— О, да, пожалуйста, — выдохнула она. — Да, да, да.
Получить шанс видеть его каждый день, каждую неделю вырезать из газеты его статьи и собирать их в папку с надписью «О'Коннор, Матт», наводить для него справки всякий раз, когда ему понадобится помощь в подготовке материала…
— Но я в Лондоне никого не знаю, — пробормотана она.
— Ты знаешь меня и Бэзила, и Кейбл, — улыбнулся Матт.
Ее пальцы, как бы бессознательно приближавшиеся к его руке, при упоминании Кейбл тут же остановились. Она торопливо сделала большой глоток из банки, оставив на верхней губе полоску кока-колы.
— Тебе надо немного пожить, — мягко сказал он. — Набраться опыта. Выйти на поле боя. Разбить несколько сердец, развлечься. Ты скоро перерастешь мужчин вроде Ники.
— Я не хочу выходить на поле боя, — с грустью сказала она.
— Мы с Кейбл уже давно вместе. Мы понимаем друг друга.
Он пытался ей что-то объяснить, но как можно деликатнее, она же не хотела этого слушать. Долой из Ирландии! Руки прочь от О'Коннора! Он откинул со вспотевшего лба влажную прядь светлых волос, открыв глубокие горизонтальные складки, морщинки вокруг глаз, покрасневших от вчерашней выпивки и бессонной ночи, опухшие веки. Вид у него был потрепанный и похмельный и выдавал все его тридцать три года. Но вглядываясь в это помятое и по-мужски привлекательное лицо, она спрашивала себя, как это она могла когда-то любить кого-нибудь другого.
Матт вздохнул. Ему было нелегко.
— Послушай, моя радость. Вчера ночью мне не следовало тебя целовать. Я был очень пьян, и мне это понравилось, но мне не надо было этого делать. Тебе немало досталось от Ники и без моей добавки.
Имоджин смотрела на проносившийся скутер с приподнятым над водой под углом тридцать градусов носом. Полуденное небо было такого же цвета, что и море, и линию горизонта трудно было различить.
Она резко встала.
— Если ты полагаешь, что прошлая ночь значит для меня нечто большее, чем дружеский поцелуй на сон грядущий, — сказала она, — то очень сильно ошибаешься.
И, отвернувшись, она побежала по берегу в сторону гостиницы.
— Черт, черт, черт, проклятье, — выговорил Матт.
За обедом ее покрасневшие глаза были все время прикрыты огромными темными очками. Она почти не могла есть и клевала с тарелки, как Кейбл. Она старалась не глядеть на Матта, который тоже не ел. Он объявил, что после обеда тоже собирается в Марсель, чтобы проверить сведения, полученные в «Баре моряков» от связного Антуана.
— Мне для одного дня Марселя вполне достаточно, — сказала Кейбл, совершившая успешную экспедицию по магазинам. — Пойду несколько часов посплю. Такая утомительная ночь, дорогой, — добавила она, ласково запуская руку под рубашку Матта. Имоджин стиснула зубы. Ивонн, после поездки к врачу малообщительная и хорошо забинтованная, сказала, что для ее больной ноги солнце слишком жгучее и она бы хотела, чтобы Джеймс вывез ее осмотреть один из находящихся поблизости замков.
— А Имоджин может поехать с нами, — предложил Джеймс, устрашенный перспективой остаться один на один с Ивонн.
— Отличная мысль, дорогая, — сказал Ники, лениво проведя пальцем по щеке Имоджин. — Я подыскал в пяти милях отсюда подходящие корты и сегодня проведу там тренировку. А ты поедешь с Джеймсом и Ивонн. Тебе понравится.
На нем была майка цвета морской волны и белые шорты. Имоджин смотрела, как играют мышцы на его бедрах и плечах, и ей вдруг стало тоскливо из-за того, что она еще недавно так его обожала. Она вспомнила, с каким восхищением наблюдала за ним в тот первый раз на корте. Теперь же, хотя она все еще отдавала должное его красоте, он уже для нее ничего не значил. Быть может, когда-нибудь и Матт станет ей так же безразличен?
«Я излечилась от Ники, — грустно подумала она, — Теперь мне надо оправиться после болезни».
Потом, когда Кейбл пошла вздремнуть, а Ники и Матт отбыли по своим делам, она вдруг почувствовала, что не сможет наблюдать, как всю вторую половину дня Ивонн будет изводить Джеймса своими жалобами, и сказала им, что хочет прогуляться одна.
Было очень жарко. Она вышла из города на горную тропинку, начинавшуюся с невысоких ступеней между бело-красными дачными коттеджами. Дальше она вела на утесы, к зарослям дикого вереска, напоминавшим те, что покрывали ее родные торфяники. Внизу сверкало море, воздух был напоен чудесной сладостью дикой лаванды и чебренца, к которой примешивался острый запах моря. Если бы только рядом был Матт, все было бы великолепно, но она не должна о нем думать.
Тропа раздвоилась. Она пошла по дорожке, круто спускавшейся вниз. Дойдя до берега, Имоджин вся покрылась потом: ей пришлось спускаться по зазубренным красным камням, горячие и острые края которых чувствовала даже сквозь подошвы сандалий. Она сняла сарафан, разулась и в своем бикини нырнула в прохладную зеленую воду, надеясь немного освежиться. Она поплыла от берега и все время думала, не заплыть ли ей еще дальше. Но говорят, что тонущий видит перед собой всю свою прошлую жизнь, а у нее последние четыре месяца были слишком болезненными, чтобы согласиться вновь их пережить.
Немного поплескавшись, она подплыла к ближайшему проходу между скалами и взобралась на камни, чтобы передохнуть. Вдруг до нее донеслись звуки голосов, она обогнула скалу и увидела красивую полоску уединенного пляжа, где отдыхала одна семья. Темноволосый и черноглазый ребенок в розовой панамке бесцельно стучал по земле красной лопаткой, наблюдая, как его красивые родители искусно возводят ему огромный песчаный замок. На женщине было красное бикини, на мужчине — рубашка и черные брюки. Он, должно быть, спекся на такой жаре.
У Имоджин глаза наполнились слезами. Они казались такими дружными и счастливыми. Ей на мгновение представилась картина: она и Матт смеются и строят из песка замок для своего загорелого светловолосого младенца.
