Страница:
Утром Мария Ильинична спокойно назвала адрес. Она знала, что мать и сестра поняли, что произошло, и давно спрятали все интересующее жандармов. Ее сопровождал к дому целый наряд полицейских во главе с приставом. Мария Ильинична с трудом удерживалась от желания рассмеяться ему в лицо, когда он несколько раз подряд спросил, сколько мужчин живет в квартире, и при этом все хватался многозначительно за висевший на боку пистолет. Он явно трусил. Вот и дом. Медленно поднимались по лестнице. Впереди Мария Ильинична, за ней полицейские. Два человека остались у входа. Где-то наверху захлопнулась дверь. Навстречу быстро застучали каблучки. На площадке второго этажа Мария Ильинична лицом к лицу столкнулась с Лидией Александровной Фотиевой. Та лишь метнула ей ободряющий взгляд и быстро пробежала вниз. Пристав покосился ей вслед, но задержать не решился. Мария Ильинична облегченно перевела дух — Лида унесла все, что нельзя было спрятать или уничтожить. Обыск продолжался несколько часов, но ничего не дал. Настолько ничего, что перед Марией Ильиничной извинились и оставили ее на свободе.
Тучи сгущались. Одна за другой закрывались большевистские газеты. Их упорно открывали вновь, под иными названиями. Менялись официальные редакторы, но редакция оставалась почти неизменной. Правительство закрывает сначала «Новую жизнь», затем «Вперед», потом «Эхо».
Владимир Ильич уехал в «ближнюю эмиграцию» — в Финляндию на станцию Куоккала, где поселился на большой даче, носившей название «Ваза». В Петербург приходилось выезжать редко и с большой осторожностью. Связной была Надежда Константиновна. Несколько раз приезжала к нему в Куоккала и Мария Ильинична. После V съезда Владимир Ильич чувствовал себя совершенно разбитым.
Наступает мрачный период столыпинской реакции. 18 июня 1907 года особый отдел Петербургского жандармского управления предложил начальнику охранного отделения сообщить все данные о Ленине и «возбудить вопрос о выдаче его из Финляндии». Ленин и Крупская переезжают в глубь Финляндии, на дачу Книповичей близ маяка Стирсудден. Наступили краткие дни отдыха в кругу друзей. В письмах к матери Владимир Ильич всячески расхваливает отдых. Надежда Константиновна вспоминала, что первое время он много спал, так сильно было переутомление. И здесь Владимир Ильич оставался руководителем партии. Встал вопрос об отношении к III Думе. В обстановке жестокой реакции бойкот ее был бы ошибкой. Ленин предлагает использовать думскую трибуну для защиты демократических свобод.
Мария Ильинична, живя в Петербурге, чувствует постоянную слежку. Владимир Ильич советует ей на некоторое время уехать в Самарскую губернию к родственникам Марка Тимофеевича. Объяснение для любопытствующих — необходимость отдыха.
Уйдя от слежки, Мария Ильинична сумела объехать несколько городов Поволжья, прежде чем прибыла к месту «отдыха». Ведь ее главная задача — передать местным организациям директивы Ленина. В Поволжье ее хорошо знают, здесь много друзей, крепкие, надежные организации. Об обстановке на местах Мария Ильинична подробно информирует брата. К сожалению, не сохранилось писем самой М.И.Ульяновой, но о проделанной ею работе можно судить по ответам Владимира Ильича. Мы видим, что во всех организациях дебатируется вопрос об отношении к III Думе.
Ленин пишет сестре из Стирсуддена на станцию Кинель Саратовской губернии: «Я против бойкота III Думы, и скоро, верно, выйдет у меня одна вещица по этому поводу, которую я только что кончил (имеется в виду статья „Против бойкота (Из заметок с.-д. публициста)“ — Авт.). Нельзя, по-моему, повторять такой лозунг вне обстановки подъема, вне борьбы с первыми конституционными иллюзиями. Новый подъем (может быть, в связи с июльской стачкой московских текстильщиков, — ожидается стачка до 400 000 человек) надо расширять, готовить, превращать в общий, но провозглашать бойкот неуместно. Мы от него не должны зарекаться, при случае в момент подъема мы выдвинем бойкот. Но сейчас провозглашать его было бы либо преждевременной бравадой, либо некритическим повторением лозунгов, имеющих славное революционное прошлое. Такова в двух словах моя аргументация, в печати подробно развиваемая.
Пиши, как устроилась и довольна ли. Большой привет Марку и всем знакомым»[39].
Ленинское письмо показывает, что Владимир Ильич доверяет сестре самые ответственные поручения. Письмо меньше всего похоже на родственное послание. Перед нами переписка политических деятелей, находящихся на переднем крае борьбы.
Выполнив поручения Владимира Ильича, Мария Ильинична вернулась в Петербург, а затем поселилась вместе с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной, возвратившимися из Стирсуддена, в Куоккала. Сюда к Владимиру Ильичу приезжали товарищи за советом, за указаниями.
Мария Ильинична расшифровывает протоколы V съезда РСДРП, помогает Крупской готовить их к публикации, чтобы с ними познакомились все члены партии. В Куоккала Мария Ильинична много трудится над переводами. Но душа ее неспокойна — она скучает по матери, которая живет в Липитине у Дмитрия Ильича. Она не привыкла разлучаться с ней надолго. Ленин и Крупская уговаривают ее не торопиться в Петербург. В письме к Анне Ильиничне Мария Ильинична рассказывает: «Я, как видишь, еще в Куоккала, собралась было совсем в среду и манатки свои складывать начала, а потом меня разговорили: я взяла да и осталась еще на неделю. На днях уже окончательно уезжаю, тем более что и делать здесь больше нечего. Переводная моя работа была вдруг и довольно неожиданно закончена! Наши (т.е. Б.Ц.) (Мария Ильинична имеет в виду Большевистский центр во главе с Лениным, созданный на заседании большевистской фракции V съезда РСДРП. — Авт.) решили, что не будут издавать этих докладов. Постановили перевод приостановить, переводчикам уплатить и искать издателя. Я все ж таки успела перевести листов 5... Если попадется что-нибудь хорошее для перевода, пришли — я так привыкла к переводной работе, что буду чувствовать себя, точно без дела, без нее...
