Возможно, это мой личный магнетизм привлекает таких, как Одноглазый с Сопатым.
В недалеком будущем нас, без сомнения, ожидало крупное веселье. Два месяца Одноглазый изгалялся над Гоблином и не получил в ответ ни единой искорки. Когда гром наконец грянет, это будет потрясающе!
— Ну вот, теперь все меняется местами, — сказал я Госпоже, когда мы вдвоем обсуждали текущие дела. — Пожалуй, Одноглазый — вроде как случайно — подхватит какую-нибудь паршу, а Гоблин окажется вроде как ни при чем.
— Может, это потому, что мы пересекли экватор. Времена года меняются местами.
Этой реплики я не понял и размышлял над нею многие часы. И тогда до меня дошло, что ничего она не значила. То была просто одна из чудных твердокаменных шуток Госпожи.
Глава 15
САВАННА
На самом краю расстилавшейся по плато саванны мы ждали шесть дней. Дважды на нас являлись посмотреть банды темнокожих воинов. В первый раз Сопатый сказал нам:
— Будут с дороги сманивать — не ходите.
Сказал он это Одноглазому, не зная, что я стал малость разбираться в этом языке и кое-что из их болтовни понимаю. У меня несомненный талант к языкам. Да и у многих старых солдат. Нужда, как говорится, научит.
— С какой еще дороги? — скривился Одноглазый. — С этой коровьей тропы?
Он указал на извилистые колеи, уходящие вдаль.
— Все, что между белыми камнями, это дорога. Она священна. Пока остаетесь на ней, вы в безопасности.
На первой стоянке нам было ведено не покидать круга, ограниченного белыми камнями Пожалуй, я знаю, почему здесь такой обычай. Торговля требует безопасности дорог. Хотя, видно, не слишком бойко идет здесь торговля… Покинув границы Империи, мы весьма редко встречали достойные упоминания караваны. И вообще все двигались на север. За исключением того ходячего пня.
— И всегда берегитесь этих степняков, — продолжал Сопатый. — Им верить нельзя. Они всем мыслимым коварством и обманом будут склонять вас покинуть дорогу. Бабы их особенно — всем известно, кто они такие. Помните: с вас тут глаз не спускают. Сойти с дороги — смерть.
Здесь разговором живо заинтересовалась Госпожа. Она тоже понимала язык. Да и Гоблин проскрипел:
— Ну, покойник ты, червячья пасть.
— Что? — взвизгнул Одноглазый.
— Вот как положишь глаз на такую пухленькую — считай, что уже в котле у людоедов. — Они не людоеды…
Внезапный ужас исказил лицо Одноглазого.
Он не сразу въехал, что Гоблин понимает их с Сопатым беседу. Он взглянул на остальных. Некоторых выдали выражения лиц.
Крайне обеспокоенный, он что-то зашептал Сопатому.
Тот крякнул и рассмеялся. Смех его наполовину напоминал кудахтанье, наполовину — павлиний клекот. И стоил ему приступа кашля.
Причем — жестокого.
— Костоправ, — спросил Одноглазый, — ты точно ничего не можешь для него сделать? Повыплюнет ведь все легкие и помрет. Тогда нам плохо придется.
— Нет, ничего. — Не надо было ему начинать… Хотя — что толку в этих разговорах? Он уже отказался внять им. — Ты либо Гоблин способны помочь ему куда скорее, чем я.
— Поди помоги тому, кто помощи не хочет…
— Истинно так. — Я взглянул прямо в его единственный глаз. — Скоро у нас будут проводники?
— Я спрашивал. Было сказано только: «Вскоре». Это оказалось правдой. В лагерь наш твердой, мощной рысцой вбежали два высоких чернокожих человека. Более здоровых и развитых образчиков гуманоидов я в жизни не видел! Каждый имел за спиной колчан с дротиками, а в левой руке — щит из черных и белых полос какой-то кожи. Конечности их мерно двигались в едином ритме, словно оба были единым чудесным механизмом.
