Страница:
И СНОВА КРОМЕШНАЯ ТЬМА НА ГОРНОЙ ДОРОГЕ...
Снова – только одни глаза фар пытаются прорваться сквозь черноту ночи...Раскачиваются желтоватые усталые глаза невидимого белого фургона, возвращающегося вниз, в ночной город, чтобы хоть немного передохнуть, а...
...РАННИМ УТРОМ ПО УЗКОЙ ГОРНОЙ ДОРОГЕ...
...с новым «живым грузом» вскарабкиваться к бывшему «джайляу» – к месту доставки этого страшноватенького «груза», который уже с утра творит на этом секретном плато нечто невообразимое!..ШКОЛА ГОРНОАЛЫШЙСКИХ ДИВЕРСАНТОВ
...ДРАКА!!!Жестокая, безжалостная, звериная драка!..
Больше сорока четырнадцати– и пятнадцатилетних мальчишек участвуют в этом бессмысленном и жутком побоище...
Десятка два пацанов уже переодеты в школьную альпийскую униформу – ботинки с толстыми шерстяными носками, теплые маскировочные штаны, свитера, ветровки...
Еще пятнадцать – пока в том, в чем были захвачены и арестованы...
Десяток парнишек только что выскочили из топящейся бани – мокрые, со слипшимися волосами, в мыльной пене... Кто в трусах, кто и просто голышом, но с тяжелой шайкой в руке. И эта шайка сейчас очень грозное оружие!
Двенадцать взрослых, очень сильных физически, тренированных энкаведешных мужиков, мастеров спорта СССР – альпинистов, горнолыжников, снайперов, специалистов рукопашного боя – растаскивают и расшвыривают пацанов по всему спортгородку школы, но прекратить этот кошмар им никак не удается!..
Хрипы, стоны, крики, глухие удары, мат, визг пацанов заглушают крики взрослых, которым в этой свалке тоже достается, несмотря на всю их профессиональную выучку.
И только пятеро не участвуют в драке – два пленных немца, преподаватели горно-взрывного дела, и...
...Тяпа с Котькой-художником, которого через окно раздачи склада железной ручищей держит за капюшон ветровки пожилой квадратный кладовщик Паша.
– Жаль, мне отсюда не выйти!.. – в бессилии рычит Паша. – Оружия на складе – завались... А ты стой, сукин кот, не рыпайся!
– Стою же, отпусти, хрен моржовый! – огрызается Котька.
– Вот этот же «хрен» тебе и в грызло!.. – отвечает ему Паша и для удобства наматывает Костин капюшон на руку.
В руках у Кости Чернова непонятно откуда взявшаяся лыжная палка со стальным наконечником. Костя держит эту палку, как копье, готовый в любую секунду отразить нападение...
– Ах, ножичек бы мне!.. Ах, перышко бы мне сейчас в руки!!! – стонет из-за Костиной спины маленький воинственный Тяпа. Но Художник вжимает Тяпу в стену склада, говорит:
– Тебе еще одна мокруха нужна, засранец?!! Стой и не дергайся, как свинья на веревке!.. Их толковище нас пока не касается, понял?!
Несколько пацанов уже залиты кровью...
Рассечена бровь у кого-то из тренеров...
...переводчик, сплевывая сукровицу, кричит по-немецки своим подопечным взрывникам из соединения «Эдельвейс»:
– Что стоите?! Не видите, что творится?!! Помогайте!!!
Немцы беспомощно разводят руками:
– Нам нельзя... Мы – пленные!..
– Можно!.. Сейчас мы в одной команде... Это же бандиты, сволочи!.. Я разрешаю!!! Вперед!.. – кричит переводчик, расшвыривая озверевших пацанов.
– Ах, так?! – обрадованно говорит второй немец. – Прекрасно!
И оба немца бросаются на помощь взрослым русским. Но вот какого-то пацана зашибли слишком сильно, и он упал без сознания. Кто-то из тренеров истошно кричит:
– Доктора!!! Доктор!.. Мать вашу, где вы там?!
