Страница:
- Скажи, Холли, я избавлюсь от этого странного состояния, если ты мне все расскажешь и объяснишь?
- Сначала ты должен мне поверить. Только тогда можно надеяться на выздоровление. Поверить в то, что страдаешь психическими отклонениями, - первый трудный шаг к пониманию, без которого никакое лечение не принесет успеха.
- Не надо строить из себя психиатра. Что ты разговариваешь со мной, как врач с пациентом?
Джим пытался найти убежище в гневе. Взгляд ярко-синих глаз, в котором ясно читалась угроза, обжег Холли арктическим холодом. Совсем как в тот день, когда она приехала к нему в Лагуна-Нигель, а он дал ей понять, чтобы она не лезла к нему в душу. Тогда у Джима ничего не вышло, а сейчас и подавно.
Господи! Порой диву даешься, до чего непонятливыми бывают мужчины!
- Однажды я брала интервью у психиатра.
- Превосходно! Наверное, ты еще и великий терапевт?
- Очень может быть. Кстати, тот психиатр сам был порядочным психом. Так что, я думаю, есть вещи поважнее университетского диплома.
Он глубоко вздохнул.
- О'кей, допустим, ты права, и мы найдем неопровержимые доказательства того, что я псих - Ты не псих, ты...
- Знаю, знаю. Душевное потрясение, психологический тупик. Называй это как хочешь, только, если мы узнаем правду - не представляю как, но узнаем, - что будет со мной? Конечно, я могу улыбнуться и сказать: "Ах да, я напридумывал всяких небылиц и жил себе поживал в мире глупых иллюзий, а теперь со мной все в порядке. Пойдем-ка, Холли, перекусим". Не знаю, может быть, я так и скажу, но только, скорее всего.., я лопну по швам и рассыплюсь на кусочки.
- Я не могу обещать, что правда, которую мы найдем, станет для тебя спасением. До сих пор ты искал его только в собственной фантазии. Но так больше продолжаться не может. Враг ненавидит меня и рано или поздно убьет.
Ты сам предупреждал об опасности.
Джим взглянул на надпись в центре ветрового стекла и промолчал. Возразить нечего. К тому же он, похоже, устал от споров.
Черные буквы начали быстро блекнуть и исчезли.
Может, это хороший знак, показывающий, что Джим подсознательно принял ее теорию. Или, наоборот. Враг, поняв, что угрозы не действуют, готовится к последнему броску.
- Когда я умру, ты поймешь, что сам стал причиной моей смерти. И, если твоя любовь ко мне не пустые слова, что ты будешь при этом чувствовать? Что останется от Джима, которого я люблю? Не получится ли, что в тебе победит одна личность - Враг? Гадать можно сколько угодно, но ясно одно: сейчас на карту поставлена не только моя, но и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы у нас было будущее, давай копать до самого дна.
- Можно копать целую вечность, а окажется, что дна просто нет.
- Тогда будем копать еще глубже.
- Роберт Вон.
Джим дернулся от удивления. Он мгновенно понял смысл ее реплики.
- Бог ты мой, то-то мне все время мерещилось, что я уже слышал этот голос.
- Друг говорил его голосом, вот почему он казался нам таким знакомым.
Роберт Вон - замечательный актер, с равным успехом игравший роли добрых дядюшек и отъявленных негодяев.
В зависимости от сценария его густой звучный баритон становился то угрожающим, то по-отечески ласковым.
- Роберт Вон, - повторила Холли. - Но почему именно он? Почему не Орсон Уэллс, Пол Ньюмен или Шон Коннери? Тебе не кажется, что это неспроста?
- Не знаю, - задумчиво ответил Джим, хотя какое-то чувство ему подсказывало, что разгадка совсем рядом.
- Ты все еще не расстался с мыслью о пришельцах? Пришелец не стал бы подражать голосу киноактера.
- Мне приходилось видеть Роберта Вона, - произнес Джим, пораженный тем, что в памяти забрезжили смутные обрывочные картины. - Не в фильме, а на самом деле. Это было очень давно.
- Где, когда?
- У меня не получается вспомнить... Пытаюсь, но не получается.
Джим представил, что стоит на узкой кромке земли, разделяющей две пропасти. С одной стороны - прошлая жизнь, полная мучительного отчаяния, которое время от времени овладевало им и влекло к гибели. Например, как в тот раз, когда он предпринял свою паломническую поездку на "харлее", надеясь отыскать выход, даже если выходом окажется смерть.
С другой стороны - предлагаемое Холли неопределенное будущее, в котором она видит надежду, а он - хаос и безумие. Узкая полоска земли вот-вот обрушится под его ногами.
Джим вспомнил разговор в спальне, когда они впервые легли в постель, Он тогда сказал: "Люди всегда сложнее.., чем ты думаешь". - "Это как, наблюдение.., или предостережение?" - "Предостережение?" - "Может, ты предостерегаешь меня, что и сам не тот, кем я тебя считаю". - "Может быть", - ответил он после долгой паузы. Она тоже долго молчала, потом сказала: "Доя меня это не важно".
Теперь Джим не сомневался, что в ту ночь хотел предостеречь Холли. Она права, и населяющие мельницу существа - различные грани его самого. Но если он действительно страдает раздвоением личности, то для определения этого состояния есть только одно слово - не душевные проблемы или психологический тупик, как пытается представить Холли, а безумие.
Машина выехала на Главную улицу. Город выглядел темным и угрожающим. Возможно, потому, что узкие улочки Нью-Свенборга скрывают тайну, от разгадки которой зависит, в какую пропасть он бросится.
Джим вспомнил, как однажды прочел, что только сумасшедшие абсолютно уверены в том, что здоровы. Он абсолютно ни в чем не уверен, но от этого нелегче. Возможно, безумие - квинтэссенция неопределенности, отчаяния, безуспешная попытка выплыть и ощутить почву под ногами. Разум - обитель определенности, которая находится над хаосом.
Холли остановила машину у аптеки Хандала.
- Начнем с аптеки.
- Почему именно отсюда?
- Мы сделали здесь первую остановку, когда ты показывал мне город и рассказывал о своем детстве.
Джим открыл дверь "Форда" и шагнул в густую тень растущих вдоль тротуара магнолий.
Деревья скрашивали унылый вид улицы, но одновременно усиливали ощущение диссонанса, которое словно витало в воздухе.
Холли толкнула стеклянную дверь, мерцавшую, точно грани бриллианта, над головой звякнул колокольчик, и они вошли.
Сердце Джима учащенно забилось. Он не помнил ни одного необычного случая, связанного с аптекой, но чувствовал, что они идут по верному следу.
