Джереми сидел за столом и лущил здоровенные бобовые стручки. Загорелый, в белой рубашке, он выглядел фантастично. Я незаметно слегка опустила молнию на платье, но, перехватив взгляд Гарэта, сделала вид, что мне очень жарко.
— Джереми, дорогой, — нежно проворковала Гасси. — Ты кладешь все стручки в кастрюлю, а бобы в мусорное ведро. Что-то ты сегодня рассеянный.
— Его мысли заняты другим, — заметил Гарэт.
— Все это проклятая рецензия, которую я должен написать для «Стейтсмена», — сказал Джереми. Я должен сдать ее во вторник, а не могу заставить себя читать дальше первой главы.
— Так и напиши, — сказал Гарэт.
— Не могу. Автор — жена редактора.
— Какое роскошное платье, — проговорила Гасси, с завистью глядя на меня. — Мне бы хотелось, чтобы у меня было тоже что-нибудь сексуально-привлекательное.
— Вот у тебя и есть Джереми, — сказала я, глядя на него.
— Именно, и каждый из нас должен помнить об этом, — вмешался Гарэт.
— С этими крупными стручками одно надувательство, — проворчала Гасси, раскрывая ногтем последний стручок. — Всегда они обещают больше, чем могут дать.
— Как кое-кто еще, кого бы я мог назвать, — пробормотал Гарэт, наполняя мой стакан.
С кухни донесся запах мяты.
— Я умираю от голода, — произнесла Гасси.
На ужин Гарэт наварил креветок с чесноком и петрушкой, мы ели их с бобами и молодой картошкой.
— Наш новый дом с небольшим садиком, — проговорила Гасси с набитым ртом. — Ты только подумай, Джереми, дорогой, мы сможем выращивать свои собственные овощи. Ты просто волшебник, Гарэт! Нашел нам такой дом.
— Никакой я не волшебник, — ответил Гарэт, подцепив вилкой из блюда крупную картофелину и отправляя ее целиком в рот.
— Отличные креветки, — сказал Джереми, — возьми еще, Октавия.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я очень удивлена, что Гарэт умеет готовить. С его шахтерским воспитанием, мне казалось, он должен презирать мужчин, появляющихся на кухне.
Воцарилась неловкая пауза.
— Мой отец проводил все свое время на кухне, когда был дома, — ответил Гарэт. — Это была единственная комната в доме.
— Забавно, — сказала я, скривив губы. — Вы что, спали все в одной постели?
— Мне нравился твой отец, — поспешно вставил Джереми.
— Вот и моей матери тоже, — ответил Гарэт. — Шахтеры — настоящие мужчины, а это нравится женщинам.
Гасси почувствовала, что с моих губ вот-вот сорвется что-то ужасное.
— Как поживает твой очаровательный брат? — спросила она. — Я помню, как он заходил за тобой в школу. Когда он наблюдал за нашей игрой в лакросс, никто не мог забить ни одного гола, потому что все глазели на него.
— Он занимается семейным бизнесом, что ему совершенно ненавистно. Поскольку он руководит экспортными операциями, то вынужден проводить все свое время в постоянном общении с торговыми представителями фирм.
— А кто его жена? — спросила Гасси.
— Дочь Рики Сифорда, Памела.
— Это была удачная партия, — вмешался Гарэт. — Правда, что «Сифорд-Бреннан» переживает какие-то затруднения в настоящее время?
— Конечно, нет, — твердо ответила я. — У них был великолепный год.
Я всегда так говорю.
— Ты-то должна знать, — продолжал Гарэт. — До меня просто дошли слухи о возможности забастовки.
— Всем компаниям приходится сталкиваться время от времени с забастовками.
— Только не моей, — сказал Гарэт, усмехнувшись. — Мои рабочие знают, что у них лучший в мире хозяин. Зачем же им бастовать?
— Кажется, от скромности ты не умрешь, — резко сказала я.
— Конечно, меня украшает нескромность.
Господи, как он меня раздражал! Мне хотелось выплеснуть содержимое моего стакана ему в лицо. Гасси вышла и вернулась, неся клубнику со сливками. Прижав свою ногу к ноге Джереми, я немедленно ощутила ответное давление. Отвечая Гарэту на расспросы о его публикациях, Джереми явно с трудом мог сосредоточиться.
— Первая клубника в этом году. Каждый должен задумать какое-нибудь желание, — возвестила Гасси, накладывая полные тарелки. Слегка соскользнув под стол, я водила своей ногой вверх и вниз по ноге Джереми. Вдруг я почувствовала, как его рука нежно гладит мою ступню. Это было фантастически приятно. Я зашевелила пальцами.
— Вы знаете, что гомосексуализм не является уголовно-наказуемым после девяноста дней плавания? — спросил Гарэт. — Так что нам осталось только восемьдесят девять дней, ребята.
— Дорогой, — со вздохом произнес Джереми, — никогда не думал, что тебя это волнует.
Теплая рука теперь поглаживала мою коленку. Тут я, случайно бросив взгляд через стол, замерла от ужаса: обе руки Джереми были заняты клубникой. Я не успела отдернуть ногу, потому что пальцы обхватили мою коленку и сжали ее.
— Бабушка, какие у тебя большие ножки! — проговорил Гарэт. Его глаза искрились от смеха. Несколько секунд я отчаянно дергалась, пока он меня не отпустил.
После ужина Гарэт включил телевизор. Показывали старый фильм «Кармен» с Дороти Дендридж. Качая бедрами, она пела:
Меня не любишь ты, ну что ж, зато тебя люблю, Тебя люблю я и заставлю себя любить.
— Выключи, я уже видела это два раза, — попросила Гасси.
Мы взяли свои стаканы и вышли на палубу. На берегу чернели деревья, шумно ухала сова. Легкий ветерок доносил до нас приторный запах таволги. Вдали слышались ритмические звуки поп-музыки. Багровеющее темное небо напоминало теперь здоровый синяк.
— Это же луна-парк! — возбужденно воскликнула Гасси. — О, пожалуйста, пошли туда!
Гарэт вытряс из меня всю душу, когда мы носились кругами по автотреку, как заправские гонщики. Единственным утешением было то, что за нами наблюдали Джереми и Гасси, нагруженные покупками: фарфор, огромный сиреневый медведь и плакат с Гарри Глиттером. Рядом с ними расположилась группа молодых людей, которые восторженно приветствовали нас всякий раз, как мы проносились мимо, и восхищенно свистели. Мои волосы развевались, а юбка взмывала кверху, открывая загорелые ноги. Однако такое проявление коллективного восхищения не беспокоило Джереми. После этого Гарэт решил попытать счастья на стрельбище, а мы с Джереми, стоя рядышком, наблюдали за Гасси, которая каталась на карусели, оседлав коня с красными ноздрями. Уцепившись обеими руками за металлическую стойку, с болтающейся на руке сумочкой, она всякий раз, поравнявшись с нами, посылала нам сияющую улыбку. Мы покорно улыбались и ответ.