Я взглянул на Госпожу. Выражение лица ее не отражало никаких мыслей.
— Великолепные солдаты могут выйти, — сказала она.
Эти двое рысцой подбежали прямо к Сопатому, прикинувшись полностью равнодушными ко всем остальным, однако непрестанно изучающе косясь на нас. По эту сторону джунглей белые люди весьма редки С Сопатым они заговорили надменно. Речь их напоминала отрывистый лай: множество щелкающих звуков и взрывных согласных.
Сопатый с заметным трудом отвесил несколько нижайших поклонов и отвечал им на том же языке хнычущим тоном, словно раболепствующий перед раздраженным хозяином.
— Беда будет, — предсказала Госпожа.
— Точно.
Презрение к чужим — штука не новая. Следовало распределить роли.
— Я тронул Гоблина за локоть и заговорил с ним на пальцах, языком глухонемых. Одноглазый, уловив суть, гоготнул. И это возмутило наших новых проводников. Наступил ответственный момент. Теперь они должны были сами осознанно спровоцировать нас. Только после этого они примут как должное то, что их поставят на место.
Одноглазый явно замышлял что-то большое и шумное. Я жестом велел ему утихомириться и приготовить какой-нибудь простой, но впечатляющий фокус.
— Чего они там бухтят?! — сказал я вслух. — Ну-ка, разберись.
Одноглазый заорал на Сопатого.
Тот почувствовал, что попал меж молотом и наковальней. Он объяснил Одноглазому, что кхлата не торгуются. Просто, мол, пороются только в наших вещах и выберут, что покажется им подходящей платой за беспокойство.
— Едва попробуют — лишатся пальцев. По самые уши. Объясни им. Вежливо.
Но для вежливости было слишком поздно. Эти двое понимали язык Сопатого. Но рык Одноглазого смутил их. Они не знали, что предпринять.
— Костоправ! — окликнул меня Мурген. — Отряд!
То действительно был Отряд. Кое-кто из парней, ранее сделавших нам рыбий глаз.
Сделаны они были специально для уязвленных эго наших новых друзей. Они скакали, кричали и стучали древками копий по щитам. Они изрыгали ядовитейшие насмешки. Они гарцевали вдоль отмеченной камнями обочины. За ними рысил Одноглазый.
Сами рыбы не кусаются, нет. Однако некоторые служат приманкой для своих же. Это о чем-то говорит.
Воины с воплем атаковали, застав всех врасплох. Трое чужаков были повержены. Остальные быстро, хоть и не без дальнейших потерь, усмирили наших проводников. Сопатый стоял на обочине, заламывая руки и коря Одноглазого. Над нами, в высоте, кружили вороны, — Гоблин! Одноглазый! — зарычал я. — Ну-ка, разберитесь!
Одноглазый захихикал, схватил себя за волосы и рванул.
Прямо из-под шляпы стащил он кожу со своей головы и сделался тварью — клыкастой, злобной и отвратительной достаточно, чтобы кого угодно вывернуло от одного взгляда на нее.
Пока он таким образом играл на публику, отвлекая внимание, Гоблин проделывал главную часть работы.
Казалось, его окружают гигантские черви. Даже я не сразу понял, что все это, извивающееся и кишащее, всего-навсего веревки. А когда я увидел, в каком состоянии наша упряжь, из горла, помимо воли, вырвался негодующий крик.
Гоблин весело заулюлюкал — и сотня кусков веревок скользнули в траву, взвились в воздух, готовые заполонить собою все, настичь, опутать, задушить.
Сопатый забился в настоящем апоплексическом припадке:
— Стойте! Стойте! Вы же нарушаете соглашение! Одноглазый не повел и ухом. Он снова припрятал свой ужас под суровой личиной и теперь метал в Гоблина свирепые взгляды. Он отказывал ему в малейшей изобретательности.
Но Гоблин еще не сказал последнего слова. Повязав всех, кто не был мертв либо наш, он заставил свои веревки стащить трупы на обочину.
