Страница:
— Заглянул в историю СССР для восьмого класса. Рабы расправились со своими угнетателями и избрали Савмака Боспорским царем.
— И долго он царствовал?
— Только год. Тогда в Малой Азии самым сильным из царей был Понтийский царь — Митридат шестой. Его царство было расположено там, где сейчас находится Турция. И вот Митридат послал на Савмака свое войско под руководством полководца Диофанта. Несколько месяцев шла борьба. В конце концов, победили войска Митридата. Они захватили Боспорское царство под свое владычество, а Савмака взяли в плен и отправили в столицу Понтийского царства.
— Жалко Савмака, — вздохнула Кюльжан. — Неужели его не могли поддержать рабы в других государствах?
— Были в это время восстания рабов и в Малой Азии и на островах Средиземного моря, например, в Сицилии. Но все они действовали разрозненно, то есть каждый на своей территории.
— Может быть, мы отправимся туда, посмотрим, как все это происходило? Ну, хоть к Спартаку, что ли? — предложил Валерик.
— Нет… Нет… — запротестовала Кюльжан. — Если уж знакомиться с временами, когда был рабовладельческий строй, то надо начинать с самого начала. Зачем же мы будем, как говорится, читать книгу с конца? В пятом классе мы походили, что рабство началось в древнем Египте. За две-три тысячи лет до нашей эры. Давайте переберемся в Древний Египет! По-моему, мы увидим там много интересного.
— Ну что ж, — сказал, немного подумав, Вася. — Путешествовать, так путешествовать! Посмотрим, как жили древние египтяне.
ВАСЯ СОВЕРШАЕТ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ»
В ОКРУЖЕНИИ БОГОВ
— И долго он царствовал?
— Только год. Тогда в Малой Азии самым сильным из царей был Понтийский царь — Митридат шестой. Его царство было расположено там, где сейчас находится Турция. И вот Митридат послал на Савмака свое войско под руководством полководца Диофанта. Несколько месяцев шла борьба. В конце концов, победили войска Митридата. Они захватили Боспорское царство под свое владычество, а Савмака взяли в плен и отправили в столицу Понтийского царства.
— Жалко Савмака, — вздохнула Кюльжан. — Неужели его не могли поддержать рабы в других государствах?
— Были в это время восстания рабов и в Малой Азии и на островах Средиземного моря, например, в Сицилии. Но все они действовали разрозненно, то есть каждый на своей территории.
— Может быть, мы отправимся туда, посмотрим, как все это происходило? Ну, хоть к Спартаку, что ли? — предложил Валерик.
— Нет… Нет… — запротестовала Кюльжан. — Если уж знакомиться с временами, когда был рабовладельческий строй, то надо начинать с самого начала. Зачем же мы будем, как говорится, читать книгу с конца? В пятом классе мы походили, что рабство началось в древнем Египте. За две-три тысячи лет до нашей эры. Давайте переберемся в Древний Египет! По-моему, мы увидим там много интересного.
— Ну что ж, — сказал, немного подумав, Вася. — Путешествовать, так путешествовать! Посмотрим, как жили древние египтяне.
ВАСЯ СОВЕРШАЕТ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ»
Пронзительный, разноголосый шум ворвался в уши наших путешественников. Они очутились в центре базарной площади древнего города Мемфиса. Торг был в самом разгаре.
Прямо на земле тесными рядами сидели рыбаки и крестьяне, восхваляющие свой товар на разные голоса. Перед ними в корзинах или просто на больших пальмовых листьях лежали овощи, мясо, рыба, фрукты, хлеб. Такими же листьями люди прикрывали головы от жгучих лучей солнца.
Между продавцами, толкая друг друга, ходили покупатели-женщины, обернутые широким куском белой ткани так, что одно плечо и рука оставались обнаженными. Одежда мужчин ограничивалась белой же набедренной повязкой и платком, свободно лежавшим на голове, закинутом за уши.
Кюльжан, естественно, больше интересовалась яркими тканями, которые продавались тут же рядом. Продавцы размахивали ими как флагами, стараясь привлечь внимание покупателей. Много женщин толпилось и у столов с драгоценными украшениями из золота, серебра и электрума — сплава серебра с золотом. Мемфисских модниц привлекали браслеты, украшенные инкрустациями из зеленого малахита, ярко-синего лазурита и яшмы с изображением стрекоз или цветов. Хороши были также и ожерелья из оникса, хрусталя, янтаря, сверкающие всеми оттенками радуги.
За низенькими столиками прислужники жрецов торговали священными амулетами, предохраняющими, по их словам, от порчи, «черной болезни», от бесплодия и просто «приносящими счастье». Амулеты изображали священных животных: сокола, корову, барана. Особенно много было изображений почитаемого в Мемфисе быка-Аписа. Эти амулеты брались нарасхват. Тут же шла оживленная торговля флаконами с душистым маслом, баночками с разными притираниями и краской для бровей и ресниц.
Ребятишки, как мухи, облепили лавку торговца сладостями. Они с жадностью смотрели на счастливцев, покупающих сладкие напитки, сушеные финики, медовое печенье, но большинству, увы, были доступны только стебли сахарного тростника.
Богатые покупатели расплачивались серебряными и золотыми кольцами или просто кусочками драгоценных металлов. Большинство же меняло вещь на вещь, и тут трудно было понять, кто продавец и кто покупатель.
Затертые толпой, Вася, Валерик и Кюльжан, независимо от их желания, двигались по базару и жадно впитывали новые впечатления. В конце концов, они оказались в узенькой улочке, по обеим сторонам которой выстроились не то мастерские, не то лавки. Это были маленькие тростниковые хижины. Дети подошли к одной из них.
На циновке перед хижиной лежали выставленные для продажи сандалии — толстые кожаные подошвы, к которым были прикреплены три ремешка. Тут же, на низенькой табуретке, сидел сам мастер. Чтоб не терять времени на ожидание покупателей, он старательно разминал заготовки из кожи.
Дети перешли к следующей хижине. От нее шло отвратительное зловоние. Это была кожевенная мастерская. Двое египтян острыми скребками очищали от мездры кожу, только что вынутую из сосуда с раствором.
Дети поспешили перейти к следующей хижине, где работали два ткача. Они сидели, согнувшись, на корточках, плотно прижав колени к животу и, казалось, ничего не видели, кроме своих нитей, натянутых на низенькие станочки.
— Сколько же часов вы так работаете? — поинтересовался Вася, воспользовавшись тем, что один из ткачей мельком бросил на них свой взгляд.
Тот вместо ответа кивнул на глиняный светильник, стоявший на полочке.
