Кузьменко Владимир. Древо жизни. Книга 2

   Дик нажал одну из кнопок видеоселектора. На экране появилось лицо заведующего отделом ДС, то есть Движения сопротивления.
   – Макс, – обратился к нему Дик, – мне нужны фотографии наиболее активных боевиков из ДС. Отбери сам. Возраст между тридцатью и сорока. Волосы русые, – вспомнил он словесный портрет, – нос прямой, рост шесть футов и четыре дюйма.
   – Ясно. Сейчас введу в программу, не отключайтесь.
   Через несколько минут он снова появился на экране.
   – Шеф, машина указала на пятерых, которые по приметам похожи на указанное лицо. Я вас подключаю.
   Дик нажал кнопку дисплея и стал ждать.
   – Стоп! – сказал он в видеоселектор. – Это третий. Дай мне его данные.
   По экрану побежали строчки. Он начал читать.
   – Павел Дубинин, он же Николай Сикорский, он же Ричард Вилли, он же… так… среди своих известен под первым именем. Русский, 32 года. В совершенстве владеет пятью языками… так, английским, французским, испанским, немецким и, конечно, русским. Дальше… В движении с семнадцати лет. Провёл успешно десять акций. Какие? Ага! Питомники… так, два раза банк… так, ещё что? Ага! Ликвидировал двух наших агентов. Последние два года не проявлял активности. Предположительное место нахождения – Канада. Да, это он. Введи в программу следующее: последние два года работал управляющим у Генриха Заманского, участвовал в его похищении. Ты записываешь? После слова «похищение» поставь в скобках знак вопроса. Возможно, что Заманский мёртв. Дальше пиши – разрушил мост через ущелье, имеет любовницу, тоже знак вопроса, бывшую наложницу Заманского, лет восемнадцати, блондинка, зовут Ирина. Записал? Какая давность фотографии?
   – Три, максимум четыре года.
   – Сойдёт. Изготовь мне их десяток.
   – Слушаюсь, шеф? – экран погас.
   Дик погрузился в размышления. Затем, не глядя, нажал кнопку селектора.
   – Шарль, зайди ко мне, пожалуйста.
   – Сколько у меня наличности? – спросил он, когда начальник финансового отдела политической полиции вошёл.
   – Вы имеете в виду?..
   – Именно!
   – Всего триста восемьдесят тысяч сто двадцать пять кредиток, – последовал ответ.
   – Как?! Это все?
   – Вы в последнее время много брали.
   – Слушай, Шарль, – голос Дика звучал просительно. – Мне срочно нужно два миллиона.
   – Может быть, взять из кассы полиции?
   – Исключено. За них надо отчитываться.
   – Без залога таких денег не достанешь.
   – Я это учёл. – Он открыл ящик стола и протянул Шарлю продолговатый футляр из замши.
   – Как? Вы хотите… бриллианты вашей жены? – поднял брови Шарль, открывая футляр.
   – Я их вскоре выкуплю!
   – Не выйдет, шеф, – Шарль отрицательно покачал головой и пояснил. – Это слишком известная вещь. Вы не можете рисковать. Элита узнает, что вы остро нуждаетесь в неподконтрольных деньгах, и насторожится.
   Дик задумался. Затем взял футляр и положил его на место.
   – Ты прав, Шарль. Однако деньги мне нужны не позднее, чем через два дня.
   – Через сколько времени вы сможете их вернуть?
   – Максимум, – он мысленно подсчитал, – через двадцать дней.
   – Тогда другое дело. Деньги будут. Я возьму из кассы и попрошу кассира не выписывать чек. Двадцать дней – это небольшой срок. До ревизии успеем.
   – Хорошо! Действуй!
   Он подождал, когда за Шарлем закроется дверь, и включил связь с начальником охраны.
   – Рольф! – назвал он офицера по имени. – Где сейчас император?
   – Уехал на охоту, – доложил офицер.
   – Кто с ним?
   – Третий взвод охраны.
   – Я не об этом.
   – Понял. Министр финансов и две из новеньких.
   – Спасибо. Новенькие меня не интересуют. Когда вернётся – доложишь.
   – Есть, шеф!
   «Итак, император держит слово. Это уже хорошо».
   – Плохие дела. Дик, – начал разговор император. Они только что закончили ужин и закрылись вдвоём в кабинете.
   – Что? Отказываются дать деньги?
   – Деньги дают, но при определённых условиях.
   – Каковы же условия?
