Страница:
— Я это понял. И понимаю, отчего ему не везло в делах и почему у него было столько врагов: если он так поступал всегда…
— А знаете, мне кажется, что, отдавая вам эти деньги, я делаю то, чего не могла сделать та итальяночка: оплачиваю свое приданое.
— Не начинайте сначала, Домитилла, — возразил Ларри. — Разве сейчас время для шуток? И напоминаю вам, что деньги эти мои, потому что ваш отец продал мой автомобиль, и потом, я вам уже говорил, что мы никогда не сможем…
В ее взгляде отразилось такое отчаяние, что он замолчал.
Преодолев отвращение, Ларри попытался смотреть на труп как на некую проблему, вполне материальную, которую надо срочно решить. Как его вынести отсюда? Он посмотрел в окно: темнело. В семье Шелли скорее Мэри, чем Перси, могла бы прочувствовать до конца всю абсурдность создавшейся ситуации. В самом деле, тело, скорчившееся среди острых окровавленных кусков зеркала, в которых отражался свет ночи, прорезаемый тревожными отсветами автомобильных фар, наводило ужас. Домитилла тем временем торопливо собирала осколки в бумажный пакет, потом протерла пол влажной губкой. Она успела привести себя в порядок и теперь была одета так же тщательно, как в момент его прихода. Затем она почти любовно перевернула труп отца на спину и со свойственным всем итальянкам умением обращаться с покойниками сложила ему руки, отряхнула костюм, вложила в руку четки и зажгла две свечи. Если бы не болезненно-бледные, впалые, как у бродяги, щеки, Амброджио в темном костюме и тщательно повязанном галстуке выглядел бы как вполне спокойный и респектабельный отец семейства, оплакиваемый своими близкими. На мизинце слабо поблескивало кольцо Нобиле, словно высший символ жизни, о которой он мечтал.
— Оставим его? — спросила девушка.
Ларри утвердительно кивнул и искоса взглянул на Домитиллу. Ему показалось, что она вдруг постарела лет на десять, словно придавленная тяжестью мрачной тайны. Господи, она убила собственного отца, ни больше ни меньше! От одной этой мысли Ларри качнуло, как от взрыва бомбы. Но он постарался быстро взять себя в руки.
— Никто не скажет, что он умер как бродяга, — пробормотала девушка без всякого волнения в голосе, перекрестив большим пальцем его лоб.
Ларри сделал над собой усилие и в последний раз взглянул на Амброджио. У того был приоткрыт рот, так что казалось, что с бескровных губ слетают слова непонятного проклятия.
— Вы слышали, что он сказал, умирая? — спросил Ларри. Она недоуменно повторила:
— Что он сказал?..
— Да, его последние слова; я был так взволнован, что не расслышал…
Она замялась.
— Он говорил на неаполитанском диалекте, я не уверена, что все поняла. Боюсь, что это было одно из заклинаний, призывающих несчастья. Да, это было проклятие, которого он боялся сам, но всегда охотно адресовал другим… Мне не хочется повторять его.
— Постарайтесь вспомнить, Домитилла. Несчастье в любом случае уже произошло, я бы даже сказал, оно придавило нас свинцовой плитой.
Девушка помрачнела, словно наконец полностью осознала случившееся.
— «Che queste sei oche cenerine ti portino all' inferno!» — вот что, мне кажется, удалось разобрать. «Пусть шесть серых гусей унесут тебя в ад». Потом последовало какое-то ругательство, в любом случае, дурное слово, но, уверяю тебя, я это не расслышала, а это было его последнее слово! Слова всегда выходили у него изо рта как ядовитые змеи, и кто знает, где они теперь найдут приют? Вот почему я хочу скорее от него избавиться, — добавила она с гримасой отвращения.
— Шесть серых гусей… — произнес Ларри. — Я словно вижу, как они летят на фоне кровавого заката среди темных туч.
Она закрыла лицо руками.
— Это безумие! Мертвый отец покидает свой дом, убила его я — не знаю, впрочем, как все получилось, ведь я просто хотела защитить тебя от его кинжала, — но даже не чувствую себя виноватой!
— А я чувствую, — сказал Ларри. — Я устал так, словно мне пришлось пешком пересечь Ливийскую пустыню.
Девушка бросилась к нему:
— Я поддержу тебя, теперь…
— Еще раз прошу вас не говорить мне «ты». Теперь между нами стоит еще и это.
— Я уверена, что то, что произошло, не сможет разлучить нас. Напротив, это будет словно договор, заключенный между нами, — сказала она убежденно. — Мы сообщники… Теперь мы не можем расстаться…
Лицо Ларри стало напряженным.
— Нет! Я не чувствую себя вашим сообщником, — отрезал он. — Я пришел повидаться с вами, потому что вы обещали предоставить мне некие важные сведения, но, как в плохом кино, в результате у меня оказался труп, от которого я должен избавиться!
Она опустила голову, как провинившаяся школьница.
— Как все же жаль, что он вернулся так скоро… — сказала она с нежностью. — С тех пор как я вас увидела, я мечтала только об одном, только о том, чтобы вы любили меня. Если бы отец не пришел, вы занялись бы со мной любовью, потом я бы спокойно оделась, вы ушли, а он возвратился бы позже, в хорошем настроении, потому что заработал денег! Вот как все должно было быть, но никогда, никогда ничего не бывает так, как мне хочется, и именно поэтому со мной никогда не происходит ничего хорошего…
Она снова заплакала.
— А я, кроме того, потерял драгоценный источник информации, — вздохнул Ларри. — Зачем мне теперь все эти деньги… И что нам делать с этими окровавленными осколками, — добавил он, глядя, как она продолжает тщательно собирать их с пола.
— Я их вымою и выброшу в мусорный ящик рядом с погребом. Если их найдут, скажу, что отец разбил зеркало в приступе ярости.
— Но кто-то может знать, что зеркало оставалось целым до самой его смерти!
— С тех пор как в сентябре было заключено перемирие, никто к нам не приходил.
— Даже Креспи?
— А он тем более. Я же говорила вам, что они не разговаривали друг с другом.
— Я хотел сказать: что, если Креспи заходил сюда, когда вашего отца не было дома?
Она пожала плечами и небрежно ответила, унося пакет с осколками:
— Я сама спускалась к нему.
