Страница:
Потом надо заняться исторической наукой. Постепенно изъять из учебников все от конца матриархата до прихода нас к власти. Пусть люди усвоят раз и навсегда, что до нас ничего на свете не было: ни науки, ни культуры, что все, что они видят – от авторучки до автомобиля, – создано только благодаря нам. Это, конечно, произойдёт не сразу. Сменятся поколения, но в конце концов так и будет! Вы сами посудите, зачем людям какой-то там Рамзес? Можем ли мы обойтись без Рамзеса? Конечно, можем! Так в чем же дело? Кто нам мешает вычеркнуть из памяти Рамзеса, а заодно и Шекспира, Гёте и всяких там Байронов? В общем, так! Объявить пока историю лженаукой и основательно почистить все библиотеки. Я сам напишу краткий курс истории от первобытных времён до настоящего времени. Так, страниц на сорок. Этого будет вполне достаточно. Да и детям легче учиться. То, что следует запомнить наизусть, – выделим жирным шрифтом.
Кстати, мне снова пришла мысль о генетике. Почему мы должны запретить и забыть генетику? А потому, что если люди будут знать генетику, то они будут думать, что у нас с вами те же самые гены и хромосомы, что и у них. Можем ли мы это допустить? Нет, не можем. Поэтому ещё раз напоминаю вам: хотя мы пришли к власти под флагом генетики, но, завоевав власть, мы должны немедленно стереть в памяти людей все, что с ней связано, кроме названия, которое нам придётся сохранить, и того рационального зёрна, что нами взято, – селекции».
Восстанавливая в голове этот бред, генерал вспомнил некогда услышанную фразу: «Чем наглее ложь, тем она убедительней». Кто же это сказал? Впрочем, автор фразы не прав. Ложь только тогда становится убедительной, когда она подкрепляется страхом. Когда верить заставляют. Необходим страх. Великий страх. И этот страх принёс Железный Генрих. Генрих выступил с теорией прекращения политической борьбы и установления всеобщего благоденствия. Общество, писал он, достигло вершины социального развития. А раз так, то политическая борьба за власть автоматически прекращается. В связи с этим ликвидируются тюрьмы, отменяются наказания и, в первую очередь, смертная казнь.
«Мы, неогуманисты, являемся самой гуманистической организацией всех времён и народов. Но, – писал дальше Генрих, – общество должно быть защищено от насилия со стороны людей, которые в силу своего генетического предрасположения отстали в развитии от остального общества. Виноваты ли они в этом? Конечно, нет! Это больные люди, и в отношении них нельзя применять наказание. Их надо лечить. Но всегда ли можно надеяться на благоприятный исход лечения? Увы, нет. Медицина ещё не дошла в своём развитии до того прекрасного времени, которое, я верю, скоро наступит, когда все болезни будут успешно побеждаться. Мы стремимся к этому и проводим последовательную политику генетического оздоровления человечества. Но что делать с теми, которые пока не поддаются лечению? Можно ли позволить им совершать акты насилия по отношению к другим на том основании, что они больны? Следовательно, их надо изолировать? Но это опять-таки наказание, которого мы и хотим избежать. Надо что-то предпринять такое, чтобы не лишать человека жизни, даже если он убийца или потенциальный убийца, и не лишать свободы, если он грабитель и насильник. Мы располагаем сейчас методами предсказания поведения человека. Мы можем сохранить ему жизнь и свободу, если лишим его той незначительной части клеток мозга, которые, вследствие своего патологического развития, толкают человека на совершение преступлений. Это будет гуманно как в отношении самого человека, так и общества в целом.
Заботясь о людях, об их полноценной духовной жизни, мы идём дальше. Разрушая у части людей центр агрессии, мы, естественно, чего-то лишаем их. Справедливо ли это? Нет, конечно! Если человек что-то отдаёт, то он взамен должен получить нечто другое, равноценное. Мы, партия неогуманистов, партия справедливости, подходим к таким несчастным людям не как к преступникам, а как к нашим братьям, обиженным судьбой. И если что-то мы вынуждены взять у нашего брата, то взамен мы должны дать ему нечто большее, что осчастливит его. Забирая у него возможность делать зло, мы взамен даём ему целый мир красочного воображения, мир, в котором он будет счастлив, мир, в котором он сможет совершать подвиги, мир, в котором мужчина станет обладателем прекрасных женщин, а женщина обретёт счастье в объятиях любимого мужчины. Приобретя этот огромный мир, пожалеет ли наш брат о том, что его лишили возможности красть, грабить, убивать, насиловать? Нет! Он будет счастлив! Так дадим же ему это счастье!»
Так появились мнемофильмы.
Первую партию преступников, среди которых были и убийцы, после проведённых операций выпустили на свободу. Их сразу же трудоустроили, т.е. поставили к конвейеру. Через неделю завод посетили журналисты. То, что они увидели и услышали от бывших узников, превзошло самые радужные надежды. Бывшие убийцы, насильники, воры со слезами радости на глазах рассказывали газетчикам, как им хорошо. «Мы не можем отличить сны от реальности, – говорили они. – Это прекрасно! За семь часов сна мы переживаем события длительностью в неделю, а то и в месяц. Мы счастливы и богаты». «У меня, – говорил один, – дома любимая жена и дети. После работы я „иду“ к ним на целую неделю. Мы проводим время вместе, катаемся на яхте, едим вкусную еду». «А у меня, – спешил высказаться другой, – вилла на берегу моря. У меня там живут две подруги. Каждая из них готова отдать за меня жизнь». И так далее и тому подобное.
Газеты пестрели заголовками: «Полицейские уничтожили тюрьмы» (Железный Генрих был шефом полиции), «Наказание счастьем», «Недельный отпуск после десяти часов работы», «Растлитель малолетних стал примерным семьянином», «Проститутка – эстрадная звезда». Всех не сочтёшь и не перечислишь. Затем в прессе появился проект закона об исправлении и профилактике преступности. Закон подвергся обсуждению и был принят. Спустя полстолетия большая часть населения земли днём стояла у конвейеров, а ночью смотрела мнемофильмы. Слово «профилактика» сыграло в законе главную роль. После такой профилактики уже не стоило никаких трудов разделить все общество на три класса и очертить их границы.
