Страница:
Но под ногами верблюдов уже попадаются следы древних оросительных канав, хрустят черепки. Глинобитные субурганы - монгольские надгробия, издали похожие на небольшие остроконечные башенки, - стоят по одному, по два, по пяти, как бы указывая путь к засыпанному песками городу.
Козлов берет с собой несколько человек, запас воды, инструменты. Лошади скачут по высохшему руслу какой-то реки, над которым видны развалины небольшой крепости. Должно быть, здесь стояли передовые караулы Хара-Хото. Волнение Козлова и его спутников все растет...
- Вот он!
Стены с выступающими башнями, остроконечные субурганы, здание с куполом, как у мечети, поднимаются над морем песков. Через несколько минут всадники въезжают в мертвый город через его западные ворота.
Когда-то здесь кипела жизнь. Чередуются развалины больших глинобитных зданий, лавок, домишек бедноты, храмов, сложенных из обожженного кирпича. Высокие стены, толщиной в несколько метров, сохранили следы бойниц; но в одном месте зияет такая брешь, что через нее можно свободно проехать верхом. Уж не о ней ли говорит народное монгольское предание?
...В давние годы, о которых даже старики забыли, много караванных дорог сходилось у Хара-Хото, и несметные богатства накопил этот город за своими стенами. Его властелин был так силен, что не боялся даже китайского императора. Но в жестоких сражениях воины Хара-Хото были разбиты и скрылись за стенами родного города. Преследователи не могли взять его приступом. Тогда они отвели в сторону омывавшие город рукава реки, перегородив их запрудой из мешков с песком. Осажденных начала мучить жажда. Они стали рыть глубокий колодец, но до воды так и не докопались.
Властелин Хара-Хото решил дать последний бой. Он уже не верил в победу. Умертвив семью и зарыв в безводном колодце все богатства, он приказал разобрать брешь в стене там, где осаждавшие меньше всего ждали вылазки, и бросился во главе своих воинов на врага. После этого боя слава Хара-Хото закатилась навсегда. Властелин был убит. Императорские войска разорили город, предоставив пескам пустыни скрыть его развалины...
Козлов принялся за осмотр и измерения крепости. Лагерь устроили в середине города, у развалин, где приютился сыч, зловеще кричавший по ночам.
Раскопки продолжались с рассвета до первой звезды. Никто не чувствовал усталости: так возбуждали, радовали находки. Среди них были обрывки древних рукописей и книг, живопись по шелку, деревянные дощечки с различными изображениями, монеты - настоящие сокровища для науки, которая еще слишком мало знала о прошлом Монголии.
Петру Кузьмичу Козлову очень не хотелось покидать развалины после самых поверхностных раскопок. Но ведь поиски Хара-Хото не были главными в планах Географического общества, снарядившего экспедицию. Она должна была через пустыню Алашань пройти к озеру Куку-Нор, в китайскую провинцию Сычуань. Счастливое открытие уже и так задержало караван в Гоби.
Неохотно отдал Козлов приказ о выступлении на юг. Накануне похода он записал свои мысли: "Ночь быстро спустилась на вечно сонный, отживший город. Бивак скоро затих - все уснули. Мне как-то не спалось; я долго бродил по развалинам и думал о том, какая тайна скрыта в добытых рукописях, что откроют нам неведомые письмена?.. Скоро ли удастся разгадать, кто были древние обитатели покинутого города... Грустно становится мне при мысли, что назавтра в полдень мне суждено покинуть мое детище - Хара-Хото. Сколько радостных, восторженных минут я пережил здесь! Сколько новых прекрасных мыслей открыл мне мой молчаливый друг!"
В самую последнюю минуту, когда ящики с находками были уже упакованы, откопали пачку старинных бумажных денег с иероглифами и красными печатями. О том, что в древнем Китае уже были бумажные деньги, историки знали. Но редкий русский ученый мог похвалиться, что ему когда-либо удавалось видеть эти деньги.
Интересная находка показывала, что Хара-Хото таит еще много заманчивого для исследователя. Козлов отправил с монгольской почтой донесение в столицу о своих открытиях, которое могло заставить Географическое общество пересмотреть план экспедиции.
Двадцать пять дней затратил караван на преодоление песчано-каменистых просторов Алашаньской пустыни. Солнечные, жаркие дни нередко сменялись здесь ночами, когда вода замерзала в чайнике. Однажды налетела снежная буря такой силы, что вихри подхватывали и несли крупные камешки. Термометр показывал семь градусов холода.
После очень коротких привалов монголы снова погоняли верблюдов. Козлов считал, что пустыни нужно переходить как можно быстрее, не растрачивая драгоценных сил и энергии, необходимых путешественнику в далеких странствованиях. Он давно убедился, что однообразие и мертвенность пустынь удручают непривычного человека, могут породить тоску и вялость у самых сильных натур.
За хребтом Алашань, вздыбленным кручами известняковых скал, снова потянулись сплошные сыпучие пески. Солнце накаляло их до 70 градусов, и ноги жгло даже через подошвы сапог.
В июле 1908 года экспедиция вступила в пределы Китая. Месяц спустя она была уже у берегов Куку-Нора - "Голубого озера".
Козлов отделился от спутников и долго сидел на берегу, задумчиво смотря, как ветер гонит темносиние соленые волны высокогорного Куку-Нора. Тридцать пять лет назад здесь, у озера, стоял лагерь Пржевальского. И снова воскресло былое, их первая встреча, первый разговор. Когда это было? Давно... Но помнится так ясно, как будто все произошло вчера.
Воспоминания уносят путешественника все дальше, и видит он себя уже Петькой Козловым, учеником шестого класса в городке Духовщина, на Смоленщине. Тонкий, чуть сгорбленный, пощипывая бородку и пытливо поглядывая на учеников, стоит у стола Василий Порфирьевич Вахтеров, любимый учитель. О, как он умел рассказывать даже о самом скучном! А весной Василий Порфирьевич водил ребят в лес и учил с помощью астролябии делать съемку местности, наносить на план дороги, пашни, мельницы.
Минуло быстролётное детство, но юноша Петя Козлов частенько забегал к своему учителю, брал книги, советовался. Едва ли не от Василия Порфирьевича услышал он и имя Пржевальского, едва ли не из его рук получил первую книгу знаменитого путешественника, тоже уроженца Смоленщины. Эту книгу он взял с собой, когда определился конторщиком в местечко Слободу.
А дальше... Вспомнишь - и до сих пор сердце замирает. Он, девятнадцатилетний юноша, поздним вечером мечтает на крыльце домика о путешествиях по пустыням Азии, о том, чтобы стать таким, как Пржевальский.