Ребенок неуверенно встал на ноги и заковылял в сторону скал, что были ярдах в двадцати от нее. Он был такой красивый, толстый и загорелый, что ей захотелось его окликнуть. Родители, увлеченные своим занятием, не заметили, как он отошел. Мужчина, ползая на коленях, одной рукой прорывал вокруг замка ров, проделывал проход под мостом, а в другой держал песок. Женщина со смехом наклонилась над ним, чтобы оценить его работу. Вдруг мужчина повернулся, посмотрел на нее, а потом неожиданно поцеловал. Она сначала поборолась с ним немного, после чего ответила ему тем же. Имоджин отвела от них взгляд. Мир похож на Ноев ковчег, все — парами, все друг друга любят. Все кроме нее. Она посмотрела в сторону ребенка и закричала от ужаса. Он покачивался на самом краю скалы, смотрел оттуда вниз на воду, из которой выступали покрытые водорослями другие, более острые скалы. В следующее же мгновенье он потерял равновесие и упал вниз.
Имоджин издала вопль.
— Он упал в воду! — кричала она ничего не понимавшей чете. — Vita, vita! — она пыталась вспомнить свой школьный французский: — Il а tombe![20]
Застыв от ужаса, ни один из них не шелохнулся. Единственное, что оставалось, — это нырнуть самой и проплыть вокруг скалы туда, где на воде качалась маленькая розовая панамка. Течение оказалось ужасающе сильным и толкало ее в разные стороны. Нырнув глубже, она стала лихорадочно оглядываться, но не смогла увидеть ничего, кроме густых водорослей и острых скал, обдиравших ей ноги. Она вынырнула, чтобы набрать воздуха, и увидела плывущего в ее сторону мужчину, а за ним — кричащую в истерике мать.
— Ici[21], — позвала она их, отводя от глаз мокрые волосы, — Он там.
И она опять нырнула. Когда она снова вынырнула отдышаться, отец ребенка уже доплыл до нее. Лицо у него было пепельного цвета. Вслед за ним, неистово загребая по-собачьи и продолжая истерически подвывать, приблизилась мать.
Они вновь и вновь ныряли в глубину. Его уже наверняка нет в живых, с отчаянием подумала Имоджин и вдруг между двумя камнями нащупала что-то мягкое. Она стала тянуть, но там все было забито тиной. Она еще раз вынырнула, чувствуя стук в ушах.
— Кажется, он здесь, — выговорила она, брызгая водой. — Я не могу его вытащить.
Набрав побольше воздуха, она нырнула еще раз, и теперь ей удалось схватить ребенка за волосы, потом за одну руку, и когда она почувствовала, что у нее сейчас лопнут легкие, она вытащила его и подняла на поверхность. Глаза у него были закрыты, рот раскрыт.
Стенания матери усилились.
— Помогите мне, — выдохнула Имоджнн и стала судорожно глотать воздух.
Она была совершенно обессилена, ребенок оттягивал ей руки как свинцовый.
Отец взял его, и они вдвоем вынесли его на берег. За ними шла стонущая мать. Они положили ребенка на песок, и мужчина начал сжимать ему грудную клетку.
— Дайте мне, — сказала Имоджин, лихорадочно вспоминая, чему их учили на уроках первой помощи. Прежде всего надо резко отвести ему назад голову, чтобы посмотреть, не забиты ли дыхательные пути. Горло, кажется, свободно. Она нагнулась, приложила губы к его маленькому ослабевшему ротику и стала медленно вдувать в него воздух. Он был холодный и казался безжизненным. У нее было страшное ощущение, что они опоздали. Ныряние настолько обессилело ее, что она сама с трудом дышала. При этом она старалась не обращать внимания на материнские вопли.
Она трудилась над ним, кажется, целую вечность, но все безнадежно. Не было ни малейшего признака оживления, продолжать было бесполезно. Но она заставляла себя. Она чувствовала, как солнце жжет ей спину, и тут произошло чудо: в груди ребенка началось слабое дрожание, его легкие стали постепенно расширяться, как кузнечный мех, и мало-помалу дыхание начало восстанавливаться.
Имоджин присела на пятки, чувствуя головокружение. Вскоре ребенок открыл покрасневшие глаза, всхлипнул, и его стошнило.
— Он приходит в себя, — сказала Имоджин.
Материнская истерика от этого только усилилась, а Имоджин заметила у себя на левой ноге, оцарапанной о камни, струйку крови.
— Ferme ta queule[22], — прорычал отец, все еще серый от страха.
Хорошие из них помощники, подумала про себя Имоджин. Она взяла полотенце и стала осторожно обтирать ребенка.
— У него, правда, будет все в порядке, — сказала она, завернув его в другое полотенце. У них все еще не было сил двинуться с места.
— Вам немедленно надо отнести его домой, — наставляла она их, как малых детей, — держать в тепле, не беспокоить и сразу вызвать врача.
Мужчина начал бормотать какие-то слова благодарности.
— Да что вы, не стоит, — сказала она. — У вас, вероятно, сильный шок, — добавила она, обращаясь к хныкающей матери. — Но он в порядке, можете мне поверить.
— Но как вы здесь оказались? — спросил отец на очень ломаном английском. — Вы знали, что пляж частный?
— О, Господи! Нет, не знала. Сожалею. Но, знаете, сейчас главное — отнести его домой.
— Где вы остановились? — медленно спросил ее мужчина.
— В Пор-ле-Пене, — она подняла завернутого в полотенце ребенка и передала его отцу. — Теперь сразу домой. C'est tres important[23].
Только одевшись и отправившись в долгий обратный путь, она поняла, как потрясло ее случившееся. Ей надо пойти в гостиницу и кому-нибудь рассказать об этом. Она тут же подумала о Матте, но Матт был вне досягаемости и принадлежал Кейбл. Может быть, мадам теперь на месте, она любит поговорить о всяких происшествиях. Но, войдя в гостиницу, она услышала, как из комнаты мадам за столом портье доносится стрельба и топот лошадиных копыт: должно быть, семейство поглощено каким-то телевизионным вестерном. Потом она увидела, что ключа от комнаты Ники в ячейке нет: он, должно быть, уже вернулся.
Она побежала наверх и негромко постучала в его дверь. Ответа не было. Она постучала еще. Может быть, он спит. Она толкнула дверь, и та открылась. Был слышен шум душа. Поэтому он и не расслышал ее стука. Потом она увидела лежащую на постели голую Кейбл с выставленными кверху красивыми грудями. Она курила сигарету, смеялась и что-то говорила Ники, который, очевидно, был в душе, откуда он что-то громко крикнул в ответ — что именно, Имоджин не расслышала — и Кейбл рассмеялась еще громче.
Имоджин прикрыла за собой дверь и побежала по коридору. Ноги у нее совсем ослабли. Все тело горело. О, бедняга, бедняга Матт: он любит Кейбл, а она так с ним поступает! А Ники, его якобы большой друг, притворился, что поедет заниматься теннисом. И что бы здесь произошло, вернись теперь Матт из Марселя и застукай их?
В полном шоке она бродила по городу, потом вышла к пляжу и, дрожа, села на песок. От берега отчаливал рыбачий парусник. Его красные паруса отлично смотрелись на фоне темнеющей синевы моря рядом с нежной охрой прибрежного песка. Ей захотелось оказаться на этом судне и уплыть от всей этой сумятицы, от неурядиц и невзгод.