В. уже поправился, и сегодня мы с ним странствовали много. Милый котька — как мне без него будет скучно. И без всех. Одной.
Ну, ладно, как-нибудь».
Анна Ильинична на короткий срок выезжала за границу, старалась найти документы, оставленные в Женеве. От имени Ленина она вела переговоры об издании трехтомника «За 12 лет», подготовленного Владимиром Ильичем в Куоккала. Мария Ильинична помогала Ленину в корректировании первого тома. Еще в октябре 1907 года Владимир Ильич собирался прожить в Куоккала зиму. Он писал матери: «Теперь устроились мы на старом месте на зиму по-семейному. Надеемся, что зима будет не такая холодная, как прошлый год. Да мы, впрочем, теперь лучше приспособимся и „законопатимся“. Я вполне доволен и помещением и всем нашим устройством. Маняша погостила у нас и теперь еще здесь, но собирается сегодня уезжать по случаю наступления зимы: сегодня первый снег выпал, погода повернула на холод...
Здесь мы живем с компанийкой хороших друзей. (На даче жил не только хозяин — Г.Д.Лейтейзен с семьей, но и Богдановы, Иннокентий Дубровинский, Н.А.Рожков. — Авт.) Есть книги, работа. Гуляем по берегу моря. Маняша, кажется, здесь себя недурно чувствовала, работала много — переводила»[40].
Но прожить долго на родине Владимиру Ильичу не удалось. Полицейские ищейки начинают проникать и в Финляндию. Первый том книги «За 12 лет» был конфискован, автора решили привлечь к суду. 22 декабря судебная палата вынесла приговор об уничтожении книги «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Мария Ильинична, живя в Петербурге, узнает об этом первой и через связника сообщает в Куоккала. Она же сообщила, что Большевистский центр решил перенести издание газеты «Пролетарий» в Швейцарию. Ленин выезжает во вторую эмиграцию, которой суждено было продлиться 10 лет. Он даже не имел возможности проститься с родными. Через товарищей, осуществлявших его переезд через границу Российской империи, Мария Ильинична узнала, что он благополучно уехал в Стокгольм, дождался там Надежду Константиновну, задержавшуюся в Куоккала для ликвидации дел. Мария Ильинична оставалась в Петербурге самым доверенным лицом Владимира Ильича.
Будни революционера
Тучи сгущались. Одна за другой закрывались большевистские газеты. Их упорно открывали вновь, под иными названиями. Менялись официальные редакторы, но редакция оставалась почти неизменной. Правительство закрывает сначала «Новую жизнь», затем «Вперед», потом «Эхо».
Владимир Ильич уехал в «ближнюю эмиграцию» — в Финляндию на станцию Куоккала, где поселился на большой даче, носившей название «Ваза». В Петербург приходилось выезжать редко и с большой осторожностью. Связной была Надежда Константиновна. Несколько раз приезжала к нему в Куоккала и Мария Ильинична. После V съезда Владимир Ильич чувствовал себя совершенно разбитым.
Наступает мрачный период столыпинской реакции. 18 июня 1907 года особый отдел Петербургского жандармского управления предложил начальнику охранного отделения сообщить все данные о Ленине и «возбудить вопрос о выдаче его из Финляндии». Ленин и Крупская переезжают в глубь Финляндии, на дачу Книповичей близ маяка Стирсудден. Наступили краткие дни отдыха в кругу друзей. В письмах к матери Владимир Ильич всячески расхваливает отдых. Надежда Константиновна вспоминала, что первое время он много спал, так сильно было переутомление. И здесь Владимир Ильич оставался руководителем партии. Встал вопрос об отношении к III Думе. В обстановке жестокой реакции бойкот ее был бы ошибкой. Ленин предлагает использовать думскую трибуну для защиты демократических свобод.
Мария Ильинична, живя в Петербурге, чувствует постоянную слежку. Владимир Ильич советует ей на некоторое время уехать в Самарскую губернию к родственникам Марка Тимофеевича. Объяснение для любопытствующих — необходимость отдыха.
Уйдя от слежки, Мария Ильинична сумела объехать несколько городов Поволжья, прежде чем прибыла к месту «отдыха». Ведь ее главная задача — передать местным организациям директивы Ленина. В Поволжье ее хорошо знают, здесь много друзей, крепкие, надежные организации. Об обстановке на местах Мария Ильинична подробно информирует брата. К сожалению, не сохранилось писем самой М.И.Ульяновой, но о проделанной ею работе можно судить по ответам Владимира Ильича. Мы видим, что во всех организациях дебатируется вопрос об отношении к III Думе.
Ленин пишет сестре из Стирсуддена на станцию Кинель Саратовской губернии: «Я против бойкота III Думы, и скоро, верно, выйдет у меня одна вещица по этому поводу, которую я только что кончил (имеется в виду статья „Против бойкота (Из заметок с.-д. публициста)“ — Авт.). Нельзя, по-моему, повторять такой лозунг вне обстановки подъема, вне борьбы с первыми конституционными иллюзиями. Новый подъем (может быть, в связи с июльской стачкой московских текстильщиков, — ожидается стачка до 400 000 человек) надо расширять, готовить, превращать в общий, но провозглашать бойкот неуместно. Мы от него не должны зарекаться, при случае в момент подъема мы выдвинем бойкот. Но сейчас провозглашать его было бы либо преждевременной бравадой, либо некритическим повторением лозунгов, имеющих славное революционное прошлое. Такова в двух словах моя аргументация, в печати подробно развиваемая.
