Первым делом я обнаружил, что в деле знакомства с Таглиосом мне придется прибегнуть к помощи Лебедя с Мотером. Без них оставалось лишь полагаться на Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, в которую трудно просто ткнуть пальцем, я не слишком доверял бесу. Возможно, из-за его чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Одноглазому же можно верить только, если нет другого выхода, а на карту поставлена сама жизнь.
Я надеялся, что мы зашли достаточно далеко на юг, чтобы получить возможность картографировать остаток маршрута до Хатовара перед возобновлением путешествия.
После столкновения на реке Госпожа прекрасно несла службу, но в остальное время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность. Ревуна здорово потрясли ее. В старые времена он был ей верным другом.
Она все еще пребывала как бы в чистилище, между прежней Госпожой и будущей, и веления сердца ее слишком явно расходились с доводами разума. Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее душою, просто не понимал, каким образом взять ее за руку и вывести.
Пожалуй, она заслужила вечерок отдыха. Я отправил Жабомордого на поиски местного заменителя Садов Опала, и он, к немалому моему изумлению, отыскал таковой. Тогда ft спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в обществе.
После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую сговорчивость — если не сказать «восхищение». Нет, не прыгала от восторга, просто: «Ну, раз все равно больше нечего делать…» Светская жизнь ее никогда не привлекала. А мой маневр на реке и бегство от нее к своим обязанностям командира вовсе не могли внушать особо теплых чувств ко мне.
Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что устроили в Опале. Я не желал, чтобы местные властители приняли это за оскорбление. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным свидетельством присутствия колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой опасности. А Жабомордый — просто наш толмач-универсал.
К высадке Одноглазый приготовил своему дружку костюм — столь же пышный, как и его собственный. Вдобавок слегка, но явно смахивающий на одеяние Гоблина. По-моему, бес был живым свидетельством того, что Гоблин может выглядеть просто шикарно, если только перестанет лениться на сей предмет.
Местная элита «смотрела свет и показывала себя» в аллее давно уж не плодоносивших олив. Она вела на холм близ старого Трого, на его вершине бил горячий источник, снабжающий водой бесчисленное множество публичных бань. Будучи в свете неизвестными, нам пришлось потратить уйму денег в основном, в виде взяток — на то, чтобы попасть туда. Но даже после этого понадобилось два дня ждать свободных мест!
Мы выехали в карете, с Одноглазым и Гоблином на запятках, двумя взводами наров — впереди и позади — и Мургеном в качестве кучера. Доставив нас на место, он отогнал карету назад. Остальные присоединились к нам в этой оливковой аллее. Я облачился в свой костюм легата, а Госпожа была одета, что называется, «на поражение», только — во все черное. Всегда во всем черном… Цвет, не спорю, был ей к лицу, но порой хотелось, чтобы она прикинула какой-нибудь другой.
— Наше появление, — заметила она, — возбудило куда больше интереса, чем ты думал.
На улицах наше появление особого внимания не привлекло.
Однако она была права. Хотя аллея и была популярнейшим местом времяпровождения, большая часть светской публики явилась специально ради нас. Пожалуй, собрались все, кто только смог. — Интересно, почему?
— Здесь что-то происходит, Костбправ. Я и сам не слепой. Я это видел. Я понял это через пару минут после встречи с Лозаном Лебедем там, в Треше. Но что именно — понять никак не мог. Даже с помощью Жабомордого. Если что-то и замышлялось против нас, он при этом присутствовать не мог. Все мы, кроме наров, привычных к церемонной жизни еще в Джии-Зле, под взглядами стольких глаз чувствовали себя неуютно.
— Да, — признал я, — пожалуй, это была не самая гениальная из моих идей, — Напротив. Происходящее подтверждает, что нами интересуются гораздо больше, нежели простыми путешественниками. Они хотят извлечь из нас какую-то пользу.
Госпожа, очевидно, была обеспокоена.
— Добро пожаловать в жизнь Черного Отряда, серденько мое, — сказал я. — Теперь ты понимаешь мой цинизм относительно власть имущих. И теперь-то осознаешь, что приходилось испытывать мне множество раз.
— Возможно. Немного. Я чувствую себя униженной. Словно я — не человек, а предмет, который может оказаться полезным…
— Повторюсь: добро пожаловать в жизнь Черного Отряда.
И то была лишь одна из ее проблем. Мысли мои вернулись к этому бродяге Взятому, Ревуну, столь неожиданно — и враждебно! — воскресшему из мертвых. Никакие доводы не убедили бы меня в том, что его появление на реке было случайностью. Он ждал нас с определенным намерением навредить.
