Страница:
Теперь, когда Пенелопа Фезерингтон хвасталась об уподоблении перезрелому цитрусовому плоду в ее атласном платье цвета свежего мандарина, Кейт могла махнуть рукой и драматически вздохнуть: “Ну, а я — подпаленный нарцисс”.
— Однажды, — объявила Мэри, поправляя спадавшие очки на носу указательным пальцем, — кто-нибудь все же узнает её подлинное имя, и тогда у неё будут крупные неприятности.
Эдвина посмотрела на мать с интересом.
— Ты действительно думаешь, что когда-нибудь откроется кто она такая? Она сумела сохранить своё имя в тайне уже больше года.
— Все тайное когда-нибудь становиться явным, — ответила Мэри.
Она проткнула свою вышивку иглой, сделав длинный стежок желтой ниткой.
— Запомните мои слова. Это все равно случиться рано или поздно, и когда это случиться, скандал, подобно которому вы никогда еще не слышали, прогремит на весь город.
— Было бы просто чудесно, если бы я знал, кто она такая, произнесла Кейт, переворачивая листок газеты, — Я бы сделала её своей лучшей подругой. Она ужасно интересна. И независимо оттого, что вы там не говорили бы, она почти всегда права.
Именно в этот момент, Ньютон, несколько толстенький корги Кейт, влетел в комнату, как маленький вихрь.
(корги — порода декоративных собак — прим. переводчика)
— Неужели эта собака предполагает остаться в этой комнате? — спросила Мэри, и тут же взвизгнула: — Кэйт! Поскольку песик подбежал к ней и оперся передними лапками о колени, ожидая поцелуя.
— Ньютон, сейчас же ко мне, — приказала Кэйт.
Песик бросил на Мэри долгий пристальный взгляд, затем заковылял к Кэйт, запрыгнул на софу и лег своими передними лапками ей на колени.
— Он закрывает тебя, как небольшое меховое одеяло, — улыбнулась Эдвина.
Кэйт пожала плечами и погладила толстый, карамельного цвета мех. — Я не задумывалась об этом.
Эдвина вздохнула, наклонилась и погладила Ньютона.
— Ну что там еще она пишет, — спросила она, наклонившись к Кэйт с интересом, — Мне никогда не удается заполучить вторую страницу.
Кэйт улыбнулась сарказму своей сестры.
— Не так много. Немножко про герцога и герцогиню Гастингских, которые очевидно приехали в город ранее на этой неделе; список блюд на балу у леди Данбери, которые она называет удивительными деликатесами; и описание довольно неудачного платья миссис Фезерингтон, которое было на ней в прошлый понедельник.
Эдвина нахмурилась.
— Что-то много она пишет про семейство Фезерингтон.
— И неудивительно, — сказала Мэри, убирая вышивку и собираясь встать.
— Эта женщина совсем не умеет подобрать цвета платьев для своих девочек, такое ощущение, что она просто наугад тыкает пальцем в радугу.
— Мама, — воскликнула Эдвина.
Кэйт прикрыла рот рукой, пытаясь не рассмеяться. Мэри редко делала такие самоуверенные заявления, но если делала, то они были изумительны.
— Хорошо, хорошо, — но это же, правда. Она одевает свою младшую дочь в платье цвета мандарина. Любой, у кого есть глаза, поймет, что бедной девочке идет голубой или зеленый цвет мяты.
— Недавно ты нарядила меня в желтое платье, — напомнила ей Кэйт.
— И я очень сожалею, что так поступила. Это научит меня слушать модисток. Я не должна полагаться лишь на одно свое мнение. Мы просто переделаем то платье на Эдвину.
Так как, Эдвина была на целую голову ниже Кэйт и с более хрупкой фигурой, это не составляло большой сложности.
— Когда ты будешь переделывать платье, — Кэйт повернулась к сестре, — советую тебе убрать все рюши на рукавах. Это ужасно отвлекает и раздражает. Я чуть было не сорвала их прямо в зале на бале у Эшбурнов.
Мэри закатила глаза: — Я была приятно удивлена и благодарна тебе, что ты сумела сдержаться.
— Я была бы удивлена, но не благодарна, — сказала Эдвина с вредной усмешкой. — Только подумай, какой забавой это бы стало для леди Уилсдаун.
— Ах, да, — Кэйт усмехнулась в ответ, — Я так и вижу, как она напишет: “подпаленный нарцисс сбрасывает свои лепестки”.
— Я пошла наверх, — возвестила Мэри, качая головой, в ответ на проделки своих дочерей. — Не забудьте, мы сегодня приглашены на вечер. Вы, девочки, лучше пойдите отдохните, перед тем, как мы поедим. Скорее всего, это все закончится поздно ночью.
Кэйт и Эдвина кивнули и пробормотали обещание пойти отдохнуть. Как только Мэри собрала вышивку и вышла из комнаты, Эдвина повернулась к Кэйт и спросила:
— Ты что решила сегодня одеть?
— Зеленое газовое платье. Вообще-то я должна надеть белое, но боюсь, оно не идет мне.
— Если ты не собираешься надевать белое платье, то я тем более его не надену, — сказала Эдвина, — Я лучше надену свое голубое муслиновое платье.
Кэйт согласно кивнула, и снова уткнулась носом в газету, одновременно стараясь удержать Ньютона на коленях. Песик перевернулся на спинку и подставлял животик, чтобы его почесали.
— Только на прошлой неделе, мистер Бербрук сказал, что ты ангел в голубом. И что этот цвет очень подходит к твоим глазам.
— Мистер Бербрук сказал? Тебе? — Эдвина заморгала от удивления.
Кэйт глянула на нее. — Ну конечно мне, все твои поклонники стараются передать комплименты через меня.
— Через тебя? Почему через тебя?
Кэйт снисходительно улыбнулась.
— Эдвина, ты же сама, совсем недавно объявила перед полной аудиторией, что не выйдешь замуж без одобрения своей сестры. Сделала свое заявление на музыкальном вечере Смитти-Смит.
Щечки Эдвины покрылись розовым румянцем.
— Но это же было не перед всеми, — промямлила она.
— Может быть и так, да только такие новости разносятся быстрей, чем пожар по крышам домов. Меня даже не было в комнате в тот момент, и все же, не прошло и двух минут, как я услышала про твое заявление.
Эдвина скрестила руки и выдавила звук “хмпхх”, сильно напоминающий тот, который совсем недавно издала её старшая сестра.
— Ладно, пусть так. Но меня совсем не волнует, что все слышали мое заявление. Я знаю, от меня ожидают блестящей и грандиозной партии. Но я не хочу выйти замуж за кого-нибудь, кто будет плохо относится ко мне. Любому джентльмену, который произведет на тебя впечатление, я позволю ухаживать за мной.