В левой части здания находился ресторан. Через открытую дверь Джим увидел с десяток посетителей за столиками. Прямо напротив входа в маленьком киоске продавались утренние газеты, в основном местные, из Санта-Барбары. Рядом с газетами лежали пачки журналов и стопки книг в ярких обложках.
- Я частенько покупал здесь книги. Книги были для меня единственной радостью, я тратил на них все свое время, - задумчиво произнес Джим.
Правая дверь вела в аптеку, в которой, как в тысячах подобных американских аптек, косметики и средств для ухода за волосами было больше, чем лекарств. Однако на этом сходство заканчивалось. Вместо металлических или пластиковых полок вдоль стен тянулись стеллажи из благородного дерева, в глаза сразу бросался красивый прилавок из полированного гранита. В воздухе стоял аромат восковых свечей, конфет и табака, смешанный с запахом этилового спирта и валерианы.
Несмотря на ранний час, аптека уже работала, а ее хозяин возился с кассовым аппаратом. Холли догадалась, что высокий седой старик в накрахмаленном белоснежном халате и есть сам Корбет Хандал.
Аптекарь посмотрел на вошедших и расплылся в улыбке:
- Да неужто ко мне пожаловал Джим Айренхарт собственной персоной? Заходи, заходи, Джим. Почитай, три, а то и все четыре года, как тебя не видели в наших краях.
Они обменялись рукопожатием.
- Четыре года и четыре месяца, - подтвердил Джим. У него едва не вырвалось: "С тех пор как умер дед", но он так не сказал, хотя и сам не знал почему.
Протирая бумажной салфеткой прилавок, Корбет улыбнулся Холли и сказал:
- Я не знаю, кто вы, прекрасная незнакомка, но клянусь, что буду вечно благодарить Бога за то, что вы появились и озарили это серое утро.
Маленький Нью-Свенборг не мог желать лучшего аптекаря, чем Хандал. Он никогда не подчеркивал своей принадлежности к социальной верхушке города, и горожане любили его за доброту и веселый характер. Несмотря на его вечную манеру подтрунивать над посетителями, никто не сомневался, что старый Хандал знает свое дело до тонкостей и в надежности приготовленных им лекарств можно быть уверенным. Многие заходили, просто чтобы поздороваться и переброситься с ним парой слов. Старый аптекарь любил людей, и все тридцать три года его работы в аптеке они платили ему тем же.
Одним словом, более приятного человека трудно и представить, но Джим вдруг почувствовал в Хандале угрозу. Ему захотелось скорее уйти из аптеки, пока...
Что пока?
Пока Хандал не сказал что-нибудь такое, что он боится услышать. Похоже, в нем заговорил страх разоблачения.
Но чего ему бояться?
- Я невеста Джима, - представилась Холли, не обращая внимания на его удивление.
- Прими мои поздравления, Джим, - весело сказал аптекарь, подмигивая Холли. - Везет же некоторым. Юная леди, надеюсь, вам известно, что настоящая фамилия Айренхартов - Айренхеды[2]. Они взяли себе новую, а жаль - старая лучше отвечала характеру этой семейки. Упрямцы, каких свет не видывал.
- Джим решил покатать меня по городу, - сказала Холли. - С годами люди становятся сентиментальными.
- Никогда не думал, что ты можешь соскучиться по Нью-Свенборгу, - нахмурившись, сказал Джиму аптекарь. - Ты не слишком-то его жаловал.
- Вкусы меняются, - пожал плечами Джим.
- Рад это слышать. - Хандал снова повернулся к Холли. - После того как его дед с бабкой переехали в город, он зачастил сюда по вторникам и пятницам. По этим дням из Санта-Барбары привозили новые книги и журналы. - Хандал отложил в сторону салфетку и стал поправлять стенд с жевательной резинкой, одноразовыми зажигалками и расческами. - Джим тогда очень любил книги. А как сейчас, по-прежнему любишь читать?
- Люблю. - Джим с растущим беспокойством ждал, что еще может сказать Хандал. Все попытки объяснить причину возникшего в нем страха ни к чему не привели.
- Припоминаю, что тебя интересовала только фантастика. - Аптекарь пояснил Холли:
- Он тратил все карманные деньги на книжки о пришельцах и прочей чертовщине. Конечно, в те дни на два доллара в неделю можно было разгуляться - книжка-то стоила не дороже пятидесяти центов.
Джим испытал приступ боязни замкнутого пространства. Казалось, комната уменьшилась в размерах и превратилась в тесный склеп с толстыми стенами. Его неудержимо влекло на улицу.
"Он идет, - подумал он с тревогой. - Враг идет".
- Возможно, Джим перенял этот интерес у своих родителей, - продолжал аптекарь.
- У родителей? - нахмурилась Холли.
- Ну да, у родителей. Я не слишком-то хорошо знал Джеми, отца Джима, хотя мы учились в соседних классах. Не обижайся, Джим, но у твоего отца были весьма необычные увлечения. Впрочем, с тех пор столько воды утекло, что они теперь не кажутся такими странными, как в начале пятидесятых.
- Необычные увлечения? - сказала Холли, стараясь не выдать волнения.
Джим огляделся по сторонам, спрашивая себя, откуда может появиться Враг и куда от него бежать. Он все еще находился на перепутье, решая, принять или отвергнуть теорию Холли, но наконец утвердился в мысли, что она ошибается. Враг - не внутри его, он, как и Друг, существует сам по себе. Враг - злой пришелец, который проникает куда захочет, и он идет, чтобы их убить.
- Когда я был еще мальчишкой, Джеми частенько захаживал к нам в аптеку - тогда здесь работал мой отец - и покупал старые журналы. Знаете, такие, на дешевой бумаге, с роботами и красотками на обложках. Любил поговорить о том, как однажды люди полетят на Луну. Многие тогда считали, что он чересчур зациклился на всей этой чертовщине, но, выходит, как раз он-то и оказался прав. Я нисколько не удивился, когда узнал, что он ушел из бухгалтеров, женился на артистке и подался в экстрасенсы.
- Экстрасенсы? - Холли удивленно взглянула на Джима. - Ты говорил, что твой отец был бухгалтером, а мама - артисткой.
- Они и были - он бухгалтером, а она артисткой до тех пор, пока не стали давать представления, - отозвался Джим.
Он совсем забыл о сеансах, которые устраивали его родители. Удивительно, но факт: все стены его кабинета в Лагуна-Нигель оклеены фотографиями их поездок, он смотрел на них каждый день, но у него совершенно вылетело из головы, что снимки сделаны во время гастролей.
Он стремительно приближается.
Ближе. Еще ближе.
Джим хотел предупредить Холли об опасности, но словно потерял дар речи.