   – Они хотят, чтобы деньги ДС вручил их представитель и чтобы обмен состоялся непосредственно во время вручения денег.
   Дик задумался, потом спокойно сказал:
   – Что ж! Они имеют право. Пусть будет так. Место обмена мы скоро узнаем.
   – А как же?..
   – Все будет в порядке, – успокоил он императора.
   – Тогда я сейчас вызову министра финансов. Он хочет обсудить с тобой детали.
   – Было бы неплохо. Время не ждёт.
   – Привет, Дик! – широко улыбаясь, протянул ему руку министр финансов.
   – Привет, Майкл! – так же широко улыбнувшись, шагнул навстречу Дик.
   – Ты плохо нас охраняешь, – полушутливо, полусерьёзно начал министр финансов, усаживаясь в кресло, на которое кивнул ему император.
   – Вы даёте мало денег, – в тон ему ответил Дик и добавил: – Скупой, как известно, платит дважды.
   – Ради бога! Сколько тебе нужно, ты только скажи, мы сейчас же дадим!
   – Условными кредитками?
   – А что?
   – Видишь ли, мои агенты – люди капризные и предпочитают звонкую монету.
   – А эти?.. что же… они тоже хотят звонкой, как ты говоришь?
   – А ты что думал? В ДС тоже грамотные люди.
   – Огромная сумма! Но… – вздохнул министр финансов. – Но надо выручать нашего Генриха!
   – Вот именно, нашего, – проворчал внимательно слушающий их император, – поэтому моих денег не трогать! – строго предупредил он министра. – Если я за всех вас буду платить выкупы, то скоро разорюсь!
   – А что, – насторожился министр финансов, – могут быть ещё акции? – он с тревогой посмотрел на Дика.
   Тот пожал плечами и развёл руками.
   – Из-за вашей скупости я не могу проникнуть в ДС и поэтому прошу извинить за дефицит информации. Ваши контролёры проверяют все мои расходы. Я не уверен, что они могут держать язык за зубами, особенно, если их начнут по-настоящему спрашивать. Поэтому я предпочитаю не рисковать своими лучшими агентами.
   – Ну хорошо, хорошо. Мы вернёмся к этому вопросу, – поспешил закончить неприятную для него тему министр финансов. – Что будем делать с Генрихом? Мы соберём деньги, но нужны гарантии.
   – Скорей всего, ДС честно выполнит условие. Это, мне кажется, в их интересах.
   – Не понял, почему в их интересах? – удивился министр финансов.
   – Возможно, Генрих – не последняя акция такого рода, и они захотят, чтобы мы им верили. Там – деловые люди, – решил подлить масла в огонь Дик. – За тебя, например, могут потребовать больше, учитывая твою должность.
   Министр финансов чуть побледнел.
   – Тебе что-то известно?
   – Благодаря твоей скупости, почти ничего. Почти, – со значением повторил он.
   – Ладно, не ссорьтесь, – лениво протянул император.
   – Но получая такие деньги, они же будут усиливаться!
   – Конечно. Разве ты не помнишь, что Каупони в своё время поступал так же.
   – Вот тогда у полиции было значительно меньше прав, чем сейчас.
   – А сейчас – меньше денег, – упрямо возразил Дик и добавил: – Вам придётся выбрать, кому платить: мне или ДС.
   – Дик, уверяю тебя, мы решим этот вопрос в ближайшее время. Сейчас же давай обсудим детали, связанные с освобождением Генриха.
   – Выкупа, – поправил его Дик.
   – Да, выкупа, – согласился тот.
   – Итак, какие гарантии вы хотите иметь ещё?
   – Генриха будет встречать наш представитель. Деньги будут вручены после того, как он убедится, что перед ним Генрих. Все это, начиная с движения машины до места встречи и кончая её возвращением назад, будет сниматься видеокамерой с вертолёта.
   – Разумно, – согласился Дик. – Что ж, действуйте.
   – Я могу быть свободен? – спросил он императора.
   – Подожди, Дик! Я тебя не понимаю. Ты что, хочешь устраниться? Чем ты недоволен? – заволновался министр финансов.
   – Нет, все нормально. Так я пойду? – повторил он свой вопрос.
   – Подожди, Дик, не кипятись, – примирительно остановил его император. – Объяснись толком.
   – Видите ли, мне в будущем не раз придётся иметь дело с ДС. Как мы убедились, у этой организации длинные руки. Поэтому я хочу, чтобы ДС знало, что я в этой игре не принимаю участия.