Преемник Каупони объявил о наступлении «золотого века». И вот теперь этот золотой век рушится. Рушится потому, что элита думает только о своих узких сиюминутных интересах. «Большой ошибкой было сужение границ среднего класса. – Генерал поморщился. – Элита погрязла в роскоши и разврате и не может взять на себя интеллектуальное бремя общества. Работать головой может только тот, кому эта работа даёт хлеб насущный. Это истина. Чтобы думать, надо быть хоть немного голодным. Когда сытость приходит сама собой, мозг начинает жиреть. Если головой работают с каждым годом все меньше и меньше людей, то происходит тотальная дебилизация общества. С этим надо кончать! Но как?
Против ли я существующего строя, против селекционных законов и разделения общества на элиту и прочих? Нет и ещё раз нет! Я сам принадлежу к элите и не могу хотеть её ликвидации. Следовательно, я не хочу возвращения к старому, ещё не селекционируемому обществу. Селекция необходима, но её надо проводить умно. Но как её проводить умно с этими кретинами, которые ничего не хотят понимать? Ими движет страх перед переменами. Стоп! Страх! Страх всегда, был самым действенным оружием. Надо только управлять страхом. Пусть боятся ещё больше. Следует ещё больше припугнуть их. Тогда они будут нуждаться во мне, а там посмотрим. Итак, я беру на вооружение страх. Создадим источник панического страха. И поможет мне в этом Мария. Нет, это перст судьбы, что она мне встретилась. Теперь следующее: мне нужны деньги, много денег. Брак с Марией даст мне их, но пока потрясём элиту, пусть она даст деньги на выкуп Генриха.
Куда эти деньги пойдут – другое дело. Спасать Генриха я не намерен. Они пригодятся для борьбы с элитой. Приём, известный в самбо, – использовать средства противника для борьбы с самим противником. Император пусть пока сидит на своём месте. Когда понадобится, я его уберу. Сейчас же, напротив, буду его охранять пуще прежнего. Пусть пьёт вино, щупает девочек, не испытывая ни тревог, ни забот. Впрочем, его тоже надо немного попугать».
Приняв окончательное решение, генерал откинулся на спинку кресла и задремал. Когда он открыл глаза, самолёт уже шёл на посадку.
ИМПЕРАТОР
АГЕНТЫ И ЭЛИТА
Кстати, мне снова пришла мысль о генетике. Почему мы должны запретить и забыть генетику? А потому, что если люди будут знать генетику, то они будут думать, что у нас с вами те же самые гены и хромосомы, что и у них. Можем ли мы это допустить? Нет, не можем. Поэтому ещё раз напоминаю вам: хотя мы пришли к власти под флагом генетики, но, завоевав власть, мы должны немедленно стереть в памяти людей все, что с ней связано, кроме названия, которое нам придётся сохранить, и того рационального зёрна, что нами взято, – селекции».
Восстанавливая в голове этот бред, генерал вспомнил некогда услышанную фразу: «Чем наглее ложь, тем она убедительней». Кто же это сказал? Впрочем, автор фразы не прав. Ложь только тогда становится убедительной, когда она подкрепляется страхом. Когда верить заставляют. Необходим страх. Великий страх. И этот страх принёс Железный Генрих. Генрих выступил с теорией прекращения политической борьбы и установления всеобщего благоденствия. Общество, писал он, достигло вершины социального развития. А раз так, то политическая борьба за власть автоматически прекращается. В связи с этим ликвидируются тюрьмы, отменяются наказания и, в первую очередь, смертная казнь.
«Мы, неогуманисты, являемся самой гуманистической организацией всех времён и народов. Но, – писал дальше Генрих, – общество должно быть защищено от насилия со стороны людей, которые в силу своего генетического предрасположения отстали в развитии от остального общества. Виноваты ли они в этом? Конечно, нет! Это больные люди, и в отношении них нельзя применять наказание. Их надо лечить. Но всегда ли можно надеяться на благоприятный исход лечения? Увы, нет. Медицина ещё не дошла в своём развитии до того прекрасного времени, которое, я верю, скоро наступит, когда все болезни будут успешно побеждаться. Мы стремимся к этому и проводим последовательную политику генетического оздоровления человечества. Но что делать с теми, которые пока не поддаются лечению? Можно ли позволить им совершать акты насилия по отношению к другим на том основании, что они больны? Следовательно, их надо изолировать? Но это опять-таки наказание, которого мы и хотим избежать. Надо что-то предпринять такое, чтобы не лишать человека жизни, даже если он убийца или потенциальный убийца, и не лишать свободы, если он грабитель и насильник. Мы располагаем сейчас методами предсказания поведения человека. Мы можем сохранить ему жизнь и свободу, если лишим его той незначительной части клеток мозга, которые, вследствие своего патологического развития, толкают человека на совершение преступлений. Это будет гуманно как в отношении самого человека, так и общества в целом.
Заботясь о людях, об их полноценной духовной жизни, мы идём дальше. Разрушая у части людей центр агрессии, мы, естественно, чего-то лишаем их. Справедливо ли это? Нет, конечно! Если человек что-то отдаёт, то он взамен должен получить нечто другое, равноценное. Мы, партия неогуманистов, партия справедливости, подходим к таким несчастным людям не как к преступникам, а как к нашим братьям, обиженным судьбой. И если что-то мы вынуждены взять у нашего брата, то взамен мы должны дать ему нечто большее, что осчастливит его. Забирая у него возможность делать зло, мы взамен даём ему целый мир красочного воображения, мир, в котором он будет счастлив, мир, в котором он сможет совершать подвиги, мир, в котором мужчина станет обладателем прекрасных женщин, а женщина обретёт счастье в объятиях любимого мужчины. Приобретя этот огромный мир, пожалеет ли наш брат о том, что его лишили возможности красть, грабить, убивать, насиловать? Нет! Он будет счастлив! Так дадим же ему это счастье!»
Так появились мнемофильмы.
