Куин Джулия. На пути к свадьбе

   Поэтому она лишь кивнула и вышла из комнаты.
   И вот сейчас она присутствует на ужине, который сама же и инициировала, и жалеет – безумно – о том, что тогда не промолчала. Хейзелби довольно приятный, даже милый. Но вот его отец... Люси молила о том, чтобы ей не пришлось жить у Давенпортов. «Пожалуйста, Господи, пусть у Хейзелби будет свой дом».
   В Уэльсе. Или, возможно, во Франции.
   Выразив свое недовольство всем на свете – погодой за то, что дождливая, палатой общин за то, что она полным-полна плохо воспитанных идиотов, и оперой – «Боже, даже не на английском!» – лорд Давенпорт обратил свой критический взгляд на Люси.
   Люси потребовалась вся сила духа, чтобы не отпрянуть, когда он навис над ней. Пучеглазый, с толстыми, мясистыми губами, он очень напоминал грузную рыбу. Честно говоря, Люси не удивилась бы, если бы он сорвал сорочку и обнажил жабры и чешую.
   А потом... бр-р... ее передернуло от воспоминания. Он подошел поближе, причем настолько, что она кожей лица ощутила его горячее смрадное дыхание.
   Она прямо держала спину, сохраняя идеальную осанку.
   Он велел ей показать зубы.
   Это было унизительно.
   Лорд Давенпорт изучал ее как племенную кобылу. Он дошел до того, что, положив руки ей на бедра, проверил, насколько ее таз подходит для деторождения! Люси ахнула и безумным взглядом посмотрела на дядю, моля о помощи, но тот хранил каменное выражение лица и пялился куда-то в сторону, совсем не на нее.
   А теперь, когда они сели за стол... Боже милостивый! Лорд Давенпорт принялся допрашивать ее. Он задавал вопросы о ее здоровье и затрагивал темы, которые, по мнению Люси, обсуждаются только в женском обществе. Потом, когда она уже думала, что худшее позади...
   – Вы знаете таблицу?
   Люси ошеломленно заморгала.
   – Прошу прощения?
   – Таблицу, – нетерпеливо повторил он. – По шестерке, семерке.
   На мгновение Люси лишилась дара речи.
   – Ну? – не унимался он.
   – Конечно, – запинаясь, проговорила Люси.
   Она опять посмотрела на дядю, но тот упорно хранил на лице выражение решительного равнодушия.
   – Показывайте. – Губы лорда Давенпорта образовали тонкую линию, которая протянулась от одной обвисшей щеки до другой. – По семерке. Этого хватит.
   – Я... э-э...
   Охваченная отчаянием, Люси пыталась поймать взгляд тети Харриет, но та не обращала внимания на то, что творится вокруг, и фактически не произнесла ни слова с начала вечера.
   – Папа, – вмешался Хейзелби, – полагаю, вы...
   – Тут вопрос улучшения породы, – довольно грубо заявил лорд Давенпорт. – Будущее семьи заключено в ее чреве. У нас есть право знать, что мы получаем.
   Она сглотнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы собраться с силами. А когда открыла, то обнаружила, что лорд Давенпорт смотрит прямо на нее. Его губы начали приоткрываться, и Люси поняла, что он сейчас заговорит. Этого она вынести уже не могла и...
   – Семь, четырнадцать, двадцать один, – затараторила она, чтобы только остановить его. – Двадцать восемь, тридцать пять, сорок два...
   Интересно, подумала Люси, что он сделает, если она собьется? Отменит свадьбу?
   – ... сорок девять, пятьдесят шесть...
   Это было бы заманчиво. Ужасно заманчиво.
   – ...шестьдесят три, семьдесят, семьдесят семь...
   Она посмотрела на дядю. Тот ел. И даже не смотрел на нее.
   – ...восемьдесят два, восемьдесят девять...
   – Все, этого достаточно, – объявил лорд Давенпорт, останавливая ее сразу после восьмидесяти двух.