— И ночью! — воскликнула Кюльжан. Ткач снова кивнул головой, и челнок в его руках засновал еще быстрее.
— Ой! Смотрите! — воскликнул вдруг Валерик.
Из-под тростниковой циновки, устилавшей пол хижины, медленно выползала большая змея. Она направлялась к сидевшему к ней спиной ткачу. Вот она подняла голову и вся сжалась для броска… В то же мгновение Вася с силой опустил на ее голову табуретку, оказавшуюся у него под рукой.
Ткач вскочил и остекленевшими глазами уставился на извивающееся в предсмертных судорогах пресмыкающееся. Вася нанес еще удар и тут почувствовал, что его крепко охватили чьи-то руки. Мальчик повернул голову и встретился глазами с белокурым синеглазым юношей атлетического сложения. Руки юноши продолжали крепко держать Васю. В его взгляде мальчик прочел презрительное сожаление.
— Что ты наделал, юный безумец? — воскликнул ткач, обретя, наконец, дар слова. — Ты осмелился поднять свою нечистую руку на ту, которая носит священный облик Нехебт, покровительницы Нижнего Египта! Горе тебе! Горе мне и дому моему! Горе всем нам!
И, распростершись, ткач начал биться головой о землю в непритворном отчаянии.
— Ты совершил страшное преступление, чужеземец — сказал белокурый юноша остолбеневшему от неожиданности Васе. — Разве ты не знаешь, что когда жители одного нома поели рыбы, почитавшейся священной в другом, между населением номов возникла долгая и кровавая война. Теперь я должен выдать тебя жрецам для страшной казни за твое преступление.
Кюльжан в ужасе вскрикнула, бросилась к Васе и охватила его обеими руками.
— Но ведь я хотел только спасти этого человека, — оправдывался мальчик.
— Ты помешал свершиться воле богов, — беспощадно ответил юноша. Став на колени, он бережно завернул убитую змею в услужливо поданный ему кусок ткани и, поднявшись на ноги, обратился к ткачам.
— Жалея вас, я скрою, что священная Нехебт погибла от руки чужеземца в вашем доме. Дайте же мне священную клятву, что ваши уста никогда не откроют этой тайны, или вы погибнете вместе со мной.
— Клянемся светлым оком Амон-Ра, — дрожащими голосами ответили ему бедняки.
— Пусть наши тела истлеют без погребения и не будут знать второй жизни, если мы нарушим эту клятву, — подсказал им дальше юноша.
Ткачи, запинаясь, повторили и эту страшную клятву.
— Идите за мной, чужеземцы, — обратился теперь юноша к Васе, Валерику и Кюльжан. — Это говорю вам я, Пааам.
Юноша вышел из хижины, и дети последовали за ним. Мимо них брели носильщики, сгибаясь под тяжестью ноши, семенили ослы, нагруженные товаром.
Пройдя кварталы жалких хижин бедняков, дети добрались до большой глиняной стены с узкой калиткой подле запертых тяжелых ворот. Подойдя к калитке, Пааам что-то показал привратнику, и тот пропустил его вместе со спутниками, окинув детей равнодушным взглядом. За стеной начинались совсем другие строения. Это был квартал богачей. Теперь по обеим сторонам улицы возвышались глиняные стены, из-за которых виднелись верхушки пальм, сикомор, акаций и плоские кровли домов. Скоро Пааам остановился и сделал Васе знак приблизиться.
— Ты и твои спутники, видевшие твое преступление и не остановившие его, достойны смерти. Ваша жизнь в моих руках. Я могу подарить вам ее или отнять, — сказал он.
Вася и без его слов понимал, что дело обстоит плохо.
— Если вы избираете жизнь, вы должны стать моим «говорящим орудием», — продолжал Пааам.
— …То есть рабами, — перевел для себя Вася, а вслух спросил. — Что же мы должны делать, чтобы остаться живыми?
— В этом доме живет знатный вельможа Хенку, — указал Пааам. — Он поручил мне купить пару молодых рабов, которых хочет поднести в дар главному жрецу храма бога Пта за то, что тот составил гороскоп его жизни. Я скажу вельможе, что купил вас всех троих. Так вы попадете в дом главного жреца.
— Очень интересно, — подумал Вася.
— Вы будете исполнять все приказания, полученные в доме, — продолжал Пааам, — но помните, что настоящий ваш господин только я. Ибо стоит мне известить жреца о вашем преступлении…
— Понятно, — не очень вежливо перебил Вася Пааама. — Значит, мы будем служить этому жрецу, а выполнять ваши приказания. Какие же?
— Время придет — узнаете, — загадочно ответил Пааам. — Теперь же пусть на ваши уста ляжет печать молчания. Идите за мной.
Пааам со своими спутниками беспрепятственно прошел в ворота ограды, и по дорожке, вымощенной каменными плитами, все четверо подошли к дому.
— Собаку оставим тут, — сказал Пааам, придерживая за ошейник Дозора. — У раба нет ничего, что не принадлежало бы его хозяину. Одна из конур здесь свободна. Собаку, которая в ней жила, съел крокодил.
Вася не смел протестовать, и Пааам подвел Дозора к конуре и закрепил цепь на его ошейнике.
Дом вельможи был из необожженного кирпича, а кое-где отделан желтыми и синими каменными плитками. Небольшие, зарешеченные окна помещались под самой крышей. Дом от общего двора был отделен палисадником. По узкой крутой лесенке все четверо поднялись в прихожую комнату. Сказав, чтобы дети его здесь подождали, Пааам открыл дверь в длинный зал со стенами, покрытыми росписью, и скрылся внутри дома. Вася, Валерик и Кюльжан переглянулись.
— Интересно, кто такой этот Пааам? — сказал Вася. — Он не египтянин, судя по цвету его кожи и волос. А вот какого племени, я не пойму.
— Мне кажется, что он тоже раб, хотя и доверенный, — ответил Валерик. — Я заметил у него на лопатке след какого-то клейма.
— Тише… Идут… — прошептала Кюльжан.
Почтительно сопровождаемый Пааамом, через зал шел тучный пожилой египтянин. Он был одет в тонкую льняную ткань. На плечах его лежало ожерелье, руки были украшены браслетами. Презрительно щурясь, он подошел к мальчикам, и по его знаку Пааам поспешно сдернул с них лохмотья, прикрывающие их тела.
Хозяин брезгливо потрогал бицепсы Валерика, заглянул в зубы покрасневшему от унижения Васе, бросил одобрительный взгляд на Кюльжан и, кивнув головой, приказал Паааму увести детей.