Ларри остался один в пустой, погруженной во мрак гостиной и почувствовал, что его вот-вот стошнит. Стараясь держаться как можно дальше от мертвеца, он подошел к окну, выходившему на узкий двор. А как он расскажет обо всем Полу?.. «Мой информатор, помнишь, о котором я тебе говорил…» — «Помню, ну и что?» — «Его нашли мертвым в кустах вилла Коммунале, менее чем в сотне метров от его собственного дома…» — «А его дочь?» — «Дочь? Она прождала его всю ночь…»
Девушка вернулась и, как рабочая пчелка, стала деятельно и ловко наводить в комнате порядок.
— А где тряпка, которой вы пытались остановить кровь? — спросил Ларри.
— Она у меня, надо будет придумать, как от нее избавиться, но начать надо с него, — ответила девушка, показав на отца.
— Во всяком случае, никогда, вы слышите — никогда никому ни о чем не рассказывайте. Он не вернулся домой, и все. И больше ничего, иначе мы начнем противоречить друг другу. Потому что, по правилам, мы должны были бы вызвать полицию, и если я не сделал этого, то только потому, что не хотел объясняться со своим начальством. Теперь посмотрим, сможем ли мы вдвоем его перенести.
Она присела и обняла тело за ноги, как плакальщица на готическом надгробии, а Ларри взял его за плечи. Вместе они попробовали его приподнять.
— Он слишком тяжел для человека, который утверждал, что давно голодает, — проворчал Ларри.
Неожиданно она выпрямилась и показала на входную дверь.
— Что случилось? — прошептал Ларри.
— Кто-то идет, — выдохнула она.
— Креспи?
Она прислушалась и покачала головой. Шаги остановились на площадке.
— Я не буду открывать, — прошептала она испуганно.
— Это покажется странным, ведь все знают, что вы всегда дома…
Через мгновение в дверь постучали.
— Ответьте, не открывая, что отец еще не вернулся, — прошептал Ларри, — что вы не знаете, где он, и что он не разрешает вам никого впускать в квартиру.
Она неохотно пошла к двери. Он слышал, как она говорила с кем-то, не открывая, потом вернулась.
— Это парень, купивший «тополино», — сказала она тихо. — Кажется, машина не заводится. Я сказала, что папа еще не пришел, но, поскольку он хотел подождать его на улице, сказала, что он вернется не раньше завтрашнего дня. Он ушел в ярости, говоря, что за восемьдесят тысяч лир она могла бы и завестись.
— Ничего не понимаю, в Палермо она прекрасно работала! Вы спросили его имя и адрес?
Она пожала плечами:
— Он не пожелал мне сказать.
Домитилла осторожно подошла к окну.
— Он идет через двор, широкими шагами, не оборачиваясь. Вот он прошел ворота, и теперь я вижу только его спину…
— Через некоторое время я выйду посмотреть, чтобы на улице никого не было.
— А если он будет ждать?
— Тогда я проверю его документы и прикажу идти прочь. В конце концов, в городе комендантский час, он не имеет права находиться на улице! На всякий случай подождем еще немного.
Он сходил на кухню, собрал апельсиновые корки, сунул их в карман и вернулся в комнату, к трупу. Амброджио, распростертый на паркете, с которого были убраны все осколки стекла, казался обескровленной жертвой какой-то мрачной неаполитанской трагедии, населенной рейтарами, бретерами и наемными убийцами. Домитилла начала ловко заворачивать тело в полосатое покрывало, на котором еще можно было прочесть полинявшую надпись «Город Милан».
— Так назывался корабль, на котором он плавал на Шпицберген, — пояснила девушка.
— Знаю, — отрывисто ответил Ларри.
Когда Амброджио превратился во что-то длинное и белое, словно парившее над полом в полумраке комнаты, они снова попробовали его поднять. Но он, как им показалось, стал еще тяжелее, чем был до неожиданного визита покупателя машины, словно они израсходовали на последнего часть своей силы. Домитилла не смогла удержать ноги Амброджио, и они упали на пол. Ей показалось, что перед тем, как отправиться в небытие, отец решил еще попортить им кровь, и она расплакалась.
— У нас не хватит сил, — простонала девушка.
Черная лестница была такой узкой и крутой, что они с трудом смогли спустить свой груз на второй этаж. Задыхаясь от тяжести, Домитилла прислонилась к перилам.
— Я слишком устала, больше не могу, — прошептала она, повернувшись к Ларри.
— Этого-то я и боялся, — сказал он. — Послушайте, я взвалю его себе на плечо и донесу сам! Идите вперед и показывайте дорогу.
— Я придумала кое-что получше, — сказала девушка так, словно ее посетило вдохновение. Она быстро достала из кармана пальто ключ и открыла дверь квартиры дона Этторе.
— Вы уверены, что там никого нет? — прошептал Ларри.
— Дон Этторе каждый вечер в одно и то же время ходит пешком из «Гамбринуса», а Джанни сейчас гостит у матери в Салерно. Честно сказать, мне пришло это в голову несколько минут назад.
Оставив спеленатый труп на лестничной площадке, словно мешок с грязным бельем, она потянула Ларри за собой в кухню Креспи. Он удивленно замер — настолько изобилие медных кастрюль, поблескивавших в полумраке, величественные печи и полки, уставленные фаянсом и стеклом, отличались от нищенского помещения, которое они только что покинули.
— Идите за мной, — шепнула девушка. — У нас не так много времени, уже вечереет.
Просторные комнаты, через которые они проходили, были, как ему показалось, обставлены массивной мебелью и увешаны большими барочными картинами, которые тем не менее не могли скрыть ни трещин в стенах, ни общей запущенности квартиры. То тут, то там на толстых коврах валялись куски штукатурки, большая часть мебели покосилась и держалась с помощью стопок книг. В этом загроможденном лабиринте девушка двигалась уверенно и грациозно. «Да, она здесь, кажется, бывала часто», — с горечью подумал Ларри.
— А наверху так пусто… — сказал он.
— Вы еще не все видели! В этой галерее было полно фарфора, но двенадцатого июля от бомбардировки рухнул фриз, и все разбилось, абсолютно все. Джанни очень расстраивался, собирая осколки, а у дона Этторе был такой вид, словно его это не касается: так он был поглощен своими вычислениями.
Ларри нахмурился:
— Вычислениями?
— Он математик, — ответила Домитилла таким тоном, словно говорила о чем-то само собой разумеющемся.
Она уверенно направилась к маленькой, расположенной немного в стороне гостиной, в которой портьеры были задернуты, словно комната все время оставалась нетронутой и запертой, как музей. Девушка зажгла свечу, и из темноты выступило множество застекленных шкафов и круглых столиков на одной ножке, заставленных веерами и эмалевыми шкатулками.
— Вот, — сказала она.
Ларри непонимающе на нее взглянул.