Невидимая сила сковала язык и намертво стиснула челюсти.
Он идет.
Он не хочет, чтобы Холли догадалась о его приближении. Враг стремится захватить ее врасплох.
Покончив с уборкой стенда, Хандал сказал:
- Страшно подумать, что с ними случилось. Когда ты впервые приехал к деду, Джим, то был как бы не в себе. От тебя и двух слов нельзя было добиться.
Холли во все глаза смотрела на Джима. Она чувствовала, что он на грани срыва.
- А потом, через два года, когда умерла Лена, Джим словно воды в рот набрал, я уж думал, он вообще перестанет разговаривать. Помнишь, Джим?
Слова Хандала словно громом поразили Холли.
- Выходит, твоя бабушка умерла через два года после того, как ты сюда приехал, и тебе тогда было только одиннадцать лет?
"Я говорил ей, что пять лет назад, - подумал Джим. - Почему я так сказал, когда на самом деле это случилось двадцать четыре года назад?"
Он идет.
Джим чувствовал, как тот неумолимо приближается.
Ближе, ближе. Враг.
- Извините, пойду глотну свежего воздуха, - сказал Джим и поспешно направился к машине, пытаясь перевести дыхание.
Оглянувшись, он понял, что Холли осталась в аптеке.
Через окно видно, как она разговаривает с Хандалом.
Враг приближается.
Не разговаривай с ним, Холли, не слушай его, скорее беги оттуда.
Враг рядом.
Опершись о капот машины, Джим напряженно думал. Ясно, что он боится Корбета Хандала, потому что аптекарь знает о жизни Джима Айренхарта в Нью-Свенборге больше его самого.
- Лаб-даб-ДАБ...
Враг настиг их.
- Мне кажется, он так и не сумел забыть о том, что случилось с его родителями.., и с Леной, - заметила Холли.
Аптекарь понимающе кивнул:
- Разве такое забудешь? А какой славный был паренек! Эх, да что говорить!
И прежде чем Холли успела задать вертевшийся у нее на кончике языка вопрос о Лене Айренхарт, Хандал снова спросил:
- Собираетесь поселиться на ферме?
- Да нет. Поживем пару деньков.
- Конечно, может, я лезу и не в свое дело, но стыд и позор, когда земля пустует.
- У Джима не получится самому заниматься хозяйством, и раз уж ферму нельзя продать...
- Нельзя продать? Побойтесь Бога, юная леди, да стоит только заикнуться - с руками оторвут!
Холли в недоумении уставилась на старика.
- У вас есть настоящий артезианский колодец, а это значит: не страшны никакие засухи. Что бы ни случилось, всегда, деточка, с водой будете. А в наших краях - это великое дело. - Он облокотился о прилавок и скрестил руки на груди. - Система работает безотказно: когда в пруду много воды, ее вес давит на артезианскую скважину и уменьшает напор. А как только начнешь брать воду для поливки, скважина включается, и пруд снова полон до краев. Совсем как в сказке про бездонный колодец. - Хандал наклонил голову и искоса взглянул на Холли. - Значит, Джим сказал вам, что ферму нельзя продать?
- Это я так думала...
- Знаете, что я вам скажу, юная леди... - Хандал посмотрел Холли в глаза. - Похоже, ваш избранник сентиментальное, чем я думал. Может быть, он не хочет продавать ферму, потому что с ней у него связано слишком много воспоминаний.
- Может быть, - кивнула она. - Но среди них есть не самые приятные.
- Верно говорите.
- Например, смерть бабушки. - Холли попыталась вывести собеседника на интересующую ее тему. - Это был...
Слова Холли внезапно прервало бряканье стекла.
Обернувшись, она увидела, что на пожах, стукаясь друг о друга, подпрыгивают флаконы шампуней, бутылки с лосьонами, упаковки витаминов и пузырьки с лекарствами.
- Землетрясение, - встревожился Хандал и поглядел на потолок, точно боялся, что он может на них обрушиться.
Склянки задребезжали еще громче. Холли знала, что их звон означает не землетрясение, а нечто похуже. Ее предупреждают, чтобы она оставила Хандала в покое и не задавала новых вопросов.
- Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ...
Уютный мирок аптеки стал разваливаться прямо на глазах. На полках начали с треском лопаться бутылки, во все стороны полетели осколки. Холли закрывала лицо руками. Ей на голову градом посыпались коробки с лекарствами. Увлажнитель воздуха свирепо гудел и вибрировал. Подчиняясь внутреннему инстинкту, Холли бросилась на пол, и в тот же миг с грохотом разлетелся стеклянный стенд. Осколки, точно шрапнель, изрешетили воздух в том месте, где она только что стояла. Спотыкаясь на битом стекле, она рванулась к выходу. За спиной обрушился тяжелый кассовый аппарат. Опоздай она на долю секунды - уже лежала бы с переломанным позвоночником. Прежде чем стены успели ожить и запульсировать, Холли опрометью вылетела на улицу, предоставив Хандалу самому разбираться с последствиями разгрома, причиной которого он наверняка считает землетрясение.
Она бежала по выложенному кирпичом тротуару, чувствуя, как бьется земля под ее ногами.
Джима она нашла возле машины. Он стоял, обессиленно опершись на капот, и трясся как в лихорадке. Сейчас он походил на человека, стоящего на краю пропасти и уже решившегося на смертельный прыжок. Джим не ответил на ее зов. Ей показалось, что еще миг - и злобные темные силы, которые он столько лет держал под гнетом, вырвутся на свободу.
Холли рывком оттащила Джима от машины и, крепко прижав к груди и всхлипывая, повторяла его имя. Она ждала, что из тротуара вот-вот забьют кирпичные гейзеры, а в нее вцепятся зазубренные клешни или холодные склизкие щупальца. Однако глухие удары стали затихать и Джим начал приходить в себя. Он поднял руку и обнял Холли за плечи.
Враг отступил.
Но она знала: затишье - только отсрочка приговора.
Джим сбросил скорость и остановился.
- Приехали.
Выйдя из машины, он испытал новый приступ боязни замкнутого пространства, хотя в отличие от прошлого раза находился на улице. Казалось, каменное серое небо придавило могильные плиты, и гранитные квадраты и треугольники торчат из земли, как древние обломки потемневших от времени костей. В тусклом мертвенном свете деревья стали серыми и огромными, словно собирались вцепиться в него своими ветвями.
Джим обошел вокруг машины и присоединился к Холли.
- Идем.
Холли взяла его за руку, и он мысленно поблагодарил ее за помощь. Они направились к могиле родителей отца Джима, которая располагалась на небольшом склоне, хотя кладбище в основном было ровное. Их взглядам представилась прямоугольная гранитная плита, одна на две могилы.
Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Джим с трудом сглотнул застрявший в горле ком.
На правой стороне памятника было выбито имя: "Лена Луиза Айренхарт".
Джим неохотно прочел дату рождения и смерти. Она умерла в пятьдесят три года, и после ее смерти прошло почти четверть века.
Наверное, испытанное им потрясение можно сравнить с промыванием мозгов. Ложные воспоминания исчезли, и прошлое стало похоже на туманный пейзаж, очертания которого теряются в жутком неверном свете спрятавшейся за тучами луны. Он неожиданно лишился возможности оглянуться на прожитые годы и уже не может доверять своей памяти. Самые ясные картины, стоит только взглянуть на них поближе, могут оказаться хитрой игрой теней.
Сбитый с толку и испуганный, он еще крепче сжал руку Холли.
- Почему ты меня обманул, сказал, что она умерла пять лет назад? - осторожно спросила Холли.
- Я не обманывал. По крайней мере.., не понимал, что делаю. - Джим уставился на блестящий гранит, точно могильная плита служила окном в прошлое и он пытался в нем что-то разглядеть. - Я помню, как проснулся однажды утром и понял, что ее больше нет. Это случилось пять лет назад. Я тогда снимал квартиру в Ирвине. - Он прислушался к звуку собственного голоса, будто говорил не он, а кто-то другой, и поежился, словно от холода. - Я оделся.., купил цветы и поехал в Нью-Свенборг... Потом пришел сюда.
Он замолчал, и Холли, выждав некоторое время, спросила:
- В тот день больше никого не хоронили?
- Не помню.
- Может быть, ты запомнил кого-нибудь из посетителей?
- Нет.
- На могиле были другие цветы?
- Не знаю. В памяти осталось только, как я опускаюсь на колени, кладу цветы, которые для нее купил... И плачу... Плачу и не могу остановиться.
Немногочисленные посетители кладбища посматривали на него сначала с сочувствием, потом смущенно отворачивались и спешили уйти, поняв, что с ним творится что-то неладное. Джим ясно помнил исступление, которое владело им в тот день, и растерянные взгляды прохожих. Ему хотелось разрыть могилу, лечь рядом с бабушкой и накрыться землей, точно одеялом. Однако события, предшествовавшие приезду на кладбище, совершенно выпали из памяти.
Джим снова взглянул на дату смерти: "25 сентября" - и его словно пронзило током.
- Что с тобой, Джим? - спросила Холли.
- Это тот самый день, когда я приезжал сюда. Двадцать пятое сентября - день ее смерти. Но я приезжал пять лет назад. Значит, была девятнадцатая годовщина... Но мне тогда казалось, и я стал так думать, что она только что умерла.
Оба молчали.
В темном небе появились две большие черные птицы и с пронзительным клекотом скрылись за верхушками деревьев.
- Может быть, ты не хотел поверить в ее смерть и поверил, что ее не стало, только через девятнадцать лет после того, как это случилось... Поэтому тебе и казалось, что Лена умерла всего пять лет назад. Ты считал датой смерти тот самый день, когда пришел сюда с цветами.
Джим сразу понял, что она попала в самую точку, но разгадка не принесла ему облегчения.
- Но Боже мой, Холли, ведь это безумие.
- Нет, - спокойно ответила она. - Это самозащита. Стена, которой ты окружил детские переживания того времени. - Она помедлила и, глубоко вздохнув, спросила:
- Джим, отчего умерла твоя бабушка?
- Она... - начал он и запнулся, удивленный тем, что не помнит причину смерти Лены Айренхарт. Сплошной туман в голове. - Я не знаю.
- Мне кажется, она умерла на мельнице. Джим оторвал глаза от могилы и взглянул на Холли. Ее слова заставили его внутренне напрячься, но он не понимал, откуда возникла внезапная тревога.
- На мельнице? Почему? Откуда тебе известно?
- Помнишь сон, который я тебе рассказывала? Мне снилось, что я поднимаюсь по ступенькам и из окна мельницы смотрю на пруд. Отражение в стекле принадлежало твоей бабушке.
- Это всего лишь сон. Холли покачала головой.
- Не думаю. Скорее всего проекция твоих воспоминаний на мой мозг.
Сердце Джима бешено прыгало в груди, и он не знал, чем вызвана его паника.
- Какие могут быть у меня воспоминания, если я ничего не помню?
- Ты все помнишь.
- Абсолютно ничего, - нахмурился он.
- Воспоминания спрятаны в твоем подсознании, и до них можно добраться только во сне. Но они есть, можешь не сомневаться.
Скажи она ему, что кладбище стоит на карусели, которая медленно вращается под хмурым небом цвета вороньей стаи, он бы поверил, но в то, что она сказала, поверить было гораздо труднее. Он чувствовал, как несется сквозь свет и темень, сквозь свет и темень, ярость и страх...
- Но в твоем сне... Когда бабушка поднялась наверх, в комнате был я, - произнес он с огромным усилием.
- Да.
- Если она умерла на мельнице...
- Ты был свидетелем ее смерти. Он покачал головой.
- Нет. Неужели ты думаешь, что я бы этого не помнил?
- Да. Поэтому тебе и потребовалось целых девятнадцать лет, чтобы поверить в ее смерть. Мне кажется, ты видел, как она умерла. Страшное потрясение привело к полной потере памяти, а вместо нее появились фантазии.
Налетел ветерок. Джим услышал шорох под ногами и решил, что костлявые руки покойницы вылезают из земли и хотят утащить его в могилу. Но, взглянув вниз, он увидел только сухие листья, которые шуршали в траве.
Неистовый стук его сердца походил на удары по боксерской груше. Джим отвернулся от могилы и уже направился к машине, но Холли удержала его:
- Подожди.
Он резко вырвал у нее свою руку. Холли даже покачнулась. Синие глаза сердито сверкнули.
- Я хочу скорее отсюда уехать. Она не испугалась и снова ухватила его за руку.
- Джим, подожди, скажи, где похоронен твой дед?
Он раздраженно указал на соседнюю могилу.
- Рядом с нею, разве ты не видишь?! И тут его взгляд упал на левую половину гранитной плиты. Его так потрясло открытие, связанное со смертью Лены, что он совсем упустил из виду одну важную деталь. На левой стороне, как и положено, было выбито имя деда: "Генри Джеймс Айренхарт". Очевидно, надпись сделали, когда хоронили Лену. Пониже имени стояла дата рождения. И все. Дата смерти отсутствовала.
- Сначала ты должен мне поверить. Только тогда можно надеяться на выздоровление. Поверить в то, что страдаешь психическими отклонениями, - первый трудный шаг к пониманию, без которого никакое лечение не принесет успеха.
