— Оставьте в покое мои вкусы, Сальваро! — возмутился Ларри.
   — Речь шла о фильме, снятом по роману маркиза де Сада «Жюльетта». Вы, наверное, знаете, что его действие происходит в Неаполе при Бурбонах. Упадок и разложение в…
   — Оставьте, Сальваро, — сухо прервал его Ларри. — Я англичанин, следовательно, роялист.
   — Так фильм и снимали англичане в Геркулануме и Помпеях. И актеры говорили не на неаполитанском диалекте! Говорю вам, это был настоящий литературный диалог.
   — Как же, Шекспир…
   — Ну, не совсем, — вынужден был признать Амброджио.
   — Несмотря на все причуды ваших бывших союзников, — продолжил Ларри, — вам вовсе не обязательно было заканчивать ваше письмо к Шоллю словами «con profonda devota osservanza»38.
   Амброджио вздохнул:
   — Всегда надо помнить, что ты хочешь получить взамен, лейтенант, а я хотел получить свои две тысячи лир за копию фильма. На эти деньги я мог есть — скорее питаться — целый месяц.
   — Если бы дело ограничивалось только вашими мерзкими шашнями с немецкими властями! — сказал Ларри. — Но многие корреспонденты обвиняют вас в том, что вы пытались внедриться на черный рынок пенициллина.
   Амброджио пожал плечами.
   — Это ложь, — уверенно ответил он. — Я всегда знал, что у меня есть враги, но не мог предположить, что они зайдут так далеко. Оглянитесь вокруг, — продолжал он с горячностью, — до войны все эти комнаты ломились от красивых вещей. Стулья с позолотой, доставшиеся мне от матери, столик для игры в триктрак, украшенный маркетри, на стенах — старинные географические карты, в изготовлении которых неаполитанцы были настоящими мастерами. Здесь висела картина Джоакино Тома39, которую купил еще мой дед. Мне пришлось все продать… Неужели вы думаете, что, если бы я был связан с контрабандой, в чем вы меня подозреваете, я бы так обнищал? Напротив, я бы обогатился!
   Ларри молчал. Убогая комната была аргументом, которому трудно было что-либо противопоставить.
   — Вы сможете пополнить мое досье многими другими письмами, которые я писал разным должностным лицам, носившим черные и коричневые рубашки, письмами, за которые меня исключили из адвокатуры мои завистливые собратья! — Голос его начал дребезжать. — Но вы здесь не для того, чтобы вручить мне премию за добродетель, верно? Это очень редкий товар в тех местах, куда я могу вас ввести.
   Хотите пример? Я знаю, что вы ведете расследование кражи стального троса в районе Меркато. Так вот, могу вас уверить, что подозревать надо не братьев Скарциалуппи. Вам и вашим людям надо поболтаться вокруг виа Маринелла, где есть склад, который может вас заинтересовать. Однако будьте осторожны, — он тоненько захихикал, — вас может ожидать весьма прохладный прием.
   Ларри с трудом скрыл удивление.
   —Откуда вам известно, что я веду это дело?
   Сальваро скорчил рожу, как герой итальянской комедии масок,
   — Вчера на вашем столе лежала папка с этикеткой, которую ничего не стоило прочесть.
   Ларри покачал головой:
   — Давайте расставим точки над i, синьор адвокат. Денег у меня для вас нет, а даже если есть, то очень и очень немного. Безусловно, я могу придержать некоторые особо компрометирующие вас документы, но и только.
   Сальваро побледнел как мертвец.
   — Вы что, пришли ко мне с пустыми руками? — воскликнул он. — Без денег?
   — Если я изыму из вашего досье некоторые документы, на основании которых против вас могли бы быть выдвинуты серьезные обвинения, вам, быть может, удастся снова заняться адвокатской практикой и — в жизни всякое случается — честно зарабатывать себе на жизнь.
   Сальваро пожал плечами:
   — Вы сами прекрасно понимаете, что теперь я никогда не найду себе клиентов! Вы будете меня постоянно шантажировать… К тому же есть мне надо сегодня, а не через полгода…
   Ларри ощутил кислый запах у него изо рта и вновь обратил внимание на то, насколько осунулось его лицо, насколько бледна синеватая и сухая, как пергамент, кожа, как дрожат его руки. В нем проснулось сострадание.