— Свидетелей не было, — заверил меня Одноглазый. Ворон он не замечал. Он смотрел на Гоблина. — А вот что замыслил этот мерзкий лягушонок…
— Что же?
— Эти веревки. Это, Костоправ, не минутное дело. Чтобы все это зачаровать, нужен месяц. Я знаю, на кого он нацелился. Раз — и нет больше замечательного, благожелательного, так много вынесшего на своем веку Одноглазого… Теперь маски сорваны, и я покараю его, не дожидаясь подлого, предательского удара в спину.
— Превентивный удар, значит? — Это, чтобы объяснить всем идею Одноглазого.
— Я же сказал: он явно замышляет недоброе. И я не собираюсь сидеть и ждать…
— Спроси Сопатого, что делать с трупами. Сопатый посоветовал закопать их поглубже и получше замаскировать.
— Беда, — сказала Госпожа. — С какой стороны ни посмотри.
— Лошади отдохнули. Пора двигаться. Уйдем.
— Надеюсь. Если бы…
В ее голосе было нечто такое, что не поддавалось дешифровке. Только много позже я понял. Ностальгия. Тоска по дому. По чему-то, безвозвратно утерянному.
Гоблин прозвал наших новых проводников Ишаком и Лошаком. И опять, вопреки моему неудовольствию, прозвища прижились.
Мы пересекли саванну за четырнадцать дней и без всяких неприятностей, хотя Сопатый с проводниками всякий раз, заслышав барабаны вдали, колотились в страхе.
Ожидаемое ими послание не пришло, пока мы не покинули саванну, выйдя в гористую пустыню, лежащую южнее. Оба проводника немедленно возжелали остаться с Отрядом. Что ж, лишние копья не помешают.
— Барабаны говорят, — объяснил Одноглазый, — что они объявлены вне закона. А что говорится о нас — лучше и не слушать. Задумаешь возвращаться на север, попробуй найти другой путь.
Через четыре дня мы встали лагерем на какой-то высотке в виду большого города и широкой реки, текущей к юго-востоку. Мы добрались до Джии-Зле, находящемся в восьми сотнях миль за экватором. Устье реки располагалось в шести сотнях миль южнее, на самом краю света, согласно карте, сделанной мною в Храме Отдыха Странствующих. Последние известные земли назывались — очень приблизительно — Троко Таллио и лежали на пути от побережья вверх по реке.
Как только лагерь принял удовлетворивший меня вид, я отправился на поиски Госпожи. Она нашлась среди каких-то больших валунов. Но вместо того чтобы любоваться видом, она неотрывно смотрела в крохотную чайную чашечку. На секунду из чашечки блеснуло искристое сияние, а затем Госпожа почувствовала мое приближение и с улыбкой подняла глаза.
В чашечке не оказалось никаких сияний. Померещилось мне, наверное.
— Отряд растет, — сказала она. — С тех пор как вы оставили Башню, ты навербовал уже двадцать человек.
— Ага. — Я сел рядом, устремив взгляд к городу, — Джии-Зле…
— Где Черный Отряд уже нес службу. Да где он только не служил…
— Верно, — хмыкнул я. — Мы пробираемся в наше прошлое. Отряд возвел на трон Джии-Зле нынешнюю династию. И ушел без обычных разборок. Что же будет, если мы въедем в город под развернутым знаменем?
— Есть лишь один способ выяснить. Надо попробовать.
Взгляды наши встретились. Множество мыслей и чувств искрами скользнули навстречу. С той потерянной минуты прошло много времени. Мы избегали подобных встреч, словно нами овладела запоздалая юношеская застенчивость.
Закат сиял великолепным заревом. Я просто не мог забыть, кем она была. Она же злилась на меня. Но все же хорошо скрывала это, присоединившись ко мне и наблюдая, как лицо города окутывает ночь. То было косметическое искусство, не снившееся ни единой пожилой княгине!