Глава тринадцатая
Получить шанс видеть его каждый день, каждую неделю вырезать из газеты его статьи и собирать их в папку с надписью «О'Коннор, Матт», наводить для него справки всякий раз, когда ему понадобится помощь в подготовке материала…
— Но я в Лондоне никого не знаю, — пробормотана она.
— Ты знаешь меня и Бэзила, и Кейбл, — улыбнулся Матт.
Ее пальцы, как бы бессознательно приближавшиеся к его руке, при упоминании Кейбл тут же остановились. Она торопливо сделала большой глоток из банки, оставив на верхней губе полоску кока-колы.
— Тебе надо немного пожить, — мягко сказал он. — Набраться опыта. Выйти на поле боя. Разбить несколько сердец, развлечься. Ты скоро перерастешь мужчин вроде Ники.
— Я не хочу выходить на поле боя, — с грустью сказала она.
— Мы с Кейбл уже давно вместе. Мы понимаем друг друга.
Он пытался ей что-то объяснить, но как можно деликатнее, она же не хотела этого слушать. Долой из Ирландии! Руки прочь от О'Коннора! Он откинул со вспотевшего лба влажную прядь светлых волос, открыв глубокие горизонтальные складки, морщинки вокруг глаз, покрасневших от вчерашней выпивки и бессонной ночи, опухшие веки. Вид у него был потрепанный и похмельный и выдавал все его тридцать три года. Но вглядываясь в это помятое и по-мужски привлекательное лицо, она спрашивала себя, как это она могла когда-то любить кого-нибудь другого.
Матт вздохнул. Ему было нелегко.
— Послушай, моя радость. Вчера ночью мне не следовало тебя целовать. Я был очень пьян, и мне это понравилось, но мне не надо было этого делать. Тебе немало досталось от Ники и без моей добавки.
Имоджин смотрела на проносившийся скутер с приподнятым над водой под углом тридцать градусов носом. Полуденное небо было такого же цвета, что и море, и линию горизонта трудно было различить.
Она резко встала.
— Если ты полагаешь, что прошлая ночь значит для меня нечто большее, чем дружеский поцелуй на сон грядущий, — сказала она, — то очень сильно ошибаешься.
И, отвернувшись, она побежала по берегу в сторону гостиницы.
— Черт, черт, черт, проклятье, — выговорил Матт.
За обедом ее покрасневшие глаза были все время прикрыты огромными темными очками. Она почти не могла есть и клевала с тарелки, как Кейбл. Она старалась не глядеть на Матта, который тоже не ел. Он объявил, что после обеда тоже собирается в Марсель, чтобы проверить сведения, полученные в «Баре моряков» от связного Антуана.
— Мне для одного дня Марселя вполне достаточно, — сказала Кейбл, совершившая успешную экспедицию по магазинам. — Пойду несколько часов посплю. Такая утомительная ночь, дорогой, — добавила она, ласково запуская руку под рубашку Матта. Имоджин стиснула зубы. Ивонн, после поездки к врачу малообщительная и хорошо забинтованная, сказала, что для ее больной ноги солнце слишком жгучее и она бы хотела, чтобы Джеймс вывез ее осмотреть один из находящихся поблизости замков.
— А Имоджин может поехать с нами, — предложил Джеймс, устрашенный перспективой остаться один на один с Ивонн.
— Отличная мысль, дорогая, — сказал Ники, лениво проведя пальцем по щеке Имоджин. — Я подыскал в пяти милях отсюда подходящие корты и сегодня проведу там тренировку. А ты поедешь с Джеймсом и Ивонн. Тебе понравится.
На нем была майка цвета морской волны и белые шорты. Имоджин смотрела, как играют мышцы на его бедрах и плечах, и ей вдруг стало тоскливо из-за того, что она еще недавно так его обожала. Она вспомнила, с каким восхищением наблюдала за ним в тот первый раз на корте. Теперь же, хотя она все еще отдавала должное его красоте, он уже для нее ничего не значил. Быть может, когда-нибудь и Матт станет ей так же безразличен?
«Я излечилась от Ники, — грустно подумала она, — Теперь мне надо оправиться после болезни».
Потом, когда Кейбл пошла вздремнуть, а Ники и Матт отбыли по своим делам, она вдруг почувствовала, что не сможет наблюдать, как всю вторую половину дня Ивонн будет изводить Джеймса своими жалобами, и сказала им, что хочет прогуляться одна.
Было очень жарко. Она вышла из города на горную тропинку, начинавшуюся с невысоких ступеней между бело-красными дачными коттеджами. Дальше она вела на утесы, к зарослям дикого вереска, напоминавшим те, что покрывали ее родные торфяники. Внизу сверкало море, воздух был напоен чудесной сладостью дикой лаванды и чебренца, к которой примешивался острый запах моря. Если бы только рядом был Матт, все было бы великолепно, но она не должна о нем думать.
Тропа раздвоилась. Она пошла по дорожке, круто спускавшейся вниз. Дойдя до берега, Имоджин вся покрылась потом: ей пришлось спускаться по зазубренным красным камням, горячие и острые края которых чувствовала даже сквозь подошвы сандалий. Она сняла сарафан, разулась и в своем бикини нырнула в прохладную зеленую воду, надеясь немного освежиться. Она поплыла от берега и все время думала, не заплыть ли ей еще дальше. Но говорят, что тонущий видит перед собой всю свою прошлую жизнь, а у нее последние четыре месяца были слишком болезненными, чтобы согласиться вновь их пережить.
Немного поплескавшись, она подплыла к ближайшему проходу между скалами и взобралась на камни, чтобы передохнуть. Вдруг до нее донеслись звуки голосов, она обогнула скалу и увидела красивую полоску уединенного пляжа, где отдыхала одна семья. Темноволосый и черноглазый ребенок в розовой панамке бесцельно стучал по земле красной лопаткой, наблюдая, как его красивые родители искусно возводят ему огромный песчаный замок. На женщине было красное бикини, на мужчине — рубашка и черные брюки. Он, должно быть, спекся на такой жаре.
У Имоджин глаза наполнились слезами. Они казались такими дружными и счастливыми. Ей на мгновение представилась картина: она и Матт смеются и строят из песка замок для своего загорелого светловолосого младенца.