   — Простите, что повторяюсь, — заговорил Сальваро, словно почувствовав, что настроение собеседника изменилось, — но мне известно все, что происходит в городе в наше тревожное время, и эти сведения имеют свою цену. Мне все известно об аферах и незаконных операциях, о каналах сбыта контрабанды, что вовсе не значит, подчеркну еще раз, что я во всем этом участвую. Я знаю, кто есть кто, кто чем занят, кто что продает и почем. Оккупационные власти не смогут обойтись без людей, подобных мне. Хотите один совет? Но больше бесплатных сведений не будет. Передайте своему приятелю-американцу, что картин из Неаполитанской пинакотеки в тайнике монастыря в Монтеверджино больше нет.
   Ларри снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать, насколько он удивлен.
   — И снова — откуда вы знаете… — начал он.
   — Знаю, и все.
   — Вы подслушивали! Это можно квалифицировать как шпионаж, что только усугубляет ваше положение. За одно это я могу вас арестовать.
   — Ну так арестуйте! По крайней мере в тюрьме меня будут кормить! — бросил его собеседник с иронией отчаяния. — Как вы можете угрожать мне, когда я могу быть вам так полезен?.. — с недоумением спросил он.
   В глубине души Ларри был с ним абсолютно согласен. Он подумал: как расстроится Пол, если он, Ларри, упустит такой источник информации.
   — Хорошо, постарайтесь узнать как можно больше об этой истории с пропавшими картинами, и, обещаю, я постараюсь «почистить» ваше досье.
   — Мне требуется срочная помощь, — произнес Сальваро почти умоляющим тоном.
   — Я принес вам пачку «Кэмела» как доказательство серьезности моих намерений, — сказал Ларри, открывая портфель. — Это немного, но в нынешние времена вы всегда сможете что-нибудь за нее выручить.
   Глаза Амброджио Сальваро блеснули.
   — Еще бы!
   Ларри протянул было ему пачку, но потом передумал.
   — Послушайте, меня мучает один вопрос: объясните мне, как вы догадались, чем занимается американский офицер, который был со мной тем вечером?
   Адвокат понимающе вздохнул:
   — Когда синьор Малайоли, главный смотритель музеев Неаполя, встречается с офицером союзников в знаменитом кафе «Моччиа», чтобы побеседовать, пусть и вполголоса, о местонахождении тайников с произведениями искусства, и когда последний, в той же беседе, упоминает о доме Шелли, в котором мы находимся, и выражает беспокойство его состоянием, за стойкой стоит бармен, у которого есть уши..
   — Я понял! — воскликнул Ларри. — У осведомителя имеются свои собственные информаторы!
   — Связи, назовем это так, — скромно уточнил Амброджио.
   — Которые немедленно передают сведения! Эта беседа могла состояться только вчера вечером… А как вы оплачиваете их услуги, если сами на мели?
   — У меня добровольные информаторы. Они работают, ну, скажем, в кредит, ожидая, когда я найду хорошего клиента.
   — Например, меня! Плохо только то, что «хороший клиент» почти так же беден, как вы.
   Повисло тяжелое молчание.
   — Но вы только что сказали, что готовы постараться! — воскликнул Амброджио.
   Ларри сообразил, что совершил оплошность.
   — Мы с американским офицером, о котором вы только что говорили, могли бы, конечно, объединить наши усилия, — сказал он. — Это стоит обдумать, но, повторяю, решение вопроса можно значительно ускорить, если вы скажете мне, где сейчас картины из пинакотеки.
   — Это невозможно! — воскликнул Амброджио и добавил: — Если вы думаете, что это так легко узнать…
   — Вы сказали или слишком много, или слишком мало! От смотрителя музеев ждать нечего, я прав?
   Амброджио кивнул:
   — Правда заключается в том, что после стольких лет страха перед возможной отправкой художественных ценностей в Германию люди из Управления охраны памятников теперь опасаются того урона, который могут им нанести союзники. Они боятся всего: что произведения искусства вывезут в американские музеи, что англичане будут метать дротики, используя полотна Тициана в качестве мишени, что американцы начнут упражняться в стрельбе, целясь в половые члены мраморных эфебов… Все это мы уже видели. Да. Если вам удастся раздобыть немного денег, я постараюсь узнать об этом больше.
   Ларри понял, что эту фразу ему придется слышать достаточно часто.
   — Да, вот еще что, — продолжил Сальваро уже вполне профессиональным и точным слогом. — Добывайте средства как хотите, но знайте — я буду разговаривать только с вами, и информацию передавать буду только вам, и платить мне будете только вы. Я требую полного доверия, пусть вас не удивляет это слово: таковы правила у адвокатов.