Из маленькой санчасти выбегает доктор в белом халате со стетоскопом на шее. И тут же получает от кого-то из пацанов прямо в глаз!
Мгновенно рассвирепевший доктор хватает обидчика одной рукой за штаны, другой за шиворот и отбрасывает его в кучу дерущихся...
...а сам тут же склоняется над пацаном, потерявшим сознание.
Следом за доктором из штабного домика выскакивают радист с наушниками на голове и полковник Вишневецкий.
– Пошел! – приказывает радисту полковник, а сам исчезает в домике.... чтобы тут же появиться на пороге с немецким «шмайсером».
Он задирает ствол автомата вверх и дает длинную очередь в солнечное утреннее небо...
Горы устрашающе и многократно повторяют громовой звук автоматной очереди и...
...ДРАКА прекращается.
Все замирают, как в последней сцене гоголевского «Ревизора».
И во внезапно наступившей тишине снизу, из-за поворота, на территорию школы, надсадно воя перегревшимся двигателем, с трудом въезжает белый фургон «Казплодовощторга» с новой партией таких же «сволочей»...
...Перед штабным домиком выстроены в две шеренги полсотни пацанов...
Кто-то уже переодет в альпийскую униформу, кто-то еще не успел ее получить – стоят в своем гражданско-тюремном тряпье, а кто-то – кто выскочил из бани, чтобы принять участие в «толковище», – в одних трусах, кальсонах, совсем голыми, стыдливо прикрываясь руками, шайками, обрывками газеты «Казахстанская правда»...
Напротив них, утираясь от пота и крови, – полтора десятка кадровых и «вновь обращенных» офицеров НКВД в спортивной форме...
Они сгруппировались у входа в штабной домик, со ступенек которого Вишневецкий с автоматом в руке говорил:
– Затеять драку из-за шайки горячей воды и потому, что кто-то пролез без очереди получить обмундирование, – полный идиотизм! Мы рассчитывали набрать пятьдесят отчаянно смелых парней, а получили полсотни безмозглых сявок и дешевок, которых нужно было бы еще внизу перестрелять, а не тащить сюда в горы! И в следующий раз...
– Виноват, Антон Вячеславович... – прервал Вишневецкого доктор в белом халате, испачканном кровью. – Я мог бы этого мудака отнести в медпункт?
Пацан, который валялся без сознания, стал приходить в себя.
– Носилки нужны?
– Не смешите, Антон Вячеславович. – Доктор поднял пацана на руки и понес его в медпункт.
– Так вот, – продолжил Вишневецкий, – в следующий раз зачинщиков...
– ...исключат из школы!!! – дурашливо прокричал кто-то из пацанов, и весь строй весело захохотал.
– Правильно, – подтвердил Вишневецкий. – Зачинщиков исключат из школы, спустят вниз в город и там расстреляют.
– Кончай парашу гнать!.. – раздался другой голос из строя. – Нас по закону даже судить нельзя – мы малолетки!..
– Судить нельзя, – подтвердил Вишневецкий. – А шлепнуть – запросто. Чтоб ты потом никому не похвастал, что был в этой школе. Расписку помнишь?
Строй недоверчиво и подавленно молчал.
– Всем привести себя в порядок. Разойдись!
Голые помчались в баню домываться, непереодетые – к складу за обмундированием...
Один, пробегая мимо Кости и Тяпы, на ходу крикнул:
– Что, Художник херов, перетрухал или ссучился?!
Тяпа мгновенно подставил бегущему пацану ногу, и тот полетел кувырком по каменистому плато с криком:
– Суки рваные!.. Падлой буду, пришью обоих!!!
У фургона «Казплодовощторг» конвойные в штатском прощались с полковником Вишневецким.
– Все, Антон Вячеславович... Последняя партия.
– И слава Богу, – ухмыльнулся Вишневецкий.
Пауза. Наконец конвойный решился, спросил со «значением»:
– «Вниз» никого спускать не будем, а, Антон Вячеславович?
Вишневецкий подумал и равнодушно ответил:
– Погодим. Еще не вечер...
СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ. ПАСМУРНО...
Пять групп по десять человек уже переодеты в теплую спортивную альпийскую форму. На головах вязаные шапочки. Шапочку каждый носит по-своему...Все группы вместе со своими «воспитателями» и тренерами заняты обучением и тренировками.
Первая учится плести альпинистские узлы манильскими тросами...
...вторая вынесла из щитового барака длинные столы – собирает на них и разбирает заново короткий немецкий автомат «шмайсер»...
...третья – лазает по шестам и канатам, осваивает веревочную лестницу...
...четвертая группа бросает тяжелые десантные ножи в два щита из толстых досок, прислоненных к задней стенке штабного домика. На щитах силуэт человека в натуральную величину. Силуэт, как плакат с мясной тушей в довоенном гастрономе, разделен на части и пронумерован. От попадания ножа в ту или иную часть тела зависит оценка...
...пятую десятку пацанов два немца и переводчик обучают сверлению шурфов в скале для закладки взрывчатки...
Тяпа и Котька-художник в одной группе. Занимаются лазаньем по подвесным шестам и канатам...
Худенький, маленький Тяпа все никак не может забраться по канату выше, чем на полтора-два метра. Обессилев, падает на землю.
Костя Чернов и еще пара пацанов, словно обезьяны, взлетают по шестам и канатам на пятиметровую высоту!..
– Почему это они могут, а ты нет?! – рявкает тренер на Тяпу.
– Ну, Жора, ты даешь! – говорит Тяпа. – Да потому...
– Я тебе, сопляку, не Жора, а Георгий Николаевич! – тренер за шиворот поднимает Тяпу с земли. – Твои же кореша могут...
– Сравнил жопу с пальцем, – спокойно говорит Тяпа. – Они «форточники» и «скокари». Они привыкши по стенкам в окна лазить. А у меня, Георгий... как там тебя... Николаич, – другая специальность. «Щипач» я, понял?
– Ты мне мозги не пудри! – строго говорит тренер. – Ты по «убойной» статье шел и за «групповуху»...
– Это я так, просто за компанию, за Котькой увязался...
– Ладно! Один хрен, – Георгий Николаевич берет Тяпу за пояс: – Давай подсажу...
– Зачем?
– Чтобы влезть тебе помочь, чудило! Давай-давай!..
– Ну, на... Бери. – Тяпа отстраняется от тренера, протягивает ему его же документы, фотографии.
– Что это?.. – растерялся тренер.
– Ксива-то твоя. Фотки какие-то... Держи, Георгий Николаевич. А то – «мозги не пудри». Не разевай варежку! Теперь дотямкал, что такое «щипач»? – спрашивает Тяпа тренера, держа левую руку за спиной.
Тренер рассовывает по карманам документы, фотографии. Группа пацанов, особенно Котька-художник, ржут в голос – видят, что спектакль еще не окончен.
Тяпа осторожно оглядывается по сторонам – не смотрит ли кто-нибудь из взрослых – и тихо говорит:
– Эй, Жорик... Волыну-то забери. Тебя ж без пушки никто бояться не будет.
И протягивает тренеру его же пистолет.
Тренер в ужасе хватается за расстегнутую кобуру, вырывает пистолет из Тяпиной худенькой ручонки, потрясенно шепчет:
– Ну, сволочи!..
...Потом Котьку-художника и Тяпу вместе с их группой два немца и переводчик обучают сверлению шурфов в скальной породе. Переводчик синхронно переводит слова двух немцев:
– Хочешь обрушить двухсотграммовой шашечкой тола карнизик тонн на триста – сверли вот под таким углом...
Немец показывает, под каким углом нужно сверлить шурф. Костя просверлил первым. Взмок от усталости, шапка в кармане, стаскивает с себя ветровку...
Немец ему что-то говорит, переводчик повторяет по-русски:
– Возьми другой коловорот и расширь отверстие.
– И так полезет, – отмахивается Костя и палкой начинает заталкивать в отверстие цилиндрическую толовую шашку.