Пиши, как устроилась и довольна ли. Большой привет Марку и всем знакомым»[39].
Ленинское письмо показывает, что Владимир Ильич доверяет сестре самые ответственные поручения. Письмо меньше всего похоже на родственное послание. Перед нами переписка политических деятелей, находящихся на переднем крае борьбы.
Выполнив поручения Владимира Ильича, Мария Ильинична вернулась в Петербург, а затем поселилась вместе с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной, возвратившимися из Стирсуддена, в Куоккала. Сюда к Владимиру Ильичу приезжали товарищи за советом, за указаниями.
Мария Ильинична расшифровывает протоколы V съезда РСДРП, помогает Крупской готовить их к публикации, чтобы с ними познакомились все члены партии. В Куоккала Мария Ильинична много трудится над переводами. Но душа ее неспокойна — она скучает по матери, которая живет в Липитине у Дмитрия Ильича. Она не привыкла разлучаться с ней надолго. Ленин и Крупская уговаривают ее не торопиться в Петербург. В письме к Анне Ильиничне Мария Ильинична рассказывает: «Я, как видишь, еще в Куоккала, собралась было совсем в среду и манатки свои складывать начала, а потом меня разговорили: я взяла да и осталась еще на неделю. На днях уже окончательно уезжаю, тем более что и делать здесь больше нечего. Переводная моя работа была вдруг и довольно неожиданно закончена! Наши (т.е. Б.Ц.) (Мария Ильинична имеет в виду Большевистский центр во главе с Лениным, созданный на заседании большевистской фракции V съезда РСДРП. — Авт.) решили, что не будут издавать этих докладов. Постановили перевод приостановить, переводчикам уплатить и искать издателя. Я все ж таки успела перевести листов 5... Если попадется что-нибудь хорошее для перевода, пришли — я так привыкла к переводной работе, что буду чувствовать себя, точно без дела, без нее...
В. уже поправился, и сегодня мы с ним странствовали много. Милый котька — как мне без него будет скучно. И без всех. Одной.
Ну, ладно, как-нибудь».
Анна Ильинична на короткий срок выезжала за границу, старалась найти документы, оставленные в Женеве. От имени Ленина она вела переговоры об издании трехтомника «За 12 лет», подготовленного Владимиром Ильичем в Куоккала. Мария Ильинична помогала Ленину в корректировании первого тома. Еще в октябре 1907 года Владимир Ильич собирался прожить в Куоккала зиму. Он писал матери: «Теперь устроились мы на старом месте на зиму по-семейному. Надеемся, что зима будет не такая холодная, как прошлый год. Да мы, впрочем, теперь лучше приспособимся и „законопатимся“. Я вполне доволен и помещением и всем нашим устройством. Маняша погостила у нас и теперь еще здесь, но собирается сегодня уезжать по случаю наступления зимы: сегодня первый снег выпал, погода повернула на холод...
Здесь мы живем с компанийкой хороших друзей. (На даче жил не только хозяин — Г.Д.Лейтейзен с семьей, но и Богдановы, Иннокентий Дубровинский, Н.А.Рожков. — Авт.) Есть книги, работа. Гуляем по берегу моря. Маняша, кажется, здесь себя недурно чувствовала, работала много — переводила»[40].
Но прожить долго на родине Владимиру Ильичу не удалось. Полицейские ищейки начинают проникать и в Финляндию. Первый том книги «За 12 лет» был конфискован, автора решили привлечь к суду. 22 декабря судебная палата вынесла приговор об уничтожении книги «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Мария Ильинична, живя в Петербурге, узнает об этом первой и через связника сообщает в Куоккала. Она же сообщила, что Большевистский центр решил перенести издание газеты «Пролетарий» в Швейцарию. Ленин выезжает во вторую эмиграцию, которой суждено было продлиться 10 лет. Он даже не имел возможности проститься с родными. Через товарищей, осуществлявших его переезд через границу Российской империи, Мария Ильинична узнала, что он благополучно уехал в Стокгольм, дождался там Надежду Константиновну, задержавшуюся в Куоккала для ликвидации дел. Мария Ильинична оставалась в Петербурге самым доверенным лицом Владимира Ильича.
Будни революционера
Для Владимира Ильича начались тяжелейшие годы эмиграции, годы ожесточенной борьбы с теми, кто в мрачный период реакции отошел от марксистских позиций. Он разоблачает идеалистическую философию богоискательства и богостроительства, показывает оппортунизм «ликвидаторов» и «отзовистов», учит партию завоевывать массы в обстановке усталости и разочарования, вызванных поражением первой русской революции. Местные работники опять в глубочайшем подполье, но партия живет, создаются все новые ячейки, используются и легальные и нелегальные методы работы.
Связь с Россией необходима была Ленину как воздух. Только по обширным материалам, присылаемым сестрами и оставшимися на свободе товарищами, он может сделать правильные выводы о положении в стране. Сразу по приезде в Женеву Владимир Ильич пишет Маняше: «Вчера я писал Льву Борисовичу по поводу статейки и просил раздобыть мне протоколы III Думы (официальное издание стенографических отчетов, а также заявления, запросы и законопроекты, вносимые в Думу). Достать это можно только через личные связи. Похлопочи, пожалуйста, чтобы кто-нибудь согласился давать мне это, и высылай все, без пропусков. Попрошу также высылать мне все профессиональные журналы, выходящие еще в России (СПБ., Москва тоже), покупая их немедленно... посылай мне, пожалуйста, все новинки издания меньшевиков (буде у них что выходит) и прочее. Я выписал себе „Товарищ“ („Наш Век“) с 1 января и буду следить тоже за новинками»[41].
