Кунц Дин Рэй. Ледяное пламя

   Его захлестывал дикий, бешеный гнев. Внутри, точно черная нефть, готовая вырваться из скважины, расползалась жуткая липкая тьма.
   Джим задыхался от ярости: ребенок видел эти фотографии, лежал на этих грязных отвратительных простынях. Появилось безумное желание схватить ружье и всадить еще несколько зарядов в трупы подонков.
   Они ее не тронули. Слава Богу, они не успели.
   Но эта комната! Что чувствовала девочка, находясь в этой комнате!
   Он содрогался от ярости.
   Потом заметил, что женщина тоже дрожит, и понял: она его боится. Ее испуг стал еще сильнее, чем в тот момент, когда он вошел в спальню.
   Хорошо, что рядом нет зеркала. Увидеть свое лицо, искаженное приступом безумия, - зрелище не из приятных. Джим с трудом взял себя в руки.
   - Не бойтесь, - заговорил он, стремясь успокоить женщину. - Я хочу вам помочь.
   Охваченный желанием скорее освободить пленниц, Джим опустился на колени перед кроватью и перерезал ленту, стягивающую ноги и руки женщины. Потом склонился над Сузи.
   Путы на руках упали, девочка, защищаясь, прикрыла лицо. Джим освободил ей ноги, а она вдруг пнула его в грудь и забилась в угол кровати, скорчившись на серых засаленных простынях. Он не пытался ее удержать, наоборот, попятился.
   Лиза содрала с губ ленту и вытащила изо рта кляп. Она задыхалась, давилась кашлем. Хриплым голосом, в котором неистовое волнение странным образом соединялось с покорностью судьбе, сказала:
   - Мой муж остался в машине... Он там... Джим взглянул на нее, но ничего не сказал: не мог этого сделать в присутствии ребенка. Женщина прочитала ответ в его глазах, и ее красивое лицо исказилось от горя. Но мысль о дочери заставила ее подавить готовые сорваться рыдания.
   - Боже мой, - с мукой сказала она, думая о свалившемся на нее горе.
   - Вы сможете нести Сузи? Она не расслышала, занятая мыслями о смерти мужа.
   - Сможете взять на руки Сузи? - повторил свой вопрос Джим.
   Женщина растерянно захлопала ресницами.
   - Откуда вы знаете, как ее зовут?
   - Ваш муж мне сказал...
   - Но...
   - Перед тем... - резко сказал Джим, не докончив фразу: "Перед тем, как умереть". - Вы сможете взять ее на руки?
   - Да, наверное, я думаю, да.
   Джим мог вынести девочку сам, но что-то говорило ему: он не должен прикасаться к ее хрупкому телу. Пусть это нелогично, но то, что сделали с ней эти двое, и то, что не помешай он им, они могли бы сделать, лежало на совести 55 всех мужчин. В страданиях Сузи была частица и его вины.
   Только отец имел право взять на руки бедного ребенка. Но отец был мертв.
   Джим поднялся с коленей, отступил от кровати. Спиной открыл дверь и вышел из спальни.
   Девочка билась в истерике, уворачиваясь от рук матери. Она была в шоке и не узнавала родных любящих рук. Потом резко умолкла и бросилась в объятия матери. Лиза, прижав голову дочери к груди, гладила девочку по волосам, шептала что-то ласковое, успокаивающее.
   Кондиционер не работал с тех пор, как убийцы вышли из фургона и направились к перевернутому "Камаро". В спальне сгущалась духота. Пахло прокисшим пивом и потом. От черных пятен на ковре поднимался отвратительный запах высохшей крови.
   - Пойдемте отсюда.
   Лиза казалась хрупкой, но она легко, как перышко, подняла дочь и шагнула к двери.
   - Постарайтесь, чтобы она не смотрела влево. Там у двери лежит один из них. Зрелище не из приятных.
   Женщина кивнула, благодарная за предупреждение.
   Джим хотел последовать за ней, но взгляд его упал на полки шкафчика, заставленные видеокассетами. Длинная вереница белых этикеток с названиями самодельных фильмов. Одни имена: "Синди", "Тифани", "Джой", "Сисси", "Томми", "Кейвин". На двух кассетах чернела надпись "Салли", на трех - "Венди". Имена. Много имен. Более тридцати. Джим знал, что перед ним, и все-таки верить в это не хотелось. Память о преступлениях. Садизм. Жертвы. В нем клокотала черная горькая ярость. Лиза вышла наружу, и Джим присоединился к ней. Над их головами висело ослепительное солнце пустыни.