- Чем это вы здесь занимаетесь?
Он поднимает глаза - и замирает: перед ним Пржевальский! Такой знакомый по портретам, спутать его ни с кем нельзя. У юноши отнимается язык, его трясет лихорадка.
- Любуюсь красотой неба, - наконец выговаривает он. - Там у вас... у вас в Азии оно ведь еще чище, еще прозрачнее...
Пржевальский произносит задумчиво:
- Что ж, зайдите ко мне, поговорим.
Уж не сон ли это? Нет, случай, счастливый случай. Пржевальский искал на родной Смоленщине уголок, где можно было бы спокойно писать книги в перерывах между путешествиями. Тихое местечко Слобода понравилось ему...
Спустя немного, в 1883 году, вольноопределяющийся Козлов уже шел с караваном Пржевальского. Только смерть великого путешественника разлучила их. Навсегда запомнил младший слова старшего: "Твоя весна еще впереди, а для меня близится осень".
Плещутся синие волны Куку-Нора, монотонно шумит прибой. Да, теперь уже и для него, ученика Пржевальского, близится осень...
Письмо из Петербурга догнало экспедицию в оазисе Гуйдэ. Ввиду важности совершенного открытия Совет Географического общества предлагал Козлову не углубляться в Сычуань, а возвратиться в Гоби для исследования мертвого города. "Не жалейте ни сил, ни времени, ни средств на дальнейшие раскопки", - подчеркивалось в письме.
Но стоило ли возвращаться в пустыню Гоби сейчас, зимой? С другой стороны, просто грешно было бы не использовать свободное время для экскурсии в горную страну Амдо - северо-восточный угол Тибетского нагорья, населенный воинственными племенами.
Чем дальше углублялся караван в Амдо, тем чаще вооруженные отряды всадников в ярких красных или желтых одеждах, отороченных мехом леопарда, внезапно появлялись около каравана и так же внезапно исчезали.
Новый, 1909 год русские встретили на землях коварного князя Лу-Хумбо. Он явно замышлял недоброе. По ночам вблизи лагеря слышались лай собак, приглушенный говор, иногда гортанные выкрики.
В одну из особенно темных ночей всех подняли на ноги выстрелы и тревожный крик:
- Стой, стой!
Козлов тотчас построил своих людей в боевую линию. Топот скачущих по мерзлой земле лошадей показывал, куда удалялись всадники, напавшие на часового.
Прошло несколько минут. Где-то поблизости яростно заливались собаки. Но вот снова раздался топот. Он усиливался, нарастал. Множество всадников неслось к лагерю.
Уже был слышен храп лошадей, уже блеснули пики и сабли, когда Козлов скомандовал: "Огонь!"
Дружный залп смутил нападающих. Они сбились в кучу и вдруг круто повернули назад. Через минуту только отдаленный гул копыт доносился из соседней лощины.
С этой памятной ночи Козлов и его спутники спали, не выпуская из рук ружей. Не раз еще во время экскурсии по Амдо их жизнь висела на волоске. Только находчивость спутника спасла однажды Козлова от предательского удара в спину.
И как было не радоваться горсточке русских, когда Козлов повел наконец отряд знакомой дорогой к Хара-Хото!
В мертвом городе экспедиция стала продолжать раскопки, начатые четырнадцать месяцев назад.
Работы прерывались лишь в самую жару, когда о камни можно было обжечься. Воду и продовольствие из ближайших монгольских становищ привозили в мертвый город на ослах. Пока их разгружали, два черных коршуна, старожилы Хара-Хото, норовили что-нибудь ухватить на обед, приводя в ярость экспедиционную собаку Лянгу. Коршунов не трогали - они собирали отбросы и устраивали презабавные стычки с псом.
Караван не приходил лишь в те дни, когда знойные вихри поднимали такие тучи пыли, что можно было заблудиться даже в стенах мертвого города.
О раскопках в Хара-Хото Козлов записал так:
"Идешь бывало медленно по тихим, вымершим улицам и смотришь в землю, покрытую мелкой галькой, точно узорчатым полом. В глазах пестрит и все сливается в одну серую массу; поднимешь глаза вверх, окинешь взглядом окрестность и вновь идешь, медленно переставляя ноги; вот блеснул интересный черепок, вот бусинка, вот монета, а там дальше - что-то зеленое, какой-то нефритовый предмет... Осторожно откапываешь руками находку и долго любуешься ее оригинальными гранями и странной, незнакомой формой... Всякая новая вещица, появившаяся на свет из песчаных недр, вызывает в человеке необыкновенную радость..."
И было чему радоваться. В северной стене крепости обнаружили потайное молитвенное помещение. В развалинах улиц нашли много металлических и бумажных денег, предметов домашнего обихода.
Но наиболее ценная находка была впереди. Когда внутри города главное было сделано, дошла очередь до субургана, стоявшего в стороне от крепости, на берегу пересохшей реки.
О, счастливейшие минуты! В субургане, который потом назвали "знаменитым", была скрыта целая библиотека книг, свитков, рукописей; до трехсот живописных изображений на холсте, шелке и на бумаге, искусно вытканные гобелены, бронзовые и золоченые статуэтки. Сухой климат пустыни прекрасно сохранил все это.
Когда раскопки закончились, нагруженный бесценными для истории сокровищами караван вышел через западные ворота Хара-Хото.
Чем дальше удалялась экспедиция от мертвого города, тем сильнее овладевала ее начальником безотчетная грусть. Ему казалось, что среди безжизненных развалин осталось что-то близкое и дорогое.
Много раз оглядывался он на подернутые пыльным туманом стены крепости, пока они не растворились в серой мгле пустыни.
* * *
Великие перемены совершились в жизни человечества. Красное знамя поднялось над Россией.
С первых же лет существования Советская страна продолжила дело многих поколений русских ученых и путешественников. Одна за другой советские экспедиции отправлялись в далекий путь - в Чили, Перу, Бразилию, Иран, Афганистан, Абиссинию...
Первый советский экспедиционный караван показался в 1923 году и на дороге к центру Монголии. Вел его человек, которого, несмотря на седину и глубокие морщины, монголы всюду сразу узнавали и, встречая как старого друга, протягивали ему раскуренные трубки.
Петр Кузьмич Козлов снова ступил на караванный путь Центральной Азии. Путешественнику шел уже седьмой десяток, но он еще был бодр и крепок.
В третий раз направляясь к дорогим ему стенам Хара-Хото, Козлов интересовался и другими памятниками древности, которыми так богата Монголия. В этой стране путешественнику повествуют о былом таинственные надписи и рисунки на скалах, бесчисленные могилы, то выложенные камнями, то украшенные статуями или обелисками.
