Страница:
—Да у тебя и машины-то нет,— прервала попугая Вельда.
—Если б была, не доверил бы ни за какие коврижки,— сказал он.
Зазвенел дверной звонок. Вельда пошла открывать. Секунду спустя, из прихожей послышался ее голос:
—Входите, господин.
Потом голос Виталия:
—Добрый день, Вельда. Отец дома?
—Да,— ответила та.
Она помогла снять куртку Серебрякову. Виталий прошел в зал.
—Господин барон, желаю здравствовать,— обратился он к Гебриелу.
—День добрый,— сказал тот.
—Приятного аппетита, господа,— вновь сказал Виталий.
Виконт оторвался от останков бифштекса со словами:
—Благодарю вас, синьор.
—Сын,— сказал Леонард,— присоединяйся к нашей скромной трапезе. Вельда, еще бифштекс!
—Нет, отец, я завтракал,— отказался Виталий.— Мне бы надо с вами поговорить.
—Оставьте нас вдвоем,— приказал своей команде Леонард, и те растворились в воздухе. Все, кроме попугая.
—А тебя что, это не касается?— спросил Сатана птицу.
—Ну что понимает глупый Цезарь?— прикинулся идиотом попугай.
—Убирайся,— повторил его хозяин. Цезарь пропал. Потом Леонард обратился к Виталию: —Я тебя слушаю.
—Ты что, так и будешь меня из ложечки кормить? Я и сама в состоянии о себе позаботиться,— отвечала ее подруга.
Аня улыбнулась. Произнесла с усмешкой:
—Хорошо ты о себе заботишься! Пока я не уговорила тебя заняться Виталькой, ты сама не додумалась. Бедняга! Сколько он мучался. Какие стихи тебе писал! Я бы и за половину этого пала к нему в объятия.
—Только попробуй.— Шутливо погрозила пальцем подруге Наташа.
Девушки опустошили маленькую баночку йогурта. Наташа стала собираться.
—Госпожа Торцова, вы куда?— встрепенулась Аня.— Не к Витальке ли?
—Ну да. Сделаю ему маленький сюрприз.
На лицо Анны набежала тень. Девушка произнесла озабоченно:
—Не гоже девушке бегать за парнем. А то он о себе, бог знает, что возомнит.
Подруга ее усмехнулась:
—Ну да. Сейчас! Ты еще начни мораль мне читать. Он теперь мой, и я его не выпущу ни за что.
Девушка обулась и махнула подруге ручкой в перчатке со словами:
—Пока. Не скучай здесь без меня.— Она вышла и захлопнула за собой дверь.
—Сумасшедшая,— только и сказала Аня.
—Вы на самом деле стали мне отцом,— ответил Серебряков.— Мне теперь кажется, что не будь вас, и вся моя жизнь полетела бы к черту.
—Нет, нет, не полетела бы. Всё изначально предопределено. Наша же с тобой встреча— тем более. А то, что ты стал мне сыном— уже мое желание. Я скоро оставлю этот мир, и ты здесь заменишь меня.
Виталий испугался:
—Отец, неужели вы оставите меня? Я останусь один? Как же так!
Леонард отпил из фужера вина и ответил:
—Нет, один ты уже не останешься. У тебя есть Наташа. Она тебя не оставит. Еще у тебя есть наследство. Не забывай, что ты Избранный. Ты наделен нечеловеческой силой. И я, твой отец, всегда буду помнить о тебе, как и ты— обо мне. Ты не один— истина всегда с тобой.
Виталий чуть ли не плакал от нахлынувших чувств. Он был одарен любовью одного из самых могущественных и самого презираемого миром существа. Сатана не был тем чудовищем, коим его изображала церковь. Так называемый «лукавый» имел великолепную внешность. И, что бы там ни говорили, Дьявола не радовали страдания окружающего мира,— наоборот,— он, как мог, старался избавить мир от них. И он не молился, прося Бога о чем-либо. Сатана избавлял мир от скверны, заставляя страдать тех, кто заслужил страдания. Тех, кто причиняют страдания созданиям менее сильным и обойденным провидением. Дьявол пытался играть роль судьи, понимая, что мольбы обездоленных и обделенных судьбой доходят до Бога не чаще, чем тот посылает своего сына на землю. Ведь Бог не способен на возмездие; представляя собой совокупность прекрасного и чистого, он способен только на любовь.
—И, вот еще что,— добавил Леонард,— запомни: не нужно страшиться истины, ибо только истина есть путь вверх.
—Я понял, отец. Мне придется сказать всё. Я не должен ей лгать.
—Расскажи. Но ты, собственно, не лгал, ты просто промолчал. Расскажи,— Леонард встал, потянулся к бутылке, налил себе полфужера.— Она поймет, я уверен. Правда, хочу тебе сделать одно замечание: ты слишком осторожен в амурных делах. Смелость ценится женским контингентом весьма высоко. Хотя и флегматичность не менее ценима. Парадокс!
Виталий тоже поднялся.
—Постараюсь, отец, немного измениться. Тогда я пошел.
—Смотри— не переусердствуй.— С улыбкой произнес Леонард.— Иди. Если ты мне понадобишься, я позову. А пока иди, встречай свою девушку. Она направляется к тебе.
Виталий остолбенел.
—Право же, я никак не могу привыкнуть к вашему всеведению.
Леонард усмехнулся, отхлебнул вина и сказал:
—Ну, я отвечу строкой из «Фауста»: «Я знаю многое, хоть не всеведущ я[15]». И не только я не всеведущ, а сам Создатель не знает всего, ибо отпрыски его— суть создания свободные; кто знает, что им в данный момент может взбрести в голову?
—Вот уж этого-то я не знал,— сообщил Серебряков.— Всего хорошего, отец.
—До свидания. Вельда проводит тебя.
В прихожей появилась из воздуха Вельда. Она уже держала куртку Виталия. Серебряков оделся и, выйдя на улицу, взял курс в сторону метро «Гагаринская».
—Наташа.
Девушка обернулась. Неподдельная радость отразилась на ее лице.
—Приветик,— сказала она,— ты как здесь оказался?
—Ну,— начал Серебряков и взял руку девушки,— я вообще-то знал, что ты идешь ко мне.
—Знал? Как ты мог знать?
Они шли, держась за руки.
—Мне отец сказал.
Наташа остановилась.
—Подожди,— произнесла она, всматриваясь в глаза Серебрякова.— Твой отец погиб несколько лет назад?
—Ну да, конечно. Но… Пошли ко мне, я всё объясню.
—А сейчас не можешь?
—Холодно, да и народу полно. Идем.
И они направились вверх по улице.