— Хоть раз посмотрите не на меня, — сказала девушка. Прямо перед ним, под охраной двух кресел, похожих на те, что он видел в кабинете у Пола, стоял портшез, дверцы которого украшали амуры и цветочные гирлянды. Ему на минуту показалось, что Домитилла хочет показать ему место, где лежит письмо Мэри Шелли.
— Неподходящий момент, — сказал он.
— Очень даже подходящий! Он легкий, и мы без труда перенесем его.
Он удивленно уставился на девушку:
— Перенесем кого и в чем?
— Его, — она показала рукой в сторону двери, — в портшезе. У нас не меньше двух часов, мы даже успеем вернуть портшез на место.
— Вы хотите сказать, что мы понесем тело вашего отца в этом! — ошеломленно произнес Ларри. — Но, Домитилла, мы сейчас не разыгрываем представление, как было тогда, когда синьор Креспи катал вас в фиакре! Быть может, он хотел вновь почувствовать аромат прошлого, но наше положение достаточно серьезно, и мы должны из него выпутаться. Кроме того, времени у нас очень мало, хотя вы так не думаете. С недавних пор я не верю в то, что все возвращаются вовремя.
— У нас нет выбора, — ответила она. — Мы спустились только на один этаж, а я уже без сил. Мы легко пронесем его по парадной лестнице. Кроме того, этим портшезом пользовались во время карнавала в Кастель-дель-Ово, и отец говорил, что это совсем не тяжело.
— Кто сидел внутри?
Она отвернулась.
— Мама в костюме Принцессы моря. Это было задолго до моего рождения, можно сказать, в другой жизни.
Ларри двинулся в сторону кухни.
Они с таким трудом донесли тело Амброджио до маленькой гостиной, что Ларри понял, что не смог бы сам дотащить его до кустов. Силы его были на пределе. Они оставили тело в галерее, вынесли небольшой легкий портшез и открыли дверцы. Внутри витал тонкий запах древнего склепа. Когда Ларри усаживал необычного пассажира на обитое бархатом сиденье, ему вдруг почудилось, что тот еще жив и вот-вот покажется из покрывала, окутывавшего его на манер савана, и попросит увеличить комиссионные. Его затошнило.
— Быстрее, — выдохнул он. — Какой ужас!..
К Домитилле, напротив, вернулось спокойствие. Она сходила на кухню, принесла спички, взяла подсвечник, проверила, не оставили ли они после себя следов крови на лестнице. Золотистое пламя свечей так озарило галерею, что портшез стал напоминать парадный трон славы. Без видимого волнения Домитилла взялась за ручки носилок, они перенесли их в прихожую и осторожно поставили на пол, чтобы она могла вернуть на место подсвечник, потушить свечи и убедиться, что на лестнице тихо. Ларри смотрел, как девушка движется в слабых колеблющихся лучах, и думал, что она похожа на изящную горничную, в чьи обязанности входит забота об освещении, или на ночную бабочку, беззаботно вьющуюся в готовом вот-вот обрушиться здании. Ему показалось, что все происходит помимо его воли. Когда они оказались в темноте и вышли на лестницу, он с облегчением отметил, что луна хорошо освещает ступени и они не рискуют упасть, споткнувшись о завалы, образовавшиеся в результате бомбардировки. Они медленно спускались по рваному ковру, переступая через искореженные перила и выпавшие из стен камни. Ларри шел впереди, чувствуя всю тяжесть своей ноши и какую-то смутную тревогу, словно взгляд Амброджио упирался ему в затылок. Когда они наконец вышли на улицу, он был весь мокрый от пота. Неожиданно мысли его приняли совершенно другое направление. Сколько раз Шелли со своими спутниками поднимался по этой лестнице, возвращаясь домой после долгих прогулок? Он вдруг подумал, как бы они удивились, встретив у себя на лестнице такой странный экипаж. Вся ситуация чем-то напоминала сюжет комической оперы.
— Идемте же! — торопила Домитилла.
Во дворе было светло как днем. Они оставили портшез в тени арки, и Ларри двинулся вперед и внимательно осмотрел улицу, словно опасаясь, что на углу его поджидает готовый к нападению бретер — в треуголке, с обнаженной шпагой в руке. Но длинная улица было пуста, а на противоположной стороне темнела листва, предлагая надежное укрытие.
— Никого, — сказал он, вернувшись. — Скорее!
Они подперли тяжелую деревянную створку ворот, перешли на другую сторону улицы и оказались у решетки, которую, впрочем, невозможно было перелезть.
— Вход в парк левее, в ста метрах отсюда, — прошептала Домитилла.
Ларри рассердился на себя за то, что забыл об этом, и ускорил шаг.
— Не слишком тяжело? — спросил он, обернувшись.
— Ничего, — услышал он, и ему показалось, что ответила ему белая фигура, видневшаяся за стеклами носилок. Впереди, на сколько хватало глаз, поблескивали трамвайные рельсы. Они уже прошли несколько метров вдоль решетки, как вдруг донесся шум мотора. Ларри даже не успел испугаться, как рядом с ними остановились джип и грузовик. Из машины вышли двое полицейских.
— Что здесь происходит? — спросил тот, что был за рулем. У Ларри от ужаса замерло сердце. Он поставил портшез на землю, стараясь ничем не выдать своей тревоги, и повернулся, дав осветить себя фонариком. Увидев перед собой офицера английской армии, сержант удивился.
— В чем дело? — стараясь говорить спокойно, спросил Ларри.
— Извините, господин лейтенант, — ответил молодой американец. — Я вижу, вы… вы что-то несете…
Встав между портшезом и американцем, Ларри вынул из наружного кармана кителя свой пропуск и приказ, подписанный британским командованием.
— Эта официальная бумага объяснит вам, что мне поручено, помимо моей постоянной службы в разведке, заняться приготовлениями к открытию театра «Сан-Карло» — знаменитого оперного театра города. Торжественное представление должно состояться в середине сентября. Этот портшез и манекен, который в нем сидит, — часть необходимого реквизита.
Начальника патруля его объяснения не убедили, и он стал с подозрением осматривать странный предмет. В нескольких шагах от них находилась Домитилла, похожая на статую, стоявшую позади нее в аллее парка. Ее присутствие, показавшееся молодому военному весьма странным, помогло по крайней мере отвлечь его внимание от портшеза.
— А молодая дама — актриса, занятая в спектакле? — спросил он.
— Нет, синьорина — моя переводчица.
— Ах, она ваша переводчица… — повторил начальник патруля, недоверчиво качая головой. — Signorina, si parla inglese?51— спросил он, повернувшись к девушке.