Случайно услышанный на хуторе возле города Улан-Батора рассказ о кладе старинных изделий из нефрита заставил Козлова изменить маршрут. А вскоре от советской экспедиции из Монголии стали приходить удивительные вести, и археологи разных стран принялись разыскивать на картах хребет Ноин-Ула.
В этом красивом уголке Северной Монголии, где в редких хвойных лесах токуют тетерева и где зимой снег долго хранит следы зверей, Козлов нашел более двухсот курганов. Оттаивая кострами мерзлоту, он начал раскопки. Сначала попадались сломанные ржавые удила. На глубине десяти метров заступы уперлись в бревно. Ниже была деревянная погребальная постройка с гробом, поставленным, как после выяснилось, две тысячи лет назад. Это была могила военачальника восточных гуннов.
Из других курганов извлекли отлично сохранившиеся ковры, ткани, бронзовые курильницы, остатки седел, янтарные бусы, деревянную дощечку с обугленной палочкой (как видно, для добывания огня трением), железные наконечники стрел, украшения из червонного золота - да всего и не перечтешь. Нашли даже черную косу с вплетенным в нее двадцать веков назад шнурком. Очевидно, косы срезались тогда в знак скорби и траура по умершем вожде.
Находки в курганах-могильниках Ноин-Ула, по мнению видных ученых, вполне можно было причислить к выдающимся археологическим открытиям начала XX века. Они подчеркивали сходство культуры древних народов Азии и Европы.
Летом 1925 года, закончив раскопки в Ноин-Ула, экспедиция Козлова отправилась дальше. Путешественник обнаружил в одном месте гранитные изваяния черепахи. Но находку нельзя было захватить с собой: она весила полторы тонны!
В пещерах долины Теплых скал Козлова заинтересовали высеченные на камне изображения оленей, зайцев, горных баранов, перемешанные с непонятными значками и письменами. Пересекая верховья реки Орхон, текущей между черными потоками застывшей лавы, караван наткнулся на большой водопад. Его назвали "Водопадом экспедиции Козлова".
Положительно, удача сопутствовала знаменитому путешественнику на всем его пути к Хара-Хото. Он разыскал развалины китайского военного города с длинным и по-восточному цветистым названием, которое можно перевести на русский язык так: "Военная крепость, распространяющая величие и славу". Из глины гобийских холмов экспедиция извлекла кости первобытного носорога, трехпалой лошади, жирафа.
Летом 1926 года Козлов шагал среди бледнозеленых зарослей тамариска на берегах реки Эцзин-Гол. Перед ним снова был его Хара-Хото. Легко понять чувства, овладевшие старым путешественником...
В сущности, тут нужно было сделать немногое: заполнить некоторые пробелы, оставшиеся после первых раскопок, кое-что уточнить, более тщательно составить план развалин. Во время этих работ были найдены лепные украшения построек, статуи с необыкновенно выразительными лицами. Пополнилась коллекция монет, украшений, утвари. Удалось найти и скелет, изучение которого могло подтвердить или опровергнуть предположения ученых о древних обитателях города.
Последний гвоздь забит в ящик с новыми находками. Козлов трогательно простился со своим детищем, подарившим ему столько прекрасного, и, оставив его досыпать свой сон в глубине песков, повел караван на север.
* * *
Все найденное в Хара-Хото было изучено самым тщательным образом. Над этим трудились знатоки древних письмен, монголоведы, археологи. Коллекции экспедиции были так велики, что их исследование заняло несколько лет. Найденная же в "знаменитом" субургане библиотека изучается до сих пор. Не удивляйтесь: ведь она состоит чуть не из двух тысяч книг и рукописей, которые не так-то легко прочесть.
Что же мы знаем теперь о Хара-Хото?
Ученые утверждают, что долина реки Эцзин-Гол была населена еще до нашей эры. Тут стояли китайские крепости, построенные для защиты от набегов северных кочевников. Потом долину заняли тибетские племена. В X веке здесь возникло государство тангутов. Оно называлось Си-Ся.
Вероятно, тогда-то и был воздвигнут гордый Хара-Хото. По некоторым данным, его построили на месте более древней китайской крепости. Его стены штурмовали войска самого Чингис-хана, покорившего во время своего последнего похода государство Си-Ся. Но завоеватель не разрушил дотла город в пустыне: Хара-Хото упоминается в древних рукописях и после того, как Чингис-хан сошел в могилу. О Хара-Хото сообщает в XIII веке и знаменитый путешественник Марко Поло.
Окончательное падение и разорение города произошло позже, в XIV веке. Китайские войска разгромили Хара-Хото, чтобы его властелин не угрожал больше дерзкими набегами Китаю. Ставшее известным Козлову народное сказание о последних днях города основывалось на исторических фактах.
Находки Козлова позволили науке сделать много важных выводов. Библиотека Хара-Хото помогла узнать язык Си-Ся, расшифровать надписи, долгое время остававшиеся загадочными. Рассматривая коллекции Козлова, ученые установили связи народов Востока и Запада в очень отдаленные времена.
Петр Кузьмич Козлов прожил более семидесяти лет. За свою долгую и славную жизнь он совершил немало выдающихся путешествий и крупных открытий. И все же самым популярным его научным подвигом было открытие города в пустыне - мертвого города Хара-Хото.
РЕЙС КАНОНЕРКИ
В июне 1924 года во Владивосток пришла из Москвы срочная телеграмма.
В тот же день канонерская лодка "Красный Октябрь" получила по радио приказ о возвращении из лимана Амура во Владивосток, а ко многим морякам явились на квартиру вестовые с пакетами за сургучной печатью.
Через несколько дней канонерская лодка появилась уже на рейде Владивостока. Это был небольшой корабль с довольно высокой трубой и двумя мачтами. Он мало напоминал военное судно. Любой мальчишка во Владивостоке знал, что еще недавно канонерская лодка была портовым ледоколом "Надежный", который зимой прокладывал кораблям дорогу в гавань.
Едва канонерка бросила якорь, как по ее трапу поднялся невысокий моряк с коротко подстриженными усами. - Давыдов, - представился он капитану. Назначен начальником экспедиции на вверенном вам судне.
Капитан пожал гостю руку:
- Слышал. Рад познакомиться. Когда мы должны выйти в рейс?
- Через месяц. Капитан поднял брови:
- Товарищ Давыдов, ни одна полярная экспедиция в мире не снаряжалась так быстро.
