Что мне не нравилось во всей этой истории, так это использование «светлячка». Дело даже не в том, что его просто так не раздобудешь – существуют различные нелегальные рынки, где можно купить все что угодно, вплоть до военного крейсера. Но у прохожих ведь далеко не всегда есть при себе достаточная сумма денег, чтобы хотя бы погасить стоимость использованного «светлячка», не говоря уже о какой-то прибыли.
   Значит, напрашиваются два варианта. Первое: «светлячок» достался парням бесплатно, и они просто не придумали ему более достойного применения. Второе: нападавшие знали, что у меня при себе крупная сумма – такая, что наверняка покроет все расходы.
   Тут же в голове всплыл и третий вариант: может, нападение было направлено именно на меня? На мой захват? Скажем, кому-то с Земли все-таки удалось меня отыскать и вычислить…
   Я сразу отбросил эту версию. Неправдоподобно. Ребята явно были слабоваты для группы захвата.
   Меня заинтересовал второй вариант. Я мог по пальцам пересчитать тех, с кем общался на Менигуэне. Никто из них не имел представления о состоянии моих финансов. Никто, кроме Анри и его приятелей. Означает ли это, что мне нужно поискать в этой стороне?
   Но Анри также считал, что я офицер галактической полиции. Уже одно это гарантировало мне неприкосновенность по самому высшему разряду. Ладно, при случае поговорю с ним, а там посмотрим. Может, это и не последний сюрприз Менигуэна.
   Я вспомнил свое общение с Анри, и печально подумал, как трудно иногда бывает предусмотреть последствия своих поступков. Когда я отдавал юному разведчику деньги, мне и в голову не пришла подобная схема развития ситуации. Неужели я стал слишком беспечным?
   – Алексей! – Марго резко сжала мою руку.
   – Что случилось? – встрепенулся я.
   – Ко мне возвращается зрение! В ее голосе прозвучала радость, и мне снова подумалось, как легко сделать человека счастливым.
   – Вот видишь. Я же говорил, что ничего страшного.
   – Это в самом деле здорово! Она бы начала пританцовывать, если бы я не удержал ее:
   – Эй, ты куда? Твои глаза, кажется, еще не настолько хороши.
   В ответ она счастливо рассмеялась.
   Мы уже подходили к ее дому. Район многоэтажек остался позади, теперь вокруг снова стрекотали цикады и шелестели листья. В некоторых домах еще горел свет, остальные же погрузились в сон вместе со своими хозяевами.
   – Знаешь, Алексей, я ведь тогда испугалась по-настоящему, – призналась Марго. – Сначала я испугалась неожиданной вспышки. Потом, когда поняла, что ничего не вижу, я попробовала мысленное зрение…
   – И как? – заинтересовался я.
   – У меня ничего не получилось. Раньше это всегда было легко, и потому я снова испугалась. Мне показалось, что я лишилась и своих способностей.
   – А сейчас с тобой все в порядке? Она лукаво взглянула на меня, одновременно давая понять, что видит уже достаточно хорошо.
   – Сейчас да. Мысленное зрение вернулось тогда же, когда я поняла, что смутно различаю круги света от уличных фонарей. Несправедливо, правда? Как друг, неожиданно предавший тебя, когда твои дела пошли совсем плохо, и вернувшийся как ни в чем не бывало, когда положение улучшилось.
   Возле калитки мы остановились. Марго повернулась ко мне, мельком посмотрела в глаза и тут же опустила взгляд. Тихо спросила:
   – Зайдешь? Я приготовлю чай.
   Я бережно отвел в сторону волосы, упавшие ей на лоб, и когда она вновь подняла глаза, встретившись взглядом со мной, так же тихо ответил:
   – Не сегодня. Уже поздно. Доброй ночи, Марго!
   – Доброй ночи! – откликнулась она. И улыбнулась.