— Неужели на меня так трудно произвести впечатление?
Две сестры посмотрели друг на друга, потом выдохнули в унисон: Да!
И обе засмеялись. Но хотя Кэйт и смеялась вместе с сестрой, чувство вины расцвело внутри нее. Все Шеффилды знали, что, скорее всего именно Эдвина удачно выйдет замуж. Это должна быть Эдвина, которая сможет гарантировать, что её семья не будет жить в благородной бедности.
Эдвина была олицетворением самой красоты, в то время как Кэйт…
Кэйт была Кэйт. Кэйт и не возражала. Красота Эдвины была просто фактом. Некоторые вещи Кэйт поняла уже давно. Когда Кэйт училась вальсировать, как она не старалась, она почему-то все время пыталась взять на себя инициативу в танце. Помимо этого, она всегда боялась быть в центре внимания. Не имеет значение, как часто она говорила себе, не быть глупой; не имеет значения, как она одевается и причесывается или пощипывает свои щеки; ей никогда не стать такой же хорошенькой, как Эдвина.
Хотя, Кэйт не была уверенна, что ей все равно, когда все внимание достается Эдвине. Ей хотелось бы посмаковать это чувство ответственности, хорошо выйти замуж, чтобы содержать сестру и мать.
— Эдвина, — мягко произнесла Кэйт, её глаза стали серьезными, — ты не обязана выходить замуж за того, кто тебе не нравиться. Надеюсь, ты понимаешь это.
Эдвина кивнула, у нее был такой вид, что казалось, она вот-вот расплачется.
— Если ты решишь, что в Лондоне нет человека, подходящего тебе, так тому и быть. Мы просто вернемся в Сомерсет, и будем наслаждаться нашей собственной компанией. Нет ничего, что мне нравиться больше этого.
— Мне тоже, — тихо прошептала Эдвина.
— Если же ты найдешь человека, который понравиться тебе, мы с Мэри будем только рады. Ты не должна волноваться, что покидаешь нас. Нам будут хорошо и вдвоем.
— Ты тоже должна найти человека, за которого захочешь выйти замуж, — сказала Эдвина.
Кэйт почувствовала, что начинает улыбаться. “Я должна” — решила она, зная, что это неправда. Она не хотела оставаться старой девой все свою жизнь. Но она сомневалась, что сможет найти мужа здесь в Лондоне.
— Возможно, один из твоих, томящихся от любви, поклонников поймет какая ты недосягаемая, и обратит своё внимание на меня, — подразнила Кэйт сестру.
Эдвина швырнула в нее подушкой. — Не будь глупой.
— Но я не глупая, — запротестовала Кэйт. И она не была глупой. Откровенно говоря, это казалось ей наиболее вероятной возможностью найти мужа в городе.
— Каким бы ты хотела видеть своего мужа? — спросила Эдвина, мечтательно прикрывая глаза.
— Не знаю, — потрясла головой Кэйт.
— Я бы хотела выйти замуж за ученого.
— Ученого!?
— Ученого, — твердо сказала Эдвина.
Кэйт сглотнула. — Я не уверена, что ты много найдешь таких людей в городе.
— Я знаю, — вздохнула Эдвина. — Правда в том — и ты знаешь, что это не игра на публику — я действительно обожаю читать, я могла бы весь день провести в библиотеке, чем гулять по Гайд-парку. Я думаю, я могла бы быть счастлива с человеком, который поглощен наукой.
— Н-да… Хмм… — ум Кэйт отчаянно пытался найти выход из положения. Эдвина не должна возвращаться в Сомерсет, чтобы выйти замуж там.
— Ты знаешь, Эдвина, — это довольно трудно найти настоящего ученого вдалеке от университетских городов. Ты могла бы быть счастливой с человеком, которому просто нравиться читать, как тебе.
— Было бы неплохо, — радостно сказала Эдвина, — Я бы удовлетворилась и начинающим ученым.
Кэйт перевела дух от облегчения. Безусловно, они смогут найти в Лондоне человека, которому нравиться читать.
— И знаешь что, — добавила Эдвина, — Ты не можешь судить о книге по обложке. Все люди в той или иной степени начинающие ученые. Может даже этот виконт Бриджертон, про которого пишет леди Уилсдаун, ученый глубоко внутри.
— Прикуси язычок, Эдвина. Ты не должна иметь ничего общего с виконтом Бриджертоном. Любой человек тебе скажет, что он один из самых худших распутников и повес. Фактически, он самый худший распутник и повеса. Во всем Лондоне! Во всей стране!
— Я знаю. Я использовала его как пример. К тому же, он не собирается выбирать себе невесту в этом сезоне. Леди Уилсдаун сказала так, и ты сама часто говоришь, что она почти всегда права.
Кэйт погладила сестру по руке.
— Не волнуйся, мы найдем тебе подходящего мужа. Но это будет не виконт Бриджертон!
— Я думаю мне пора жениться.
Бенедикт Бриджертон, имевший привычку раскачиваться на двух ножках стула, в этот момент чуть не грохнулся вверх ногами со стула.
Колин Бриджертон поперхнулся.
К счастью для Колина Бенедикт вовремя сумел восстановить равновесие и постучал брата по спине, затем швырнул зеленую оливку через стол.
Она пролетела совсем рядом с ухом Энтони.
Энтони оставил эту выходку без внимания. Он знал, что его неожиданное заявление будет небольшим сюрпризом. Ну, хорошо, более чем небольшим. Чрезвычайно, крайне, безмерно — вот те слова, который приходили на ум. Энтони знал, что он не выглядел человеком, желающим остепениться. Наоборот, он провел последнее десятилетие, как худший из распутников, получая удовольствие везде, где только можно. Поскольку он понимал, что жизнь коротка и, конечно, создана для удовольствий. Но конечно у него был свой кодекс чести. Он некогда не развлекался с молодыми беззащитными девушками.
С четырьмя младшими сестрами, Энтони имел довольно большое представление о хорошей репутации молодой леди. Не так давно, он был очень близок к дуэли за честь одной из своих сестер. И что касается остальных трех… Он просыпался ночью в холодном поту, при одной только мысли о встрече их с человеком такой же репутации, как у него. Нет, конечно, он не собирался соблазнять младшую сестру любого другого джентльмена. Но что касается женщин другого рода, вдов и актрис, которые знали что, хотят, он наслаждался их обществом, и наслаждался неплохо. С тех пор, как он окончил Оксфорд и отправился на запад, в Лондон, он ни разу не был без любовницы. Иногда даже двух.