- Что же, пусть наша с вами будет первой, - спокойно ответил Давыдов. Мы обязаны покинуть Владивосток через месяц, товарищ капитан, - ни днем позже.
Многие дальневосточники знали Давыдова. О нем говорили, как об одном из опытнейших моряков-гидрографов. И капитан, сочтя пререкания ненужными, попросил, чтобы Давыдов ознакомил его подробнее с планом и задачами экспедиции.
На следующий день бригады ремонтников уже стучали молотками на корабле, готовя его к дальнему рейсу, а грузчики принялись таскать в трюмы всякую всячину - муку, бочки с рыбой, доски, канаты, инструменты.
Дальний Восток был лишь недавно очищен от интервентов и белогвардейцев. Каждую из тысячи вещей, необходимых для любой экспедиции, приходилось долго искать по разным складам и учреждениям.
Продовольствия брали на четырнадцать месяцев - на случай вынужденной зимовки. Продукты были так себе, теплое обмундирование можно было назвать полярным с большой натяжкой. Не первосортным был и уголь. Но что ж поделаешь - страна только начинала вставать на ноги.
В середине июля канонерская лодка "Красный Октябрь", дымя высокой трубой, покинула Владивосток и взяла курс на север.
От цели плавания ее отделяли пять с половиной тысяч километров.
А всего двумя днями раньше состоялись торжественные проводы прекрасно снаряженной паровой шхуны "Герман". Это произошло на другом континенте, в американском городке Номе.
Городок вырос, как поганый гриб, во время "золотой лихорадки". Чуть не сорок тысяч золотоискателей, а также бандитов, банкиров, кабатчиков и других авантюристов, привлеченных слухами о невиданных месторождениях золота, обосновались тогда на берегу Аляски. Но потом золотые россыпи истощились, авантюристы, набив карманы, убрались восвояси, и городок затих, обезлюдел, захирел.
Проводы шхуны были для жителей Нома таким развлечением, которым не следовало пренебрегать. Капитан Лэн, заломив морскую фуражку, разгуливал по мостику "Германа", поглядывая на толпу горожан. Дольше всего взгляд капитана задерживался на особняке, выходившем фасадом к морю. Вывеска - золотые буквы "Карл Ломен" на солидном черном фоне - украшала его. Несмотря на большое расстояние, острый глаз моряка различал и мелкие буквы квадратной таблички пониже: "Мы не обслуживаем эскимосов и других цветных".
Капитан Лэн в сотый раз взглянул на часы: однако этот "оленный король" заставляет себя ждать! Но в эту минуту дверь особняка открылась и на пороге появился румяный, отлично одетый господин. По рядам провожавших пронесся шопот:
- Босс! Босс!
Эскимосы попятились, белые расступились, и Карл Ломен не спеша подошел к трапу "Германа".
Капитан Лэн спустился с мостика: этот денежный мешок любит, чтобы вокруг него ходили на цыпочках. Зацапал чуть не всех оленей Аляски, обобрал эскимосов и важничает теперь, как наследный принц...
- Хелло, капитан! - "Оленный король" протянул Лэну руку. - Надеюсь, вы здоровы и ваша команда тоже?
- Благодарю вас, господин Ломен. Для нас всех большая честь...
- Ладно, старина, вы знаете, я не люблю церемоний. Но смотрите, если вас опередят большевики... - Ломен перешел на угрожающий шопот и сузил глаза.
Капитан выпрямился и побледнел. Нет, это уже слишком, чорт возьми! Господин денежный мешок, кажется, пытается грозить ему, лучшему полярному капитану побережья!
Ломен и сам заметил, что хватил через край, и загудел примирительно:
- Ну-ну, вы славный малый, и мы с вами сделаем хорошенькое дельце, не так ли?
И он потрепал капитана по плечу с самым дружеским видом. Щелкнул затвор фотоаппарата, запечатлевая этот исторический момент для местной газеты, которую издавал сам Карл Ломен.
Вскоре быстроходная паровая шхуна "Герман" покинула гавань Нома и взяла курс на запад.
От цели плавания ее отделяли всего лишь тысяча двести километров.
* * *
Канонерская лодка "Красный Октябрь", зарываясь в зеленые волны, миновала воды Японского и Охотского морей, вышла в Тихий океан, прошла вдоль берегов Камчатки и приблизилась к крайней северо-восточной оконечности страны. В бухте Провидения ей предстояло в последний раз запастись углем и пресной водой для плавания в Северном Ледовитом океане.
Канонерка была хорошим и ходким, но чрезвычайно "прожорливым" судном. Топки ее четырех котлов поглощали неимоверное количество угля. Топливом забили каждый уголок корабля, каждый свободный метр палубы. От угольной пыли нигде не было спасения, и суп на столе цветом мало отличался от желудового кофе.
Перегруженность корабля топливом тревожила Давыдова: прочный стальной пояс, защищавший нижнюю часть борта от ударов льдин, осел глубоко под воду. Ледокольный корабль на некоторое время превратился в обыкновенный пароход.
Пока канонерка стояла в бухте Провидения, Давыдов из разговора с местными жителями узнал, что четыре года назад сюда приходило американское охранное судно. Непрошенные гости ходили по берегу с фотоаппаратами, что-то записывали, собирали образцы камней, расспрашивали, не богаты ли окрестности пушным зверем. Корабль исчез так же внезапно, как и появился, и с тех пор жители поселка его не видели.
Узнав все это, Давыдов особенно ясно представил, насколько важным было порученное экспедиции дело.
10 августа до отказа загруженный корабль обогнул скалистый выступ мыса Дежнева. Льдов не было. На судне занялись обычными работами. Трал "прощупывал" неровности дна. С больших глубин доставали рачков и водоросли.
Первые два дня плавания в Ледовитом океане прошли совсем гладко. Среди команды начались разговоры, что, пока все спокойно, не мешало бы потолковать о тех местах, куда идет корабль.
Начальник экспедиции собрал на палубе всех свободных от вахты.
- Давным-давно, - начал он, - наши землепроходцы услышали рассказ о том, что где-то на север от материка Сибири лежит большая и богатая земля. Живет там будто бы внезапно исчезнувшее с побережья океана древнее племя онкилонов. Что тут правда, что - сказка, разобраться было нелегко. Сибирь тогда знали плохо, небылиц о ней ходило много. Но вот лет двести с лишним назад землепроходец Иван Львов обозначил в океане большой остров. Ломоносов назвал его островом Сомнительным и тоже нанес на свою карту. А позже два человека - чукча Дауркин и русский геодезист Андреев - стали уверять, что в океане есть не остров, а целая земля и что начинается она примерно против устья реки Колымы, за Медвежьими островами, а тянется, может быть, до самой Америки. Андреев сам видел в отдалении ее берега, а Дауркин узнал о ней из рассказов чукчей.