Зачем ей было тратить силы, сводя меня с ума? Я и сам прекрасно справлюсь.
— Чужие звезды, чужое небо, — заметил я. — Все созвездия полностью покинули свои места. Еще немного, и я не смогу отделаться от мысли, что попал в иной мир.
Она тихонько фыркнула.
— Мне это уже кажется. Ч-черт… Пойду-ка я пошарю в Летописи, что там сказано об этом Джии-Зле. Не знаю отчего, но не нравится мне это место.
То была истинная правда, хотя я только что осознал это. Странно. Как правило, меня тревожат люди, а не места.
— Так что же тебе мешает?
Я почти слышал, что она думает. Иди. Прячься. Заройся в книги и дела давно минувших дней. Я останусь здесь, чтобы взглянуть в лицо дню нынешнему и грядущему.
То был один из таких моментов, когда что ни скажи, все будет не то. Поэтому я выбрал из двух зол меньшее — молча встал и пошел.
И по дороге к лагерю едва не налетел на Гоблина. Он был так занят, что не услышал меня, хотя я, пробираясь впотьмах, наделал немало шуму.
Он, лежа за валуном, пожирал глазами сутулую спину Одноглазого и столь явно замышлял недоброе, что я не смог пройти мимо. Нагнувшись к его уху, я негромко сказал:
— Бу-у-у!
Он всквакнул и подскочил футов на десять, а затем смерил меня злобным взглядом.
Придя в лагерь, я принялся за поиски нужной мне книги.
— Костоправ, какого дьявола ты суешь нос куда не просят? — спросил Одноглазый.
— Что?
— Не суй нос в чужие дела! Я караулил этого пакостного жабеныша, и, если бы ты его не спугнул, он бы у меня…
Из темноты к нему скользнула веревка и улеглась кольцом на его коленях.
— Ладно, в другой раз не повторится.
Летопись ничем не смогла развеять моих опасений. Я нажил себе настоящую паранойю с нервным зудом между лопаток и уже стал вглядываться в темноту, пытаясь рассмотреть, кто следит за мной.
Гоблин с Одноглазым продолжали щетиниться друг на друга. Наконец я спросил:
— Ребята, вы не могли бы хоть немного делом заняться?
Д а, конечно, еще бы не мочь, однако они не могли согласиться, что их склока — вовсе не такое уж всесодрогающее событие, и потому просто взирали на меня, ожидая продолжения.
— Как-то мне не по себе. Не то чтоб я предчувствовал беду, но чувство похожее. И чем дальше, тем оно сильнее.
Они с каменными лицами хранили молчание.
Зато высказался Мурген:
— Я знаю, о чем ты. Костоправ. Как мы пришли сюда, я — тоже весь дерганый.
Я оглядел остальных. Гогот смолк. Прекратилась игра в «мясо». Масло с Ведьмаком слегка кивнули, подтверждая, что и они как бы не в своей тарелке. Прочие же постеснялись признаться, опасаясь выглядеть сопливыми Вот так. Может, моя медвежь. Я болезнь — не совсем игра воображения.
— Я чувствую, что в этом городе наступит переломный момент в истории Отряда. Вы, два умника, можете мне сказать, отчего?
Гоблин с Одноглазым переглянулись и промолчали.
— Единственная странность этого места, описываемая в Летописи, заключается в том, что отсюда Отряд просто взял да ушел. Случай редкий.
— Это как понимать?
Нет, из Мургена вышел бы прекрасный базарный зазывала!
— Так, что нашей братии не пришлось отступать отсюда с боем. Они могли продлить срок службы. Но капитан услышал о чудесной горе на севере, усыпанной якобы серебряными самородками в фунт каждый.
Там еще было о чем порассказать, но меня просто не слушали. Мы более не были Черным Отрядом, а просто кучкой людей, родства не помнящих, собравшихся похожими способами. Насколько в этом виноват я? Насколько это неблагоприятное стечение обстоятельств?