— Господин вас принял, — облегченно вздохнул Пааам, когда они опустились обратно во дворик. — Сейчас я вас сдам рабыне. Она приготовит вас в подарок жрецу.
— То есть, как это приготовит? — встревожился Вася. Но Пааам уже отошел от них. Дети стали разглядывать общий двор. В нем были расположены круглые каменные закрома для зерна, кухня, хлебная стечь, колодец с водой, с журавлем над ним. Вдали виднелся длинный каменный барак, видимо для слуг. В глубине двора была калитка, ведущая в большой сад.
Открылись ворота ограды, и во двор вошел караван ослов, груженных тюками и корзинами. Привратник свистнул в бронзовый свисток. Из барака сейчас же выбежали слуги. Началась разгрузка. Рабы быстро перетаскивали в кладовые корзины с овощами и плодами, глиняные горшки с медовыми сотами и все другое, что было доставлено с караваном.
— Это все привезено из поместья нашего господина, — пояснил Пааам, подойдя к детям в сопровождении пожилой египтянки. — Идите к бассейну совершать омовение. Потом вам дадут чистую одежду. И, слегка подталкивая детей, он повел их вглубь двора. Кюльжан осталась с египтянкой.
Наступил вечер, а с ним и желанная прохлада. Женщины — члены семьи вельможи — поднялись по внутренней лестнице на плоскую кровлю дома. Там рабыни уже настлали для них ковры и положили шелковые подушки для возлежания. Слуги удалились в свои помещения, а рабы — в отдельную хижину.
Вся мебель хижины состояла из плетеных циновок, служивших постелями. Такие же циновки, только свернутые в трубку, служили рабам вместо подушки.
Несмотря на открытую дверь, люди задыхались в знойном воздухе хижины, не успевшей еще остыть после длинного жаркого дня. Сразу никто не мог уснуть. Поэтому повелось каждый вечор рассказывать друг другу сказки или истории в ожидании того часа, когда наступит ночная прохлада.
Сегодня рассказывать историю должен был нубиец, место которого оказалось рядом с Васей. Грустным певучим голосом он начал:
— Богата моя родина, но лучше б она была только выжженной, бесплодной пустыней. Тогда не остановился бы на ней завистливый взгляд слуг фараона, и моя шея не знала бы ярма раба.
Пусть бы слуги фараона вырубили все черное и розовое дерево Нубии! Пусть бы вырыли все золото, которым богат наш край! Но им было мало наших богатств. Они захотели нас самих. Тех, кто сопротивлялся их желанию, они убили, а тела их бросили на съедение крокодилам. Оставшимся в живых надели на шеи бронзовые ошейники, как собакам, и заклеймили, как скот, раскаленным железом.
В моей стране я был великим охотником, Много раз я выходил победителем из единоборства со львом. Лучше меня никто не мог укротить дикого слона… Но что значит ярость зверя по сравнению с коварством и злобой человека?
Слуги фараона предали огню наши хижины… Убили наших детей, опозорили женщин… А нас заставили добывать для них золото, которое мы считали только игрушкой для детей.
Нас приковали цепями к тачкам и заставили возить руду от пробитых в скалах нор. Нас заставляли крошить камни, хранившие крупицы золота… Воду давали только раз в день… А кто изнемог и не мог дробить камень, тот не получал и капли воды. В припадке безумия люди перекусывали жилы на своих руках и пытались утолить жажду собственной кровью.
Только тогда, когда глаза слуг фараона насытились блеском золота, и взятые ими с собой мешки были наполнены, с нас сняли цепи и привезли сюда… Много дней нас держали в каменной яме. Корм нам бросали сверху и воду спускали на веревке. И когда убедились, что мы примирились с этой жизнью и забыли о том, что мы люди, тогда нас выставили, как скот, па базаре. Наш вельможа отдал за меня двух баранов, и вот я здесь.
Ночью, когда особенно душно, мне снятся страшные сны. Мне кажется, что я опять изнемогаю от зноя в скалистых горах, и вместо воды надсмотрщик подает мне ковш с расплавленным золотом. А когда я вижу сверкающие кольца, браслеты и ожерелья на наших господах, я содрогаюсь от ужаса. Неужели они не чувствуют, что по их украшениям струится кровь черных нубийцев?
После долгого молчания тихо начал говорить другой раб.
— Ты счастливей меня, друг. Ты хоть помнишь время, когда был свободным… Ты видел свою родину, а я лишен даже этого. Мне не дано даже воспоминаний.
Мать моя — семитка родила меня уже здесь, в неволе, и я знаю о своем родном крае только из ее песен, которыми она меня усыпляла. Я никогда не видел лица своего отца… Он погиб, защищая мою мать во время нападения воинов фараона.
С восхода до заката солнца моя мать с сотнями других рабов рыла каналы. Если собрать в кучу всю землю, выброшенную ею, она, наверное, покрыла бы даже великую каменную гробницу фараона. Мать выбивалась из сил, чтобы не отставать от других… более сильных, чем она. Ее спина уже привыкла к ударам и, когда ее опоясывал бич надсмотрщика, мать только вздрагивала. Ее подгоняли угрозами, страшнее которых не знало ее сердце — отнять меня, продать в другой ном… Это было для нее страшнее самых зверских побоев.
Однажды на канал пришел сам номарх. Он был полным хозяином над всеми нами. Ведь мы принадлежали ному.
Страшась его недовольства, все работали, не переводя дыхания. Мать старалась не отставать от других, но была уже очень слаба. Внезапно из ее рта и носа хлынула кровь. Она упала, но и полумертвая искала меня взглядом. Забыв страх перед господином, я бросился к ней. Я обхватил руками ее голову. Звал, просил не оставлять меня. Номарх пинком ноги отшвырнул меня от трупа матери и велел своему помощнику взять меня к себе. Тот отдал меня на воспитание своим рабам. Они обращались со мной неплохо, но, конечно, не могли заменить мать. Я научился от них тому, что должен делать домашний раб: убрать цветами праздничный стол, ощипать и. выпотрошить гуся, вычистить до блеска бронзовую посуду. После этого господин подарил меня своей сестре в день ее свадьбы. И вот я здесь.
Раб умолк, но долго никто не произносил ни слова. Каждый, наверно, вспоминал свою жизнь, и вряд ли кто находил ее счастливой. В дальнем углу хижины кто-то запел тихим прерывающимся голосом:
Прямо на земле тесными рядами сидели рыбаки и крестьяне, восхваляющие свой товар на разные голоса. Перед ними в корзинах или просто на больших пальмовых листьях лежали овощи, мясо, рыба, фрукты, хлеб. Такими же листьями люди прикрывали головы от жгучих лучей солнца.