Он бывал почти на каждых скачках; он боксировал у Джексона и выиграл в карты гораздо больше, чем мог рассчитывать (конечно, бывало он, и проигрывал, но он не принимал те игры в расчет). Он потратил десять из своих двадцати лет в погоне за удовольствиями, умеряя свои аппетиты только своим подавляющим чувством ответственности перед семьей.
Смерть Эдмунда Бриджертона была внезапна и неожиданна. Он так и не смог сказать своему старшему сыну прощальных слов, перед тем как скончался. Но если бы он их сказал, Энтони был уверен, что отец попросил бы его заботится о матери и родных братьях и сестрах, с тем усердием и привязанностью, которую всегда демонстрировал Эдмунд. Потому между своими карточными партиями и скачками, Энтони посылал братьев учиться в Итон и Оксфорд, нанимал сестрам учителя музыки, который учил их играть на фортепьяно (причем это был нелегкий труд: трем из четырех его сестер медведь на ухо наступил) и следил за семейными финансами. С семью младшими братьями и сестрами он считал, что просто обязан обеспечить их достаточными деньгами, чтобы они ни в чем не нуждались в будущем. И вот когда ему почти стукнуло тридцать, он осознал что ему все больше и больше времени нравиться проводить в кругу семьи и все меньше, гоняясь за сомнительными удовольствиями. Он открыл для себя, что ему очень нравиться так жить, проводя время вместе с семьей. Он пока еще содержал любовниц, но уже не более одной одновременно. Он почувствовал, что его уже больше не тянет на скачки и к игральным картам. Правда его старая репутация, все еще оставалась с ним. Он и не возражал против этого. Были свои выгоды в том, что его считали самым скверным повесой и распутником во всей Англии. Его боялись все.
И это было неплохо.
Но сейчас пришло время жениться. Он должен остепениться, иметь наследника. У него есть титул, в конце концов, который он обязан передать сыну. Он чувствовал сильный приступ боли, при мысли, что, скорее всего, так не увидит своего сына взрослым. Но что он мог поделать? Он был первенцем первенца первенца Бриджертона и так восемь раз. У него была обязанность перед династией жениться и иметь наследника. Кроме того, ему было спокойно: после него останутся трое умных и заботливых братьев. Они проследят, чтобы его сын рос в любви и с честью, с той, что есть у каждого
Бриджертона. Его сестры будут нянчиться с ребенком, а его мама будет портить его…
Энтони улыбнулся, он всегда улыбался, думая о своей большой и дружной семье. Его сын не будет нуждаться в отце, чтобы быть любимым.
И дети, которым он даст жизнь, скорее всего не будут его помнить, после того, как он уйдет. Они еще будут маленькими и несмышлеными.
Внезапная смерть отца, больше всего, из семейства Бриджертонов подействовала на Энтони: он был самым старшим.
Энтони сделал медленный глоток, смакуя свой скотч. Он выпрямился и расправил плечи, стараясь прогнать все эти неприятные мысли из своей головы. Он должен полностью сконцентрироваться на одном деле, а именно, на поисках жены. Будучи умным и собранным человеком, он мысленно составил список требований к ней.
Во-первых, она должна быть достаточно привлекательной, не обязательно безумно красивой (хотя это было бы неплохо). Раз он должен вместе с ней спать, то её привлекательность сделает эту обязанность более приятной.
Во-вторых, она не должна быть глупой. Это, думал Энтони, будет самым сложным требованием из всех, что он мысленно набросал. Он, отнюдь, не был впечатлен мысленным возможностям Лондонских дебютанток. Последний раз, когда он совершил глупость, поучаствовав в беседе с одной молодой леди, она не могла говорить не о чем, кроме еды (при этом она держала в руках блюдце с земляникой) и погоды (но она не смогла даже о погоде поговорить; когда Энтони спросил её, считает ли она, что погода скоро станет ненастной, она ответила: — Я не знаю. Я никогда не была в Ненастье.)
(Игра слов: to turn inclement — перейти в ненастье; to turn in Clement — повернуть в Клемент, графство в Англии — прим. переводчика)
Он мог бы вынести, если у него будет не самая красивая жена в Лондоне, но он не за что не мог вынести мысли о том, что у него будут глупые дети.
В-третьих, и это самое главное, она не должна быть той, в которую он мог бы влюбиться. Ни при каких обстоятельствах, этим пунктом нельзя пренебречь.
Он не был законченным циником; он знал, что настоящая любовь существует. Каждый, кто видел его родителей вместе, когда отец был жив, мог подтвердить это. Но для него такая любовь была бы некоторым осложнением, которого он хотел бы избежать. Он не желал, чтобы в его жизни появилось это редкое чудо. И так как Энтони привык получать, все, что он хотел, у него не было сомнений в том, что он найдет привлекательную интеллектуальную женщину, с которой он мог не опасаться пасть жертвой любви. Какое ему дело до любви? Он бы, скорее всего, и не нашел бы любовь всей своей жизни, даже если бы искал её. Ведь большинство людей, так и не нашли.
— Бог мой, Энтони, что ты так хмуришься? Это была просто маслина. Я прекрасно видел, что она даже не задела тебя.
Голос Бенедикта прервал его мечтания. Энтони несколько раз моргнул, прежде чем ответить:
— Ничего, все в порядке.
Он, конечно, не делился мыслями о собственной смерти с братьями. Это была не та вещь, о которой можно говорить. Черт, если бы кто-нибудь подошел бы к нему и сказал об этом, он бы просто посмеялся бы над чудаком.
Но никто не понимал, всей глубины его чувств к отцу. И никто не смог бы понять, что он чувствовал, Энтони просто знал, что он не сможет прожить дольше своего отца. Эдмунд Бриджертон был всем для него. Он всегда стремился быть таким же великим человеком, как его отец, зная, что это маловероятно, но все равно пытался. Фактически, достигнуть всего того, чего достиг Эдмунд, было невозможно. Отец Энтони, был самым великим человеком, которого он знал, возможно, самым великим который, когда-либо жил. Думать о том, что он сможет достигнуть больше, чем отец, казалось ему крайним тщеславием.
Что-то случилось с ним, той ночью, когда отец умер, он остался в спальне родителей с мертвым телом отца. Он сидел там, несколько часов, смотря на отца и отчаянно стараясь вспомнить каждый миг, когда они были вместе. Было так легко забыть, как отец держал Энтони за плечо, когда тот нуждался в поддержке. Или как он по памяти смог продекламировать целиком песнь Балтазара “Не вздохнуть” из “Большой суматохе не из-за чего”, не потому, что это что-то значило для него, а лишь потому, что отцу она нравилась. И когда, в конце концов, он вышел из комнаты, он увидел первые полосы рассвета розовеющего неба и понял, что дни его сосчитаны, и закончатся тогда же, когда скончался Эдмунд.
