Кузнецова Вера Нестеровна. Необычайное путешествие

   — Ну, это здесь, в Лондоне, так мучаются, — быстро сказал Валерик. — Видели мы эту «свободу по закону»!
   — Ну вот, мы с вами и разобрали разные формы производственных отношений, но у всех этих форм есть одна общая черта. Вы не обратили внимания, какая?
   — Во всех: и в рабовладельческом, и в феодальном, и в капиталистическом строе владельцы орудий труда угнетают тех, кто на них работает, — ответил Вася. — Это очень несправедливо!
   — Представьте себе, мой друг, Карл Маркс вполне с вами согласен в этом вопросе, — пошутил Джемс Райт.
   — А почему первобытные люди все были свободны и равны, а потом вдруг одни стали рабами, а другие хозяевами? Как это произошло?
   — То есть, вы спрашиваете, как изменились производственные отношения, которые у первобытных людей были отношениями сотрудничества и взаимопомощи? Дело в том, что изменения в способе производства всего, что нужно для жизни, всегда начинаются с изменений в сторону усовершенствования орудий труда. Когда первобытные люди изобрели лук, охота на диких зверей стала доступной не только коллективам, но и отдельным охотникам. Она стала успешней. Следовательно, условия позволили оставлять, например, подраненный молодняк «в запас». Животное привыкало к человеку, от которого получало корм. От приручения животного до использования его не только для пищи, но и как рабочий скот, уже шаг большой. Значит, стало легче обрабатывать землю, значит, большими стали урожаи. Потребность в общей работе исчезла, а с ней и распределение поровну полученных продуктов. Потом люди сообразили, что можно заставить работать на себя других, скажем, пленных, которых прежде просто убивали, так как их было невыгодно кормить. Племена, как скифы, и целые народы, как египтяне, совершали грабительские походы на своих соседей специально для того, чтоб добыть себе рабов. И войны уже стали необходимостью для тех стран, которые были основаны на труде рабов. А чтобы подавить их сопротивление и сохранить свои богатства, богачам понадобился такой аппарат, как государство и армия, как главный инструмент государства. Так возник рабовладельческий строй. Вот каким образом один общественный строй сменился другим.
   — А как дальше? Как рабовладельческий строй превратился в феодальный?
   — Вспомните историю древнего Египта. Как могло дальше развиваться и совершенствоваться производство, когда рабы ненавидели свой труд? А ведь первая особенность производства заключается в том, что оно никогда не останавливается на мертвой точке, а все время развивается. И это развитие, как мы с вами уже рассмотрели, начинается с усовершенствования орудий труда. А разве рабы были заинтересованы в этом? Она свои орудия труда считали ненавистными оковами. Зачем им было стараться вырабатывать больше продуктов, если они все равно получали меньше, чем нужно для поддержания своей жизни? И сам-то труд в то время считался позорным, как удел только раба. Получался тупик. Ремесла чахли, торговля замирала… Урожаи падали, и многие поля зарастали сорняками. Рабство перестало себя окупать и поэтому отмерло. Но его гибель проходила очень бурно, сопровождалась кровавыми восстаниями рабов.
   — Все-таки рабство — самый жестокий и несправедливый строй, — вздохнула Кюльжан. — И зачем только он возник? Не понимаю.
   — Все надо рассматривать с исторической точки зрения, — возразил Джемс Райт. — Конечно, сейчас возврат к рабовладельческому обществу был бы нелепостью, шагом назад, но в свое время этот строй сыграл большую роль. По этому поводу ученый Фридрих Энгельс говорит: «Только рабство сделало возможным, в более крупном масштабе, разделение труда между земледелием и промышленностью и таким путем создало условия для расцвета культуры древнего мира, греческой культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки. Без рабства не было бы и римского государства. А без того фундамента, который был заложен Грецией и Римом, не было бы и современной Европы».
   — Так что, видите ли, каждая историческая ступень играет свою положительную прогрессивную роль в развитии человеческого общества.
   Так же и при феодализме. Первое время после падения рабства начали развиваться ремесла, появилось много усовершенствований в технике. Ведь крепостной и свободный ремесленник были уже заинтересованы в совершенствовании своих орудий труда, чтобы получить больше продуктов. Раба-то, хоть мизерно, хозяин обязан был кормить, а крепостной должен был и удовлетворить аппетит хозяев и прокормить себя и свою семью. Поэтому орудия труда все улучшались, изобретались новые, более сложные, как, например, прялка «Дженни», ткацкий станок Картрайта…
   — Очень странно, — перебил вдруг Вася. — Харгривс изобрел свою прялку, чтобы облегчить труд прядильщиков, а это привело к тому, что они совершенно разорились. Как же это получается?