   Я провожал ее глазами, пока она не скрылась в зарослях собственного сада, а потом дождался, когда в доме вспыхнул свет, и лишь тогда побрел к себе. Отчаянно хотелось вернуться, но что-то глубоко во мне все-таки противилось этому. И только фантазии были тем, над чем мой разум не имел власти.
   Едва я вошел в квартиру, как ожил домашний компьютер:
   – Господин Уоллес. Вас срочно вызывают в местный полицейский участок. Записать адрес?
   – Давай так, я запомню.
   Полиция? Что им от меня понадобилось?
   Будучи человеком не вполне законопослушным, я предпочитал общаться с полицией как можно меньше. Стоит ли говорить, что сообщение не доставило мне радости?
   – Когда меня искали? – полюбопытствовал я.
   – В половине девятого, – без запинки отчеканил компьютер.
   Значит, это не по поводу уличной разборки.
   – А сейчас сколько?
   – Семнадцать минут первого.
   – Как это было?
   – Пришел полицейский, спросил, дома ли вы. Я ответил, что нет. Он спросил, как вас можно найти. Я ответил, что вы на этот счет не оставили мне никакой информации. Тогда он попросил вас зайти сразу же, когда вы вернетесь, независимо от времени суток.
   – Спасибо, – сказал я, снова открывая дверь.
   – К вашим услугам, – вежливо отозвался компьютер.
   Раздраженно я подумал, что эти компьютеры вечно норовят оставить последнее слово за собой.
   Для чего же я мог понадобиться полиции? Плохо, если они всерьез заинтересовались моей личностью. При детальном рассмотрении на свет могут выплыть некоторые вещи, способные заинтересовать их еще больше.
   И еще то, что полицейский приходил лично… Хороший это знак или наоборот?
   Ближе всего в участок было идти по той улице, где жила Марго. В одном из ее окон на втором, этаже все еще горел свет – может, в самом деле читала на ночь. Менигуэн, как я уже успел убедиться, относился к числу тех редких в наше время планет, где никакие технические новинки не смогли искоренить эту древнюю традицию. Пока не смогли, поправился я. А в будущем – кто его знает?
   Порывы ночного ветра раскачивали ветви деревьев, то приоткрывая освещенное окно, то опять надежно пряча его в темной массе листьев. Повинуясь внезапному импульсу, я вдруг остановился и прикрыл глаза. Мысли послушно убрались из головы, сознание приобрело необычайную прозрачность. И я увидел.
   …Небольшая комната, у одной из стен стоит кровать; окно, глядящее в ночь, возле окна – стол. Вокруг стола прямо на полу разложены книги; бра над кроватью вырисовывает световой круг на потолке; углы погружены в полумрак. На кровати лежит Маргарет, в ее руке книга, но глаза закрыты, а волосы золотом разметались по подушке. Я замечаю, что она обнажена, одеяло укрывает ее лишь до пояса. Грудь мерно вздымается, мышцы лица расслаблены. Спит. Уснула, когда читала.
   Машинально я потянулся к лампе. И удивился сам, когда свет в комнате погас…
   Я схватился за забор, пытаясь побороть неожиданное головокружение.
   Видение растворилось, словно его и не было, но один взгляд на окно заставил меня невольно вздрогнуть: теперь оно было таким же темным, как и весь остальной дом. Это действительно сделал я? Или игра моего воображения совпала с моментом, когда Марго выключила свет?
   Но видение было слишком уж реальным… и одновременно необычным. Игра воображения, как правило, строится на каких-то представлениях и ожиданиях, а я увидел совсем не то, что ожидал. И еще. Я понял наконец особенность мысленного зрения: я смотрел во все стороны сразу, так что мне не было нужды вертеть головой, чтобы оглядеться. Разум сопротивлялся такому непривычному для него положению вещей, и потому видение запечатлелось в моей памяти в виде чего-то сумбурного. Так запоминается бессмысленный утренний сон. Точнее, как раз поэтому он кажется бессмысленным…
   Любопытно. Попробовать еще?