— Скажи, о чем задумался? — голос Бенедикта, вновь ворвался в его мысли. — Я не предлагаю тебе пенни, так как боюсь, что твои мысли не будут столько много стоить, но все же, о чем думаешь?
Энтони неожиданно выпрямился на стуле, решив все свои силы сосредоточить на важном деле и прогнать ненужные мысли. В конце концов, ему необходимо было выбрать невесту, и это, без сомнения было важным делом.
— Кого сейчас считают бриллиантом этого сезона? — спросил он.
Братья некоторое время размышляли, и затем один из них, Колин, ответил:
— Эдвину Шеффилд. Ты непременно должен был видеть её. Очень миниатюрная блондинка с голубыми глазами. Ты её сможешь определить по отаре толпящихся овец вокруг неё, то есть томящихся от любви поклонников.
Энтони проигнорировал попытку Колина пошутить.
— Надеюсь, у нее есть мозги?
Колин от неожиданности заморгал, он никогда не задумывался, есть ли у женщин ум.
— Да, полагаю, думать она умеет. Я как-то слышал её дискуссию о мифологии с Мидельторпом, и это звучала так, будто она разбирается в мифологии.
— Хорошо, — Энтони поставил свой скотч на стол со звоном. — Тогда я женюсь на ней!
Глава 2
— Однажды, — объявила Мэри, поправляя спадавшие очки на носу указательным пальцем, — кто-нибудь все же узнает её подлинное имя, и тогда у неё будут крупные неприятности.
Эдвина посмотрела на мать с интересом.
— Ты действительно думаешь, что когда-нибудь откроется кто она такая? Она сумела сохранить своё имя в тайне уже больше года.
— Все тайное когда-нибудь становиться явным, — ответила Мэри.
Она проткнула свою вышивку иглой, сделав длинный стежок желтой ниткой.
— Запомните мои слова. Это все равно случиться рано или поздно, и когда это случиться, скандал, подобно которому вы никогда еще не слышали, прогремит на весь город.
— Было бы просто чудесно, если бы я знал, кто она такая, произнесла Кейт, переворачивая листок газеты, — Я бы сделала её своей лучшей подругой. Она ужасно интересна. И независимо оттого, что вы там не говорили бы, она почти всегда права.
Именно в этот момент, Ньютон, несколько толстенький корги Кейт, влетел в комнату, как маленький вихрь.
(корги — порода декоративных собак — прим. переводчика)
— Неужели эта собака предполагает остаться в этой комнате? — спросила Мэри, и тут же взвизгнула: — Кэйт! Поскольку песик подбежал к ней и оперся передними лапками о колени, ожидая поцелуя.
— Ньютон, сейчас же ко мне, — приказала Кэйт.
Песик бросил на Мэри долгий пристальный взгляд, затем заковылял к Кэйт, запрыгнул на софу и лег своими передними лапками ей на колени.
— Он закрывает тебя, как небольшое меховое одеяло, — улыбнулась Эдвина.
Кэйт пожала плечами и погладила толстый, карамельного цвета мех. — Я не задумывалась об этом.
Эдвина вздохнула, наклонилась и погладила Ньютона.
— Ну что там еще она пишет, — спросила она, наклонившись к Кэйт с интересом, — Мне никогда не удается заполучить вторую страницу.
Кэйт улыбнулась сарказму своей сестры.
— Не так много. Немножко про герцога и герцогиню Гастингских, которые очевидно приехали в город ранее на этой неделе; список блюд на балу у леди Данбери, которые она называет удивительными деликатесами; и описание довольно неудачного платья миссис Фезерингтон, которое было на ней в прошлый понедельник.
Эдвина нахмурилась.
— Что-то много она пишет про семейство Фезерингтон.
— И неудивительно, — сказала Мэри, убирая вышивку и собираясь встать.
— Эта женщина совсем не умеет подобрать цвета платьев для своих девочек, такое ощущение, что она просто наугад тыкает пальцем в радугу.
— Мама, — воскликнула Эдвина.
Кэйт прикрыла рот рукой, пытаясь не рассмеяться. Мэри редко делала такие самоуверенные заявления, но если делала, то они были изумительны.
— Хорошо, хорошо, — но это же, правда. Она одевает свою младшую дочь в платье цвета мандарина. Любой, у кого есть глаза, поймет, что бедной девочке идет голубой или зеленый цвет мяты.
— Недавно ты нарядила меня в желтое платье, — напомнила ей Кэйт.
— И я очень сожалею, что так поступила. Это научит меня слушать модисток. Я не должна полагаться лишь на одно свое мнение. Мы просто переделаем то платье на Эдвину.
Так как, Эдвина была на целую голову ниже Кэйт и с более хрупкой фигурой, это не составляло большой сложности.
— Когда ты будешь переделывать платье, — Кэйт повернулась к сестре, — советую тебе убрать все рюши на рукавах. Это ужасно отвлекает и раздражает. Я чуть было не сорвала их прямо в зале на бале у Эшбурнов.
Мэри закатила глаза: — Я была приятно удивлена и благодарна тебе, что ты сумела сдержаться.
— Я была бы удивлена, но не благодарна, — сказала Эдвина с вредной усмешкой. — Только подумай, какой забавой это бы стало для леди Уилсдаун.
— Ах, да, — Кэйт усмехнулась в ответ, — Я так и вижу, как она напишет: “подпаленный нарцисс сбрасывает свои лепестки”.
— Я пошла наверх, — возвестила Мэри, качая головой, в ответ на проделки своих дочерей. — Не забудьте, мы сегодня приглашены на вечер. Вы, девочки, лучше пойдите отдохните, перед тем, как мы поедим. Скорее всего, это все закончится поздно ночью.
Кэйт и Эдвина кивнули и пробормотали обещание пойти отдохнуть. Как только Мэри собрала вышивку и вышла из комнаты, Эдвина повернулась к Кэйт и спросила:
— Ты что решила сегодня одеть?
— Зеленое газовое платье. Вообще-то я должна надеть белое, но боюсь, оно не идет мне.
— Если ты не собираешься надевать белое платье, то я тем более его не надену, — сказала Эдвина, — Я лучше надену свое голубое муслиновое платье.
Кэйт согласно кивнула, и снова уткнулась носом в газету, одновременно стараясь удержать Ньютона на коленях. Песик перевернулся на спинку и подставлял животик, чтобы его почесали.
— Только на прошлой неделе, мистер Бербрук сказал, что ты ангел в голубом. И что этот цвет очень подходит к твоим глазам.
— Мистер Бербрук сказал? Тебе? — Эдвина заморгала от удивления.