   — А так, что люди не свободны в выборе способа производства. Каждое поколение застает в готовом виде то, что создано предыдущим. Когда люди изобретают новые орудия труда, они не думают, к каким общественным результатам это приведет. Они только хотят облегчить свой труд. Для этого была изобретена и паровая машина. Но как только она стала применяться в промышленности, ручной труд кустаря перестал быть выгодным, так же как и труд крепостного в сельском хозяйстве. Важнее было иметь свободные продажные рабочие руки. Вот вам действие экономического закона, в результате которого феодальный строй сменился капиталистическим. Опять-таки большую роль сыграли крестьянские волнения, как раньше восстания рабов.
   Началось бурное развитие капитализма и, уже при самом рождении, этот строй был отмечен, как проклятие человечества. Кустари, которых применение машинного труда лишило средств к существованию, и даже рабочие ломали, а нередко и поджигали фабрики, где эти машины были установлены. В это время в ходу была песня… Лаура! Ты знаешь ее, прочти.
   Лаура немного подумала и начала:

 
На свете есть царь — беспощадный тиран,
Не сказки старинной забытый кошмар,
Жестокий мучитель бесчисленных стран, —
Тот царь называется пар.
Рука его грозно протянута вдаль,
Рука у него лишь одна,
Но рабскую землю сжимает, как сталь,
И тысячи губит она.
Как бешеный Молох, чудовищный бог,
Он храм свой поставил на грудах костей,
И пламенем вечным утробу зажег,
И в пламени губит детей.
С толпой кровожадных жрецов-палачей
Людьми он владеет, как вождь…
Они претворяют кровавый ручей
В чеканного золота дождь.
 

   — Ну, вот! Вы слышали, — сказал Джемс Райт. — Вот «приветственный гимн», сложенный одним рабочим в честь капитализма. Какое дикое несоответствие! Плоды человеческого гения, которые стоят стольких бессонных ночей, стольких творческих мук, в конечном счете не улучшают, а ухудшают положение трудящихся.
   — А у нас, — начала было Кюльжан, — то есть, я хочу сказать, что мне кажется, не всегда будет так. Будет такой строй, при котором, чем больше разных изобретений, тем лучше все люди будут жить, и они будут очень уважать и даже любить своих ученых и изобретателей.
   — Совершенно верно, — откликнулся Джемс Райт. — Будет такой строй — социалистический. И переход к нему произойдет не стихийно, а потому, что люди, изучив законы развития человеческого общества, смогут, опираясь на них, ускорить ход событий. По этому поводу Фридрих Энгельс говорит так:
   «Производительные силы действуют помимо нас и против нас до тех пор, пока мы упорно отказываемся понять их природу и характер, а этому пониманию противятся защитники капитализма. Но раз понята их природа, они могут превратиться в руках объединившихся рабочих из демонических повелителей в покорных слуг. Здесь та же разница, что между разрушающей силой молнии из грозовой тучи и электричеством, покорно действующим в телеграфном аппарате. Между пожаром и огнем, управляемым руками человека».
   При социализме производство будет развиваться по заранее обдуманному плану. Прекратится жестокая борьба отдельного человека за свое существование. Он окончательно перейдет в условия действительно человеческие. Люди станут действительными повелителями природы, и это будет скачком человечества из царства необходимости в царство свободы.
   Сегодня мы с вами видели модель электрической машины, о которой мой друг говорил, как о предвестнице ряда революций. Применение электричества создаст такую крупную промышленность, а с ней, значит, такую колоссальную армию пролетариата, что революционный переворот будет просто неизбежен. Ведь изменения в способе производства влекут за собой и изменения существующего строя, когда он становится тормозом на пути дальнейшего развития производительных сил.
   Значит, соответствие производственных отношений характеру производительных сил является тем экономическим законом развития человеческого общества, который вы хотите познать.
   — Теперь я понимаю, почему Карл Маркс, Фридрих Энгельс и другие великие ученые не жалели сил и времени для работы над своими открытиями, — сказал Вася. — Они хотели, чтобы все трудящиеся узнали этот закон и пожелали воспользоваться им, чтобы быстрее уничтожить несправедливый строй, при котором люди так мучаются… Теперь я понимаю, почему все люди на земле чтят их имена!