И, пуще того, странный, неожиданный интерес к нам — по крайней мере, с самого Опала… Я оглянулся в поисках ворон.
Вороны преспокойно, тихонько так, восседали на ветвях олив. Следят. Постоянно следят…
И Меняющий Облик, еще один оживший покойник, ждавший Госпожу в Джии-Зле… Здесь явно — чьи-то непонятные планы. И убедить меня в обратном… Для этого слишком уж многое должно произойти.
Все-таки я не стал давить на Госпожу. До времени. Служила она справно. Вероятно, выжидает…
Чего?
Давным-давно мне стало ясно, что о даме такого сорта гораздо больше узнаешь, слушая, наблюдая и сопоставляя, чем путем прямых расспросов — ведь непременно постарается солгать и запутать, даже там, где и не нужно бы. К тому ж я не более нее представлял, что могло привлечь к нам подобный интерес. Кроме, разумеется, нее самой.
Прислуга аллеи проводила нас в отдельный будуар с горячим минеральным бассейном. Нары распределились по окрестностям. Гоблин с Одноглазым подыскали неприметные наблюдательные посты. Жабомордый остался поблизости, чтобы, в случае надобности, переводить.
Мы сели.
— Как продвигаются твои изыскания? — спросила Госпожа, поигрывая кистью зрелого багрового винограда.
— Странно. Иначе не скажешь. Похоже, мы — у самого края Земли. Того гляди, свалимся.
— Что? Ах, это — снова твое пресловутое чувство юмора…
— Таглиос битком набит картографами. И работают они замечательно. Однако я не нашел ни одной карты, по коей можно добраться туда, куда нам нужно.
— Может, ты просто не смог объяснить, чего хочешь?
— Нет. Они все понимали. Но, стоило заикнуться о нашем деле, становились глухи. Новые карты описывают лишь земли до южных границ таглиосской территории. Если удается отыскать старую, она оказывается выцветшей миль за восемьсот к югу. Одно и то же — даже с самыми распрекрасными картами, на которых показано каждое дерево!
— Они что-то скрывают?
— Кто — они? Весь город? Не похоже на то. Однако другого объяснения на ум не приходит.
— Но ты задавал правильные вопросы?
— Небывалого красноречия! Змеиного лукавства! Но, едва доходило до дела, возникали проблемы с переводом.
— И что ты собираешься предпринимать? Сгустились сумерки. Фонарщики принялись за работу. Я некоторое время наблюдал за ними.
— Может, Жабомордый окажется полезным. Не знаю. Мы зашли так далеко, что от Летописи пользы нет. Но, по всему судя, нам нужно именно туда, в это белое пятно. У тебя есть какие-нибудь мысли?
— У меня?
— Именно. Вокруг Отряда творится что-то непонятное. Не думаю, что из-за моего важного вида.
— Чепуха.
— Нет, не чепуха. Я имею основания так полагать. Без нужды не стал бы и говорить об этом. Но было бы просто чудесно, кабы я знал, почему некий давно умерший Взятый выслеживал нас, а другой — твой бывший закадычный дружок, кстати — пытался погубить нас в тех болотах. Интересно: он знал, что ты путешествуешь с этой баркой? Или же дрался исключительно против Меняющего Облик? Или просто не желал пускать кого-либо в низовья реки? Интересно также, не набредем ли мы на него снова? Или еще на кого-нибудь, не умершего, когда это полагалось?
Все это я старался говорить тоном мягким и спокойным, но злость все же малость вырвалась наружу.
Тут нам принесли первую перемену — пропитанные бренди замороженные ломтики дыни. Пока мы бранились, кто-то весьма догадливый доставил пищу и нашим охранникам. Не столь изысканную, пожалуй, но — все-таки.
Госпожа над чем-то размышляла, катая во рту ломтик дыни. Внезапно встрепенулась и закричала:
— Не есть этого! Никому — не есть!
Кричала она на диалекте Самоцветных Городов, который к тому времени понимали даже самые тупые из наров. В аллее мгновенно стало совсем тихо. Нары побросали свои тарелки.
Я поднялся.
— В чем дело?
— В эту пищу что-то подмешано.
— Яд?
— Скорее, наркотик. Нужно проверить детальнее.
Я подошел к ближайшему латнику и взял его тарелку. Под обычной для наров маской равнодушия он кипел от негодования. Ему здорово хотелось кого-нибудь пристукнуть.