Немец сердито отбрасывает Костю от шурфа. .
– Ах ты фашистяра сраная! Фриц недобитый!.. – огрызается Костя и замахивается палкой на немца.
Переводчик вырывает у него палку, орет:
– Заткни пасть, сукин сын! Хорошо, что это муляж, а не настоящая толовая шашка! Где бы ты был, художник гребаный?!
– Кот! Я и не думал, что ты такой тупарь!.. – удивляется Тяпа.
Костя понимает: не прав. С интересом спрашивает:
– А что, она может и без взрывателя ебнуть?
– А ты как думал?! Еще как еб... – Но тут переводчик спохватывается: – У тебя других слов, кроме матерных, нету?!
– Они все равно по-русски ни хера не тянут, – говорит Костя.
– А меня уже стесняться не надо?
– А чего мне тебя стесняться?
– Не тебя, а вас! – разозлился переводчик. – Я тебе кто – сват, брат?!
– А хрен тебя знает – кто ты... – отвечает ему Костя.
ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР В ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЕ
Темнота непроглядная...Освещен только штабной домик. Да еще в одной палатке, в отделении, где живет воспитатель группы, теплится слабый свет от аккумулятора...
...В этой палатке, из своего воспитательского закутка, тренер Жора заглядывает в общее отделение, где в спальных мешках спят десять пацанов его группы.
Вглядывается, вслушивается, брезгливо сплевывает и начинает раздеваться, чтобы тоже улечься.
Но поднимается полог закутка, и появляется седая голова бронзово-загорелого кладовщика Павла Петровича.
– Жорка, – тихо говорит Павел Петрович. – Давай к полковнику.
– Что стряслось, дядя Паша?
– Маленькая летучка для дальнейших размышлений...
ШТАБНОЙ ДОМИК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ
Небольшая комнатка забита усталым народом – тренерами, инструкторами, хозяйственниками...Сам Вишневецкий сидит на собственной койке.
Над койкой довоенная фотография: он, жена и маленький мальчик стоят в теплой воде Черного моря и хохочут. Солнце, брызги, вдали белый теплоход...
– Все? – Вишневецкий посмотрел на старого кладовщика.
– Так точно.
Вишневецкий помолчал, посмотрел в изнуренные, усталые лица, простенько спросил:
– Ну как?
Все молча и тяжело вздохнули.
– А я и не обещал вам легкой жизни, – сказал Вишневецкий.
Тренер по рукопашному бою проворчал:
– Общую физическую укреплять им надо. Почти все – доходяги какие-то... За редким исключением.
– Так не из санаториев брали. С камерной баланды не нажируешь. Я вчера выбил особое разрешение Главка – нам утвердили усиленную пятую летную норму, как истребителям! Отожрутся, – сказал Вишневецкий.
– Если успеют, – заметил кто-то.
– Доктор! Жидкость против «формы двадцать» получили?
– Как у нас все любят засекречивать! – всплеснул руками доктор. – Как вшивость, так сразу же «форма двадцать»! Интересно, под каким номером, к примеру, триппер зашифровать?.. Получили мы эту дрянь, Антон Вячеславович, получили. Мажем. И утром мажем, и вечером. Хотя, по мне – остричь бы всех наголо, и все!
– Они должны выглядеть как обычные мальчишки, а не как солдаты первого года службы, доктор! Так что извольте их мазать, а через неделю доложите, что ни вшей, ни гнид у них нету. Ясно?
– Так точно, Антон Вячеславович! – Доктор явно сник.
– Что еще? Есть какие-нибудь особые наблюдения?
Поднялся воспитатель и тренер Жора. Георгий Николаевич.
– Разрешите, Андрей Вячеславович?
– Что у вас?
Жора стыдливо помялся, с трудом выговорил:
– Дрочут, Андрей Вячеславович!.. Виноват. В смысле – онанизьм чуть ли не поголовный...
– И мои тоже! – подхватил второй воспитатель.
– Точно! – подтвердил воспитатель третьей группы. – Ночью, не поверите, палатка так ходуном и ходит!