   Надежда, вспыхнувшая в душе Люси, улетучилась. Она взбунтовалась – наверное, впервые за всю жизнь, – но никто этого не заметил. Она опоздала, ждала слишком долго.
   Может, еще что-нибудь учудить, спросила она себя?
   – Здорово, – сказал Хейзелби, ободряюще улыбаясь.
   Люси ухитрилась улыбнуться ему в ответ. Он и в самом деле был неплохой. Если бы не Грегори, она считала бы его удачным вариантом. У Хейзелби были чуть жидковатые волосы, хотя он весь был чуть жидковат, но жаловаться было практически не на что.
   А она и не жалуется. И не будет. Просто она хочет кое-чего другого.
   – Полагаю, вы неплохо учились у мисс Мосс? – спросил лорд Давенпорт. При этом он прищурился, и его вопрос прозвучал отнюдь не дружелюбно.
   – Да, конечно, – ответила Люси, удивившись. Она уже думала, что беседа сменила направление.
   – Великолепное учреждение, – заявил лорд Давенпорт, жуя кусок жареной баранины. – Им известно, что должна знать девушка и что ей знать не следует. Там училась дочь Уинслоу. И Фордхема тоже.
   – Да, – пробормотала Люси, потому что от нее явно ожидали реакции. – Они обе замечательные девушки, – солгала она.
   Сибилла Уинслоу оказалась мерзким маленьким тираном, который находил развлечение в том, чтобы щипать своих одноклассниц за плечо.
   Впервые за весь вечер лорд Давенпорт был, кажется, доволен ею.
   – Значит, вы их хорошо знаете? – уточнил он.
   – Ну, не очень, – уклонилась от прямого ответа Люси. – Леди Джоанна была чуть старше меня, но школа небольшая. Мы знали друг друга хотя бы в лицо.
   – Хорошо, – одобрительно кивнул лорд Давенпорт, при этом его щеки дрогнули.
   Люси поторопилась отвести взгляд.
   – Это те люди, с которыми вам придется познакомиться поближе, – продолжил он. – Это те связи, которые надо культивировать.
   Люси покорно кивнула, мысленно составляя список всех мест, где она предпочла бы сейчас оказаться. В Париже, Венеции, Греции. Хотя там, кажется, война? Не важно. Все равно в Греции было бы лучше.
   – ...ответственность за имя... определенные стандарты поведения...
   Действительно ли на Востоке так жарко? Она всегда восхищалась китайским фарфором.
   – ...не потерпят никаких отступлений от...
   Как назывался тот жуткий квартал? Сен-Жиль? Да, она и там предпочла бы оказаться.
   – ...обязательств. Обязательств!
   Последнее слово сопровождалось ударом кулака о стол. Серебряная посуда звякнула, и Люси подскочила от неожиданности. Даже тетя Харриет оторвала взгляд от тарелки.
   Люси сосредоточилась и, так как взгляды всех присутствующих были направлены на нее, произнесла:
   – Да?
   Лорд Давенпорт почти с угрожающим видом подался вперед.
   – Однажды вы станете леди Давенпорт. У вас будут обязательства. Много обязательств.
   Люси слегка растянула губы – достаточно для того, чтобы это считалось ответом. Господи, да когда же закончится этот вечер?
   Лорд Давенпорт наклонился вперед еще больше, и, хотя стол был широким и уставлен блюдами, Люси инстинктивно отпрянула.
   – Вы не можете относиться к своим обязательствам легкомысленно, – продолжал он, и с каждым словом его голос звучал все громче. – Вы это понимаете?
   Интересно, подумала Люси, что будет, если она схватится за голову и закричит во все горло?
   «Господи, умоляю Тебя, спаси меня от этой пытки!»
   Да, пришла к выводу Люси, это могло бы оттолкнуть его. Возможно, он решил бы, что она слаба рассудком и...
   – Конечно, лорд Давенпорт, – услышала она собственный голос.
   Трусиха. Жалкая трусиха.