Сестры вместе с матерью обосновались в Петербурге, а Дмитрий Ильич уехал к новому месту службы в Москву. Зима 1908 года была в Петербурге холодной, ветреной. Мария Ильинична ежедневно проделывает несколько маршрутов в различные концы города — в одном месте надо получить иностранную литературу, присланную из-за рубежа, в другом — назначена нелегальная встреча, в третьем — ее ждут издательские переговоры.
Квартира, которую нанимали осенью, зимой показала все свои недостатки — она не прогревалась никакими печами, в углах комнат намерзла изморозь. Сначала заболела Мария Александровна. Дочери всполошились, ведь ей уже 73 года, и она плохо переносит высокую температуру. Врачи находили простуду и небольшое воспаление легких. Мать поместили в самой теплой комнате. Чтобы развлечь ее, Мария Ильинична иногда садилась к фортепиано. Вечерами, возвращаясь из очередного похода на конспиративную встречу, она приносила к ужину что-нибудь повкуснее.
В середине февраля захворала сама Мария Ильинична. Несколько дней она чувствовала слабость и озноб, кружилась голова, трудно было утром вставать, ныли руки и ноги. Через неделю вдруг подскочила температура... Утром Анна подошла к постели младшей сестры и увидела, что лицо ее пылает, глаза блестят, дышит она часто и тяжело. Положила руку на лоб — температура. Доктор констатировал тиф. Попросили его пока ничего не говорить матери, ведь эта болезнь уже отняла у нее одну дочь. Анна Ильинична даже растерялась — мать и сестра больны, Марк Тимофеевич в командировке, Дмитрий в Москве. На помощь пришла Лидия Михайловна Книпович, жившая по соседству. Она взяла на себя роль добровольной сиделки, ухаживала за больной, покупала провизию и каждый день писала Владимиру Ильичу в Женеву, но он боялся поверить ее успокоительной информации и с тревогой запрашивал Анну: «Это беда, что Маняша схватила тиф! Лидия Михайловна пишет каждый день и сообщает, что температура невысока. Но я боюсь придавать этому известию успокоительное значение: бывают ведь тяжелые формы тифа с невысокими температурами.
А как мамино здоровье теперь?..
Послал Маняше книгу для перевода (немецкий роман). Получили ли (из Лейпцига)? Ей же писал о книге Анатоля Франса (La vie de Jeanne d'Arc) и Синклера...»[42]
Постепенно здоровье Марии Ильиничны восстанавливается. Мать уже на ногах, и ее теплая забота вливает в дочь новые силы. Весна прогнала холод, все ярче светит солнце, поголубело питерское северное небо. Ослабевшая, с едва отросшими волосами, Мария Ильинична передвигается по квартире. Она похожа сейчас на большеглазого подростка; родные рады ее выздоровлению. «Дорогая Маняша! — пишет Владимир Ильич. — Надеюсь, что тебе теперь уже можно читать самой и что ты почти здорова. Безобразно долго провозилась с болезнью! Но главное, — чтобы не было повторений. Самое опасное после этой болезни — какие-нибудь утомления или нервное волнение. Вот когда бы в Стирсудден тебя отправить! Когда будешь вполне здорова, черкни мне пару слов. Я еду на недельку в Италию. Напишу по возвращении.
Крепко тебя обнимаю и желаю хорошенько поправляться»[43].
После тифа Мария Ильинична очень ослабла. Сказалось и огромное напряжение предыдущих лет. Выздоровление идет медленно. Необходимо как можно больше бывать на свежем воздухе, но дачи под Петербургом у них больше нет: Марку Тимофеевичу пришлось продать дом в Саблине, к которому все так привыкли. Мария Александровна решила ехать вместе с Маняшей в Михнево, где служил в земской больнице Дмитрий Ильич.
Младший брат, напустив невероятную серьезность, внимательно обследует мать и сестру и вырабатывает для них строжайший режим. «Двигаться, гулять как можно больше!» — таково его главное требование.
Выздоровление пришло внезапно. Мария Ильинична проснулась от яркого солнечного луча, который ударил ей в глаза. За распахнутым окном щебетали птицы. Она вдруг почувствовала, что абсолютно здорова. Гимнастика доставила ей удовольствие. Вбежав в столовую, она весело и звонко потребовала: «Еды как можно больше и еще больше газет!» Все переглянулись и радостно засмеялись ей навстречу. «Все, я без пациентов, — обрадовался Дмитрий Ильич и тут же, не дав сестре продолжать, заявил: — Но в Москву поедешь только через неделю! И не спорь, я врач, я отвечаю за твое здоровье».
Постепенно поездки в город становятся регулярными. Переписка с Женевой оживляется, растет количество поручений Владимира Ильича, личных и партийных.
Владимир Ильич сообщает о работе над своей философской книгой «Материализм и эмпириокритицизм», просит найти издателя, запрашивает, как всегда, много литературы.
Мария Александровна с младшей дочерью решила обосноваться в Москве. О возвращении в Петербург не может быть и речи — в городе вспыхнула холерная эпидемия. Мария Ильинична собирается в Швейцарский университет, но для поступления туда необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка. Для отъезда за границу, думается, есть и другие причины, о которых ничего не говорится в семейной переписке. Ведь партийная деятельность Марии Ильиничны не прекращается ни на минуту, хотя обстановка в Москве по-прежнему остается трудной, один за другим идут аресты.
Осенью 1907 года были арестованы несколько районных партийных собраний, Бутырский и Железнодорожный райкомы и весь состав Московского комитета. В феврале 1908 года полиция разгромила типографию большевистской газеты «Борьба», изъяв при обыске 100 экземпляров программы РСДРП и другие партийные документы. 1 июня арестовали часть делегатов партийной конференции Московской окружной организации. Поэтому было решено на время перенести работу в районные организации. Зубатов продолжает внедрять провокаторов, бороться с ними тяжело. В таких условиях лучше на некоторый срок уйти из-под «недремлющего ока».