Первую партию преступников, среди которых были и убийцы, после проведённых операций выпустили на свободу. Их сразу же трудоустроили, т.е. поставили к конвейеру. Через неделю завод посетили журналисты. То, что они увидели и услышали от бывших узников, превзошло самые радужные надежды. Бывшие убийцы, насильники, воры со слезами радости на глазах рассказывали газетчикам, как им хорошо. «Мы не можем отличить сны от реальности, – говорили они. – Это прекрасно! За семь часов сна мы переживаем события длительностью в неделю, а то и в месяц. Мы счастливы и богаты». «У меня, – говорил один, – дома любимая жена и дети. После работы я „иду“ к ним на целую неделю. Мы проводим время вместе, катаемся на яхте, едим вкусную еду». «А у меня, – спешил высказаться другой, – вилла на берегу моря. У меня там живут две подруги. Каждая из них готова отдать за меня жизнь». И так далее и тому подобное.
Газеты пестрели заголовками: «Полицейские уничтожили тюрьмы» (Железный Генрих был шефом полиции), «Наказание счастьем», «Недельный отпуск после десяти часов работы», «Растлитель малолетних стал примерным семьянином», «Проститутка – эстрадная звезда». Всех не сочтёшь и не перечислишь. Затем в прессе появился проект закона об исправлении и профилактике преступности. Закон подвергся обсуждению и был принят. Спустя полстолетия большая часть населения земли днём стояла у конвейеров, а ночью смотрела мнемофильмы. Слово «профилактика» сыграло в законе главную роль. После такой профилактики уже не стоило никаких трудов разделить все общество на три класса и очертить их границы.
Преемник Каупони объявил о наступлении «золотого века». И вот теперь этот золотой век рушится. Рушится потому, что элита думает только о своих узких сиюминутных интересах. «Большой ошибкой было сужение границ среднего класса. – Генерал поморщился. – Элита погрязла в роскоши и разврате и не может взять на себя интеллектуальное бремя общества. Работать головой может только тот, кому эта работа даёт хлеб насущный. Это истина. Чтобы думать, надо быть хоть немного голодным. Когда сытость приходит сама собой, мозг начинает жиреть. Если головой работают с каждым годом все меньше и меньше людей, то происходит тотальная дебилизация общества. С этим надо кончать! Но как?
Против ли я существующего строя, против селекционных законов и разделения общества на элиту и прочих? Нет и ещё раз нет! Я сам принадлежу к элите и не могу хотеть её ликвидации. Следовательно, я не хочу возвращения к старому, ещё не селекционируемому обществу. Селекция необходима, но её надо проводить умно. Но как её проводить умно с этими кретинами, которые ничего не хотят понимать? Ими движет страх перед переменами. Стоп! Страх! Страх всегда, был самым действенным оружием. Надо только управлять страхом. Пусть боятся ещё больше. Следует ещё больше припугнуть их. Тогда они будут нуждаться во мне, а там посмотрим. Итак, я беру на вооружение страх. Создадим источник панического страха. И поможет мне в этом Мария. Нет, это перст судьбы, что она мне встретилась. Теперь следующее: мне нужны деньги, много денег. Брак с Марией даст мне их, но пока потрясём элиту, пусть она даст деньги на выкуп Генриха.
Куда эти деньги пойдут – другое дело. Спасать Генриха я не намерен. Они пригодятся для борьбы с элитой. Приём, известный в самбо, – использовать средства противника для борьбы с самим противником. Император пусть пока сидит на своём месте. Когда понадобится, я его уберу. Сейчас же, напротив, буду его охранять пуще прежнего. Пусть пьёт вино, щупает девочек, не испытывая ни тревог, ни забот. Впрочем, его тоже надо немного попугать».
Приняв окончательное решение, генерал откинулся на спинку кресла и задремал. Когда он открыл глаза, самолёт уже шёл на посадку.
ИМПЕРАТОР
Гавайские острова уже свыше ста лет назад были превращены в летнюю резиденцию императора. Население островов, то, что осталось после нескольких кампаний селекции, было вывезено отчасти в Японию, отчасти в Южный Китай. На каждом острове был построен отдельный комплекс дворцов, и император мог, если ему наскучит один, переехать в другой, а если наскучит и тот, то – в третий и так далее. Так он и кочевал из одного дворца в другой в течение почти всего года. Вместе с ним кочевал его обширный двор из представителей знатных семей элиты. Женщин с собой не возили, так как в каждом дворце их ожидал гарем, или, как он шутил, юные распутницы, состав которых постоянно обновлялся. Делами император почти не занимался, поручив их министрам. Иногда он вызывал к себе то одного, то другого для доклада, но обычно слушал невнимательно и не вникал в детали. Исключение составлял Дик, которому уделялось особое внимание. Дик ведал не только политической полицией, но и личной охраной самого императора. Он раскрыл несколько заговоров на жизнь монарха. Не только раскрыл и представил неопровержимые доказательства, но и ликвидировал заговорщиков, прежде чем они приступили к осуществлению злодейских намерений.
Император был богом. Он один мог устанавливать законы, один принимать решения по всем вопросам политической стратегии. Это было традицией, но фактически император делал то, что хотела элита. Поэтому его не интересовали дела, которые не были связаны с его личной безопасностью. В молодости он ещё пытался как-то влиять на события политической и экономической жизни, но когда ему перевалило за пятьдесят, потерял интерес ко всему, что не связано с удовольствиями и развлечениями. Он любил выпить, хорошо поесть и поохотиться. Для этой цели на островах были разбиты огромные парки, куда свозили животных и экзотических птиц со всего мира.
Ожидая Дика, который, как ему доложили, только что вернулся из поездки, он скучающе наблюдал, как обнажённые девушки исполняют эротический танец. Ещё недавно это возбуждало, сейчас он не чувствовал ничего, кроме тоски.
«Старею», – с огорчением подумал император. Он сделал резкое движение и ойкнул. Тоненькая, как тростинка, двенадцатилетняя японка, растиравшая ему ноги, испуганно замерла. Император поморщился. Проклятый геморрой начинал всерьёз беспокоить его. Первые боли он почувствовал ещё пять лет назад, но до сих пор не мог решиться на операцию. Он опасался, что среди хирургов, которые будут его оперировать, найдётся подосланный тайными врагами и погубит его. Как? Да любым способом. Внесёт в рану незаметно яд. Мало ли что. Никому нельзя верить! Меня бы больше берегли, если бы власть императора была наследственной. Но попробуй заикнись только об этом! Каждая семья ждёт своей очереди. Сколько они меня ещё будут терпеть? Пока не столкуются, кому быть следующим за мной императором. Моего предшественника задавили подушками. При моем, впрочем, непосредственном участии. Каупони, великому Каупони, устроили инсульт, втолкнув ему во время сна толстую вязальную спицу в нос. Рассказывают, что он трижды вырывался из рук, прежде чем спица не проникла в мозг. Интересно, что они изобретут для меня? Если бы можно было отречься и уйти на покой. Но это не принято. Бог не может отрекаться, тогда он не бог.