Такая возможность представилась, когда я повернулся спиной, намереваясь уйти с добычей.
Последовал быстрый шорох шагов, затем — глухой удар дерева по живому и мягкому. И крик боли раздался отнюдь не шуточный. Обернувшись, я увидел моего нара стоящим над распростертым навзничь человеком, к горлу коего приставлено было острие копья. В человеке я узнал одного из фонарщиков. Около откинутой руки его лежал длинный нож.
Я окинул взглядом аллею. Со всех сторон на нас смотрели, при этом вежливо улыбаясь.
— Одноглазый! Жабомордый! Ко мне! — Они явились. — Мне нужно что-нибудь нешумное. Дабы не испортить кому-нибудь ужин. Но оно должно привести этого типа к готовности отвечать, когда я стану спрашивать. Можете?
— Знаю я одну штучку… — Одноглазый захихикал, потирая руки в жестоком веселье, а Гоблин тем часом призадумался. — Знаю я одну такую штучку… Идите ужинайте, ни о чем не тревожьтесь. Старик Одноглазый обо всем позаботится. Он у меня кенарем запоет.
Он щелкнул пальцами, и некая неведомая сила, ухватив за лодыжки, потянула фонарщика вверх. Тот зашелся в беззвучном крике, немо разевая pot, словно рыба на крючке.
Я сел напротив Госпожи и кивнул головой:
— Идея Одноглазого. Не позволяет жертве кричать.
С этими словами я положил в рот ломтик дыни.
Одноглазый поднял фонарщика футов на двадцать от земли и на том остановился.
Госпожа принялась ковыряться в пище, доставленной нарам.
Целесообразность предания пленника воле Одноглазого вызывала сомнения: мне не удалось сохранить тот настрой, в каком я организовывал вечер. И Госпожа оставалась встревоженной.
Я, словно бы невзначай, взглянул через плечо.
С фонарщика, словно сухие листья, опадали клочья одежды. В прорехах видны были, во множестве ползающие по его коже, тонкие, сияющие лимонно-желтым и канареечным, черви. Столкнувшись, два червя разных оттенков вспыхивали искрами, и неудачливый покуситель пытался дернуться. Когда он пришел в нужное расположение духа. Одноглазый «уронил» его так, что от носа пленного до земли осталось около фута. Жабомордый что-то пошептал в ухо висящего, вслед за чем тот вновь был поднят в воздух.
И вправду, нешумно. Какую же дьявольщину сотворил бы Одноглазый, потребуй я зрелищности?
Гоблин взглянул мне в глаза. Я поднял бровь. Он языком глухонемых просигналил:
— Идут. Похоже, из важных.
Изобразив на лице полную незаинтересованность, я внимательно смотрел на Госпожу. Та, с виду, ни на что не обращала особого внимания.
К нам подошли двое, изысканно и дорого одетых. Один был туземцем, черным, словно чернила из ореховой кожуры, однако не негроидного типа. Таглиосцы все таковы. Все виденные нами в Таглиосе негроиды были только приезжими с верховьев реки. Ну а с этим явился наш старый знакомец, Лозан Лебедь, с желтыми, словно кукуруза, волосами.
Лебедь заговорил с подвернувшимся под руку наром, а его спутник тем временем оценил старания Одноглазого. Я кивнул Гоблину, и тот отправился поглядеть, нельзя ли вытянуть чего из Лебедя. Вернулся Гоблин в задумчивости.
— Лебедь сказал: этот черный хрен, что с ним, здесь главный. Именно этими словами и сказал.
— Пожалуй, здесь он слегка перегнул. Я переглянулся с Госпожой. Она, как в былые времена, приняла облик твердокаменной Императрицы, которая выше всяческих низких чувств. Мне ужасно захотелось встряхнуть ее, обнять — хоть что-то сделать, дабы высвободить ее страсть, показывавшуюся лишь на миг и снова прячущуюся как можно глубже. Она пожала плечами.
— Пригласи их присоединиться к нам, — сказал я. — И пусть Одноглазый подошлет сюда своего беса. Чтобы проверял, правильно ли этот Лебедь переводит.
Прислуга, едва наши гости приблизились, пала ниц. До этого я не встречал в Таглиосе подобного. Если так, князь здесь — это действительно князь.
Лебедь приступил к делу без околичностей.
— Вот этот тип — Прабриндрах Драх; он тут у них главный.
— И ты ему служишь.