- Не надо строить из себя психиатра. Что ты разговариваешь со мной, как врач с пациентом?
Джим пытался найти убежище в гневе. Взгляд ярко-синих глаз, в котором ясно читалась угроза, обжег Холли арктическим холодом. Совсем как в тот день, когда она приехала к нему в Лагуна-Нигель, а он дал ей понять, чтобы она не лезла к нему в душу. Тогда у Джима ничего не вышло, а сейчас и подавно.
Господи! Порой диву даешься, до чего непонятливыми бывают мужчины!
- Однажды я брала интервью у психиатра.
- Превосходно! Наверное, ты еще и великий терапевт?
- Очень может быть. Кстати, тот психиатр сам был порядочным психом. Так что, я думаю, есть вещи поважнее университетского диплома.
Он глубоко вздохнул.
- О'кей, допустим, ты права, и мы найдем неопровержимые доказательства того, что я псих - Ты не псих, ты...
- Знаю, знаю. Душевное потрясение, психологический тупик. Называй это как хочешь, только, если мы узнаем правду - не представляю как, но узнаем, - что будет со мной? Конечно, я могу улыбнуться и сказать: "Ах да, я напридумывал всяких небылиц и жил себе поживал в мире глупых иллюзий, а теперь со мной все в порядке. Пойдем-ка, Холли, перекусим". Не знаю, может быть, я так и скажу, но только, скорее всего.., я лопну по швам и рассыплюсь на кусочки.
- Я не могу обещать, что правда, которую мы найдем, станет для тебя спасением. До сих пор ты искал его только в собственной фантазии. Но так больше продолжаться не может. Враг ненавидит меня и рано или поздно убьет.
Ты сам предупреждал об опасности.
Джим взглянул на надпись в центре ветрового стекла и промолчал. Возразить нечего. К тому же он, похоже, устал от споров.
Черные буквы начали быстро блекнуть и исчезли.
Может, это хороший знак, показывающий, что Джим подсознательно принял ее теорию. Или, наоборот. Враг, поняв, что угрозы не действуют, готовится к последнему броску.
- Когда я умру, ты поймешь, что сам стал причиной моей смерти. И, если твоя любовь ко мне не пустые слова, что ты будешь при этом чувствовать? Что останется от Джима, которого я люблю? Не получится ли, что в тебе победит одна личность - Враг? Гадать можно сколько угодно, но ясно одно: сейчас на карту поставлена не только моя, но и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы у нас было будущее, давай копать до самого дна.
- Можно копать целую вечность, а окажется, что дна просто нет.
- Тогда будем копать еще глубже.
* * *
Мертвые коричневые поля внезапно сменились множеством крыш, чья теснота и беспорядок напоминали лагерь первых поселенцев, - они въехали в город. Холли неожиданно повернулась к Джиму и сказала:- Роберт Вон.
Джим дернулся от удивления. Он мгновенно понял смысл ее реплики.
- Бог ты мой, то-то мне все время мерещилось, что я уже слышал этот голос.
- Друг говорил его голосом, вот почему он казался нам таким знакомым.
Роберт Вон - замечательный актер, с равным успехом игравший роли добрых дядюшек и отъявленных негодяев.
В зависимости от сценария его густой звучный баритон становился то угрожающим, то по-отечески ласковым.
- Роберт Вон, - повторила Холли. - Но почему именно он? Почему не Орсон Уэллс, Пол Ньюмен или Шон Коннери? Тебе не кажется, что это неспроста?
- Не знаю, - задумчиво ответил Джим, хотя какое-то чувство ему подсказывало, что разгадка совсем рядом.
- Ты все еще не расстался с мыслью о пришельцах? Пришелец не стал бы подражать голосу киноактера.
- Мне приходилось видеть Роберта Вона, - произнес Джим, пораженный тем, что в памяти забрезжили смутные обрывочные картины. - Не в фильме, а на самом деле. Это было очень давно.
- Где, когда?
- У меня не получается вспомнить... Пытаюсь, но не получается.
Джим представил, что стоит на узкой кромке земли, разделяющей две пропасти. С одной стороны - прошлая жизнь, полная мучительного отчаяния, которое время от времени овладевало им и влекло к гибели. Например, как в тот раз, когда он предпринял свою паломническую поездку на "харлее", надеясь отыскать выход, даже если выходом окажется смерть.
С другой стороны - предлагаемое Холли неопределенное будущее, в котором она видит надежду, а он - хаос и безумие. Узкая полоска земли вот-вот обрушится под его ногами.
Джим вспомнил разговор в спальне, когда они впервые легли в постель, Он тогда сказал: "Люди всегда сложнее.., чем ты думаешь". - "Это как, наблюдение.., или предостережение?" - "Предостережение?" - "Может, ты предостерегаешь меня, что и сам не тот, кем я тебя считаю". - "Может быть", - ответил он после долгой паузы. Она тоже долго молчала, потом сказала: "Доя меня это не важно".
Теперь Джим не сомневался, что в ту ночь хотел предостеречь Холли. Она права, и населяющие мельницу существа - различные грани его самого. Но если он действительно страдает раздвоением личности, то для определения этого состояния есть только одно слово - не душевные проблемы или психологический тупик, как пытается представить Холли, а безумие.
Машина выехала на Главную улицу. Город выглядел темным и угрожающим. Возможно, потому, что узкие улочки Нью-Свенборга скрывают тайну, от разгадки которой зависит, в какую пропасть он бросится.
Джим вспомнил, как однажды прочел, что только сумасшедшие абсолютно уверены в том, что здоровы. Он абсолютно ни в чем не уверен, но от этого нелегче. Возможно, безумие - квинтэссенция неопределенности, отчаяния, безуспешная попытка выплыть и ощутить почву под ногами. Разум - обитель определенности, которая находится над хаосом.
Холли остановила машину у аптеки Хандала.
- Начнем с аптеки.
- Почему именно отсюда?
- Мы сделали здесь первую остановку, когда ты показывал мне город и рассказывал о своем детстве.
Джим открыл дверь "Форда" и шагнул в густую тень растущих вдоль тротуара магнолий.
Деревья скрашивали унылый вид улицы, но одновременно усиливали ощущение диссонанса, которое словно витало в воздухе.
Холли толкнула стеклянную дверь, мерцавшую, точно грани бриллианта, над головой звякнул колокольчик, и они вошли.
Сердце Джима учащенно забилось. Он не помнил ни одного необычного случая, связанного с аптекой, но чувствовал, что они идут по верному следу.
