Кукаркин Евгений. Пределы выживания (Полигон - I)

   - Но это же ты...
   Верка краснеет до ушей и быстро переворачивает картину к стене.
   - Все равно прекрасно.
   Я перехожу от предмета к предмету и не могу оторваться.
   - Учиться тебе надо... на художника.
   Стало тихо. Я оглядываюсь. Верка с грустью смотрит на меня, Рита с укоризной.
   - Доктор, если бы было это возможно...
   После просмотра, когда мы собираемся уходить, Верка берет картину, где она пляшет и протягивает мне.
   - Доктор, возьмите. Я хочу вам ее подарить.
   - Спасибо. Не жалко, это же... изумительная вещь.
   - Нет. Для хороших людей, не жалко.
   - Неужели так быстро разобралась, хороший я или плохой?
   - Я внутренне чувствую.
   Я подхожу и целую ее в щеку.
   - Спасибо.
   Она цепенеет от поцелуя, становится как соляной столб, ее глаза стекленеют и устанавливаются в одну точку.
   - Мы пошли, ты идешь с нами? - спрашиваю ее.
   Молчание. Мы с Ритой выходим на улицу.
   - Боже, ты не почувствовал что то жуткое там... в этой росписи в самой обстановке...
   - Нет. Наоборот, это невероятный набор красок и везде, жажда борьбы...
   - Может быть. Но я все равно, даже в этой яркости вижу трагедию.
   - Вера талантлива и по моему всю свою страсть, все свои желания вложила в краски.
   - Она это делает несознательно по своему протестует против этой жизни, не понимая, что это протест.
   Мы идем и молчим. Каждый думая о своем. Вдруг Рита останавливается.
   - Я не хочу на танцы, давай прогуляемся и ты за одно проводишь меня до дома.
   - Хорошо, идем.
   Мы проходим мимо клуба, где по прежнему гремит музыка и ее звуки слабо расходятся по улицам поселка. Глухо стучат Ритины каблуки по деревянному настилу.
   - Я испортил тебе настроение?
   - Нет. В школе есть талантливые мальчики и девочки и каждый раз когда они светятся необычными красками, мне становиться тоскливо. Для чего они здесь нужны? Вот и Вера, ты сказал, учиться надо. Все. Дороги за полигон ей нет. Окончила школу, устроилась почтальоном и теперь все. Может повезет, то выйдет за муж, не повезет - попадет под действие полигона.
   - Но надо же что то делать?
   - Ты можешь сказать, как от этого избавиться?
   - Нет. Я еще здесь второй день.
   Мы идем молча минут десять, каждый переживая внутренне свою боль.
   - Вот мой дом. Я пришла. До свидания, Боря.
   Рита слабо сжимает мою руку и исчезает в темном проеме калитки. Я иду к своей мед части, бережно придерживая картину.
   Два часа ночи, кто то стучит и почти ломится в дверь.
   - Доктор. Откройте доктор.
   В трусах и майке выскакиваю к наружу. Лампа над моим крыльцом высвечивает монахиню и недалеко от нее старую развалюху машину, типа "победа".
   - Доктор, игуменья Аграфена просит вас срочно приехать в монастырь. Нужна ваша помощь.
   - Я сейчас оденусь.
   Быстро возвращаюсь на верх, одеваюсь и беру с собой чемоданчик с принадлежностями. Монахиня ждет в машине и только я сел в нее, как она дернулась и заскрипела всеми железными боками. Женщина ведет это старинное чудо весьма уверенно и через час, сноп света фар осветил старую кирпичную кладку высокого забора. Ворота со скрипом открылись и мы въехали в огромный двор. Нас ждали, одна из черных фигур любезно открыла дверцу машину.
   - Доктор, сюда.
   Только вышел, как другая монахиня торопливо потянула меня в дверь.
   В темной келье страдала молодая женщина со вздувшемся животом.
   - Доктор, вот. Должна родить и не может.
   - Свет, пожалуйста, можно больше света. У вас вода кипяченая есть?
   - Есть, всякая есть и простая, и кипяченая.
   - Несите все сюда.