Между продавцами, толкая друг друга, ходили покупатели-женщины, обернутые широким куском белой ткани так, что одно плечо и рука оставались обнаженными. Одежда мужчин ограничивалась белой же набедренной повязкой и платком, свободно лежавшим на голове, закинутом за уши.
Кюльжан, естественно, больше интересовалась яркими тканями, которые продавались тут же рядом. Продавцы размахивали ими как флагами, стараясь привлечь внимание покупателей. Много женщин толпилось и у столов с драгоценными украшениями из золота, серебра и электрума — сплава серебра с золотом. Мемфисских модниц привлекали браслеты, украшенные инкрустациями из зеленого малахита, ярко-синего лазурита и яшмы с изображением стрекоз или цветов. Хороши были также и ожерелья из оникса, хрусталя, янтаря, сверкающие всеми оттенками радуги.
За низенькими столиками прислужники жрецов торговали священными амулетами, предохраняющими, по их словам, от порчи, «черной болезни», от бесплодия и просто «приносящими счастье». Амулеты изображали священных животных: сокола, корову, барана. Особенно много было изображений почитаемого в Мемфисе быка-Аписа. Эти амулеты брались нарасхват. Тут же шла оживленная торговля флаконами с душистым маслом, баночками с разными притираниями и краской для бровей и ресниц.
Ребятишки, как мухи, облепили лавку торговца сладостями. Они с жадностью смотрели на счастливцев, покупающих сладкие напитки, сушеные финики, медовое печенье, но большинству, увы, были доступны только стебли сахарного тростника.
Богатые покупатели расплачивались серебряными и золотыми кольцами или просто кусочками драгоценных металлов. Большинство же меняло вещь на вещь, и тут трудно было понять, кто продавец и кто покупатель.
Затертые толпой, Вася, Валерик и Кюльжан, независимо от их желания, двигались по базару и жадно впитывали новые впечатления. В конце концов, они оказались в узенькой улочке, по обеим сторонам которой выстроились не то мастерские, не то лавки. Это были маленькие тростниковые хижины. Дети подошли к одной из них.
На циновке перед хижиной лежали выставленные для продажи сандалии — толстые кожаные подошвы, к которым были прикреплены три ремешка. Тут же, на низенькой табуретке, сидел сам мастер. Чтоб не терять времени на ожидание покупателей, он старательно разминал заготовки из кожи.
Дети перешли к следующей хижине. От нее шло отвратительное зловоние. Это была кожевенная мастерская. Двое египтян острыми скребками очищали от мездры кожу, только что вынутую из сосуда с раствором.
Дети поспешили перейти к следующей хижине, где работали два ткача. Они сидели, согнувшись, на корточках, плотно прижав колени к животу и, казалось, ничего не видели, кроме своих нитей, натянутых на низенькие станочки.
— Сколько же часов вы так работаете? — поинтересовался Вася, воспользовавшись тем, что один из ткачей мельком бросил на них свой взгляд.
Тот вместо ответа кивнул на глиняный светильник, стоявший на полочке.
— И ночью! — воскликнула Кюльжан. Ткач снова кивнул головой, и челнок в его руках засновал еще быстрее.
— Ой! Смотрите! — воскликнул вдруг Валерик.
Из-под тростниковой циновки, устилавшей пол хижины, медленно выползала большая змея. Она направлялась к сидевшему к ней спиной ткачу. Вот она подняла голову и вся сжалась для броска… В то же мгновение Вася с силой опустил на ее голову табуретку, оказавшуюся у него под рукой.
Ткач вскочил и остекленевшими глазами уставился на извивающееся в предсмертных судорогах пресмыкающееся. Вася нанес еще удар и тут почувствовал, что его крепко охватили чьи-то руки. Мальчик повернул голову и встретился глазами с белокурым синеглазым юношей атлетического сложения. Руки юноши продолжали крепко держать Васю. В его взгляде мальчик прочел презрительное сожаление.
— Что ты наделал, юный безумец? — воскликнул ткач, обретя, наконец, дар слова. — Ты осмелился поднять свою нечистую руку на ту, которая носит священный облик Нехебт, покровительницы Нижнего Египта! Горе тебе! Горе мне и дому моему! Горе всем нам!
И, распростершись, ткач начал биться головой о землю в непритворном отчаянии.
— Ты совершил страшное преступление, чужеземец — сказал белокурый юноша остолбеневшему от неожиданности Васе. — Разве ты не знаешь, что когда жители одного нома поели рыбы, почитавшейся священной в другом, между населением номов возникла долгая и кровавая война. Теперь я должен выдать тебя жрецам для страшной казни за твое преступление.
Кюльжан в ужасе вскрикнула, бросилась к Васе и охватила его обеими руками.
— Но ведь я хотел только спасти этого человека, — оправдывался мальчик.
— Ты помешал свершиться воле богов, — беспощадно ответил юноша. Став на колени, он бережно завернул убитую змею в услужливо поданный ему кусок ткани и, поднявшись на ноги, обратился к ткачам.
— Жалея вас, я скрою, что священная Нехебт погибла от руки чужеземца в вашем доме. Дайте же мне священную клятву, что ваши уста никогда не откроют этой тайны, или вы погибнете вместе со мной.
— Клянемся светлым оком Амон-Ра, — дрожащими голосами ответили ему бедняки.
— Пусть наши тела истлеют без погребения и не будут знать второй жизни, если мы нарушим эту клятву, — подсказал им дальше юноша.
Ткачи, запинаясь, повторили и эту страшную клятву.
— Идите за мной, чужеземцы, — обратился теперь юноша к Васе, Валерику и Кюльжан. — Это говорю вам я, Пааам.
Юноша вышел из хижины, и дети последовали за ним. Мимо них брели носильщики, сгибаясь под тяжестью ноши, семенили ослы, нагруженные товаром.
Пройдя кварталы жалких хижин бедняков, дети добрались до большой глиняной стены с узкой калиткой подле запертых тяжелых ворот. Подойдя к калитке, Пааам что-то показал привратнику, и тот пропустил его вместе со спутниками, окинув детей равнодушным взглядом. За стеной начинались совсем другие строения. Это был квартал богачей. Теперь по обеим сторонам улицы возвышались глиняные стены, из-за которых виднелись верхушки пальм, сикомор, акаций и плоские кровли домов. Скоро Пааам остановился и сделал Васе знак приблизиться.
— Ты и твои спутники, видевшие твое преступление и не остановившие его, достойны смерти. Ваша жизнь в моих руках. Я могу подарить вам ее или отнять, — сказал он.