Кэйт глянула на нее. — Ну конечно мне, все твои поклонники стараются передать комплименты через меня.
— Через тебя? Почему через тебя?
Кэйт снисходительно улыбнулась.
— Эдвина, ты же сама, совсем недавно объявила перед полной аудиторией, что не выйдешь замуж без одобрения своей сестры. Сделала свое заявление на музыкальном вечере Смитти-Смит.
Щечки Эдвины покрылись розовым румянцем.
— Но это же было не перед всеми, — промямлила она.
— Может быть и так, да только такие новости разносятся быстрей, чем пожар по крышам домов. Меня даже не было в комнате в тот момент, и все же, не прошло и двух минут, как я услышала про твое заявление.
Эдвина скрестила руки и выдавила звук “хмпхх”, сильно напоминающий тот, который совсем недавно издала её старшая сестра.
— Ладно, пусть так. Но меня совсем не волнует, что все слышали мое заявление. Я знаю, от меня ожидают блестящей и грандиозной партии. Но я не хочу выйти замуж за кого-нибудь, кто будет плохо относится ко мне. Любому джентльмену, который произведет на тебя впечатление, я позволю ухаживать за мной.
— Неужели на меня так трудно произвести впечатление?
Две сестры посмотрели друг на друга, потом выдохнули в унисон: Да!
И обе засмеялись. Но хотя Кэйт и смеялась вместе с сестрой, чувство вины расцвело внутри нее. Все Шеффилды знали, что, скорее всего именно Эдвина удачно выйдет замуж. Это должна быть Эдвина, которая сможет гарантировать, что её семья не будет жить в благородной бедности.
Эдвина была олицетворением самой красоты, в то время как Кэйт…
Кэйт была Кэйт. Кэйт и не возражала. Красота Эдвины была просто фактом. Некоторые вещи Кэйт поняла уже давно. Когда Кэйт училась вальсировать, как она не старалась, она почему-то все время пыталась взять на себя инициативу в танце. Помимо этого, она всегда боялась быть в центре внимания. Не имеет значение, как часто она говорила себе, не быть глупой; не имеет значения, как она одевается и причесывается или пощипывает свои щеки; ей никогда не стать такой же хорошенькой, как Эдвина.
Хотя, Кэйт не была уверенна, что ей все равно, когда все внимание достается Эдвине. Ей хотелось бы посмаковать это чувство ответственности, хорошо выйти замуж, чтобы содержать сестру и мать.
— Эдвина, — мягко произнесла Кэйт, её глаза стали серьезными, — ты не обязана выходить замуж за того, кто тебе не нравиться. Надеюсь, ты понимаешь это.
Эдвина кивнула, у нее был такой вид, что казалось, она вот-вот расплачется.
— Если ты решишь, что в Лондоне нет человека, подходящего тебе, так тому и быть. Мы просто вернемся в Сомерсет, и будем наслаждаться нашей собственной компанией. Нет ничего, что мне нравиться больше этого.
— Мне тоже, — тихо прошептала Эдвина.
— Если же ты найдешь человека, который понравиться тебе, мы с Мэри будем только рады. Ты не должна волноваться, что покидаешь нас. Нам будут хорошо и вдвоем.
— Ты тоже должна найти человека, за которого захочешь выйти замуж, — сказала Эдвина.
Кэйт почувствовала, что начинает улыбаться. “Я должна” — решила она, зная, что это неправда. Она не хотела оставаться старой девой все свою жизнь. Но она сомневалась, что сможет найти мужа здесь в Лондоне.
— Возможно, один из твоих, томящихся от любви, поклонников поймет какая ты недосягаемая, и обратит своё внимание на меня, — подразнила Кэйт сестру.
Эдвина швырнула в нее подушкой. — Не будь глупой.
— Но я не глупая, — запротестовала Кэйт. И она не была глупой. Откровенно говоря, это казалось ей наиболее вероятной возможностью найти мужа в городе.
— Каким бы ты хотела видеть своего мужа? — спросила Эдвина, мечтательно прикрывая глаза.
— Не знаю, — потрясла головой Кэйт.
— Я бы хотела выйти замуж за ученого.
— Ученого!?
— Ученого, — твердо сказала Эдвина.
Кэйт сглотнула. — Я не уверена, что ты много найдешь таких людей в городе.
— Я знаю, — вздохнула Эдвина. — Правда в том — и ты знаешь, что это не игра на публику — я действительно обожаю читать, я могла бы весь день провести в библиотеке, чем гулять по Гайд-парку. Я думаю, я могла бы быть счастлива с человеком, который поглощен наукой.
— Н-да… Хмм… — ум Кэйт отчаянно пытался найти выход из положения. Эдвина не должна возвращаться в Сомерсет, чтобы выйти замуж там.
— Ты знаешь, Эдвина, — это довольно трудно найти настоящего ученого вдалеке от университетских городов. Ты могла бы быть счастливой с человеком, которому просто нравиться читать, как тебе.
— Было бы неплохо, — радостно сказала Эдвина, — Я бы удовлетворилась и начинающим ученым.
Кэйт перевела дух от облегчения. Безусловно, они смогут найти в Лондоне человека, которому нравиться читать.
— И знаешь что, — добавила Эдвина, — Ты не можешь судить о книге по обложке. Все люди в той или иной степени начинающие ученые. Может даже этот виконт Бриджертон, про которого пишет леди Уилсдаун, ученый глубоко внутри.
— Прикуси язычок, Эдвина. Ты не должна иметь ничего общего с виконтом Бриджертоном. Любой человек тебе скажет, что он один из самых худших распутников и повес. Фактически, он самый худший распутник и повеса. Во всем Лондоне! Во всей стране!
— Я знаю. Я использовала его как пример. К тому же, он не собирается выбирать себе невесту в этом сезоне. Леди Уилсдаун сказала так, и ты сама часто говоришь, что она почти всегда права.
Кэйт погладила сестру по руке.
— Не волнуйся, мы найдем тебе подходящего мужа. Но это будет не виконт Бриджертон!
* * *
В это время, субъект их дискуссии, расслаблялся в клубе Уайтс с двумя своими братьями, наслаждаясь поздней выпивкой. Энтони Бриджертон откинулся на спинку стула, посмотрел с вдумчивым выражением лица на свой стакан со скотчем, и затем возвестил:— Я думаю мне пора жениться.
Бенедикт Бриджертон, имевший привычку раскачиваться на двух ножках стула, в этот момент чуть не грохнулся вверх ногами со стула.
Колин Бриджертон поперхнулся.
К счастью для Колина Бенедикт вовремя сумел восстановить равновесие и постучал брата по спине, затем швырнул зеленую оливку через стол.
Она пролетела совсем рядом с ухом Энтони.