— Just a little52, — ответила Домитилла дрожащим голосом.
— Скажите, господин лейтенант, — недоверчиво спросил сержант, — зачем в театре sedan-chair53 в девять часов вечера?
— Я же сказал вам, что подготовка к открытию театра не единственная моя обязанность. Я могу заниматься этим только поздно вечером. В нашем распоряжении осталось всего несколько дней.
Сержант покачал головой, снова подошел к украшенной гербами дверце. Завернутое в ткань тело Амброджио наклонилось, и сквозь стекло виднелся его бледный профиль.
— А… манекен, он-то для чего? — спросил он, повернувшись к Ларри.
Ларри понял, что сержантом движет простое любопытство. Застигнутый врасплох, он отчаянно пытался вспомнить какое-нибудь произведение, для которого мог потребоваться подобный предмет.
— Это… статуя командора из «Дон Жуана», сержант. Помните, знаменитая опера Моцарта…
— Ну, раз вы так говорите… — ответил тот.
— После того как в театр попала бомба, часть декораций и множество деталей реквизита разобрали по домам, — пояснил Ларри, стараясь говорить внушительно.
— Господин лейтенант, — извиняющимся тоном произнес сержант, — мы отвозили груз в Пьедигротту и возвращаемся порожняком. Мы могли бы довезти вас вместе с переводчицей и реквизитом до театра «Сан-Карло». Вы выиграете время и сэкономите силы.
Ларри посмотрел на него:
— Благодарю за предложение, сержант, но мы можем дойти пешком. Все это не такое тяжелое, как может показаться.
— Наш грузовик пустой, и было бы жаль не воспользоваться этим, — настаивал американец. — Мы едем на склад в Каподичино, и нам даже не придется делать крюк.
Ларри чувствовал на себе его пристальный взгляд.
— Ну что ж, почему бы и нет… Спасибо за помощь, — сказал он и повернулся к Домитилле. — Эти ребята помогут нам, — произнес он по-английски.
— Что? — еле слышно спросила она.
По приказу сержанта двое дюжих парней уже грузили портшез в кузов. Домитилла непонимающе посмотрела на Ларри. Он потянул ее к джипу, помог забраться на заднее сиденье, а сам уселся рядом с водителем. Машина тронулась, и они медленно поехали вниз по улице.
— Ваш кабинет находится здесь? — спросил сержант, когда они проезжали мимо палаццо Сатриано.
— Точно, сержант, вы хорошо осведомлены. Вы что, иногда бываете там? — спросил Ларри, стараясь не выдать своего волнения.
— Нет, просто как-то раз я отвозил сюда груз, и в палаццо Реале, и в другие большие здания: Казерте, Каподимоте… Все эти штабные прекрасно устроились. Если бы вы видели, какие там повсюду украшения и статуи! Кругом позолота, как в оперном театре, который вы приводите в порядок. Спрашивается, зачем вам для них мучиться? Вот если бы посмотрели на наши помещения!
— Но это как раз не для них, сержант, а для рядовых солдат, — лицемерно объяснил Ларри. — Музыка вас немного развлечет, ведь так?
Молодой военный не был в этом так уж уверен. Теперь они ехали вдоль моря, и было видно, как над черным пространством залива время от времени мелькает отблеск дальнего мигающего маяка. Ларри обернулся. Домитилла сидела неподвижно, в ее глазах застыла тревога. Сзади на выбоинах улицы трясся грузовик.
— Помедленнее, сержант, — сказал Ларри после очередного резкого поворота. — Дорога плохая, и мы можем повредить портшез. Мы не спешим.
— Разве? Театр что, никогда не закрывается?
Ларри небрежно взмахнул рукой.
— Там есть постоянные дежурные, — ответил он, не вдаваясь в подробности.
Подъезжая к площади Плебесцито, машина замедлила ход. Несмотря на комендантский час и светомаскировку, на фасаде палаццо Реале светилось несколько окон, и Ларри вдруг испугался, что его узнают приятели, которые так некстати могут выйти из офицерской столовой или кафе «Гамбринус». Почудилось даже, что его окликнули по-французски из старого дансинга, превращенного в солдатский клуб.
— Высадите нас у церкви, — попросил Ларри. — Нам останется только перейти площадь.
— Посмотрите, какой ветер, господин лейтенант. Будто снежная буря в самом сердце Милуоки!
— Вы из Милуоки, сержант?
— Да, господин лейтенант, и хочу поскорее туда вернуться!
Ларри краем глаза осматривал окрестности театра. К счастью, из многочисленных питейных заведений, расположенных по соседству с площадью, никто не выходил. За резными стеклами «Гамбринуса» светились огни ацетиленовых ламп. Джип свернул направо и остановился у колоннады театра. Вокруг не было ни одной живой души.
— Кажется, здесь никого нет, — удивленно заметил сержант.
— Вижу…
— Разве они не обязаны были вас дождаться? Кругом темно…
Ларри с тревогой отметил, что к сержанту вернулась прежняя подозрительность.
— Скорее всего они ждут меня внутри, — сказал он уверенно. — Ладно, давайте выгружать реквизит. Помогите мне, синьорина, — обратился он к девушке по-английски.
Домитилла пыталась по выражению его лица понять, что ей делать дальше. Он подошел к ней и не глядя помог выйти из машины. Четверо солдат подхватили портшез и понесли к колоннаде. Ларри с тревогой заметил, что от тряски тело Амброджио сонно клюет носом. Он быстро повернулся к командиру отряда:
— Ну, спасибо вам за помощь, сержант. Если я вас когда-нибудь встречу, то найду способ отблагодарить.
— Удачи со спектаклем, господин лейтенант.
Сержант сел за руль джипа, но не трогался с места, желая убедиться, что театр открыт и Ларри с грузом добрался до места назначения.
— Когда же он уедет, черт его побери? — заволновался Ларри.
Чтобы успокоиться, он протянул руку через решетку, возвышавшуюся перед входом, и стал громко стучать в дверь. Через некоторое время он с облегчением увидел, что в театре зажегся свет. Дверь приоткрылась и появился старик сторож, одетый в широкий плащ с капюшоном, похожий на монашеские одеяния из «Фра Диаволо»54. Ларри тотчас же сделал знак сержанту, что тот может ехать, но бдительный сержант, удивленный медлительностью старика, не двинулся с места, а, напротив, высунулся из окна, чтобы посмотреть, как будут развиваться события.
— Signor usciere55, я привез портшез и манекен для «Дон Жуана», — громко сказал Ларри по-английски, показывая на стоящие у тротуара автомобили. — Переведи, Домитилла.