В левой части здания находился ресторан. Через открытую дверь Джим увидел с десяток посетителей за столиками. Прямо напротив входа в маленьком киоске продавались утренние газеты, в основном местные, из Санта-Барбары. Рядом с газетами лежали пачки журналов и стопки книг в ярких обложках.
- Я частенько покупал здесь книги. Книги были для меня единственной радостью, я тратил на них все свое время, - задумчиво произнес Джим.
Правая дверь вела в аптеку, в которой, как в тысячах подобных американских аптек, косметики и средств для ухода за волосами было больше, чем лекарств. Однако на этом сходство заканчивалось. Вместо металлических или пластиковых полок вдоль стен тянулись стеллажи из благородного дерева, в глаза сразу бросался красивый прилавок из полированного гранита. В воздухе стоял аромат восковых свечей, конфет и табака, смешанный с запахом этилового спирта и валерианы.
Несмотря на ранний час, аптека уже работала, а ее хозяин возился с кассовым аппаратом. Холли догадалась, что высокий седой старик в накрахмаленном белоснежном халате и есть сам Корбет Хандал.
Аптекарь посмотрел на вошедших и расплылся в улыбке:
- Да неужто ко мне пожаловал Джим Айренхарт собственной персоной? Заходи, заходи, Джим. Почитай, три, а то и все четыре года, как тебя не видели в наших краях.
Они обменялись рукопожатием.
- Четыре года и четыре месяца, - подтвердил Джим. У него едва не вырвалось: "С тех пор как умер дед", но он так не сказал, хотя и сам не знал почему.
Протирая бумажной салфеткой прилавок, Корбет улыбнулся Холли и сказал:
- Я не знаю, кто вы, прекрасная незнакомка, но клянусь, что буду вечно благодарить Бога за то, что вы появились и озарили это серое утро.
Маленький Нью-Свенборг не мог желать лучшего аптекаря, чем Хандал. Он никогда не подчеркивал своей принадлежности к социальной верхушке города, и горожане любили его за доброту и веселый характер. Несмотря на его вечную манеру подтрунивать над посетителями, никто не сомневался, что старый Хандал знает свое дело до тонкостей и в надежности приготовленных им лекарств можно быть уверенным. Многие заходили, просто чтобы поздороваться и переброситься с ним парой слов. Старый аптекарь любил людей, и все тридцать три года его работы в аптеке они платили ему тем же.
Одним словом, более приятного человека трудно и представить, но Джим вдруг почувствовал в Хандале угрозу. Ему захотелось скорее уйти из аптеки, пока...
Что пока?
Пока Хандал не сказал что-нибудь такое, что он боится услышать. Похоже, в нем заговорил страх разоблачения.
Но чего ему бояться?
- Я невеста Джима, - представилась Холли, не обращая внимания на его удивление.
- Прими мои поздравления, Джим, - весело сказал аптекарь, подмигивая Холли. - Везет же некоторым. Юная леди, надеюсь, вам известно, что настоящая фамилия Айренхартов - Айренхеды[2]. Они взяли себе новую, а жаль - старая лучше отвечала характеру этой семейки. Упрямцы, каких свет не видывал.
- Джим решил покатать меня по городу, - сказала Холли. - С годами люди становятся сентиментальными.
- Никогда не думал, что ты можешь соскучиться по Нью-Свенборгу, - нахмурившись, сказал Джиму аптекарь. - Ты не слишком-то его жаловал.
- Вкусы меняются, - пожал плечами Джим.
- Рад это слышать. - Хандал снова повернулся к Холли. - После того как его дед с бабкой переехали в город, он зачастил сюда по вторникам и пятницам. По этим дням из Санта-Барбары привозили новые книги и журналы. - Хандал отложил в сторону салфетку и стал поправлять стенд с жевательной резинкой, одноразовыми зажигалками и расческами. - Джим тогда очень любил книги. А как сейчас, по-прежнему любишь читать?
- Люблю. - Джим с растущим беспокойством ждал, что еще может сказать Хандал. Все попытки объяснить причину возникшего в нем страха ни к чему не привели.
- Припоминаю, что тебя интересовала только фантастика. - Аптекарь пояснил Холли:
- Он тратил все карманные деньги на книжки о пришельцах и прочей чертовщине. Конечно, в те дни на два доллара в неделю можно было разгуляться - книжка-то стоила не дороже пятидесяти центов.
Джим испытал приступ боязни замкнутого пространства. Казалось, комната уменьшилась в размерах и превратилась в тесный склеп с толстыми стенами. Его неудержимо влекло на улицу.
"Он идет, - подумал он с тревогой. - Враг идет".
- Возможно, Джим перенял этот интерес у своих родителей, - продолжал аптекарь.
- У родителей? - нахмурилась Холли.
- Ну да, у родителей. Я не слишком-то хорошо знал Джеми, отца Джима, хотя мы учились в соседних классах. Не обижайся, Джим, но у твоего отца были весьма необычные увлечения. Впрочем, с тех пор столько воды утекло, что они теперь не кажутся такими странными, как в начале пятидесятых.
- Необычные увлечения? - сказала Холли, стараясь не выдать волнения.
Джим огляделся по сторонам, спрашивая себя, откуда может появиться Враг и куда от него бежать. Он все еще находился на перепутье, решая, принять или отвергнуть теорию Холли, но наконец утвердился в мысли, что она ошибается. Враг - не внутри его, он, как и Друг, существует сам по себе. Враг - злой пришелец, который проникает куда захочет, и он идет, чтобы их убить.
- Когда я был еще мальчишкой, Джеми частенько захаживал к нам в аптеку - тогда здесь работал мой отец - и покупал старые журналы. Знаете, такие, на дешевой бумаге, с роботами и красотками на обложках. Любил поговорить о том, как однажды люди полетят на Луну. Многие тогда считали, что он чересчур зациклился на всей этой чертовщине, но, выходит, как раз он-то и оказался прав. Я нисколько не удивился, когда узнал, что он ушел из бухгалтеров, женился на артистке и подался в экстрасенсы.
- Экстрасенсы? - Холли удивленно взглянула на Джима. - Ты говорил, что твой отец был бухгалтером, а мама - артисткой.
- Они и были - он бухгалтером, а она артисткой до тех пор, пока не стали давать представления, - отозвался Джим.
Он совсем забыл о сеансах, которые устраивали его родители. Удивительно, но факт: все стены его кабинета в Лагуна-Нигель оклеены фотографиями их поездок, он смотрел на них каждый день, но у него совершенно вылетело из головы, что снимки сделаны во время гастролей.
Он стремительно приближается.
Ближе. Еще ближе.
Джим хотел предупредить Холли об опасности, но словно потерял дар речи.
Невидимая сила сковала язык и намертво стиснула челюсти.