Вася и без его слов понимал, что дело обстоит плохо.
— Если вы избираете жизнь, вы должны стать моим «говорящим орудием», — продолжал Пааам.
— …То есть рабами, — перевел для себя Вася, а вслух спросил. — Что же мы должны делать, чтобы остаться живыми?
— В этом доме живет знатный вельможа Хенку, — указал Пааам. — Он поручил мне купить пару молодых рабов, которых хочет поднести в дар главному жрецу храма бога Пта за то, что тот составил гороскоп его жизни. Я скажу вельможе, что купил вас всех троих. Так вы попадете в дом главного жреца.
— Очень интересно, — подумал Вася.
— Вы будете исполнять все приказания, полученные в доме, — продолжал Пааам, — но помните, что настоящий ваш господин только я. Ибо стоит мне известить жреца о вашем преступлении…
— Понятно, — не очень вежливо перебил Вася Пааама. — Значит, мы будем служить этому жрецу, а выполнять ваши приказания. Какие же?
— Время придет — узнаете, — загадочно ответил Пааам. — Теперь же пусть на ваши уста ляжет печать молчания. Идите за мной.
Пааам со своими спутниками беспрепятственно прошел в ворота ограды, и по дорожке, вымощенной каменными плитами, все четверо подошли к дому.
— Собаку оставим тут, — сказал Пааам, придерживая за ошейник Дозора. — У раба нет ничего, что не принадлежало бы его хозяину. Одна из конур здесь свободна. Собаку, которая в ней жила, съел крокодил.
Вася не смел протестовать, и Пааам подвел Дозора к конуре и закрепил цепь на его ошейнике.
Дом вельможи был из необожженного кирпича, а кое-где отделан желтыми и синими каменными плитками. Небольшие, зарешеченные окна помещались под самой крышей. Дом от общего двора был отделен палисадником. По узкой крутой лесенке все четверо поднялись в прихожую комнату. Сказав, чтобы дети его здесь подождали, Пааам открыл дверь в длинный зал со стенами, покрытыми росписью, и скрылся внутри дома. Вася, Валерик и Кюльжан переглянулись.
— Интересно, кто такой этот Пааам? — сказал Вася. — Он не египтянин, судя по цвету его кожи и волос. А вот какого племени, я не пойму.
— Мне кажется, что он тоже раб, хотя и доверенный, — ответил Валерик. — Я заметил у него на лопатке след какого-то клейма.
— Тише… Идут… — прошептала Кюльжан.
Почтительно сопровождаемый Пааамом, через зал шел тучный пожилой египтянин. Он был одет в тонкую льняную ткань. На плечах его лежало ожерелье, руки были украшены браслетами. Презрительно щурясь, он подошел к мальчикам, и по его знаку Пааам поспешно сдернул с них лохмотья, прикрывающие их тела.
Хозяин брезгливо потрогал бицепсы Валерика, заглянул в зубы покрасневшему от унижения Васе, бросил одобрительный взгляд на Кюльжан и, кивнув головой, приказал Паааму увести детей.
— Господин вас принял, — облегченно вздохнул Пааам, когда они опустились обратно во дворик. — Сейчас я вас сдам рабыне. Она приготовит вас в подарок жрецу.
— То есть, как это приготовит? — встревожился Вася. Но Пааам уже отошел от них. Дети стали разглядывать общий двор. В нем были расположены круглые каменные закрома для зерна, кухня, хлебная стечь, колодец с водой, с журавлем над ним. Вдали виднелся длинный каменный барак, видимо для слуг. В глубине двора была калитка, ведущая в большой сад.
Открылись ворота ограды, и во двор вошел караван ослов, груженных тюками и корзинами. Привратник свистнул в бронзовый свисток. Из барака сейчас же выбежали слуги. Началась разгрузка. Рабы быстро перетаскивали в кладовые корзины с овощами и плодами, глиняные горшки с медовыми сотами и все другое, что было доставлено с караваном.
— Это все привезено из поместья нашего господина, — пояснил Пааам, подойдя к детям в сопровождении пожилой египтянки. — Идите к бассейну совершать омовение. Потом вам дадут чистую одежду. И, слегка подталкивая детей, он повел их вглубь двора. Кюльжан осталась с египтянкой.
Наступил вечер, а с ним и желанная прохлада. Женщины — члены семьи вельможи — поднялись по внутренней лестнице на плоскую кровлю дома. Там рабыни уже настлали для них ковры и положили шелковые подушки для возлежания. Слуги удалились в свои помещения, а рабы — в отдельную хижину.
Вся мебель хижины состояла из плетеных циновок, служивших постелями. Такие же циновки, только свернутые в трубку, служили рабам вместо подушки.
Несмотря на открытую дверь, люди задыхались в знойном воздухе хижины, не успевшей еще остыть после длинного жаркого дня. Сразу никто не мог уснуть. Поэтому повелось каждый вечор рассказывать друг другу сказки или истории в ожидании того часа, когда наступит ночная прохлада.
Сегодня рассказывать историю должен был нубиец, место которого оказалось рядом с Васей. Грустным певучим голосом он начал:
— Богата моя родина, но лучше б она была только выжженной, бесплодной пустыней. Тогда не остановился бы на ней завистливый взгляд слуг фараона, и моя шея не знала бы ярма раба.
Пусть бы слуги фараона вырубили все черное и розовое дерево Нубии! Пусть бы вырыли все золото, которым богат наш край! Но им было мало наших богатств. Они захотели нас самих. Тех, кто сопротивлялся их желанию, они убили, а тела их бросили на съедение крокодилам. Оставшимся в живых надели на шеи бронзовые ошейники, как собакам, и заклеймили, как скот, раскаленным железом.
В моей стране я был великим охотником, Много раз я выходил победителем из единоборства со львом. Лучше меня никто не мог укротить дикого слона… Но что значит ярость зверя по сравнению с коварством и злобой человека?
Слуги фараона предали огню наши хижины… Убили наших детей, опозорили женщин… А нас заставили добывать для них золото, которое мы считали только игрушкой для детей.
Нас приковали цепями к тачкам и заставили возить руду от пробитых в скалах нор. Нас заставляли крошить камни, хранившие крупицы золота… Воду давали только раз в день… А кто изнемог и не мог дробить камень, тот не получал и капли воды. В припадке безумия люди перекусывали жилы на своих руках и пытались утолить жажду собственной кровью.