Глава 2

   Лиза и Сузи, освещенные золотыми лучами солнца, стояли возле фургона на обочине шоссе. Девочка прильнула к матери, спрятав голову у нее на груди. Крохотные блики света струились по их лицам, переливаясь и искрясь в соломенных кудрях. Как лампа в витрине ювелира придает магический блеск разложенным на бархате изумрудам, так солнечный свет подчеркивал красоту огромных лучистых глаз и удивительную прозрачность кожи. Глядя на светлые лица женщины и ребенка, трудно было поверить, что в их жизнь вторглась тьма, непроглядная и черная, как ночь, которая спускается в мир после наступления сумерек.
   Их присутствие было невыносимо. Они напоминали о человеке, чью смерть не удалось предотвратить. Сердце сжималось от горя. Джим страдал от невыносимой боли, сильной и мучительной, какую причиняет настоящая физическая рана.
   Ключом из связки, найденной в кабине фургона, Джим открыл замок, опустил железную скобу и снял мотоцикл. Оглядел потертый "харлей-дэвидсон". Специальная модель для езды по бездорожью: карбюратор на 1340 кубических сантиметров, V-образный двигатель, пятискоростная коробка передач, соединенная с задним колесом приводным ремнем, а не цепью.
   Ему приходилось ездить на мотоциклах помощнее и покрасивее, но он остался доволен результатами осмотра. "Харлей" - хорошая, надежная машина, а для его целей нужна не красота, а скорость и простота в обращении.
   Увидев, что Джим снимает и осматривает мотоцикл, Лиза встревожилась.
   - Здесь нет места для троих.
   - Да, конечно, только для меня.
   - Пожалуйста, не оставляйте нас одних!
   - Вас заберут прежде, чем я уеду.
   Вдали показалась машина. Трое пассажиров прильнули к окнам. Водитель прибавил газу, и автомобиль скрылся из виду.
   - Все едут мимо, - горестно заметила Лиза.
   - Кто-нибудь остановится. Я подожду. После короткого молчания она сказала:
   - Я боюсь ехать с незнакомыми людьми.
   - Мы увидим, кто остановится. Джим заметил, что женщина протестующе качнула головой, и поспешил ее успокоить:
   - Я узнаю, можно ли им доверять.
   - Я не... - Голос Лизы сорвался на крик; она замолчала, приходя в себя. - Я никому не верю.
   - Хороших людей много. Гораздо больше, чем плохих. Во всяком случае, когда кто-нибудь остановится, я сразу узнаю, чего он стоит.
   - Но как? Как вы это сделаете?
   - Я увижу.
   Большего Джим сказать не мог, как, впрочем, не мог объяснить и то, как узнал, что в этой Богом забытой пустыне нуждаются в его помощи.
   Он оседлал мотоцикл, нажал кнопку стартера. "Харлей" послушно завелся. Джим погонял его вхолостую и заглушил двигатель.
   - Кто вы? - спросила женщина.
   - К сожалению, не могу вам это сказать.
   - Но почему?
   - Газетчики приложат все усилия, чтобы сделать из этого случая сенсацию - И что?
   - Мои фотографии появятся на каждом углу, а я не люблю лишнего шума.
   Джим снял поясной ремень и привязал дробовик к багажнику мотоцикла.
   Лиза сказала дрожащим от волнения голосом:
   - Мы вам стольким обязаны.