   Слово «доверие» вызвало у Ларри улыбку, но он заметил, что к Сальваро вновь вернулась его спесь, и он решил ее немедленно с него сбить.
   — Бывших адвокатов, если речь идет о вас, — сухо уточнил он. — Судя по тому, что я о вас читал.
   Амброджио не ответил, но рот его скривился еще больше. Ларри посчитал, что стоит попробовать продолжить разговор в более дружеском тоне.
   — Ладно, оставим это. У меня есть некоторое количество продовольственных талонов, которыми я могу распоряжаться по своему усмотрению; может быть, мы могли бы скрепить наш договор походом в ресторан, — предложил он.
   Амброджио ошеломленно смотрел на офицера.
   — Как это — в ресторан?
   — Неужели все закрыто? А мне казалось, что некоторое количество продовольствия все же дошло по назначению…
   — Вы что, с луны свалились? Говорят, что даже Эйзенхауэр и Кларк вынуждены довольствоваться пайком. Время от времени на черный рынок попадает какое-то мясо, но никогда не знаешь, какого оно животного, и нет никакой возможности это выяснить. — Он вздохнул. — Да, ситуация постепенно меняется, это правда, и я мог бы попробовать узнать, нет ли где местечка, где можно на время забыть о дефиците… — продолжил он уже более весело, словно вспомнив о чем-то. — Как только я выйду на след картин, пришлю вам весточку в палаццо Сатриано.
   Они кивнули друг другу, словно уже заключили договор, и Ларри направился к выходу.
   — Да, совсем забыл, — проговорил он, стоя спиной к хозяину, — не могли бы вы отвести меня к этому Этторе Креспи, о котором говорили вчера?
   Адвокат внезапно насторожился.
   — Не могу! Я же говорил вам, что должен ему слишком много денег! А зачем вам с ним встречаться? У этого человека множество недостатков, но во время войны он вел себя абсолютно безупречно. Со дня смерти жены живет отшельником и ни с кем не встречается…
   — Совсем ни с кем?
   Сальваро посмотрел на Ларри.
   — Насколько мне это известно. Он только несколько недель назад начал выходить из дому.
   — Хорошо, я, кажется, начинаю понимать… И вот еще что… Вчера вы дали мне понять, что он в отличие от вас сохранил в квартире хорошую мебель?
   — Да, внизу не то что здесь! — вздохнул адвокат. — Если он согласится вас принять, вы увидите квартиру — если, конечно, дом не рухнет раньше, — которая не менялась вот уже два века…
   — Именно это меня и интересует, — прошептал Ларри. Он задумался и подошел к окну. Сквозь ветви деревьев виднелось море, поблескивавшее, словно узкая серебристо-пестрая лента. Шелли не мог видеть длинного полуразрушенного фасада аквариума, но взгляд поэта, должно быть, подолгу останавливался на воде залива, раскинувшегося за грядой сосен, на мощной крепости Кастель-дель-Ово и на едва различимых в тумане очертаниях острова Капри. Ларри обернулся.
   — Вы сказали, Шелли жил в этом доме.
   — Это исторический анекдот, — сказал Амброджио удивленно. — Я не мог предположить…
   — Что это может меня интересовать? Так вот, вы ошибались. Представьте себе, меня считают — и многие университетские профессора могут это подтвердить — специалистом по творчеству этого писателя.
   Амброджио, казалось, растерялся.
   — Поэзия, — прошептал он. — Когда-то я знал наизусть «Бесконечность» Леопарди40, но забыл. Если бы не война, я, наверное, читал бы немного больше, но я никогда не брал в руки этого Шелли! — продолжил он, обращаясь к Ларри. — Он жил на втором или на третьем?
   — Скорее всего снимал весь особняк.
   — Значит, если бы он вздумал сюда вернуться, то узнал бы второй этаж, но не третий!
   — Именно поэтому мне так хочется нанести визит дону Этторе Креспи. Вы не знаете, не сохранилось ли у него каких-либо документов, относящихся к тому периоду?
   Адвокат тайком разглядывал своего гостя.