— Нечего сказать? — Оба лишь задумчиво смотрели на меня. — Ладно. Мурген, завтра расчехляй наше знамя. Со всеми регалиями.
У многих поднялись брови.
— Кончайте с чаем, ребята. Готовьте глотки для настоящего питья. Там, внизу, варят подлинный эликсир бессмертия!
Это вызвало некоторый интерес.
— Видите? Все же Летопись кое на что годна! Я устроился сделать кое-какие записи в последнем из собственных томов Летописи, поглядывая временами на наших колдунов. Они забыли свою вражду и заняли мысли свои делами посерьезнее, чем измышление проказ.
В очередной раз подняв глаза, я внезапно увидел серебристо-желтую вспышку. И, похоже, именно у тех валунов, где мы с Госпожой любовались огнями ночного города.
— Госпожа!
Я с десяток раз ободрал колени, а после почувствовал себя круглым дураком, увидев, что она сидит себе на камне, обняв колени, опустив на них подбородок и предаваясь вечерним раздумьям. Свет только что взошедшей луны освещал ее сзади. Мое внезапное шумное появление привело ее в замешательство.
— Что случилось? — спросил я.
— Что?
— Я видел здесь какие-то странные вспышки. Выражение ее лица в неверном лунном свете казалось искренне недоумевающим.
— Ладно. Наверное, просто шутки лунного света. Возвращайся поскорее. Завтра выходим рано.
— Ладно, — тихо, встревоженно отвечала она.
— Что-нибудь не так?
— Нет. Просто мне одиноко.
Я и без объяснений понимал, что она хочет сказать.
Возвращаясь назад, я наткнулся на Гоблина с Одноглазым, осторожно пробиравшихся вперед. В пальцах их плясали волшебные искры, а в глазах — тлел ужас.
Глава 16
ЛОЗАН ВОЮЕТ
Лозан был изумлен. Все действительно шло так, как и должно было. Таглиосцы отдали лежавшие за Майном земли, не шевельнув даже пальцем, даже не думая защищать их. Войска Хозяев Теней перешли реку и по-прежнему не встретили сопротивления. Тогда армия разделилась на четыре свои составляющие. Не встретив сопротивления и после этого, армии разделились на отдельные роты — так удобней грабить. И добыча была так хороша, что под грузом ее дисциплина не устояла.
Внезапно и повсеместно таглиосские мародеры принялись вырезать фуражиров и мелкие разведотряды. Армии вторжения понесли огромные потери, прежде чем разобрались в обстановке. План этот был разработан Корди Мотером, заявившим, что он подражает тактике своих военных кумиров Черному Отряду Когда же агрессор отреагировал увеличением фуражиров, он ответил заманиванием их в засады и ловушки. Наивысшей точкой его успеха стало уничтожение двух рот, завлеченных в специально подготовленные тесные городки, поджигавшиеся по входе в них неприятеля. В третий раз, однако, противник на эту приманку не клюнул. Вдобавок доверенные Корди таглиосцы были истреблены Сам он, раненый, вернулся в Таглиос, чтобы поразмыслить о поворотах фортуны.
Лозан в это время отправился в восточные земли с Копченым и двадцатью пятью тысячами добровольцев, держась поближе к неприятельскому главнокомандующему и усиленно изображая серьезную угрозу, силу, готовую при малейшей ошибке врага жестоко покарать его. Копченый не собирался вступать в бой и выказал такое упрямство, что даже Лозан склонен был возроптать.
Копченый объявил, что ждет, когда случится нечто, меняющее ситуацию. Что именно — не говорил.
Что касается Ножа — тот был на юге, в отданных без боя землях вдоль реки Майн. Он должен был собрать отряд из местных для перехвата вражеских гонцов. Это оказалось легко мостов через Майн не было, а переправиться вброд можно было лишь в четырех местах. Должно быть. Хозяева Теней были крайне заняты Они ничего не заподозрили. А быть может, они просто решили, что отсутствие вестей — само по себе благая весть.