   Появилось несколько монахинь, они принесли свечи и вскоре вся комната более менее осветилась. Загремела крышка принесенного бачка, я прямо из крана вымыл руки и приступил к осмотру. Женщина не могла родить, структура тела, узкие бедра не позволяли плоду выйти наружу. До госпиталя ее не довести, воды вышли и ребенок помрет, нужно здесь делать операцию, проводить Кесарево сечение.
   - Кто мне может помочь? Нужен ассистент.
   - Что вы затеваете? - раздается за спиной вопрос.
   - Нужна операция, причем срочно.
   - А вы можете?
   - Черт возьми, если я берусь, почему нужны еще дурацкие расспросы.
   Сзади тишина.
   - В этой святой обители не полагается ругаться. Сестра Ксения, помогите доктору, - приказал тот же голос.
   Рядом со мной возникло темное приведение.
   - Оголите руки, вымойте их и потом оденьте хоть передник или чего-нибудь, - отреагировал на ее балдахин я.
   Приведение кивнуло. Я выдергиваю из под головы стонущей женщины подушки и заталкиваю их под ее бедра. Из распакованного чемоданчик достаю шприц и делаю ей обезболивающий укол.
   - Ксения, вы готовы?
   Теперь передо мной уже прибранная женщина с оголенными руками и нормальной головой.
   - Готова, доктор.
   - Начали. Побрейте ее...
   Игуменья Аграфена сидит за столом напротив меня.
   - Я надеюсь, доктор, что вы никому не скажете о том, что здесь произошло этой ночью?
   - Матушка, я исполнил свой долг и моя профессия не позволяет раскрывать тайны моих пациентов.
   - С ней все будет нормально?
   - Я наложил три шва. Если сестра Ксения проследит за ней и все будет в порядке, то через неделю, я их сниму. С ребенком тоже все нормально.
   - Хорошо, я за вами пришлю машину, только так же, ночью.
   - Время уже пятый час. Мне можно отправляться к себе?
   Игуменья колеблется.
   - Доктор, задержитесь на немного. В моем хозяйстве небольшая лечебница и мне хотелось бы, чтобы вы поглядели на моих пациентов.
   - Они сейчас спят, может их не стоит тревожить?
   - Ничего. Пойдемте, доктор.
   Мы идем темными коридорами и входим в небольшую так же плохо освещенную залу. В ней шесть коек, на пяти видны спящие люди, одна пустая и аккуратно заправлена.
   - Вот, они. Первая сестра Елена, заболела десять дней назад. Сестра Елена, проснитесь.
   Игуменья без церемоний расталкивает спящую женщину, ее лицо перебинтовано и видно как в щелочках марли открываются глаза и отрешенно смотрят на нас.
   - Посмотрите ее.
   Матушка бесцеремонно сдирает с нее одеяло и я чуть не вскрикиваю. На теле-скелете, багровые и кроваво-красные пятна разной величины язв.
   - Это... полигон?
   - По дороге в поселок Камышевку попала под обстрел... ракета разорвалась в километре от них. Белое облако, образовавшееся после разрыва, мгновенно понеслось во все стороны и накрыло несчастных...
   - Вы говорите их, это вот эти на койках?
   - Нет. Остальные женщины погибли. Буквально сгорели... не смотря на то, что были в одежде, осталась она... одна.
   Я наматываю на палочку вату и аккуратно провожу по больной багровой коже, никакой реакции. Потом качаю головой.
   - Вы только можете облегчить ее страдания, смазав календулой или катаполом. Увы, она безнадежна.
   - Идите сюда. Здесь другая больная. Ирина проснитесь.
   Это молодая девушка, она приподнимается на подушке и сонно смотрит на нас.
   - Что стряслось, матушка?
   - Тебя хочет посмотреть доктор.
   Я щупаю ее молодое тело и поражаюсь его упругости.
   - Что у вас болит?
   - Грудь. Правая грудь.
   В районе правой груди большая опухоль величиной с кулак.
   - Давно?
   - Вот уже месяц...
   Врет. Болит давно, только сейчас пошел процесс. Нужно срочно хирургическое вмешательство и грудь придется снять.
   - Ее надо прислать в госпиталь. Необходима операция.
   - Надежда есть?
   - Не могу сказать. Очень запущена.