Энтони оставил эту выходку без внимания. Он знал, что его неожиданное заявление будет небольшим сюрпризом. Ну, хорошо, более чем небольшим. Чрезвычайно, крайне, безмерно — вот те слова, который приходили на ум. Энтони знал, что он не выглядел человеком, желающим остепениться. Наоборот, он провел последнее десятилетие, как худший из распутников, получая удовольствие везде, где только можно. Поскольку он понимал, что жизнь коротка и, конечно, создана для удовольствий. Но конечно у него был свой кодекс чести. Он некогда не развлекался с молодыми беззащитными девушками.
С четырьмя младшими сестрами, Энтони имел довольно большое представление о хорошей репутации молодой леди. Не так давно, он был очень близок к дуэли за честь одной из своих сестер. И что касается остальных трех… Он просыпался ночью в холодном поту, при одной только мысли о встрече их с человеком такой же репутации, как у него. Нет, конечно, он не собирался соблазнять младшую сестру любого другого джентльмена. Но что касается женщин другого рода, вдов и актрис, которые знали что, хотят, он наслаждался их обществом, и наслаждался неплохо. С тех пор, как он окончил Оксфорд и отправился на запад, в Лондон, он ни разу не был без любовницы. Иногда даже двух.
Он бывал почти на каждых скачках; он боксировал у Джексона и выиграл в карты гораздо больше, чем мог рассчитывать (конечно, бывало он, и проигрывал, но он не принимал те игры в расчет). Он потратил десять из своих двадцати лет в погоне за удовольствиями, умеряя свои аппетиты только своим подавляющим чувством ответственности перед семьей.
Смерть Эдмунда Бриджертона была внезапна и неожиданна. Он так и не смог сказать своему старшему сыну прощальных слов, перед тем как скончался. Но если бы он их сказал, Энтони был уверен, что отец попросил бы его заботится о матери и родных братьях и сестрах, с тем усердием и привязанностью, которую всегда демонстрировал Эдмунд. Потому между своими карточными партиями и скачками, Энтони посылал братьев учиться в Итон и Оксфорд, нанимал сестрам учителя музыки, который учил их играть на фортепьяно (причем это был нелегкий труд: трем из четырех его сестер медведь на ухо наступил) и следил за семейными финансами. С семью младшими братьями и сестрами он считал, что просто обязан обеспечить их достаточными деньгами, чтобы они ни в чем не нуждались в будущем. И вот когда ему почти стукнуло тридцать, он осознал что ему все больше и больше времени нравиться проводить в кругу семьи и все меньше, гоняясь за сомнительными удовольствиями. Он открыл для себя, что ему очень нравиться так жить, проводя время вместе с семьей. Он пока еще содержал любовниц, но уже не более одной одновременно. Он почувствовал, что его уже больше не тянет на скачки и к игральным картам. Правда его старая репутация, все еще оставалась с ним. Он и не возражал против этого. Были свои выгоды в том, что его считали самым скверным повесой и распутником во всей Англии. Его боялись все.
И это было неплохо.
Но сейчас пришло время жениться. Он должен остепениться, иметь наследника. У него есть титул, в конце концов, который он обязан передать сыну. Он чувствовал сильный приступ боли, при мысли, что, скорее всего, так не увидит своего сына взрослым. Но что он мог поделать? Он был первенцем первенца первенца Бриджертона и так восемь раз. У него была обязанность перед династией жениться и иметь наследника. Кроме того, ему было спокойно: после него останутся трое умных и заботливых братьев. Они проследят, чтобы его сын рос в любви и с честью, с той, что есть у каждого
Бриджертона. Его сестры будут нянчиться с ребенком, а его мама будет портить его…
Энтони улыбнулся, он всегда улыбался, думая о своей большой и дружной семье. Его сын не будет нуждаться в отце, чтобы быть любимым.
И дети, которым он даст жизнь, скорее всего не будут его помнить, после того, как он уйдет. Они еще будут маленькими и несмышлеными.
Внезапная смерть отца, больше всего, из семейства Бриджертонов подействовала на Энтони: он был самым старшим.
Энтони сделал медленный глоток, смакуя свой скотч. Он выпрямился и расправил плечи, стараясь прогнать все эти неприятные мысли из своей головы. Он должен полностью сконцентрироваться на одном деле, а именно, на поисках жены. Будучи умным и собранным человеком, он мысленно составил список требований к ней.
Во-первых, она должна быть достаточно привлекательной, не обязательно безумно красивой (хотя это было бы неплохо). Раз он должен вместе с ней спать, то её привлекательность сделает эту обязанность более приятной.
Во-вторых, она не должна быть глупой. Это, думал Энтони, будет самым сложным требованием из всех, что он мысленно набросал. Он, отнюдь, не был впечатлен мысленным возможностям Лондонских дебютанток. Последний раз, когда он совершил глупость, поучаствовав в беседе с одной молодой леди, она не могла говорить не о чем, кроме еды (при этом она держала в руках блюдце с земляникой) и погоды (но она не смогла даже о погоде поговорить; когда Энтони спросил её, считает ли она, что погода скоро станет ненастной, она ответила: — Я не знаю. Я никогда не была в Ненастье.)
(Игра слов: to turn inclement — перейти в ненастье; to turn in Clement — повернуть в Клемент, графство в Англии — прим. переводчика)
Он мог бы вынести, если у него будет не самая красивая жена в Лондоне, но он не за что не мог вынести мысли о том, что у него будут глупые дети.
В-третьих, и это самое главное, она не должна быть той, в которую он мог бы влюбиться. Ни при каких обстоятельствах, этим пунктом нельзя пренебречь.
Он не был законченным циником; он знал, что настоящая любовь существует. Каждый, кто видел его родителей вместе, когда отец был жив, мог подтвердить это. Но для него такая любовь была бы некоторым осложнением, которого он хотел бы избежать. Он не желал, чтобы в его жизни появилось это редкое чудо. И так как Энтони привык получать, все, что он хотел, у него не было сомнений в том, что он найдет привлекательную интеллектуальную женщину, с которой он мог не опасаться пасть жертвой любви. Какое ему дело до любви? Он бы, скорее всего, и не нашел бы любовь всей своей жизни, даже если бы искал её. Ведь большинство людей, так и не нашли.
— Бог мой, Энтони, что ты так хмуришься? Это была просто маслина. Я прекрасно видел, что она даже не задела тебя.
Голос Бенедикта прервал его мечтания. Энтони несколько раз моргнул, прежде чем ответить:
— Ничего, все в порядке.
Он, конечно, не делился мыслями о собственной смерти с братьями. Это была не та вещь, о которой можно говорить. Черт, если бы кто-нибудь подошел бы к нему и сказал об этом, он бы просто посмеялся бы над чудаком.