Что же не идёт Дик? Ему, пожалуй, одному можно верить. Он равнодушен к роскоши и женщинам. Какой ему смысл в императорской власти? А при другом императоре вряд ли он удержит свой пост. Каждый новый император назначает нового, своего начальника политической полиции. Это естественно. Хорошо, если бы Генрих погиб. Ему нельзя доверять. Слишком большое влияние он оказывает на элиту. Может быть, метит в императоры? Хотя, зачем? Он ведь старше меня… Армия? Но там все командные места у элиты. Единственный после Дика верный человек – командующий, скоро помрёт. Видно, этого и ждут. Где же Дик?
Он поманил к себе старшего евнуха.
– Пойди узнай, пришёл ли начальник полиции.
Тот склонился в пояс и, пятясь, удалился. В дверях он столкнулся с входящим Диком.
– Дик! – обрадовался император. – Наконец-то! Брысь! – толкнул он ногой японку. – И вы все убирайтесь! – крикнул девицам и евнухам. Те спешно покинули зал.
– Ну, здравствуй. Дик, – император подставил ему щеку для поцелуя. – Что так долго?
Дик изложил причины задержки.
– Надо что-то делать, Дик! Они уже обнаглели вконец.
– Надо, но не сейчас, – Дик понизил голос и зашептал императору что-то на ухо. Тот выслушал и довольно хихикнул.
– Это идея! Действуй!
– У меня к тебе просьба.
– Говори!
– Я хочу жениться на вдове Генриха.
– Но она ещё не вдова.
– Ну так будет! Вообще-то она не была женой Генриха, но Генрих усыновил её сына. Ребёнка можно сделать наследником, а ей дать право опекунства до его совершеннолетия.
Император засмеялся мелким дребезжащим смехом.
– Я представляю, какие они все скорчат рожи! Только смотри, как бы они тебя самого не… Что тогда буду делать я? Может быть, не стоит? Зачем тебе богатства Генриха? Ты ведь не любишь ни роскоши, ни девочек. Кстати, мне вчера привезли партию молоденьких японочек. Прелесть! Не хочешь ли выбрать?
– Да нет, спасибо. В другой раз. Если я и буду богат, то только благодаря тебе и ради тебя. Мне нужны деньги на дела, о которых не знала бы элита.
– Я понимаю. Ну хорошо! Пусть будет по-твоему.
– Как Вальтер?
– Плохо! Очень плохо! Больше трех месяцев не протянет. Рак, сам понимаешь. Когда-то его лечили, но теперь наши эскулапы забыли, как это делается.
– У нас нет той аппаратуры, при помощи которой лечили больных с опухолями.
– А почему нет?
– Да потому, что нет людей, которые умели делать такую аппаратуру. Каупони фактически уничтожил тогда всю мыслящую интеллигенцию.
– Но тогда это было необходимо. Кроме того, остались же книги. Пусть почитают!
– Для того, чтобы читать такие книги, надо иметь соответствующие головы, а при существующем положении таких голов нет и не будет.
– Ах, ты опять за своё! Мне уже скучно тебя слушать. Лучше скажи, что нам делать с преемником Вальтера? По традиции мне уже представили пять кандидатур. Каждый из кандидатов клянётся в любви и верности, и на каждого поступили доносы.
– Раз поступили доносы, надо их проверить. Но это моя забота. Важно другое. Замена командующего армией может быть прелюдией к замене императора. Ты это понимаешь?
– Ещё как! Поэтому и спрашиваю, что делать. Я не могу назначить командующим тебя, так как для этого нужна рекомендация элиты. А она, сам понимаешь, её тебе не даст.
– Ещё бы!
– Вот я и говорю…
– Есть другой выход.
– Какой?
– Согласно правилам, ты можешь задержать утверждение командующего на год.
– Ну а потом? Что это даст?
– Потом ты сам станешь командующим.
– Но для этого нужно, чтобы было объявлено чрезвычайное положение.
– Оно и будет объявлено.
– А! Понимаю! Понимаю! – Император вскочил и взволнованно заходил по комнате. Апатия его мгновенно улетучилась.
– Ты знаешь, это выход! Но…
– Что?
– Мне нужен будет заместитель. Ведь не вникать же мне во все дела армии?
– Если у тебя будет заместитель, то командующим будет он, а не ты.
– Так что же делать?
– Я буду вникать во все дела, а ты – отдавать распоряжения. Но об этом никто не должен знать. Иначе подымется вой, и тебе назначат «настоящего» заместителя. Будучи командующим, ты сможешь провести чистку в армии, а сделав это, сможешь наконец спокойно спать, не опасаясь, что тебя задушат во сне или загонят в мозг спицу. До сих пор ты был императором, теперь тебе предстоит стать диктатором. Чрезвычайное положение развяжет тебе руки.
Император задумался. Молчал он долго. Дик не стал ему мешать и начал рассматривать висящие на стенах картины.
– Дик! – услышал он. – Я назначу тебя своим преемником.
«Ловит? Ну, лови себе на здоровье, болван!»
– Во-первых, это не принято. Во-вторых, мы с тобою ровесники. В-третьих, я хочу умереть своей смертью. Ибо твоя смерть – это и моя. Я реалист и не тёшу себя иллюзиями. Меня ненавидят, и я жив, пока жив ты. И, наконец, четвёртое, самое главное… – он остановился и выжидающе посмотрел на императора.
– Что же четвёртое?
– Если ты станешь диктатором, мы сможем провернуть дело с наследственной властью императора. Именно преемственность охраняет от междоусобиц в борьбе за власть. Эту идею надо развивать исподволь, незаметно. Пусть она вначале войдёт в низы и придёт к нам оттуда. Это уж предоставь мне.
– Дик, ты самый преданный друг! Проси, что хочешь!