Музыка бередила мне душу. Сейчас или никогда. Краем глаза я увидела, что колесо обозрения остановилось, чтобы подобрать желающих покататься. Через минуту остановится и карусель с Гасси.
— Пойдем на колесо обозрения, — позвала я Джереми.
— А ты не будешь бояться?
— Только не с тобой.
— Нам надо быть поосторожней: Гасси начала что-то подозревать.
— А я этого и добиваюсь, — сказала я.
С почти неприличной поспешностью мы уселись в кабину. В этот момент Гасси сползла со своей лошади и стала озираться вокруг.
— Мы здесь! — крикнул Джереми.
Она взглянула вверх и усмехнулась.
— Осторожно! — закричала она.
Колесо поднимало нас все выше. Сверху открывался прекрасный обзор. В небе, освободившись от оков, всплывала луна. Внизу лежали освещенные городки, темнели леса, вдали справа блестела река.
— Красиво, правда? — произнесла я, подвигая свою ногу к его ноге.
— Красиво, — ответил он, даже не посмотрев вниз. Колесо начато опускать нас вниз. Это было жуткое ощущение, когда выворачивает желудок и замирает сердце. Я вцепилась в руку Джереми.
— Как ты? — спросил он, когда мы снова взлетели кверху.
И тут к нам на помощь пришла сама судьба. Колесо остановилось, чтобы высадить тех, кто хотел сойти, оставив нас наверху, вдали от всех.
Секунду мы пристально смотрели друг на друга.
— Чего ты больше боишься, — мягко спросила я, — неодобрения Гарэта или обиды Гасси.
— Того и другого. Гас не заслуживает того, чтобы ей причинили боль. А перед Гарэтом я чувствую себя виноватым за то, что уговорил его, нашел для него девушку, а теперь сам на нее покушаюсь.
— Ты бы сошел с ума от злости, если бы я уступила Гарэту.
— Да, знаю.
— И ты считаешь честным жениться на Гасси, испытывая подобные чувства ко мне?
Джереми посмотрел на свои руки.
— Мне кажется, больше всего я боюсь тебя, — пробормотал он. — Как в этом фильме, который шел сегодня по телевизору. Меня ждет участь бедного Хосе. Как только ты оторвешь меня от Гасси, я тебе наскучу. Потом я попаду в полную зависимость от тебя, а удержать тебя не смогу.
— О, дорогой, — произнесла я со слезой в голосе, — неужели ты не понимаешь, что я мечусь только потому, что несчастна. Когда я встречу того, кто мне нужен, он станет единственным в моей жизни. Я ведь ни разу не изменила Тоду.
— Ни разу?
— Ни разу. Ты должен мне поверить.
Джереми посмотрел на небо.
— Я могу дотянуться до неба и достать тебе звезду, — сказал он.
— А мне бы хотелось, чтобы мы навсегда остались здесь.
Колесо снова начало вращаться.
— Нам надо серьезно поговорить, — прошептала я. — Когда Гасси уснет, приходи на палубу.
— Это слишком рискованно. У Гарэта отличный нюх.
— Он так много пил сегодня, что наверняка отключится.
— Кто-нибудь хочет выпить? — спросил Гарэт, когда мы вернулись на палубу.
— Лично я собираюсь спать, — сказал Джереми. — У меня страшно разболелась голова от солнца.
— У меня в сумке обезболивающее, — сказал Гарэт. — Сейчас принесу.
Он вышел. Гасси суетилась на кухне. Я подошла к Джереми.
— У тебя действительно болит, голова? — спросила я.
Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
— Я бы сказан, нечто другое, что гораздо серьезнее.
— В этом случае обезболивающее вряд ли поможет. — сказала я. — Единственное средство — прийти попозже на палубу.
— Через сколько?
— Вряд ли я выдержу больше часа, — ответила я, облизывая губы.
В этот момент вернулся Гарэт с таблетками.
— Не люблю лекарства, — сказал Джереми.
— Возьми три, — настойчиво сказал Гарэт. — Это должно подействовать.
Я бы все отдала, чтобы принять ванну, понежиться не торопясь. Вместо этого мне пришлось, стоя босиком на циновке, обтереться и промокнуть старым ветхим полотенцем. Я даже не позволила себе натереться душистым маслом для ванн, чтобы Гарэт не подумал, что это ради него. К счастью, когда я вернулась в каюту, он уже спал, храпя, как извозчик. Подождав с полчаса, я тихонько соскользнула с койки и ощупью добралась до двери. На всякий случай я заготовила алиби — иду пить — но мне оно не понадобилось. Гарэт даже не пошевелился. Я вышла на цыпочках из каюты и поднялась на палубу.
Изнурительная жара знойного дня уступила место живительной прохладе. Сквозь свисающую зелень, как диковинные цветы, сияли звезды. Я растянулась на палубе, слушая легкое журчание воды, сонное пение птиц и неясные шорохи — это усердно работали вышедшие на ночную охоту зверюшки. Полчаса прошло в блаженном ожидании, потом еще полчаса в ожидании того, что он появится с минуты на минуту.
Как это там, в стихах, над которыми мы всегда потешались в школе:
Он идет уже нашим садом,
Он придет, даже если устал.
Шепчет красная роза: он рядом,
Шепчет белая — он опоздал.
Кажется; белая роза была права. Томительно прошел еще час. К этому времени у меня заболели все бока, и я раскалилась от злости. Было совершенно очевидно, что шансов на палубное соитие не осталось. Злость сменилась грустью и усталостью, и я побрела спать.
Глава восьмая
— Джереми, дорогой, — нежно проворковала Гасси. — Ты кладешь все стручки в кастрюлю, а бобы в мусорное ведро. Что-то ты сегодня рассеянный.
— Его мысли заняты другим, — заметил Гарэт.
— Все это проклятая рецензия, которую я должен написать для «Стейтсмена», — сказал Джереми. Я должен сдать ее во вторник, а не могу заставить себя читать дальше первой главы.
— Так и напиши, — сказал Гарэт.
— Не могу. Автор — жена редактора.
— Какое роскошное платье, — проговорила Гасси, с завистью глядя на меня. — Мне бы хотелось, чтобы у меня было тоже что-нибудь сексуально-привлекательное.
— Вот у тебя и есть Джереми, — сказала я, глядя на него.
— Именно, и каждый из нас должен помнить об этом, — вмешался Гарэт.
— С этими крупными стручками одно надувательство, — проворчала Гасси, раскрывая ногтем последний стручок. — Всегда они обещают больше, чем могут дать.