Но никто не понимал, всей глубины его чувств к отцу. И никто не смог бы понять, что он чувствовал, Энтони просто знал, что он не сможет прожить дольше своего отца. Эдмунд Бриджертон был всем для него. Он всегда стремился быть таким же великим человеком, как его отец, зная, что это маловероятно, но все равно пытался. Фактически, достигнуть всего того, чего достиг Эдмунд, было невозможно. Отец Энтони, был самым великим человеком, которого он знал, возможно, самым великим который, когда-либо жил. Думать о том, что он сможет достигнуть больше, чем отец, казалось ему крайним тщеславием.
Что-то случилось с ним, той ночью, когда отец умер, он остался в спальне родителей с мертвым телом отца. Он сидел там, несколько часов, смотря на отца и отчаянно стараясь вспомнить каждый миг, когда они были вместе. Было так легко забыть, как отец держал Энтони за плечо, когда тот нуждался в поддержке. Или как он по памяти смог продекламировать целиком песнь Балтазара “Не вздохнуть” из “Большой суматохе не из-за чего”, не потому, что это что-то значило для него, а лишь потому, что отцу она нравилась. И когда, в конце концов, он вышел из комнаты, он увидел первые полосы рассвета розовеющего неба и понял, что дни его сосчитаны, и закончатся тогда же, когда скончался Эдмунд.
— Скажи, о чем задумался? — голос Бенедикта, вновь ворвался в его мысли. — Я не предлагаю тебе пенни, так как боюсь, что твои мысли не будут столько много стоить, но все же, о чем думаешь?
Энтони неожиданно выпрямился на стуле, решив все свои силы сосредоточить на важном деле и прогнать ненужные мысли. В конце концов, ему необходимо было выбрать невесту, и это, без сомнения было важным делом.
— Кого сейчас считают бриллиантом этого сезона? — спросил он.
Братья некоторое время размышляли, и затем один из них, Колин, ответил:
— Эдвину Шеффилд. Ты непременно должен был видеть её. Очень миниатюрная блондинка с голубыми глазами. Ты её сможешь определить по отаре толпящихся овец вокруг неё, то есть томящихся от любви поклонников.
Энтони проигнорировал попытку Колина пошутить.
— Надеюсь, у нее есть мозги?
Колин от неожиданности заморгал, он никогда не задумывался, есть ли у женщин ум.
— Да, полагаю, думать она умеет. Я как-то слышал её дискуссию о мифологии с Мидельторпом, и это звучала так, будто она разбирается в мифологии.
— Хорошо, — Энтони поставил свой скотч на стол со звоном. — Тогда я женюсь на ней!
Глава 2
На балу у Хартсайдов в среду ночью, виконт Бриджертон был замечен танцующим с более чем с одной юной леди на выданье. Это поведение можно только назвать “потрясающим”, так как обычно виконт избегает всех попыток юных леди с настойчивостью, которая возможно делает ему честь, если бы только так не расстраивала честолюбивых матерей.
Возможно ли то, что виконт прочитал недавнюю колонку вашего автора, и в склонной всем мужчинам искаженной манере, решил доказать, что ваш автор не прав?
Может, конечно, показаться, что автор приписывает себе гораздо больше важности, чем на самом деле, да только мужчины выносят свои суждения, основываясь на гораздо, гораздо более незначительных вещах.
Светская хроника Леди Уислдаун, 20 апреля 1814
В 11 часов вечера начали сбываться худшие опасения Кэйт.
Энтони Бриджертон пригласил Эдвину на танец.
Хуже того, Эдвина согласилась.
Хуже того, Мэри смотрела на парочку таким пристальным взглядом, как будто уже начала подсчитывать расходы на свадьбу.
— Прекрати сейчас же, — прошипела Кэйт.
— Что прекратить?
— Прекратит так мило выглядеть!
— Как? — Мэри непонимающе заморгала.
— Так, как будто ты уже планируешь свадебные торжества!
— Ох, — Мэри тут же сильно покраснела.
— Мэри!
— Ну, хорошо, я думала как раз об этом, — призналась Мэри. — Но что в этом такое плохое, могу я спросить? Он был бы лучшей партией для Эдвины.
— Ты слышала, о чем мы говорили сегодня в гостиной или нет? И так плохо, что вокруг Эдвины собралось столько повес и прохвостов. Ты не должна думать, будто у меня займет много времени, чтобы отличить хорошего кавалера от плохого. Но Бриджертон!!! — голос Кэйт задрожал, — Он худший повеса и распутник во всем Лондоне! Ты не можешь желать, чтобы Эдвина вышла замуж за такого человека, как он.
— Не предполагай, что можешь мне указывать, что я могу и, что я не могу, Катерина Грейс Шеффилд, — резко сказала Мэри, выпрямляясь во весь свой рост — который был все же на целую голову меньше Кэйт. — Я все еще твоя мама, хорошо, твоя мачеха. Это не имеет значения.
Кэйт немедленно почувствовала себя червяком. Мэри олицетворяла для нее мать, и она никогда, ни единого раза, не дала почувствовать, что для неё Кэйт хуже её родной дочери Эдвины. Она укладывала Кэйт в постель, читала ей сказки на ночь, целовала, обнимала и помогла ей преодолеть те трудные годы, когда девочка-подросток превращается во взрослую девушку. Только одну вещь она никогда не делала: она не просила Кэйт звать её мамой.
— Это имеет значение, — тихо сказала Кэйт, позорно опуская взгляд вниз. — Для меня это имеет огромное значение. И вы моя мама, и всегда ей были.
Мэри уставилась на неё в течение долгого промежутка времени, затем часто заморгала.
— Ох, дорогая, — пробормотала она, стараясь сдержать слезы и пытаясь достать носовой платок из ридикюля. — Ты абсолютна права. Я сейчас буду напоминать горшок для полива цветов.
— Я очень сожалею, — промямлила Кэйт, — Ох, сюда, развернись вот так. Теперь тебя никто не увидит.
Мэри, наконец, вытащила платок и начала вытирать глаза, такие же голубые как у Эдвины.
— Я люблю тебя, Кэйт. Ты, конечно, знаешь об этом?
— Ох, конечно, — воскликнула Кэйт, поражаясь, как только Мэри могла спросить об этом.
— А ты знаешь… ты знаешь… что я…
— Я знаю, — Мэри погладила её по руке, — Конечно, я знаю. Когда ты соглашаешься быть матерью чужому ребенку, ответственность вдвое больше. Ты должна даже усерднее трудиться, чтобы обеспечить ребенку счастье и благополучие.
— Ох, Мэри, я так тебя люблю. И Эдвину.