– Я уже попросил.
– Это само собой! Что ещё?
– Пусть выкуп за Генриха собирает элита. Он её вождь, пусть она и платит.
– Но ты же говоришь, что он не вернётся?
– Ну и что? Пусть все равно она платит. Мне нужны деньги.
– Я выдам тебе из казначейства.
– Нет, мне нужны деньги, о которых не знает элита.
– Ну хорошо. Что ты намерен сейчас делать?
– Я ещё не виделся со своими детьми.
– Приходи вечером, повеселимся.
– Ты знаешь, что я не любитель таких развлечений.
– История повторяется! – торжественно изрёк император. – Люди – тоже! Ты меня не понял? У Великого Каупони был Железный Генрих, у меня – Суровый Дик! Я так теперь тебя и буду называть. Суровый Дик! Как, звучит?
«Боже мой, какой ты дурак», – подумал Дик, а вслух сказал:
– Звучит неплохо, но тогда ты должен стать Великим.
– Будем стараться!
– Будем!
Император сделал величественный жест, давая знать, что он его больше не задерживает. Дик поклонился и вышел.
Император был богом. Он один мог устанавливать законы, один принимать решения по всем вопросам политической стратегии. Это было традицией, но фактически император делал то, что хотела элита. Поэтому его не интересовали дела, которые не были связаны с его личной безопасностью. В молодости он ещё пытался как-то влиять на события политической и экономической жизни, но когда ему перевалило за пятьдесят, потерял интерес ко всему, что не связано с удовольствиями и развлечениями. Он любил выпить, хорошо поесть и поохотиться. Для этой цели на островах были разбиты огромные парки, куда свозили животных и экзотических птиц со всего мира.
Ожидая Дика, который, как ему доложили, только что вернулся из поездки, он скучающе наблюдал, как обнажённые девушки исполняют эротический танец. Ещё недавно это возбуждало, сейчас он не чувствовал ничего, кроме тоски.
«Старею», – с огорчением подумал император. Он сделал резкое движение и ойкнул. Тоненькая, как тростинка, двенадцатилетняя японка, растиравшая ему ноги, испуганно замерла. Император поморщился. Проклятый геморрой начинал всерьёз беспокоить его. Первые боли он почувствовал ещё пять лет назад, но до сих пор не мог решиться на операцию. Он опасался, что среди хирургов, которые будут его оперировать, найдётся подосланный тайными врагами и погубит его. Как? Да любым способом. Внесёт в рану незаметно яд. Мало ли что. Никому нельзя верить! Меня бы больше берегли, если бы власть императора была наследственной. Но попробуй заикнись только об этом! Каждая семья ждёт своей очереди. Сколько они меня ещё будут терпеть? Пока не столкуются, кому быть следующим за мной императором. Моего предшественника задавили подушками. При моем, впрочем, непосредственном участии. Каупони, великому Каупони, устроили инсульт, втолкнув ему во время сна толстую вязальную спицу в нос. Рассказывают, что он трижды вырывался из рук, прежде чем спица не проникла в мозг. Интересно, что они изобретут для меня? Если бы можно было отречься и уйти на покой. Но это не принято. Бог не может отрекаться, тогда он не бог.
Что же не идёт Дик? Ему, пожалуй, одному можно верить. Он равнодушен к роскоши и женщинам. Какой ему смысл в императорской власти? А при другом императоре вряд ли он удержит свой пост. Каждый новый император назначает нового, своего начальника политической полиции. Это естественно. Хорошо, если бы Генрих погиб. Ему нельзя доверять. Слишком большое влияние он оказывает на элиту. Может быть, метит в императоры? Хотя, зачем? Он ведь старше меня… Армия? Но там все командные места у элиты. Единственный после Дика верный человек – командующий, скоро помрёт. Видно, этого и ждут. Где же Дик?
Он поманил к себе старшего евнуха.
– Пойди узнай, пришёл ли начальник полиции.
Тот склонился в пояс и, пятясь, удалился. В дверях он столкнулся с входящим Диком.
– Дик! – обрадовался император. – Наконец-то! Брысь! – толкнул он ногой японку. – И вы все убирайтесь! – крикнул девицам и евнухам. Те спешно покинули зал.
– Ну, здравствуй. Дик, – император подставил ему щеку для поцелуя. – Что так долго?
Дик изложил причины задержки.
– Надо что-то делать, Дик! Они уже обнаглели вконец.
– Надо, но не сейчас, – Дик понизил голос и зашептал императору что-то на ухо. Тот выслушал и довольно хихикнул.
– Это идея! Действуй!
– У меня к тебе просьба.
– Говори!
– Я хочу жениться на вдове Генриха.
– Но она ещё не вдова.
– Ну так будет! Вообще-то она не была женой Генриха, но Генрих усыновил её сына. Ребёнка можно сделать наследником, а ей дать право опекунства до его совершеннолетия.
Император засмеялся мелким дребезжащим смехом.
– Я представляю, какие они все скорчат рожи! Только смотри, как бы они тебя самого не… Что тогда буду делать я? Может быть, не стоит? Зачем тебе богатства Генриха? Ты ведь не любишь ни роскоши, ни девочек. Кстати, мне вчера привезли партию молоденьких японочек. Прелесть! Не хочешь ли выбрать?
– Да нет, спасибо. В другой раз. Если я и буду богат, то только благодаря тебе и ради тебя. Мне нужны деньги на дела, о которых не знала бы элита.
– Я понимаю. Ну хорошо! Пусть будет по-твоему.
– Как Вальтер?
– Плохо! Очень плохо! Больше трех месяцев не протянет. Рак, сам понимаешь. Когда-то его лечили, но теперь наши эскулапы забыли, как это делается.
– У нас нет той аппаратуры, при помощи которой лечили больных с опухолями.
– А почему нет?
– Да потому, что нет людей, которые умели делать такую аппаратуру. Каупони фактически уничтожил тогда всю мыслящую интеллигенцию.
– Но тогда это было необходимо. Кроме того, остались же книги. Пусть почитают!
– Для того, чтобы читать такие книги, надо иметь соответствующие головы, а при существующем положении таких голов нет и не будет.