   - А вы могли бы сами сделать операцию?
   - Я не ахти какой хирург, матушка. Более сложные операции, должны делать специалисты в оснащенных операционных... Ее надо туда...
   - А как же... с кесаревым сечением?
   - Вообще то я проходил практику и простые..., как с роженицей, еще могу...
   Игуменья сразу сжимает губы.
   - А жаль. Вот третий больной.
   Это старушка, она даже не открывает глаз, несмотря на то, что игуменья ее расталкивает. Печать смерти на ее лице и сразу качаю головой, как дотрагиваюсь до ее руки. Судя по всему у нее разрушена печень. Желтизна кожи потрясающе выглядит даже в этом полумраке. Матушка все поняла по моему взгляду и идет к следующей койке. Здесь опять молодая женщина, она проснулась давно и улыбаясь ждет своей очереди.
   - Что у вас?
   - Жжет здесь, - она пальцем ткнула в живот.
   - Давно?
   - Не а...
   - Говори все, Маланья, - требует игуменья.
   - Да землю обрабатывала, хотела капусту посадить, пыли много, вот и наглоталась. Потом военные пришли сказали пол участка заражены какими то дио...кси...нами. С того раза и стал живот болеть. Месяц назад то было.
   - Земля где?
   - У дома, где ж ей быть то.
   - А где живете?
   - В Камышевке.
   Я поворачиваюсь к матушке.
   - Ей нужно обследование...
   Она кивает головой и подходит к последней койке. Ее рука сдергивает одеяло и я вижу, что это покойница.
   - Она мертва.
   - Умерла, царствие ей небесное. Сейчас пришлю сестер. Пойдемте, доктор.
   Мы опять возвращаемся к ней в келью.
   - Что вы скажите, доктор, о моих больных?
   - Плохо. Все ужасно плохо. Для них нужна клиника.
   Она отрицательно качает головой.
   - Ко мне приходил майор Молчанов, - продолжаю я, - он предлагал лечить больных людей жертв полигона. Они ведь все жертвы?
   - Да. Но военным я их не отдам.
   - Почему, матушка?
   - Этот майор и его помощники настоящие палачи и садисты. Они не лечат, они проводят эксперименты над больными и я вынуждена дать некоторым из них право помереть спокойно у меня в монастыре.
   - Этого не может быть...
   - Вы еще очень молоды, доктор и много не понимаете. За этой колючей проволокой правды нет. Здесь правит военная машина, для которой раздавить человека, что раз плюнуть, - она устало пошевелила рукой. - Уже поздно, доктор, я отправлю вас домой. Никому не говорите, что вы здесь были и видели.
   Я взглянул на часы. Время было - шесть часов.
   Меня будит Надежда.
   - Доктор, пора вставать. Из столовой вам уже давно принесли завтрак.
   - Что, сегодня опять прием?
   - Сегодня воскресение. У нас свободный день, но... это так считается. Если будут больные, то придется принять.
   Никто не идет, я сижу и читаю книги, стараюсь наверстать упущенное по отравлениям и инфекциям. Внизу скрипит тормозами газик. Быстро сбегаю вниз. В дверях появляется сам начальник спец части, полковник Семененко. Надежда, при виде него, в ужасе отшатывается и прячется в туалете.
   - Здравствуйте, доктор. Тихо у вас как здесь.
   - Здравствуйте, Владимир Дмитриевич. Проходите в кабинет.
   Полковник оглядываясь, проходит в мою рабочую комнату.
   - Здесь почти ничего не изменилось, - говорит он и садится на стул.
   Я устраиваюсь напротив его.
   - Чем обязан вашему появлению здесь?
   - Меня все жжет дикое любопытство, почему иногда наши подопечные не спят. Ладно, не спять часовые на посту, дежурные на станции и связи, а вот в монастыре... понять не могу, почему. Приехал к вам, может вы мне поможете?
   Вот, сволочи, уже донесли.
   - Это весьма щекотливый вопрос, Владимир Дмитриевич. Действительно этой ночью я был в монастыре и профессиональная этика мне не позволяет раскрыть, кто там болен и чем болен. Могу только сказать, для окружающих это безопасно.