Пока они шли, Виталия обуревали разные мысли. Хорошие и плохие. То он считал себя самым счастливым человеком на свете, то боялся, что из-за своего дара он может потерять Наташу. «А если она меня бросит?— думал он.— Если испугается меня? За каким дьяволом тогда, спрашивается, мне нужен этот свет? Она единственная приняла меня таким, каков я есть… Хотя нет, пока не приняла». Такие вот безрадостные мысли мучили героя. Пока он думал, по рассеянности или еще по каким-либо причинам выпустил руку девушки из своей. Наташа и впрямь испугалась. Щеки, которые всегда покрывал яркий румянец, побледнели. Виталий не заметил ничего, ибо был занят мыслями о том, как он преподнесет девушке шокирующую новость. Потом она сама взяла Виталия за руку, но и этого он не заметил, что испугало его любимую еще больше, и остаток пути прошел в молчании; каждый думал о своем.
«Всё, что угодно!— мысленно воскликнула девушка,— делать всё, что угодно, но не дать ему меня оставить!»
Если б хоть один из них попытался рассказать другому о своих опасениях, дело бы сразу же и разрешилось. Но влюбленные таковы; они боятся, что может произойти самое худшее, предпочитая жить в неведении, нежели узнать правду.
—Подожди. Может после того, что сейчас услышишь, ты не захочешь даже и думать обо мне.
Наташа уставилась на него, явно шокированная.
—Ты преступил закон?
Виталий усмехнулся:
—Нет. И закона-то такого нет.
—Тогда что же? Может у тебя есть кто-то еще? Или ты...— Девушка замолчала. После завершила с грустью в голосе: —Или ты передумал? Говори, я пойму. Не беспокойся. Тебя я не стану винить. Я же сама напросилась…
—Можешь помолчать минуту?— спросил Серебряков как можно мягче.
—Могу… А может ты связался с какой-нибудь сектой? Или с мафией, с нечистой силой? Или…
—Да,— сказал Виталий.
—Что да? С сектой?— Девушка спросила, но сама боялась ответа, в тайне надеявшись, что всё не так страшно, как она себе вообразила.
—Не с сектой; у меня еще все дома. С нечистой силой.— Виталий сказал это, как можно убедительнее, но он понимал,— в любом случае Наташа его не поймет или поймет не сразу.
Наташа быстро прошла в зал. Виталий проследовал за ней. Возле стола она остановилась.
—Нет, подожди…— Девушка протянула правую руку ладонью к Серебрякову, как бы запрещая ему говорить. Она собиралась с мыслями. Наконец произнесла: —Я тебя не понимаю.
—А чего тут понимать.— Виталий решил продемонстрировать ей свои паранормальные способности.— Ты сейчас убедишься, что это правда.
Он скинул пиджак, бросил его в кресло.
—Так ведь это же всё сказки. Черт, Дьявол, Сатана, демоны,— их не бывает,— Наташа это произнесла не совсем уверенно, сбиваемая с толку словами Серебрякова.
Виталий протянул левую ладонь девушке, сказав:
—Ну а это, как ты назовешь?
На ладони возник огонь. Наташа, испугавшись, отпрянула. Но Виталий накрыл его правою рукой. После показал обе ладони— они были чистыми, даже следов пламени не осталось.
—А теперь,— произнес он эффектно,— смотри.
Воздух над правой ладонью засветился голубым неоновым светом. Свет стал густеть, превращаясь в клубок, вокруг которого заискрились электрические разряды. Они сетью опутали клубок, который спустя мгновение шумно лопнул, разметав разноцветные брызги во все стороны. Но и от этого следов тоже не осталось. А потом Наташа услышала настоящий звон монет. Над ладонью Виталия в воздухе одна за другой появлялись монеты из желтого металла. Они ослепительно блестели. Монеты падали на ладонь, ударяясь друг о друга, звеня, разлетались в стороны. Но не долетали до пола, растворяясь в воздухе так же, как и появились.
Сказать, что девушка была удивлена,— значит не сказать ничего; Наташа находилась в шоке. В голове проносились мысли совершенно противоречивые. Думалось, что все это— бред, что она спит, что Виталий показывает фокусы, что это невозможно. Медленно Наташа опустилась на стул возле стола и наблюдала за Серебряковым широко раскрытыми глазами.
А Виталий ко всей картине добавил еще один штрих: рядом с собою он мысленно представил светящееся желтым светом торнадо. И оно впрямь закружилось подле него. Потом «волшебник» взмахом руки подтянул торнадо к себе. И, наконец, золотой вихрь окутал Серебрякова с головы до пят. Все это происходило в тишине, нарушаемой звуками электрических разрядов, исходящих от торнадо. Виталий совсем скрылся за желтыми брызгами. Наташа услышала звенящий звук и увидела пропавшего Серебрякова, вернее, только силуэт тела. Желтый свет, как вода, стекал и струился по телу парня, шипя и искрясь, на пол. Виталий щелкнул пальцами, и всё исчезло. Серебряков стоял, как будто ничего не было.
—Ну как?— улыбаясь спросил Виталий,— теперь ты веришь?
Девушка вряд ли могла сейчас говорить. Она только кивнула, все еще находясь в шоке от увиденного. Виталий подошел к возлюбленной. Он опустился на колени и положил голову на руки Наташи.
—Наташка, я испугал тебя?
—Не совсем. Я… Это были фокусы?
Виталий поднял голову, посмотрел в глаза девушки.
—Нет, не фокусы. Ты всё видела же сама. Разве могут быть такие фокусы? Искры на самом деле существовали, и пожелай я— загорелись бы шторы на окнах, буфет, стулья…
Серебряков поднялся, сел на диван.
—Подобные фокусы мне передали по наследству,— сказал он.— А я— наследник Люцифера, его сын.
Раскрыв от удивления широко глаза, Наташа не нашла, что и сказать. А Виталий продолжал:
—Ты можешь говорить все, что угодно, но скоро сама убедишься,— я говорю правду. Я тебя с ним познакомлю. Он весьма интересен. У него есть трое слуг. Очень забавная компания. Я их знаю меньше недели, а кажется, что несколько лет. Тебе они тоже понравятся.
Девушка, наконец, пришла в себя.
—Извини,— сказал Виталий,— я знал, что это на тебя так подействует. Но ты должна знать правду. Я— сын Сатаны. Теперь ответь мне— ты согласна быть моей девушкой?
Она тихо сказала:
—Я своих слов обратно не беру. Я люблю тебя. Если бы ты был самым отъявленным негодяем, я бы и тогда любила тебя?
Она подошла к Виталию, опустилась рядом с ним на диван, и спросила:
—А кто такой осел?
Виталий понял, о чем она говорит. Теперь пришла очередь удивляться ему. «Она где-то слышала. А, Анька! Вот почему мне утром показалось, что уж очень знакома походка уходящей к метро. Любительница новостей! Как она могла не рассказать такую новость?!»