Все рассмеялись. Кроме полковника Вишневецкого и двух немцев. Переводчик тихо переводил им, а немцы серьезно качали головами.
– Фактов мужеложества не наблюдали? – спросил Вишневецкий.
– Никак нет, – ответили воспитатели.
– Тогда ничего страшного, – сказал Вишневецкий. – Подрочут и перестанут. Тренерско-преподавательский состав! Максимально загрузить их общефизической и специальной подготовкой. Ни секунды свободной! А когда начнем с ними горнолыжную, скалолазанье, восхождение с полной выкладкой, взрывные работы, парашютные – дневные, ночные – они так будут умудохиваться, что сами перестанут свои пиписьки лапать! Хорошо еще, если сил хватит вытащить их из штанов, когда отлить захочется... А то, что пока они дрочат, повторяю, ничего страшного. Когда же еще дрочить, если не в четырнадцать или пятнадцать лет? Не в старости же!..
– Ну, до старости они вряд ли догребут... – усомнился кто-то.
НОЧЬ НА ВЫСОКОГОРНОМ ПЛАТО ШКОЛЫ ДИВЕРСАНТОВ
У штабного домика стоят Вишневецкий и седой кладовщик... Смотрят в спины расходящимся в темноту сотрудникам.– Ключи от «виллиса» у тебя, Паша?
Павел Петрович порылся в карманах, вытащил ключи:
– Держи.
– На кой черт нужно было американцев улучшать? Так было удобно – нажал на тумблер, и все!.. – сердито сказал Вишневецкий.
– Я специально поставил туда замок зажигания от нашего ГАЗона, чтобы твой «виллис» никто не реквизировал.
– Ладно. Я скоро вернусь.
– Погоди, Антон... Поговори со мной. А то мне не с кем и словом перекинуться...
– Не прибедняйся, Паша. Мне уже стукнули, что ты тут двух пацанов прикармливаешь.
– Интересно, кто же у нас такой «крот»?
– Каждый третий, – усмехнулся Вишневецкий. – А что за пацаны?
– Занятные парнишки. Кот и Тяпа.
– Очень занятные! Один – вор-рецидивист, второй – малолетний убийца!.. – покачал головой Вишневецкий.
– Все мы убийцы, Антон, – тихо сказал кладовщик Паша.
– Тоже верно.
– Кстати, одного из них, маленького, Валентином зовут. Как Валюшку нашего... звали. То есть – вашего...
– Нашего, нашего, – грустно поправил его Вишневецкий. – Ты и свадьбу нам на Тянь-Шане когда-то устраивал, и на Памир в экспедицию в тридцать седьмом увез от греха подальше... И с Валюшкой нянькался не меньше нашего...
– Ага! Давай считаться – кто кому больше должен...
– Ладно. Иди спать. Я скоро вернусь.
– Успеешь. Постой тут, – приказал Павел Петрович. И исчез в темноте. Слышно было только, как отпирал двери склада, потом запирал. Вышел из темноты со «шмайсером».
– Держи... Береженого Бог бережет.
– Как говорила моя польская бабушка – «щаженего пан Буг щеже». Спасибо, Паша. – Вишневецкий закинул на плечо автомат.
– А вот это Машеньке передай. – И Павел Петрович вытащил из кармана консервную банку. – Пусть чайку попьет. Хорошая сгущенка – лендлизовская.
– Паша!.. Ну она же в батальоне на полном довольствии...
– В этом говняном батальоне, который нас стережет, такой сгущенки отродясь не видели!..
НОЧЬ НА УЗКОЙ ГОРНОЙ ДОРОГЕ
Осторожно ползет «виллис» Вишневецкого. На фарах – «бленды» с узкими щелочками для света.Неожиданно дорогу перекрывает тяжелый железный шлагбаум. «Виллис» останавливается. Из темноты голос:
– Документы.
Вишневецкий достает удостоверение из кармана штормовки.
Вспыхивает сильный ручной фонарь с одной стороны, и сразу же – второй фонарь с другой стороны машины.