   И вдруг, как заводная игрушка, у которой кончился завод, лорд Давенпорт успокоился и сел на свое место.
   – Она будет графиней! – гремел Давенпорт. – Графиней!
   Хейзелби устремил спокойный взгляд на отца.
   – Она станет графиней только после вашей смерти, – проговорил Хейзелби. – И тогда, – продолжал он, машинально положив в рот крохотный кусочек рыбы, – для вас это не будет иметь значения, не так ли?
   Люси расширившимися от удивления глазами уставилась на лорда Давенпорта.
   Кожа графа стала пунцовой. Ее цвет стал жутким – воспаленным, глубоким, с темным отливом, на левом виске вена уже не пульсировала, а подскакивала. Давенпорт сверлил взглядом Хейзелби, и от ярости его глаза превратились в щелочки. В его облике не было угрозы, он не порывался ударить его или причинить другой вред, но было совершенно очевидно – и Люси могла бы поклясться в этом, – что в тот момент граф люто ненавидел сына.
   А Хейзелби на все это лишь спокойно произнес:
   – Сегодня стоит замечательная погода! – И улыбнулся.
   Улыбнулся!
   Люси не сводила с него изумленного взгляда. Дождь льет уже несколько дней! И разве он не понимает, что его отца вот-вот хватит апоплексический удар? Было видно, что лорду Давенпорту ужасно хочется плюнуть в сына, и Люси даже через стол слышала, как он скрипит зубами.
   Неожиданно, когда воздух в комнате уже запульсировал от ярости, тишину нарушил дядя Роберт.
   – Я рад, что мы решили устроить свадьбу в Лондоне, – сказал он. Его голос звучал ровно, спокойно и решительно, как будто он всем давал понять: «Все, закончили и забыли». – Как вам известно, – продолжал он, пока остальные приходили в себя, – две недели назад Феннсуорт устроил свадьбу в Эбби. Конечно, историю предков забывать нельзя – кажется, семь графов устраивали там свои церемонии, – но, признаться честно, почти никто из гостей не смог приехать.
   Люси подозревала, что это было связано не только с местоположением, но и со спешкой, отличавшей свадьбу Ричарда, однако сейчас было не время спорить о причинах отсутствия гостей. Ей же церемония очень понравилась именно своей камерностью. Ричард и Гермиона были невероятно счастливы, и над всеми присутствующими витал дух любви и дружбы. Свадьба действительно получилась радостной.
   Радостное ощущение сохранялось только до следующего дня, когда молодые на медовый месяц уехали в Брайтон. Люси еще долго стояла на аллее и махала им вслед. Она впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и одинокой.
   Скоро они вернутся домой, напомнила она себе. Еще до ее свадьбы. Гермиона будет ее единственной подружкой, а Ричард поведет ее к алтарю.
   А пока ей приходится довольствоваться обществом тети Харриет. И лорда Давенпорта. И Хейзелби, который либо отличается блестящим умом, либо просто не в себе.
   Она оглядела сидевших за столом троих мужчин, которые в настоящий момент устраивали ее жизнь. Ей придется смириться. Потому что ничего другого не остается. Нет смысла оставаться несчастной, нужно смотреть на вещи оптимистически, хотя это и трудно. Просто следует всегда помнить, что могло бы быть и хуже.
   Люси даже принялась мысленно составлять список тех самых вариантов, когда могло бы быть хуже.
   Однако перед ее внутренним взором все время появлялось лицо Грегори Бриджертона – и варианты, когда могло бы быть лучше.

Глава 14,

в которой наши герой и героиня встречаются вновь, что вызывает бурный восторг у лондонских птиц

   Когда Грегори увидел ее – в Гайд-парке, в первый день после своего возвращения в Лондон, – его первой мыслью было: «Ну естественно!»
   Ему казалось совершенно естественным, что он неожиданно встретил Люси Абернети буквально в первый час после своего приезда в Лондон. Она занимала его мысли почти постоянно с того момента, когда их дороги разошлись в Кенте. И хотя он считал, что она живет в Феннсуорте, его, как это ни странно, совсем не удивило, что первым знакомым человеком, которого он встретил, вернувшись из деревни, где провел целый месяц, оказалась она.