Ребенок неуверенно встал на ноги и заковылял в сторону скал, что были ярдах в двадцати от нее. Он был такой красивый, толстый и загорелый, что ей захотелось его окликнуть. Родители, увлеченные своим занятием, не заметили, как он отошел. Мужчина, ползая на коленях, одной рукой прорывал вокруг замка ров, проделывал проход под мостом, а в другой держал песок. Женщина со смехом наклонилась над ним, чтобы оценить его работу. Вдруг мужчина повернулся, посмотрел на нее, а потом неожиданно поцеловал. Она сначала поборолась с ним немного, после чего ответила ему тем же. Имоджин отвела от них взгляд. Мир похож на Ноев ковчег, все — парами, все друг друга любят. Все кроме нее. Она посмотрела в сторону ребенка и закричала от ужаса. Он покачивался на самом краю скалы, смотрел оттуда вниз на воду, из которой выступали покрытые водорослями другие, более острые скалы. В следующее же мгновенье он потерял равновесие и упал вниз.
Имоджин издала вопль.
— Он упал в воду! — кричала она ничего не понимавшей чете. — Vita, vita! — она пыталась вспомнить свой школьный французский: — Il а tombe![20]
Застыв от ужаса, ни один из них не шелохнулся. Единственное, что оставалось, — это нырнуть самой и проплыть вокруг скалы туда, где на воде качалась маленькая розовая панамка. Течение оказалось ужасающе сильным и толкало ее в разные стороны. Нырнув глубже, она стала лихорадочно оглядываться, но не смогла увидеть ничего, кроме густых водорослей и острых скал, обдиравших ей ноги. Она вынырнула, чтобы набрать воздуха, и увидела плывущего в ее сторону мужчину, а за ним — кричащую в истерике мать.
— Ici[21], — позвала она их, отводя от глаз мокрые волосы, — Он там.
И она опять нырнула. Когда она снова вынырнула отдышаться, отец ребенка уже доплыл до нее. Лицо у него было пепельного цвета. Вслед за ним, неистово загребая по-собачьи и продолжая истерически подвывать, приблизилась мать.
Они вновь и вновь ныряли в глубину. Его уже наверняка нет в живых, с отчаянием подумала Имоджин и вдруг между двумя камнями нащупала что-то мягкое. Она стала тянуть, но там все было забито тиной. Она еще раз вынырнула, чувствуя стук в ушах.
— Кажется, он здесь, — выговорила она, брызгая водой. — Я не могу его вытащить.
Набрав побольше воздуха, она нырнула еще раз, и теперь ей удалось схватить ребенка за волосы, потом за одну руку, и когда она почувствовала, что у нее сейчас лопнут легкие, она вытащила его и подняла на поверхность. Глаза у него были закрыты, рот раскрыт.
Стенания матери усилились.
— Помогите мне, — выдохнула Имоджнн и стала судорожно глотать воздух.
Она была совершенно обессилена, ребенок оттягивал ей руки как свинцовый.
Отец взял его, и они вдвоем вынесли его на берег. За ними шла стонущая мать. Они положили ребенка на песок, и мужчина начал сжимать ему грудную клетку.
— Дайте мне, — сказала Имоджин, лихорадочно вспоминая, чему их учили на уроках первой помощи. Прежде всего надо резко отвести ему назад голову, чтобы посмотреть, не забиты ли дыхательные пути. Горло, кажется, свободно. Она нагнулась, приложила губы к его маленькому ослабевшему ротику и стала медленно вдувать в него воздух. Он был холодный и казался безжизненным. У нее было страшное ощущение, что они опоздали. Ныряние настолько обессилело ее, что она сама с трудом дышала. При этом она старалась не обращать внимания на материнские вопли.
Она трудилась над ним, кажется, целую вечность, но все безнадежно. Не было ни малейшего признака оживления, продолжать было бесполезно. Но она заставляла себя. Она чувствовала, как солнце жжет ей спину, и тут произошло чудо: в груди ребенка началось слабое дрожание, его легкие стали постепенно расширяться, как кузнечный мех, и мало-помалу дыхание начало восстанавливаться.
Имоджин присела на пятки, чувствуя головокружение. Вскоре ребенок открыл покрасневшие глаза, всхлипнул, и его стошнило.
— Он приходит в себя, — сказала Имоджин.
Материнская истерика от этого только усилилась, а Имоджин заметила у себя на левой ноге, оцарапанной о камни, струйку крови.
— Ferme ta queule[22], — прорычал отец, все еще серый от страха.
Хорошие из них помощники, подумала про себя Имоджин. Она взяла полотенце и стала осторожно обтирать ребенка.
— У него, правда, будет все в порядке, — сказала она, завернув его в другое полотенце. У них все еще не было сил двинуться с места.
— Вам немедленно надо отнести его домой, — наставляла она их, как малых детей, — держать в тепле, не беспокоить и сразу вызвать врача.
Мужчина начал бормотать какие-то слова благодарности.
— Да что вы, не стоит, — сказала она. — У вас, вероятно, сильный шок, — добавила она, обращаясь к хныкающей матери. — Но он в порядке, можете мне поверить.
— Но как вы здесь оказались? — спросил отец на очень ломаном английском. — Вы знали, что пляж частный?
— О, Господи! Нет, не знала. Сожалею. Но, знаете, сейчас главное — отнести его домой.
— Где вы остановились? — медленно спросил ее мужчина.
— В Пор-ле-Пене, — она подняла завернутого в полотенце ребенка и передала его отцу. — Теперь сразу домой. C'est tres important[23].
Только одевшись и отправившись в долгий обратный путь, она поняла, как потрясло ее случившееся. Ей надо пойти в гостиницу и кому-нибудь рассказать об этом. Она тут же подумала о Матте, но Матт был вне досягаемости и принадлежал Кейбл. Может быть, мадам теперь на месте, она любит поговорить о всяких происшествиях. Но, войдя в гостиницу, она услышала, как из комнаты мадам за столом портье доносится стрельба и топот лошадиных копыт: должно быть, семейство поглощено каким-то телевизионным вестерном. Потом она увидела, что ключа от комнаты Ники в ячейке нет: он, должно быть, уже вернулся.
Она побежала наверх и негромко постучала в его дверь. Ответа не было. Она постучала еще. Может быть, он спит. Она толкнула дверь, и та открылась. Был слышен шум душа. Поэтому он и не расслышал ее стука. Потом она увидела лежащую на постели голую Кейбл с выставленными кверху красивыми грудями. Она курила сигарету, смеялась и что-то говорила Ники, который, очевидно, был в душе, откуда он что-то громко крикнул в ответ — что именно, Имоджин не расслышала — и Кейбл рассмеялась еще громче.
Имоджин прикрыла за собой дверь и побежала по коридору. Ноги у нее совсем ослабли. Все тело горело. О, бедняга, бедняга Матт: он любит Кейбл, а она так с ним поступает! А Ники, его якобы большой друг, притворился, что поедет заниматься теннисом. И что бы здесь произошло, вернись теперь Матт из Марселя и застукай их?