   - Ага. Ох уж эти доктора, что пастыри, все тайны берегут. Это хорошо, но меня больше беспокоят настроения, это то что не обязательно может находиться в сфере вашей профессиональной этике?
   Я настороже.
   - Если это относится к психологии, то это относится к моей работе, если криминальные мысли, то нет. Я бы первый доложил о них вам.
   - Похвально. Спасибо, доктор. Вы с меня сняли тяжкий груз. Бывшая покойница, Мария Ивановна, что работала до вас, здесь, меня всегда понимала. И я был бы рад, чтобы и с вами у нас было такое же взаимопонимание.
   Я киваю головой.
   - Ну что же, сегодня воскресение, - рассуждает полковник, - все должны отдыхать, а у меня полно работы. Спасибо, Борис Дмитриевич, засиделся я у вас, поеду к себе.
   Он поднимается и жмет мне руку.
   Когда полковник уходит, появляется Надежда.
   - Что он вам говорил?
   - Вербовал в доносчики.
   - Я так и знала, - в отчаянии говорит она. - С бедной Машей так же произошло, сначала попользовал, потом выкинул...
   - Разве она умерла не от инфекции?
   - Нет. Она покончила жизнь самоубийством. Сначала этот тип требовал сведений, а потом... довел... Маша была доверчивой, к тому же слабовата и не могла противостоять ему.
   Надежда чуть не заплакала.
   Через час пришла Верка. Она смущенно со мной поздоровалась и, косясь на медсестру, неуверенно говорит.
   - Доктор, здесь вас один человек просил к нему зайти.
   - Кто то заболел?
   - Да нет. Это дед, дед Тимофей, его еще кличут - кривой дед, который уже у вас был.
   - Это с одним глазом?
   - Он, самый.
   - Что ему надо?
   - Не знаю.
   Я смотрю на Надежду. Она кивает головой.
   - Сходите, доктор. Если что будет срочно, я добегу, вызову вас.
   У деда грязная изба, черные закопченные бревна давно источены жучками и плесенью грибка. На полу горы мусора и пыли.
   - Ага, пришел значит.
   Дед воинственно задрал голову и повернулся ко мне здоровым глазом.
   - Заходи, заходи, не смотри, что так мусорно. Хозяйка есть, грязи нет, хозяйки нет, грязь есть. Вот и у меня нет старухи, а руки на эту дребедень поднять не могу.
   - Дед, давай я уберу, - просит Верка.
   - Циц... Каждый свечек имеет свой шесток. Без тебя разберусь. Ты извини меня, доктор, за то что отругал в первый же день, не прав был. Сам посуди, в эту дыру могут прислать или неумеху, или неудачника, а как ты попал, не знаю...
   - Прислали по разнарядке.
   - Видно там за проволокой совсем рехнулись, нормальных людей присылают, чтобы их калечить потом... Я то просил зайти зачем? За Люську тебе сказать спасибо.
   - За какую Люську?
   - Да ты что, доктор? Роды от которой в монастыре принимал...
   - А... Я просто не знал, что ее Люсей звать.
   - Деда, чего же вы мне то не сказали? - удивилась Верка. - Мальчик или девочка?
   - Девочка. Мне монахини говорили, как она тяжело рожала и как ее резали и спасли.. Доктор, я не очень богат, но рождение нового человека, не может быть без подарка тому, кто сумел и мать, и дочку спасти от верной смерти.
   - Да бросьте, дед Тимофей...
   - Э... нет. Мне Верка сказала, что вы разбираетесь в живописи, я хочу вам подарить кое что. Идите за мной.
   Он ведет меня в следующую дверь и мы оказались в небольшой светелке. Это была мастерская. Десятки картин сложены вдоль стен, кругом раскиданы крашенные доски, ложки, тарелки.
   - Смотри, все сам делал, - с гордостью говорит дед. - Не смотря, что кривой, сам рисовал.
   Кругом буйство красок, будь то их автор сошел с ума.
   - Ну как, нравиться?
   - Нравиться.
   - Вот возьми, мое лучшее полотно. На Марсе- называется.