Мария Ильинична уехала из Михнева и поселилась в Москве в меблированных комнатах. Она много занимается. Экзамены предстоят сложные, устные и письменные. И хотя Мария Ильинична уже делала переводы с французского, она знает его пока хуже, чем немецкий. Получить звание учительницы французского языка не каприз. Теперь трудно достать уроки, а она нуждается в средствах. Даже когда по рекомендации нанимаешься в домашние учительницы, требуют диплом, и желательно иностранный.
Встав на путь профессионального революционера, Мария Ильинична подчиняет свою жизнь партийной работе. Она уже не всегда может себе позволить государственную службу. Людей, имеющих такую полицейскую характеристику, берут неохотно, а если и находится место, то вокруг, как правило, много добровольных помощников полиции. Ей нужно свободное время и свобода передвижения. И она сидит над учебниками. В Петербург Анне Ильиничне посылает письмо: «Сегодня получили твою открытку из Питера. Ты в ней пишешь о мамином письме и ни слова о моем, которое было вложено в том же конверте. Я писала там, что, кроме аттестата и метрического свидетельства, нужен еще папин формулярный список. Грустно будет, если ты не найдешь все эти бумаги...
Вчера получила письмо от Володи. Он пишет, что книга («Материализм и эмпириокритицизм». — Авт.) его затянулась, надеется кончить ее к 1/Х по новому стилю. Всего будет 20 — 25 листов (40 т. букв). Просит заключить с издателем точный договор...
Я зубрю вовсю, хотела начать экзамены 18/IX, но, по-видимому, не удастся...»
И все же она сдала экзамены вовремя и очень успешно. Все документы собраны. Можно и в дорогу. Туда, в Женеву, к Владимиру Ильичу! Ее багаж состоит из нескольких мест, громоздок и тяжел, хотя «гардероб», как тогда выражались, умещается в небольшом чемодане. Мария Ильинична пользуется возможностью отвезти Ленину как можно больше периодической литературы и с таким трудом добытые официальные документы о работе Думы, статистические сборники.
Дорога промелькнула незаметно.
Женева встретила путешественницу ярким солнцем, синью озера и улыбками родных. Город показался ей празднично-нарядным, каким-то слишком чистым и светлым.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили на уютной узкой улочке Марэше, недалеко от улицы Каруж, где помещалась типография «Пролетария». Квартирка была двухкомнатной, на третьем этаже. Хозяйство вела мать Крупской Елизавета Васильевна. За несколько дней до приезда Марии Ильиничны освободилась маленькая квартирка этажом выше, и Владимир Ильич поспешил снять ее для сестры.
Первые дни были заполнены разговорами, обменом информацией, знакомством с большевистской колонией.
В университете Марию Ильиничну ждал неприятный сюрприз — сданный с таким трудом французский язык не нужен, зато совершенно необходима латынь.
Владимир Ильич предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. Воспаление среднего уха вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. Обо всех перипетиях ее швейцарской жизни подробно сообщает Владимир Ильич матери в письме от 17 ноября 1908 года: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя „ускоренным маршем“ грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни»[44].
Центр большевистской эмиграции и печатание «Пролетария» решено перенести в Париж.
Мария Ильинична не жалеет о Швейцарии. Она не привыкла к мерному, сонному существованию швейцарских городов. Здесь нет шумных собраний и уличных манифестаций. Обыватели с опаской и недоверием смотрят на странных, вечно о чем-то спорящих русских, которые так плохо одеты и так скромно питаются. В небольших городах полиции легко проследить за всеми вновь прибывшими. Русское правительство требует, чтобы Швейцария не давала убежища русским революционерам. Русским эмигрантам становится труднее найти комнату, снять помещение для собрания или реферата.
Владимир Ильич колеблется: жизнь в Париже очень дорога, а их средства чрезвычайно ограниченны. В Швейцарии прекрасные библиотеки, в маленьких кафе можно бесплатно получать важнейшие европейские газеты. Работать удобно, завязаны связи со швейцарскими социал-демократами. Но все больше русских эмигрантов переезжает в Париж, там разворачивается основная работа и внутрипартийная борьба. Из Франции приехали товарищи, они убеждают Владимира Ильича в необходимости переезда. «Приводились разные доводы, — вспоминает Н.К.Крупская. — 1) можно будет принять участие во французском движении, 2) Париж большой город — там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича».
Мария Ильинична со свойственной ей горячностью тоже агитирует брата за переезд. Ее привлекает политическая и культурная жизнь французской столицы, кроме того, ей хочется перевестись в Сорбонну, где латынь не требуется и где она уже летом 1909 года может получить диплом учительницы французского языка. Как только вопрос принципиально решился, Мария Ильинична первая снялась с места, взяв на себя хлопоты по подысканию квартиры в Париже. Она забирает свои документы и без сожаления расстается с Женевским университетом.
Из окна вагона сквозь пелену дождя Женева уже не кажется ей такой уютной. Владимир Ильич и Надежда Константиновна дают ей последние наставления. Мария Ильинична улыбается про себя: для Володи она все еще маленькая девочка, нуждающаяся в заботе и опеке.
Сняв себе маленькую комнатку на бульваре Сен-Мишель, поблизости от Сорбонны, Мария Ильинична поспешила в университет. Занятия уже давно начались, она записалась на второй семестр. Товарищи помогали подыскать квартиру для Владимира Ильича с семьей. Они обошли прилегающие кварталы и остановились на четырехкомнатной квартире по улице Бонье. Марию Ильиничну смущают огромные комнаты, камины и зеркала, а уж плата вообще ей кажется ужасающей, но товарищи убеждают, что такая квартира в России стоит во много раз дороже. Нет, сама она не может решить этого вопроса. На всякий случай дав задаток, она попросила хозяйку подождать несколько дней до приезда брата.