   Что-то во мне подсказало, что это будет лишним. Произошедшее со мной было сродни минутному вдохновению, налетевшему и схлынувшему подобно морской волне. Не знаю, чем оно было навеяно, но сейчас я чувствовал себя совсем по-другому. Все мое состояние будто говорило: всему свое время.
   Прежде чем отправиться дальше, я еще раз бросил взгляд на окно. И ухмыльнулся: «Вот, Алексей, на шестом десятке ты наконец нашел способ безнаказанно подсматривать за девчонками». Ради этого, конечно, стоило прожить такую жизнь.
   Отделение полиции пустовало: меня встретил лишь дежурный офицер. Я представился. Офицер оживился:
   – Добро! Господин Уоллес, извините за беспокойство, но оно не совсем по нашей вине. Нам нужна ваша помощь.
   Скоро я начну думать, что я самый незаменимый человек в мире.
   – Я слушаю.
   – Сегодня вечером недалеко отсюда была драка. На месте мы взяли нескольких подростков. Всех уже забрали родители и родственники, а один остался. Вы, наверное, знаете, что мы не имеем права отпускать несовершеннолетних нарушителей просто так. Парнишка сказал, что у него нет родственников, а когда спросили, кто его опекун, он назвал ваше имя.
   Необязательно уметь есть рис палочками, чтобы догадаться, кто из здешних подростков знает меня и может предполагать, что я поручусь за него.
   – Анри?
   Офицер облегченно вздохнул:
   – Слава Богу! Простите, но я подозревал, что он беспризорный. Знаете, бывает: мальчишка называет первый попавшийся адрес, а человек, проживающий там, даже не знает, кто это такой.
   – Зачем? – поинтересовался я.
   – Ну, потянуть время, – пожал плечами полицейский. Потом он вдруг улыбнулся. – Поверьте мне на слово, господин Уоллес, почти все беспризорные, которые к нам попадают, пытаются как можно дольше тянуть время. Даже если знают, что это им не даст ровным счетом ничего. Мы уже привыкли.
   Он еще раз пожал плечами.
   – Так вы заберете мальчишку?
   – Заберу. А что для этого нужно? Полицейский развел руками:
   – Только ваше желание. Погодите, я сейчас его приведу. Только не пугайтесь его внешности.
   – А что с ним?
   – В драке ему досталось больше других. Мы уже кое-что успели заживить, но далеко не все.
   Офицер вышел из помещения и минуты через три вернулся. Впереди него шел Анри – надо сказать, действительно не в праздничном виде. Исчезли часть левой брови и клок волос с левой же стороны головы, на этом месте была корка запекшейся крови. Правый глаз для разнообразия украшал огромный синяк, щеки были в сплошных царапинах, уши оттопырились и, казалось, излучали тепло не хуже домашнего камина. Остальных знаков доблести я не видел, но, судя по тому, как Анри хромал и поддерживал правую руку у груди, они были.
   – Привет! – я невольно ухмыльнулся. Анри обрадовано ринулся ко мне. Полицейский широко улыбался:
   – Ну вот, и нам забот меньше. Спасибо, господин Уоллес.
   – Не за что. Вам спасибо. Кто знает, где бы без вас оказался этот повеса.
   – Мы делаем свою работу.
   Когда мы, раскланявшись с дежурным офицером, вышли на улицу, я полюбопытствовал как можно более непосредственным тоном:
   – Ну и что это все означает? Анри хлюпнул носом и с готовностью заявил: _ – Я…
   – Нет, начнем по порядку. Почему ты назвал меня своим опекуном?
   Мальчишка как-то беззаботно махнул рукой:
   – Потому что вы могли за меня поручиться.