— Как кое-кто еще, кого бы я мог назвать, — пробормотал Гарэт, наполняя мой стакан.
С кухни донесся запах мяты.
— Я умираю от голода, — произнесла Гасси.
На ужин Гарэт наварил креветок с чесноком и петрушкой, мы ели их с бобами и молодой картошкой.
— Наш новый дом с небольшим садиком, — проговорила Гасси с набитым ртом. — Ты только подумай, Джереми, дорогой, мы сможем выращивать свои собственные овощи. Ты просто волшебник, Гарэт! Нашел нам такой дом.
— Никакой я не волшебник, — ответил Гарэт, подцепив вилкой из блюда крупную картофелину и отправляя ее целиком в рот.
— Отличные креветки, — сказал Джереми, — возьми еще, Октавия.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я очень удивлена, что Гарэт умеет готовить. С его шахтерским воспитанием, мне казалось, он должен презирать мужчин, появляющихся на кухне.
Воцарилась неловкая пауза.
— Мой отец проводил все свое время на кухне, когда был дома, — ответил Гарэт. — Это была единственная комната в доме.
— Забавно, — сказала я, скривив губы. — Вы что, спали все в одной постели?
— Мне нравился твой отец, — поспешно вставил Джереми.
— Вот и моей матери тоже, — ответил Гарэт. — Шахтеры — настоящие мужчины, а это нравится женщинам.
Гасси почувствовала, что с моих губ вот-вот сорвется что-то ужасное.
— Как поживает твой очаровательный брат? — спросила она. — Я помню, как он заходил за тобой в школу. Когда он наблюдал за нашей игрой в лакросс, никто не мог забить ни одного гола, потому что все глазели на него.
— Он занимается семейным бизнесом, что ему совершенно ненавистно. Поскольку он руководит экспортными операциями, то вынужден проводить все свое время в постоянном общении с торговыми представителями фирм.
— А кто его жена? — спросила Гасси.
— Дочь Рики Сифорда, Памела.
— Это была удачная партия, — вмешался Гарэт. — Правда, что «Сифорд-Бреннан» переживает какие-то затруднения в настоящее время?
— Конечно, нет, — твердо ответила я. — У них был великолепный год.
Я всегда так говорю.
— Ты-то должна знать, — продолжал Гарэт. — До меня просто дошли слухи о возможности забастовки.
— Всем компаниям приходится сталкиваться время от времени с забастовками.
— Только не моей, — сказал Гарэт, усмехнувшись. — Мои рабочие знают, что у них лучший в мире хозяин. Зачем же им бастовать?
— Кажется, от скромности ты не умрешь, — резко сказала я.
— Конечно, меня украшает нескромность.
Господи, как он меня раздражал! Мне хотелось выплеснуть содержимое моего стакана ему в лицо. Гасси вышла и вернулась, неся клубнику со сливками. Прижав свою ногу к ноге Джереми, я немедленно ощутила ответное давление. Отвечая Гарэту на расспросы о его публикациях, Джереми явно с трудом мог сосредоточиться.
— Первая клубника в этом году. Каждый должен задумать какое-нибудь желание, — возвестила Гасси, накладывая полные тарелки. Слегка соскользнув под стол, я водила своей ногой вверх и вниз по ноге Джереми. Вдруг я почувствовала, как его рука нежно гладит мою ступню. Это было фантастически приятно. Я зашевелила пальцами.
— Вы знаете, что гомосексуализм не является уголовно-наказуемым после девяноста дней плавания? — спросил Гарэт. — Так что нам осталось только восемьдесят девять дней, ребята.
— Дорогой, — со вздохом произнес Джереми, — никогда не думал, что тебя это волнует.
Теплая рука теперь поглаживала мою коленку. Тут я, случайно бросив взгляд через стол, замерла от ужаса: обе руки Джереми были заняты клубникой. Я не успела отдернуть ногу, потому что пальцы обхватили мою коленку и сжали ее.
— Бабушка, какие у тебя большие ножки! — проговорил Гарэт. Его глаза искрились от смеха. Несколько секунд я отчаянно дергалась, пока он меня не отпустил.
После ужина Гарэт включил телевизор. Показывали старый фильм «Кармен» с Дороти Дендридж. Качая бедрами, она пела:
Меня не любишь ты, ну что ж, зато тебя люблю, Тебя люблю я и заставлю себя любить.
— Выключи, я уже видела это два раза, — попросила Гасси.
Мы взяли свои стаканы и вышли на палубу. На берегу чернели деревья, шумно ухала сова. Легкий ветерок доносил до нас приторный запах таволги. Вдали слышались ритмические звуки поп-музыки. Багровеющее темное небо напоминало теперь здоровый синяк.
— Это же луна-парк! — возбужденно воскликнула Гасси. — О, пожалуйста, пошли туда!
Гарэт вытряс из меня всю душу, когда мы носились кругами по автотреку, как заправские гонщики. Единственным утешением было то, что за нами наблюдали Джереми и Гасси, нагруженные покупками: фарфор, огромный сиреневый медведь и плакат с Гарри Глиттером. Рядом с ними расположилась группа молодых людей, которые восторженно приветствовали нас всякий раз, как мы проносились мимо, и восхищенно свистели. Мои волосы развевались, а юбка взмывала кверху, открывая загорелые ноги. Однако такое проявление коллективного восхищения не беспокоило Джереми. После этого Гарэт решил попытать счастья на стрельбище, а мы с Джереми, стоя рядышком, наблюдали за Гасси, которая каталась на карусели, оседлав коня с красными ноздрями. Уцепившись обеими руками за металлическую стойку, с болтающейся на руке сумочкой, она всякий раз, поравнявшись с нами, посылала нам сияющую улыбку. Мы покорно улыбались и ответ.
Музыка бередила мне душу. Сейчас или никогда. Краем глаза я увидела, что колесо обозрения остановилось, чтобы подобрать желающих покататься. Через минуту остановится и карусель с Гасси.
— Пойдем на колесо обозрения, — позвала я Джереми.
— А ты не будешь бояться?
— Только не с тобой.
— Нам надо быть поосторожней: Гасси начала что-то подозревать.
— А я этого и добиваюсь, — сказала я.
С почти неприличной поспешностью мы уселись в кабину. В этот момент Гасси сползла со своей лошади и стала озираться вокруг.
— Мы здесь! — крикнул Джереми.
Она взглянула вверх и усмехнулась.
— Осторожно! — закричала она.
Колесо поднимало нас все выше. Сверху открывался прекрасный обзор. В небе, освободившись от оков, всплывала луна. Внизу лежали освещенные городки, темнели леса, вдали справа блестела река.
— Красиво, правда? — произнесла я, подвигая свою ногу к его ноге.