   – Почему? – обескуражено спросил министр финансов.
   – Потому, что эти господа могут пойти на авантюру, – не глядя на него и обращаясь непосредственно к императору, ответил Дик и пояснил. – Вместо того, чтобы выкупить Генриха, они попытаются отбить его, как только узнают место встречи. Поэтому пусть вступают сами в контакт с ДС и делают что хотят, а я не намерен играть потом роль дичи, на которую начнёт охотиться ДС. Кстати, как прошла охота?
   Император наконец понял игру Дика и включился в неё. Стал подробно рассказывать о прошедшей охоте. Министр же финансов буквально ёрзал от нетерпения, но не решался перебить императора.
   – Однако давайте вернёмся к нашему вопросу, – попросил он, выждав, когда император наконец закончил. – Ты, – он повернулся к Дику, – можешь поверить моему слову?
   – Могу, – со скучающим видом ответил тот.
   – Что же ты, наконец, хочешь? – было видно, что нервы министра сдают.
   – Жить, дорогой Майкл! Жить!
   – Что же ты предлагаешь?
   – Я? Абсолютно ничего! Если у тебя есть предложения, я их внимательно выслушаю.
   – Ну хорошо. На вертолёте будут твои люди.
   Дик молчал.
   – Соглашайся, Дик! Мне уже надоел этот разговор! – сердито заявил император.
   – Ну, если ты приказываешь – я подчиняюсь.
   – Вот и хорошо. А теперь идите. Я хочу спать.
   Дик и министр поклонились и вышли из кабинета, куда сразу же проскользнул старший евнух.
   – Ты вроде бы неохотно согласился? Чего ты ещё хочешь? – остановил Дика министр финансов на крыльце дворца.
   – Да нет. Мне самое главное быть уверенным, что не произойдёт ничего неожиданного. У вас же есть свои возможности. А у меня столько проблем…
   Дик принялся рассказывать министру о своих неотложных делах, но тот слушал невнимательно и поспешил распрощаться. Дик посмотрел ему вслед и усмехнулся.

ДИССИДЕНТЫ

   Вот уже три месяца Ирина живёт в небольшом посёлке на берегу голубого озера. Посёлок затаился среди гор в густых лесах Западной Канады. Здесь двести лет назад, ещё до введения закона о селекции, стояли большие города, было множество ферм и деревень, в которых жили около тридцати миллионов жителей. Леса постепенно вырубались, а кислотные дожди, приносимые с юга, довершили дело.
   После установления режима, местность постепенно обезлюдела. Камни развалин городов медленно покрывались густым мхом, на кучах этих камней укрепились корнями берёзы и мелкие кустарники. Оставшееся после селекционных кампаний население покинуло холодный и суровый край, перебралось в более тёплые места, на юг, в Калифорнию. Долгое время правительственные вертолёты охотились за местными индейскими племенами, которые, согласно закону, должны были быть подвергнуты самой жёсткой селекции. Индейцы уходили в дебри, прятались. Их ловили, подвергали стерилизации, а иногда просто уничтожали. Потом их оставили в покое. Может быть, потому, что изменилась политика, а скорее всего из-за отсутствия способов обнаружения. Лет восемьдесят назад сгорел последний спутник Земли. Новые уже не запускались. Как ни скрывало это правительство, но техническая и научная мысль деградировала, и с каждым десятилетием все быстрее и быстрее. Спутники и ракетоносители уже некому было проектировать и изготовлять. Да и не нужны они стали. Только лишние расходы.
   Те несколько миллионов людей среднего класса, куда входила и техническая интеллигенция, уже не способны были даже поддерживать уровень науки и техники прошлых поколении.
   – А собственно, – спрашивали, – зачем тащить на себе это бремя прошлого. Что оно даёт для жизни? Разве сейчас не хватает жилья, продуктов питания, одежды? Всего этого мы имеем вдоволь и даже больше, чем прошлые поколения. Что, кроме загрязнения внешней среды, давала нам техника прошлого? Сейчас мы едим мясо и натуральные продукты, а двести лет назад вынуждены были довольствоваться суррогатами и искусственными белками. Техника ради техники? Прогресс ради прогресса? Это же наивно и смешно. Запускать спутники и платить за это отравленной средой? Дышать загрязнённым воздухом? Вставать утром ни свет, ни заря, чтобы запастись на день водой? Книги? Уничтожать миллионы гектаров леса и отравлять реки и озера, чтобы печатать горы макулатуры? Нет, господа! Прогресс не может быть только ради прогресса. Прогресс должен служить счастью человека. В его развитии есть своего рода критическая точка, переходить которую не следует. Ведь диалектика учит, что процесс по мере своего развития может перейти в свою противоположность. Мы уже были по ту сторону оптимального развития и, слава Богу, сообразили, что надо вернуться назад.