   – А где твои родители? Близкие? Он нахмурился:
   – Нету у меня близких. Отца никогда и не было, а мать… Мать была. Вот только как-то она поругалась с отчимом – они там все время ругались – и наглоталась таблеток. И умерла.
   Помолчав, он добавил с совершенно взрослым выражением в голосе:
   – Вот так. После ее смерти назначили опекуна – ну, вы знаете. Только меня никто не спрашивал, и опекуном стал отчим, которого я ненавидел. Ведь это он свел в могилу мать, пьяница несчастный. Так что я сбежал из дому.
   – Прости… Когда это было?
   – Уже почти год прошел.
   – Как же ты живешь? Анри дернул плечами:
   – Живу. Привык. Да и проще как-то самому. Отчим, бывало…
   Он говорил сдержанно, даже будто немного беспечно – так говорят люди, давно смирившиеся с тем, что поначалу доставляло боль. Но было в его тоне и что-то еще. И мне показалось: не будь мальчишка так благодарен мне за освобождение, я бы никогда не услышал этой истории.
   Анри смолк, не договорив до конца фразу, и некоторое время мы шли молча.
   – А почему ты отказался давать показания полиции, когда умерла мать? – спросил я. Мальчишка удивился:
   – Откуда вы узнали?
   – Понимаешь, если бы ты объяснил, как все было, то твоего отчима никогда бы не назначили опекуном.
   – Правда? – вырвалось у него, но он тут же снова нахмурился. – Мне тогда было все равно. Я не хотел вообще никого видеть. Я хотел, чтобы меня оставили в покое.
   Конечно, он просто молчал. Дети всегда очень тяжело воспринимают конфликты в семье и редко рассказывают о них посторонним. А когда после смерти матери – после такой глубокой душевной травмы для подростка – пришел следователь и начал задавать вопросы, как бы мягко он это ни делал, у него практически не оставалось шансов разговорить Анри.
   – Трудно было?
   Он вздохнул и признался:
   – Трудно.
   Мимо промчалась машина и, прежде чем скрыться за углом, огласила окрестности громкой музыкой вперемежку с оголтелым хохотом. Затем снова наступила тишина. Совершенно некстати мне подумалось, что сейчас, должно быть, уже начало второго.
   Вид у Анри стал каким-то подавленным.
   – Не горюй! – я ободряюще взлохматил ему волосы. Потом добавил другим тоном: – Прости, что заставил тебя вспомнить все это. Сам знаю, как тяжелы подобные воспоминания.
   Он быстро взглянул на меня, словно ожидая прочитать по моему лицу нерассказанную историю, но ничего не ответил.
   – Ну а что за драка, в которую ты сегодня ввязался? – сменил я тему.
   – А, ерунда, – нехотя ответил мой юный разведчик. – Не поделили кое-что.
   Не поделили… Анри досталось больше всех. Понятно!
   – Случайно не о тех ли деньгах речь, что я отдал тебе утром?
   – Угу.
   – Рассказывай! – на этот раз мой голос прозвучал требовательно. – Начиная с момента, когда ты вышел от меня…
   Тут же я осекся. Анри виновато смотрел себе под ноги.
   Он вышел от меня утром. А драка была вечером! Значит, дело не в том, что у него хотели отобрать его законную долю.
   – Погоди-ка!.. Впрочем, нет. Рассказывай!
   И я услышал то, о чем уже успел догадаться на каком-то интуитивном уровне. Анри, получив деньги, быстро сориентировался и решил, что целое больше любой из своих частей. Раз так, то зачем вообще разбивать его на части? Можно попросту улизнуть от своих товарищей по улице.
   Юный карманник так и сделал. С деньгами он добрался до космопорта и попытался взять билет на первый попавшийся корабль. Как оказалось, проблема в том, что детям не продают билетов. Вдобавок несколько блюстителей порядка заинтересовались, почему маленький мальчик хочет сам куда-то лететь. Анри пришлось поспешно ретироваться.