— Красиво, — ответил он, даже не посмотрев вниз. Колесо начато опускать нас вниз. Это было жуткое ощущение, когда выворачивает желудок и замирает сердце. Я вцепилась в руку Джереми.
— Как ты? — спросил он, когда мы снова взлетели кверху.
И тут к нам на помощь пришла сама судьба. Колесо остановилось, чтобы высадить тех, кто хотел сойти, оставив нас наверху, вдали от всех.
Секунду мы пристально смотрели друг на друга.
— Чего ты больше боишься, — мягко спросила я, — неодобрения Гарэта или обиды Гасси.
— Того и другого. Гас не заслуживает того, чтобы ей причинили боль. А перед Гарэтом я чувствую себя виноватым за то, что уговорил его, нашел для него девушку, а теперь сам на нее покушаюсь.
— Ты бы сошел с ума от злости, если бы я уступила Гарэту.
— Да, знаю.
— И ты считаешь честным жениться на Гасси, испытывая подобные чувства ко мне?
Джереми посмотрел на свои руки.
— Мне кажется, больше всего я боюсь тебя, — пробормотал он. — Как в этом фильме, который шел сегодня по телевизору. Меня ждет участь бедного Хосе. Как только ты оторвешь меня от Гасси, я тебе наскучу. Потом я попаду в полную зависимость от тебя, а удержать тебя не смогу.
— О, дорогой, — произнесла я со слезой в голосе, — неужели ты не понимаешь, что я мечусь только потому, что несчастна. Когда я встречу того, кто мне нужен, он станет единственным в моей жизни. Я ведь ни разу не изменила Тоду.
— Ни разу?
— Ни разу. Ты должен мне поверить.
Джереми посмотрел на небо.
— Я могу дотянуться до неба и достать тебе звезду, — сказал он.
— А мне бы хотелось, чтобы мы навсегда остались здесь.
Колесо снова начало вращаться.
— Нам надо серьезно поговорить, — прошептала я. — Когда Гасси уснет, приходи на палубу.
— Это слишком рискованно. У Гарэта отличный нюх.
— Он так много пил сегодня, что наверняка отключится.
— Кто-нибудь хочет выпить? — спросил Гарэт, когда мы вернулись на палубу.
— Лично я собираюсь спать, — сказал Джереми. — У меня страшно разболелась голова от солнца.
— У меня в сумке обезболивающее, — сказал Гарэт. — Сейчас принесу.
Он вышел. Гасси суетилась на кухне. Я подошла к Джереми.
— У тебя действительно болит, голова? — спросила я.
Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
— Я бы сказан, нечто другое, что гораздо серьезнее.
— В этом случае обезболивающее вряд ли поможет. — сказала я. — Единственное средство — прийти попозже на палубу.
— Через сколько?
— Вряд ли я выдержу больше часа, — ответила я, облизывая губы.
В этот момент вернулся Гарэт с таблетками.
— Не люблю лекарства, — сказал Джереми.
— Возьми три, — настойчиво сказал Гарэт. — Это должно подействовать.
Я бы все отдала, чтобы принять ванну, понежиться не торопясь. Вместо этого мне пришлось, стоя босиком на циновке, обтереться и промокнуть старым ветхим полотенцем. Я даже не позволила себе натереться душистым маслом для ванн, чтобы Гарэт не подумал, что это ради него. К счастью, когда я вернулась в каюту, он уже спал, храпя, как извозчик. Подождав с полчаса, я тихонько соскользнула с койки и ощупью добралась до двери. На всякий случай я заготовила алиби — иду пить — но мне оно не понадобилось. Гарэт даже не пошевелился. Я вышла на цыпочках из каюты и поднялась на палубу.
Изнурительная жара знойного дня уступила место живительной прохладе. Сквозь свисающую зелень, как диковинные цветы, сияли звезды. Я растянулась на палубе, слушая легкое журчание воды, сонное пение птиц и неясные шорохи — это усердно работали вышедшие на ночную охоту зверюшки. Полчаса прошло в блаженном ожидании, потом еще полчаса в ожидании того, что он появится с минуты на минуту.
Как это там, в стихах, над которыми мы всегда потешались в школе:
Он идет уже нашим садом,
Он придет, даже если устал.
Шепчет красная роза: он рядом,
Шепчет белая — он опоздал.
Кажется; белая роза была права. Томительно прошел еще час. К этому времени у меня заболели все бока, и я раскалилась от злости. Было совершенно очевидно, что шансов на палубное соитие не осталось. Злость сменилась грустью и усталостью, и я побрела спать.
Глава восьмая
Меня разбудил звон церковных колоколов. Каюта уже раскалилась, как печка. Мое настроение было отнюдь не таким солнечным, как день. Несколько секунд я лежала, погруженная в горькие мысли о том, что была отвергнута Джереми. Вполне возможно, что прошлой ночью Гасси мучилась бессонницей, или на нее напал приступ сильной влюбленности, что помешало ему ускользнуть на палубу, но это маловероятно. Я была убеждена, что мне так же легко оторвать его от Гасси, как вынуть бумажную салфетку из пакета. Однако я явно просчиталась. Должно быть, он предпочел надежность ее крепкого плеча моим нежным объятиям. Помимо всего, они помолвлены, а Джереми был скорее джентльменом, чем хладнокровным сердцеедом. В то же время я не собиралась сдаваться без боя на радость Гарэту. Мне просто надо было поскорее оторвать Джереми от Гасси.
Пребывание на яхте начинало действовать мне на нервы. Я два дня не мыла голову, и волосы мои начали терять свой блеск. Мне страшно хотелось принять ванну и, к тому же, надоело обходиться без большого зеркала, что лишало меня возможности любоваться собой.
Гасси постоянно торчала на кухне — странно, что она еще не поставила там раскладушку — то моя посуду после завтрака, то готовя обед, жуя при этом холодную молодую картошку и занося что-то в свой список свадебных дел.
— Привет, — сказала она, лучезарно улыбаясь, — как спала?
— Отлично, — ответила я. — Что значит свежий воздух!
— Правда колокола красиво звучат? — спросила она. — Обожаю сельские церкви, этот рыхлый кирпич, проповеди об урожаях, вечно торопящихся розовощеких мальчиков из церковного хора.
— Потому что священник щиплет их в ризнице. Пожалуй, стоит сходить в церковь, чтобы охладиться. На яхте, как в сауне.
Гасси слегка растерялась.
— Я не верю в Бога, — спокойно сказала я. — Или вернее, не имела возможности убедиться в том, что он догадывается о моем существовании.
— Я не особенно думала о Нем, — сказала Гасси, — пока не встретила Джереми. С тех пор чувствую, что все время должна благодарить Его за свое счастье.