—Не осел,— ответил он,— а Осиел. Ангел, брат Леонарда. Его вчера отправил на тот свет один сердобольный человек.
—Ангел?— переспросила девушка,— значит и они существуют? Так это правда?
—Не совсем. Осиел, скорее,— земное воплощение Хаоса. Он появился ниоткуда. Леонард,— мой отец,— много тысяч лет назад создал нечто, что может создавать бесчисленное множество объектов, существ, миров и вселенных. Это Хаос. Но он разрушительно действует на уже созданное…
—Подожди,— остановила девушка,— я не понимаю всего. Мне вполне хватило и твоего представления.
Виталий посмотрел с любовью в большие глаза Наташи. Они излучали бесконечную любовь. «О, Небо!— мысленно воскликнул Серебряков,— мне до сих пор не верится, что такая девушка приняла меня». Он положил руку на плечо Наташи. Она обняла Виталия и поцеловала.
—Ты— самый необыкновенный человек из всех,— сказал Виталий секунду спустя. Он смотрел в ее большие серые глаза, и сердце его переполнялось нежностью и любовью.
—А ты,— ответила она, прижимаясь к нему,— самый терпеливый. Я не думала, что парень может столько ждать.
Виталий поцеловал маленькую ладонь любимой.
—Я просто не желал думать ни о ком, кроме тебя. Не знаю, как с ума не сошел, видя, как тебя обнимает другой.
—Знаю, дорогой. Ты очень страдал. Прости меня.— Наташа обвила его шею руками.— И мы с лихвой наверстаем упущенное. Эти слова— из твоего стихотворения!
—Если б ты знала, как я тебя люблю! Все мои чувства вряд ли поддадутся описанию словами. Словами нельзя передать всю ту любовь, что я питаю к тебе.
Виталий говорил, всё чувствуя некоторое напряжение. Он будто бы ждал чего-то, не зная сам, чего.
—Тогда молчи, любовь моя,— сказала девушка. Она сжала своими руками затылок парня и прильнула к его устам. Поцелуй был долгим и жарким. Они едва не задохнулись. И, когда остановились перевести дух, Наташа произнесла, тяжело дыша:
—Расслабься, не думай ни о чем. Я не укушу… Разве, что самую малость.
Она снова поцеловала его губы. Страсть захлестнула их с новой силой. Виталий ничего не мог с собой поделать; он находился во власти своих чувств, и каждый новый поцелуй любимой разгонял сердце, заставляя отбивать барабанную дробь. Кровь прилила к голове. Виталий тяжело дышал. Девушка повалила его на диван. Она жадно целовала парня. Он почти что задыхался. Глаза Наташи возбужденно блестели. В голове промелькнула сумасшедшая, по ее мнению, мысль. Щеки запылали. Виталий заметил это и в миг всё понял. «Она с ума сошла!— воскликнул он мысленно.— Этого не может быть!»
—Я люблю тебя,— с жаром прошептала она.— Ты мой, только мой…
Он не дал ей договорить, накрыв ее губы своими. «Она не скажет этого»,— успокаивал себя Виталий. Да, девушка ничего больше не говорила. Она вцепилась в воротник его рубашки, собираясь расстегнуть. Виталий этого не заметил. Наташа сама мало понимала, что делает. Не смогла расстегнуть ворот, и пуговица отлетела. Виталию показалось, что в голове его разорвалась бомба. «Что она делает?»— Он едва мог думать. Наташа принялась за следующую пуговицу. Наконец, Серебряков, еле найдя в себе силы на сколько-нибудь разумное действие, усадил любимую на диван, расцепил ее руки и произнес:
—Успокойся, тебя занесло.
—Я люблю тебя!— упрямо запротестовала Наташа.
—Я верю, не надо мне лишний раз доказывать. Но мы не должны сейчас этого делать,— произнес Виталий, ища глазами пропавшую пуговицу.
Удивление отразилось в глазах девушки.
—Да,— сказал он,— я вряд ли могу сейчас здраво мыслить. Но ради тебя я не имею права поддаваться страсти.
«Вот уж странный тип,— подумала девушка.— Я предлагаю ему себя, а он отказывается».
Виталию казалось— он понимает, о чем она думает.
—Наташа, ты же здравомыслящий человек. Мне самому тяжело себя удержать.
«А! Будь, что будет!»— решила она и заявила:
—Даже не думай сопротивляться! Я хочу тебя!
Виталий откинулся на спинку дивана, закрыв глаза. «И попробуй откажи»,— подумал он. Тяжело вздохнул и произнес:
—Я— тоже.
Она уселась на его колени, прижалась к его груди. Обвила руками его шею, с жаром стала покрывать поцелуями щеки и губы. Виталий задрожал от желания. Он нежно гладил ее плечи, целовал их, будучи не в силах сопротивляться. Наташа начала расстегивать пуговицы его рубашки одну за другой, жадно покрывая поцелуями его грудь, содрогавшуюся при каждом касании ее губ. Страсть и желание завладели их телами и не желали отпускать ни на минуту. Их щеки горели, кровь кипела, стучала в висках. Безумие любви захлестнуло эти две полыхавшие страстью души.
—Ты безумна,— шептал он,— ты знаешь это?
—Да,— соглашалась она, целуя его,— я обезумела от любви.
Она, наконец, справилась с его рубашкой и бросила ее в кресло рядом с пиджаком. Потом медленно стянула с себя свитер, задыхаясь от чувств. Под свитером оказалась легкая шелковая сорочка, которая спустя мгновение распахнулась, обнажая шелковистую кожу тела и юную грудь, едва прикрытую кружевом.
—О, господи!— прошептал Виталий, наклоняясь к ее груди.
Глава XIX
Виконт развалился в кресле и лениво поглощал виноград. Рядом, на ветви канделябра, на телевизоре, сидел попугай. Он, по-видимому, спал. Где были остальные, неизвестно. Виконт мрачно смотрел на свет пяти свечей, думая о чем-то своем. Глаза его были полуоткрыты, челюсти не переставая работали. Де ла Вурд машинально запускал руку в хрустальную вазу, обдирая виноградную кисть. Легкий звук заставил его вздрогнуть. Звук исходил от зеркала. Немного погодя, оттуда появился Гебриел, неся в руке револьвер. Он с тихим звоном миновал стеклянную перегородку.
Первым заговорил де ла Вурд, выйдя из забытья:
—Вижу, что происходящее здесь вас очень угнетает.
Гебриел уселся за стол, опустошил налитый ему Виконтом бокал вина и произнес голосом человека, который не знает, что ему предпринять в данной ситуации:
—Сие лишь слова, Виконт. Меня не только угнетает происходящее здесь, я просто напуган.
—Понимаю, господин барон. Всё выходит из-под контроля.