Только тогда, когда глаза слуг фараона насытились блеском золота, и взятые ими с собой мешки были наполнены, с нас сняли цепи и привезли сюда… Много дней нас держали в каменной яме. Корм нам бросали сверху и воду спускали на веревке. И когда убедились, что мы примирились с этой жизнью и забыли о том, что мы люди, тогда нас выставили, как скот, па базаре. Наш вельможа отдал за меня двух баранов, и вот я здесь.
Ночью, когда особенно душно, мне снятся страшные сны. Мне кажется, что я опять изнемогаю от зноя в скалистых горах, и вместо воды надсмотрщик подает мне ковш с расплавленным золотом. А когда я вижу сверкающие кольца, браслеты и ожерелья на наших господах, я содрогаюсь от ужаса. Неужели они не чувствуют, что по их украшениям струится кровь черных нубийцев?
После долгого молчания тихо начал говорить другой раб.
— Ты счастливей меня, друг. Ты хоть помнишь время, когда был свободным… Ты видел свою родину, а я лишен даже этого. Мне не дано даже воспоминаний.
Мать моя — семитка родила меня уже здесь, в неволе, и я знаю о своем родном крае только из ее песен, которыми она меня усыпляла. Я никогда не видел лица своего отца… Он погиб, защищая мою мать во время нападения воинов фараона.
С восхода до заката солнца моя мать с сотнями других рабов рыла каналы. Если собрать в кучу всю землю, выброшенную ею, она, наверное, покрыла бы даже великую каменную гробницу фараона. Мать выбивалась из сил, чтобы не отставать от других… более сильных, чем она. Ее спина уже привыкла к ударам и, когда ее опоясывал бич надсмотрщика, мать только вздрагивала. Ее подгоняли угрозами, страшнее которых не знало ее сердце — отнять меня, продать в другой ном… Это было для нее страшнее самых зверских побоев.
Однажды на канал пришел сам номарх. Он был полным хозяином над всеми нами. Ведь мы принадлежали ному.
Страшась его недовольства, все работали, не переводя дыхания. Мать старалась не отставать от других, но была уже очень слаба. Внезапно из ее рта и носа хлынула кровь. Она упала, но и полумертвая искала меня взглядом. Забыв страх перед господином, я бросился к ней. Я обхватил руками ее голову. Звал, просил не оставлять меня. Номарх пинком ноги отшвырнул меня от трупа матери и велел своему помощнику взять меня к себе. Тот отдал меня на воспитание своим рабам. Они обращались со мной неплохо, но, конечно, не могли заменить мать. Я научился от них тому, что должен делать домашний раб: убрать цветами праздничный стол, ощипать и. выпотрошить гуся, вычистить до блеска бронзовую посуду. После этого господин подарил меня своей сестре в день ее свадьбы. И вот я здесь.
Раб умолк, но долго никто не произносил ни слова. Каждый, наверно, вспоминал свою жизнь, и вряд ли кто находил ее счастливой. В дальнем углу хижины кто-то запел тихим прерывающимся голосом:
И все подхватили скорбный мотив и вместе допели песню:
Смерть стоит сегодня передо мною,
Как выздоровление перед больным…
Как пребывание под парусом в ветреную погоду,
Как запах лотоса, как путь, омытый дождем…
Уткнувшись лицом в циновку, Вася тихо плакал.
Смерть стоит сегодня передо мною,
Как возвращение домой с похода…
Как желание увидеть свой дом
После многолетнего пребывания в плену…
В ОКРУЖЕНИИ БОГОВ
После завтрака, состоящего из сухой рыбы и плоских ячменных лепешек, пришел Пааам. Он критически осмотрел Васю и Валерика, чисто вымытых, в белых набедренных повязках и, видимо, остался доволен.
— Сейчас я поведу вас к главному жрецу, — сказал он, — а девочка останется в доме. Так приказал господин.
— Почему? — запротестовал Вася. — Пусть берут нас всех вместе.
— Раб не может иметь своих желаний, — строго сказал Пааам. — Женщина же — нечистое существо. Ее присутствие оскверняет храм. Даже наша царевна, когда она хочет принести жертву священному Пта, подвергается окуриванию, прежде чем получить доступ в храм пресветлого бога. Девочка нужна здесь. Во время праздничного пира акробатка, увеселяющая гостей, сломала себе спину. Вашу девочку будут учить, чтобы она могла занять место акробатки.
— Пропала наша Кюльжан, — вырвалось у Валерика.
— Но хоть проститься с ней мы можем? — после некоторой паузы спросил Вася.
Пааам кивнул головой и приказал рабыне, пробегавшей мимо, привести новую акробатку.
Через несколько минут пришла Кюльжан. Ее волосы были заплетены во множество мелких косичек, голову обвивала пестрая лента, надо лбом торчал цветок голубого лотоса. Одета она была в подобие короткой туники. У Васи сжалось сердце при виде печальных глаз подруги.
— Потерпи немного, — сказал он девочке. — Мы здесь долго не задержимся. Как только поймем их жизнь, так же заберем тебя. Можешь потерпеть?
Кюльжан молча кивнула головой, крепко пожала руки мальчикам и вернулась в дом.
Следуя за Пааамом к воротам, Вася на ходу погладил Дозора, высунувшегося им навстречу из своей конуры. Пес рванулся вслед за хозяином, но, задержанный цепью, горестно завыл.
— Похоже, что Дозору тоже здесь не слишком нравится, — заметил Валерик.
Следуя за своим провожатым, мальчики пришли к берегу Нила. Спокойно текли воды огромной реки. Дети сели в легкий тростниковый челнок, управляемый почти черным от загара мальчишкой, и направились к противоположному берегу. Масса рыбы, сверкая чешуей, играла в воде. Мелькнула синяя спина и показалась широко открытая, похожая на чемодан, пасть бегемота. Ловким ударом весла мальчик направил лодку мимо животного.
— Да тут есть и крокодилы, — стараясь говорить как можно спокойней, заметил Валерик.
Прямо к лодке, похожие на серые древесные стволы, направлялись чудовища. Лицо Пааама стало серьезным. Он взял весло из рук маленького лодочника и резким рывком повернул в сторону легкое суденышко.
— Бог Собк, — сказал он внушительно, показывая веслом на крокодила.
— Запомним на всякий случай и этого бога, — угрюмо сказал Валерику Вася. — А то опять можно попасть впросак. Будьте добры, — обратился он очень вежливо к Паааму, — скажите, какие еще у вас тут боги обитают?
Тот вернул лодочнику весло и торжественно начал:
— Велик солнечный бог Амон-Ра, — он дает жизнь всему живому…
— Ну, с солнцем, я думаю, у нас конфликтов не будет, — пробормотал Вася.