Один фонарь обшаривает лучом кузовок «виллиса», другой упирается в удостоверение, затем в лицо Вишневецкого.
Чья-то рука возвращает ему документ. Голос говорит:
– Проезжайте, товарищ полковник.
Шлагбаум поднимается, «виллис» трогается с места...
...Второй шлагбаум в ночи этой дороги:
– Документы!
И снова – один фонарь, другой...
– Здравия желаю, товарищ полковник! Проезжайте...
И шлагбаум поднимается...
САНЧАСТЬ ОТДЕЛЬНОГО БАТАЛЬОНА ОХРАНЫ ВНУТРЕННИХ ВОЙСК
На белой стене фотография мальчика Вали Вишневецкого, скончавшегося всего полтора месяца тому назад от брюшного тифа...Висит она, словно иконка, в изголовье постели, в которой лежит молодая красивая пьяненькая женщина – мать этого покойного мальчика, жена полковника Вишневецкого, капитан медслужбы Маша Вишневецкая, мастер спорта СССР по альпинизму.
Разбросана повсюду ее форма с узенькими белыми капитанскими погонами. На табуретке, рядом с ее постелью, – большой медицинский флакон с притертой пробкой и остатками спирта.
А еще на табуретке – огрызки хлеба, вскрытая консервная банка, графин с водой, два стакана, половинка большого яблока «аппорт»...
– Что же нам делать, Тошенька?.. – плачет пьяненькая Маша. – Что же нам теперь делать, родненький мой?! Нету сыночка нашего...
Вишневецкий сидит рядом с ней на койке, одевается. Взял Машину руку, целует в ладонь, приподнимает Машу с подушки, прижимает к себе, гладит по голове, целует мокрое от слез лицо жены, смотрит в никуда... Только желваки на скулах шевелятся.
– Налей мне еще немного, – сквозь слезы просит Маша.
– Может быть, хватит, Машуня?
– Налей, Тошенька. Только не разбавляй. Я водичкой запью...
Вишневецкий наливает из флакона в стаканы понемногу спирта. Себе разбавляет, Маше подает чистый.
– Господи... – всхлипывает Маша. – За что ты нас, Господи?.. Валечку-то зачем?.. Сыночка нашего...
Вишневецкий не выдерживает, залпом опрокидывает стакан.
Закрыв опухшие от слез глаза, Маша цедит чистый спирт маленькими глотками.
Потом берет двумя руками графин с водой, пьет прямо из горлышка: вода течет по подбородку, льется на рубашку, на постель...
Вишневецкий забирает графин из ее рук, ставит на табурет.
– Как дальше-то жить, Антошенька?..
– Не знаю, – глухо говорит Вишневецкий.
Встает, натягивает на себя свитер, штормовку. Нащупывает в кармане штормовки банку со сгущенным молоком, протягивает ее Маше:
– Паша тебе прислал... Пусть, говорит, Машуня, чай там пьет.
Маша смотрит на банку, говорит почти трезвым голосом:
– У тебя хоть Паша там есть. А я здесь совсем одна...
СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ
– Жора! Жорик!!! Георгий, бляха-муха, Николаич!.. Ты посмотри, где я!!! – слышится восторженный крик Тяпы. _Георгий Николаевич поднимает голову и на высоте пяти метров видит Тяпу, сидящего на перекладине конструкции, куда можно забраться только по гладкому шесту, канату или по веревочной лестнице.
– Молоток, Тяпа! – кричит тренер. – Теперь главное – не шваркнуться оттуда!
– Не боись, Жорик! – И Тяпа счастливым голосом, в ритме плясовой, начинает петь, дирижируя двумя руками: – «...Как умру, похоронят, похоронят меня и никто-о-о не узна-ает, где могилка моя-а-а!» Кот! Котяра, ё-мое!!! Гляди – я без рук могу!..
– Не выделывайся, шмакодявка! – кричит ему Котька-художник и перепрыгивает с каната на шест, переворачивается вниз головой и в таком положении соскальзывает с шеста на землю...