   Ее голос разрывал сердце. Он посмотрел на нее, потом на Сузи. Девочка тесно прижалась к матери, обхватив ее тонкими руками. Она не слушала, о чем разговаривали взрослые. Смотрела вдаль пустым, отсутствующим взглядом, думая о чем-то своем. Джим увидел ее руку, прокушенную до крови, и перевел взгляд на мотоцикл.
   - Вы ничем мне не обязаны.
   - Но вы спасли...
   - Не всех, - быстро прервал ее Джим. - Не всех, кого должен был спасти.
   Их внимание привлек приглушенный звук мотора. Они повернули головы и стали следить, как из сияющего миража выплывает и приближается автомобиль. Заскрежетали тормоза, и в двух шагах от них, сверкая хромированной сталью и красными языками пламени, нарисованными на покрышках, остановился черный "Трэнз эм". Широкие выхлопные трубы, ослепительные, как ртуть, переливались в лучах свирепого солнца.
   Из машины вышел водитель - темноволосый парень лет тридцати, одетый в джинсы и белую майку с закатанными рукавами. Его густые волосы были стянуты на затылке в пучок. На загорелых бицепсах синели татуировки.
   - Что у вас стряслось? - спросил он издали, кивая на фургон.
   Джим окинул его долгим взглядом.
   - Этих людей нужно подбросить до ближайшего населенного пункта.
   Незнакомец подошел ближе. В это время открылась дверь, и из машины выбрался пассажир - молодая женщина в широких шортах и короткой белой майке. Непослушные крашенные в белый цвет волосы выбивались из-под повязки, обрамляя крепкое скуластое лицо. В ушах покачивались крупные серебряные серьги, на шее висели три нитки красных бусин, на руках она носила два браслета, часы и четыре кольца. В широком вырезе майки можно было увидеть красно-синюю бабочку, вытатуированную поверх левой груди.
   - Поломка? - спросила женщина.
   - У фургона спустило колесо, - ответил Джим.
   - Меня зовут Фрэнк, - представился незнакомец. - А ее Верна.
   Он жевал резинку, и его челюсти равномерно двигались.
   - Я помогу поменять колесо. Джим отрицательно качнул головой.
   - Мы все равно не можем ехать. В машине убитый человек.
   - Труп?
   - Да, и там еще один. - Джим махнул рукой в сторону.
   Глаза Верны округлились.
   Фрэнк перестал жевать и посмотрел на дробовик на багажнике "харлея", потом поднял глаза на Джима.
   - Ваша работа?
   - Они похитили эту женщину и ребенка. Фрэнк окинул его испытующим взглядом и обернулся к Лизе.
   - Это правда? Она кивнула.
   - Иисус Спаситель, - промолвила Верна.
   Джим взглянул на Сузи и подумал, что она совершенно не слышит, о чем говорят взрослые. Девочка, казалось, пребывала в ином, далеком мире. Ей потребуется профессиональная помощь врача, чтобы вернуться к реальности.
   Безучастность Сузи странным образом передалась Джиму. Внутренне он все больше погружался в черную пустоту. Еще немного, и невидимая тьма окончательно его поглотит.
   Он повернулся к Фрэнку:
   - Эти двое убили ее мужа.., отца девочки. Его тело в машине в двух милях к западу отсюда.
   - Черт, - выругался Фрэнк. - Дело дрянь. Верна прижалась к плечу своего спутника, было заметно, как она дрожит.
   - Нужно поскорее довезти их до ближайшего города. Сразу найдите врача и свяжитесь с полицией. Пускай едут сюда.
   - Сделаем, - кивнул Фрэнк. Но Лиза ухватила Джима за руку.
   - Постойте... Я не могу. - И, когда он обернулся, горячо зашептала:
   - Они похожи... Я боюсь...
   Он положил ей руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал:
   - Внешность часто обманчива. Фрэнк и Верна хорошие люди. Вы мне доверяете?
   - Да, сейчас конечно.
   - Тогда поверьте мне. На них можно положиться.
   - Но откуда вы знаете? - Голос Лизы опять сорвался.
   - Знаю, - спокойно и твердо ответил Джим. Женщина посмотрела ему в глаза и наконец кивнула:
   - Хорошо.
   Дальше все было просто. Сузи, покорную и безучастную, словно она находилась под действием наркотиков, перенесли в "Трэнз эм". Мать последовала за ней. Обе несчастные забились в угол на заднем сиденье и прижались друг к другу. Фрэнк сел за руль. Верна забралась в машину, достала из холодильника банку пепси и протянула Джиму. Он с благодарностью принял подарок, захлопнул за ней дверь и нагнулся к окну, чтобы попрощаться.
   - Полицию ждать не станете?
   - Нет.
   - Вам-то бояться нечего. Вели вы себя геройски.
   - Знаю, но мне пора. Фрэнк кивнул:
   - Дело ваше, конечно. Хотите, скажем копам, что у вас лысина, черные глаза и уехали вы с попуткой на восток?
   - Не надо. Скажите все как есть.
   - Дело ваше, - повторил Фрэнк.
   - Не волнуйтесь, мы о них позаботимся, - прибавила Верна.
   - Я знаю, что на вас можно положиться.
   Джим пил пепси, провожая взглядом удаляющийся "Трэнз эм". Вскоре черная машина скрылась из виду. Джим сел за руль "харлея", нажал стартер, подвернул газ и отпустил сцепление. Пересек шоссе, съехал с обочины и направился к югу в глубь огромной, неприветливой пустыни.
   Сначала он ехал со скоростью свыше семидесяти миль в час, хотя мотоцикл не имел ветрового щитка. Жесткий горячий ветер бил в лицо. Глаза то и дело наполнялись слезами.
   Странно, но Джим не обращал внимания на жару. Просто не чувствовал ее. Одежда взмокла от пота, но ему было прохладно.
   Он потерял счет времени. Прошло не менее часа, прежде чем Джим осознал, что равнина сменилась голыми холмами ржавого цвета. Он сбросил скорость. Все чаще приходилось маневрировать между торчащими из земли камнями, но "харлей" как нельзя лучше подходил для подобной езды. Благодаря более высокой, по сравнению с обычными моделями, подвеске, специальным рессорам, двойным дисковым передним тормозам Джим без труда справлялся со всеми сюрпризами, какие подкидывала ему пустыня. Всякий раз, когда на пути вырастало очередное препятствие, он, как заправский гонщик, бросал мотоцикл в крутой вираж и легко уходил от, казалось бы, неминуемого столкновения.
   Ощущение прохлады исчезло. Джим дрожал от холода.
   Казалось, солнце стало меркнуть. Но он знал, что до вечера еще далеко: это тьма смыкается над ним, поглощая изнутри его сознание Джим заглушил мотор и остановился в тени высокой скалы. Время, ветры, солнце и редкие, но неистовые ливни придали ей жуткую форму руин древнего замка, похороненного в бескрайних песках пустыни Мохавк.
   Он поставил мотоцикл.
   Опустился на темную землю.
   Лег на бок и сжался в комок. Сложил руки на груди.
   Он едва не опоздал. Неистовые волны отчаяния нахлынули, захлестнули сознание, унося в черную бездну последние обрывки мыслей.