   Он подает мне удивительную картину. Застывшая ракета на цветущей планете, но чувствуется, здесь была трагедия, давно корни и ветви странных деревьев опутали стальную громадину и только рядом кладбище... унылые кресты неровно разбросаны по полю. Рядом с одним крестом в лохмотьях стоит старая женщина и... улыбается. Ни одного черного тона, бешено глядит солнце, изумрудом отливается трава и деревья, желтизной сияет песок.
   - Спасибо, дед.
   - Возьми еще одну. Это Люська, которую ты спас.
   Он подает мне портрет веселой девчонки с короной на голове.
   - Как же вы так...
   - Бери, бери...
   В дверь постучали.
   - Кого еще черт несет?
   - Тимофей, это я Надежда, доктор у вас?
   - Здесь он.
   - Его просят в госпиталь воинской части, там раненых привезли...
   - Тьфу, - плюет дед. - Вроде и войны нет, а кругом война.
   - Пошли, - командую я Верке и сую ей картины. - Ты их мне в комнату занеси, а я прямо в часть...
   Майор Молчанов кивает вместо приветствия.
   - Доктор, с хирургией знакомы?
   - Проходил практику два года в Кривом Роге.
   Майор кивает головой.
   - У меня хирург тоже молодой, старший лейтенант Павлов, но пьет, собака. Сам то он очень квалифицированный, но нужна подстраховка. Помощник доктора уехал в Кулунду, и больше никого нет. Так что идите в операционную помогите ему чинить людей.
   - А что произошло?
   - Ракета, да не простая, а с кассетной головкой, отклонилась от цели и бабахнула, да не шариками, а пластинами. В диаметре двадцати километров вся растительность оказалась, как подстрижена. Наших сигнальщиков тоже зацепило. Двое наповал, а троих привезли... Идите доктор, время не ждет.
   Первый раненый был ужасен, тонкая пластина пронесся вдоль головы и сняла... кусок кости черепа. Мозг торчал наружу и "дышал". Второй осколок косо вошел в бедро и разнеся половину берцовой кости, застрял... Я помогал худенькому парнишке хирургу, как я понял, это и был старший лейтенант Павлов. В нашей бригаде была еще операционная сестра...
   Только через девять часов я и Павлов вывалились из операционной выжатые как лимоны. Было уже темно. В докторской дежурил Молчанов, он бросил нам по банке с соком.
   - Выпейте, ребята.
   Пальцы с трудом расковыряли дырку и я с жадностью выпил сок.
   - Будут жить? - спрашивает Павлова, Молчанов.
   - Двое то да, третий- не знаю.
   Майор кивает головой.
   - Вам там в столовой поесть оставили.
   - Хорошо.
   - Я приказал вам, Борис Дмитриевич, потом выделить машину...
   Киваю головой.
   Газик проезжает мимо клуба. Внутри гремит музыка, там шум и смех, из дверей вырываются клубы табачного дыма. Снаружи молодежь тоже перекуривает или отдыхает от потной тряски в зале
   - Ей, стой, - кричит женский голос, какая то фигура возникает перед капотом.
   Шофер тормозит. В дверцу газика просовывается голова Риты.
   - Доктор, все в порядке?
   - С кем? Со мной или больными?
   - И с вами, и с ними?
   - Со мной все в порядке, с больными нет. Риточка, я еду домой и так устал, ты извини.
   - Я поеду с вами.
   Она решительно открывает заднюю дверцу и плюхается на сиденье.
   - Трогай.
   Рита поднимается со мной на второй этаж в комнату. Она помогает мне лечь на койку. Только голова прикоснулась к подушке, как я мгновенно засыпаю и вижу жуткие сны, вывороченные человеческие мозги и перемешанные сломанные кости в разорванном мясе.
   Чей то палец прошелся по лбу. Я открываю глаза.
   - Рита, ты еще здесь?
   - Тише, - палец прижимается к губам, - мне пора уходить.
   - Ты всю ночь была здесь? Где спала?
   - На столе. У тебя шикарный стол, только очень жесткий. Ты так отвратительно спал, что я через каждый час вставала, боялась как бы не свалился на пол.
   - Извини, что столько принес беспокойств.
   - Ничего.
   Она осторожно прикоснулась к моим губам своими.
   - Мне надо быть в хорошей форме перед учениками, я пойду.