В полном шоке она бродила по городу, потом вышла к пляжу и, дрожа, села на песок. От берега отчаливал рыбачий парусник. Его красные паруса отлично смотрелись на фоне темнеющей синевы моря рядом с нежной охрой прибрежного песка. Ей захотелось оказаться на этом судне и уплыть от всей этой сумятицы, от неурядиц и невзгод.
Глава тринадцатая
Услышав, как часы бьют семь, она обернулась и увидела, что столы в барах на набережной заполняются посетителями. То была часть привычного здесь ритуала. Каждый вечер сидеть, пить и обсуждать красивых отдыхающих, которые дрейфуют по улице пешком или на малой скорости в открытых машинах. Многие из них просто шествуют до конца пляжа, разворачиваются и следуют обратно, и так по многу раз, чтобы каждый мог ими полюбоваться. Имоджин с неохотой решила, что ей все же надо вернуться в гостиницу.
Скала, возвышавшаяся над заливом, окрасилась закатом в розовый цвет. Кипарисы на фоне неба торчали, как задранные кошачьи хвосты. Море подернулось аметистовой дымкой.
К ее ужасу, первые, кого она увидела, были Ники и Кейбл. Они сидели под рекламным зонтом кока-колы, который отбрасывал на их загорелые лица красноватый отблеск, и пили водку с тоником. На Кейбл была белая кружевная блузка, завязанная под грудью, и такого же цвета кружевные шорты — туалет, в котором любая другая выглядела бы толстоватой. Ее открытый от груди до талии торс блеском и цветом напоминал красное дерево. На Ники были белые брюки и серый кашмировый свитер. Его черные кудри еще не высохли после душа. Оба они выглядели величественно утомленными, пресыщенными и красивыми, как две пантеры после еды. Пунцово-красная и озабоченная своей разлохмаченной прической и всем растрепанным видом, Имоджин попыталась пройти мимо них, но Ники увидел ее и окликнул.
— Где ты была? Я тебя повсюду искал. Иди сюда и расскажи нам про замок и о боевых действиях Эджуортов.
— Я все-таки с ними не поехала, — пробормотала она.
Ники сразу насторожился.
— Я прошлась по пляжу, — быстро добавила она. — Загорала и отправила почтовые открытки. Мне надо пойти переодеться.
— Сперва выпей, — сказал Ники, решительно усаживая ее на пустой стул рядом с собой. — Что с твоими волосами?
К счастью, в этот момент подошли Ивонн и Джеймс, оба вымытые и в туалетах, казавшихся неимоверно хорошо выстиранными.
— Замок просто очаровательный. Ты много потеряла, Имоджин. Владелец оказался дома и сильно мной увлекся, — объявила Ивонн, поправляя себе прическу. — Он все нам показал. У них там еще есть дегустация вин, и он угостил нас вином. Нет, спасибо, Ники, мне только ананасового сока и Джеймсу ничего крепче не надо.
Ники на своем беглом французском заказал напитки и вернулся к пакету с чипсами.
— Жаль, что ты не проявляешь большого интереса к культуре, Кейбл, — заметила Ивонн, неодобрительно глядя на оголенную часть торса Кейбл. — Я уверена, что если бы ты ею увлекалась, у тебя с Маттом по вечерам было бы больше тем для разговоров.
— У нас с Маттом по вечерам есть занятия поинтереснее разговоров, — отрезала Кейбл.
Кружившаяся над ними в поисках поживы чайка вдруг устремилась на чипс, который Ники уронил на пол.
— Отвали, — сказал Ники, наступив на чипс.
— Надеюсь, ты говоришь это всем птичкам, — предположила Кейбл.
— Мне совсем не хочется, чтобы она меня пометила, — сказал он, ухмыльнувшись.
— Говорят, это на счастье, — вставил Джеймс.
— Один раз я имел это счастье во время игры в Риме. И мигом проиграл сет.
— Как прошла тренировка? — спросил Джеймс. — Подыскал себе подходящего партнера?
— К моему удивлению, да, — сказал Ники, рассмеявшись. — На этот раз пришлось изрядно попотеть.
Когда все отвлеклись на подоспевшую выпивку, Имоджин увидела, как он протянул руку и нежно погладил Кейбл по бедру. Та, с наслаждением изогнувшись, одарила его улыбкой.
Джеймс безо всякого энтузиазма сделал глоток ананасового сока и поперхнулся.
— Должно быть, пошло не в то горло, — оправдывался он. Глаза у него заслезились, и Имоджин постучала его по спине.
— Я не думала, Имоджин, что, если у тебя намокнут волосы, то они будут так торчать, — самодовольно проговорила Ивонн.
Я ее ненавижу, подумала Имоджин. Схватила бы ее за проклятую чистую шею и придушила своими руками. И тут она увидела Матта, который направлялся к их столу, и у нее от любви что-то оборвалось внутри и появилось такое ощущение, будто она катится вниз на скоростном лифте. Он выглядел переутомленным и рухнул на стул рядом с Кейбл.
— Дорогой, — сказала она с ненатуральным интересом, — что разузнал?
— Все лопнуло, я в полном дерьме. Сдаюсь. К Браганци подобраться явно невозможно.
— Не скажу, что я этим огорчена, — сказала Кейбл, игриво проведя рукой по его бедру, — для разнообразия мы будем иметь удовольствие общения с тобой.
«Как она может?» — в ужасе подумала Имоджин. Она только что встала с постели Ннки, а теперь на его глазах подлизывается к Матту.
Матт выложил на стол пухлый конверт авиапочты.
— Вырезки материалов о Браганци. Я попросил в редакции, чтобы их мне высылали, — с унылым видом объяснил он. — Пришли сегодня со второй почтой. Теперь они не понадобятся, так что сегодня вечером могу напиться.
— Не забудь, что ты это сделал прошлой ночью, — сказала Кейбл с легким раздражением в голосе и демонстративно сняла руку с его бедра.
Еще раз заказали выпивку. Имоджин к этому времени еще не покончила с первой порцией. Она думала о том, как ей удастся перенести этот вечер. Вокруг, казалось, было так много людей, которым она больше не могла смотреть в глаза. Матт как будто прочитал ее мысли.
— С минуты на минуту появится Гилмор, — сообщил он всему столу, но главным образом именно ей. — Тебе он понравится. Он и Бэмби — одна из немногих счастливых супружеских пар, какие я знаю.
— Ей в самом деле нравится сидеть дома, нянчить детей, печь хлеб и протирать мебель, — сказала Кейбл.
— Как мило, — удивилась Ивонн. — Сколько ей лет?
— Около сорока.
— Люблю зрелых женщин, — сказал Джеймс, сильно оживившийся после изрядного глотка своего ананасового сока.
— У нее благополучное замужество, Джамбо, — осадила его Ивонн.
— Не думаю, что и сам Гилмор когда-нибудь сбивался с пути истинного, — сказал Матт.