   — Арабская пословица говорит: — «Чернила мудрецов так же ценны, как кровь мучеников», — сказал Джемс Райт, смотря с отеческой лаской на взволнованного мальчика.

В ЦАРСТВЕ БИЗНЕСА

   Они сидели в том же скверике, с которого начались их лондонские приключения, и вспоминали отдельные моменты своего путешествия, которое теперь предстало перед ними совсем в ином освещении.
   — Ну, наше путешествие на этом, кажется, закончено, — вздохнул Вася. — Даже как-то жалко! Теперь, когда у меня все в голове прояснилось, а бы с удовольствием побывал бы еще где-нибудь. Уж теперь бы я все понял, как надо. Но дальше, как говорится, ехать некуда.
   — Если хотите, то мы можем продолжать наше путешествие, — медленно сказала Кюльжан.
   — Это куда же?
   — В Северную Америку, хотя бы, — ответила девочка. — Там сейчас, то есть, в 1952 году, не просто капитализм, а даже империализм, а этого мы еще не видели.
   — Откуда ты знаешь про империализм? — спросил Валерик.
   — Моя мама руководит кружком по изучению истории партии на нашем, казахском, языке Когда она готовится к новой лекции, она всегда сперва тихонько рассказывает ее про себя — репетирует. А если папа дома, то она рассказывает ему, а он задает ей вопросы, как будто слушатель кружка. И вот раз вечером, когда я уже выучила уроки, она рассказывала папе свою новую лекцию «Империализм, как высшая стадия капитализма». Она приводила много примеров из американской жизни. Я еще тогда подумала, что интересно было бы все это посмотреть для сравнения с нашей жизнью. Там все совсем по-другому, чем у нас.
   — А что такое империализм? — осторожно спросил Валерик.
   — Я это тоже спросила у мамы. Она сперва говорит: «Не мешай мне, пожалуйста, иди лучше гулять». А потом все-таки объяснила, что это уж самый распоследний капитализм, когда он уже загнивает.
   — Как это загнивает? Вместе с людьми?
   — Я тоже спросила, как это у них там получается? А мама взяла меня за руку и вывела за дверь. Я очень обиделась и сказала, что коммунисты обязаны воспитывать пионеров, тем более своих детей, и разъяснять непонятное, а не выгонять из комнаты. Мама засмеялась и говорит: «Ну, мне некогда с тобой спорить, потому что я тороплюсь на лекцию. А вот папа в твоем распоряжении. У него сегодня вечер свободный».
   Ну, папа — совсем другое дело. Сперва он проверил, как я выучила уроки, а потом рассказал, что «загнивает» — это, значит, не может дальше развиваться, потому что у них в Америке свой закон развитии общества — погоня за прибылью.
   — Я читал, — сказал Вася, — что в Южной Каролине есть город… Называется, как танец, — Чарльстон…
   — А почему не в Нью-Йорк?
   — Я думаю, — сказала Кюльжан, — что в Америке во всех городах одинаковые порядки. Чарльстон, так Чарльстон!
 
   Величавые белые дома с балконами и узорчатыми решетками ворот, с низкорослыми пальмами у входа выстроились вдоль набережной города. Над рекой с криком вились белые чайки. В гавани стояли суда. Между ними по узким мостикам сновали взад и вперед негры-грузчики, согнувшиеся под тяжестью огромных тюков.
   — Интересно, какая это река? — спросил Валерик.
   — Это — Огайо, приток Миссисипи, — ответил Вася. — Он должен где-то тут протекать. Помнишь, Кюльжан, мы с тобой читали «Хижину дяди Тома»? По этим рекам раньше перевозили негров, проданных в рабство.
   «Только для белых», прочитала Кюльжан табличку, висевшую над ближней к ним скамейкой. — Ну и ну!
   — А вон еще висят какие-то объявления, — сказал Валерик. — Давайте читать все подряд, чтобы быть в курсе здешних порядков. А то еще попадем в какую-нибудь историю, как в Египте.
   — Тише! — предупредила его Кюльжан. — За нами, кажется, наблюдают.
   Вася оглянулся.