   Он приехал в город прошлым вечером. Устав после долгого путешествия по раскисшим дорогам, он сразу отправился спать. А когда проснулся – кстати, раньше обычного, – мир еще не успел просохнуть после продолжительных дождей, зато солнышко светило ярко.
   Грегори быстро оделся и вышел из дома. Ему всегда нравилось, как пахнет воздух после сильной грозы. Чистотой, даже в Лондоне. Нет, особенно в Лондоне. Это были короткие периоды, когда город пах вот так – сочно и свежо, как листья.
   Грегори имел небольшую квартирку в особнячке в Мэрилебоне. Обстановка в квартире была простой, и ему там очень нравилось. Он чувствовал себя там дома.
   Его брат и мать не раз приглашали его жить с ними. Друзья считали его сумасшедшим из-за того, что он отказывался, – обе резиденции были роскошными и, что самое главное, оборудованы лучше. Однако Грегори прочно держался за свою независимость. И не потому, что не хотел, чтобы ему постоянно указывали, что делать, – просто он не выносил контроля. Даже если мать делала вид, будто не вмешивается в его жизнь, он знал, что она всегда пристально наблюдает за ним, следит, как он строит свою светскую жизнь.
   Есть одна барышня, и есть другая барышни, и он должен потанцевать с обеими – дважды – на следующем суаре, и, кроме того, он ни в коем случае не должен позабыть еще об одной барышне. Той, которая стоит у стены, – ну, как же он ее не видит, вон она стоит в одиночестве. Он должен помнить, что ее тетка – очень близкая ее подруга.
   У матери Грегори было очень много близких подруг.
   Виолетта Бриджертон благополучно выдала замуж и женила семерых из восьми своих детей, и теперь весь пыл ее матримониальной лихорадки вынужден был терпеть один Грегори. Он, естественно, обожал мать и был благодарен за то, что она так сильно беспокоится о его благополучии и счастье, но иногда она вызывала у него желание рвать на себе волосы.
   С Энтони дело обстояло еще хуже. Ему даже не было надобности что-то говорить. Одного его присутствия было достаточно, чтобы у Грегори возникло ощущение, будто он по каким-то причинам недостоин родового имени. Трудно пробивать себе дорогу в жизни под постоянным надзором могущественного лорда Бриджертона. Насколько понимал Грегори, его старший брат ни разу в жизни не совершал ошибок.
   Что делало его собственные ошибки грубейшими.
   К счастью, все эти проблемы оказались легко разрешимыми. Грегори просто взял и съехал. Правда, на то, чтобы содержать квартиру, пусть и небольшую, пришлось взять какую-то сумму из его содержания, однако траты того стоили.
   Даже такая малость – уйти из дома, чтобы никто не расспрашивал, зачем пошел, или куда, или, в случае с матерью, к кому, – доставляла удовольствие. И поддерживала. Странно, что самая обычная прогулка могла наполнить человека ощущением независимости. Но ведь наполняла же.
   И вот тогда он встретил ее. Люси Абернети. В Гайд-парке, хотя по всем прикидкам она должна была находиться в Кенте.
   Она сидела на скамье и крошила хлеб птицам. Это напомнило Грегори тот день, когда он случайно наткнулся на нее в парке Обри-Холла. Она и тогда сидела на скамье и выглядела подавленной. Сейчас, оглядываясь в прошлое, Грегори вдруг сообразил, что, вероятно, незадолго до той встречи в парке брат сообщил ей, что вопрос с помолвкой решен.
   Интересно, подумал он, почему она тогда ему не сказала?
   Жаль, надо было бы рассказать.
   Если бы он знал, что ее просватали, он никогда не поцеловал бы ее. Ведь это шло вразрез с правилами поведения, которых он придерживался. Джентльмен не должен разевать рот на чужую невесту. Если бы он знал правду, в ту ночь он ушел бы от нее и...