   Классы? Ну и что? Биологического равенства нет и не может быть. Умный человек не равен дураку. Этого не надо доказывать. Если ты дурак или неполноценен, то должен находиться там, где тебе положено. Скажи спасибо, что тебе позволяют жить. Операция на мозге? Разрушение центра агрессии? Правильно делают! Если ты дурак, то твоя агрессивность приведёт рано или поздно к преступлению. Разве общество не имеет права на самозащиту? Если ты родился умным, у тебя есть все возможности занять в обществе высокое положение и даже перейти в высший класс. Всеобщего равенства нет и быть не может! Эти вредные утопии долго морочили головы людям. Равенство может быть только среди равных! Не иначе! А иначе можно в конце концов допустить, что обезьяна равна человеку. А почему бы нет? Обезьяна не развивалась? Вот тут-то вы и попались! А если человек не развивается, не развивается его ум, физические и эстетические качества? Он что, должен быть равен развитому? Тогда, просим прощения, приравняйте себя и обезьяну! Ах! Мы утрируем? Позвольте-позвольте. Допустить дурака к управлению в государстве так же опасно, как допустить обезьяну к хирургической операции. А разве в нашей истории не было таких правителей, которых при жизни называли чуть ли не гениями, а после смерти – дураками? Вот видите!
   Так рассуждало большинство людей, принадлежащих к среднему классу. Но не все. Были и другие. Они не разделяли стерилизованных взглядов и называли себя диссидентами. Диссиденты делились на умеренных или правозащитников, радикалов и самых крайних – Движение сопротивления. В большинстве своём они не отвергали сущности установленного строя, но хотели его реформации. Правозащитники или умеренные, признавая селекционные законы и разделение общества на классы, протестовали против злоупотреблений местных органов управления при селекционном отборе. Они требовали большей открытости и строгого соблюдения законов вне зависимости от принадлежности к тому или иному классу.
   Радикалы шли дальше. Они требовали отмены элиты и уравнивания в правах с нею среднего класса. При этом не отвергали селекционную политику правительства, но выступали за строгий общественный контроль в её осуществлении. Они также были против императорской власти и хотели её заменить коллегиальным правлением.
   Крайнее крыло радикалов – Движение сопротивления – провозгласило своим принципом действие. Его отряды совершали набеги на питомники и школы, похищали детей, спасая их от операций на мозге. Вся эта разношёрстная публика находила теперь убежища в обезлюдевших местах планеты, спасаясь от преследований политической полиции. В одном из таких селении и очутилась Ирина. Здесь жили человек триста. В основном мужчины. Женщин, особенно молодых, было мало. Появление Ирины, естественно, вызвало большой интерес среди жителей. Павел поместил её в небольшой хижине на краю посёлка, окружённого со всех сторон огромными вековыми елями, между которыми сохранился прозрачный родничок.
   – Это моя берлога, – пошутил он, сбивая с дверей приколоченные доски.
   «Берлога» имела явно нежилой вид. Судя по всему, хозяин не был в ней уже несколько лет. Перво-наперво затопили печь, и, когда её тепло несколько подсушило отсыревшие стены, Ирина, как могла, навела в ней порядок. Хижина представляла собой одну комнату, перегороженную дощатой стеной на два отсека. Двери между ними не было. Вместо неё висела полувыделанная шкура лося.
   – Дверь я сколочу завтра, – пообещал Павел, – и поставлю внутренний засов.
   – Зачем? – удивилась Ирина.
   – На всякий случай. – И пояснил. – Я часто буду в отъезде.
   На второй день он достал из-под пола замотанный в промасленные тряпки продолговатый предмет. Ирина раньше не видела ничего подобного.
   – Это охотничье ружьё, – объяснил он. – Необходимая здесь вещь.
   Он разломил, как показалось Ирине, его пополам и критически осмотрел на свет стволы.
   – Жаль, здесь трудно доставать заряды, – пожаловался Павел. – Я, правда, на этот раз привёз их, думаю, что хватит. Он тщательно почистил ружьё и повесил на стену.