Кейбл ухмыльнулась с таким видом, будто ей больше про это известно.
— Он, конечно, мог тебя ущипнуть за задницу на какой-нибудь журналистской вечеринке, — предположил Матт, — но все это показуха.
— Должна сказать, что мужчине было бы неплохо иметь вторую жену, с которой можно было бы поговорить. Женатому не так легко найти незамужнюю девицу, — сказала Ивонн, поднимаясь из-за стола, — Мне надо зайти в газетный киоск и купить почтовых открыток. Я еще ничего не отправила твоей матери, Джамбо.
— Сучка, — сказала Кейбл и высунула язык вслед удаляющейся элегантной спине Ивонн.
— Что ты им велел влить в ананасовый сок, Ники? — поинтересовался Джеймс.
— Водку. Я подумал, что это будет самое незаметное. Вероятно, противно.
— По крайней мере спиртное, — сказал Джеймс. — Страшно тебе признателен. Закажи для меня еще раз поскорее, пока старуха покупает открытки.
— Ты что так притихла, Имоджин? — спросила Кейбл, — Ты в порядке?
— Вероятно, она сильно перегрелась, — предположил Ники. — Нам не надо было оставлять тебя одну.
Все теперь глядели на нее. Она подумала, что от тщетных попыток улыбнуться, у нее треснет кожа на лице.
— Думаю, мне надо пойти переодеться, — сказала она.
У себя в комнате она безразлично перебрала свой гардероб. Наконец выбрала зеленое платье с белыми маргаритками, хотя оно и казалось слишком игривым для ее подавленного настроения. Низкий вырез обнажал ее плечи и груди, теперь покрытые красивым загаром. Казалось странным, что она смогла так загореть за эти дни, полные огорчений. Ее волосы, вопреки едкому замечанию Ивонн приобрели отличный вид, после того как она их расчесала. Она еще долго приводила себя в порядок. Ей не хотелось спускаться вниз и смотреть на эти лица. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Матт — с надеждой подумала она. Но то была Кейбл.
— Привет, смотрится мило, — сказала она, заглядывая Имоджин в глаза, — Это тебе Матт вчера подарил?
Имоджин кивнула.
— Ему надо бы вести в газете женскую страницу. Мы о тебе забеспокоились, тебя так долго не было.
Рассказывай, подумала Имоджин.
— Я так рада, что сегодня приедут Ларри и Бэмби, — щебетала Кейбл, когда они шли вниз. — После Ивонн Бэмби — такое облегчение. Она так беззаботно приближается к среднему возрасту. Глядя на нее, начинаешь думать, что стареть — не такое уж безнадежное дело. Ты ее полюбишь.
Бэмби явно ей не конкурентка, подумала Имоджин. А Ларри Гилмор, судя по джокондовой ухмылке Кейбл, наверняка ее старая любовь. Имея под рукой Ники в качестве очередного обожателя, всегда готового к делу Джеймса и обслуживающего ее Матта, неудивительно, что она в таком хорошем настроении.
Когда они подошли к столу, Джеймс восхищенно присвистнул Имоджин, а Ники сказал ей, что она красиво смотрится. Имоджин села рядом с ним, чтобы быть как можно дальше от Матта. Мне надо пересидеть ужин, а потом — сразу же в постель, подумала она. За несколько столов от них девушка трепала по голове охотничью собаку золотистой масти. Это напомнило ей Гомера. Ей вдруг так захотелось домой, что она с трудом усидела на месте. Она не должна плакать. Она смотрела вниз на свои стиснутые кулаки и с трудом сдерживала слезы.
— Кажется, этой ночью в Сен-Сириак приедут Блейкер-Харрисы, — сказала Кейбл. — Мы должны завтра им позвонить.
К счастью, разговор перешел на неустойчивое состояние брака Блейкер-Харрисов, и Имоджин смогла привести себя в норму. Подняв глаза, она увидела, что на нее смотрит Матт. Покраснев, она быстро отвела взгляд. Теперь я для него обуза, тоскливо подумала она.
И тут, к ее облегчению, Кейбл сказала:
— Глядите, Гилмор здесь.
— Вон он, — крикнул Матт, махнув рукой в сторону очень загорелого мужчины среднего роста с тонким ястребиным лицом. На нем был очень хорошо сшитый рабочий костюм с курткой до пояса и брюками, заправленными в черные сапоги. Прищурившись, он оглядывался вокруг.
— Он без очков ничего не видит, — сказала Кейбл. — Господи, что он с собой сделал?
Наконец загорелый мужчина обнаружил их местонахождение и, остановившись на переходе, чтобы получше разглядеть одну брюнетку впечатляющей внешности, едва не был переехан розовой машиной с откинутым верхом, в которой сидели две умопомрачительные блондинки.
— Какая приятная дорога, — протянул он. — Привет всем, — он похлопал Матта но плечу, поцеловал Кейбл и рухнул на стул. — Господи, мне требуется скорая помощь. Закажите мне четвертную порцию виски.
Но никто не двинулся с места.
— Что ты с собой сделал? — спросил Матт.
— Ты поменял прическу, — сказала Кейбл.
— Это как у Марка Антония, — Г'илмор опустил рыжие пряди на лоб.
— И загорел, как помидор.
— В Ислингтоне было очень хорошее лето, — сказал Гилмор и расхохотался.
— Ты проколол себе ухо. А откуда ты взял этот белый костюм?
— Я решил, что мой образ скучноват, и мне надо немного себя взбодрить.
— Немного, Господь всемогущий, Гилмор! — поразилась Кейбл.
Матт засмеялся.
— Эй, перестань, — сказал Гилмор, — Во всяком случае это отлично срабатывает. Как твои дела, Ники? Ты выглядишь возмутительно здоровым.
— Не здоровее тебя, — сказал Ники и познакомил его с Имоджин и Джеймсом.
Матт заказал выпивку Гилмору и еще по разу остальным.
— Что-нибудь получается с Браганци? — спросил Гилмор.
Матт покачал головой:
— Ни звука. Я уже все испробовал, включая охранников с автоматами.
— Ну если ты не смог туда проникнуть, то никто не сможет.
— Они чертовски хороши, эти твои портреты королев красоты, — сказал Матт.
— И королевы, и феи потребовали большой ретуши.
— Как дела в газете? — спросил Матт.
— Когда я уезжал, все было по-прежнему, — одним глотком Гилмор осушил половину поданного ему виски. — Брюс Уинтер опять подал извещение об увольнении: накатал семнадцатистраничное письмо об отставке, которое никто не потрудился прочитать. Так что в итоге он остался. Наш человек в Иерусалиме был ранен в ногу во время каких-то беспорядков. Главный шлет тебе привет. Он теперь ни о чем другом не думает, как о женской экспедиции на Эверест.