Он идет.
Он не хочет, чтобы Холли догадалась о его приближении. Враг стремится захватить ее врасплох.
Покончив с уборкой стенда, Хандал сказал:
- Страшно подумать, что с ними случилось. Когда ты впервые приехал к деду, Джим, то был как бы не в себе. От тебя и двух слов нельзя было добиться.
Холли во все глаза смотрела на Джима. Она чувствовала, что он на грани срыва.
- А потом, через два года, когда умерла Лена, Джим словно воды в рот набрал, я уж думал, он вообще перестанет разговаривать. Помнишь, Джим?
Слова Хандала словно громом поразили Холли.
- Выходит, твоя бабушка умерла через два года после того, как ты сюда приехал, и тебе тогда было только одиннадцать лет?
"Я говорил ей, что пять лет назад, - подумал Джим. - Почему я так сказал, когда на самом деле это случилось двадцать четыре года назад?"
Он идет.
Джим чувствовал, как тот неумолимо приближается.
Ближе, ближе. Враг.
- Извините, пойду глотну свежего воздуха, - сказал Джим и поспешно направился к машине, пытаясь перевести дыхание.
Оглянувшись, он понял, что Холли осталась в аптеке.
Через окно видно, как она разговаривает с Хандалом.
Враг приближается.
Не разговаривай с ним, Холли, не слушай его, скорее беги оттуда.
Враг рядом.
Опершись о капот машины, Джим напряженно думал. Ясно, что он боится Корбета Хандала, потому что аптекарь знает о жизни Джима Айренхарта в Нью-Свенборге больше его самого.
- Лаб-даб-ДАБ...
Враг настиг их.
* * *
Хандал проводил Джима испытующим взглядом.- Мне кажется, он так и не сумел забыть о том, что случилось с его родителями.., и с Леной, - заметила Холли.
Аптекарь понимающе кивнул:
- Разве такое забудешь? А какой славный был паренек! Эх, да что говорить!
И прежде чем Холли успела задать вертевшийся у нее на кончике языка вопрос о Лене Айренхарт, Хандал снова спросил:
- Собираетесь поселиться на ферме?
- Да нет. Поживем пару деньков.
- Конечно, может, я лезу и не в свое дело, но стыд и позор, когда земля пустует.
- У Джима не получится самому заниматься хозяйством, и раз уж ферму нельзя продать...
- Нельзя продать? Побойтесь Бога, юная леди, да стоит только заикнуться - с руками оторвут!
Холли в недоумении уставилась на старика.
- У вас есть настоящий артезианский колодец, а это значит: не страшны никакие засухи. Что бы ни случилось, всегда, деточка, с водой будете. А в наших краях - это великое дело. - Он облокотился о прилавок и скрестил руки на груди. - Система работает безотказно: когда в пруду много воды, ее вес давит на артезианскую скважину и уменьшает напор. А как только начнешь брать воду для поливки, скважина включается, и пруд снова полон до краев. Совсем как в сказке про бездонный колодец. - Хандал наклонил голову и искоса взглянул на Холли. - Значит, Джим сказал вам, что ферму нельзя продать?
- Это я так думала...
- Знаете, что я вам скажу, юная леди... - Хандал посмотрел Холли в глаза. - Похоже, ваш избранник сентиментальное, чем я думал. Может быть, он не хочет продавать ферму, потому что с ней у него связано слишком много воспоминаний.
- Может быть, - кивнула она. - Но среди них есть не самые приятные.
- Верно говорите.
- Например, смерть бабушки. - Холли попыталась вывести собеседника на интересующую ее тему. - Это был...
Слова Холли внезапно прервало бряканье стекла.
Обернувшись, она увидела, что на пожах, стукаясь друг о друга, подпрыгивают флаконы шампуней, бутылки с лосьонами, упаковки витаминов и пузырьки с лекарствами.
- Землетрясение, - встревожился Хандал и поглядел на потолок, точно боялся, что он может на них обрушиться.
Склянки задребезжали еще громче. Холли знала, что их звон означает не землетрясение, а нечто похуже. Ее предупреждают, чтобы она оставила Хандала в покое и не задавала новых вопросов.
- Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ...
Уютный мирок аптеки стал разваливаться прямо на глазах. На полках начали с треском лопаться бутылки, во все стороны полетели осколки. Холли закрывала лицо руками. Ей на голову градом посыпались коробки с лекарствами. Увлажнитель воздуха свирепо гудел и вибрировал. Подчиняясь внутреннему инстинкту, Холли бросилась на пол, и в тот же миг с грохотом разлетелся стеклянный стенд. Осколки, точно шрапнель, изрешетили воздух в том месте, где она только что стояла. Спотыкаясь на битом стекле, она рванулась к выходу. За спиной обрушился тяжелый кассовый аппарат. Опоздай она на долю секунды - уже лежала бы с переломанным позвоночником. Прежде чем стены успели ожить и запульсировать, Холли опрометью вылетела на улицу, предоставив Хандалу самому разбираться с последствиями разгрома, причиной которого он наверняка считает землетрясение.
Она бежала по выложенному кирпичом тротуару, чувствуя, как бьется земля под ее ногами.
Джима она нашла возле машины. Он стоял, обессиленно опершись на капот, и трясся как в лихорадке. Сейчас он походил на человека, стоящего на краю пропасти и уже решившегося на смертельный прыжок. Джим не ответил на ее зов. Ей показалось, что еще миг - и злобные темные силы, которые он столько лет держал под гнетом, вырвутся на свободу.
Холли рывком оттащила Джима от машины и, крепко прижав к груди и всхлипывая, повторяла его имя. Она ждала, что из тротуара вот-вот забьют кирпичные гейзеры, а в нее вцепятся зазубренные клешни или холодные склизкие щупальца. Однако глухие удары стали затихать и Джим начал приходить в себя. Он поднял руку и обнял Холли за плечи.
Враг отступил.
Но она знала: затишье - только отсрочка приговора.
* * *
К "Садам Тиволи" примыкал Мемориальный парк, а еще дальше, за остроконечной чугунной оградой, начиналось городское кладбище.Джим сбросил скорость и остановился.
- Приехали.
Выйдя из машины, он испытал новый приступ боязни замкнутого пространства, хотя в отличие от прошлого раза находился на улице. Казалось, каменное серое небо придавило могильные плиты, и гранитные квадраты и треугольники торчат из земли, как древние обломки потемневших от времени костей. В тусклом мертвенном свете деревья стали серыми и огромными, словно собирались вцепиться в него своими ветвями.
Джим обошел вокруг машины и присоединился к Холли.
- Идем.