   Тихо скрипнула дверь.
   АПРЕЛЬ
   Из Комарова привезли на телеге двух мальчишек. На их головы и кисти рук ужасно смотреть. Что то похожее на чесотку, красноватая сыпь, кое где разъелась и кроваво багровые полосы разбросаны по всем участкам кожи.
   - Очень чешется? - спрашиваю их.
   - Очень, - чуть не плачет пятнадцатилетний парнишка, - особенно в волосах.
   Я просматриваю его голову. Да, там корки запекшейся крови.
   - Ты на полигоне был? - спрашиваю его.
   Парнишка сжимается и испугано говорит .
   - Да.
   - Рассказывай. Когда ходил и зачем?
   - Мы с Пашкой три дня тому назад пошли на полигон напилить чурбаков для нашей мастерской. Знаете..., ложки, фигурки... вырезать. Ну вот, идем оглядываем деревья, вдруг недалеко как ухнет... Присели, тихо. Потом только распилили ствол, стало руки и кожу на лице щипать, почесали и пошли домой, а там все вдруг закидало пятнами... У Пашки, даже, кровь пошла изо рта.
   Я обращая внимание на его дружка. Действительно, губы необычно красные.
   - Открой рот, - прошу его.
   Он открывает. Вся гортань кроваво-красного оттенка.
   - Ты есть то можешь?
   - Кашу только..., но очень больно... внутри все жжет.
   - В вашем поселке. Еще кто-нибудь заболел?
   - Мама Пашки. У нее только руки забросало.
   - Ладно, ребята. Сейчас мы вас смажем и перебинтуем. Надежда, у нас есть свинцовая мазь?
   - Немного.
   - Сможешь ее на этих парнишек истратить, смазать все пораженные места?
   - Не хватит наверно, - сомневается медсестра.
   - Попробуй, пожалуйста, потом перебинтуй. А вот этому, - я показываю на Пашку, - прополощи рот, даже не знаю чем. С этой пакостью неизвестно как бороться. Попробуй синим йодом.
   Я помогаю ей запеленать мальчишек в бинты.
   - Надежда, срочно спрячь их в баню. Ее закрыть и никого не пускать. Мужика, который их привез, тоже изолировать. Я подозреваю, что у мальчишек какой то необычный вид экземы.
   - Ой, - вскрикивает она. - Я же забыла про мужика то. Доктор, я сейчас.
   - Оставайся за меня. Пойду в госпиталь, хоть лекарств попрошу.
   - Хорошо, доктор.
   Молчанов выслушал меня и пожал плечами.
   - Лекарств нет.
   - Как нет?
   - Так, нет. Мы же не боги.
   - Возьмите их к себе. У вас же есть инфекционное отделение.
   - Доктор, это ваши больные. Мы же договорились, те кто пострадал от полигона, наши, а эти кожные заболевания... наверняка от грязи...
   - Майор, - грязь тоже от полигона.
   - Не надо, доктор. Не вешайте на нас всех собак. Помочь мы вам не можем, нет у нас мазей.
   - Мать твою, но сведения о появлении в этом районе экземы необходимо послать в Минздрав. Они должны среагировать.
   - Спокойней, доктор. У нас с вами есть начальство, которое должно решать этот вопрос. Я доложу и пусть все дальше идет по команде.
   Я понял, что здесь глухо. Повернулся и пошел на улицу. Только прошел газон. Как чуть не столкнул старлея Павлова, который был судя по всему пьян.
   - Доктор, - радостно заорал он. - Как я рад вас видеть.
   - А мне бы не видеть никого.
   - Вы идете от этого говнюка, Молчанова. Да пошлите его в... Что вам надо? Лучше скажите мне.
   - Мне бы сейчас выпить.
   - Это по нашему. Я с вами, доктор и сейчас...
   Он достает из кармана уже на половину выпитую бутылку московскую водку.
   - Пей.
   Я с отчаяния хлебнул два глотка прямо из горла. Это не московская, жуткое пойло из смеси спирта и воды.
   - Браво, доктор. Так в чем вам эта свинья отказала?
   - Мне нужна мазь, свинцовая.
   - Цинковая?
   - Свинцовая.