   Грегори застыл. Он не знал, что сделал бы. Как же так? Ведь он бессчетное количество раз проигрывал эту сцену в голове и только сейчас понял, что ни в одном случае не представлял, что отталкивает ее от себя!
   А после этого... он не очень хорошо помнил, как это случилось, но вот что именно случилось, помнил хорошо. До последней детали. Он помнил, как она смотрела на него, помнил прикосновение ее рук. Она вцепилась в него, и на мгновение ему показалось, что она нуждается в нем. Он мог бы стать для нее опорой, поддержкой.
   Он ни для кого никогда не был опорой.
   Но дело было не в этом. Он поцеловал ее не за это. Он поцеловал ее, потому что...
   Потому что...
   Господи, он не знает почему... Момент был такой – странный, загадочный. Вокруг стояла тишина – волшебная, чарующая тишина, которая, казалось, проникала внутрь и замедляла дыхание.
   В доме бурлила жизнь, он буквально кишел гостями, но там, в коридоре, они были одни. И Люси смотрела на него, что-то искала в его лице, а потом... каким-то образом... она оказалась так близко. Он не помнил, чтобы двигался или опускал голову, однако каким-то образом ее лицо оказалось в дюйме от его лица. И в следующее мгновение он понял...
   Что целует ее.
   А потом он будто вынырнул из земного мира. Он утратил понятие о словах, о благоразумии, он утратил даже мысли. Его сознание превратилось в нечто первобытное. И его новый мир был наполнен яркими красками, жаром и эмоциями. Возникло ощущение, будто его тело поглотило сознание.
   И теперь он спрашивал себя – когда позволял себе задавать этот вопрос, – мог ли он все это остановить? Если бы она не сказала «нет», если бы она не уперлась ладонями ему в грудь и не попросила остановиться...
   Остановился бы он по собственной воле?
   Смог бы он остановиться?
   Грегори расправил плечи. Выпятил вперед подбородок. Естественно, смог бы. Ведь она всего лишь Люси. Она замечательная во многих смыслах, однако она не из тех женщин, от которых мужчины теряют голову. Просто тогда у него было временное помрачение рассудка. Кратковременное сумасшествие, вызванное странными и неприятными событиями того вечера.
   Даже сейчас, сидя на скамейке в Гайд-парке, с небольшой стайкой голубей у ног, она оставалась той же самой старушкой Люси. Она пока еще не заметила его, поэтому он мог наблюдать за ней, сколько ему захочется.
   Губы Люси шевелились.
   Грегори улыбнулся. Она беседует с птицами. Что-то им рассказывает. Вероятнее всего, она дает им указания, возможно, назначает дату будущего кормления.
   Или велит им есть с закрытыми клювами.
   Он рассмеялся. Не удержался и рассмеялся.
   Люси обернулась. Обернулась и увидела его. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись, и его, как обухом по голове, ошеломила мысль, что ему приятно видеть ее.
   Надо признать, что подобная реакция с его стороны была довольно странной, если вспомнить, как они расстались.
   – Леди Люсинда, – поздоровался Грегори, подходя к ней, – какой сюрприз. Я и не знал, что вы в Лондоне.
   Секунду казалось, что она не может решить, как ей быть дальше. Потом она улыбнулась – чуть более неуверенно, чем прежде, что сильно удивило Грегори, – и протянула ломтик хлеба.
   – Это голубям? – осведомился он. – Или мне?
   Ее улыбка стала более похожей на те, к которым он привык.
   – Как предпочитаете. Хотя должна предупредить вас – хлеб слегка заветрился.
   Грегори лукаво прищурился.
   – Вы уже попробовали?
   И вдруг оказалось, что ничего не было. Ни поцелуя, ни тягостного разговора утром... все куда-то исчезло. Они снова стали добрыми друзьями, и в мире воцарился порядок.