   На детей внимательно смотрел человек высокого роста и крепкого сложения. Лицо его от виска и почти до подбородка пересекал красноватый шрам. Коротко остриженные темные волосы чуть белели сединой. Одет незнакомец был в серый комбинезон, из карманов которого торчали кронциркуль и резьбомер.
   Заметив, что дети, в свою очередь, обратили на него внимание, незнакомец приблизился к ним и, не поворачивая головы, делая вид, что рассматривает плакат, прошептал:
   — Нельзя открыто смеяться над здешними порядками…
   — А что может быть? — так же шепотом спросил Вася.
   — Все… — последовал краткий ответ.
   Вася и Валерик с изумлением воззрились друг на друга, а когда догадались попросить уточнения непонятного совета, то обнаружили, что их благожелатель, уже исчез в толпе снующей по набережной.
   — Что ж нам теперь здесь делать? — спросили мальчиков Кюльжан.
   — Пейте только Кока-Кола! — послышался над самым ее ухом пронзительный крик. Девочка невольно отшатнулась.
   — Кока-Кола освежает, возвращает бодрость, способствует пищеварению! Пейте только Кока-Кола!!
   Выкрикнув это заманчивое предложение, подросток в коротких штанишках и в кепи с длинным козырьком повернулся к ним спиной, и путешественники увидели укрепленный на ней плакат, восхваливший прелести предлагаемого напитка.
   — Живая реклама, — пробормотал Вася, рассматривая мальчика, который повернувшись вокруг своей оси, опять стал доступен их взглядам. Тот, в свою очередь, смотрел на них с несколько даже наглым любопытством. Он был рыж до красноты. Густые веснушки покрывали не только все его лицо но и грудь, видневшуюся в распахнутый ворот рубашки с короткими рукавами. Выгоревшие до белизны брови полосками выделялись на его загорелом лице.
   Вася дружелюбно улыбнулся маленькому американцу. Тот ответно подмигнул и подвинулся поближе.
   — Откуда, парни? — спросил он мальчиков, пренебрежительно отвернувшись от Кюльжан.
   — Издалека! — в тон ему ответил Вася.
   — Деньги есть?
   Вася отрицательно мотнул головой.
   — Ну и дурак — немедленно дал ему оценку новый знакомый. — Иди в мою шайку — не пропадешь! — последовало с его стороны предложение.
   — А… А зачем?
   — У нас в Чарльстоне «неорганизованным» «работать» не дадут. В чьем квартале засыплешься, в том тебя и будут бить все шайки по очереди.
   — А если мы вступим в вашу… шайку? — попробовал выяснить обстановку Валерик.
   — Тогда — другое дело. Отведем вам район. С первого «дела» половину отдашь мне, а потом будешь выплачивать по десять процентов с каждой «удачи». Вы не думайте, что все взносы идут в мой карман. Семьдесят пять процентов по уговору забирает наш полисмен. Он молодец! Честно работает. Если случайно и застукает, то сразу же отпустит.
   — Значит, вы предлагаете вступить нам в шайку воров? — вспыхнул, догадавшись, Вася.
   — «Джентльменов удачи», — с достоинством поправил его рыжий атаман. — Чего ты, собственно, взъерошился? Каждый имеет свой бизнес. Мы, конечно, по мелочам, а наши боссы по крупным. Мы платим полиции центами, а они — тысячами долларов… Вот и вся разница!
   — А если мы не намерены этим заниматься?
   — Тогда вас сегодня же посадят в тюрьму, как бродяг, не имеющих определенного занятия. А завтра пошлют работать, конечно, бесплатно, на свекловичных плантациях, которые принадлежат тюремному начальству. Сейчас сезон прополки, и вы подохнете с голоду. Когда уборка — лучше… Можно печь свеклу на костре.
   — Все равно, воровать мы не будем, — отрезал Вася. Рыжий мальчик так и покатился со смеху.
   — Вы, наверно, нездешние, — проговорил он, успокоившись. — Вы знаете, что такое рэкет?
   — Нет.
   — Мы все состоим в рэкете. Наш босс сам договаривается с лавочниками, домовладельцами и прочими… Они должны платить ему налог за безопасность. Если вовремя не заплатят очередной взнос, босс дает команду нам, главарям шаек, мы передаем ее своим ребятам и среди белого дня такое натворим, что у упрямца ни одного целого стекла не останется, а если он торговец овощами, — ни одной морковки ему не продать. Если домовладелец будет упрямиться и просто вставит новые стекла, мы и те выбьем. В конце концов, до него дойдет, что дешевле будет от нас откупиться. Наш босс на этом бизнесе нажил себе два дома и три автомобиля.