При упоминании имени Эдвины, они обе, как по команде, повернулись и посмотрели на неё, красиво танцующую в паре с виконтом. Как обычно, Эдвина была само очарование. Её белые волосы были уложены в красивую прическу, несколько выбившихся прядей обрамляли её лицо, она воплощала в себе грацию, когда двигалась в танце.
Виконт, отметила Кэйт с раздражением, был потрясающе красив. Одетый только в черный и белый цвета, он избегал резких цветов, которые были популярны среди пижонов светского общества. Он был высоким, стройным и держался гордо. У него были густые каштановые волосы, которые спадали ему на лоб и закрывали брови. Он был таким, каким наверно, в тайне, хотел бы быть каждый мужчина.
— Они очень красивая пара, ты не находишь? — проговорила Мэри.
Кэйт прикусила себе язык. Она определенно прикусила язык.
— Он довольно высок для неё, но я не вижу в этом препятствия, — ответила Кэйт.
Кэйт сжала руки так, что ногти впились в ладони, даже через перчатки.
Мэри улыбалась. Довольно хитро улыбалась, подумала Кэйт. Она подозрительно посмотрела на мачеху.
— Он неплохо танцует, как ты думаешь? — спросила Мэри.
— Он не собирается жениться на Эдвине, — взорвалась Кэйт.
Улыбка Мэри перешла в усмешку.
— Я потрясена, как долго ты смогла сдерживать себя.
— Гораздо дольше, чем хотелось бы, — парировала Кэйт.
— Да, это так.
Возможно ли то, что виконт прочитал недавнюю колонку вашего автора, и в склонной всем мужчинам искаженной манере, решил доказать, что ваш автор не прав?
Может, конечно, показаться, что автор приписывает себе гораздо больше важности, чем на самом деле, да только мужчины выносят свои суждения, основываясь на гораздо, гораздо более незначительных вещах.
Светская хроника Леди Уислдаун, 20 апреля 1814
В 11 часов вечера начали сбываться худшие опасения Кэйт.
Энтони Бриджертон пригласил Эдвину на танец.
Хуже того, Эдвина согласилась.
Хуже того, Мэри смотрела на парочку таким пристальным взглядом, как будто уже начала подсчитывать расходы на свадьбу.
— Прекрати сейчас же, — прошипела Кэйт.
— Что прекратить?
— Прекратит так мило выглядеть!
— Как? — Мэри непонимающе заморгала.
— Так, как будто ты уже планируешь свадебные торжества!
— Ох, — Мэри тут же сильно покраснела.
— Мэри!
— Ну, хорошо, я думала как раз об этом, — призналась Мэри. — Но что в этом такое плохое, могу я спросить? Он был бы лучшей партией для Эдвины.
— Ты слышала, о чем мы говорили сегодня в гостиной или нет? И так плохо, что вокруг Эдвины собралось столько повес и прохвостов. Ты не должна думать, будто у меня займет много времени, чтобы отличить хорошего кавалера от плохого. Но Бриджертон!!! — голос Кэйт задрожал, — Он худший повеса и распутник во всем Лондоне! Ты не можешь желать, чтобы Эдвина вышла замуж за такого человека, как он.
— Не предполагай, что можешь мне указывать, что я могу и, что я не могу, Катерина Грейс Шеффилд, — резко сказала Мэри, выпрямляясь во весь свой рост — который был все же на целую голову меньше Кэйт. — Я все еще твоя мама, хорошо, твоя мачеха. Это не имеет значения.
Кэйт немедленно почувствовала себя червяком. Мэри олицетворяла для нее мать, и она никогда, ни единого раза, не дала почувствовать, что для неё Кэйт хуже её родной дочери Эдвины. Она укладывала Кэйт в постель, читала ей сказки на ночь, целовала, обнимала и помогла ей преодолеть те трудные годы, когда девочка-подросток превращается во взрослую девушку. Только одну вещь она никогда не делала: она не просила Кэйт звать её мамой.
— Это имеет значение, — тихо сказала Кэйт, позорно опуская взгляд вниз. — Для меня это имеет огромное значение. И вы моя мама, и всегда ей были.
Мэри уставилась на неё в течение долгого промежутка времени, затем часто заморгала.
— Ох, дорогая, — пробормотала она, стараясь сдержать слезы и пытаясь достать носовой платок из ридикюля. — Ты абсолютна права. Я сейчас буду напоминать горшок для полива цветов.
— Я очень сожалею, — промямлила Кэйт, — Ох, сюда, развернись вот так. Теперь тебя никто не увидит.
Мэри, наконец, вытащила платок и начала вытирать глаза, такие же голубые как у Эдвины.
— Я люблю тебя, Кэйт. Ты, конечно, знаешь об этом?
— Ох, конечно, — воскликнула Кэйт, поражаясь, как только Мэри могла спросить об этом.
— А ты знаешь… ты знаешь… что я…
— Я знаю, — Мэри погладила её по руке, — Конечно, я знаю. Когда ты соглашаешься быть матерью чужому ребенку, ответственность вдвое больше. Ты должна даже усерднее трудиться, чтобы обеспечить ребенку счастье и благополучие.
— Ох, Мэри, я так тебя люблю. И Эдвину.
При упоминании имени Эдвины, они обе, как по команде, повернулись и посмотрели на неё, красиво танцующую в паре с виконтом. Как обычно, Эдвина была само очарование. Её белые волосы были уложены в красивую прическу, несколько выбившихся прядей обрамляли её лицо, она воплощала в себе грацию, когда двигалась в танце.
Виконт, отметила Кэйт с раздражением, был потрясающе красив. Одетый только в черный и белый цвета, он избегал резких цветов, которые были популярны среди пижонов светского общества. Он был высоким, стройным и держался гордо. У него были густые каштановые волосы, которые спадали ему на лоб и закрывали брови. Он был таким, каким наверно, в тайне, хотел бы быть каждый мужчина.
— Они очень красивая пара, ты не находишь? — проговорила Мэри.
Кэйт прикусила себе язык. Она определенно прикусила язык.
— Он довольно высок для неё, но я не вижу в этом препятствия, — ответила Кэйт.
Кэйт сжала руки так, что ногти впились в ладони, даже через перчатки.
Мэри улыбалась. Довольно хитро улыбалась, подумала Кэйт. Она подозрительно посмотрела на мачеху.
— Он неплохо танцует, как ты думаешь? — спросила Мэри.
— Он не собирается жениться на Эдвине, — взорвалась Кэйт.
Улыбка Мэри перешла в усмешку.
— Я потрясена, как долго ты смогла сдерживать себя.
— Гораздо дольше, чем хотелось бы, — парировала Кэйт.
— Да, это так.