Наконец они опять все вместе. Мария Ильинична с тревогой вглядывается в осунувшееся лицо брата, замечает его отсутствующий взгляд. Ей понятно его волнение — все мысли Владимира Ильича поглощены предстоящей совместно с меньшевиками партийной конференцией. Обстановка сложилась тяжелая.
Только большевики не растерялись перед натиском контрреволюции. Они считали поражение революции явлением временным. Новый революционный подъем неизбежен. Значит, отступать надо в порядке, надо сохранить партию, укреплять ее связи с массами. Не верившие в новую революцию меньшевики требовали ликвидировать нелегальную организацию, прекратить революционную борьбу. В другую крайность ударились некоторые большевики: они призывали партию отказаться от легальных форм работы и отозвать социал-демократических депутатов из Государственной думы. Еще до приезда Ленина и Крупской Мария Ильинична побывала в целом ряде кафе, где обычно собирались русские политические эмигранты. Не вступая в спор, внимательно прислушивалась к высказываниям ораторов. Она понимала, почему волнуется Владимир Ильич. Было необходимо, дав правильную оценку момента, добиться, чтобы партия осталась авангардом рабочего класса, помогла массам справиться с трудностями, организоваться для новых боев.
И V Общероссийская конференция определила революционную линию и организационную политику партии на время реакции. Конференция осудила ликвидаторство и решительно отмежевалась от отзовизма.
Мария Ильинична втягивалась в студенческую жизнь. В Сорбонне учились люди из разных стран, в коридорах и аудиториях слышалась разноязыкая речь. Спорили об искусстве, о социальных проблемах, посещали многочисленные лекции, рефераты, официальные и неофициальные художественные выставки.
День Ульяновой заполнен до отказа. Она не хочет пропустить ни одной встречи с приехавшими из России товарищами. Слушает рассказы бежавшего из Сольвычегодской ссылки Иннокентия Дубровинского. Он почти не может ходить; кандалы до кости растерли ногу, появилась незаживающая рана. Мария Ильинична помогает брату устроить Инока на лечение к профессору Дюбуше. Кто знал, что через несколько месяцев ей самой придется стать пациенткой Дюбуше?!
Связь с Россией необходима была Ленину как воздух. Только по обширным материалам, присылаемым сестрами и оставшимися на свободе товарищами, он может сделать правильные выводы о положении в стране. Сразу по приезде в Женеву Владимир Ильич пишет Маняше: «Вчера я писал Льву Борисовичу по поводу статейки и просил раздобыть мне протоколы III Думы (официальное издание стенографических отчетов, а также заявления, запросы и законопроекты, вносимые в Думу). Достать это можно только через личные связи. Похлопочи, пожалуйста, чтобы кто-нибудь согласился давать мне это, и высылай все, без пропусков. Попрошу также высылать мне все профессиональные журналы, выходящие еще в России (СПБ., Москва тоже), покупая их немедленно... посылай мне, пожалуйста, все новинки издания меньшевиков (буде у них что выходит) и прочее. Я выписал себе „Товарищ“ („Наш Век“) с 1 января и буду следить тоже за новинками»[41].
Сестры вместе с матерью обосновались в Петербурге, а Дмитрий Ильич уехал к новому месту службы в Москву. Зима 1908 года была в Петербурге холодной, ветреной. Мария Ильинична ежедневно проделывает несколько маршрутов в различные концы города — в одном месте надо получить иностранную литературу, присланную из-за рубежа, в другом — назначена нелегальная встреча, в третьем — ее ждут издательские переговоры.
Квартира, которую нанимали осенью, зимой показала все свои недостатки — она не прогревалась никакими печами, в углах комнат намерзла изморозь. Сначала заболела Мария Александровна. Дочери всполошились, ведь ей уже 73 года, и она плохо переносит высокую температуру. Врачи находили простуду и небольшое воспаление легких. Мать поместили в самой теплой комнате. Чтобы развлечь ее, Мария Ильинична иногда садилась к фортепиано. Вечерами, возвращаясь из очередного похода на конспиративную встречу, она приносила к ужину что-нибудь повкуснее.
В середине февраля захворала сама Мария Ильинична. Несколько дней она чувствовала слабость и озноб, кружилась голова, трудно было утром вставать, ныли руки и ноги. Через неделю вдруг подскочила температура... Утром Анна подошла к постели младшей сестры и увидела, что лицо ее пылает, глаза блестят, дышит она часто и тяжело. Положила руку на лоб — температура. Доктор констатировал тиф. Попросили его пока ничего не говорить матери, ведь эта болезнь уже отняла у нее одну дочь. Анна Ильинична даже растерялась — мать и сестра больны, Марк Тимофеевич в командировке, Дмитрий в Москве. На помощь пришла Лидия Михайловна Книпович, жившая по соседству. Она взяла на себя роль добровольной сиделки, ухаживала за больной, покупала провизию и каждый день писала Владимиру Ильичу в Женеву, но он боялся поверить ее успокоительной информации и с тревогой запрашивал Анну: «Это беда, что Маняша схватила тиф! Лидия Михайловна пишет каждый день и сообщает, что температура невысока. Но я боюсь придавать этому известию успокоительное значение: бывают ведь тяжелые формы тифа с невысокими температурами.
А как мамино здоровье теперь?..