Козлов берет с собой несколько человек, запас воды, инструменты. Лошади скачут по высохшему руслу какой-то реки, над которым видны развалины небольшой крепости. Должно быть, здесь стояли передовые караулы Хара-Хото. Волнение Козлова и его спутников все растет...
- Вот он!
Стены с выступающими башнями, остроконечные субурганы, здание с куполом, как у мечети, поднимаются над морем песков. Через несколько минут всадники въезжают в мертвый город через его западные ворота.
Когда-то здесь кипела жизнь. Чередуются развалины больших глинобитных зданий, лавок, домишек бедноты, храмов, сложенных из обожженного кирпича. Высокие стены, толщиной в несколько метров, сохранили следы бойниц; но в одном месте зияет такая брешь, что через нее можно свободно проехать верхом. Уж не о ней ли говорит народное монгольское предание?
...В давние годы, о которых даже старики забыли, много караванных дорог сходилось у Хара-Хото, и несметные богатства накопил этот город за своими стенами. Его властелин был так силен, что не боялся даже китайского императора. Но в жестоких сражениях воины Хара-Хото были разбиты и скрылись за стенами родного города. Преследователи не могли взять его приступом. Тогда они отвели в сторону омывавшие город рукава реки, перегородив их запрудой из мешков с песком. Осажденных начала мучить жажда. Они стали рыть глубокий колодец, но до воды так и не докопались.
Властелин Хара-Хото решил дать последний бой. Он уже не верил в победу. Умертвив семью и зарыв в безводном колодце все богатства, он приказал разобрать брешь в стене там, где осаждавшие меньше всего ждали вылазки, и бросился во главе своих воинов на врага. После этого боя слава Хара-Хото закатилась навсегда. Властелин был убит. Императорские войска разорили город, предоставив пескам пустыни скрыть его развалины...
Козлов принялся за осмотр и измерения крепости. Лагерь устроили в середине города, у развалин, где приютился сыч, зловеще кричавший по ночам.
Раскопки продолжались с рассвета до первой звезды. Никто не чувствовал усталости: так возбуждали, радовали находки. Среди них были обрывки древних рукописей и книг, живопись по шелку, деревянные дощечки с различными изображениями, монеты - настоящие сокровища для науки, которая еще слишком мало знала о прошлом Монголии.
Петру Кузьмичу Козлову очень не хотелось покидать развалины после самых поверхностных раскопок. Но ведь поиски Хара-Хото не были главными в планах Географического общества, снарядившего экспедицию. Она должна была через пустыню Алашань пройти к озеру Куку-Нор, в китайскую провинцию Сычуань. Счастливое открытие уже и так задержало караван в Гоби.
Неохотно отдал Козлов приказ о выступлении на юг. Накануне похода он записал свои мысли: "Ночь быстро спустилась на вечно сонный, отживший город. Бивак скоро затих - все уснули. Мне как-то не спалось; я долго бродил по развалинам и думал о том, какая тайна скрыта в добытых рукописях, что откроют нам неведомые письмена?.. Скоро ли удастся разгадать, кто были древние обитатели покинутого города... Грустно становится мне при мысли, что назавтра в полдень мне суждено покинуть мое детище - Хара-Хото. Сколько радостных, восторженных минут я пережил здесь! Сколько новых прекрасных мыслей открыл мне мой молчаливый друг!"
В самую последнюю минуту, когда ящики с находками были уже упакованы, откопали пачку старинных бумажных денег с иероглифами и красными печатями. О том, что в древнем Китае уже были бумажные деньги, историки знали. Но редкий русский ученый мог похвалиться, что ему когда-либо удавалось видеть эти деньги.
Интересная находка показывала, что Хара-Хото таит еще много заманчивого для исследователя. Козлов отправил с монгольской почтой донесение в столицу о своих открытиях, которое могло заставить Географическое общество пересмотреть план экспедиции.
Двадцать пять дней затратил караван на преодоление песчано-каменистых просторов Алашаньской пустыни. Солнечные, жаркие дни нередко сменялись здесь ночами, когда вода замерзала в чайнике. Однажды налетела снежная буря такой силы, что вихри подхватывали и несли крупные камешки. Термометр показывал семь градусов холода.
После очень коротких привалов монголы снова погоняли верблюдов. Козлов считал, что пустыни нужно переходить как можно быстрее, не растрачивая драгоценных сил и энергии, необходимых путешественнику в далеких странствованиях. Он давно убедился, что однообразие и мертвенность пустынь удручают непривычного человека, могут породить тоску и вялость у самых сильных натур.
За хребтом Алашань, вздыбленным кручами известняковых скал, снова потянулись сплошные сыпучие пески. Солнце накаляло их до 70 градусов, и ноги жгло даже через подошвы сапог.
В июле 1908 года экспедиция вступила в пределы Китая. Месяц спустя она была уже у берегов Куку-Нора - "Голубого озера".
Козлов отделился от спутников и долго сидел на берегу, задумчиво смотря, как ветер гонит темносиние соленые волны высокогорного Куку-Нора. Тридцать пять лет назад здесь, у озера, стоял лагерь Пржевальского. И снова воскресло былое, их первая встреча, первый разговор. Когда это было? Давно... Но помнится так ясно, как будто все произошло вчера.
Воспоминания уносят путешественника все дальше, и видит он себя уже Петькой Козловым, учеником шестого класса в городке Духовщина, на Смоленщине. Тонкий, чуть сгорбленный, пощипывая бородку и пытливо поглядывая на учеников, стоит у стола Василий Порфирьевич Вахтеров, любимый учитель. О, как он умел рассказывать даже о самом скучном! А весной Василий Порфирьевич водил ребят в лес и учил с помощью астролябии делать съемку местности, наносить на план дороги, пашни, мельницы.
Минуло быстролётное детство, но юноша Петя Козлов частенько забегал к своему учителю, брал книги, советовался. Едва ли не от Василия Порфирьевича услышал он и имя Пржевальского, едва ли не из его рук получил первую книгу знаменитого путешественника, тоже уроженца Смоленщины. Эту книгу он взял с собой, когда определился конторщиком в местечко Слободу.
А дальше... Вспомнишь - и до сих пор сердце замирает. Он, девятнадцатилетний юноша, поздним вечером мечтает на крыльце домика о путешествиях по пустыням Азии, о том, чтобы стать таким, как Пржевальский.
- Чем это вы здесь занимаетесь?