—Намного хуже. Я не знаю даже, что случится в последние несколько дней, хотя до сих пор мне было известны события на несколько сотен лет вперед. Вот что удивительно.
Воздух рядом со столом заискрился, появился голубой, дышащий холодом столб света. Когда он пропал, на этом месте оказался Леонард, Он был в шубе. Голову его и без того седую покрывал снег.
—Это-то, как раз, не удивительно, Гебриел,— сказал граф. Он вышел в прихожую и через минуту вернулся в черном костюме. Усаживаясь в свое кресло во главе стола, произнес:
—Я давно опасался, что это может случиться. Хаос прогрессирует. Им руководит Осиел.
—Сир,— заговорил Виконт,— можно ли Хаосом руководить?
—Можно, если способствовать ему в развитии. Осиел переступил уже ту черту, которая отделяет нормальное любопытство от нездорового интереса.
—Но,— продолжал Виконт,— как же он мог подняться до такой вершины, если в последний раз его заточили?
—В этом,— отвечал Леонард,— только моя вина. Это— мое детище. А мои слуги — народ весьма способный. Жажда мести завела меня в черноту, откуда я еще не скоро отыщу дорогу.
Из кухни донеслось позвякивание посуды.
—Вельда вернулась,— сказал Гебриел.
—А Козлов еще задерживается.— Виконт отпил из своего бокала вина.
Но тут же заголосил дверной звонок. Зашлепали тапочки Вельды,— она пошла открывать.
В зал вошел Ипполит. В одной руке его находилась пачка газет, в другой— довольно большая сумка.
—Вот,— произнес он, бросая на стол газеты,— город встал на дыбы. Знаете, как назвали мои деяния? Спонтанным возгоранием. Но то лишь всякие болтуны и репортеры. Мусора пока что разводят руками и втирают всякими баснями очки начальству. Должен сказать— наделали мы тут шуму.
Виконт как-то мрачно усмехнулся:
—Не загибай, Ипполит. Город из-за газет на дыбы не встанет. А еще ты что принес?— Он кивнул на сумку.
—Ох,— встрепенулся Козлов,— он задохнулся, наверное. Через весь город ехал.
Тогда он раскрыл сумку и вынул из нее кота. Спавший попугай (вернее, притворявшийся спящим) раскрыл глаза так широко, как только мог. Его взгляд был прикован к пушистой твари. Цезарь раскрыл клюв и тут же его захлопнул, издав звук, напоминавший клацанье волчьих зубов.
—Вот-с,— произнес Ипполит,— познакомьтесь с новым нашим знакомым. Этого красавца зовут Маркиз. Его хозяином был не так давно убитый Олег Геннадьевич.
Из кухни прибежала Вельда. При виде черного с белою грудкой и белыми лапками зверя она радостно пискнула и попыталась погладить кота. Тот не только не стал сопротивляться, а сам прыгнул ей на руки.
—Я рад, Ипполит,— сказал де ла Вурд,— что в тебе хоть что-то человеческое осталось.
—И что теперь?— затрещал Цезарь гневно,— теперь мы будем привечать бомжей?
Ипполит схватил лежавший рядом с правой рукой Гебриела пистолет и прицелился в попугая, сказав:
—Заткнись.
—Всё, всё, молчу,— испугался Цезарь.
Ипполит положил пистолет на место. А Гебриел потянулся к Маркизу. Он почесал коту шею. Маркиз заурчал, задрав мордочку.
—Какое милое создание!— воскликнула восхищенная Вельда.
—Монсеньор,— обратился Ипполит к Леонарду,— вы не будете против, если он останется?
—Ты шутишь?— спросил граф,— как я могу быть против? Вон, даже такого похабника,— он кивнул на Цезаря,— оставил. Маркиз красив и умен.
—Я пойду накормлю его,— сказал с энтузиазмом Вельда.— Он изголодался, бедненький. Идем, моя кисонька,— прошептала она коту.
Как бы в подтверждение к ее словам кот мяукнул, даже не мяукнул, а как бы что-то произнес. Его голосок был так жалобен, что Вельда прижала его к себе. Маркиз в ответ на это уткнулся мордочкой в ее шею, продолжая мурлыкать. И даже из кухни был слышен его голосок.
Козлов вышел в прихожую и отпер дверь.
—Ты куда направился?— спросил его де ла Вурд.
—За молоком. Всё, что у нас было, я утром выпил.— С этими словами Ипполит вышел на лестничную площадку, хлопнув дверью.
—Как вы с ним носитесь!— заявил обиженно попугай.— «За молоком», «кисонька»,— передразнил он,— тьфу! Даже противно делается.
Де ла Вурд взялся за первую газету из принесенной Ипполитом пачки. Развернул ее и сказал:
—Помолчи. Ты вон весь разбух от шоколада, а на него жалко даже смотреть.
—Ну конечно,— не унимался попугай,— ты еще скажи, что это не гуманно с моей стороны думать плохо о таком красавце. А ежели он и мною с голодухи не побрезгует? А? Что ты тогда на это скажешь? Если, как ты выражаешься, я разбух, то наверняка выгляжу весьма солидно и аппетитно в глазах этой твари.
Цезарь даже гордо выпятил грудь.
—Да на твою трудовую мозоль вообще страшно смотреть, не то, что представить тебя зажаренным на тарелке,— ответил Виконт.
Птица обиженно отвернулась, не желая больше произносить ни слова. Слышно было лишь изредка, как попугай ругался не по-русски да иногда произносил слова «психушка» и «приют для бездомных».
Водрузилась тишина. Виконт, Гебриел и Леонард принялись за газеты.
Попугай слетел с канделябра и болтался без дела по столу, склевывая с кистей виноград, напиваясь из бокала Виконта, которому надоело отгонять Цезаря. Потом птица встрепенулась и кинулась обратно на телевизор; в комнату вошел Маркиз. Он протопал к креслу Леонарда, прыгнул к нему на колени и свернулся клубком. Граф погладил кота, и тот сразу заурчал. А попугай с нескрываемым отвращением смотрел на соперника. Потом как-то дико хихикнул и отвернулся произнеся:
—Дурдом.
—Если б была, не доверил бы ни за какие коврижки,— сказал он.
Зазвенел дверной звонок. Вельда пошла открывать. Секунду спустя, из прихожей послышался ее голос:
—Входите, господин.
Потом голос Виталия:
—Добрый день, Вельда. Отец дома?
—Да,— ответила та.
Она помогла снять куртку Серебрякову. Виталий прошел в зал.
—Господин барон, желаю здравствовать,— обратился он к Гебриелу.
—День добрый,— сказал тот.
—Приятного аппетита, господа,— вновь сказал Виталий.
Виконт оторвался от останков бифштекса со словами:
—Благодарю вас, синьор.