   – Сегодня я поучу тебя с ним обращаться, – пообещал он. – А завтра утром мы пойдём на охоту. Тех продуктов, что мы с тобой привезли, хватит на зиму, а если охота будет удачной, то можно протянуть и до лета. Дичи здесь много.
   В дверь постучали.
   – Открыто! – крикнул Павел.
   Вошёл человек среднего роста, с прилизанными на бок волосами. Несмотря на тёплый осенний день, на нем была меховая куртка.
   – Здравствуйте, – поздоровался вошедший.
   – Ну, здравствуй, – нелюбезно ответил Павел. – Что скажешь?
   Вошедший нерешительно потоптался на месте, ожидая, что его пригласят сесть. Но Павел не двинулся с места.
   – Вы удивлены моим визитом? Ну что ж, этого следовало ожидать. Однако, несмотря на наши глубокие политические разногласия, я счёл своим долгом выразить вам свою и своих товарищей самую глубокую признательность за то, что вы для нас всех сделали.
   Говоря это, он почему-то смотрел не на Павла, а на Ирину. Видя, что его не приглашают, вошедший придвинул к себе грубо сколоченный табурет и сел, расстегнув куртку.
   Павел молча подкинул поленья в горящую печь.
   – У вас здесь тепло…
   – Да вы разденьтесь, – предложила Ирина, видя, что Павел молчит. Ей стало неловко перед гостем за явное пренебрежение, которое подчёркивал своим молчанием Павел.
   – О, благодарю вас, – гость поспешно снял куртку и повесил на вбитый в стену гвоздь.
   – Может быть, хотите чаю? – спросила она, снимая с плиты только что закипевший чайник.
   – У вас есть чай? Настоящий чай? С удовольствием! Я уже забыл, когда пил его. Благодарю, благодарю, – повторил он два раза, принимая из рук Ирины чашку.
   – Берите сахар, – она подвинула ему сахарницу.
   Ирина налила чай Павлу и поискала на полке глазами чашку для себя, но не обнаружила и налила себе в пустую стеклянную банку, на стенке которой ещё сохранилась часть наклейки.
   – Возьми мою, – предложил Павел.
   – Ничего, так вкуснее, – улыбнулась она, отхлёбывая из банки. Заметив, что она стоит, гость поспешно вскочил с табурета, придвинул его к ней, а сам переместился на лавку у окна.
   – Вы знаете, здесь, вдали от центров культуры и цивилизации, мы отвыкли от таких, казалось бы, маленьких и незначительных радостей жизни, как, например, этот чай. Мы постепенно грубеем…
   – Вот и ехал бы себе в эти центры культуры, – нелюбезно буркнул Павел. Это были первые слова, которые он сказал гостю.
   – Вы же знаете, что мои убеждения не позволяют мне находиться в стороне от борьбы…
   – Толку-то от вашей борьбы…
   – Напрасно вы так. У нас различные подходы и методы. Но цели-то у нас одни. Мы не должны враждовать, и мне непонятна ваша грубость, – обиделся гость. – Вы даже не представили меня даме!
   – Эдуард Френкель – местный партийный лидер правозащитников, – неохотно назвал Павел гостя.
   Френкель самодовольно улыбнулся и склонил голову.
   – Как приятно видеть в такой забытой богом глуши очаровательную женщину! Позвольте узнать имя?
   – Ирина, фамилии, к сожалению, нет. Есть номер, но он вас вряд ли интересует, – произнёс Павел с вызовом в голосе.
   Френкель открыл рот, чтобы ответить на очередной выпад Павла, но в дверь снова постучали.
   – Ещё один, – выдохнул Павел.
   На пороге появился новый гость, высокий худощавый блондин в синих джинсах и белом шерстяном свитере. Он был молод, не больше тридцати двух, и если бы не белесые брови и красноватый цвет лица, можно даже назвать его красивым. Ирина, которая в своей жизни мало видела мужчин, взглянула на него с интересом. Павел заметил это и слегка нахмурился.
   – Виктор Каминский, – представил он Ирине вновь вошедшего. – Тоже партийный лидер, но другого направления. Положительно, сюда сейчас сбегутся все…
   Не обращая внимания на последние слова, Каминский подошёл к Ирине и поцеловал протянутую для пожатия руку.
   – Я не замужем, – смутилась Ирина, слабо пытаясь высвободить руку.
   – Вдова по собственному желанию, – добавил Павел. Настроение его совсем испортилось.