   — А у тебя есть бизнес? — спросила Кюльжан. Видимо, задетый, главарь рэкетиров окинул девочку величественным взглядом.
   — Так и быть! Идите за мной, — сказал он тоном благотворителя. — Да не бойтесь! Я просто хочу доставить вам одно удовольствие и притом совершенно бесплатно!
   — В крайнем случае, мы удерем от него, — тихо сказал Вася.
   И они двинулись за своим новым знакомым.
   Следуя за рыжим мальчиком, путешественники скоро очутились у ворот большого стадиона. Минуя окошко кассы, около которого была давка желающих приобрести билеты, рыжий мальчик важно подошел к контролеру и, указав на своих спутников, небрежно процедил сквозь зубы.
   — Эти… Со мной!
   Контролер беспрекословно посторонился, и все четверо прошли на места для зрителей.
   — Видали? — гордо сказал мальчуган. Это мой личный бизнес. С контролером у меня договор — пропускать меня и моих личных друзей на все футбольные матчи бесплатно. За это я на дверях его квартиры поставил свой значок.
   — А на что ему твой значок? — спросил неприязненно Валерик.
   — У каждого главаря есть свой личный значок. Им он метит квартиры, которые находятся под его охраной. В них уж никто не полезет. А если и сунется какой-нибудь простофиля по ошибке, то после выяснения все вернет обратно. Такое у нас правило. Если его нарушать, то у всех пропадет бизнес. Поэтому его строго соблюдают. Сегодня интересный матч! Если хоть половина команд уйдет с поля на своих ногах, покупаю вам за свой счет Кока-Кола.
   Голос диктора, усиленный громкоговорителем, возвестил начало игры. Две команды: одна в ярко-зеленых, другая в лимонно-желтых майках, начали яростное сражение за мяч. Происходящее на стадионе было так непохоже на нормальное футбольное состязание, что Вася и его товарищи уже в первый момент были просто ошеломлены.
   Между членами обеих команд шла самая настоящая драка. Противники тузили друг друга кулаками, лягали ногами, бодали головой. Особенно свирепствовали «зеленые», на стороне которых, видимо, были симпатии большинства зрителей, так как они сопровождали каждый удар своих любимцев по мячу или по зубам соперника торжествующим свистом.
   Вася был страстным любителем футбола и неплохим его знатоком, но в этой каше он ничего не мог понять. Поэтому он решил прислушаться к голосу диктора. Тот вещал:
   — Жассер перехватывает мяч и мощным ударом посылает его в голубое небо, где ярко светит горячее солнце. Зрителям жарко! Они с удовольствием бы выпили сейчас замечательный, жаждоутоляющий напиток Кока-Кола…
   — При чем тут Кока-Кола?! — удивился Вася.
   — Знаменитый крайний правый Джонсон перехватывает мяч и, сверкая победной улыбкой, ведет его к воротам. Обратите внимание… Какой снежной белизны его зубы! Это потому, что он их чистит только пастой фирмы «Смит и сыновья»… Он курит только сигареты фирмы Дэвиса, и поэтому у него всегда хорошее настроение, которое является залогом успеха на футбольном поле…
   В это время «знаменитый правый крайний», получив мощную затрещину, выплюнул добрую половину только что «сверкавших победной улыбкой» зубов на песок стадиона. Не обратив на это внимания, футбольная знаменитость ринулась в контратаку, ловкой подножкой повергла наземь своего противника и несколько раз ударила его по спине своими тяжелыми бутсами. Болельщики выли от восторга. Они бросали на стадион свои шляпы, зонтики и тросточки.
   Наконец, первый тайм кончился со счетом три — ноль в пользу «зеленых». Половина лимонно-желтых маек была запятнана кровью. Двух членов их команды унесли с поля на носилках. За носилками, хромая, ковылял судья, которому также изрядно досталось в общей потасовке.
   — Правда, здорово?! — восторженно обратился к мальчикам их новый знакомый. — Держу пари, что «зеленые» выиграют… Они — настоящие парни! Особенно этот Джонсон!
   — По-моему, твой Джонсон остался без зубов, а его противник — без ребер, — мрачно сказал Вася.