Она наклонилась, чтобы убрать мусор, продемонстрировав огромный зад, обтянутый голубыми джинсами. Должно быть «Ренглерс» используют вместо ниток тросы, когда шьет свои джинсы, чтобы они могли выдержать такую нагрузку.
— Надеюсь Джереми скоро, наконец, проснется, — продолжала она, — он все еще в отключке. Хотя это хорошо: он ведь так много работает. К тому же, я иногда думаю, что напряжение перед свадьбой мужчины переносят тяжелее.
Она снова заглянула в свой список, рассеянно отщипнув кусочек сельдерея и отправив его в рот.
— Как ты думаешь, мне стоит включить макинтош в список приданого?
— Наверное сойдет и черный клеенчатый плащ. Его можно и в спальне накинуть. Тебе помочь? — предложила я без энтузиазма, беря из вазы апельсин.
— Нет, нет. Я хочу, чтобы ты отдыхала.
— Ну тогда я пойду позагораю.
Я взяла с собой повязку для головы и невыносимо скучную биографию Мэтью Арнольда. На мне было новое черное бикини, представляющее собой четыре треугольника, скрепленных друг с другом шнурками и едва прикрывающих тело.
Солнце уже стало высоко и заливало всю палубу. Сквозь воду просвечивали извивающиеся, как змеи, коричневые корни деревьев. На сочной зелени берегов белели пятна таволги. Звон колоколов все еще заглушал пение птиц. Было очень жарко. Я сняла верх бикини и легла. Минут через двадцать пот ручьями заструился под повязкой. Я уже собиралась пойти за полотенцем и попить воды, как вдруг услышала восхищенный свист. Я приоткрыла глаза и тут же закрыла их. Это был Гарэт, всего за два дня загоревший до черноты, с ворохом воскресных газет, стаканом джина с тоником и приемником, из которого доносилась музыка Моцарта.
— Доброе утро, прелесть, — сказал он. — На тебе слишком много надето. Почему бы тебе не снять и нижнюю часть?
Я не ответила, притворившись, что сплю.
В этот момент подошла Гасси.
— Тави, — вмешалась она, — неужели ты собираешься это сделать? Тебя могут увидеть с берега.
— Не порть удовольствия другим, — сказал Гарэт. — Вот возьми «Новости дня» и замолкни. Тебе я не дам газеты, Октавия, потому что знаю, что ты не расстанешься с биографией Мэтью Арнольда. Чур я читаю за тобой!
Я стиснула зубы. Какое-то время они молча читали. Мне становилось все жарче. Наверное, так чувствует себя цыпленок на вертеле.
— Почему они все время выступают со своими советами следить за собой после того, как человек только что плотно позавтракал? — вздохнула Гасси.
— Очень мило, — сказал Гарэт, протягивая ей «Санди Таймз». — Они рекламируют нас больше, чем «Сифорд-Бреннан». Рекомендуют читателям покупать наши акции.
— Сколько человек работают в «Сифорд-Бреннан», Тави? — спросила Гасси.
— Примерно четвертая часть, — проговорил Гарэт, большими глотками осушая свой стакан с джином и тоником.
Гасси рассмеялась.
— Что ты в этом понимаешь! — вскипела я. — Занимался бы лучше подземными выработками, в которых ты, кажется, прекрасно разбираешься.
— Здесь очень интересная статья, о расколе в католической церкви, — поспешно сказала Гасси. — Как ты считаешь, Гарэт, священники должны жениться?
— Только, если они любят друг друга.
Гасси закатилась от смеха.
Теперь был слышен только один колокол, зазывающий людей в церковь.
— У нас дома, в Уэльсе, колокола всегда бьют невпопад, — произнес Гарэт. — В числе звонарей — одна очень хорошенькая девушка, которая носит мини-юбки. Все мужчины-звонари влюблены в нее, и каждый раз, когда она поднимает свой колокол, они тянут свои вниз, чтобы полюбоваться ею. Господи, как жарко! Наверное, уже за тридцать.
— Пойду попью. Хочешь чего-нибудь, Тави? — спросила Гасси.
— Я хочу, — сказал Гарэт, протягивая ей свой стакан.
— Надеюсь, Джереми скоро проснется. Будет немного прохладней, когда мы начнем двигаться, — заметила Гасси.
Я отвернулась, делая вид, что дремлю.
Сквозь поручни виднелись темные вязы и дрожащее от жары марево над лугами.
Наверное, я действительно задремала, потому что следующее, что я услышала, был голос Джереми.
— Что, черт возьми, что ты мне всучил вчера вечером?
— Могодон, — ответил Гарэт.
— Могодон! — в ужасе воскликнул Джереми. — Три таблетки! Это же огромная доза! Ничего удивительного, что я отключился.
— Для твоей собственной пользы, — заметил Гарэт. — Это удержало тебя от беды и от постели мисс Бреннан.
— Перестань, черт побери, играть роль Анти-Купидона, — резко сказал Джереми.
— Тихо, — ответил Гарэт, — разбудишь Октавию.
Джереми понизил голос.
— Она фантастически красива.
— Как ваза, — заметил Гарэт, — красивая, но пустая. Почему бы тебе не посвятить одну из твоих знаменитых поэм ей? «О, Октавия! Как я желал бы стать твоим рабом!»
— Заткнись! — сердито сказал Джереми.
— Нет ли у вас тут на яхте томика Шекспира? — спросил Гарэт.
— Где-то на книжной полке, в салоне. А что ты хочешь посмотреть?
— «Укрощение строптивой», — ответил Гарэт. — Думаю, что мог бы позаимствовать там пару советов, как справиться с Октавией.
Джереми вышел из себя.
— Ты прекратишь набрасываться на бедную девушку?
— Но ты уже набросился на нее?
— Я-то нет. Какого дьявола ты не идешь и не запустишь двигатель?
— Я? — спросил Гарэт. — Я здесь, чтобы отдохнуть. Впервые за долгие месяцы. И насладиться видом. Никак не могу решить, что больше мне напоминают прелести Октавии, Гималаи или пирамиды?
— Джереми! — позвала Гасси, которой явно не нравилось, что Джереми тоже наслаждается моим видом. — Иди, запусти двигатель!
— Хорошо, — ответил он с неохотой, потом, немного смягчившись, обратился к Гарэту:
— Оставь в покое Октавию, если не хочешь неприятностей!
У меня уже не было больше сил от жары и злости. Кроме того, я боялась, что моя грудь обгорит. Волосы стали влажными. Я откинула их со лба и посмотрела на Гарэта.
— Хочешь, натру тебя маслом? — спросил он.
— Нет, спасибо, — резко ответила я.
— Почему бы нам не заключить перемирие, тем более что сегодня воскресенье? — спросил он, насмешливо оглядывая меня.
— Ты мне отвратителен, — сказала я, в бешенстве поворачиваясь на живот.