—Сын,— сказал Леонард,— присоединяйся к нашей скромной трапезе. Вельда, еще бифштекс!
—Нет, отец, я завтракал,— отказался Виталий.— Мне бы надо с вами поговорить.
—Оставьте нас вдвоем,— приказал своей команде Леонард, и те растворились в воздухе. Все, кроме попугая.
—А тебя что, это не касается?— спросил Сатана птицу.
—Ну что понимает глупый Цезарь?— прикинулся идиотом попугай.
—Убирайся,— повторил его хозяин. Цезарь пропал. Потом Леонард обратился к Виталию: —Я тебя слушаю.
* * *
—Вот, ешь,— говорила Аня, протягивая на маленькой ложечке йогурт Наташе,— тебе надо поправляться. Вон, какая худая.—Ты что, так и будешь меня из ложечки кормить? Я и сама в состоянии о себе позаботиться,— отвечала ее подруга.
Аня улыбнулась. Произнесла с усмешкой:
—Хорошо ты о себе заботишься! Пока я не уговорила тебя заняться Виталькой, ты сама не додумалась. Бедняга! Сколько он мучался. Какие стихи тебе писал! Я бы и за половину этого пала к нему в объятия.
—Только попробуй.— Шутливо погрозила пальцем подруге Наташа.
Девушки опустошили маленькую баночку йогурта. Наташа стала собираться.
—Госпожа Торцова, вы куда?— встрепенулась Аня.— Не к Витальке ли?
—Ну да. Сделаю ему маленький сюрприз.
На лицо Анны набежала тень. Девушка произнесла озабоченно:
—Не гоже девушке бегать за парнем. А то он о себе, бог знает, что возомнит.
Подруга ее усмехнулась:
—Ну да. Сейчас! Ты еще начни мораль мне читать. Он теперь мой, и я его не выпущу ни за что.
Девушка обулась и махнула подруге ручкой в перчатке со словами:
—Пока. Не скучай здесь без меня.— Она вышла и захлопнула за собой дверь.
—Сумасшедшая,— только и сказала Аня.
* * *
—Я понял тебя, сын,— сказал Леонард Виталию.— Но здесь тебе ничего не могу посоветовать. Ты должен сам понять, хочешь ли ты этого или нет. Я когда-то сильно обжегся на этом. Освальд погиб из-за меня. До сих пор я не могу простить себе его смерти. Но я спокоен за тебя. Ты не подведешь, ты не предашь, не отвернешься, не отвергнешь то, что однажды принял и не единожды в чем поклялся.—Вы на самом деле стали мне отцом,— ответил Серебряков.— Мне теперь кажется, что не будь вас, и вся моя жизнь полетела бы к черту.
—Нет, нет, не полетела бы. Всё изначально предопределено. Наша же с тобой встреча— тем более. А то, что ты стал мне сыном— уже мое желание. Я скоро оставлю этот мир, и ты здесь заменишь меня.
Виталий испугался:
—Отец, неужели вы оставите меня? Я останусь один? Как же так!
Леонард отпил из фужера вина и ответил:
—Нет, один ты уже не останешься. У тебя есть Наташа. Она тебя не оставит. Еще у тебя есть наследство. Не забывай, что ты Избранный. Ты наделен нечеловеческой силой. И я, твой отец, всегда буду помнить о тебе, как и ты— обо мне. Ты не один— истина всегда с тобой.
Виталий чуть ли не плакал от нахлынувших чувств. Он был одарен любовью одного из самых могущественных и самого презираемого миром существа. Сатана не был тем чудовищем, коим его изображала церковь. Так называемый «лукавый» имел великолепную внешность. И, что бы там ни говорили, Дьявола не радовали страдания окружающего мира,— наоборот,— он, как мог, старался избавить мир от них. И он не молился, прося Бога о чем-либо. Сатана избавлял мир от скверны, заставляя страдать тех, кто заслужил страдания. Тех, кто причиняют страдания созданиям менее сильным и обойденным провидением. Дьявол пытался играть роль судьи, понимая, что мольбы обездоленных и обделенных судьбой доходят до Бога не чаще, чем тот посылает своего сына на землю. Ведь Бог не способен на возмездие; представляя собой совокупность прекрасного и чистого, он способен только на любовь.
—И, вот еще что,— добавил Леонард,— запомни: не нужно страшиться истины, ибо только истина есть путь вверх.
—Я понял, отец. Мне придется сказать всё. Я не должен ей лгать.
—Расскажи. Но ты, собственно, не лгал, ты просто промолчал. Расскажи,— Леонард встал, потянулся к бутылке, налил себе полфужера.— Она поймет, я уверен. Правда, хочу тебе сделать одно замечание: ты слишком осторожен в амурных делах. Смелость ценится женским контингентом весьма высоко. Хотя и флегматичность не менее ценима. Парадокс!
Виталий тоже поднялся.
—Постараюсь, отец, немного измениться. Тогда я пошел.
—Смотри— не переусердствуй.— С улыбкой произнес Леонард.— Иди. Если ты мне понадобишься, я позову. А пока иди, встречай свою девушку. Она направляется к тебе.
Виталий остолбенел.
—Право же, я никак не могу привыкнуть к вашему всеведению.
Леонард усмехнулся, отхлебнул вина и сказал:
—Ну, я отвечу строкой из «Фауста»: «Я знаю многое, хоть не всеведущ я[15]». И не только я не всеведущ, а сам Создатель не знает всего, ибо отпрыски его— суть создания свободные; кто знает, что им в данный момент может взбрести в голову?
—Вот уж этого-то я не знал,— сообщил Серебряков.— Всего хорошего, отец.
—До свидания. Вельда проводит тебя.
В прихожей появилась из воздуха Вельда. Она уже держала куртку Виталия. Серебряков оделся и, выйдя на улицу, взял курс в сторону метро «Гагаринская».
* * *
Наташа вышла из метро, быстрым шагом направилась в сторону улицы Мяги. Виталий шел поодаль от нее, не решаясь подойти. Он не знал, чем объяснить свое здесь присутствие. «Что же, в самом деле?— мысленно воскликнул он.— Мало ли что я могу тут делать?». Он подошел поближе и негромко позвал:—Наташа.
Девушка обернулась. Неподдельная радость отразилась на ее лице.
—Приветик,— сказала она,— ты как здесь оказался?
—Ну,— начал Серебряков и взял руку девушки,— я вообще-то знал, что ты идешь ко мне.
—Знал? Как ты мог знать?
Они шли, держась за руки.
—Мне отец сказал.
Наташа остановилась.
—Подожди,— произнесла она, всматриваясь в глаза Серебрякова.— Твой отец погиб несколько лет назад?
—Ну да, конечно. Но… Пошли ко мне, я всё объясню.
—А сейчас не можешь?