И то, чего ждал Копченый, наконец-то произошло.
Как выразился Нож, жрецы являли собою кошмар Таглиоса. Между распространенными основными тремя религиями согласия не наблюдалось. Когда же межконфессионная вражда затихала, внутри каждой находились собственные раскольники, еретики и сектанты. Вся таглиосская культура вращалась вокруг различий в догматах веры и жреческих усилий, направленных на то, чтобы обойти остальных. Множество бедняков — особенно в провинциях — не принадлежали ни к одной конфессии, так же как и правящая династия. Кто хочет править и впредь, тот не может позволить себе никаких предпочтений.
Старый Копченый ждал, когда кто-нибудь из высших жрецов додумается попробовать обрести популярность для себя и своих присных, обезглавив неприятеля и тем самым лишив возможности продолжать войну.
— Совершенно циничный политический маневр, — пояснил он Лозану. — Прабриндрах долго выжидал оказии показать остальным, что получится, если не послушают его.
И он таки показал.
В конце концов одного из жрецов осенила эта гениальная идея. Убедив пятнадцать тысяч человек в том, что они способны справиться с опытными профессионалами, он взялся за дело. Он даже вывел всю эту толпу навстречу неприятелю. Найти врага оказалось легче легкого: главнокомандующий Хозяев Теней тоже решил воспользоваться удобным случаем. Все прочие завоеванные земли были полностью усмирены одним мощным ударом.
Лозан и Копченый с несколькими прочими стояли на вершине холма, где обе стороны могли видеть их, и полдня наблюдали, как две тысячи человек вырезают пятнадцать тысяч. Впрочем, части таглиосцев удалось уйти, но только потому, что неприятель слишком устал для погони.
— Вот теперь будем драться, — сказал Копченый.
И тогда Лозан выдвинул свои силы и принялся допекать противника, пока тот, в раздражении, не начал преследование. Лозан бежал, пока враг не остановился. Тогда он ударил снова. И снова побежал. И так далее. Он перенял этот трюк из некоей полузабытой былины, когда Черный Отряд отступал целых десять тысяч миль, прежде чем заманил противников, в ловушку, где те и полегли — все, до единого, — хотя до последнего момента считали, что победа — факт уже решенный.
Однако неприятель, вероятно, тоже знал эту историю. Во всяком случае, не пожелал быть заманенным. Перед первыми же препятствиями враги просто стали лагерем, прекратив движение. Лозан переговорил с Копченым, тот кликнул по ближайшим деревням добровольцев и начал окружение чужеземцев стеной.
В следующий раз враг просто повернул назад и маршем направился к Таглиосу. Это следовало сделать с самого начала, оставив на время охоту за богатством. И Лозан принялся наскакивать с тыла и продолжал досаждать врагам, пока их командир не убедился, что от него лучше бы избавиться, иначе покоя не предвидится никакого.
Лозан сказал Копченому:
— Я ни хрена не смыслю ни в тактике, ни в стратегии, но я себе представил, что против меня — один-единственный человек. То есть их главный. Если заставить его делать, что мне надо, он поведет за собой остальных. А уж как раздразнить человека, чтоб полез драться, — это я знаю.
Это было правдой.
Генерал Хозяев Теней наконец загнал его в городишко, специально подготовленный к этому маневру. То была более масштабная разновидность трюка Корди. Только без пожаров. Из города было выведено все население, а его место заняли двадцать тысяч добровольцев. Эти, пока Лозан с Копченым играли с неприятелем в кошки-мышки, строили стену.
Лозан вошел в город и показал врагам нос. Он сделал все, чтобы разозлить неприятельского командира. Хотя и не сразу это удалось. Неприятель окружил город, мобилизовал всех, подвернувшихся под руку и способных хотя бы ноги переставлять, и двинулся штурмом.