   – А если бы это тебе удалось? – спросил я. – Что бы ты делал на незнакомой планете? Ты ведь никогда раньше не покидал Менигуэн.
   Анри ответил сразу же:
   – Я бы стал жить по-другому. Я давно уже хотел.
   После космопорта он попробовал хотя бы уехать из Калго. Сел в междугородный лайнер, вышел в каком-то маленьком провинциальном городке. Но что-то ему там не понравилось, и он вернулся.
   – Там все какие-то сонные, – объяснил Анри.
   Ну а когда вернулся, его уже ждали обманутые товарищи. Ясно, что не с распростертыми объятиями.
   – Я отдал им деньги, но они все равно меня избили. А потом приехали полицейские и забрали всех, кто не успел убежать.
   – М-да, – я покачал головой. – Похоже, ты попал в не очень-то приятную ситуацию. Ну, из полиции я тебя вытащил. А теперь что?
   – Не знаю.
   – Ночевать-то тебе хоть есть где? – Теперь нет. Я легонько хлопнул его по плечу:
   – Не расстраивайся. Пока поживешь у меня. Согласен?
   Анри кивнул, все так же избегая встречаться взглядом со мной.
   – Вот и хорошо. И у меня к тебе еще один вопрос. Ты говорил кому-нибудь из своих знакомых, что я офицер галактической полиции?
   – Нет, – он немного недоуменно поднял брови. – Вы же сами об этом не говорили.
   – Но ты ведь это знал.
   – Я подумал, что вы проводите секретную операцию. А что?
   – Да нет, ничего. Все замечательно.
   Вот и решение. Кроме Анри еще уйма народу знала, что у меня есть деньги, и при этом не подозревала, что в моем кармане лежит достославное удостоверение. Так что «светлячок», кажется, нашел свое место.
   По дороге ко мне мы снова проходили мимо дома Маргарет. Я посмотрел на темное окно ее спальни и понял, что завтра с самого утра мы опять встретимся. Хотя бы для того, чтобы наш первый урок по парапсихологическим способностям получил продолжение. А может, и не только для этого.

Глава шестая

   Второе мое утро на Менигуэне мало чем отличалось от первого. Ну, если не принимать во внимание то, что на этот раз я проспал немногим более трех часов. Никакой объективной причины для того, чтобы вставать так рано, у меня не было, однако давала о себе знать многолетняя привычка: на любой планете в любом часовом поясе я всегда просыпался чуть раньше восхода солнца. И всегда чувствовал себя при этом бодрым и полным сил, сколько бы времени я ни отвел на сон. Не знаю, на что там реагировал мой организм, но рассвет я пропускал очень редко.
   У Анри, конечно, не было подобной привычки, и он тихо посапывал во сне. Чтобы не разбудить его, я прикрыл дверь в его комнату, а затем по старому доброму обычаю заказал себе чашечку кофе.
   Потихоньку светало. Мне вообще нравилась такая ранняя пора, а здесь, на Менигуэне, и подавно. Днем, когда пробудится город, станет слишком шумно… и суетно. А сейчас еще необычайно свежи звуки, и краски, и запахи. Вот если бы ночью прошел небольшой дождик, чтобы смыть пыль, порадовать утренние улицы свежим ароматом, оставить на висячих нитях паутины бисеринки крохотных капелек, переливающихся всеми цветами радуги в лучах восходящего солнца… Жаль, но в Калго не бывает дождя.
   За кофе я – снова-таки не отступая от обычая – восстанавливал в памяти события дня минувшего. С утра все воспринимается по-другому: мышление так же свежо, как природа за окном.
   И еще бесстрастно.
   Шаг за шагом я прокручивал в голове каждую мелкую деталь своих вчерашних похождений – вплоть до названий вывесок, которые мне попадались по дороге. Многие люди удивляются моей памяти, но не все догадываются, что при желании сами смогли бы достичь таких же результатов, проделывай они по утрам то же самое. Впрочем, тренировка памяти – не единственная цель моих утренних размышлений. Сейчас я мог обнаружить те мелочи и совпадения, которые не заметил тогда, но которые могут оказаться для меня жизненно важными.