   Леди Люсинда поджимала губы, как будто считала, что ей следует сердиться на него, а он смеялся, потому что ему было весело поддразнивать ее.
   – Это мой второй завтрак, – невыразительным тоном заявила она.
   Грегори сел на другой конец скамьи и стал крошить хлеб. Набрав целую горсть, он рассыпал ее по земле и, откинувшись на спинку, стал наблюдать, как птицы, пуская в ход клювы и крылья, дерутся за лакомство.
   Что же до Люси, то он заметил, что она бросает крошки методично, одну задругой, ровно через каждые три секунды.
   Он проверил. Разве он мог не проверить?
   – Ну вот, стая меня бросила, – нахмурившись, сказала она.
   Грегори с улыбкой проследил за последним голубем, спешившим на угощение Бриджертона, и разбросал еще одну горсть крошек.
   – Я всегда устраиваю лучшие приемы.
   Люси покосилась на него.
   – Вы невыносимы.
   Грегори ответил ей хитрым взглядом.
   – Это одно из моих превосходных качеств.
   – По чьему мнению?
   – Ну, моя мама, кажется, сильно меня любит, – изображая скромность, заявил он.
   Люси рассмеялась.
   И Грегори ощутил себя победителем.
   – А моя сестра... не очень.
   Одна из бровей Люси изогнулась.
   – Та, которую вам нравится мучить?
   – Я мучаю ее не потому, что мне нравится, – наставительным тоном проговорил Грегори. – Я делаю гак, потому что это необходимо.
   – Кому?
   – Всей Британии, – заявил он. – Поверьте мне.
   Люси посмотрела на него с сомнением.
   – Вряд ли все так уж плохо.
   – Вероятно, нет, – сказал он. – Мама, кажется, и ее тоже любит, что меня чрезвычайно озадачивает.
   Люси опять рассмеялась, и ее смех звучал... хорошо. Слово нейтральное, но как-то уж больно точно оно ее описывает. Ее смех идет изнутри – теплый, свободный, искренний.
   Она повернулась к нему, и ее взгляд стал серьезным.
   – Вам нравится поддразнивать, но я готова спорить на все, что у меня есть, что вы отдали бы за нее жизнь.
   Грегори сделал вид, будто раздумывает над ее словами.
   – А сколько у вас есть?
   – Стыдитесь, мистер Бриджертон. Вы увиливаете от ответа.
   – Конечно, отдал бы, – тихо проговорил он. – Она моя сестренка. Моя – и чтобы мучить, и чтобы защищать.
   – Разве она не замужем?
   Он пожал плечами и оглядел парк.
   – Да, думаю, теперь о ней может позаботиться Сен-Клер – дьявол бы его побрал. – Он повернулся к ней и улыбнулся, но улыбка вышла кривой. – Простите.
   Как оказалось, Люси пребывала не в том настроении, чтобы обижаться. Более того, она удивила Грегори тем, что с чувством произнесла:
   – Нет надобности извиняться. Бывают ситуации, когда только упоминание лукавого может точно передать всю глубину отчаяния.
   – Очевидно, вы сделали этот вывод недавно, причем на собственном опыте?
   – Вчера вечером, – подтвердила его догадку Люси.
   – Вот как? – Грегори, страшно заинтересовавшись, наклонился вперед. – И что же произошло?
   Но Люси лишь покачала головой:
   – Ничего особенного.
   – Как же ничего, если вы извиняете богохульство?
   Она вздохнула:
   – Я уже говорила вам, что вы невыносимы, не так ли?
   – У вас, леди Люсинда, острый язычок.
   Она выгнула брови, что придало ее лицу хитрющее выражение.
   – Это одна из моих тщательно скрываемых тайн.
   Грегори засмеялся.
   – Я, знаете ли, не просто обычная сплетница.
   Грегори уже хохотал. Хохот зарождался где-то в желудке и сотрясал все тело.
   Люси наблюдала за ним со снисходительной улыбкой, и это здорово умиротворяло его. Она выглядела теплой... даже мирной.