Получилась кровавая свалка. Врагам пришлось туго, так как тесные улочки не позволяли использовать преимущество сплоченности и дисциплины. Со всех крыш в них стреляли из луков. Их кололи копьями из-за каждого угла и каждой двери. Однако как солдаты они были на голову выше. Они положили множество таглиосцев прежде, чем осознали, что попали в западню и обороняющихся — раз в шесть больше, чем ожидалось. Отступать было поздно. Однако большую часть, оборонявшихся враги забрали с собой в могилу.
Когда все было кончено, Лозан вернулся в Таглиос. Воротился домой и Нож. Они снова открыли свою таверну и недели две праздновали победу. Тем временем Хозяева Теней поняли, что произошло, и это их вовсе разозлило. В ход пошли все мыслимые угрозы. Но таглиосский князь, Прабриндрах Драх, в основном показывал им нос и предлагал приберечь все это для тех мест, где не светит солнце.
Лозан же с Ножом и Корди отдохнули с месячишко, а затем настала пора следующей части плана, заключавшейся в долгом походе на север с Радишей Драх и Копченым. Лозан полагал, что веселого по пути будет мало, — однако лучшего способа, никто предложить не смог.
Глава 17
ДЖИН-ЗЛЕ
Поутру я поднял всех и заставил нарядиться в лучшие. Праздничные одежды. Мурген развернул наше знамя. Как раз для этого случился кстати достаточно крепкий бриз. Громадные вороные жеребцы наши били копытами и грызли удила — им не терпелось отправиться в путь.
Страсть их сама собою передалась меньшим братьям. Все было упаковано и погружено. Ждать долее не было никаких причин — кроме, разве, той, что нам, возможно, предстояло не просто так себе въехать в город.
— Волнуешься, Костоправ? — спросил Гоблин. — Словно скоро выходить на сцену?
Это было правдой, и он это отлично понимал. Мне хотелось демонстративно плюнуть в лицо своим предчувствиям.
— Что ты придумал?
Вместо прямого ответа он обратился к Одноглазому:
— Когда спустимся к той седловинке, где они уже смогут видеть нас, сработай парочку громов и «трубу рока». А я займусь «скачкой сквозь огонь». Пусть видят, что Черный Отряд вернулся.
Я взглянул на Госпожу. Та Наблюдала за происходящим отчасти насмешливо, отчасти покровительственно.
На минуту мне показалось, что Одноглазый сейчас затеет свару, однако он проглотил командирский тон Гоблина и коротко кивнул.
— Давай, Костоправ. Идти — так идти.
— Тронулись! — скомандовал я.
Что они задумали, я не понял, однако они могут производить впечатление, если захотят.
Они поехали вперед вместе. В дюжине ярдов позади скакал Мурген со знаменем. Остальные построились в обычный порядок. Мы с Госпожой ехали бок о бок, ведя на поводу запасных лошадей. Поймав краешком глаза блеск спин Ишака с Лошаком, я подумал, что теперь у нас имеется даже кое-какая пехота.
Сначала мы ехали, подчиняясь изгибам и петлям узкого пологого овражка, но милю спустя он начал расширяться, пока не превратился в пристойную дорогу. Мы миновали несколько домиков, принадлежащих, по-видимому, пастухам, но вовсе не таких уж убогих и простых.
И вот, едва перевалили мы за склон указанной Гоблином седловинки, началось представление. Оказалось оно почти таким, как он и обещал.
Одноглазый пару раз хлопнул в ладоши, и в ответ прогремели удары грома, заставившие содрогнуться сами небеса. Затем он прижал ладони к щекам, и вострубила труба — с такой же примерно громкостью. В это время Гоблин проделал нечто, наполнившее седловинку густым черным дымом, превратившимся затем во внушающее страх, однако безвредное пламя. Мы поскакали сквозь него. Я подавил искушение пустить коней галопом, а Гоблину с Одноглазым — велеть, чтобы лошади извергали огонь и вышибали молнии из-под копыт. Да, возвращение Отряда следовало сделать зрелищным, однако нельзя переигрывать — может оказаться больше похожим на объявление войны.