— Ему посвящен баран — бог Хнум…
— Ой, сколько я съел этого божества в плове, — усмехнулся Валерик.
Остановив его строгим взглядом, Пааам продолжал:
— В нашем священном городе Мемфисе почитается бык Апис. Самое ужасное кощунство — убийство такого животного.
— Лишь бы он на нас не кидался, — не унимался расшалившийся Валерик.
— Бог земли Гэб, а сейчас мы плывем мимо священной рощи богини неба, пресветлой Хатхор, почитаемой в виде коровы…
— Ну, это, по крайней мере, безвредное божество, — обрадовался Вася.
— Бог Тот — бог луны, он же бог письма, счета и мудрости — почитается в виде павиана…
— Ну, это тоже вполне выносимое божество!
— Бог Пта-мироздатель, творец вселенной, ему вы будете служить…
«Это еще как сказать», — подумал Вася.
— Богиня Уаджит — почитается в виде ядовитой змеи…
— В загробном царстве вас встретит сам Озирис — судья мертвых, — продолжал Пааам.
— Постараемся насколько возможно оттянуть эту встречу, — решительно заявил Валерик и потянулся сорвать качающийся на воде большой цветок лотоса.
— …Это священный лотос бога Нефертума, — предупредил Пааам, и Валерик поспешно отдёрнул руку.
— Скажите, — взмолился Вася, — не быстрее ли будет назвать тех животных, которые у вас не почитаются священными?
Но Пааам сердито сдвинул брови и до самого берега больше не произнес ни слова.
— Все равно мы с тобой опять влезем в какую-нибудь кашу, — ворчал Валерик, идя по дороге, вымощенной белыми плитами. — Тут невозможно не наткнуться если не на того, так на другого бога.
— Будем держаться подальше от всякой скотины, — благоразумно ответил Вася. — Даже от кошки.
— Кошка во всем Египте почитается священным животным, — подтвердил Пааам. — Смерть кошки оплакивается в семье больше, чем смерть собственного сына.
Подойдя к маленькому окошечку в высокой стене, окружающей храм, Пааам постучал. В окошке показалось сморщенное, желтое, как старый пергамент, лицо.
— От господина Хенку с дарами, — сказал Пааам, и перед ними сейчас же распахнулась дверь, почти сливавшаяся со стеной.
Они вошли в аллею огромного сада, состоявшую из одних пальм. На фоне темных листьев сверкали покрытые электрумом иглы высоких обелисков. Дорога между пальмами была выложена плитками черного и розового гранита. Мальчики прошли мимо озера, вокруг которого стояли статуи каких-то страшных полулюдей, полузверей, и очутились перед широкой белой лестницей, на боковых скатах которой были высечены извивающиеся желтые змеи.
Следуя за Пааамом, они поднялись по этой лестнице к массивной двери, обитой бронзовыми листами. Перед дверью на цепи висел бронзовый же щит. Пааам взял из ниши в стене рядом с дверью маленький молоточек и три раза ударил в щит. Раздался мелодичный звон.
Дверь отворилась как будто сама собою. Перед ними оказался длинный узкий коридор с рядом колонн. Они вошли, и дверь сейчас же закрылась.
— Ждать здесь, — шепнул Пааам, — повиноваться во всем. Будьте наблюдательны, но говорите как можно меньше. Когда вы будете нужны мне, я найду вас.
Пааам быстро ушел по коридору и несколько минут спустя вернулся в сопровождении жреца в длинных белых одеждах. Положив свои руки на плечи мальчиков, Пааам заставил их опуститься на колени и, даже не взглянув на них больше, ушел в распахнувшиеся, едва он до них дотронулся, двери.
Амени — главному жрецу храма Пта — понравились подаренные вельможей расторопные и смышленые мальчики. Сделав из них своих личных слуг, Амени посылал их с разными поручениями то в храмовые мастерские, то в библиотеку, где хранились старинные папирусы с изречениями, то в храмовую школу, в которой под его наблюдением обучались писцы. Вася и Валерик видели очень много интересного и только жалели, что с ними нет их подруги.
В храмовых мастерских под наблюдением особых надзирателей работали прекрасно обученные мастера. Они высекали для храмов колоссов-богов из целых каменных глыб черного и розового гранита или красного песчаника, изготовляли вазы для светильников и цветов, украшенные резьбой и золотыми полосками, отливали золотые и серебряные статуэтки богов и царей, мастерили погребальные ящики из сикоморы, тамариска, кедра и черного дерева, обивали листовым золотом саркофаги и мебель.
Мальчики восхищались искусствам мастеров и в то же время ужасались при виде такого неслыханного расточительства богатств, добываемых каторжным трудом рабов, а зачастую и ценой их жизни.
Иногда Амени разрешал им присутствовать на занятиях в храмовой школе писцов, где обучались, главным образом, сыновья вельмож в возрасте от пяти до семнадцати лет. В этой школе занятия шли с раннего утра до позднего вечера. Мальчиков учили, в первую очередь, читать и красиво и грамотно писать. Это было нелегким делом, потому что египетское письмо имело более семисот знаков-иероглифов.
— Сейчас я поведу вас к главному жрецу, — сказал он, — а девочка останется в доме. Так приказал господин.
— Почему? — запротестовал Вася. — Пусть берут нас всех вместе.
— Раб не может иметь своих желаний, — строго сказал Пааам. — Женщина же — нечистое существо. Ее присутствие оскверняет храм. Даже наша царевна, когда она хочет принести жертву священному Пта, подвергается окуриванию, прежде чем получить доступ в храм пресветлого бога. Девочка нужна здесь. Во время праздничного пира акробатка, увеселяющая гостей, сломала себе спину. Вашу девочку будут учить, чтобы она могла занять место акробатки.
— Пропала наша Кюльжан, — вырвалось у Валерика.
— Но хоть проститься с ней мы можем? — после некоторой паузы спросил Вася.
Пааам кивнул головой и приказал рабыне, пробегавшей мимо, привести новую акробатку.
Через несколько минут пришла Кюльжан. Ее волосы были заплетены во множество мелких косичек, голову обвивала пестрая лента, надо лбом торчал цветок голубого лотоса. Одета она была в подобие короткой туники. У Васи сжалось сердце при виде печальных глаз подруги.
— Потерпи немного, — сказал он девочке. — Мы здесь долго не задержимся. Как только поймем их жизнь, так же заберем тебя. Можешь потерпеть?
Кюльжан молча кивнула головой, крепко пожала руки мальчикам и вернулась в дом.