Глава 3

   Солнце клонилось к земле. Джим снова мчался по красновато-серой равнине, где изредка встречались заросли колючих мескитовых деревьев. Ветер, пахнущий железом и солью, поднимал в воздух мертвые колючки перекати-поля и гнал по песку вслед за "харлеем".
   Он смутно помнил, как по дороге сломал кактус и жадно сосал сок из сердцевины растения. Во рту опять пересохло. Отчаянно хотелось пить.
   Джим выехал на пригорок и слегка сбросил газ. Милях в двух впереди лежал маленький городок, вытянувшийся вдоль автострады. После стольких часов одиночества в пустыне, физического и духовного, зелень деревьев казалась неестественно яркой. Все это было похоже на сон, но он прибавил скорость и устремился вниз по склону.
   Быстро темнело. На горизонте догорало багровое зарево. Внезапно его внимание привлек черный силуэт церкви с высоким шпилем. Джим смертельно устал и не пил уже несколько часов.
   Он понимал, что у него начинается бред, но без колебаний поехал в сторону церкви. Хотелось побыть одному в тишине и покое храма. Это желание пересилило жажду.
   В полумиле от города Джим свернул к руслу сухого ручья. Спустился на дно, положил мотоцикл набок и быстро засыпал рыхлым песком. Он решил, что без особого труда доберется до цели пешком, но не прошел и четверти пути, как понял, что опрометчиво переоценил свои силы. В глазах поплыло. Сухим шершавым языком, который прилипал к воспаленному небу, он поминутно облизывал горячие губы. Горло болело, как при ангине. Мышцы ног сводило судорогами, каждый шаг давался с таким трудом, будто на подошвах налипли бетонные глыбы.
   Потом наступил провал в памяти. Джим видел, что поднимается по кирпичным ступенькам белого крыльца, но совершенно не помнил, как преодолел последний отрезок пути. Над двустворчатой дверью церкви висела медная табличка: "Святая Дева Пустыни".
   Когда-то он был католиком. Часть его души до сих пор принадлежала католичеству. Позднее он становился методистом, иудаистом, буддистом, баптистом, мусульманином, индуистом, даосистом. Вера проходила, но оставались прочные невидимые нити, связывающие его с каждой из этих религий.
   Дверь, казалось, весила больше, чем огромная глыба, закрывающая Гроб Господень, но он все-таки сумел открыть ее и вошел.
   Под сводами церкви было не намного прохладнее, чем на улице. Джим вдохнул аромат благовоний, сладковатый запах горящих свечей. Сразу нахлынули воспоминания. Стало хорошо и покойно. Будто он вернулся домой после долгих странствий. Он приблизился к купели со святой водой, обмакнул в нее два пальца и перекрестился. Потом погрузил горячие ладони в прохладную влагу. Зачерпнул, отпил из пригоршни и содрогнулся от отвращения: у воды был соленый вкус крови. Джим с ужасом уставился на белую мраморную купель, уверенный, что она до краев наполнена кровью. Но увидел только свое размытое отражение в прозрачной мерцающей воде.
   Он замер в растерянности. Потом внезапно понял, в чем дело. Облизал воспаленные, потрескавшиеся губы. Это его кровь. Он испугался вкуса собственной крови.
   Должно быть, он снова потерял сознание. Очнулся на коленях перед оградой гробницы. Губы беззвучно шевелились, шептали молитву.
   За окнами гудел горячий ночной ветер, унесший последние лохмотья бледных сумерек. В церкви царил полумрак: горела тусклая лампада у притвора, колебались языки пламени нескольких свечей в красных стеклянных подсвечниках, маленький фонарь освещал распятие.
   Джим взглянул вверх и на месте нарисованной головы Христа увидел свое лицо. До боли зажмурил глаза и снова открыл: на него смотрел мужчина, которого он нашел в машине умирающим. Затем святой лик приобрел черты лица матери Джима, его отца, девочки Сузи, Лизы - и стал черным овалом, каким было лицо убийцы в полумраке фургона в момент, когда он обернулся и выстрелил.
   Убийца занял место Христа. Он открыл глаза, посмотрел на Джима и улыбнулся. Рывком освободил ноги - в одной остался торчать гвоздь, в другой зияла черная дыра. Оторвал от креста руки и, взмахнув пронзенными ладонями, закачался в воздухе. Плавно опустился на пол и, не сводя с него глаз, поплыл над алтарем к ограде гробницы. Неподвластный земному притяжению, он медленно приближался к Джиму.
   Сердце бешено забилось. Джим пытался сохранить присутствие духа, убеждая себя, что это галлюцинация, что призрак убийцы - лишь плод воспаленного сознания.
   Убийца протянул руку и дотронулся до его лица. Ладонь была мягкой, как гниющее мясо, и холодной, точно поверхность стального баллона с жидким газом.
   Джим задрожал и потерял сознание. Так евангелист, находящийся в религиозном трансе, падает от целительного прикосновения проповедника. Перед глазами сомкнулась тьма. Он летел в черную бездонную пропасть.