– Ах, ты опять за своё! Мне уже скучно тебя слушать. Лучше скажи, что нам делать с преемником Вальтера? По традиции мне уже представили пять кандидатур. Каждый из кандидатов клянётся в любви и верности, и на каждого поступили доносы.
– Раз поступили доносы, надо их проверить. Но это моя забота. Важно другое. Замена командующего армией может быть прелюдией к замене императора. Ты это понимаешь?
– Ещё как! Поэтому и спрашиваю, что делать. Я не могу назначить командующим тебя, так как для этого нужна рекомендация элиты. А она, сам понимаешь, её тебе не даст.
– Ещё бы!
– Вот я и говорю…
– Есть другой выход.
– Какой?
– Согласно правилам, ты можешь задержать утверждение командующего на год.
– Ну а потом? Что это даст?
– Потом ты сам станешь командующим.
– Но для этого нужно, чтобы было объявлено чрезвычайное положение.
– Оно и будет объявлено.
– А! Понимаю! Понимаю! – Император вскочил и взволнованно заходил по комнате. Апатия его мгновенно улетучилась.
– Ты знаешь, это выход! Но…
– Что?
– Мне нужен будет заместитель. Ведь не вникать же мне во все дела армии?
– Если у тебя будет заместитель, то командующим будет он, а не ты.
– Так что же делать?
– Я буду вникать во все дела, а ты – отдавать распоряжения. Но об этом никто не должен знать. Иначе подымется вой, и тебе назначат «настоящего» заместителя. Будучи командующим, ты сможешь провести чистку в армии, а сделав это, сможешь наконец спокойно спать, не опасаясь, что тебя задушат во сне или загонят в мозг спицу. До сих пор ты был императором, теперь тебе предстоит стать диктатором. Чрезвычайное положение развяжет тебе руки.
Император задумался. Молчал он долго. Дик не стал ему мешать и начал рассматривать висящие на стенах картины.
– Дик! – услышал он. – Я назначу тебя своим преемником.
«Ловит? Ну, лови себе на здоровье, болван!»
– Во-первых, это не принято. Во-вторых, мы с тобою ровесники. В-третьих, я хочу умереть своей смертью. Ибо твоя смерть – это и моя. Я реалист и не тёшу себя иллюзиями. Меня ненавидят, и я жив, пока жив ты. И, наконец, четвёртое, самое главное… – он остановился и выжидающе посмотрел на императора.
– Что же четвёртое?
– Если ты станешь диктатором, мы сможем провернуть дело с наследственной властью императора. Именно преемственность охраняет от междоусобиц в борьбе за власть. Эту идею надо развивать исподволь, незаметно. Пусть она вначале войдёт в низы и придёт к нам оттуда. Это уж предоставь мне.
– Дик, ты самый преданный друг! Проси, что хочешь!
– Я уже попросил.
– Это само собой! Что ещё?
– Пусть выкуп за Генриха собирает элита. Он её вождь, пусть она и платит.
– Но ты же говоришь, что он не вернётся?
– Ну и что? Пусть все равно она платит. Мне нужны деньги.
– Я выдам тебе из казначейства.
– Нет, мне нужны деньги, о которых не знает элита.
– Ну хорошо. Что ты намерен сейчас делать?
– Я ещё не виделся со своими детьми.
– Приходи вечером, повеселимся.
– Ты знаешь, что я не любитель таких развлечений.
– История повторяется! – торжественно изрёк император. – Люди – тоже! Ты меня не понял? У Великого Каупони был Железный Генрих, у меня – Суровый Дик! Я так теперь тебя и буду называть. Суровый Дик! Как, звучит?
«Боже мой, какой ты дурак», – подумал Дик, а вслух сказал:
– Звучит неплохо, но тогда ты должен стать Великим.
– Будем стараться!
– Будем!
Император сделал величественный жест, давая знать, что он его больше не задерживает. Дик поклонился и вышел.
АГЕНТЫ И ЭЛИТА
Император некоторое время смотрел ему вслед. Затем хлопнул в ладоши. В зал тихо вошёл старший евнух.
– Пришёл?
– Уже час, как ждёт вас.
– Проводи его в малый кабинет. Но так, чтобы ни одна душа не видела.
Через полчаса он рассматривал стопку лежащих на столе фотографий.
– Что удалось записать?
Сидящий напротив него человек молча протянул маленькую металлическую капсулу. Император вставил капсулу в гнездо звукоснимающего приборчика и стал слушать.
– Это все? – спросил он, когда запись кончилась.
– Была ещё прогулка к морю. Вы видели фотографии. Но записать не удалось. Они слишком далеко отошли от машины.
– Ну хорошо, – император открыл боковой ящик стола и вынул пачку кредиток.
– На, возьми. Можешь идти! – пресёк он изъявления благодарности агента. – Продолжай наблюдения. Если что – докладывай немедленно.
Император был не так прост, как хотел казаться. Уже несколько лет сеть его агентов непрерывно вела наблюдение за начальником политической полиции. Другая сеть вела такое же наблюдение за первой. Император только не подозревал, что его агенты давно состояли на службе у Дика. Вернее, Дик очень ловко подбрасывал их императору. Агенты докладывали императору только то, что разрешал Дик. Это стоило дорого, и Дик постоянно нуждался в деньгах. Поэтому брак с Марией и доступ к банковским счетам Генриха были для него самым большим подарком судьбы.
После тех ужасов, которые элита пережила во времена Железного Генриха, она добилась права контролировать расходы начальника полиции через министра финансов. Дику позарез нужны были деньги, не подотчётные министру. Его немалое вначале состояние, доставшееся от отца, постепенно таяло. Состояние же, нажитое Железным Генрихом в результате конфискации церковного имущества, было огромным. Кроме наличности и ценных бумаг, Генриху принадлежало самое богатое в мире собрание драгоценных камней, кроме того, контрольные пакеты акций автомобильных и нефтяных компании, половина всего выращиваемого в мире хлопка, обширные виноградники. Каждая третья бутылка вина на своей наклейке имела знак «З» – первую букву фамилии Заманских.
Дороже всех Дику обошёлся главный евнух. Дик улыбнулся, вспомнив подробности его вербовки. Сначала завербовали повара, готовящего пищу для обширного сонма евнухов императорского дворца. Пришлось выложить десять тысяч кредиток. Не условных, которые ходили среди населения и не обеспечивались золотом, а настоящих, полновесных кредиток, открывающих доступ в спецмагазины и на аукционы. Затем, когда гормональные добавки к пище и питью сделали своё дело, Дик положил перед евнухом ряд прекрасно выполненных цветных фотографий.