— Ну да, — улыбнулся он. — Как бы халтурка такая. Призывом ведаю. Он хочет знать, не ищете ли вы службы.
— Ты знаешь, что не ищем.
— Я ему говорил. Сам хочет убедиться.
— У нас свой путь.
Я постарался, чтобы это прозвучало достаточно величественно.
— По велению богов?
— Что?
— Эти таглиосцы — здорово суеверны. Вы это должны бы уже уяснить. Значит, подать ваш путь надо, словно бы это боги вам повелели. Выполняете, мол, волю богов. А вы точно не можете на время этот путь прервать? Отдохнули бы… Я-то знаю, как устаешь в этих походах. А этому мужику как раз надо бы кой-какую не шибко чистую работенку провернуть. А вы, по слухам, хорошо управляетесь с подобными делами.
— Лебедь, что ты знаешь о нас на самом деле? Он пожал плечами:
— Что рассказывают.
— Рассказывают. Хм… Прабриндрах Драх что-то сказал.
— Он хочет знать, зачем этот тип болтается в воздухе.
— Затем, что хотел ударить меня в спину ножом. После того, как кто-то пытался отравить мою охрану. Через некоторое время я спрошу его, для чего.
Лебедь с Прабриндрахом о чем-то залопотали. Последний, видимо, был раздражен и устал. Взглянув на бесенка, он протрещал что-то еще.
— Он хочет знать, что такое ваш путь.
— Ты об этом достаточно наслышан. И, несомненно, уже сказал ему.
— Да ты пойми, это он — из вежливости. Я пожал плечами:
— Чем же несколько простых путешественников привлекли такой интерес князя?
Лебедь занервничал. Похоже, разговор почти коснулся самой сути дела.
Прабриндрах произнес несколько фраз.
— Прабриндрах говорит, вы рассказывали о том, где побывали, и он очень хочет узнать о тех краях побольше. Это его весьма интригует, как и ваш путь, хотя вы так и не сказали, куда именно идете.
По тону было похоже, что он старается переводить как можно точнее. Жабомордый слегка кивнул мне.
По дороге от Третьего Порога к Таглиосу мы рассказывали Лебедю и его компании очень мало. Мы скрытничали с ними так же, как и они с нами. И я решил, что из раскрытия нашей цели может выйти прок.
— Мы идем в Хатовар.
Лозан даже не удосужился перевести.
Прабриндрах снова залопотал.
— Он говорит, что вам не следует идти туда.
— Поздно останавливаться. Лебедь.
— Тогда вы. Капитан, попадете в беду, какую даже не в силах вообразить себе.
Лебедь перевел князю мой ответ. Тот подал очередную реплику. Он был весьма взволнован.
— Начальник говорит: голова — ваша, хотите — топором ее брейте, но ни один человек, если только он в своем уме, не произносит вслух этого названия. Иначе смерть может настичь, прежде чем успеешь выговорить его. — Он пожал плечами и глупо ухмыльнулся. — Хотя, если будете упорствовать в погоне за этой химерой, вас куда скорее погубят силы вполне земные. Земли, лежащие между здешними и тамошними, очень уж плохи. — Лебедь взглянул на князя и закатил глаза. — Нам рассказывали о чудовищах и колдовстве.
— Да ну? — Я оторвал несколько волоконцев мясца от маленькой жареной птички, прожевал, проглотил. — Лебедь, я вел этот Отряд сюда от самого Курганья. Ты помнишь, где это и что это. Значит, чудовища и магия? Мы прошли семь тысяч миль, и я не потерял ни единого человека. Река не вспоминается! Тот, кто встает на моем пути, не успевает даже пожалеть об этом после. Слушай меня внимательно. Я в восьми сотнях миль от края карты. И , не остановлюсь. Я не могу остановиться.
То была одна из самых длинных моих речей — если не считать тех случаев, когда я читал нашим вслух из Летописи.
— Капитан, твои трудности и заключаются в этих восьми сотнях миль. Те семь тысяч можешь считать прогулкой на природу.
Прабриндрах сказал что-то очень краткое. Лебедь кивнул, но переводить не стал. Я взглянул на Жабомордого.
— Сверкающий камень, — сказал тот.
— Что?
— Он Так сказал, начальник. Сверкающий, камень. Не знаю, что это значит.
— Лебедь!
— Это такое местное выражение. По-розеански примерно то же, что «ходячий мертвец». Тут что-то, связанное со старыми временами и чем-то таким, под названием «Вольные Отряды Хатовара», оставившими по себе очень уж плохие воспоминания.