Он поднимает глаза - и замирает: перед ним Пржевальский! Такой знакомый по портретам, спутать его ни с кем нельзя. У юноши отнимается язык, его трясет лихорадка.
- Любуюсь красотой неба, - наконец выговаривает он. - Там у вас... у вас в Азии оно ведь еще чище, еще прозрачнее...
Пржевальский произносит задумчиво:
- Что ж, зайдите ко мне, поговорим.
Уж не сон ли это? Нет, случай, счастливый случай. Пржевальский искал на родной Смоленщине уголок, где можно было бы спокойно писать книги в перерывах между путешествиями. Тихое местечко Слобода понравилось ему...
Спустя немного, в 1883 году, вольноопределяющийся Козлов уже шел с караваном Пржевальского. Только смерть великого путешественника разлучила их. Навсегда запомнил младший слова старшего: "Твоя весна еще впереди, а для меня близится осень".
Плещутся синие волны Куку-Нора, монотонно шумит прибой. Да, теперь уже и для него, ученика Пржевальского, близится осень...
Письмо из Петербурга догнало экспедицию в оазисе Гуйдэ. Ввиду важности совершенного открытия Совет Географического общества предлагал Козлову не углубляться в Сычуань, а возвратиться в Гоби для исследования мертвого города. "Не жалейте ни сил, ни времени, ни средств на дальнейшие раскопки", - подчеркивалось в письме.
Но стоило ли возвращаться в пустыню Гоби сейчас, зимой? С другой стороны, просто грешно было бы не использовать свободное время для экскурсии в горную страну Амдо - северо-восточный угол Тибетского нагорья, населенный воинственными племенами.
Чем дальше углублялся караван в Амдо, тем чаще вооруженные отряды всадников в ярких красных или желтых одеждах, отороченных мехом леопарда, внезапно появлялись около каравана и так же внезапно исчезали.
Новый, 1909 год русские встретили на землях коварного князя Лу-Хумбо. Он явно замышлял недоброе. По ночам вблизи лагеря слышались лай собак, приглушенный говор, иногда гортанные выкрики.
В одну из особенно темных ночей всех подняли на ноги выстрелы и тревожный крик:
- Стой, стой!
Козлов тотчас построил своих людей в боевую линию. Топот скачущих по мерзлой земле лошадей показывал, куда удалялись всадники, напавшие на часового.
Прошло несколько минут. Где-то поблизости яростно заливались собаки. Но вот снова раздался топот. Он усиливался, нарастал. Множество всадников неслось к лагерю.
Уже был слышен храп лошадей, уже блеснули пики и сабли, когда Козлов скомандовал: "Огонь!"
Дружный залп смутил нападающих. Они сбились в кучу и вдруг круто повернули назад. Через минуту только отдаленный гул копыт доносился из соседней лощины.
С этой памятной ночи Козлов и его спутники спали, не выпуская из рук ружей. Не раз еще во время экскурсии по Амдо их жизнь висела на волоске. Только находчивость спутника спасла однажды Козлова от предательского удара в спину.
И как было не радоваться горсточке русских, когда Козлов повел наконец отряд знакомой дорогой к Хара-Хото!
В мертвом городе экспедиция стала продолжать раскопки, начатые четырнадцать месяцев назад.
Работы прерывались лишь в самую жару, когда о камни можно было обжечься. Воду и продовольствие из ближайших монгольских становищ привозили в мертвый город на ослах. Пока их разгружали, два черных коршуна, старожилы Хара-Хото, норовили что-нибудь ухватить на обед, приводя в ярость экспедиционную собаку Лянгу. Коршунов не трогали - они собирали отбросы и устраивали презабавные стычки с псом.
Караван не приходил лишь в те дни, когда знойные вихри поднимали такие тучи пыли, что можно было заблудиться даже в стенах мертвого города.
О раскопках в Хара-Хото Козлов записал так:
"Идешь бывало медленно по тихим, вымершим улицам и смотришь в землю, покрытую мелкой галькой, точно узорчатым полом. В глазах пестрит и все сливается в одну серую массу; поднимешь глаза вверх, окинешь взглядом окрестность и вновь идешь, медленно переставляя ноги; вот блеснул интересный черепок, вот бусинка, вот монета, а там дальше - что-то зеленое, какой-то нефритовый предмет... Осторожно откапываешь руками находку и долго любуешься ее оригинальными гранями и странной, незнакомой формой... Всякая новая вещица, появившаяся на свет из песчаных недр, вызывает в человеке необыкновенную радость..."
И было чему радоваться. В северной стене крепости обнаружили потайное молитвенное помещение. В развалинах улиц нашли много металлических и бумажных денег, предметов домашнего обихода.
Но наиболее ценная находка была впереди. Когда внутри города главное было сделано, дошла очередь до субургана, стоявшего в стороне от крепости, на берегу пересохшей реки.
О, счастливейшие минуты! В субургане, который потом назвали "знаменитым", была скрыта целая библиотека книг, свитков, рукописей; до трехсот живописных изображений на холсте, шелке и на бумаге, искусно вытканные гобелены, бронзовые и золоченые статуэтки. Сухой климат пустыни прекрасно сохранил все это.
Когда раскопки закончились, нагруженный бесценными для истории сокровищами караван вышел через западные ворота Хара-Хото.
Чем дальше удалялась экспедиция от мертвого города, тем сильнее овладевала ее начальником безотчетная грусть. Ему казалось, что среди безжизненных развалин осталось что-то близкое и дорогое.
Много раз оглядывался он на подернутые пыльным туманом стены крепости, пока они не растворились в серой мгле пустыни.
* * *
Великие перемены совершились в жизни человечества. Красное знамя поднялось над Россией.
С первых же лет существования Советская страна продолжила дело многих поколений русских ученых и путешественников. Одна за другой советские экспедиции отправлялись в далекий путь - в Чили, Перу, Бразилию, Иран, Афганистан, Абиссинию...
Первый советский экспедиционный караван показался в 1923 году и на дороге к центру Монголии. Вел его человек, которого, несмотря на седину и глубокие морщины, монголы всюду сразу узнавали и, встречая как старого друга, протягивали ему раскуренные трубки.
Петр Кузьмич Козлов снова ступил на караванный путь Центральной Азии. Путешественнику шел уже седьмой десяток, но он еще был бодр и крепок.
В третий раз направляясь к дорогим ему стенам Хара-Хото, Козлов интересовался и другими памятниками древности, которыми так богата Монголия. В этой стране путешественнику повествуют о былом таинственные надписи и рисунки на скалах, бесчисленные могилы, то выложенные камнями, то украшенные статуями или обелисками.