Послал Маняше книгу для перевода (немецкий роман). Получили ли (из Лейпцига)? Ей же писал о книге Анатоля Франса (La vie de Jeanne d'Arc) и Синклера...»[42]
Постепенно здоровье Марии Ильиничны восстанавливается. Мать уже на ногах, и ее теплая забота вливает в дочь новые силы. Весна прогнала холод, все ярче светит солнце, поголубело питерское северное небо. Ослабевшая, с едва отросшими волосами, Мария Ильинична передвигается по квартире. Она похожа сейчас на большеглазого подростка; родные рады ее выздоровлению. «Дорогая Маняша! — пишет Владимир Ильич. — Надеюсь, что тебе теперь уже можно читать самой и что ты почти здорова. Безобразно долго провозилась с болезнью! Но главное, — чтобы не было повторений. Самое опасное после этой болезни — какие-нибудь утомления или нервное волнение. Вот когда бы в Стирсудден тебя отправить! Когда будешь вполне здорова, черкни мне пару слов. Я еду на недельку в Италию. Напишу по возвращении.
Крепко тебя обнимаю и желаю хорошенько поправляться»[43].
После тифа Мария Ильинична очень ослабла. Сказалось и огромное напряжение предыдущих лет. Выздоровление идет медленно. Необходимо как можно больше бывать на свежем воздухе, но дачи под Петербургом у них больше нет: Марку Тимофеевичу пришлось продать дом в Саблине, к которому все так привыкли. Мария Александровна решила ехать вместе с Маняшей в Михнево, где служил в земской больнице Дмитрий Ильич.
Младший брат, напустив невероятную серьезность, внимательно обследует мать и сестру и вырабатывает для них строжайший режим. «Двигаться, гулять как можно больше!» — таково его главное требование.
Выздоровление пришло внезапно. Мария Ильинична проснулась от яркого солнечного луча, который ударил ей в глаза. За распахнутым окном щебетали птицы. Она вдруг почувствовала, что абсолютно здорова. Гимнастика доставила ей удовольствие. Вбежав в столовую, она весело и звонко потребовала: «Еды как можно больше и еще больше газет!» Все переглянулись и радостно засмеялись ей навстречу. «Все, я без пациентов, — обрадовался Дмитрий Ильич и тут же, не дав сестре продолжать, заявил: — Но в Москву поедешь только через неделю! И не спорь, я врач, я отвечаю за твое здоровье».
Постепенно поездки в город становятся регулярными. Переписка с Женевой оживляется, растет количество поручений Владимира Ильича, личных и партийных.
Владимир Ильич сообщает о работе над своей философской книгой «Материализм и эмпириокритицизм», просит найти издателя, запрашивает, как всегда, много литературы.
Мария Александровна с младшей дочерью решила обосноваться в Москве. О возвращении в Петербург не может быть и речи — в городе вспыхнула холерная эпидемия. Мария Ильинична собирается в Швейцарский университет, но для поступления туда необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка. Для отъезда за границу, думается, есть и другие причины, о которых ничего не говорится в семейной переписке. Ведь партийная деятельность Марии Ильиничны не прекращается ни на минуту, хотя обстановка в Москве по-прежнему остается трудной, один за другим идут аресты.
Осенью 1907 года были арестованы несколько районных партийных собраний, Бутырский и Железнодорожный райкомы и весь состав Московского комитета. В феврале 1908 года полиция разгромила типографию большевистской газеты «Борьба», изъяв при обыске 100 экземпляров программы РСДРП и другие партийные документы. 1 июня арестовали часть делегатов партийной конференции Московской окружной организации. Поэтому было решено на время перенести работу в районные организации. Зубатов продолжает внедрять провокаторов, бороться с ними тяжело. В таких условиях лучше на некоторый срок уйти из-под «недремлющего ока».
Мария Ильинична уехала из Михнева и поселилась в Москве в меблированных комнатах. Она много занимается. Экзамены предстоят сложные, устные и письменные. И хотя Мария Ильинична уже делала переводы с французского, она знает его пока хуже, чем немецкий. Получить звание учительницы французского языка не каприз. Теперь трудно достать уроки, а она нуждается в средствах. Даже когда по рекомендации нанимаешься в домашние учительницы, требуют диплом, и желательно иностранный.
Встав на путь профессионального революционера, Мария Ильинична подчиняет свою жизнь партийной работе. Она уже не всегда может себе позволить государственную службу. Людей, имеющих такую полицейскую характеристику, берут неохотно, а если и находится место, то вокруг, как правило, много добровольных помощников полиции. Ей нужно свободное время и свобода передвижения. И она сидит над учебниками. В Петербург Анне Ильиничне посылает письмо: «Сегодня получили твою открытку из Питера. Ты в ней пишешь о мамином письме и ни слова о моем, которое было вложено в том же конверте. Я писала там, что, кроме аттестата и метрического свидетельства, нужен еще папин формулярный список. Грустно будет, если ты не найдешь все эти бумаги...
Вчера получила письмо от Володи. Он пишет, что книга («Материализм и эмпириокритицизм». — Авт.) его затянулась, надеется кончить ее к 1/Х по новому стилю. Всего будет 20 — 25 листов (40 т. букв). Просит заключить с издателем точный договор...
Я зубрю вовсю, хотела начать экзамены 18/IX, но, по-видимому, не удастся...»
И все же она сдала экзамены вовремя и очень успешно. Все документы собраны. Можно и в дорогу. Туда, в Женеву, к Владимиру Ильичу! Ее багаж состоит из нескольких мест, громоздок и тяжел, хотя «гардероб», как тогда выражались, умещается в небольшом чемодане. Мария Ильинична пользуется возможностью отвезти Ленину как можно больше периодической литературы и с таким трудом добытые официальные документы о работе Думы, статистические сборники.
Дорога промелькнула незаметно.