Холли взяла его за руку, и он мысленно поблагодарил ее за помощь. Они направились к могиле родителей отца Джима, которая располагалась на небольшом склоне, хотя кладбище в основном было ровное. Их взглядам представилась прямоугольная гранитная плита, одна на две могилы.
Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Джим с трудом сглотнул застрявший в горле ком.
На правой стороне памятника было выбито имя: "Лена Луиза Айренхарт".
Джим неохотно прочел дату рождения и смерти. Она умерла в пятьдесят три года, и после ее смерти прошло почти четверть века.
Наверное, испытанное им потрясение можно сравнить с промыванием мозгов. Ложные воспоминания исчезли, и прошлое стало похоже на туманный пейзаж, очертания которого теряются в жутком неверном свете спрятавшейся за тучами луны. Он неожиданно лишился возможности оглянуться на прожитые годы и уже не может доверять своей памяти. Самые ясные картины, стоит только взглянуть на них поближе, могут оказаться хитрой игрой теней.
Сбитый с толку и испуганный, он еще крепче сжал руку Холли.
- Почему ты меня обманул, сказал, что она умерла пять лет назад? - осторожно спросила Холли.
- Я не обманывал. По крайней мере.., не понимал, что делаю. - Джим уставился на блестящий гранит, точно могильная плита служила окном в прошлое и он пытался в нем что-то разглядеть. - Я помню, как проснулся однажды утром и понял, что ее больше нет. Это случилось пять лет назад. Я тогда снимал квартиру в Ирвине. - Он прислушался к звуку собственного голоса, будто говорил не он, а кто-то другой, и поежился, словно от холода. - Я оделся.., купил цветы и поехал в Нью-Свенборг... Потом пришел сюда.
Он замолчал, и Холли, выждав некоторое время, спросила:
- В тот день больше никого не хоронили?
- Не помню.
- Может быть, ты запомнил кого-нибудь из посетителей?
- Нет.
- На могиле были другие цветы?
- Не знаю. В памяти осталось только, как я опускаюсь на колени, кладу цветы, которые для нее купил... И плачу... Плачу и не могу остановиться.
Немногочисленные посетители кладбища посматривали на него сначала с сочувствием, потом смущенно отворачивались и спешили уйти, поняв, что с ним творится что-то неладное. Джим ясно помнил исступление, которое владело им в тот день, и растерянные взгляды прохожих. Ему хотелось разрыть могилу, лечь рядом с бабушкой и накрыться землей, точно одеялом. Однако события, предшествовавшие приезду на кладбище, совершенно выпали из памяти.
Джим снова взглянул на дату смерти: "25 сентября" - и его словно пронзило током.
- Что с тобой, Джим? - спросила Холли.
- Это тот самый день, когда я приезжал сюда. Двадцать пятое сентября - день ее смерти. Но я приезжал пять лет назад. Значит, была девятнадцатая годовщина... Но мне тогда казалось, и я стал так думать, что она только что умерла.
Оба молчали.
В темном небе появились две большие черные птицы и с пронзительным клекотом скрылись за верхушками деревьев.
- Может быть, ты не хотел поверить в ее смерть и поверил, что ее не стало, только через девятнадцать лет после того, как это случилось... Поэтому тебе и казалось, что Лена умерла всего пять лет назад. Ты считал датой смерти тот самый день, когда пришел сюда с цветами.
Джим сразу понял, что она попала в самую точку, но разгадка не принесла ему облегчения.
- Но Боже мой, Холли, ведь это безумие.
- Нет, - спокойно ответила она. - Это самозащита. Стена, которой ты окружил детские переживания того времени. - Она помедлила и, глубоко вздохнув, спросила:
- Джим, отчего умерла твоя бабушка?
- Она... - начал он и запнулся, удивленный тем, что не помнит причину смерти Лены Айренхарт. Сплошной туман в голове. - Я не знаю.
- Мне кажется, она умерла на мельнице. Джим оторвал глаза от могилы и взглянул на Холли. Ее слова заставили его внутренне напрячься, но он не понимал, откуда возникла внезапная тревога.
- На мельнице? Почему? Откуда тебе известно?
- Помнишь сон, который я тебе рассказывала? Мне снилось, что я поднимаюсь по ступенькам и из окна мельницы смотрю на пруд. Отражение в стекле принадлежало твоей бабушке.
- Это всего лишь сон. Холли покачала головой.
- Не думаю. Скорее всего проекция твоих воспоминаний на мой мозг.
Сердце Джима бешено прыгало в груди, и он не знал, чем вызвана его паника.
- Какие могут быть у меня воспоминания, если я ничего не помню?
- Ты все помнишь.
- Абсолютно ничего, - нахмурился он.
- Воспоминания спрятаны в твоем подсознании, и до них можно добраться только во сне. Но они есть, можешь не сомневаться.
Скажи она ему, что кладбище стоит на карусели, которая медленно вращается под хмурым небом цвета вороньей стаи, он бы поверил, но в то, что она сказала, поверить было гораздо труднее. Он чувствовал, как несется сквозь свет и темень, сквозь свет и темень, ярость и страх...
- Но в твоем сне... Когда бабушка поднялась наверх, в комнате был я, - произнес он с огромным усилием.
- Да.
- Если она умерла на мельнице...
- Ты был свидетелем ее смерти. Он покачал головой.
- Нет. Неужели ты думаешь, что я бы этого не помнил?
- Да. Поэтому тебе и потребовалось целых девятнадцать лет, чтобы поверить в ее смерть. Мне кажется, ты видел, как она умерла. Страшное потрясение привело к полной потере памяти, а вместо нее появились фантазии.
Налетел ветерок. Джим услышал шорох под ногами и решил, что костлявые руки покойницы вылезают из земли и хотят утащить его в могилу. Но, взглянув вниз, он увидел только сухие листья, которые шуршали в траве.
Неистовый стук его сердца походил на удары по боксерской груше. Джим отвернулся от могилы и уже направился к машине, но Холли удержала его:
- Подожди.
Он резко вырвал у нее свою руку. Холли даже покачнулась. Синие глаза сердито сверкнули.
- Я хочу скорее отсюда уехать. Она не испугалась и снова ухватила его за руку.
- Джим, подожди, скажи, где похоронен твой дед?
Он раздраженно указал на соседнюю могилу.
- Рядом с нею, разве ты не видишь?! И тут его взгляд упал на левую половину гранитной плиты. Его так потрясло открытие, связанное со смертью Лены, что он совсем упустил из виду одну важную деталь. На левой стороне, как и положено, было выбито имя деда: "Генри Джеймс Айренхарт". Очевидно, надпись сделали, когда хоронили Лену. Пониже имени стояла дата рождения. И все. Дата смерти отсутствовала.