал Брент. – А у меня здесь, кажется, будут друзья. Вот хорошо бы!»
Эми вдруг протянула руку, схватила Брента за торчащий большой палец ноги и ущипнула его.
– Ой! – воскликнул Брент. – Что ты делаешь?
– Пробую чувствительность. Радуйся, что больно. Спина – дело серьезное. – Эми улыбнулась Бренту и, стремительно повернувшись, так что разлетелся халатик, вышла из комнаты, напевая незнакомую песенку.
– Тебе она понравится, – сказал Кирк. – Девчонка что надо.
– Не знаю. Она, по-моему, тоже. Родители сказали ей, что мононуклиоз в тяжелой форме. Но она думает, что-то более серьезное. Иногда ей лучше, иногда вдруг хуже. Сегодня у нее не очень-то хороший вид. Но она никогда не жалуется. Она здесь уже третью неделю.
– Надеюсь, она скоро выздоровеет.
– И я тоже. Но в этом подлом мире с хорошими людьми почему-то всегда случаются какие-нибудь несчастья.
В палату вошла молодая женщина в синем халате.
– Доброе утро, Кирк, – сказала она. – Как самочувствие? Ты сегодня выглядишь таким молодцом, что, наверное, моя помощь тебе уже не нужна. А как зовут твоего приятеля?
– Брент.
– Здравствуй, Брент. А меня зовут Фея. И это не шутка. Меня действительно так зовут. Я буду опекать тебя. Что бы ты ни захотел – обратись к старушке Фее, и она все для тебя сделает. Перво-наперво надо тебя помыть.
Фея подошла к кровати Брента. Бренту понравилось ее лицо. Делала она все быстро, но не суетилась.
– Ты что, Кирк, так и будешь висеть у меня над душой и мешать? Я и не подумаю менять тебе постель, пока ты сидишь на ней. Вставай и иди в коридор. Почему бы тебе не прогуляться и не принять душ? Ей богу, тебе это не помешает. А я тем временем здесь все сделаю.
– О'кей, Фея. Третий лишний. Я это всегда сразу чувствую. Держи с ней ухо востро, Брент. Фея – опасная женщина.
– В чем, в чем, а в женщинах ты, Кирк, разбираешься. Это давно известно. А теперь давай-ка отсюда.
Брент посмотрел на Кирка: он неловко ерзал на постели, пока ноги его не свесились. Взял прислоненные к стене костыли, встал, опершись на них, и медленно двинулся к двери. На пороге обернулся и сказал:
– Ты все-таки, Фея, с этим юнцом полегче. Радости жизни ему еще противопоказаны.
– Не волнуйся, Кирк. Брент в надежных руках.
Кирк оперся на костыли и заковылял в коридор. Но опять остановился и громко закричал:
– Сестра Рэш, Брент умирает от нестерпимой боли. Поторопитесь со своим лекарством, не то я обращусь в Общество охраны животных.
В ответ из глубины коридора донесся пронзительный голос сестры:
– Потише, пожалуйста, Кирк. В больнице нельзя так кричать. Мне некогда тебя усмирять – у меня и без того дел хоть отбавляй. Я приду, как только освобожусь.
Кирк повернулся, шагнул вперед и скрылся из вида.
– Ну, теперь давай мыться, – сказала Фея.
Из тумбочки Брента Фея достала большой голубой таз и полотенце. Прошла через комнату к умывальнику и налила в таз теплой воды.
– Вот станет лучше, будешь умываться сам, а пока позволь Фее поухаживать за тобой, как за принцем. Это много времени не займет.
Фея подошла к Бренту и задернула штору, чтобы кровать его не была видна из коридора. Намочила полотенце в тазу, намылила до пены и принялась мыть Бренту лицо. Теплая вода, душистое мыло были так приятны, что Бренту показалось и боль стала меньше. Фея выжала полотенце и вытерла лицо насухо.
Затем отогнула простыню до пояса и, подняв больничную рубашку, обнажила грудь. Широкими круговыми движениями стала протирать сначала шею, потом опустилась ниже.
«Господи», – вздохнул Брент, когда руки Феи коснулись его живота. И он опять сразу почувствовал скованность.
– Пожалуйста, не стесняйся, – сказала Фея. – У тебя нет ничего такого, чего бы Фея не видела сотни раз.
Ее руки умело и проворно делали свое дело. Кулаки у Брента опять сжались. Фея перешла в изножье кровати, загнула простыню до колен, намылила ноги и вытерла их.
– А теперь мы повернемся на бок, – сказала она. – Главное, чтобы спина была неподвижной. Тогда доктор ничего не скажет. Это у нас называется «катать бревно». Вытяни правую руку, левую согни в локте и прижми к груди, левую ногу закинь на правую и быстро повернись. Вот так, хорошо. Молодец!
Брент напрягся и, к своему удивлению, очень легко повернулся. Он ожидал, что тысячи иголок сейчас же вопьются в тело. Ничего подобного – ощущалась только все та же тупая боль в спине.
Сестра опять начала с шеи, потом ловко принялась за спину, растирая ее точным и нежным прикосновением.
– Ты славный парнишка, – сказала Фея. – Теперь мы с тобой сменим постельное белье.
Интересно, как Фея справится с этой, казалось бы невыполнимой задачей, – извлечь простыню из-под человека, пригвожденного к постели. Он вообразил себе картину – Фея подражает фокуснику, который одним мощным рывком сдергивает скатерть со стола, уставленного разными блюдами.
Фея как будто прочитала его мысли.
– Пожалуйста, не беспокойся, – сказала она. – Делай то, что я буду тебе говорить, и мы в два счета управимся.
Начала Фея с левой стороны. Брент слышал, как она шуршит простыней, вытягивая ее из-под матраца и заправляя новую. Потом ощутил за спиной длинный валик из скрученной простыни.
– Теперь перевернись на левый бок по моему способу, – сказала Фея.
Брент надавил спиной этот валик и перекатился через него на левый бок – спина все время оставалась неподвижной. Сзади опять началось шуршание. Когда все кончилось, Брент, к своему удивлению, увидел, что лежит на туго натянутой свежей простыне, а он ведь даже ни разу не привстал.
Фея скомкала грязные простыни и бросила их к двери. Потом взяла небольшую миску и налила в нее чистой холодной воды. Вынула из тумбочки зубную щетку с пастой и протянула Бренту.
– Мне кажется, эту часть тела ты сможешь привести в порядок сам.
Брент повернулся на спину; пока чистил зубы, наслаждаясь мятным ароматом пасты, освежившим рот, Фея в мгновение ока перестелила и постель Кирка.