   — Ребра — это, конечно, неприятно, — философски заметил рыжий мальчик, — а что касается зубов, то невелика потеря. Ему их уже раз десять выбивали.
   — Значит, они у него вставные?
   — Чудак. Да какой же это футболист, если у него все зубы целы? У многих профессионалов спорта зубы искусственные. Зубные врачи всегда посещают футбольные матчи и прямо со стадиона тащат клиентов к себе. Некоторые врачи даже перед игрой подкупают футболистов, чтоб они чаще заезжали по зубам. Это ведь тоже хороший бизнес. Да это что! Команда «зеленых» даже не разогрелась! Ты посмотри, что дальше будет!
   К изумлению путешественников, «игра» продолжалась с еще большим накалом. Футболисты потеряли всякий человеческий облик и, вцепившись друг в друга, порою совсем забывали о мяче. Судья, пытавшийся кое-как соблюдать правила, был нокаутирован и, придя в себя, предпочитал держаться в сторонне от рассвирепевших игроков. Только изредка и больше для проформы он слабо посвистывал.
   Зато зрители принимали в игре все более и более активное участие. Возмущенные болельщики «желтых» не выдержали и, форсировав ров, отделяющий поле от трибун для зрителей, бросились избивать ненавистных «зеленых». Те громко воззвали к своим болельщикам. Остальная часть публики с воинственным кличем бросилась оборонять своих любимцев. В воздухе замелькали ножи и даже револьверы.
   Захваченный общим потоком, рыжий мальчуган скоро оказался в самой гуще схватки. Вася видел, как его рекламный щит опускался то на одну, то на другую голову.
   На поле появилась пожарная машина и по знаку полицейских начала поливать из брандспойта наиболее густые клубки сцепившихся болельщиков.
   — Ну! Как вам нравится «бесплатное удовольствие»? — спросил у своих друзей Вася.

УЛИЧНЫЕ ВСТРЕЧИ

   Они неторопливо шли по улицам города, преследуемые всеми видами реклам, какие только могло изобрести человеческое воображение. Назойливо лезли в глаза плакаты, восхваляющие прелести жевательной резинки, различных напитков, а главное кинокартин с названиями: «Невеста мертвеца», «Женщина-вампир», «Отцеубийца», «Семеро повешенных».
   Из стеклянных витрин магазинов приветливо улыбвлись прохожим хорошенькие продавщицы, но желающих приобрести что-либо не было.
   — Как странно, мальчики, — удивлялась Кюльжан, задержавшаяся у одной из витрин роскошного мануфактурного магазина. — Столько красивых материй и почти никто ничего не покупает. У нас в Матае этот шелк, например, мигом бы разобрали. Смотрите, какой на нем красивый узор.
   — Может быть, здешние жители так всем обеспечены, что им и не надо еще что-нибудь покупать, — предположил Вася. — Америка ведь очень богатая страна.
   — Жевательная резинка… Резинка всех сортов: ананасная, лимонная, мятная, апельсинная жевательная резинка… Не угодно ли вам купить, молодые господа?!
   Перед детьми остановился высокий пожилой мужчина с небольшим лотком, укрепленным над грудью. На нем был костюм хорошего покроя, отлично сшитый, из тонкого сукна, но уже сильно потертый, лоснящийся на локтях и коленях. Рукава пиджака были снизу обрамлены бахромой так же, как и брюки. Светло-коричневая фетровая шляпа, вся в пятнах, неопределенного цвета, довершала его туалет. Из-под ее полей смотрели усталые, умные глаза, окруженные сеткой морщин.
   — Жевательная резинка, молодые люди, — повторил мужчина.
   — У нас нет денег, — неловко пробормотал Вася.
   — У меня, к сожалению, тоже, — вздохнул продавец, — в противном случае я угостил бы вас этой дрянью бесплатно. Не везет мне сегодня, ребята, на покупателей, да и нездоровится что-то.
   Он жалобно улыбнулся, потер рукой лоб и, пошатнувшись, ухватился за плечо Валерика. Его лицо приняло сероватый оттенок.
   — Вам совсем плохо, — воскликнула Кюльжан. — Вам надо сейчас же лечь в постель!
   — Боюсь, девочка, что до постели мне не добраться. Помогите мне хотя бы уйти с этой улицы… Здесь так много народа…
   Вася взял лоток, и продавец жевательной резинки, опираясь на Валерика и Кюльжан, поплелся, видимо, даже не сознавая, куда его ведут.