Квентин Патрик. Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

   - Хотите что-нибудь выпить?
   Он открывает глаза, изумленно оглядывается вокруг, словно пробудился после долгого сна.
   Я повторяю:
   - Хотите выпить? У меня есть виски. Вам не повредило бы.
   - Пожалуй, - тихо говорит он. - Но мне не хотелось бы вас беспокоить.
   Как это ни парадоксально, и впрямь видно, что ему не хочется меня беспокоить. В нем чувствуется какая-то униженность, он стесняется самого себя. Он принадлежит к породе людей, которых жизнь сломила, уничтожила, и они будто просят прощения за то, что еще продолжают существовать.
   - Я выпью с вами, - говорю ему и, наполняя стаканы, наблюдаю за незнакомцем. Он откинулся на спинку кресла и смотрит теперь в пространство. Мой взгляд останавливается на его стоптанных башмаках, на запачканных брюках, виднеющихся из-под плаща.
   - Это невероятно! - вдруг произносит он задумчиво. - На набережной не было другого света. Горело только у вас. Тогда, инстинктивно… Понимаете, я начал задыхаться от этого тумана.
   Нет, не понимаю. Я спрашиваю его, не думает ли он в самом деле, что ему стало плохо из-за тумана.
   В первый раз вижу, как он улыбается. Слабая улыбка, проложившая морщины на его мертвенно бледном лице.
   - Нет, - говорит он, - туман добавил. Уже сходя с парохода, я чувствовал себя неважно.
   "Уже сходя с парохода…" Я ставлю стакан, который собирался ему протянуть, и на секунду прикрываю глаза, чтобы овладеть собой. Мое сердце бьется изо всех сил.
   - Значит, вы только что с парохода? - спрашиваю я вполголоса.
   - Да. Прошло четверть часа, минут двадцать, не знаю. Может, немного больше, потому что я заходил в кафе.
   - Кафе?
   - Одно какое-то еще было открыто на набережной.
   - Почему же вы не передохнули там, в этом кафе?
   - Да, конечно, я мог бы. Но я почти сразу вышел снова на улицу.
   - Почему?
   - Там было слишком много людей, много дыма. У меня закружилась голова. Было полно моряков. Некоторые из них пьяные… Думаю, я испугался.
   - Испугались?
   Неожиданно он встает, охваченный волнением.
   - Нет, в самом деле, не то, - говорит он. - Это трудно объяснить. У меня…
   Скажет он, наконец, черт возьми?! Он обхватывает голову руками, похоже, ему действительно очень худо. В конце концов, с трудом выдавливая из себя слова, отрывисто произносит:
   - У меня было чувство, что не туда я должен идти. Когда же увидел ваш свет, наоборот…
   - Не понимаю… - бормочу я, в свою очередь, запинаясь.
   - Разумеется, - он снова садится в кресло, явно отказавшись от мысли что-либо объяснить. - Вы не можете понять
   Мне придется хлебнуть как следует. Эта история совсем не в моем духе! В мистику я никогда не ударялся. Для этого я слишком француз! И никогда не был восприимчив к сигналам медиума.
   Только вот этот тип, который высаживается с корабля в тумане и идет на "мой огонь"… Я невольно делаю сопоставление с моим героем, лицейским учителем, застрявшим здесь, на моем письменном столе.
   Решившись, я все же протягиваю ему стакан, снова внимательно его разглядывая
   - Держите, пейте. Я добавил немножечко воды. Если честно, то он слишком похож на преподавателя из лицея. Хотя… они выглядят так же, как обыкновенные люди. А люди бывают всякие. Высокие худые и маленькие толстые, лысые и бородатые.
   У незнакомца длинный тонкий нос, впалые щеки, рот - словно рана. Особенно мое внимание привлекают его руки - громадные, длинные, с пальцами музыканта или, скорее, фокусника. Не знаю, почему, но его руки мне не слишком нравятся.
   - А что вы, собственно, чувствуете? - спрашиваю я его.
   - У меня болит голова, - отвечает он. - Болит ужасно. Думаю, меня ударили.
   - Ударили?
   - Да. На пароходе.
   - Вы подрались?
   - Нет, не думаю.
   Он мне кажется все более странным. Если он дрался, он должен все же это знать. Помнить своего противника, помнить, как все происходило. Он качает головой, избегая на меня смотреть.
   Глядя на него, я спрашиваю себя, не смеется ли он надо мной. Удивление и раздражение, видимо, читаются на моем лице, потому что он внезапно наклоняется ко мне, с блестящими глазами, готовый во всем признаться.
   - Вы мне не верите, не так ли? Однако это правда! Я все забыл!
   - Вы хотите сказать, что удар, который вам нанесли, повлек за собой своего рода амнезию?
   Он вздрагивает, как от удара, хватает меня за руку и с жаром произносит:
   - Именно так, мосье! Теперь, поскольку вы сами произнесли слово, я должен вам сказать: я совершенно утратил память с того момента, как сошел на берег. По-настоящему помню лишь одно - смысл слов. Это важно, заметьте. Но я думаю, что у всех утративших память есть эта особенность.
   Я едва слушаю, изо всех сил стараясь скрыть охватившее меня возбуждение
   - Но должны же вы по крайней мере знать, кто вы?
   - Нет, мосье, я не знаю, кто я, - с волнением произносит он сдавленным голосом. - Даже этого не знаю! Страшно, не правда ли? Словно я сошел с ума.
   В его глазах тоска. Неописуемая тоска.
   - Вы ничего не знаете о себе?
   - Абсолютно ничего. Не знаю, откуда я. И совсем не представляю, зачем приехал в этот город.