Случайно услышанный на хуторе возле города Улан-Батора рассказ о кладе старинных изделий из нефрита заставил Козлова изменить маршрут. А вскоре от советской экспедиции из Монголии стали приходить удивительные вести, и археологи разных стран принялись разыскивать на картах хребет Ноин-Ула.
В этом красивом уголке Северной Монголии, где в редких хвойных лесах токуют тетерева и где зимой снег долго хранит следы зверей, Козлов нашел более двухсот курганов. Оттаивая кострами мерзлоту, он начал раскопки. Сначала попадались сломанные ржавые удила. На глубине десяти метров заступы уперлись в бревно. Ниже была деревянная погребальная постройка с гробом, поставленным, как после выяснилось, две тысячи лет назад. Это была могила военачальника восточных гуннов.
Из других курганов извлекли отлично сохранившиеся ковры, ткани, бронзовые курильницы, остатки седел, янтарные бусы, деревянную дощечку с обугленной палочкой (как видно, для добывания огня трением), железные наконечники стрел, украшения из червонного золота - да всего и не перечтешь. Нашли даже черную косу с вплетенным в нее двадцать веков назад шнурком. Очевидно, косы срезались тогда в знак скорби и траура по умершем вожде.
Находки в курганах-могильниках Ноин-Ула, по мнению видных ученых, вполне можно было причислить к выдающимся археологическим открытиям начала XX века. Они подчеркивали сходство культуры древних народов Азии и Европы.
Летом 1925 года, закончив раскопки в Ноин-Ула, экспедиция Козлова отправилась дальше. Путешественник обнаружил в одном месте гранитные изваяния черепахи. Но находку нельзя было захватить с собой: она весила полторы тонны!
В пещерах долины Теплых скал Козлова заинтересовали высеченные на камне изображения оленей, зайцев, горных баранов, перемешанные с непонятными значками и письменами. Пересекая верховья реки Орхон, текущей между черными потоками застывшей лавы, караван наткнулся на большой водопад. Его назвали "Водопадом экспедиции Козлова".
Положительно, удача сопутствовала знаменитому путешественнику на всем его пути к Хара-Хото. Он разыскал развалины китайского военного города с длинным и по-восточному цветистым названием, которое можно перевести на русский язык так: "Военная крепость, распространяющая величие и славу". Из глины гобийских холмов экспедиция извлекла кости первобытного носорога, трехпалой лошади, жирафа.
Летом 1926 года Козлов шагал среди бледнозеленых зарослей тамариска на берегах реки Эцзин-Гол. Перед ним снова был его Хара-Хото. Легко понять чувства, овладевшие старым путешественником...
В сущности, тут нужно было сделать немногое: заполнить некоторые пробелы, оставшиеся после первых раскопок, кое-что уточнить, более тщательно составить план развалин. Во время этих работ были найдены лепные украшения построек, статуи с необыкновенно выразительными лицами. Пополнилась коллекция монет, украшений, утвари. Удалось найти и скелет, изучение которого могло подтвердить или опровергнуть предположения ученых о древних обитателях города.
Последний гвоздь забит в ящик с новыми находками. Козлов трогательно простился со своим детищем, подарившим ему столько прекрасного, и, оставив его досыпать свой сон в глубине песков, повел караван на север.
* * *
Все найденное в Хара-Хото было изучено самым тщательным образом. Над этим трудились знатоки древних письмен, монголоведы, археологи. Коллекции экспедиции были так велики, что их исследование заняло несколько лет. Найденная же в "знаменитом" субургане библиотека изучается до сих пор. Не удивляйтесь: ведь она состоит чуть не из двух тысяч книг и рукописей, которые не так-то легко прочесть.
Что же мы знаем теперь о Хара-Хото?
Ученые утверждают, что долина реки Эцзин-Гол была населена еще до нашей эры. Тут стояли китайские крепости, построенные для защиты от набегов северных кочевников. Потом долину заняли тибетские племена. В X веке здесь возникло государство тангутов. Оно называлось Си-Ся.
Вероятно, тогда-то и был воздвигнут гордый Хара-Хото. По некоторым данным, его построили на месте более древней китайской крепости. Его стены штурмовали войска самого Чингис-хана, покорившего во время своего последнего похода государство Си-Ся. Но завоеватель не разрушил дотла город в пустыне: Хара-Хото упоминается в древних рукописях и после того, как Чингис-хан сошел в могилу. О Хара-Хото сообщает в XIII веке и знаменитый путешественник Марко Поло.
Окончательное падение и разорение города произошло позже, в XIV веке. Китайские войска разгромили Хара-Хото, чтобы его властелин не угрожал больше дерзкими набегами Китаю. Ставшее известным Козлову народное сказание о последних днях города основывалось на исторических фактах.
Находки Козлова позволили науке сделать много важных выводов. Библиотека Хара-Хото помогла узнать язык Си-Ся, расшифровать надписи, долгое время остававшиеся загадочными. Рассматривая коллекции Козлова, ученые установили связи народов Востока и Запада в очень отдаленные времена.
Петр Кузьмич Козлов прожил более семидесяти лет. За свою долгую и славную жизнь он совершил немало выдающихся путешествий и крупных открытий. И все же самым популярным его научным подвигом было открытие города в пустыне - мертвого города Хара-Хото.
РЕЙС КАНОНЕРКИ
В июне 1924 года во Владивосток пришла из Москвы срочная телеграмма.
В тот же день канонерская лодка "Красный Октябрь" получила по радио приказ о возвращении из лимана Амура во Владивосток, а ко многим морякам явились на квартиру вестовые с пакетами за сургучной печатью.
Через несколько дней канонерская лодка появилась уже на рейде Владивостока. Это был небольшой корабль с довольно высокой трубой и двумя мачтами. Он мало напоминал военное судно. Любой мальчишка во Владивостоке знал, что еще недавно канонерская лодка была портовым ледоколом "Надежный", который зимой прокладывал кораблям дорогу в гавань.
Едва канонерка бросила якорь, как по ее трапу поднялся невысокий моряк с коротко подстриженными усами. - Давыдов, - представился он капитану. Назначен начальником экспедиции на вверенном вам судне.
Капитан пожал гостю руку:
- Слышал. Рад познакомиться. Когда мы должны выйти в рейс?
- Через месяц. Капитан поднял брови:
- Товарищ Давыдов, ни одна полярная экспедиция в мире не снаряжалась так быстро.
- Что же, пусть наша с вами будет первой, - спокойно ответил Давыдов. Мы обязаны покинуть Владивосток через месяц, товарищ капитан, - ни днем позже.