   И он чувствовал себя счастливым с ней. Здесь, на скамье. Ему было легко и просто в ее обществе.
   Отсмеявшись, он повернулся к ней и с улыбкой спросил:
   – Вы часто приходите сюда?
   Люси ответила не сразу. Она наклонила голову, будто задумавшись над его вопросом.
   Что показалось Грегори странным – ведь вопрос был простым.
   – Мне нравится кормить птиц, – наконец проговорила она. – Это успокаивает.
   Грегори разбросал еще горсть крошек и усмехнулся:
   – Вы так думаете?
   Люси прищурилась и четким и собранным, как у военного, движением руки бросила на землю крошку хлеба. Потом следующую, причем точно так же. Затем она повернулась к Грегори. На ее губах улыбки не было.
   – Да, если только вы не подстрекаете их к бунту.
   – Я?! – с невинным видом воскликнул Грегори. – Да это вы вынуждаете их биться до смерти – и всего лишь ради крошки черствого хлеба!
   Люси покачала головой. Он действительно невыносим. И она так благодарна ему за это. Когда она его заметила – он стоял и наблюдал, как она кормит голубей, – у нее похолодело в желудке, и она ощутила страшную слабость. В тот момент она не знала, что говорить и как себя вести.
   Но потом он подошел к ней, и он выглядел таким... привычным. Она тут же почувствовала себя свободно, что при существующих обстоятельствах было довольно удивительно.
   Потом он улыбнулся – своей неторопливой, такой знакомой улыбкой, – пошутил насчет голубей, и она, сама того не замечая, стала улыбаться ему в ответ. И почувствовала себя свободно и естественно.
   Совершенно очевидно, у нее в жизни осталось очень мало радостей.
   – Вы все это время жили в Лондоне? – спросила Люси. Грегори не ожидал подобного вопроса.
   – Нет. Я только вчера вернулся.
   – Понятно.
   Люси молчала, обдумывая полученные сведения. Странно, она даже не предполагала, что его может не быть в городе. Ну что ж, это все объясняет... Только она не знала, что это объясняет. Что она его ни разу не видела? Так она вряд ли могла бы видеть его, если сама не бывала нигде, кроме парка и портнихи, и все время проводила дома.
   – Значит, все это время вы жили в Обри-Холле?
   – Нет, я уехал вскоре после вас и навестил своего брата. Он вместе с женой и детьми живет в Уилтшире, вдали от цивилизации, что его очень радует.
   – Уилтшир не так уж далеко.
   Грегори пожал плечами.
   – Бывают периоды, когда они не получают даже «Таймс». Они утверждают, что им это неинтересно.
   – Как странно. – Среди знакомых Люси не было ни одного, кто не получал бы газету, причем в самых отдаленных графствах.
   Грегори кивнул.
   – На ceй раз это подействовало на меня благотворно. Я не знал, кто чем занимается, и меня это ни капельки не волновало.
   – А вы обычно прислушиваетесь к сплетням?
   Он покосился на нее.
   – Мужчины не сплетничают. Они беседуют.
   – Понятно, – сказала Люси. – Это многое объясняет.
   Он рассмеялся.
   – А вы давно в городе? Я думал, вы живете в деревне.
   – Две недели, – ответила она. – Мы приехали сюда сразу после свадьбы.
   – Мы? Значит, и ваш брат с мисс Уотсон здесь?
   Люси разозлилась на себя за то, что услышала в его голосе энтузиазм, но потом напомнила себе, что иначе и быть не может.
   – Теперь она леди Феннсуорт. Они путешествуют, у них медовый месяц. Я здесь с дядей.
   – Вы приехали на весь сезон?
   – На мою свадьбу.
   Здесь плавное течение беседы прервалось.
   Люси порылась в корзинке и достала ломоть хлеба.
   – Свадьба состоится через неделю.
   Грегори смотрел на нее в полном ошеломлении.
   – Так скоро?
   – Дядя Роберт говорит, что нет смысла тянуть.