Женева встретила путешественницу ярким солнцем, синью озера и улыбками родных. Город показался ей празднично-нарядным, каким-то слишком чистым и светлым.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили на уютной узкой улочке Марэше, недалеко от улицы Каруж, где помещалась типография «Пролетария». Квартирка была двухкомнатной, на третьем этаже. Хозяйство вела мать Крупской Елизавета Васильевна. За несколько дней до приезда Марии Ильиничны освободилась маленькая квартирка этажом выше, и Владимир Ильич поспешил снять ее для сестры.
Первые дни были заполнены разговорами, обменом информацией, знакомством с большевистской колонией.
В университете Марию Ильиничну ждал неприятный сюрприз — сданный с таким трудом французский язык не нужен, зато совершенно необходима латынь.
Владимир Ильич предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. Воспаление среднего уха вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. Обо всех перипетиях ее швейцарской жизни подробно сообщает Владимир Ильич матери в письме от 17 ноября 1908 года: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя „ускоренным маршем“ грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни»[44].
Центр большевистской эмиграции и печатание «Пролетария» решено перенести в Париж.
Мария Ильинична не жалеет о Швейцарии. Она не привыкла к мерному, сонному существованию швейцарских городов. Здесь нет шумных собраний и уличных манифестаций. Обыватели с опаской и недоверием смотрят на странных, вечно о чем-то спорящих русских, которые так плохо одеты и так скромно питаются. В небольших городах полиции легко проследить за всеми вновь прибывшими. Русское правительство требует, чтобы Швейцария не давала убежища русским революционерам. Русским эмигрантам становится труднее найти комнату, снять помещение для собрания или реферата.
Владимир Ильич колеблется: жизнь в Париже очень дорога, а их средства чрезвычайно ограниченны. В Швейцарии прекрасные библиотеки, в маленьких кафе можно бесплатно получать важнейшие европейские газеты. Работать удобно, завязаны связи со швейцарскими социал-демократами. Но все больше русских эмигрантов переезжает в Париж, там разворачивается основная работа и внутрипартийная борьба. Из Франции приехали товарищи, они убеждают Владимира Ильича в необходимости переезда. «Приводились разные доводы, — вспоминает Н.К.Крупская. — 1) можно будет принять участие во французском движении, 2) Париж большой город — там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича».
Мария Ильинична со свойственной ей горячностью тоже агитирует брата за переезд. Ее привлекает политическая и культурная жизнь французской столицы, кроме того, ей хочется перевестись в Сорбонну, где латынь не требуется и где она уже летом 1909 года может получить диплом учительницы французского языка. Как только вопрос принципиально решился, Мария Ильинична первая снялась с места, взяв на себя хлопоты по подысканию квартиры в Париже. Она забирает свои документы и без сожаления расстается с Женевским университетом.
Из окна вагона сквозь пелену дождя Женева уже не кажется ей такой уютной. Владимир Ильич и Надежда Константиновна дают ей последние наставления. Мария Ильинична улыбается про себя: для Володи она все еще маленькая девочка, нуждающаяся в заботе и опеке.
Сняв себе маленькую комнатку на бульваре Сен-Мишель, поблизости от Сорбонны, Мария Ильинична поспешила в университет. Занятия уже давно начались, она записалась на второй семестр. Товарищи помогали подыскать квартиру для Владимира Ильича с семьей. Они обошли прилегающие кварталы и остановились на четырехкомнатной квартире по улице Бонье. Марию Ильиничну смущают огромные комнаты, камины и зеркала, а уж плата вообще ей кажется ужасающей, но товарищи убеждают, что такая квартира в России стоит во много раз дороже. Нет, сама она не может решить этого вопроса. На всякий случай дав задаток, она попросила хозяйку подождать несколько дней до приезда брата.
Наконец они опять все вместе. Мария Ильинична с тревогой вглядывается в осунувшееся лицо брата, замечает его отсутствующий взгляд. Ей понятно его волнение — все мысли Владимира Ильича поглощены предстоящей совместно с меньшевиками партийной конференцией. Обстановка сложилась тяжелая.
Только большевики не растерялись перед натиском контрреволюции. Они считали поражение революции явлением временным. Новый революционный подъем неизбежен. Значит, отступать надо в порядке, надо сохранить партию, укреплять ее связи с массами. Не верившие в новую революцию меньшевики требовали ликвидировать нелегальную организацию, прекратить революционную борьбу. В другую крайность ударились некоторые большевики: они призывали партию отказаться от легальных форм работы и отозвать социал-демократических депутатов из Государственной думы. Еще до приезда Ленина и Крупской Мария Ильинична побывала в целом ряде кафе, где обычно собирались русские политические эмигранты. Не вступая в спор, внимательно прислушивалась к высказываниям ораторов. Она понимала, почему волнуется Владимир Ильич. Было необходимо, дав правильную оценку момента, добиться, чтобы партия осталась авангардом рабочего класса, помогла массам справиться с трудностями, организоваться для новых боев.
И V Общероссийская конференция определила революционную линию и организационную политику партии на время реакции. Конференция осудила ликвидаторство и решительно отмежевалась от отзовизма.
Мария Ильинична втягивалась в студенческую жизнь. В Сорбонне учились люди из разных стран, в коридорах и аудиториях слышалась разноязыкая речь. Спорили об искусстве, о социальных проблемах, посещали многочисленные лекции, рефераты, официальные и неофициальные художественные выставки.
День Ульяновой заполнен до отказа. Она не хочет пропустить ни одной встречи с приехавшими из России товарищами. Слушает рассказы бежавшего из Сольвычегодской ссылки Иннокентия Дубровинского. Он почти не может ходить; кандалы до кости растерли ногу, появилась незаживающая рана. Мария Ильинична помогает брату устроить Инока на лечение к профессору Дюбуше. Кто знал, что через несколько месяцев ей самой придется стать пациенткой Дюбуше?!