– Если император сдерёт с тебя кожу живьём, – улыбаясь, сказал он побелевшему, как мел, евнуху, – то можно считать, что тебе повезло. Вот это, – продолжал он, положив на стол пачку банкнот, – обеспечит тебе старость. Здесь пять тысяч. А это, – он достал из ящика стола пузырёк с жёлтыми капсулами, поможет тебе вкушать радости жизни. Можешь продолжать, я не возражаю.
– Ну, как хочешь, – засмеялся он, когда евнух с ужасом замотал головой и закрыл руками лицо. – Средство надёжное. Если понадобится, скажи, я тебе его оставлю здесь. Можешь взять при желании.
Главный евнух стоил тех денег, которые были затрачены на его вербовку. Через него проходили все нити к интригам императорского дворца. Как выяснилось в день вербовки при помощи мнемограммы, от записи которой евнух уже не мог отказаться, года два назад его завербовала элита. Теперь, благодаря сведениям, полученным от евнуха. Дик знал очень много и обходил ловушки элиты. Это было единственное исключение, когда Дик сам встречался с агентом. Во всех других случаях у него для связи была группа лиц, пользующихся его полным доверием. Рядовые агенты даже не знали, куда и к кому идут переданные ими сведения. Вербовкой же агентов занималась особая группа. Завербовав агента, вербовщик передавал ему шифр, при помощи которого тот должен был составлять свои донесения и передавать связнику. Связник относил донесение в «почтовый ящик», откуда его забирал второй связник и уже передавал руководителю группы. Тот расшифровывал донесение, сравнивал с другими и докладывал непосредственно Дику.
Своих непосредственных помощников и главных агентов Дик готовил особенно тщательно. Для этой цели в мужских школах, где воспитывались наиболее одарённые в физическом и умственном отношении дети суррогатных матерей, отбирались мальчики в возрасте 13—14 лет. Их направляли в тайную спецшколу и воспитывали там до 18 лет. Здесь же, в школе, им вытравляли номер на плече и выправляли документы. Каждому тщательно сочинялась биография. Ребят обучали тому, что должен знать опытный разведчик. Каждый из них получал образование в той области, в которой ему придётся работать в будущем. Особо одарённые выпускники таких школ поступали ещё на четыре года в высшую школу. Из них Дик и выбирал себе ближайших помощников. Некоторые из них уже занимали высокие командные посты в армии.
Большая сеть агентов имелась в публичных домах, или, как их стыдливо называли, спецгруппах. Вербовка здесь была простой. Доходы от публичных домов направлялись в императорскую казну. Начальницы таких домов обычно присваивали себе часть дохода, что легко устанавливалось полицией. За такие провинности начальнице грозила операция на мозге и работа на фабрике у конвейера. Вот ей и предлагалось: или идти к конвейеру, или продолжать обкрадывать императора, но уже в счёт платы за известные услуги. Девушек из спецгрупп вербовали уже сами начальницы. Благодаря этой сети Дик имел точные представления о настроениях солдат и офицеров в армии и положении в среднем классе. Расходы, получалось, «оплачивал» император.
С особой осторожностью и тщательностью проводилось внедрение агентуры в элиту. Самым простым способом была вербовка наложниц. Дик использовал для этого начальниц школ, или, как их называли, старших воспитательниц. Сперва их ловили «на горячем». То, что воспитательницы занимаются левым бизнесом, он не сомневался ни на минуту. Воровство и взяточничество в государстве давно уже стали нормой поведения. Государство обкрадывало население, а население – государство. Все это знали, но делали вид, что ничего не видят. Установилось своего рода равновесие.
Ещё молодым, только заступив на пост начальника региональной полиции, Дик попробовал вмешаться в это равновесие и сразу же «получил по рукам». Тогда и пришла мысль: использовать беду общества ему (обществу) и себе (Дику) на пользу.
Решив заняться женскими школами, он проинструктировал своих агентов так: «Ищите там источники левых доходов. Не крохоборствуйте. Экономия на еде и одежде – это мелочь. Скорей всего крупный бизнес связан с реализацией „продукции“.
Так и оказалось. В школах содержалось больше девиц, чем числились в списках. При проверках их прятали от комиссии, а по достижении зрелого возраста реализовывали, минуя аукцион. Часть выручки шла заведующему питомника, а остальное присваивала старшая воспитательница. После того, как все это выяснилось, люди Дика наиболее красивых девушек забирали из школ и в течение года обучали технике шпионажа. Затем, за месяц до аукциона, возвращали назад. Выпускницы школ не имели драгоценных украшений, куда можно было бы вмонтировать радиопередатчик. Поэтому их снабжали так называемым «клопом» в виде маленькой булавки. «Клоп» периодически посылал радиосигналы. Их пеленговали и определяли место, куда попала агентка. Снабдить её передатчиком и подслушивающими устройствами после этого было несложно.
– Пришёл?
– Уже час, как ждёт вас.
– Проводи его в малый кабинет. Но так, чтобы ни одна душа не видела.
Через полчаса он рассматривал стопку лежащих на столе фотографий.
– Что удалось записать?
Сидящий напротив него человек молча протянул маленькую металлическую капсулу. Император вставил капсулу в гнездо звукоснимающего приборчика и стал слушать.
– Это все? – спросил он, когда запись кончилась.
– Была ещё прогулка к морю. Вы видели фотографии. Но записать не удалось. Они слишком далеко отошли от машины.
– Ну хорошо, – император открыл боковой ящик стола и вынул пачку кредиток.
– На, возьми. Можешь идти! – пресёк он изъявления благодарности агента. – Продолжай наблюдения. Если что – докладывай немедленно.
Император был не так прост, как хотел казаться. Уже несколько лет сеть его агентов непрерывно вела наблюдение за начальником политической полиции. Другая сеть вела такое же наблюдение за первой. Император только не подозревал, что его агенты давно состояли на службе у Дика. Вернее, Дик очень ловко подбрасывал их императору. Агенты докладывали императору только то, что разрешал Дик. Это стоило дорого, и Дик постоянно нуждался в деньгах. Поэтому брак с Марией и доступ к банковским счетам Генриха были для него самым большим подарком судьбы.