Загудел двигатель, и яхта тронулась с места. Но даже на ходу не стало прохладней. Мы выплыли на открытый участок реки. На берегу не было ни кустика. Гарэт встал и потянулся.
— Боюсь ты пережаришься, Октавия.
В следующее мгновение он со страшным шумом нырнул в реку. Меня окатило грязной масляной волной. Вскрикнув, я вскочила на ноги, подхватив верхнюю часть купальника.
— Ты перестанешь травить меня? — заорала я, когда он вынырнул на поверхность, смеясь и откидывая волосы с глаз.
— Мне казалось, что тебе тоже надо было охладиться, — крикнул он и, зачерпнув пригоршню воды, плеснул ее на меня.
Не в силах от злости сказать ничего членораздельного, я влетела на кухню.
— Этот негодяй только что окатил меня!
Гасси прыснула.
— Бедная Тави, возьми полотенце!
— У меня все волосы мокрые. Я должна немедленно вымыть голову.
— Это невозможно, — сочувственно произнесла Гасси. — У нас не хватит воды. Дай им просто высохнуть:
Я мельком увидела себя в зеркале. На щеке, в том месте, которое покоилось на Мэтью Арнольде, краснело пятно. Можно было подумать, что меня поцеловал Гарэт. Это еще больше разозлило меня.
— Я привыкла мыть голову ежедневно, — закричала я. — Я так не могу. Никогда в жизни не видела ничего примитивней этой проклятой яхты.
Тут я устроила такой скандал, что никакое успокоительное, предложенное Гасси, уже не могло его погасить.
— Ни один человек не станет преднамеренно наносить обиду другому, — сказала Гасси.
— Кроме меня, — возразил появившийся Гарэт, с которого стекала вода. Он выхватил у меня полотенце. — Я, как леопард, убиваю бесцельно.
— Тебе не следовало ее обливать, — укоризненно сказала Гасси.
— Я возвращаюсь в Лондон, — заявила я.
— Прекрасно, — сказал Гарэт. — В часе езды от Ридинга останавливается скорый поезд. А в следующий раз мы оборудуем для тебя удобства по высшему разряду.
— Что случилось? — прокричал сверху Джереми.
— У нас тут бунт, мистер Кристиан, — ответил Гарэт. Матрос Бреннан собирается дезертировать. Ограничимся строгим выговором или приговорим ее к тысяче ударов плетью?
Гасси начала смеяться.
Джереми спустился вниз и, едва взглянув, понял ситуацию.
— Иди за руль, — сказал он сердито Гарэту, — ты уже создал больше, чем достаточно проблем для одного утра. Яхта моя, и командую здесь я.
— Прошу прощения, капитан. Я принял вас за мистера Кристиана, — ответил Гарэт, усмехнувшись. Он наполнил свой стакан и стал подниматься, горланя: «Эй, на судне! Королевство за судно!»
Джереми сделал мне крепкий коктейль и повел в салон.
— Приношу извинения за Гарэта, — мягко сказал он, — он становится невыносимым. Наверное, у него какие-то жизненные проблемы.
— Его, наверное, раздражает то, что я ему еще не уступила, — сказала я. — «Отвергнутый валлиец в гневе страшен».
Воцарилась пауза. Джереми поставил на полку какие-то книги.
— Ты долго ждала прошлой ночью? — понизив голос спросил он.
— Не очень. Я просто огорчилась, вот и все.
— О, Господи, — сказал он. — Гасси все болтала и болтала о мягкой мебели, и следующее, что я осознал, это наступившее утро. Проклятое снотворное! Мне страшно неудобно. Представляю, каким дураком я выгляжу в твоих глазах.
Неожиданно почувствовав себя намного счастливей, я засмеялась.
— Вряд ли ты что-то мог бы сделать после трех таблеток могодона.
— Если ты так хочешь принять ванну, давай остановимся на следующем шлюзе и посмотрим, что можно сделать.
— А где мы находимся?
— В полумиле от Грейстона.
— Да здесь же живет Рики Сифорд! — воскликнула я. — Я позвоню ему на следующем шлюзе, и мы сможем воспользоваться его бассейном.
— Я сойду с тобой на берег, — сказал Джереми.
— Веди себя прилично, Октавия! — прокричал нам вслед Гарэт, когда мы сошли с яхты. — А то еще соблазнишь смотрителя шлюза, и придется потом Джереми писать об этом длинную поэму в стиле героической баллады.
На подоконнике стояли горшки с алой геранью. Домик смотрителя сверкал свежей побелкой. Ступать босыми ногами было горячо. А внутри домика оказалось темно и прохладно. Пока я звонила, Джереми тактично ждал на улице. Ответил дворецкий. По его словам, миссис Сифорд еще не вернулась из церкви, а мистер Сифорд был дома. Я вздохнула с облегчением.
Рики долго не подходил к телефону. Я разглядывала свисающую с потолка липучку, черную от агонизирующих насекомых, изучала портреты коронованных особ на кружках и фотографии детей с белыми бантами в волосах на туалетном столике.
— Здравствуй, Октавия, — произнес Рики знакомым голосом, который звучал еще более настороженно, чем обычно. — Чем могу быть тебе полезен?
— Я нахожусь в четверти мили отсюда, на яхте, где нет никаких удобств.
— Не могу представить тебя без удобств, где бы то ни было.
— Можно мы к вам зайдем?
Последовала пауза. Я представляла, как его глаза бультерьера задумчиво прищурились. Возможно, он пригласил на уик-энд гостей — своих деловых партнеров. Вполне вероятно, что появление такой сумасбродки, как я, произведет на них благоприятное впечатление, но не приведет ли это в ярость Джоан?
Наконец он сказал:
— Мы собираемся на обед, но ты приходи. Выпьешь чая, напитков, или чего ты там захочешь. Кто с тобой еще на яхте?
— Одна очень симпатичная пара. Они помолвлены. Ты будешь в восторге от них, и еще один ужасный самоуверенный валлиец, воображающий себя бог знает кем. Я хочу показать ему настоящего промышленного магната во плоти. Поэтому я тебе и позвонила.
Пребывание на яхте начинало действовать мне на нервы. Я два дня не мыла голову, и волосы мои начали терять свой блеск. Мне страшно хотелось принять ванну и, к тому же, надоело обходиться без большого зеркала, что лишало меня возможности любоваться собой.
Гасси постоянно торчала на кухне — странно, что она еще не поставила там раскладушку — то моя посуду после завтрака, то готовя обед, жуя при этом холодную молодую картошку и занося что-то в свой список свадебных дел.
— Привет, — сказала она, лучезарно улыбаясь, — как спала?
— Отлично, — ответила я. — Что значит свежий воздух!