Глава 4

   Белые стены Узкая кровать.
   Простая скромная мебель.
   За окном ночь.
   Он приходил в себя и снова впадал в беспамятство. Всякий раз, когда к нему ненадолго возвращалось сознание, Джим видел склонившегося над кроватью лысоватого, полного человека лет пятидесяти с густыми бровями и расплющенным носом.
   Незнакомец бережно протирал ему лицо холодной водой, иногда прикладывал ко лбу ледяную мокрую тряпку.
   Приподняв и придерживая голову Джима, он влил ему в рот через соломинку несколько сладковатых капель. Джиму не хотелось пить, но в глазах незнакомца светились участие и доброта, и он не стал противиться.
   К тому же для этого у него не было ни голоса, ни сил. Горло болело, точно он проглотил керосин и горящую спичку, а тело так ослабло, что Джим не мог оторвать руки от простыни.
   - Отдыхайте, - сказал незнакомец. - Вы перенесли сильный солнечный удар.
   Ветровой удар - вот самое худшее, подумал Джим, вспоминая езду на "харлее" без плексигласового щитка.

* * *

   В окно просочился рассвет. Начинался новый день.
   Щипало глаза.
   Лицо еще сильнее распухло.
   Джим снова увидел незнакомца. Тот был одет в черную рясу священника.
   - Святой отец, - произнес он хриплым шепотом, не узнавая собственного голоса.
   - Я нашел вас в церкви. Вы были без сознания.
   - "Святая Дева Пустыни". Священник приподнял голову Джима и поднес к его губам стакан воды.
   - Правильно, сын мой. Меня зовут отец Гиэри, Лео Гиэри.
   На этот раз Джим смог самостоятельно проглотить сладковатую жидкость.
   - Как вы оказались в пустыне? - спросил священник.
   - Странствовал.
   - С какой целью? Джим не ответил.
   - Как вас зовут?
   - Джим.
   - У вас нет документов.
   - Да, на этот раз я их не взял.
   - Что вы имеете в виду? Джим молчал. Священник сказал:
   - Я нашел в ваших карманах три тысячи долларов.
   - Возьмите сколько вам нужно.
   Священник пристально посмотрел на Джима, потом улыбнулся.
   - Будьте осторожнее, когда предлагаете деньги. Церковь у нас бедная, и нам нужно все, что мы можем достать.

* * *

   Джим открыл глаза. Священника не было. Тишина во всем доме. На улице завывал ветер. Под его порывами скрипели балки потолка, в окнах дрожали стекла.
   Вернулся священник, и Джим обратился к нему:
   - Могу я задать вам вопрос, святой отец?
   - Слушаю, сын мой.
   Голосом хриплым, но уже более знакомым он спросил:
   - Если Господь существует, почему он позволяет страдать?
   - Вам хуже? - обеспокоенно спросил отец Гиэри.
   - Нет, я чувствую себя лучше. Просто хочу знать.., почему Бог позволяет людям страдать?
   - Всевышний испытывает нас, - ответил священник.
   - Но зачем нас испытывать?
   - Чтобы понять, достойны ли мы.
   - Достойны чего?
   - Достойны спасения, вечной жизни на небесах.
   - Почему же Господь не сделал нас достойными?
   - Всевышний создал нас совершенными. Но человек впал в грех и был лишен Господней милости.
   - Но как человек мог согрешить, если был совершенным?
   - У людей было право выбора.
   - Мне этого не понять.
   Отец Гиэри нахмурился.
   - Я не богослов, искушенный в таких спорах, а обычный священник. Это часть таинства - вот все, что я могу вам сказать. Мы лишились милости Господней и должны снова ее заработать.
   - Мне нужно в туалет, - сказал Джим.
   - Пожалуйста.
   - Только на этот раз обойдусь без судна. Попытаюсь дойти с вашей помощью.
   - Думаю, сможете. Слава Богу, дела у вас идут на поправку.
   - Право выбора, - сказал Джим. Священник нахмурился.