   Эпизоды с Маргарет я просмотрел по два раза, обращая внимание на каждый ее жест, каждое слово. И все равно не смог нигде подкопаться. Я видел, что она с самого начала вполне направленно шла на сближение, но не заметил даже намека на то, что делала она это исключительно в своекорыстных целях.
   Что же мои подозрения? Они так и оставались беспочвенными.
   Вспомнив Клода, я вновь задумался. Цель жизни… Да, в последнее время я все чаще ощущал себя какой-то щепкой, которую течение несет, куда ему вздумается. Я стал реагировать на обстоятельства, а не создавать их. И незнакомец, кажется, попал в самую сердцевину того, что меня беспокоило…
   Интересно, а что для себя нашел он сам?
   В начале седьмого я решил поискать переговорный пункт и опять попробовать позвонить Майку. Анри все еще спал, так что я оставил кое-какие указания домашнему компьютеру и неслышно вышел из квартиры.
   Если только мне повезет и я все же дозвонюсь…
   Мне не повезло. Правда, не так, как я мог ожидать. Дело в том, что меня убили.
   Я шагал по еще пустынной в этот ранний час улице, когда безо всякого предупреждения в глазах у меня потемнело. А потом я и вовсе провалился в беспамятство.
   Медленно возвращалось сознание. Я уже смутно различал светлые и темные пятна вокруг себя, но с трудом соображал, что они означают. Затем зрение вдруг разом сфокусировалось, и я оценил взглядом обстановку.
   Просторная комната, я лежу на кровати, стоящей посередине. Однотонные стены и потолок, простенькая, но стильная отделка. Дверь… Я повертел головой; где же окно?
   – Добрый день! – послышался знакомый женский голос.
   Обернувшись, я увидел, что дверь открылась, а на пороге стоит… Наташа!
   – Привет! – ответил я, легко вскакивая с кровати. – Но…
   Наташа подняла руку, останавливая меня:
   – Не торопись, Шен. Я сама все расскажу.
   Жестом же она предложила мне присесть снова, и сама устроилась рядом, на краешке кровати. Приветливо улыбнулась:
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Отлично, – не задумываясь, выпалил я.
   – Это хорошо. Когда я нашла тебя в больнице, твое состояние оставляло желать лучшего.
   – В какой больнице? Что произошло?
   – Тебя пытались убить.
   Я недоуменно смотрел на сидевшую рядом девушку. В отличие от Марго ее возраст угадывался достаточно легко – около двадцати пяти. Карие глаза, темные волосы… Я видел ту же Наташу, с которой приятно беседовал в ресторане на Сайгусе. И никак не мог поверить, что она сейчас действительно здесь, передо мной. Хотелось протереть глаза.
   А тут еще это покушение. При чем здесь она?
   Наверное, вид у меня был какой-то беспомощный, потому что Наташа быстро продолжила:
   – Не удивляйся, я знаю многое из того, что с тобой происходило с момента нашей встречи. Мы следили за тобой.
   «Мы»?
   – Кто это «мы»?
   – «Мы» – это такая организация.
   – А поподробнее?
   Она отрицательно покачала головой:
   – Я пока не могу сказать. Шен, честное слово, если бы это зависело от меня, я бы с радостью объяснила тебе совершенно все. А так – не могу. О некоторых вещах мне придется умолчать.
   Ну вот. Приехали! Опять тайны!
   Наташа продолжала:
   – Так что давай я расскажу то, что мне разрешили рассказать. Договорились? Я кивнул.
   – Тогда я начну по порядку. Наша встреча на Сайгусе не была случайной, но с моей стороны она не имела никакого отношения к наблюдению за Ланджем. Я пришла в тот ресторан специально ради тебя.