— А знаете, мне кажется, что, отдавая вам эти деньги, я делаю то, чего не могла сделать та итальяночка: оплачиваю свое приданое.
— Не начинайте сначала, Домитилла, — возразил Ларри. — Разве сейчас время для шуток? И напоминаю вам, что деньги эти мои, потому что ваш отец продал мой автомобиль, и потом, я вам уже говорил, что мы никогда не сможем…
В ее взгляде отразилось такое отчаяние, что он замолчал.
Преодолев отвращение, Ларри попытался смотреть на труп как на некую проблему, вполне материальную, которую надо срочно решить. Как его вынести отсюда? Он посмотрел в окно: темнело. В семье Шелли скорее Мэри, чем Перси, могла бы прочувствовать до конца всю абсурдность создавшейся ситуации. В самом деле, тело, скорчившееся среди острых окровавленных кусков зеркала, в которых отражался свет ночи, прорезаемый тревожными отсветами автомобильных фар, наводило ужас. Домитилла тем временем торопливо собирала осколки в бумажный пакет, потом протерла пол влажной губкой. Она успела привести себя в порядок и теперь была одета так же тщательно, как в момент его прихода. Затем она почти любовно перевернула труп отца на спину и со свойственным всем итальянкам умением обращаться с покойниками сложила ему руки, отряхнула костюм, вложила в руку четки и зажгла две свечи. Если бы не болезненно-бледные, впалые, как у бродяги, щеки, Амброджио в темном костюме и тщательно повязанном галстуке выглядел бы как вполне спокойный и респектабельный отец семейства, оплакиваемый своими близкими. На мизинце слабо поблескивало кольцо Нобиле, словно высший символ жизни, о которой он мечтал.
— Оставим его? — спросила девушка.
Ларри утвердительно кивнул и искоса взглянул на Домитиллу. Ему показалось, что она вдруг постарела лет на десять, словно придавленная тяжестью мрачной тайны. Господи, она убила собственного отца, ни больше ни меньше! От одной этой мысли Ларри качнуло, как от взрыва бомбы. Но он постарался быстро взять себя в руки.
— Никто не скажет, что он умер как бродяга, — пробормотала девушка без всякого волнения в голосе, перекрестив большим пальцем его лоб.
Ларри сделал над собой усилие и в последний раз взглянул на Амброджио. У того был приоткрыт рот, так что казалось, что с бескровных губ слетают слова непонятного проклятия.
— Вы слышали, что он сказал, умирая? — спросил Ларри. Она недоуменно повторила:
— Что он сказал?..
— Да, его последние слова; я был так взволнован, что не расслышал…
Она замялась.
— Он говорил на неаполитанском диалекте, я не уверена, что все поняла. Боюсь, что это было одно из заклинаний, призывающих несчастья. Да, это было проклятие, которого он боялся сам, но всегда охотно адресовал другим… Мне не хочется повторять его.
— Постарайтесь вспомнить, Домитилла. Несчастье в любом случае уже произошло, я бы даже сказал, оно придавило нас свинцовой плитой.
Девушка помрачнела, словно наконец полностью осознала случившееся.
— «Che queste sei oche cenerine ti portino all' inferno!» — вот что, мне кажется, удалось разобрать. «Пусть шесть серых гусей унесут тебя в ад». Потом последовало какое-то ругательство, в любом случае, дурное слово, но, уверяю тебя, я это не расслышала, а это было его последнее слово! Слова всегда выходили у него изо рта как ядовитые змеи, и кто знает, где они теперь найдут приют? Вот почему я хочу скорее от него избавиться, — добавила она с гримасой отвращения.
— Шесть серых гусей… — произнес Ларри. — Я словно вижу, как они летят на фоне кровавого заката среди темных туч.
Она закрыла лицо руками.
— Это безумие! Мертвый отец покидает свой дом, убила его я — не знаю, впрочем, как все получилось, ведь я просто хотела защитить тебя от его кинжала, — но даже не чувствую себя виноватой!
— А я чувствую, — сказал Ларри. — Я устал так, словно мне пришлось пешком пересечь Ливийскую пустыню.
Девушка бросилась к нему:
— Я поддержу тебя, теперь…
— Еще раз прошу вас не говорить мне «ты». Теперь между нами стоит еще и это.
— Я уверена, что то, что произошло, не сможет разлучить нас. Напротив, это будет словно договор, заключенный между нами, — сказала она убежденно. — Мы сообщники… Теперь мы не можем расстаться…
Лицо Ларри стало напряженным.
— Нет! Я не чувствую себя вашим сообщником, — отрезал он. — Я пришел повидаться с вами, потому что вы обещали предоставить мне некие важные сведения, но, как в плохом кино, в результате у меня оказался труп, от которого я должен избавиться!
Она опустила голову, как провинившаяся школьница.
— Как все же жаль, что он вернулся так скоро… — сказала она с нежностью. — С тех пор как я вас увидела, я мечтала только об одном, только о том, чтобы вы любили меня. Если бы отец не пришел, вы занялись бы со мной любовью, потом я бы спокойно оделась, вы ушли, а он возвратился бы позже, в хорошем настроении, потому что заработал денег! Вот как все должно было быть, но никогда, никогда ничего не бывает так, как мне хочется, и именно поэтому со мной никогда не происходит ничего хорошего…
Она снова заплакала.
— А я, кроме того, потерял драгоценный источник информации, — вздохнул Ларри. — Зачем мне теперь все эти деньги… И что нам делать с этими окровавленными осколками, — добавил он, глядя, как она продолжает тщательно собирать их с пола.
— Я их вымою и выброшу в мусорный ящик рядом с погребом. Если их найдут, скажу, что отец разбил зеркало в приступе ярости.
— Но кто-то может знать, что зеркало оставалось целым до самой его смерти!
— С тех пор как в сентябре было заключено перемирие, никто к нам не приходил.
— Даже Креспи?
— А он тем более. Я же говорила вам, что они не разговаривали друг с другом.
— Я хотел сказать: что, если Креспи заходил сюда, когда вашего отца не было дома?
Она пожала плечами и небрежно ответила, унося пакет с осколками:
— Я сама спускалась к нему.
Ларри остался один в пустой, погруженной во мрак гостиной и почувствовал, что его вот-вот стошнит. Стараясь держаться как можно дальше от мертвеца, он подошел к окну, выходившему на узкий двор. А как он расскажет обо всем Полу?.. «Мой информатор, помнишь, о котором я тебе говорил…» — «Помню, ну и что?» — «Его нашли мертвым в кустах вилла Коммунале, менее чем в сотне метров от его собственного дома…» — «А его дочь?» — «Дочь? Она прождала его всю ночь…»
Девушка вернулась и, как рабочая пчелка, стала деятельно и ловко наводить в комнате порядок.