—Холодно, да и народу полно. Идем.
И они направились вверх по улице.
Пока они шли, Виталия обуревали разные мысли. Хорошие и плохие. То он считал себя самым счастливым человеком на свете, то боялся, что из-за своего дара он может потерять Наташу. «А если она меня бросит?— думал он.— Если испугается меня? За каким дьяволом тогда, спрашивается, мне нужен этот свет? Она единственная приняла меня таким, каков я есть… Хотя нет, пока не приняла». Такие вот безрадостные мысли мучили героя. Пока он думал, по рассеянности или еще по каким-либо причинам выпустил руку девушки из своей. Наташа и впрямь испугалась. Щеки, которые всегда покрывал яркий румянец, побледнели. Виталий не заметил ничего, ибо был занят мыслями о том, как он преподнесет девушке шокирующую новость. Потом она сама взяла Виталия за руку, но и этого он не заметил, что испугало его любимую еще больше, и остаток пути прошел в молчании; каждый думал о своем.
«Всё, что угодно!— мысленно воскликнула девушка,— делать всё, что угодно, но не дать ему меня оставить!»
Если б хоть один из них попытался рассказать другому о своих опасениях, дело бы сразу же и разрешилось. Но влюбленные таковы; они боятся, что может произойти самое худшее, предпочитая жить в неведении, нежели узнать правду.
* * *
—Проходи,— сказал Виталий, приглашая подругу. Он захлопнул за нею дверь, помог снять куртку. Когда он собирался что-то сказать, Наташа притянула его за отвороты пиджака и поцеловала. Он обнял ее, но потом отстранил со словами:—Подожди. Может после того, что сейчас услышишь, ты не захочешь даже и думать обо мне.
Наташа уставилась на него, явно шокированная.
—Ты преступил закон?
Виталий усмехнулся:
—Нет. И закона-то такого нет.
—Тогда что же? Может у тебя есть кто-то еще? Или ты...— Девушка замолчала. После завершила с грустью в голосе: —Или ты передумал? Говори, я пойму. Не беспокойся. Тебя я не стану винить. Я же сама напросилась…
—Можешь помолчать минуту?— спросил Серебряков как можно мягче.
—Могу… А может ты связался с какой-нибудь сектой? Или с мафией, с нечистой силой? Или…
—Да,— сказал Виталий.
—Что да? С сектой?— Девушка спросила, но сама боялась ответа, в тайне надеявшись, что всё не так страшно, как она себе вообразила.
—Не с сектой; у меня еще все дома. С нечистой силой.— Виталий сказал это, как можно убедительнее, но он понимал,— в любом случае Наташа его не поймет или поймет не сразу.
Наташа быстро прошла в зал. Виталий проследовал за ней. Возле стола она остановилась.
—Нет, подожди…— Девушка протянула правую руку ладонью к Серебрякову, как бы запрещая ему говорить. Она собиралась с мыслями. Наконец произнесла: —Я тебя не понимаю.
—А чего тут понимать.— Виталий решил продемонстрировать ей свои паранормальные способности.— Ты сейчас убедишься, что это правда.
Он скинул пиджак, бросил его в кресло.
—Так ведь это же всё сказки. Черт, Дьявол, Сатана, демоны,— их не бывает,— Наташа это произнесла не совсем уверенно, сбиваемая с толку словами Серебрякова.
Виталий протянул левую ладонь девушке, сказав:
—Ну а это, как ты назовешь?
На ладони возник огонь. Наташа, испугавшись, отпрянула. Но Виталий накрыл его правою рукой. После показал обе ладони— они были чистыми, даже следов пламени не осталось.
—А теперь,— произнес он эффектно,— смотри.
Воздух над правой ладонью засветился голубым неоновым светом. Свет стал густеть, превращаясь в клубок, вокруг которого заискрились электрические разряды. Они сетью опутали клубок, который спустя мгновение шумно лопнул, разметав разноцветные брызги во все стороны. Но и от этого следов тоже не осталось. А потом Наташа услышала настоящий звон монет. Над ладонью Виталия в воздухе одна за другой появлялись монеты из желтого металла. Они ослепительно блестели. Монеты падали на ладонь, ударяясь друг о друга, звеня, разлетались в стороны. Но не долетали до пола, растворяясь в воздухе так же, как и появились.
Сказать, что девушка была удивлена,— значит не сказать ничего; Наташа находилась в шоке. В голове проносились мысли совершенно противоречивые. Думалось, что все это— бред, что она спит, что Виталий показывает фокусы, что это невозможно. Медленно Наташа опустилась на стул возле стола и наблюдала за Серебряковым широко раскрытыми глазами.
А Виталий ко всей картине добавил еще один штрих: рядом с собою он мысленно представил светящееся желтым светом торнадо. И оно впрямь закружилось подле него. Потом «волшебник» взмахом руки подтянул торнадо к себе. И, наконец, золотой вихрь окутал Серебрякова с головы до пят. Все это происходило в тишине, нарушаемой звуками электрических разрядов, исходящих от торнадо. Виталий совсем скрылся за желтыми брызгами. Наташа услышала звенящий звук и увидела пропавшего Серебрякова, вернее, только силуэт тела. Желтый свет, как вода, стекал и струился по телу парня, шипя и искрясь, на пол. Виталий щелкнул пальцами, и всё исчезло. Серебряков стоял, как будто ничего не было.
—Ну как?— улыбаясь спросил Виталий,— теперь ты веришь?
Девушка вряд ли могла сейчас говорить. Она только кивнула, все еще находясь в шоке от увиденного. Виталий подошел к возлюбленной. Он опустился на колени и положил голову на руки Наташи.
—Наташка, я испугал тебя?
—Не совсем. Я… Это были фокусы?
Виталий поднял голову, посмотрел в глаза девушки.
—Нет, не фокусы. Ты всё видела же сама. Разве могут быть такие фокусы? Искры на самом деле существовали, и пожелай я— загорелись бы шторы на окнах, буфет, стулья…
Серебряков поднялся, сел на диван.
—Подобные фокусы мне передали по наследству,— сказал он.— А я— наследник Люцифера, его сын.
Раскрыв от удивления широко глаза, Наташа не нашла, что и сказать. А Виталий продолжал:
—Ты можешь говорить все, что угодно, но скоро сама убедишься,— я говорю правду. Я тебя с ним познакомлю. Он весьма интересен. У него есть трое слуг. Очень забавная компания. Я их знаю меньше недели, а кажется, что несколько лет. Тебе они тоже понравятся.
Девушка, наконец, пришла в себя.
—Извини,— сказал Виталий,— я знал, что это на тебя так подействует. Но ты должна знать правду. Я— сын Сатаны. Теперь ответь мне— ты согласна быть моей девушкой?