— И мы будем ее субсидировать?
— Если наши финансисты знают свое дело, то — нет.
— Я тут сегодня узнал одну интересную историю, — сказал Матт. — Все местные выпускники смошенничали на экзаменах на звание бакалавра. Кто-то из них заранее раздобыл ответы на вопросы и раздал их всем остальным. Начальство в большом затруднении. Они не могут провалить весь выпуск.
Скала, возвышавшаяся над заливом, окрасилась закатом в розовый цвет. Кипарисы на фоне неба торчали, как задранные кошачьи хвосты. Море подернулось аметистовой дымкой.
К ее ужасу, первые, кого она увидела, были Ники и Кейбл. Они сидели под рекламным зонтом кока-колы, который отбрасывал на их загорелые лица красноватый отблеск, и пили водку с тоником. На Кейбл была белая кружевная блузка, завязанная под грудью, и такого же цвета кружевные шорты — туалет, в котором любая другая выглядела бы толстоватой. Ее открытый от груди до талии торс блеском и цветом напоминал красное дерево. На Ники были белые брюки и серый кашмировый свитер. Его черные кудри еще не высохли после душа. Оба они выглядели величественно утомленными, пресыщенными и красивыми, как две пантеры после еды. Пунцово-красная и озабоченная своей разлохмаченной прической и всем растрепанным видом, Имоджин попыталась пройти мимо них, но Ники увидел ее и окликнул.
— Где ты была? Я тебя повсюду искал. Иди сюда и расскажи нам про замок и о боевых действиях Эджуортов.
— Я все-таки с ними не поехала, — пробормотала она.
Ники сразу насторожился.
— Я прошлась по пляжу, — быстро добавила она. — Загорала и отправила почтовые открытки. Мне надо пойти переодеться.
— Сперва выпей, — сказал Ники, решительно усаживая ее на пустой стул рядом с собой. — Что с твоими волосами?
К счастью, в этот момент подошли Ивонн и Джеймс, оба вымытые и в туалетах, казавшихся неимоверно хорошо выстиранными.
— Замок просто очаровательный. Ты много потеряла, Имоджин. Владелец оказался дома и сильно мной увлекся, — объявила Ивонн, поправляя себе прическу. — Он все нам показал. У них там еще есть дегустация вин, и он угостил нас вином. Нет, спасибо, Ники, мне только ананасового сока и Джеймсу ничего крепче не надо.
Ники на своем беглом французском заказал напитки и вернулся к пакету с чипсами.
— Жаль, что ты не проявляешь большого интереса к культуре, Кейбл, — заметила Ивонн, неодобрительно глядя на оголенную часть торса Кейбл. — Я уверена, что если бы ты ею увлекалась, у тебя с Маттом по вечерам было бы больше тем для разговоров.
— У нас с Маттом по вечерам есть занятия поинтереснее разговоров, — отрезала Кейбл.
Кружившаяся над ними в поисках поживы чайка вдруг устремилась на чипс, который Ники уронил на пол.
— Отвали, — сказал Ники, наступив на чипс.
— Надеюсь, ты говоришь это всем птичкам, — предположила Кейбл.
— Мне совсем не хочется, чтобы она меня пометила, — сказал он, ухмыльнувшись.
— Говорят, это на счастье, — вставил Джеймс.
— Один раз я имел это счастье во время игры в Риме. И мигом проиграл сет.
— Как прошла тренировка? — спросил Джеймс. — Подыскал себе подходящего партнера?
— К моему удивлению, да, — сказал Ники, рассмеявшись. — На этот раз пришлось изрядно попотеть.
Когда все отвлеклись на подоспевшую выпивку, Имоджин увидела, как он протянул руку и нежно погладил Кейбл по бедру. Та, с наслаждением изогнувшись, одарила его улыбкой.
Джеймс безо всякого энтузиазма сделал глоток ананасового сока и поперхнулся.
— Должно быть, пошло не в то горло, — оправдывался он. Глаза у него заслезились, и Имоджин постучала его по спине.
— Я не думала, Имоджин, что, если у тебя намокнут волосы, то они будут так торчать, — самодовольно проговорила Ивонн.
Я ее ненавижу, подумала Имоджин. Схватила бы ее за проклятую чистую шею и придушила своими руками. И тут она увидела Матта, который направлялся к их столу, и у нее от любви что-то оборвалось внутри и появилось такое ощущение, будто она катится вниз на скоростном лифте. Он выглядел переутомленным и рухнул на стул рядом с Кейбл.
— Дорогой, — сказала она с ненатуральным интересом, — что разузнал?
— Все лопнуло, я в полном дерьме. Сдаюсь. К Браганци подобраться явно невозможно.
— Не скажу, что я этим огорчена, — сказала Кейбл, игриво проведя рукой по его бедру, — для разнообразия мы будем иметь удовольствие общения с тобой.
«Как она может?» — в ужасе подумала Имоджин. Она только что встала с постели Ннки, а теперь на его глазах подлизывается к Матту.
Матт выложил на стол пухлый конверт авиапочты.
— Вырезки материалов о Браганци. Я попросил в редакции, чтобы их мне высылали, — с унылым видом объяснил он. — Пришли сегодня со второй почтой. Теперь они не понадобятся, так что сегодня вечером могу напиться.
— Не забудь, что ты это сделал прошлой ночью, — сказала Кейбл с легким раздражением в голосе и демонстративно сняла руку с его бедра.
Еще раз заказали выпивку. Имоджин к этому времени еще не покончила с первой порцией. Она думала о том, как ей удастся перенести этот вечер. Вокруг, казалось, было так много людей, которым она больше не могла смотреть в глаза. Матт как будто прочитал ее мысли.
— С минуты на минуту появится Гилмор, — сообщил он всему столу, но главным образом именно ей. — Тебе он понравится. Он и Бэмби — одна из немногих счастливых супружеских пар, какие я знаю.
— Ей в самом деле нравится сидеть дома, нянчить детей, печь хлеб и протирать мебель, — сказала Кейбл.
— Как мило, — удивилась Ивонн. — Сколько ей лет?
— Около сорока.
— Люблю зрелых женщин, — сказал Джеймс, сильно оживившийся после изрядного глотка своего ананасового сока.
— У нее благополучное замужество, Джамбо, — осадила его Ивонн.
— Не думаю, что и сам Гилмор когда-нибудь сбивался с пути истинного, — сказал Матт.
Кейбл ухмыльнулась с таким видом, будто ей больше про это известно.
— Он, конечно, мог тебя ущипнуть за задницу на какой-нибудь журналистской вечеринке, — предположил Матт, — но все это показуха.