   — Литература — не его жанр… Он больше интересуется математикой. Единственную историю, касающуюся вашего поэта, которую я помню, он мне рассказывал очень давно, и я думаю, что тогда-то впервые и услышал его имя. Если мне не изменяет память, Шелли якобы влюбился в юную итальянку, которая жила в монастыре, потому что отец не мог дать ей приданого… На двадцатилетних такие истории производят сильное впечатление… Я тогда еще не знал, что мне тоже не будет хватать денег, что эта история с приданым будет преследовать меня, что…
   — Я знаю эту историю, — прервал его Ларри. — Девушку звали Эмилия Вивиани.
   — Так чем все закончилось?
   Ларри понял, что совсем не хочет говорить с Сальваро о Шелли.
   — Он очень тосковал, — только и сказал он. — Ну ладно, мне пора.
   Они вновь пересекли пустынные комнаты и темную прихожую. Открывая дверь на лестницу, Сальваро приблизился к Ларри.
   — После четырех лет войны, из которых один — голодный, я больше не могу принимать всерьез страдания богатеньких поэтов. Может быть, когда-то меня и могли разжалобить несчастья богатеев, но не теперь! Все эти англичане путешествовали по Европе с кучей денег в кармане, в дорожных каретах, со множеством слуг и горничных. Дайте мне одну сотую часть их состояния или даже годового дохода тогда я готов анализировать их душевное состояние! Теперь же я не могу себе позволить даже роскошь быть несчастным, хотя и доведен до крайности.
   Ларри не ответил.
   — Я вспомнил сейчас еще одну историю, о которой мне рассказывал дед, — вдруг произнес Амброджио. — Известно ли вам что-нибудь о загадочном происшествии с мертворожденным младенцем, которое было здесь, в этом доме?
   — Что это вы такое говорите! — неожиданно возмутился Ларри.
   — Может, это легенда, но так говорили все в округе. Вы же упоминали о том, что он чувствовал себя несчастным…
   — Так вот, это неправда, — сухо ответил Ларри. — Во время его пребывания в Неаполе действительно родился младенец, но он не умер… Не сразу, во всяком случае.
   — Да, не сразу, — многозначительно повторил Амброджио, пытаясь намекнуть, что в этих стенах произошло нечто страшное.
   Мрачный ли тон адвоката был тому виной или грустный свинцовый отблеск уличных огней в зеркале, но Ларри почувствовал себя неуютно. Внезапно он вздрогнул. В овальном зеркале появилось отражение — немного мутное, словно сквозь дымку, — высокой и тоненькой девушки-подростка. Холодный свет подчеркивал ее выступающие скулы, и ему показалось, что она пристально и горестно смотрит на него. На минуту он вообразил, что, подобно Шелли, видит юную красавицу Эмилию, запертую в монастыре. Уже взявшись за ручку двери, он повернулся к Амброджио.
   — Вы живете не один! — воскликнул он. — Вы не говорили, что у вас есть дочь!
   Сальваро ничего не ответил, словно не услышал. Ларри снова посмотрел в зеркало, потом на отражавшийся в нем коридор, но видение исчезло. Он представил, как девушка торопливо бежит по коридору, и к нему вернулось то же ощущение, которое он испытал тем вечером, когда к воротам подъехал фиакр. Она тоже появилась словно из другого столетия, проведя все эти годы в плену, запертая в толще зеркала, среди пятен, покрывших его блестящую поверхность, словно рой зловредных насекомых.
   — Нет, мне не померещилось! Здесь была девушка… там… только что… Почему вы мне о ней ничего не сказали?
   — А почему я должен был о ней рассказывать? — спросил адвокат так тихо, что Ларри в сумерках показалось, будто он качается от усталости.
   — Вы сказали, что живете один! Как я могу вам доверять, если вы никогда не говорите правду? Она ведь тоже хочет есть!
   По лицу Амброджио снова скользнула так раздражавшая Ларри загадочная улыбка. Потом он почувствовал, как его выталкивают из квартиры, и он очутился на лестнице. Дверь за ним беззвучно затворилась. Несколько минут он постоял неподвижно, прислушиваясь, не раздастся ли чей-нибудь приглушенный голос или обрывок разговора, но в квартире было абсолютно тихо. В задумчивости он спустился вниз. Во всем здании царило глубокое безмолвие, и, выйдя на улицу, Ларри поймал себя на мысли, что сейчас его не удивил бы ни стук копыт по мостовой, ни ожидавший у подъезда экипаж.

3

   3 декабря
   — У тебя тут как в будуаре кокотки! — воскликнул Ларри, входя в кабинет Пола. — А мне выдали только складные металлические столы… Да и твоя комната в пансионе госпожи Хаверкрофт была гораздо роскошнее моей!