— Правда колокола красиво звучат? — спросила она. — Обожаю сельские церкви, этот рыхлый кирпич, проповеди об урожаях, вечно торопящихся розовощеких мальчиков из церковного хора.
— Потому что священник щиплет их в ризнице. Пожалуй, стоит сходить в церковь, чтобы охладиться. На яхте, как в сауне.
Гасси слегка растерялась.
— Я не верю в Бога, — спокойно сказала я. — Или вернее, не имела возможности убедиться в том, что он догадывается о моем существовании.
— Я не особенно думала о Нем, — сказала Гасси, — пока не встретила Джереми. С тех пор чувствую, что все время должна благодарить Его за свое счастье.
Она наклонилась, чтобы убрать мусор, продемонстрировав огромный зад, обтянутый голубыми джинсами. Должно быть «Ренглерс» используют вместо ниток тросы, когда шьет свои джинсы, чтобы они могли выдержать такую нагрузку.
— Надеюсь Джереми скоро, наконец, проснется, — продолжала она, — он все еще в отключке. Хотя это хорошо: он ведь так много работает. К тому же, я иногда думаю, что напряжение перед свадьбой мужчины переносят тяжелее.
Она снова заглянула в свой список, рассеянно отщипнув кусочек сельдерея и отправив его в рот.
— Как ты думаешь, мне стоит включить макинтош в список приданого?
— Наверное сойдет и черный клеенчатый плащ. Его можно и в спальне накинуть. Тебе помочь? — предложила я без энтузиазма, беря из вазы апельсин.
— Нет, нет. Я хочу, чтобы ты отдыхала.
— Ну тогда я пойду позагораю.
Я взяла с собой повязку для головы и невыносимо скучную биографию Мэтью Арнольда. На мне было новое черное бикини, представляющее собой четыре треугольника, скрепленных друг с другом шнурками и едва прикрывающих тело.
Солнце уже стало высоко и заливало всю палубу. Сквозь воду просвечивали извивающиеся, как змеи, коричневые корни деревьев. На сочной зелени берегов белели пятна таволги. Звон колоколов все еще заглушал пение птиц. Было очень жарко. Я сняла верх бикини и легла. Минут через двадцать пот ручьями заструился под повязкой. Я уже собиралась пойти за полотенцем и попить воды, как вдруг услышала восхищенный свист. Я приоткрыла глаза и тут же закрыла их. Это был Гарэт, всего за два дня загоревший до черноты, с ворохом воскресных газет, стаканом джина с тоником и приемником, из которого доносилась музыка Моцарта.
— Доброе утро, прелесть, — сказал он. — На тебе слишком много надето. Почему бы тебе не снять и нижнюю часть?
Я не ответила, притворившись, что сплю.
В этот момент подошла Гасси.
— Тави, — вмешалась она, — неужели ты собираешься это сделать? Тебя могут увидеть с берега.
— Не порть удовольствия другим, — сказал Гарэт. — Вот возьми «Новости дня» и замолкни. Тебе я не дам газеты, Октавия, потому что знаю, что ты не расстанешься с биографией Мэтью Арнольда. Чур я читаю за тобой!
Я стиснула зубы. Какое-то время они молча читали. Мне становилось все жарче. Наверное, так чувствует себя цыпленок на вертеле.
— Почему они все время выступают со своими советами следить за собой после того, как человек только что плотно позавтракал? — вздохнула Гасси.
— Очень мило, — сказал Гарэт, протягивая ей «Санди Таймз». — Они рекламируют нас больше, чем «Сифорд-Бреннан». Рекомендуют читателям покупать наши акции.
— Сколько человек работают в «Сифорд-Бреннан», Тави? — спросила Гасси.
— Примерно четвертая часть, — проговорил Гарэт, большими глотками осушая свой стакан с джином и тоником.
Гасси рассмеялась.
— Что ты в этом понимаешь! — вскипела я. — Занимался бы лучше подземными выработками, в которых ты, кажется, прекрасно разбираешься.
— Здесь очень интересная статья, о расколе в католической церкви, — поспешно сказала Гасси. — Как ты считаешь, Гарэт, священники должны жениться?
— Только, если они любят друг друга.
Гасси закатилась от смеха.
Теперь был слышен только один колокол, зазывающий людей в церковь.
— У нас дома, в Уэльсе, колокола всегда бьют невпопад, — произнес Гарэт. — В числе звонарей — одна очень хорошенькая девушка, которая носит мини-юбки. Все мужчины-звонари влюблены в нее, и каждый раз, когда она поднимает свой колокол, они тянут свои вниз, чтобы полюбоваться ею. Господи, как жарко! Наверное, уже за тридцать.
— Пойду попью. Хочешь чего-нибудь, Тави? — спросила Гасси.
— Я хочу, — сказал Гарэт, протягивая ей свой стакан.
— Надеюсь, Джереми скоро проснется. Будет немного прохладней, когда мы начнем двигаться, — заметила Гасси.
Я отвернулась, делая вид, что дремлю.
Сквозь поручни виднелись темные вязы и дрожащее от жары марево над лугами.
Наверное, я действительно задремала, потому что следующее, что я услышала, был голос Джереми.
— Что, черт возьми, что ты мне всучил вчера вечером?
— Могодон, — ответил Гарэт.
— Могодон! — в ужасе воскликнул Джереми. — Три таблетки! Это же огромная доза! Ничего удивительного, что я отключился.
— Для твоей собственной пользы, — заметил Гарэт. — Это удержало тебя от беды и от постели мисс Бреннан.
— Перестань, черт побери, играть роль Анти-Купидона, — резко сказал Джереми.
— Тихо, — ответил Гарэт, — разбудишь Октавию.
Джереми понизил голос.
— Она фантастически красива.
— Как ваза, — заметил Гарэт, — красивая, но пустая. Почему бы тебе не посвятить одну из твоих знаменитых поэм ей? «О, Октавия! Как я желал бы стать твоим рабом!»
— Заткнись! — сердито сказал Джереми.
— Нет ли у вас тут на яхте томика Шекспира? — спросил Гарэт.
— Где-то на книжной полке, в салоне. А что ты хочешь посмотреть?
— «Укрощение строптивой», — ответил Гарэт. — Думаю, что мог бы позаимствовать там пару советов, как справиться с Октавией.
Джереми вышел из себя.
— Ты прекратишь набрасываться на бедную девушку?
— Но ты уже набросился на нее?
— Я-то нет. Какого дьявола ты не идешь и не запустишь двигатель?
— Я? — спросил Гарэт. — Я здесь, чтобы отдохнуть. Впервые за долгие месяцы. И насладиться видом. Никак не могу решить, что больше мне напоминают прелести Октавии, Гималаи или пирамиды?
— Джереми! — позвала Гасси, которой явно не нравилось, что Джереми тоже наслаждается моим видом. — Иди, запусти двигатель!