   Это откровение заставило меня глупо ухмыльнуться, и Наташа, слегка покраснев, поспешно добавила:
   – Ничего личного. Только не спрашивай, пожалуйста. Я не смогу ответить.
   Я улыбнулся – на этот раз готовности Наташи стушеваться по самому безобидному поводу. И поинтересовался:
   – А как ты узнала, что я там буду?
   – Узнала, – она слегка прикусила губу. – Ну пожалуйста, Шен! Я сама…
   – Молчу, – немедленно согласился я.
   – Я не совсем справилась тогда со своим заданием…
   Каюсь, я сразу же не сдержался и вопреки своему слову задал вопрос:
   – И в чем оно заключалось?
   Наташа сердито взглянула на меня, но ответила:
   – Мне нужно было поговорить с тобой о разных вещах.
   – Но с этим-то ты справилась. Мы целый вечер только и делали, что беседовали о разных вещах. Следующая ее фраза меня удивила.
   – Я ведь и не говорю, что не справилась. Справилась… но не совсем. – Так что, задание в том и состояло, чтобы болтать о всяких пустяках?!
   – Да! – несколько обиженно воскликнула Наташа. – И никакие это не пустяки! Не смейся, пожалуйста! Знаешь, как трудно было… Еще ты так быстро ушел. Я надеялась продолжить наш разговор следующим вечером, но потом узнала, что твоего друга собираются убить…
   – Ланджа?
   – Да. И я решила бросить все, чтобы предупредить его. Позже мне сказали, что с тобой мы бы все равно не встретились, но тогда я… переживала. Теперь о Менигуэне. В больницу тебя привезли в очень тяжелом состоянии – врачи даже опасались за твою жизнь.
   – А что со мной, собственно говоря, было? Я ничего не помню.
   – Ты разве совсем ничего не чувствовал?
   – Ну, увидел, как потемнело в глазах. Словно кто-то выключил свет. И все.
   – У тебя в шее нашли крохотную иголочку… Я не поверил своим ушам. – Яд?
   – Да, и очень сильный. Но тебе повезло: врачи приехали вовремя. Они сделали все, что можно, правда, из комы вывести тебя не получилось. А потом я забрала тебя сюда, на свой корабль.
   Я снова огляделся.
   – Так мы больше не на Менигуэне? Наташа отчего-то улыбнулась:
   – Мы на круговой орбите около него. И совершенно неожиданно предложила:
   – Хочешь посмотреть?
   – Давай!
   Она грациозно поднялась с кровати и сделала шаг к двери. Та предупредительно открылась.
   – Пойдем, – пригласила хозяйка.
   Корабль был большой – наверное, тот же самый, тайну которого я пытался разгадать тогда, на Сайгусе, получив в свое распоряжение мощь местной информационной сети. Кстати, о сети… Я мысленно завязал узелок; разузнать, что это там такое было, чуть ли не пинками вытолкавшее меня.
   – Как называется эта красавица? – спросил я, имея в виду яхту.
   – Эта красавица, которая идет впереди вас, зовется Наташей, – услужливо подсказал приятный девичий голос откуда-то сверху.
   Сама Наташа, услышав это, рассмеялась:
   – Вот теперь попробуй доказать, что у моей Блонди нет души! Порой она меня саму удивляет.
   Мы поднялись по ступенькам и вышли на смотровую палубу. Экрана, удерживавшего воздух, заметно не было, и казалось, что мы находимся прямо в космосе. А над головой висит огромная планета.
   Говорят, в первый раз увидев такое зрелище, большинство людей реагируют примерно одинаково: судорожно вцепляются в ближайший предмет. Не знаю, у меня было совсем по-другому: когда меня еще мальчишкой впервые вывели на смотровую палубу, я высоко подпрыгнул – уж не помню, по каким мотивам. Наверное, понравилось.