Она тихо сказала:
—Я своих слов обратно не беру. Я люблю тебя. Если бы ты был самым отъявленным негодяем, я бы и тогда любила тебя?
Она подошла к Виталию, опустилась рядом с ним на диван, и спросила:
—А кто такой осел?
Виталий понял, о чем она говорит. Теперь пришла очередь удивляться ему. «Она где-то слышала. А, Анька! Вот почему мне утром показалось, что уж очень знакома походка уходящей к метро. Любительница новостей! Как она могла не рассказать такую новость?!»
—Не осел,— ответил он,— а Осиел. Ангел, брат Леонарда. Его вчера отправил на тот свет один сердобольный человек.
—Ангел?— переспросила девушка,— значит и они существуют? Так это правда?
—Не совсем. Осиел, скорее,— земное воплощение Хаоса. Он появился ниоткуда. Леонард,— мой отец,— много тысяч лет назад создал нечто, что может создавать бесчисленное множество объектов, существ, миров и вселенных. Это Хаос. Но он разрушительно действует на уже созданное…
—Подожди,— остановила девушка,— я не понимаю всего. Мне вполне хватило и твоего представления.
Виталий посмотрел с любовью в большие глаза Наташи. Они излучали бесконечную любовь. «О, Небо!— мысленно воскликнул Серебряков,— мне до сих пор не верится, что такая девушка приняла меня». Он положил руку на плечо Наташи. Она обняла Виталия и поцеловала.
—Ты— самый необыкновенный человек из всех,— сказал Виталий секунду спустя. Он смотрел в ее большие серые глаза, и сердце его переполнялось нежностью и любовью.
—А ты,— ответила она, прижимаясь к нему,— самый терпеливый. Я не думала, что парень может столько ждать.
Виталий поцеловал маленькую ладонь любимой.
—Я просто не желал думать ни о ком, кроме тебя. Не знаю, как с ума не сошел, видя, как тебя обнимает другой.
—Знаю, дорогой. Ты очень страдал. Прости меня.— Наташа обвила его шею руками.— И мы с лихвой наверстаем упущенное. Эти слова— из твоего стихотворения!
—Если б ты знала, как я тебя люблю! Все мои чувства вряд ли поддадутся описанию словами. Словами нельзя передать всю ту любовь, что я питаю к тебе.
Виталий говорил, всё чувствуя некоторое напряжение. Он будто бы ждал чего-то, не зная сам, чего.
—Тогда молчи, любовь моя,— сказала девушка. Она сжала своими руками затылок парня и прильнула к его устам. Поцелуй был долгим и жарким. Они едва не задохнулись. И, когда остановились перевести дух, Наташа произнесла, тяжело дыша:
—Расслабься, не думай ни о чем. Я не укушу… Разве, что самую малость.
Она снова поцеловала его губы. Страсть захлестнула их с новой силой. Виталий ничего не мог с собой поделать; он находился во власти своих чувств, и каждый новый поцелуй любимой разгонял сердце, заставляя отбивать барабанную дробь. Кровь прилила к голове. Виталий тяжело дышал. Девушка повалила его на диван. Она жадно целовала парня. Он почти что задыхался. Глаза Наташи возбужденно блестели. В голове промелькнула сумасшедшая, по ее мнению, мысль. Щеки запылали. Виталий заметил это и в миг всё понял. «Она с ума сошла!— воскликнул он мысленно.— Этого не может быть!»
—Я люблю тебя,— с жаром прошептала она.— Ты мой, только мой…
Он не дал ей договорить, накрыв ее губы своими. «Она не скажет этого»,— успокаивал себя Виталий. Да, девушка ничего больше не говорила. Она вцепилась в воротник его рубашки, собираясь расстегнуть. Виталий этого не заметил. Наташа сама мало понимала, что делает. Не смогла расстегнуть ворот, и пуговица отлетела. Виталию показалось, что в голове его разорвалась бомба. «Что она делает?»— Он едва мог думать. Наташа принялась за следующую пуговицу. Наконец, Серебряков, еле найдя в себе силы на сколько-нибудь разумное действие, усадил любимую на диван, расцепил ее руки и произнес:
—Успокойся, тебя занесло.
—Я люблю тебя!— упрямо запротестовала Наташа.
—Я верю, не надо мне лишний раз доказывать. Но мы не должны сейчас этого делать,— произнес Виталий, ища глазами пропавшую пуговицу.
Удивление отразилось в глазах девушки.
—Да,— сказал он,— я вряд ли могу сейчас здраво мыслить. Но ради тебя я не имею права поддаваться страсти.
«Вот уж странный тип,— подумала девушка.— Я предлагаю ему себя, а он отказывается».
Виталию казалось— он понимает, о чем она думает.
—Наташа, ты же здравомыслящий человек. Мне самому тяжело себя удержать.
«А! Будь, что будет!»— решила она и заявила:
—Даже не думай сопротивляться! Я хочу тебя!
Виталий откинулся на спинку дивана, закрыв глаза. «И попробуй откажи»,— подумал он. Тяжело вздохнул и произнес:
—Я— тоже.
Она уселась на его колени, прижалась к его груди. Обвила руками его шею, с жаром стала покрывать поцелуями щеки и губы. Виталий задрожал от желания. Он нежно гладил ее плечи, целовал их, будучи не в силах сопротивляться. Наташа начала расстегивать пуговицы его рубашки одну за другой, жадно покрывая поцелуями его грудь, содрогавшуюся при каждом касании ее губ. Страсть и желание завладели их телами и не желали отпускать ни на минуту. Их щеки горели, кровь кипела, стучала в висках. Безумие любви захлестнуло эти две полыхавшие страстью души.
—Ты безумна,— шептал он,— ты знаешь это?
—Да,— соглашалась она, целуя его,— я обезумела от любви.
Она, наконец, справилась с его рубашкой и бросила ее в кресло рядом с пиджаком. Потом медленно стянула с себя свитер, задыхаясь от чувств. Под свитером оказалась легкая шелковая сорочка, которая спустя мгновение распахнулась, обнажая шелковистую кожу тела и юную грудь, едва прикрытую кружевом.
—О, господи!— прошептал Виталий, наклоняясь к ее груди.
Глава XIX
БЕЗМЯТEЖНОСТЬ
Мне чудится, что любишь ты меня,
Я слышу затаённые признанья…
Перси Биши Шелли «К…»
Виконт развалился в кресле и лениво поглощал виноград. Рядом, на ветви канделябра, на телевизоре, сидел попугай. Он, по-видимому, спал. Где были остальные, неизвестно. Виконт мрачно смотрел на свет пяти свечей, думая о чем-то своем. Глаза его были полуоткрыты, челюсти не переставая работали. Де ла Вурд машинально запускал руку в хрустальную вазу, обдирая виноградную кисть. Легкий звук заставил его вздрогнуть. Звук исходил от зеркала. Немного погодя, оттуда появился Гебриел, неся в руке револьвер. Он с тихим звоном миновал стеклянную перегородку.