— Хорошо, — ответил он с неохотой, потом, немного смягчившись, обратился к Гарэту:
— Оставь в покое Октавию, если не хочешь неприятностей!
У меня уже не было больше сил от жары и злости. Кроме того, я боялась, что моя грудь обгорит. Волосы стали влажными. Я откинула их со лба и посмотрела на Гарэта.
— Хочешь, натру тебя маслом? — спросил он.
— Нет, спасибо, — резко ответила я.
— Почему бы нам не заключить перемирие, тем более что сегодня воскресенье? — спросил он, насмешливо оглядывая меня.
— Ты мне отвратителен, — сказала я, в бешенстве поворачиваясь на живот.
Загудел двигатель, и яхта тронулась с места. Но даже на ходу не стало прохладней. Мы выплыли на открытый участок реки. На берегу не было ни кустика. Гарэт встал и потянулся.
— Боюсь ты пережаришься, Октавия.
В следующее мгновение он со страшным шумом нырнул в реку. Меня окатило грязной масляной волной. Вскрикнув, я вскочила на ноги, подхватив верхнюю часть купальника.
— Ты перестанешь травить меня? — заорала я, когда он вынырнул на поверхность, смеясь и откидывая волосы с глаз.
— Мне казалось, что тебе тоже надо было охладиться, — крикнул он и, зачерпнув пригоршню воды, плеснул ее на меня.
Не в силах от злости сказать ничего членораздельного, я влетела на кухню.
— Этот негодяй только что окатил меня!
Гасси прыснула.
— Бедная Тави, возьми полотенце!
— У меня все волосы мокрые. Я должна немедленно вымыть голову.
— Это невозможно, — сочувственно произнесла Гасси. — У нас не хватит воды. Дай им просто высохнуть:
Я мельком увидела себя в зеркале. На щеке, в том месте, которое покоилось на Мэтью Арнольде, краснело пятно. Можно было подумать, что меня поцеловал Гарэт. Это еще больше разозлило меня.
— Я привыкла мыть голову ежедневно, — закричала я. — Я так не могу. Никогда в жизни не видела ничего примитивней этой проклятой яхты.
Тут я устроила такой скандал, что никакое успокоительное, предложенное Гасси, уже не могло его погасить.
— Ни один человек не станет преднамеренно наносить обиду другому, — сказала Гасси.
— Кроме меня, — возразил появившийся Гарэт, с которого стекала вода. Он выхватил у меня полотенце. — Я, как леопард, убиваю бесцельно.
— Тебе не следовало ее обливать, — укоризненно сказала Гасси.
— Я возвращаюсь в Лондон, — заявила я.
— Прекрасно, — сказал Гарэт. — В часе езды от Ридинга останавливается скорый поезд. А в следующий раз мы оборудуем для тебя удобства по высшему разряду.
— Что случилось? — прокричал сверху Джереми.
— У нас тут бунт, мистер Кристиан, — ответил Гарэт. Матрос Бреннан собирается дезертировать. Ограничимся строгим выговором или приговорим ее к тысяче ударов плетью?
Гасси начала смеяться.
Джереми спустился вниз и, едва взглянув, понял ситуацию.
— Иди за руль, — сказал он сердито Гарэту, — ты уже создал больше, чем достаточно проблем для одного утра. Яхта моя, и командую здесь я.
— Прошу прощения, капитан. Я принял вас за мистера Кристиана, — ответил Гарэт, усмехнувшись. Он наполнил свой стакан и стал подниматься, горланя: «Эй, на судне! Королевство за судно!»
Джереми сделал мне крепкий коктейль и повел в салон.
— Приношу извинения за Гарэта, — мягко сказал он, — он становится невыносимым. Наверное, у него какие-то жизненные проблемы.
— Его, наверное, раздражает то, что я ему еще не уступила, — сказала я. — «Отвергнутый валлиец в гневе страшен».
Воцарилась пауза. Джереми поставил на полку какие-то книги.
— Ты долго ждала прошлой ночью? — понизив голос спросил он.
— Не очень. Я просто огорчилась, вот и все.
— О, Господи, — сказал он. — Гасси все болтала и болтала о мягкой мебели, и следующее, что я осознал, это наступившее утро. Проклятое снотворное! Мне страшно неудобно. Представляю, каким дураком я выгляжу в твоих глазах.
Неожиданно почувствовав себя намного счастливей, я засмеялась.
— Вряд ли ты что-то мог бы сделать после трех таблеток могодона.
— Если ты так хочешь принять ванну, давай остановимся на следующем шлюзе и посмотрим, что можно сделать.
— А где мы находимся?
— В полумиле от Грейстона.
— Да здесь же живет Рики Сифорд! — воскликнула я. — Я позвоню ему на следующем шлюзе, и мы сможем воспользоваться его бассейном.
— Я сойду с тобой на берег, — сказал Джереми.
— Веди себя прилично, Октавия! — прокричал нам вслед Гарэт, когда мы сошли с яхты. — А то еще соблазнишь смотрителя шлюза, и придется потом Джереми писать об этом длинную поэму в стиле героической баллады.
На подоконнике стояли горшки с алой геранью. Домик смотрителя сверкал свежей побелкой. Ступать босыми ногами было горячо. А внутри домика оказалось темно и прохладно. Пока я звонила, Джереми тактично ждал на улице. Ответил дворецкий. По его словам, миссис Сифорд еще не вернулась из церкви, а мистер Сифорд был дома. Я вздохнула с облегчением.
Рики долго не подходил к телефону. Я разглядывала свисающую с потолка липучку, черную от агонизирующих насекомых, изучала портреты коронованных особ на кружках и фотографии детей с белыми бантами в волосах на туалетном столике.
— Здравствуй, Октавия, — произнес Рики знакомым голосом, который звучал еще более настороженно, чем обычно. — Чем могу быть тебе полезен?
— Я нахожусь в четверти мили отсюда, на яхте, где нет никаких удобств.
— Не могу представить тебя без удобств, где бы то ни было.
— Можно мы к вам зайдем?
Последовала пауза. Я представляла, как его глаза бультерьера задумчиво прищурились. Возможно, он пригласил на уик-энд гостей — своих деловых партнеров. Вполне вероятно, что появление такой сумасбродки, как я, произведет на них благоприятное впечатление, но не приведет ли это в ярость Джоан?
Наконец он сказал:
— Мы собираемся на обед, но ты приходи. Выпьешь чая, напитков, или чего ты там захочешь. Кто с тобой еще на яхте?
— Одна очень симпатичная пара. Они помолвлены. Ты будешь в восторге от них, и еще один ужасный самоуверенный валлиец, воображающий себя бог знает кем. Я хочу показать ему настоящего промышленного магната во плоти. Поэтому я тебе и позвонила.