   Пол обвел взглядом тяжелую резную и позолоченную неаполитанскую мебель, на которой в образцовом порядке высились стопки документов и книг.
   — Не преувеличивай, — ответил он небрежно. — Знаешь, я с удовольствием обменял бы этот кабинет на такого парнишку, как твой Мерфи. Представляешь, у меня нет никого, кто бы печатал на машинке мои распоряжения. Впрочем, это не важно, ведь их все равно никто не читает.
   — А кроме того, у Мерфи всегда прекрасное настроение, и с ним приятно поболтать, если, конечно, тебе по душе шотландский акцент, — поддразнил его Ларри. — Я с удовольствием отдам тебе вместо Мерфи майора Хокинса. Подумать только, я даже не имею права дать ему понять, что терпеть его не могу!
   — Запасись терпением, прошу тебя! — воскликнул Пол.
   Он открыл окно, выходившее в просторный сквер на улице Сан-Карло, и глубоко вдохнул влажный утренний воздух, словно пытаясь успокоиться перед ожидавшим его тяжелым испытанием.
   — Расскажи-ка мне лучше об этом твоем осведомителе, раз уж ты считаешь, что он нам так необходим, — с неодобрением сказал он.
   — Нам необходимо узнать то, что мы хотим, — вот и все.
   Пол покачал головой с таким видом, словно уже все обдумал.
   — Я нашел этого типа позавчера, — продолжил Ларри, — или, вернее, он появился передо мной, как выгнанная из норы лисица выскакивает перед носом у своры собак (ах да, помню, ты не любишь псовую охоту!). Так вот, позавчера он сам явился ко мне в кабинет. Можешь представить, пока мы мерзли у дома Шелли…
   — Господи, из-за твоего великого человека я и в самом деле простудился!
   — …Он спокойненько следил за нами из окна третьего этажа, который я считал нежилым, и, конечно, решил, что следим мы за ним. А поскольку рыльце у него в пушку — об этом я узнал уже позже, ознакомившись с его досье, — тут же предложил мне стать моим осведомителем.
   — Надеюсь, ты сказал, что следили мы вовсе не за ним и что он сам бросился волку в пасть?
   — Я предпочел оставить его в уверенности, что мы в курсе всех его мерзостей и преступлений и что ему представляется блестящая возможность откупиться. Потому что, несмотря на все твои сомнения, я совершенно, уверен, что нам необходим кто-то в этом роде и что этого человека послало нам само Провидение!
   — Если, конечно, это было Провидение, а не знаменитые духи предков, о которых писал твой Шелли! — усмехнулся Пол. — Что касается моих, как ты выразился, сомнений, то они главным образом денежного свойства, поскольку у меня нет ни пенни. Заметь, мне почему-то кажется, что это к лучшему: когда ты платишь англичанину, то получаешь профессионального разведчика, когда платишь итальянцу, получаешь еще одного коррумпированного чиновника. Я думаю, ему будет приятнее, если ты пообещаешь подчистить его досье, хотя одна мысль об этом вызывает у меня отвращение… Я не хочу ничего об этом знать, и ты мне никогда ничего не будешь рассказывать.
   — Хокинс уверил меня, что в штабе Пятой американской армии настоятельно рекомендуют заключать подобные сделки, — сказал Ларри, оправдываясь. — И прекрати перемывать косточки итальянцам: да будет тебе известно, я их уважаю и очень ценю.
   — Потому что их уважал и ценил Шелли! — бросил Пол. — Ладно, не буду. Но что за советы дает наш штаб! Порок в храме добродетели! А чем занимается этот твой человечек?
   — Называет себя адвокатом. Я был у него, не смог упустить возможность попасть в дом, порог которого мне не дали переступить семь лет назад.
   — Я бы очень удивился, если бы ты поступил иначе!
   — Мне казалось, что я найду там атмосферу эпохи Шелли, и что же? Представь себе обстановку: пустые комнаты, пятна сырости на стенах, из мебели только тяжелое овальное зеркало в раме красного дерева, которое, казалось, недоумевает, зачем оно стоит здесь, одинокое и всеми забытое, и отражает мрачный и зловещий свет с улицы. А потом произошло нечто странное. Мы провели с этим Сальваро около часа, пытаясь договориться, а когда я поднялся, чтобы уйти, в зеркале возник силуэт девушки-подростка — я не видел ее саму, только отражение. Она пристально и испуганно смотрела на меня. Во всем этом было что-то нереальное, словно ее фигурка внезапно материализовалась из воздуха в сером свете раннего утра. Через мгновение она исчезла, или, скорее, растворилась, как эльф в тумане.