Я поднял бровь:
— Лебедь, Черный Отряд — последний из Вольных Отрядов Хатовара.
Он недобро взглянул на меня и перевел. Князь, не отводя взгляда от жертвы Одноглазого, что-то ответил.
— Капитан, он говорит, что всякое, пожалуй, возможно. Однако возвращение Отряда, которого никто не видел с тех пор, как дед ею деда был еще сосунком… Хотя он думает, что вы, может быть, и вправду — Черный Отряд. Ваше явление было предсказано. — Он искоса глянул на беса, словно упрекая того в предательстве. — И Хозяева Теней предостерегали его от сделок с вами. Хотя то, что он желал бы такой сделки, вполне естественно, учитывая разорение и отчаяние, сеемые этими фанатиками старого…
Я взглянул на Жабомордого. Тот кивнул. Лебедь старался быть предельно точным.
— Он ходит вокруг да около. Костоправ, — сказала Госпожа. — Ему что-то нужно. Скажи ему, пусть переходит к делу.
— Лебедь? Это и вправду было бы неплохо. Тот продолжал переводить:
— Но вчерашний ужас сегодня не значит ничего. Вы не похожи на давних фанатиков. Это вы сейчас показали на реке. И Трого Таглиос ни перед кем не склонится. Если эта чума с юга страшится банды грабителей, он склонен забыть старые счеты и объединиться с принадлежащими его времени. Если и сами вы забудете.
Я ни сном ни духом не понимал, о чем это он.
— Костоправ! — зарычала Госпожа, как-то уловив, что кроется в моей голове, еще до того, как мысль моя успела оформиться. — У нас нет времени на удовлетворение твоего любопытства насчет прошлого! Здесь что-то происходит. Держись ближе к этому, пока в наши задницы не запустили из пращи!
Она определенно становится одной из нас!
— Лебедь, ты вообще-то представляешь, на каком мы свете? Ты ведь не считаешь, что мы верим в случайность встречи с тобой и той женщиной? Давай-ка поговорим попросту.
Конечно, попросту заговорили не сразу. Стало совсем темно, взошла луна. Все выше и выше карабкалась она в небо… Прислуга аллеи окончательно потеряла терпение, однако просить владетельного князя слинять поскорей не позволяла хотя бы простая человеческая вежливость. Те же, кто пришел посмотреть на нас, понятное дело, не желали раньше нас покидать аллею.
— Определенно, здесь что-то происходит, — шепнул я Госпоже. — Только вот — как же вытащить из него, что именно?
Прабриндрах преуменьшал все, о чем рассказывал, но присутствие отцов города Прямо-таки вопило: Таглиос вплотную приблизился к опаснейшему распутью. Подтекст услышанного мною я определил так: князь хочет плюнуть в лицо несчастью.
— Давно, — попытался объяснить Лозан, — никто не может точно сказать, когда именно, потому что никто не старался уточнять — в городе под названием Питиус, что в четырехстах милях к юго-востоку, появилась, так сказать. Тьма. Никто и не почесался. Затем она распространилась на Траджевец и Кьяулун, каковые были весьма важны, и на Секст с Фридом. Тут все вдруг всполошились, но было уже поздно. Громадным куском страны стали править четверо колдунов, которых спасшиеся назвали Хозяевами Теней. Пунктика них был насчет Тени. Траджевец переименовали в Бесплотие, а Кьяулун — в Тенелов, а в наши дни почти все называют их Империю Страной Теней…
— Ты наконец объяснишь, каким образом все это касается нас?
— Примерно через год после завоевания тех городов, ни разу не воевавших с самого Хатоварского террора. Хозяева Теней вооружили население и принялись за обычные имперские игры. За год своей власти они захватили большую часть земель, лежащих между южной границей Таглиоса и краем карты.
— Кажется, улавливаю, — сказала Госпожа, чье лицо мрачнело прямо на глазах.
— Я тоже. Продолжай, Лебедь.
— Н-ну, прежде чем они добрались до нас… Прежде чем взяли Таглиос в оборот, их земли порядком пришли в упадок. Междоусобица, по рассказам бежавших оттуда, была крупная. Интриги, предательства, подрывная деятельность, покушения, союзы — словом, там все здорово переменилось. И если один из них вырывался вперед, то остальные объединялись против него. Так было лет пятнадцать-восемнадцать, и Таглиосу ничто не угрожало.
— А теперь?..