   – Итак, вы уже вернулись! – как бы констатируя событие произнёс Каминский, медленно поворачиваясь к Павлу и склоняя голову в лёгком поклоне.
   Павел фыркнул.
   – Я слышал, – Каминский говорил медленно, растягивая слова, отчего его голос казался томным, – что у вас большие успехи.
   – Не знаю, что вы имеете в виду.
   – Ну как же? Вы вроде бы спасли всех нас? Мы вам весьма признательны.
   – Право, не стоит благодарности, – насмешливо ответил Павел. – Вам-то меньше всего грозило.
   – Почему? – вскинул брови Каминский.
   – Ваше поселение даже не было занесено на карту.
   – Вот как? Следовательно, мы хорошо законспирированы. Я не…
   – Дело не в конспирации, а в отсутствии всякой деятельности, – перебил его Павел.
   – Ах, вы опять за своё. Последняя конференция ещё раз подтвердила наш главный принцип: накапливать и накапливать силы! Руководство вашей фракции присоединилось к общему решению!
   – Накапливать силы – это не значит сидеть в норах. Если бы мы все так думали и поступали, то нам бы не удалось добыть карты и список провокаторов.
   – А кстати, где список?
   – Там, где он должен быть: в боевых группах. Впрочем, он скоро уже не понадобится.
   – Вот как? Выходит, вы даже не поставили в известность ЦК партии, взяли на себя одновременно обязанности и судьи, и палача? Причём не кого-то, а наших товарищей по партии!
   – Не товарищей, а провокаторов!
   – Пока их вина не доказана – они наши товарищи!
   – Мне достаточно того, что их фамилии попали в обнаруженные мною списки. Кроме того, я видел и письменные донесения некоторых из них.
   – Вот видите! – быстро среагировал Каминский. – Некоторых! Только некоторых, а не всех! Вы исключаете, что в эти списки были занесены фамилии честных людей с целью провокации?
   – И поэтому списки хранились в бронированном сейфе? Не смешите меня, Каминский! Хоть вы и член ЦК – я, кстати, голосовал против вас, – но сейчас говорите глупость.
   – Я знаю, что вы голосовали против меня. Но это не имеет никакого значения. Поскольку я выбран в ЦК, то вправе требовать от вас отчёта в ваших действиях!
   – Ну и требуйте на здоровье! Если это доставляет вам удовольствие.
   Каминский, который до этого продолжал стоять, теперь сел на лавку рядом с Френкелем, в то же время делая вид, что не замечает его присутствия.
   – Послушайте, Дубинин, – миролюбивым тоном произнёс он. – Вы слишком горячи! У вас, русских, вечно крайности. Вы либо анархисты, либо коммунисты. Вы либо не признаете вообще авторитетов, либо, избрав себе очередного идола, готовы идти за ним куда угодно.
   – Селекция – не русское изобретение!
   – Знаю! Я о другом. В сложившейся обстановке как никогда необходимо единение всех прогрессивных сил планеты. Мы должны выработать компромисс, золотую середину! Это азбука политики!
   – И ждать ещё двести лет? Вы поймите тоже! Двести лет тотального оболванивания населения! Вы готовы мириться, с этим? Мириться с операциями на мозге?
   – Не все сразу! Вы поймите, выдвигать сейчас максимальную программу – обречь все предприятие на провал. Мы только оттолкнём от себя умеренно настроенные круги населения. А если за нами не пойдёт средний класс, который в общем удовлетворён пока создавшимся положением, мы потерпим неудачу. И более того! Неудача – это разгром партии и потеря всего, что было с таким трудом завоёвано! Вы этого хотите? Надо завоёвывать массы! Революция тогда и только тогда может рассчитывать на успех, когда идея революции охватит массы!
   – Сейчас другая ситуация, Каминский. Массы, о которых вы изволите говорить, оболванены операциями на мозгах и одурманены наркотиками сновидений. Целый день эта ваша масса торчит у станков, чтобы к вечеру отключиться от действительности в сладком тумане. Что толку от такой массы? Надо вырвать массы сначала из дурмана наркотика. Тогда, может быть, у неё появятся идеи.
   – Ну, допустим, вы правы. Но что вы можете сделать? Ну, вырвете десяток, другой, сотню, тысячу детей из питомников. Спасёте из школ сотню девиц. Ну и что? Что дальше? Что это решит? Это же все частные акции местного назначения, только раздражающие правительство. Необходимы глобальные действия.