— А где тряпка, которой вы пытались остановить кровь? — спросил Ларри.
— Она у меня, надо будет придумать, как от нее избавиться, но начать надо с него, — ответила девушка, показав на отца.
— Во всяком случае, никогда, вы слышите — никогда никому ни о чем не рассказывайте. Он не вернулся домой, и все. И больше ничего, иначе мы начнем противоречить друг другу. Потому что, по правилам, мы должны были бы вызвать полицию, и если я не сделал этого, то только потому, что не хотел объясняться со своим начальством. Теперь посмотрим, сможем ли мы вдвоем его перенести.
Она присела и обняла тело за ноги, как плакальщица на готическом надгробии, а Ларри взял его за плечи. Вместе они попробовали его приподнять.
— Он слишком тяжел для человека, который утверждал, что давно голодает, — проворчал Ларри.
Неожиданно она выпрямилась и показала на входную дверь.
— Что случилось? — прошептал Ларри.
— Кто-то идет, — выдохнула она.
— Креспи?
Она прислушалась и покачала головой. Шаги остановились на площадке.
— Я не буду открывать, — прошептала она испуганно.
— Это покажется странным, ведь все знают, что вы всегда дома…
Через мгновение в дверь постучали.
— Ответьте, не открывая, что отец еще не вернулся, — прошептал Ларри, — что вы не знаете, где он, и что он не разрешает вам никого впускать в квартиру.
Она неохотно пошла к двери. Он слышал, как она говорила с кем-то, не открывая, потом вернулась.
— Это парень, купивший «тополино», — сказала она тихо. — Кажется, машина не заводится. Я сказала, что папа еще не пришел, но, поскольку он хотел подождать его на улице, сказала, что он вернется не раньше завтрашнего дня. Он ушел в ярости, говоря, что за восемьдесят тысяч лир она могла бы и завестись.
— Ничего не понимаю, в Палермо она прекрасно работала! Вы спросили его имя и адрес?
Она пожала плечами:
— Он не пожелал мне сказать.
Домитилла осторожно подошла к окну.
— Он идет через двор, широкими шагами, не оборачиваясь. Вот он прошел ворота, и теперь я вижу только его спину…
— Через некоторое время я выйду посмотреть, чтобы на улице никого не было.
— А если он будет ждать?
— Тогда я проверю его документы и прикажу идти прочь. В конце концов, в городе комендантский час, он не имеет права находиться на улице! На всякий случай подождем еще немного.
Он сходил на кухню, собрал апельсиновые корки, сунул их в карман и вернулся в комнату, к трупу. Амброджио, распростертый на паркете, с которого были убраны все осколки стекла, казался обескровленной жертвой какой-то мрачной неаполитанской трагедии, населенной рейтарами, бретерами и наемными убийцами. Домитилла начала ловко заворачивать тело в полосатое покрывало, на котором еще можно было прочесть полинявшую надпись «Город Милан».
— Так назывался корабль, на котором он плавал на Шпицберген, — пояснила девушка.
— Знаю, — отрывисто ответил Ларри.
Когда Амброджио превратился во что-то длинное и белое, словно парившее над полом в полумраке комнаты, они снова попробовали его поднять. Но он, как им показалось, стал еще тяжелее, чем был до неожиданного визита покупателя машины, словно они израсходовали на последнего часть своей силы. Домитилла не смогла удержать ноги Амброджио, и они упали на пол. Ей показалось, что перед тем, как отправиться в небытие, отец решил еще попортить им кровь, и она расплакалась.
— У нас не хватит сил, — простонала девушка.
Черная лестница была такой узкой и крутой, что они с трудом смогли спустить свой груз на второй этаж. Задыхаясь от тяжести, Домитилла прислонилась к перилам.
— Я слишком устала, больше не могу, — прошептала она, повернувшись к Ларри.
— Этого-то я и боялся, — сказал он. — Послушайте, я взвалю его себе на плечо и донесу сам! Идите вперед и показывайте дорогу.
— Я придумала кое-что получше, — сказала девушка так, словно ее посетило вдохновение. Она быстро достала из кармана пальто ключ и открыла дверь квартиры дона Этторе.
— Вы уверены, что там никого нет? — прошептал Ларри.
— Дон Этторе каждый вечер в одно и то же время ходит пешком из «Гамбринуса», а Джанни сейчас гостит у матери в Салерно. Честно сказать, мне пришло это в голову несколько минут назад.
Оставив спеленатый труп на лестничной площадке, словно мешок с грязным бельем, она потянула Ларри за собой в кухню Креспи. Он удивленно замер — настолько изобилие медных кастрюль, поблескивавших в полумраке, величественные печи и полки, уставленные фаянсом и стеклом, отличались от нищенского помещения, которое они только что покинули.
— Идите за мной, — шепнула девушка. — У нас не так много времени, уже вечереет.
Просторные комнаты, через которые они проходили, были, как ему показалось, обставлены массивной мебелью и увешаны большими барочными картинами, которые тем не менее не могли скрыть ни трещин в стенах, ни общей запущенности квартиры. То тут, то там на толстых коврах валялись куски штукатурки, большая часть мебели покосилась и держалась с помощью стопок книг. В этом загроможденном лабиринте девушка двигалась уверенно и грациозно. «Да, она здесь, кажется, бывала часто», — с горечью подумал Ларри.
— А наверху так пусто… — сказал он.
— Вы еще не все видели! В этой галерее было полно фарфора, но двенадцатого июля от бомбардировки рухнул фриз, и все разбилось, абсолютно все. Джанни очень расстраивался, собирая осколки, а у дона Этторе был такой вид, словно его это не касается: так он был поглощен своими вычислениями.
Ларри нахмурился:
— Вычислениями?
— Он математик, — ответила Домитилла таким тоном, словно говорила о чем-то само собой разумеющемся.
Она уверенно направилась к маленькой, расположенной немного в стороне гостиной, в которой портьеры были задернуты, словно комната все время оставалась нетронутой и запертой, как музей. Девушка зажгла свечу, и из темноты выступило множество застекленных шкафов и круглых столиков на одной ножке, заставленных веерами и эмалевыми шкатулками.
— Вот, — сказала она.
Ларри непонимающе на нее взглянул.