   - Один черт. Пошли я тебя сейчас с Машкой познакомлю, она тебя любой мазью обеспечит.
   Он берет меня за рукав и тащит в госпиталь в отделение терапии. За дверью с надписью "старшая медсестра" сидит толстенная женщина.
   - Машка. Ты знаешь кого я привел, - вопит с порога Павлов. - Это док. Во, мужик. Я с ним ребят чинил, болван Чириков, по сравнению с ним козявка.
   - Чего разорался? - басом гудит Машка.
   - Выпить хочешь? - старлей опять выволакивает из кармана недопитую бутылку и протягивает ей.
   Женщина без ломания берет ее и допивает все из горлышка, потом отодвигает ящик стола и забрасывает туда пустую посуду.
   - Выкладывай, что у тебя.
   - Доктору мазь нужна, а этот, хрен, твой паршивый начальник, не дает.
   - Чего и сколько?
   Она строго смотрит на меня.
   - Свинцовой мази, баночек пять.
   Сестра поднимается и занимает всю ширину маленькой комнаты.
   - Пойдемте, я из аптеки возьму.
   Мазь у меня в руках и я думаю, что еще не все люди сволочи.
   - Надежда, я пьян.
   - Вижу, - снисходительно отвечает она.
   - Я пытался охмурить какую то Машку за пять баночек мази.
   Теперь Надежда хохочет.
   - Браво, доктор. Вы делайте поразительные успехи. Идите лучше поспите.
   - Как, ребятишки.
   - Им вроде получше, они спят.
   - Я хочу завтра съездить в Комарово.
   - Поезжайте, доктор. А теперь спать.
   Утром меня разбудила Надя.
   - Доктор, вы хотели поехать в Комарово.
   - Да, да. Встаю.
   Быстро умылся и перекусил.
   - Как мальчики, давай их сюда.
   Сонных парней привели мне. Мы с Надей размотали их и я заметил, что кожа стала на самых разодранных местах выделять лимфу. Это уже хороший признак. Мы смазали и перемотали ребят обратно.
   - Где этот мужик? Он еще не свалился?
   - Разве пьянь, дурные болезни берут? Конечно нет. Где то достал несколько буханок хлеба, накормил ими лошадь, сам напился и теперь спит на телеге у меня на дворе.
   - Буди его. Нам уже пора выезжать.
   - А как же мальчики?
   - Поедут со мной, их матери наверно с ума сходят.
   Надя кивает головой.
   - Хорошо, доктор, поезжайте.
   Телега еле-еле ползет по пыльной дороге.
   - Сколько еще до села? - спрашиваю возчика.
   - Уже недалече, на четверть часа потянем.
   - Как ты сумел сохранить лошадь, ведь травы то кругом мало?
   - А чего их сохранять то. Вечером хлеб, днем хлеб и утром хлеб, как вишь, пока не сдыхают.
   - Это же сколько хлеба надо...
   - Коняга приписана на довольствие к магазину, они и дают. Возить из военного городка продовольствие и товар, надо. Вот они и кормят.
   За поворотом дороги показались избы поселка.
   - Ну вот и приехали...
   У матери Пашки действительно такая же, как и у него, чесотка на руках.
   - Вы одежду Паши, после того как он ходил на полигон, вытряхивали?
   - А как же, - певуче отвечает она, - чистила всю.
   - Не знаете, в поселке нет еще таких заболеваний?
   - Понятия не имею.
   - Давайте я вам руки смажу.
   - Думайте поможет?
   - Хотя бы облегчит.
   Я смазываю ей руки и после того как их перебинтовал, выхожу на улицу. Несколько человек стоит у Пашкиного дома.
   - Здравствуйте, доктор, - недружно здороваются они.
   - Здравствуйте, вы ко мне?
   - Оно так, - начала пожилая женщина, - посмотрите мою дочку, доктор, она чего то прихворнула.
   - А у меня сноха, ногу подвернула, подошли бы к нам, доктор? - просит другая.
   - У меня здеся, опухоль, - тычет под мышку небритый мужик.
   - Стоп. Я всех сегодня посмотрю и постараюсь оказать помощь. Начнем с вашей дочки. Пойдемте к ней.