— Теперь они поглядывают в нашу сторону. В прошлом году пробовали воевать, да не заладилось у них. — Он самодовольно улыбнулся. — А Таглиос имел лишь все мыслимое мужество и — ни малейшего представления, куда его девать. Мы с Ножом и Корди вроде как ведали рекрутским набором в прошлом году. Но я-то в службе мало что смыслю, и они — не более моего. Как генералы мы — все равно, что сиськи на кабане.
— Значит, дело не в охранных функциях и не в грязных трюках во славу князя. Так? Он хочет нанять нас воевать на своей стороне. Он что, полагает, что это обойдется ему дешево? Разве ты не доложил ему о нашем путешествии сюда?
— Он — из таких, кому нужно самим во всем убедиться. Может, хотел посмотреть, не дешево ли себя ставите. Я рассказал ему все, что когда-либо слыхал о ваших ребятах. Но он все желал увидеть своими глазами. Нет, он — правильный старикан. В первый раз я вижу такого князя, который старается сделать то, что полагается князю…
— Ну, так он — редкость куда большая, чем волосатая жаба. Но ты сам сказал. Лебедь: мы выполняем волю богов. У нас нет времени встревать в местные раздоры. Разве что — на обратном пути.
Лебедь рассмеялся.
— Что тут смешного?
— На самом-то деле, выбора у вас нет.
— Вот как? — Я внимательно пригляделся к нему, но ничего не смог прочесть на его лице. Взглянул на Госпожу — та только пожала плечами. — Отчего же?
— Чтобы попасть, куда вы хотите, надо пройти прямиком сквозь Страну Теней. Семь или восемь сотен миль… По-моему, на Хозяев Теней даже вас, ребята, не хватит. А Прабриндраха — тем более.
— Ты говорил, они в четырехстах милях отсюда.
— Это Питиус в четырехстах милях. Где все это началось. Теперь они убрали с южной границы все. До Страны Теней сейчас миль семьсот-восемьсот. И как я уже говорил, они принялись за нас в прошлом году. Забрали все, что южнее Майна.
Я уже знал, что Майн — это большая река на юге от Таглиоса, естественная пограничная — а также и оборонительная — линия.
— Их войска, — продолжал Лебедь, — кое-где стоят всего в восьмидесяти милях от Таглиоса. Мы знаем, что они нападут, едва в реках понизится уровень. И вряд ли церемониться с нами станут; Все четверо Хозяев Теней заявили, что очень разозлятся, если Прабриндрах будет иметь дело с вами, ребята.
Я взглянул на Госпожу:
— Ну просто уймища народу осведомлена, куда и зачем я иду! Причем лучше, чем я сам.
Не отвечая мне, она спросила:
— Лебедь, отчего он вообще обратил на нас внимание? Зачем Послал тебя навстречу?
— О, он нас не посылал. Он вообще ничего не знал об этом, пока мы не вернулись. Он просто подумал: если Хозяева Теней вас боятся, значит, с вами нужно дружить.
Хозяев Теней пугал явно не я, но признаваться в этом было незачем. И для чего Лебедю с приятелями и хозяином знать, кем была Госпожа?
— Смелости ему не занимать.
— Им тут всем смелости не занимать. Жаль только, не знают, куда ее применить. Я им объяснить, куда, не в состоянии. Он сказал: если Хозяева Теней все равно рано или поздно явятся, зачем облегчать им жизнь? Зачем давать им время на сборы?
— А что в этом господину Лозану Лебедю? Ты не похож на того, кто работает задаром.
— Ладно. Корди не услышит, поэтому скажу как есть. Я не хочу больше бродяжить. Я нашел себе дом. И не желаю его потерять. Хватит вам этого?
Может быть.
— Здесь и сейчас дать ответ я не могу. Ты это понимаешь, если хоть что-то знаешь о Черном Отряде. Но не думаю, что мы возьмемся за это. Не наше это дело. Но положение я честно обдумаю и оценю. Скажи князю, что мне нужна неделя и требуется содействие его людей.
Я полагал необходимым задержаться в Таглиосе еще на одиннадцать дней, чтобы дать людям отдых и привести в порядок амуницию и оружие. Мое обещание не значило ровным счетом ничего. Кроме того, что и мне неплохо было бы отдохнуть.
— И это все? — спросил Лебедь.
— Чего же тебе еще? Или ты думал, я соглашусь только ради того, что ты — такой замечательный парень? Лебедь, мы идем в Хатовар. Я сделаю все, что понадобится, чтобы попасть туда. А ты занимайся своим делом. А теперь — пора разойтись и дать клиенту подумать.