После тех ужасов, которые элита пережила во времена Железного Генриха, она добилась права контролировать расходы начальника полиции через министра финансов. Дику позарез нужны были деньги, не подотчётные министру. Его немалое вначале состояние, доставшееся от отца, постепенно таяло. Состояние же, нажитое Железным Генрихом в результате конфискации церковного имущества, было огромным. Кроме наличности и ценных бумаг, Генриху принадлежало самое богатое в мире собрание драгоценных камней, кроме того, контрольные пакеты акций автомобильных и нефтяных компании, половина всего выращиваемого в мире хлопка, обширные виноградники. Каждая третья бутылка вина на своей наклейке имела знак «З» – первую букву фамилии Заманских.
Дороже всех Дику обошёлся главный евнух. Дик улыбнулся, вспомнив подробности его вербовки. Сначала завербовали повара, готовящего пищу для обширного сонма евнухов императорского дворца. Пришлось выложить десять тысяч кредиток. Не условных, которые ходили среди населения и не обеспечивались золотом, а настоящих, полновесных кредиток, открывающих доступ в спецмагазины и на аукционы. Затем, когда гормональные добавки к пище и питью сделали своё дело, Дик положил перед евнухом ряд прекрасно выполненных цветных фотографий.
– Если император сдерёт с тебя кожу живьём, – улыбаясь, сказал он побелевшему, как мел, евнуху, – то можно считать, что тебе повезло. Вот это, – продолжал он, положив на стол пачку банкнот, – обеспечит тебе старость. Здесь пять тысяч. А это, – он достал из ящика стола пузырёк с жёлтыми капсулами, поможет тебе вкушать радости жизни. Можешь продолжать, я не возражаю.
– Ну, как хочешь, – засмеялся он, когда евнух с ужасом замотал головой и закрыл руками лицо. – Средство надёжное. Если понадобится, скажи, я тебе его оставлю здесь. Можешь взять при желании.
Главный евнух стоил тех денег, которые были затрачены на его вербовку. Через него проходили все нити к интригам императорского дворца. Как выяснилось в день вербовки при помощи мнемограммы, от записи которой евнух уже не мог отказаться, года два назад его завербовала элита. Теперь, благодаря сведениям, полученным от евнуха. Дик знал очень много и обходил ловушки элиты. Это было единственное исключение, когда Дик сам встречался с агентом. Во всех других случаях у него для связи была группа лиц, пользующихся его полным доверием. Рядовые агенты даже не знали, куда и к кому идут переданные ими сведения. Вербовкой же агентов занималась особая группа. Завербовав агента, вербовщик передавал ему шифр, при помощи которого тот должен был составлять свои донесения и передавать связнику. Связник относил донесение в «почтовый ящик», откуда его забирал второй связник и уже передавал руководителю группы. Тот расшифровывал донесение, сравнивал с другими и докладывал непосредственно Дику.
Своих непосредственных помощников и главных агентов Дик готовил особенно тщательно. Для этой цели в мужских школах, где воспитывались наиболее одарённые в физическом и умственном отношении дети суррогатных матерей, отбирались мальчики в возрасте 13—14 лет. Их направляли в тайную спецшколу и воспитывали там до 18 лет. Здесь же, в школе, им вытравляли номер на плече и выправляли документы. Каждому тщательно сочинялась биография. Ребят обучали тому, что должен знать опытный разведчик. Каждый из них получал образование в той области, в которой ему придётся работать в будущем. Особо одарённые выпускники таких школ поступали ещё на четыре года в высшую школу. Из них Дик и выбирал себе ближайших помощников. Некоторые из них уже занимали высокие командные посты в армии.
Большая сеть агентов имелась в публичных домах, или, как их стыдливо называли, спецгруппах. Вербовка здесь была простой. Доходы от публичных домов направлялись в императорскую казну. Начальницы таких домов обычно присваивали себе часть дохода, что легко устанавливалось полицией. За такие провинности начальнице грозила операция на мозге и работа на фабрике у конвейера. Вот ей и предлагалось: или идти к конвейеру, или продолжать обкрадывать императора, но уже в счёт платы за известные услуги. Девушек из спецгрупп вербовали уже сами начальницы. Благодаря этой сети Дик имел точные представления о настроениях солдат и офицеров в армии и положении в среднем классе. Расходы, получалось, «оплачивал» император.
С особой осторожностью и тщательностью проводилось внедрение агентуры в элиту. Самым простым способом была вербовка наложниц. Дик использовал для этого начальниц школ, или, как их называли, старших воспитательниц. Сперва их ловили «на горячем». То, что воспитательницы занимаются левым бизнесом, он не сомневался ни на минуту. Воровство и взяточничество в государстве давно уже стали нормой поведения. Государство обкрадывало население, а население – государство. Все это знали, но делали вид, что ничего не видят. Установилось своего рода равновесие.
Ещё молодым, только заступив на пост начальника региональной полиции, Дик попробовал вмешаться в это равновесие и сразу же «получил по рукам». Тогда и пришла мысль: использовать беду общества ему (обществу) и себе (Дику) на пользу.
Решив заняться женскими школами, он проинструктировал своих агентов так: «Ищите там источники левых доходов. Не крохоборствуйте. Экономия на еде и одежде – это мелочь. Скорей всего крупный бизнес связан с реализацией „продукции“.
Так и оказалось. В школах содержалось больше девиц, чем числились в списках. При проверках их прятали от комиссии, а по достижении зрелого возраста реализовывали, минуя аукцион. Часть выручки шла заведующему питомника, а остальное присваивала старшая воспитательница. После того, как все это выяснилось, люди Дика наиболее красивых девушек забирали из школ и в течение года обучали технике шпионажа. Затем, за месяц до аукциона, возвращали назад. Выпускницы школ не имели драгоценных украшений, куда можно было бы вмонтировать радиопередатчик. Поэтому их снабжали так называемым «клопом» в виде маленькой булавки. «Клоп» периодически посылал радиосигналы. Их пеленговали и определяли место, куда попала агентка. Снабдить её передатчиком и подслушивающими устройствами после этого было несложно.