Первым заговорил де ла Вурд, выйдя из забытья:
—Вижу, что происходящее здесь вас очень угнетает.
Гебриел уселся за стол, опустошил налитый ему Виконтом бокал вина и произнес голосом человека, который не знает, что ему предпринять в данной ситуации:
—Сие лишь слова, Виконт. Меня не только угнетает происходящее здесь, я просто напуган.
—Понимаю, господин барон. Всё выходит из-под контроля.
—Намного хуже. Я не знаю даже, что случится в последние несколько дней, хотя до сих пор мне было известны события на несколько сотен лет вперед. Вот что удивительно.
Воздух рядом со столом заискрился, появился голубой, дышащий холодом столб света. Когда он пропал, на этом месте оказался Леонард, Он был в шубе. Голову его и без того седую покрывал снег.
—Это-то, как раз, не удивительно, Гебриел,— сказал граф. Он вышел в прихожую и через минуту вернулся в черном костюме. Усаживаясь в свое кресло во главе стола, произнес:
—Я давно опасался, что это может случиться. Хаос прогрессирует. Им руководит Осиел.
—Сир,— заговорил Виконт,— можно ли Хаосом руководить?
—Можно, если способствовать ему в развитии. Осиел переступил уже ту черту, которая отделяет нормальное любопытство от нездорового интереса.
—Но,— продолжал Виконт,— как же он мог подняться до такой вершины, если в последний раз его заточили?
—В этом,— отвечал Леонард,— только моя вина. Это— мое детище. А мои слуги — народ весьма способный. Жажда мести завела меня в черноту, откуда я еще не скоро отыщу дорогу.
Из кухни донеслось позвякивание посуды.
—Вельда вернулась,— сказал Гебриел.
—А Козлов еще задерживается.— Виконт отпил из своего бокала вина.
Но тут же заголосил дверной звонок. Зашлепали тапочки Вельды,— она пошла открывать.
В зал вошел Ипполит. В одной руке его находилась пачка газет, в другой— довольно большая сумка.
—Вот,— произнес он, бросая на стол газеты,— город встал на дыбы. Знаете, как назвали мои деяния? Спонтанным возгоранием. Но то лишь всякие болтуны и репортеры. Мусора пока что разводят руками и втирают всякими баснями очки начальству. Должен сказать— наделали мы тут шуму.
Виконт как-то мрачно усмехнулся:
—Не загибай, Ипполит. Город из-за газет на дыбы не встанет. А еще ты что принес?— Он кивнул на сумку.
—Ох,— встрепенулся Козлов,— он задохнулся, наверное. Через весь город ехал.
Тогда он раскрыл сумку и вынул из нее кота. Спавший попугай (вернее, притворявшийся спящим) раскрыл глаза так широко, как только мог. Его взгляд был прикован к пушистой твари. Цезарь раскрыл клюв и тут же его захлопнул, издав звук, напоминавший клацанье волчьих зубов.
—Вот-с,— произнес Ипполит,— познакомьтесь с новым нашим знакомым. Этого красавца зовут Маркиз. Его хозяином был не так давно убитый Олег Геннадьевич.
Из кухни прибежала Вельда. При виде черного с белою грудкой и белыми лапками зверя она радостно пискнула и попыталась погладить кота. Тот не только не стал сопротивляться, а сам прыгнул ей на руки.
—Я рад, Ипполит,— сказал де ла Вурд,— что в тебе хоть что-то человеческое осталось.
—И что теперь?— затрещал Цезарь гневно,— теперь мы будем привечать бомжей?
Ипполит схватил лежавший рядом с правой рукой Гебриела пистолет и прицелился в попугая, сказав:
—Заткнись.
—Всё, всё, молчу,— испугался Цезарь.
Ипполит положил пистолет на место. А Гебриел потянулся к Маркизу. Он почесал коту шею. Маркиз заурчал, задрав мордочку.
—Какое милое создание!— воскликнула восхищенная Вельда.
—Монсеньор,— обратился Ипполит к Леонарду,— вы не будете против, если он останется?
—Ты шутишь?— спросил граф,— как я могу быть против? Вон, даже такого похабника,— он кивнул на Цезаря,— оставил. Маркиз красив и умен.
—Я пойду накормлю его,— сказал с энтузиазмом Вельда.— Он изголодался, бедненький. Идем, моя кисонька,— прошептала она коту.
Как бы в подтверждение к ее словам кот мяукнул, даже не мяукнул, а как бы что-то произнес. Его голосок был так жалобен, что Вельда прижала его к себе. Маркиз в ответ на это уткнулся мордочкой в ее шею, продолжая мурлыкать. И даже из кухни был слышен его голосок.
Козлов вышел в прихожую и отпер дверь.
—Ты куда направился?— спросил его де ла Вурд.
—За молоком. Всё, что у нас было, я утром выпил.— С этими словами Ипполит вышел на лестничную площадку, хлопнув дверью.
—Как вы с ним носитесь!— заявил обиженно попугай.— «За молоком», «кисонька»,— передразнил он,— тьфу! Даже противно делается.
Де ла Вурд взялся за первую газету из принесенной Ипполитом пачки. Развернул ее и сказал:
—Помолчи. Ты вон весь разбух от шоколада, а на него жалко даже смотреть.
—Ну конечно,— не унимался попугай,— ты еще скажи, что это не гуманно с моей стороны думать плохо о таком красавце. А ежели он и мною с голодухи не побрезгует? А? Что ты тогда на это скажешь? Если, как ты выражаешься, я разбух, то наверняка выгляжу весьма солидно и аппетитно в глазах этой твари.
Цезарь даже гордо выпятил грудь.
—Да на твою трудовую мозоль вообще страшно смотреть, не то, что представить тебя зажаренным на тарелке,— ответил Виконт.
Птица обиженно отвернулась, не желая больше произносить ни слова. Слышно было лишь изредка, как попугай ругался не по-русски да иногда произносил слова «психушка» и «приют для бездомных».
Водрузилась тишина. Виконт, Гебриел и Леонард принялись за газеты.
Попугай слетел с канделябра и болтался без дела по столу, склевывая с кистей виноград, напиваясь из бокала Виконта, которому надоело отгонять Цезаря. Потом птица встрепенулась и кинулась обратно на телевизор; в комнату вошел Маркиз. Он протопал к креслу Леонарда, прыгнул к нему на колени и свернулся клубком. Граф погладил кота, и тот сразу заурчал. А попугай с нескрываемым отвращением смотрел на соперника. Потом как-то дико хихикнул и отвернулся произнеся:
—Дурдом.