Следуя за Пааамом к воротам, Вася на ходу погладил Дозора, высунувшегося им навстречу из своей конуры. Пес рванулся вслед за хозяином, но, задержанный цепью, горестно завыл.
— Похоже, что Дозору тоже здесь не слишком нравится, — заметил Валерик.
Следуя за своим провожатым, мальчики пришли к берегу Нила. Спокойно текли воды огромной реки. Дети сели в легкий тростниковый челнок, управляемый почти черным от загара мальчишкой, и направились к противоположному берегу. Масса рыбы, сверкая чешуей, играла в воде. Мелькнула синяя спина и показалась широко открытая, похожая на чемодан, пасть бегемота. Ловким ударом весла мальчик направил лодку мимо животного.
— Да тут есть и крокодилы, — стараясь говорить как можно спокойней, заметил Валерик.
Прямо к лодке, похожие на серые древесные стволы, направлялись чудовища. Лицо Пааама стало серьезным. Он взял весло из рук маленького лодочника и резким рывком повернул в сторону легкое суденышко.
— Бог Собк, — сказал он внушительно, показывая веслом на крокодила.
— Запомним на всякий случай и этого бога, — угрюмо сказал Валерику Вася. — А то опять можно попасть впросак. Будьте добры, — обратился он очень вежливо к Паааму, — скажите, какие еще у вас тут боги обитают?
Тот вернул лодочнику весло и торжественно начал:
— Велик солнечный бог Амон-Ра, — он дает жизнь всему живому…
— Ну, с солнцем, я думаю, у нас конфликтов не будет, — пробормотал Вася.
— Ему посвящен баран — бог Хнум…
— Ой, сколько я съел этого божества в плове, — усмехнулся Валерик.
Остановив его строгим взглядом, Пааам продолжал:
— В нашем священном городе Мемфисе почитается бык Апис. Самое ужасное кощунство — убийство такого животного.
— Лишь бы он на нас не кидался, — не унимался расшалившийся Валерик.
— Бог земли Гэб, а сейчас мы плывем мимо священной рощи богини неба, пресветлой Хатхор, почитаемой в виде коровы…
— Ну, это, по крайней мере, безвредное божество, — обрадовался Вася.
— Бог Тот — бог луны, он же бог письма, счета и мудрости — почитается в виде павиана…
— Ну, это тоже вполне выносимое божество!
— Бог Пта-мироздатель, творец вселенной, ему вы будете служить…
«Это еще как сказать», — подумал Вася.
— Богиня Уаджит — почитается в виде ядовитой змеи…
— В загробном царстве вас встретит сам Озирис — судья мертвых, — продолжал Пааам.
— Постараемся насколько возможно оттянуть эту встречу, — решительно заявил Валерик и потянулся сорвать качающийся на воде большой цветок лотоса.
— …Это священный лотос бога Нефертума, — предупредил Пааам, и Валерик поспешно отдёрнул руку.
— Скажите, — взмолился Вася, — не быстрее ли будет назвать тех животных, которые у вас не почитаются священными?
Но Пааам сердито сдвинул брови и до самого берега больше не произнес ни слова.
— Все равно мы с тобой опять влезем в какую-нибудь кашу, — ворчал Валерик, идя по дороге, вымощенной белыми плитами. — Тут невозможно не наткнуться если не на того, так на другого бога.
— Будем держаться подальше от всякой скотины, — благоразумно ответил Вася. — Даже от кошки.
— Кошка во всем Египте почитается священным животным, — подтвердил Пааам. — Смерть кошки оплакивается в семье больше, чем смерть собственного сына.
Подойдя к маленькому окошечку в высокой стене, окружающей храм, Пааам постучал. В окошке показалось сморщенное, желтое, как старый пергамент, лицо.
— От господина Хенку с дарами, — сказал Пааам, и перед ними сейчас же распахнулась дверь, почти сливавшаяся со стеной.
Они вошли в аллею огромного сада, состоявшую из одних пальм. На фоне темных листьев сверкали покрытые электрумом иглы высоких обелисков. Дорога между пальмами была выложена плитками черного и розового гранита. Мальчики прошли мимо озера, вокруг которого стояли статуи каких-то страшных полулюдей, полузверей, и очутились перед широкой белой лестницей, на боковых скатах которой были высечены извивающиеся желтые змеи.
Следуя за Пааамом, они поднялись по этой лестнице к массивной двери, обитой бронзовыми листами. Перед дверью на цепи висел бронзовый же щит. Пааам взял из ниши в стене рядом с дверью маленький молоточек и три раза ударил в щит. Раздался мелодичный звон.
Дверь отворилась как будто сама собою. Перед ними оказался длинный узкий коридор с рядом колонн. Они вошли, и дверь сейчас же закрылась.
— Ждать здесь, — шепнул Пааам, — повиноваться во всем. Будьте наблюдательны, но говорите как можно меньше. Когда вы будете нужны мне, я найду вас.
Пааам быстро ушел по коридору и несколько минут спустя вернулся в сопровождении жреца в длинных белых одеждах. Положив свои руки на плечи мальчиков, Пааам заставил их опуститься на колени и, даже не взглянув на них больше, ушел в распахнувшиеся, едва он до них дотронулся, двери.
Амени — главному жрецу храма Пта — понравились подаренные вельможей расторопные и смышленые мальчики. Сделав из них своих личных слуг, Амени посылал их с разными поручениями то в храмовые мастерские, то в библиотеку, где хранились старинные папирусы с изречениями, то в храмовую школу, в которой под его наблюдением обучались писцы. Вася и Валерик видели очень много интересного и только жалели, что с ними нет их подруги.
В храмовых мастерских под наблюдением особых надзирателей работали прекрасно обученные мастера. Они высекали для храмов колоссов-богов из целых каменных глыб черного и розового гранита или красного песчаника, изготовляли вазы для светильников и цветов, украшенные резьбой и золотыми полосками, отливали золотые и серебряные статуэтки богов и царей, мастерили погребальные ящики из сикоморы, тамариска, кедра и черного дерева, обивали листовым золотом саркофаги и мебель.
Мальчики восхищались искусствам мастеров и в то же время ужасались при виде такого неслыханного расточительства богатств, добываемых каторжным трудом рабов, а зачастую и ценой их жизни.
Иногда Амени разрешал им присутствовать на занятиях в храмовой школе писцов, где обучались, главным образом, сыновья вельмож в возрасте от пяти до семнадцати лет. В этой школе занятия шли с раннего утра до позднего вечера. Мальчиков учили, в первую очередь, читать и красиво и грамотно писать. Это было нелегким делом, потому что египетское письмо имело более семисот знаков-иероглифов.