— Должна сказать, что мужчине было бы неплохо иметь вторую жену, с которой можно было бы поговорить. Женатому не так легко найти незамужнюю девицу, — сказала Ивонн, поднимаясь из-за стола, — Мне надо зайти в газетный киоск и купить почтовых открыток. Я еще ничего не отправила твоей матери, Джамбо.
— Сучка, — сказала Кейбл и высунула язык вслед удаляющейся элегантной спине Ивонн.
— Что ты им велел влить в ананасовый сок, Ники? — поинтересовался Джеймс.
— Водку. Я подумал, что это будет самое незаметное. Вероятно, противно.
— По крайней мере спиртное, — сказал Джеймс. — Страшно тебе признателен. Закажи для меня еще раз поскорее, пока старуха покупает открытки.
— Ты что так притихла, Имоджин? — спросила Кейбл, — Ты в порядке?
— Вероятно, она сильно перегрелась, — предположил Ники. — Нам не надо было оставлять тебя одну.
Все теперь глядели на нее. Она подумала, что от тщетных попыток улыбнуться, у нее треснет кожа на лице.
— Думаю, мне надо пойти переодеться, — сказала она.
У себя в комнате она безразлично перебрала свой гардероб. Наконец выбрала зеленое платье с белыми маргаритками, хотя оно и казалось слишком игривым для ее подавленного настроения. Низкий вырез обнажал ее плечи и груди, теперь покрытые красивым загаром. Казалось странным, что она смогла так загореть за эти дни, полные огорчений. Ее волосы, вопреки едкому замечанию Ивонн приобрели отличный вид, после того как она их расчесала. Она еще долго приводила себя в порядок. Ей не хотелось спускаться вниз и смотреть на эти лица. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Матт — с надеждой подумала она. Но то была Кейбл.
— Привет, смотрится мило, — сказала она, заглядывая Имоджин в глаза, — Это тебе Матт вчера подарил?
Имоджин кивнула.
— Ему надо бы вести в газете женскую страницу. Мы о тебе забеспокоились, тебя так долго не было.
Рассказывай, подумала Имоджин.
— Я так рада, что сегодня приедут Ларри и Бэмби, — щебетала Кейбл, когда они шли вниз. — После Ивонн Бэмби — такое облегчение. Она так беззаботно приближается к среднему возрасту. Глядя на нее, начинаешь думать, что стареть — не такое уж безнадежное дело. Ты ее полюбишь.
Бэмби явно ей не конкурентка, подумала Имоджин. А Ларри Гилмор, судя по джокондовой ухмылке Кейбл, наверняка ее старая любовь. Имея под рукой Ники в качестве очередного обожателя, всегда готового к делу Джеймса и обслуживающего ее Матта, неудивительно, что она в таком хорошем настроении.
Когда они подошли к столу, Джеймс восхищенно присвистнул Имоджин, а Ники сказал ей, что она красиво смотрится. Имоджин села рядом с ним, чтобы быть как можно дальше от Матта. Мне надо пересидеть ужин, а потом — сразу же в постель, подумала она. За несколько столов от них девушка трепала по голове охотничью собаку золотистой масти. Это напомнило ей Гомера. Ей вдруг так захотелось домой, что она с трудом усидела на месте. Она не должна плакать. Она смотрела вниз на свои стиснутые кулаки и с трудом сдерживала слезы.
— Кажется, этой ночью в Сен-Сириак приедут Блейкер-Харрисы, — сказала Кейбл. — Мы должны завтра им позвонить.
К счастью, разговор перешел на неустойчивое состояние брака Блейкер-Харрисов, и Имоджин смогла привести себя в норму. Подняв глаза, она увидела, что на нее смотрит Матт. Покраснев, она быстро отвела взгляд. Теперь я для него обуза, тоскливо подумала она.
И тут, к ее облегчению, Кейбл сказала:
— Глядите, Гилмор здесь.
— Вон он, — крикнул Матт, махнув рукой в сторону очень загорелого мужчины среднего роста с тонким ястребиным лицом. На нем был очень хорошо сшитый рабочий костюм с курткой до пояса и брюками, заправленными в черные сапоги. Прищурившись, он оглядывался вокруг.
— Он без очков ничего не видит, — сказала Кейбл. — Господи, что он с собой сделал?
Наконец загорелый мужчина обнаружил их местонахождение и, остановившись на переходе, чтобы получше разглядеть одну брюнетку впечатляющей внешности, едва не был переехан розовой машиной с откинутым верхом, в которой сидели две умопомрачительные блондинки.
— Какая приятная дорога, — протянул он. — Привет всем, — он похлопал Матта но плечу, поцеловал Кейбл и рухнул на стул. — Господи, мне требуется скорая помощь. Закажите мне четвертную порцию виски.
Но никто не двинулся с места.
— Что ты с собой сделал? — спросил Матт.
— Ты поменял прическу, — сказала Кейбл.
— Это как у Марка Антония, — Г'илмор опустил рыжие пряди на лоб.
— И загорел, как помидор.
— В Ислингтоне было очень хорошее лето, — сказал Гилмор и расхохотался.
— Ты проколол себе ухо. А откуда ты взял этот белый костюм?
— Я решил, что мой образ скучноват, и мне надо немного себя взбодрить.
— Немного, Господь всемогущий, Гилмор! — поразилась Кейбл.
Матт засмеялся.
— Эй, перестань, — сказал Гилмор, — Во всяком случае это отлично срабатывает. Как твои дела, Ники? Ты выглядишь возмутительно здоровым.
— Не здоровее тебя, — сказал Ники и познакомил его с Имоджин и Джеймсом.
Матт заказал выпивку Гилмору и еще по разу остальным.
— Что-нибудь получается с Браганци? — спросил Гилмор.
Матт покачал головой:
— Ни звука. Я уже все испробовал, включая охранников с автоматами.
— Ну если ты не смог туда проникнуть, то никто не сможет.
— Они чертовски хороши, эти твои портреты королев красоты, — сказал Матт.
— И королевы, и феи потребовали большой ретуши.
— Как дела в газете? — спросил Матт.
— Когда я уезжал, все было по-прежнему, — одним глотком Гилмор осушил половину поданного ему виски. — Брюс Уинтер опять подал извещение об увольнении: накатал семнадцатистраничное письмо об отставке, которое никто не потрудился прочитать. Так что в итоге он остался. Наш человек в Иерусалиме был ранен в ногу во время каких-то беспорядков. Главный шлет тебе привет. Он теперь ни о чем другом не думает, как о женской экспедиции на Эверест.
— И мы будем ее субсидировать?
— Если наши финансисты знают свое дело, то — нет.
— Я тут сегодня узнал одну интересную историю, — сказал Матт. — Все местные выпускники смошенничали на экзаменах на звание бакалавра. Кто-то из них заранее раздобыл ответы на вопросы и раздал их всем остальным. Начальство в большом затруднении. Они не могут провалить весь выпуск.