* * *

   К вечеру у него спала температура. С тех пор как Джим оказался в церкви, прошли целые сутки. Спазмы мускулов прекратились, перестало ломить суставы, голова прояснилась, и грудь уже не болела при глубоком вздохе. Лишь время от времени острыми вспышками давала о себе знать боль в лице. Джим разговаривал, стараясь, чтобы мышцы лица как можно меньше двигались. Стоило открыть рот, как трещины на губах и в уголках рта лопались и кровоточили, несмотря на то что отец Гиэри несколько раз в день смазывал их кремом.
   Теперь при желании Джим мог сидеть, опершись о спинку кровати, Я передвигаться по комнате с небольшой помощью священника. К нему вернулся аппетит. Отец Гиэри дал ему куриного бульона, а потом принес ванильное мороженое. Джим ел очень медленно и осторожно, ни на секунду не забывая о разбитых губах. Не хотел испортить пищу вкусом собственной крови.
   - Я бы еще чего-нибудь съел, - сказал он, опустошив тарелку.
   - Давайте не будем спешить. Посмотрим, как вы справитесь с этим.
   - Я нормально себя чувствую. У меня был только солнечный удар и обезвоживание организма.
   - От солнечных ударов умирают. Вам надо отдохнуть, сын мой.
   Однако спустя некоторое время священник смягчился и принес вторую порцию мороженого. Джим спросил его сквозь зубы, почти не разжимая замороженных губ:
   - Почему люди убивают? Я не говорю о полицейских, солдатах или тех, кто убивает, чтобы спасти свою жизнь. Откуда берутся убийцы?
   Священник, устроившийся возле кровати в кресле-качалке с высокой прямой спинкой, посмотрел на него, приподняв правую бровь.
   - Любопытный вопрос.
   - Может быть. Вы знаете ответ?
   Некоторое время оба молчали.
   Джим медленно ел мороженое, а плотный коренастый священник покачивался в кресле. Комната погружалась в сумерки.
   - Убийства, катастрофы, болезни, старость, - нарушил молчание Джим. - Почему Бог сделал нас смертными? Почему мы должны умирать?
   - Смерть - не конец. По крайней мере, я в это верю. Смерть - только переход в иной мир, поезд, который доставляет нас к высшей награде.
   - Рай?
   Священник поколебался:
   - Не только.
   Джим проспал часа два, а когда проснулся, то увидел отца Гиэри, который стоял возле кровати и пристально его разглядывал.
   - Вы разговаривали во сне.
   Джим приподнялся и сел на кровати.
   - Правда? И что я говорил?
   - "Враг рядом".
   - И это все?
   - Вы еще сказали: "Он все ближе. Он нас всех убьет".
   Мурашки пробежали у него по коже. Хотя сами по себе эти слова ничего не значили и Джим не понял их смысла, он почувствовал, что его подсознание слишком хорошо знает, о чем он говорил во сне.
   - Наверное, что-нибудь страшное приснилось. Не стоит волноваться, - ответил Джим.
   Но в три часа ночи он внезапно проснулся, сел на кровати и услышал свой собственный голос, повторяющий те же слова: "Он нас всех убьет".
   В комнате было темно.
   Джим нащупал ночник и зажег свет.
   Никого.
   За окном смыкалась кромешная тьма.
   Его охватило странное, но цепкое чувство, что совсем рядом прячется жуткое и безжалостное чудовище, с каким не приходилось встречаться ни одному из смертных.
   Трепеща от ужаса, он встал с кровати и некоторое время стоял в нерешительности, кутаясь в не по росту короткую, но чересчур широкую пижаму священника.
   Выключил свет и босиком подошел к окну, потом к другому. Комната находилась на втором этаже. Ночь, глубокая и спокойная, хранила молчание. Если кто-то и скрывался поблизости несколько минут назад, то теперь его уже нет.