   Пол пристально посмотрел на приятеля.
   — Ты уверен, что это не был призрак Мэри Шелли? — спросил он насмешливо.
   — Меня бы это удивило ничуть не больше, — ответил Ларри. — Уходя, я даже проверил, не ждет ли внизу фиакр. И уверяю тебя, девушка вовсе не походила на одно из чудовищ доктора Франкенштейна.
   — В твоих устах это значит, что она хорошенькая? — предположил Пол, неожиданно встревожившись.
   — Скорее да, насколько я мог ее рассмотреть: в квартире царил полумрак.
   Пол раздраженно взмахнул руками.
   — Ты, кажется, сказал, что видел ее мельком! Тебе не показалось, что это та же женщина, что вышла из фиакра тогда вечером?
   Ларри пожал плечами:
   — Хотя моя беседа с синьором Сальваро и закончилась при столь странных обстоятельствах, она была небесполезна, и вот доказательство: первое донесение, которое я готов положить в нашу копилку. Слушай: знаменитые полотна из неаполитанского музея покинули тайник, в котором, как ты считал, они находились в полной безопасности.
   — Как? — воскликнул Пол. — Их нет в Монтеверджино?
   — Их перепрятали несколько недель назад. Но об этом мог бы тебе рассказать и доктор Малайоли, главный хранитель музеев Неаполя, с которым ты встречался позавчера вечером в кафе «Моччиа».
   Пол удивленно уставился на друга:
   — Как твой агент узнал о нашей встрече? Предполагалось, что она секретная!
   — Вот что такое хороший осведомитель, старина! Он считает себя самым информированным человеком в городе. Впрочем, — добавил он укоризненно, — ты должен был бы знать, что никто не назначает секретных встреч в кафе на виа деи Милле!
   — Адвокат, занимающийся темными делишками, завсегдатай баров, профессиональный доносчик… Поздравляю, прекрасный выбор! — воскликнул Пол. — А как твой шерлок холме понял, что с профессором Малайоли встречался именно я?
   — В разговоре ты обратил его внимание на повреждения, которые нанесли бомбардировки дому Шелли. Не мне тебя за это упрекать, но бармен, который слышал ваш разговор и знал, что именно в этом доме живет Сальваро, тотчас же предупредил того, что какой-то американский офицер тревожится по поводу трещин на фасаде его жилища. Сальваро быстро сопоставил факты и понял, что ты и есть тот самый офицер, что был со мной тем вечером.
   Пол встал и с озабоченным видом прошелся по комнате.
   — Что касается местонахождения произведений искусства, то я подозревал, что главный хранитель от меня что-то скрывает. А правда состоит в том, что и он, и его коллеги считают нас грубыми ковбоями, которые упражняются в бросании лассо на головы бесценных статуй и понятия не имеют, кто такой Микеланджело!
   — Это когда они не воруют чучела из зоологического музея, — коварно напомнил Ларри.
   — Хватит об этом! Руководство Управления по охране памятников должно было быть заинтересовано в том, чтобы сообщить мне, где находятся укрытия.
   — Ах, эти знаменитые ricoverfl. Если бы ты знал, где они расположены, это могло бы помешать проведению разрушительных бомбардировок и обстрелов…
   — Как ты думаешь, твой адвокат знает о них что-нибудь еще?
   Ларри пожал плечами:
   — Прежде всего я думаю о том, что теперь сведения об укрытиях, как, впрочем, и обо всем другом, он нам станет выдавать по чайной ложке. В этот раз я обошелся пачкой «Кэмела», но в будущем, полагаю, этого будет недостаточно.
   — Как тебе кажется, он очень жадный?
   — Он хочет получать достаточно для того, чтобы прокормить себя и свою дочь.
   — Откуда ты знаешь, что это была его дочь? — оживился Пол.
   — Потому что он хочет продать ее мне, — просто ответил Ларри.
   Пол нахмурился:
   — Как это — продать?
   Ларри вытащил из кармана листок и протянул приятелю.
   — Держи, читай: слог витиеватый и выспренный. Пишет он так же, как и говорит. Письмо написано вчера, а получил я его сегодня утром.
   «250, Ривьера-ди-Кьяйя
   Четверг, 2 декабря