— Хоть раз посмотрите не на меня, — сказала девушка. Прямо перед ним, под охраной двух кресел, похожих на те, что он видел в кабинете у Пола, стоял портшез, дверцы которого украшали амуры и цветочные гирлянды. Ему на минуту показалось, что Домитилла хочет показать ему место, где лежит письмо Мэри Шелли.
— Неподходящий момент, — сказал он.
— Очень даже подходящий! Он легкий, и мы без труда перенесем его.
Он удивленно уставился на девушку:
— Перенесем кого и в чем?
— Его, — она показала рукой в сторону двери, — в портшезе. У нас не меньше двух часов, мы даже успеем вернуть портшез на место.
— Вы хотите сказать, что мы понесем тело вашего отца в этом! — ошеломленно произнес Ларри. — Но, Домитилла, мы сейчас не разыгрываем представление, как было тогда, когда синьор Креспи катал вас в фиакре! Быть может, он хотел вновь почувствовать аромат прошлого, но наше положение достаточно серьезно, и мы должны из него выпутаться. Кроме того, времени у нас очень мало, хотя вы так не думаете. С недавних пор я не верю в то, что все возвращаются вовремя.
— У нас нет выбора, — ответила она. — Мы спустились только на один этаж, а я уже без сил. Мы легко пронесем его по парадной лестнице. Кроме того, этим портшезом пользовались во время карнавала в Кастель-дель-Ово, и отец говорил, что это совсем не тяжело.
— Кто сидел внутри?
Она отвернулась.
— Мама в костюме Принцессы моря. Это было задолго до моего рождения, можно сказать, в другой жизни.
Ларри двинулся в сторону кухни.
Они с таким трудом донесли тело Амброджио до маленькой гостиной, что Ларри понял, что не смог бы сам дотащить его до кустов. Силы его были на пределе. Они оставили тело в галерее, вынесли небольшой легкий портшез и открыли дверцы. Внутри витал тонкий запах древнего склепа. Когда Ларри усаживал необычного пассажира на обитое бархатом сиденье, ему вдруг почудилось, что тот еще жив и вот-вот покажется из покрывала, окутывавшего его на манер савана, и попросит увеличить комиссионные. Его затошнило.
— Быстрее, — выдохнул он. — Какой ужас!..
К Домитилле, напротив, вернулось спокойствие. Она сходила на кухню, принесла спички, взяла подсвечник, проверила, не оставили ли они после себя следов крови на лестнице. Золотистое пламя свечей так озарило галерею, что портшез стал напоминать парадный трон славы. Без видимого волнения Домитилла взялась за ручки носилок, они перенесли их в прихожую и осторожно поставили на пол, чтобы она могла вернуть на место подсвечник, потушить свечи и убедиться, что на лестнице тихо. Ларри смотрел, как девушка движется в слабых колеблющихся лучах, и думал, что она похожа на изящную горничную, в чьи обязанности входит забота об освещении, или на ночную бабочку, беззаботно вьющуюся в готовом вот-вот обрушиться здании. Ему показалось, что все происходит помимо его воли. Когда они оказались в темноте и вышли на лестницу, он с облегчением отметил, что луна хорошо освещает ступени и они не рискуют упасть, споткнувшись о завалы, образовавшиеся в результате бомбардировки. Они медленно спускались по рваному ковру, переступая через искореженные перила и выпавшие из стен камни. Ларри шел впереди, чувствуя всю тяжесть своей ноши и какую-то смутную тревогу, словно взгляд Амброджио упирался ему в затылок. Когда они наконец вышли на улицу, он был весь мокрый от пота. Неожиданно мысли его приняли совершенно другое направление. Сколько раз Шелли со своими спутниками поднимался по этой лестнице, возвращаясь домой после долгих прогулок? Он вдруг подумал, как бы они удивились, встретив у себя на лестнице такой странный экипаж. Вся ситуация чем-то напоминала сюжет комической оперы.
— Идемте же! — торопила Домитилла.
Во дворе было светло как днем. Они оставили портшез в тени арки, и Ларри двинулся вперед и внимательно осмотрел улицу, словно опасаясь, что на углу его поджидает готовый к нападению бретер — в треуголке, с обнаженной шпагой в руке. Но длинная улица было пуста, а на противоположной стороне темнела листва, предлагая надежное укрытие.
— Никого, — сказал он, вернувшись. — Скорее!
Они подперли тяжелую деревянную створку ворот, перешли на другую сторону улицы и оказались у решетки, которую, впрочем, невозможно было перелезть.
— Вход в парк левее, в ста метрах отсюда, — прошептала Домитилла.
Ларри рассердился на себя за то, что забыл об этом, и ускорил шаг.
— Не слишком тяжело? — спросил он, обернувшись.
— Ничего, — услышал он, и ему показалось, что ответила ему белая фигура, видневшаяся за стеклами носилок. Впереди, на сколько хватало глаз, поблескивали трамвайные рельсы. Они уже прошли несколько метров вдоль решетки, как вдруг донесся шум мотора. Ларри даже не успел испугаться, как рядом с ними остановились джип и грузовик. Из машины вышли двое полицейских.
— Что здесь происходит? — спросил тот, что был за рулем. У Ларри от ужаса замерло сердце. Он поставил портшез на землю, стараясь ничем не выдать своей тревоги, и повернулся, дав осветить себя фонариком. Увидев перед собой офицера английской армии, сержант удивился.
— В чем дело? — стараясь говорить спокойно, спросил Ларри.
— Извините, господин лейтенант, — ответил молодой американец. — Я вижу, вы… вы что-то несете…
Встав между портшезом и американцем, Ларри вынул из наружного кармана кителя свой пропуск и приказ, подписанный британским командованием.
— Эта официальная бумага объяснит вам, что мне поручено, помимо моей постоянной службы в разведке, заняться приготовлениями к открытию театра «Сан-Карло» — знаменитого оперного театра города. Торжественное представление должно состояться в середине сентября. Этот портшез и манекен, который в нем сидит, — часть необходимого реквизита.
Начальника патруля его объяснения не убедили, и он стал с подозрением осматривать странный предмет. В нескольких шагах от них находилась Домитилла, похожая на статую, стоявшую позади нее в аллее парка. Ее присутствие, показавшееся молодому военному весьма странным, помогло по крайней мере отвлечь его внимание от портшеза.
— А молодая дама — актриса, занятая в спектакле? — спросил он.
— Нет, синьорина — моя переводчица.
— Ах, она ваша переводчица… — повторил начальник патруля, недоверчиво качая головой. — Signorina, si parla inglese?51— спросил он, повернувшись к девушке.