...Группы взмыленных и уже измученных пацанов заканчивают тренировку в одном виде, переходят к другому...
Только что он всаживал с лету тяжелый нож в расчерченный силуэт на дощатых щитах...
...как уже на скорость вяжет мудреные альпинистские узлы – «булинь», «беседочный», «ткацкий», «прямой», «узел проводника»...
Только что отстрелялся в тире из «шмайсера» и девятимиллиметрового парабеллума или «борхард-люгера» – оружие только немецкое!.. Сдал на склад дяде Паше и вот уже...
...как Котька с Тяпой, перешел на учебную скальную стенку...
А она высотой метров сорок – не меньше.
До самого верха в гранитные расщелины вбиты скальные крючья с кольцами и карабинами для страховочных веревок.
Несколько пацанов лезут по отвесной стене, обвязавшись страховочным концом, продетым сквозь кольцо скального крюка. На земле их страхуют два тренера и наиболее сильные и крупные пацаны.
– Две руки – одна нога! Или – две ноги, одна рука!.. – орет тренер, задрав голову вверх. – Чтобы обязательно было три точки опоры!!! Сто раз уже говорил!.. Ты что делаешь, Заяц?! Ты чего на пальцах повис сволочь?!! Убиться хочешь?.. Ногу, ногу ставь, раздолбай!!! Вот так... Молодчик. И не гони картину... Помедленней.
– Бабай! Бабай, кому говорю?! – орет второй инструктор. – Не отклячивай жопу, мудила!.. Прилипни к стенке! Что, очко играет?! На земле-то вы все храбрые!..
– А мы и здесь – не хрен собачий! – орет со стенки паренек с лукавой рожей. – Гляди!!!
На высоте пятнадцати метров он нахально отстегивает от страховочного пояса карабин с веревкой:
– Я по водосточным трубам на пятые этажи лазал, и меня никто не страховал, да еще с «помытым» шматьем вниз спускался!.. А уж тут-то – в гробу я всех видел и в белых тапках!!!
– Кончай, Матаня! Пристегнись немедленно!.. Спустишься, уши надеру, как щенку, сукин ты сын!!! – орет в испуге тренер, в руках у которого провисла отстегнутая страховочная веревка Матани.
Котька прилип к стене на метр выше Матани. Говорит ему тихо:
– Не дури, сучонок. Нашел место хлестаться, говнюк...
Матаня смотрит на Котьку снизу голубыми глазами, ухмыляется:
– А вот заложимся – кто быстрее до верху доскачет?! Ты же вор авторитетный, проиграть не захочешь – люди смотрят...
– Я потому и авторитетный, что с дураками в очко не играю, – отвечает ему Котька и осторожно начинает лезть выше.
– Обвирзался, да?! – кричит Матаня. – Гляди, сявка!!!
Ловко и быстро Матаня карабкается по отвесной скале без страховки...
– Ну, гад... – в ужасе шепчет тренер. – Пронеси, Господи!..
Матаня уже почти поравнялся с Костей Черновым, как неожиданно кусок скальной породы под его ботинком выкрашивается из отвесной стены, и...
...Матаня срывается вниз с пятнадцатиметровой высоты!.. Глухой и хлюпающий удар худенького мальчишечьего тела о жесткое, каменистое плато, и в ту же секунду...
...один из тренеров и двое пацанов-страховщиков оказываются обрызганными кровью Матани...
– Держать страховку!!! – кричит второй тренер. – Всем вниз! Медленно... Никакой торопливости!.. Выбирайте слабину троса... Витя! Посмотри, что с Матаней... Доктор!!! Доктор!!!
Второй тренер подходит к неловко скрюченному телу Матани. Открытые голубые глаза веселого «форточника» застыло смотрят в далекую снежную вершину. Из-под затылка расползается черная лужа.
– Готов Матаня, – говорит второй тренер.
А вокруг уже стоит толпа измученных пацанов и тренеров, немцы с переводчиком, кладовщик Паша, повар и Вишневецкий...
– Та-ак... – говорит Вишневецкий. – Кто следующий?..