Многие дальневосточники знали Давыдова. О нем говорили, как об одном из опытнейших моряков-гидрографов. И капитан, сочтя пререкания ненужными, попросил, чтобы Давыдов ознакомил его подробнее с планом и задачами экспедиции.
На следующий день бригады ремонтников уже стучали молотками на корабле, готовя его к дальнему рейсу, а грузчики принялись таскать в трюмы всякую всячину - муку, бочки с рыбой, доски, канаты, инструменты.
Дальний Восток был лишь недавно очищен от интервентов и белогвардейцев. Каждую из тысячи вещей, необходимых для любой экспедиции, приходилось долго искать по разным складам и учреждениям.
Продовольствия брали на четырнадцать месяцев - на случай вынужденной зимовки. Продукты были так себе, теплое обмундирование можно было назвать полярным с большой натяжкой. Не первосортным был и уголь. Но что ж поделаешь - страна только начинала вставать на ноги.
В середине июля канонерская лодка "Красный Октябрь", дымя высокой трубой, покинула Владивосток и взяла курс на север.
От цели плавания ее отделяли пять с половиной тысяч километров.
А всего двумя днями раньше состоялись торжественные проводы прекрасно снаряженной паровой шхуны "Герман". Это произошло на другом континенте, в американском городке Номе.
Городок вырос, как поганый гриб, во время "золотой лихорадки". Чуть не сорок тысяч золотоискателей, а также бандитов, банкиров, кабатчиков и других авантюристов, привлеченных слухами о невиданных месторождениях золота, обосновались тогда на берегу Аляски. Но потом золотые россыпи истощились, авантюристы, набив карманы, убрались восвояси, и городок затих, обезлюдел, захирел.
Проводы шхуны были для жителей Нома таким развлечением, которым не следовало пренебрегать. Капитан Лэн, заломив морскую фуражку, разгуливал по мостику "Германа", поглядывая на толпу горожан. Дольше всего взгляд капитана задерживался на особняке, выходившем фасадом к морю. Вывеска - золотые буквы "Карл Ломен" на солидном черном фоне - украшала его. Несмотря на большое расстояние, острый глаз моряка различал и мелкие буквы квадратной таблички пониже: "Мы не обслуживаем эскимосов и других цветных".
Капитан Лэн в сотый раз взглянул на часы: однако этот "оленный король" заставляет себя ждать! Но в эту минуту дверь особняка открылась и на пороге появился румяный, отлично одетый господин. По рядам провожавших пронесся шопот:
- Босс! Босс!
Эскимосы попятились, белые расступились, и Карл Ломен не спеша подошел к трапу "Германа".
Капитан Лэн спустился с мостика: этот денежный мешок любит, чтобы вокруг него ходили на цыпочках. Зацапал чуть не всех оленей Аляски, обобрал эскимосов и важничает теперь, как наследный принц...
- Хелло, капитан! - "Оленный король" протянул Лэну руку. - Надеюсь, вы здоровы и ваша команда тоже?
- Благодарю вас, господин Ломен. Для нас всех большая честь...
- Ладно, старина, вы знаете, я не люблю церемоний. Но смотрите, если вас опередят большевики... - Ломен перешел на угрожающий шопот и сузил глаза.
Капитан выпрямился и побледнел. Нет, это уже слишком, чорт возьми! Господин денежный мешок, кажется, пытается грозить ему, лучшему полярному капитану побережья!
Ломен и сам заметил, что хватил через край, и загудел примирительно:
- Ну-ну, вы славный малый, и мы с вами сделаем хорошенькое дельце, не так ли?
И он потрепал капитана по плечу с самым дружеским видом. Щелкнул затвор фотоаппарата, запечатлевая этот исторический момент для местной газеты, которую издавал сам Карл Ломен.
Вскоре быстроходная паровая шхуна "Герман" покинула гавань Нома и взяла курс на запад.
От цели плавания ее отделяли всего лишь тысяча двести километров.
* * *
Канонерская лодка "Красный Октябрь", зарываясь в зеленые волны, миновала воды Японского и Охотского морей, вышла в Тихий океан, прошла вдоль берегов Камчатки и приблизилась к крайней северо-восточной оконечности страны. В бухте Провидения ей предстояло в последний раз запастись углем и пресной водой для плавания в Северном Ледовитом океане.
Канонерка была хорошим и ходким, но чрезвычайно "прожорливым" судном. Топки ее четырех котлов поглощали неимоверное количество угля. Топливом забили каждый уголок корабля, каждый свободный метр палубы. От угольной пыли нигде не было спасения, и суп на столе цветом мало отличался от желудового кофе.
Перегруженность корабля топливом тревожила Давыдова: прочный стальной пояс, защищавший нижнюю часть борта от ударов льдин, осел глубоко под воду. Ледокольный корабль на некоторое время превратился в обыкновенный пароход.
Пока канонерка стояла в бухте Провидения, Давыдов из разговора с местными жителями узнал, что четыре года назад сюда приходило американское охранное судно. Непрошенные гости ходили по берегу с фотоаппаратами, что-то записывали, собирали образцы камней, расспрашивали, не богаты ли окрестности пушным зверем. Корабль исчез так же внезапно, как и появился, и с тех пор жители поселка его не видели.
Узнав все это, Давыдов особенно ясно представил, насколько важным было порученное экспедиции дело.
10 августа до отказа загруженный корабль обогнул скалистый выступ мыса Дежнева. Льдов не было. На судне занялись обычными работами. Трал "прощупывал" неровности дна. С больших глубин доставали рачков и водоросли.
Первые два дня плавания в Ледовитом океане прошли совсем гладко. Среди команды начались разговоры, что, пока все спокойно, не мешало бы потолковать о тех местах, куда идет корабль.
Начальник экспедиции собрал на палубе всех свободных от вахты.
- Давным-давно, - начал он, - наши землепроходцы услышали рассказ о том, что где-то на север от материка Сибири лежит большая и богатая земля. Живет там будто бы внезапно исчезнувшее с побережья океана древнее племя онкилонов. Что тут правда, что - сказка, разобраться было нелегко. Сибирь тогда знали плохо, небылиц о ней ходило много. Но вот лет двести с лишним назад землепроходец Иван Львов обозначил в океане большой остров. Ломоносов назвал его островом Сомнительным и тоже нанес на свою карту. А позже два человека - чукча Дауркин и русский геодезист Андреев - стали уверять, что в океане есть не остров, а целая земля и что начинается она примерно против устья реки Колымы, за Медвежьими островами, а тянется, может быть, до самой Америки. Андреев сам видел в отдалении ее берега, а Дауркин узнал о ней из рассказов чукчей.