— Just a little52, — ответила Домитилла дрожащим голосом.
— Скажите, господин лейтенант, — недоверчиво спросил сержант, — зачем в театре sedan-chair53 в девять часов вечера?
— Я же сказал вам, что подготовка к открытию театра не единственная моя обязанность. Я могу заниматься этим только поздно вечером. В нашем распоряжении осталось всего несколько дней.
Сержант покачал головой, снова подошел к украшенной гербами дверце. Завернутое в ткань тело Амброджио наклонилось, и сквозь стекло виднелся его бледный профиль.
— А… манекен, он-то для чего? — спросил он, повернувшись к Ларри.
Ларри понял, что сержантом движет простое любопытство. Застигнутый врасплох, он отчаянно пытался вспомнить какое-нибудь произведение, для которого мог потребоваться подобный предмет.
— Это… статуя командора из «Дон Жуана», сержант. Помните, знаменитая опера Моцарта…
— Ну, раз вы так говорите… — ответил тот.
— После того как в театр попала бомба, часть декораций и множество деталей реквизита разобрали по домам, — пояснил Ларри, стараясь говорить внушительно.
— Господин лейтенант, — извиняющимся тоном произнес сержант, — мы отвозили груз в Пьедигротту и возвращаемся порожняком. Мы могли бы довезти вас вместе с переводчицей и реквизитом до театра «Сан-Карло». Вы выиграете время и сэкономите силы.
Ларри посмотрел на него:
— Благодарю за предложение, сержант, но мы можем дойти пешком. Все это не такое тяжелое, как может показаться.
— Наш грузовик пустой, и было бы жаль не воспользоваться этим, — настаивал американец. — Мы едем на склад в Каподичино, и нам даже не придется делать крюк.
Ларри чувствовал на себе его пристальный взгляд.
— Ну что ж, почему бы и нет… Спасибо за помощь, — сказал он и повернулся к Домитилле. — Эти ребята помогут нам, — произнес он по-английски.
— Что? — еле слышно спросила она.
По приказу сержанта двое дюжих парней уже грузили портшез в кузов. Домитилла непонимающе посмотрела на Ларри. Он потянул ее к джипу, помог забраться на заднее сиденье, а сам уселся рядом с водителем. Машина тронулась, и они медленно поехали вниз по улице.
— Ваш кабинет находится здесь? — спросил сержант, когда они проезжали мимо палаццо Сатриано.
— Точно, сержант, вы хорошо осведомлены. Вы что, иногда бываете там? — спросил Ларри, стараясь не выдать своего волнения.
— Нет, просто как-то раз я отвозил сюда груз, и в палаццо Реале, и в другие большие здания: Казерте, Каподимоте… Все эти штабные прекрасно устроились. Если бы вы видели, какие там повсюду украшения и статуи! Кругом позолота, как в оперном театре, который вы приводите в порядок. Спрашивается, зачем вам для них мучиться? Вот если бы посмотрели на наши помещения!
— Но это как раз не для них, сержант, а для рядовых солдат, — лицемерно объяснил Ларри. — Музыка вас немного развлечет, ведь так?
Молодой военный не был в этом так уж уверен. Теперь они ехали вдоль моря, и было видно, как над черным пространством залива время от времени мелькает отблеск дальнего мигающего маяка. Ларри обернулся. Домитилла сидела неподвижно, в ее глазах застыла тревога. Сзади на выбоинах улицы трясся грузовик.
— Помедленнее, сержант, — сказал Ларри после очередного резкого поворота. — Дорога плохая, и мы можем повредить портшез. Мы не спешим.
— Разве? Театр что, никогда не закрывается?
Ларри небрежно взмахнул рукой.
— Там есть постоянные дежурные, — ответил он, не вдаваясь в подробности.
Подъезжая к площади Плебесцито, машина замедлила ход. Несмотря на комендантский час и светомаскировку, на фасаде палаццо Реале светилось несколько окон, и Ларри вдруг испугался, что его узнают приятели, которые так некстати могут выйти из офицерской столовой или кафе «Гамбринус». Почудилось даже, что его окликнули по-французски из старого дансинга, превращенного в солдатский клуб.
— Высадите нас у церкви, — попросил Ларри. — Нам останется только перейти площадь.
— Посмотрите, какой ветер, господин лейтенант. Будто снежная буря в самом сердце Милуоки!
— Вы из Милуоки, сержант?
— Да, господин лейтенант, и хочу поскорее туда вернуться!
Ларри краем глаза осматривал окрестности театра. К счастью, из многочисленных питейных заведений, расположенных по соседству с площадью, никто не выходил. За резными стеклами «Гамбринуса» светились огни ацетиленовых ламп. Джип свернул направо и остановился у колоннады театра. Вокруг не было ни одной живой души.
— Кажется, здесь никого нет, — удивленно заметил сержант.
— Вижу…
— Разве они не обязаны были вас дождаться? Кругом темно…
Ларри с тревогой отметил, что к сержанту вернулась прежняя подозрительность.
— Скорее всего они ждут меня внутри, — сказал он уверенно. — Ладно, давайте выгружать реквизит. Помогите мне, синьорина, — обратился он к девушке по-английски.
Домитилла пыталась по выражению его лица понять, что ей делать дальше. Он подошел к ней и не глядя помог выйти из машины. Четверо солдат подхватили портшез и понесли к колоннаде. Ларри с тревогой заметил, что от тряски тело Амброджио сонно клюет носом. Он быстро повернулся к командиру отряда:
— Ну, спасибо вам за помощь, сержант. Если я вас когда-нибудь встречу, то найду способ отблагодарить.
— Удачи со спектаклем, господин лейтенант.
Сержант сел за руль джипа, но не трогался с места, желая убедиться, что театр открыт и Ларри с грузом добрался до места назначения.
— Когда же он уедет, черт его побери? — заволновался Ларри.
Чтобы успокоиться, он протянул руку через решетку, возвышавшуюся перед входом, и стал громко стучать в дверь. Через некоторое время он с облегчением увидел, что в театре зажегся свет. Дверь приоткрылась и появился старик сторож, одетый в широкий плащ с капюшоном, похожий на монашеские одеяния из «Фра Диаволо»54. Ларри тотчас же сделал знак сержанту, что тот может ехать, но бдительный сержант, удивленный медлительностью старика, не двинулся с места, а, напротив, высунулся из окна, чтобы посмотреть, как будут развиваться события.
— Signor usciere55, я привез портшез и манекен для «Дон Жуана», — громко сказал Ларри по-английски, показывая на стоящие у тротуара автомобили. — Переведи, Домитилла.