   Теперь сомнений нет, это "он". Он, мой персонаж! Я чувствую, что со мной происходит что-то необычайное. Я весь внутренне дрожу. Надо успокоиться во что бы то ни стало
   Это не бред. Я прекрасно знаю, что передо мной человек из плоти и крови. Тем не менее все происходит так, будто я в действительности имею дело с вымышленным персонажем. Им можно как угодно распоряжаться, и, словно в минуту высшего озарения, я вижу, какую выгоду можно из этого извлечь.
   Прежде всего надо как следует разобраться с этой марионеткой. Я должен убедиться, все ли его связи с внешним миром обрублены. Для начала спрашиваю, есть ли у него документы. Было бы естественно иметь их при себе.
   Он опускает голову, не отвечая. Я настаиваю, меня это безумно интересует.
   - В конце концов, вы должны были проверить! Есть у вас с собой документы?
   Тогда он стыдливо произносит:
   - Нет, мосье. Разумеется, я посмотрел в карманах, когда почувствовал…
   - И что?
   - Они были пусты.
   - Пусты! И бумажника не было?
   - Нет. Ничего. Поэтому, кстати, я и подумал, что на пароходе на меня напали. Возможно, хотели обокрасть. Это разумное объяснение, не правда ли?
   - Очень разумное. И я предполагаю, что у вас, в довершение всего, нет денег?
   - Ни гроша, - признается он удрученно. - Ну как же мне выйти из положения?…
   Все это чудесно. Ужасно и чудесно. Я начинаю ходить вокруг его кресла так же, как кружу, преследуя кого-нибудь из своих персонажей. Но обычно в кресле никого нет.
   Внезапно мне приходит в голову мысль о багаже. Если он плыл на пароходе в качестве пассажира, у него, скорее всего, был хоть один чемодан.
   Я делюсь с ним своими соображениями.
   - Насчет этого так же, как и насчет остального. Я не знаю, был ли у меня чемодан! - говорит он мне с отчаянием в голосе. - Все, что я могу сказать, - это то, что, придя в сознание… в общем… когда я снова осознал реальность, вернулся в реальную жизнь, я был среди пассажиров у выхода из морского вокзала. И в этот момент, - тут уж я твердо уверен, - у меня не было никакого багажа. Но, заметьте, это ничего не значит. Я вполне мог иметь чемодан и оставить его на пароходе.
   - Совершенно верно. Но я думаю о том, что вы сейчас сказали. Когда вы сошли на берег, вы были не в себе?
   - Я знаю лишь одно, мосье, что стал снова воспринимать внешний мир, находясь среди пассажиров, на морском вокзале. Вдруг я стал видеть, слышать.
   - А до этого момента?
   - До этого - ночь, мосье, непроглядный мрак, смерть, если хотите.
   Мне хочется броситься к столу, схватить ручку, склониться над бумагой.
   - И вы покинули морской вокзал и бродили в тумане?
   - Именно так, мосье.
   - Невероятно! Абсолютно невероятно!
   Эти слова вырвались у меня на сей раз помимо воли. И в голосе моем прозвучало нечто вроде радости, и я в этом уверен. Глупо и неосторожно! Вот уже незнакомец смотрит на меня чудным взглядом.
   - Что случилось, мосье? У вас взволнованный вид. Надеюсь, мои несчастья тут ни при чем?
   Моментально беру себя в руки, быстро подхожу к столику и, выпив глоток виски, бросаю равнодушным тоном:
   - Нет, просто я кое-что вспомнил, так… одно совпадение…
   И снова набрасываюсь на него с вопросами о его прошлом, об этом прошлом, которого определенно не существует. Он даже не знает, как его зовут. Ни документов, ничего. Невероятная удача! Я едва сдерживаю смех.
   А этот несчастный вдруг начинает скандалить. Кажется, сейчас он на грани истерики. В уголках его губ пузырится пена, и на это не слишком приятно смотреть.
   - Эта пелена должна исчезнуть! - вопит он. - Потому что так продолжаться не может! Это ужасное ощущение, мосье, вы совершенно себе не представляете!
   - Напротив, прекрасно представляю!
   Он в волнении подходит к окну, возвращается назад. Теперь он спокоен. Даже заставляет себя улыбнуться.
   - Извините меня, мосье. Полагаю, мы уже достаточно говорили обо мне. Больные всегда эгоисты. Я вижу, что ничего не знаю о вас, человеке, у которого есть его прошлое. О вас, кто был так добр ко мне.
   Я возражаю, сознавая собственное лицемерие:
   - Ну что вы!
   - Да, да! Вы посреди ночи открыли мне двери своего дома.
   - Вам было плохо. Это элементарный долг каждого.
   Он спрашивает, чем я занимаюсь.
   - Видите ли, я заинтересован в том, чтобы у других вес было ясно. Это вносит свет и в мою жизнь… Как ваш свет, мосье, только что.
   Неожиданно он растрогал меня, вот тварь!
   - Знаете, - говорю я, у меня занятная профессия. Если это профессия. Я писатель, мосье. Пишу книги, романы. И, что совсем удивительно, продаю их!
   Незнакомец таращит глаза, будто я сообщил ему, что я космонавт.
   - Книги! - произносит он с волнением. - Писатель! Вы придумываете драмы, героев! Вы создаете судьбы!
   Лучше он и сказать не мог. Вижу, он прямо готов склониться передо мной в поклоне.
   - Это замечательная профессия, мосье!
   - Прежде всего странная. Случается встречаться с привидениями.
   Он схватывает на лету:
   - С привидениями?… Вроде меня, не так ли?
   Внезапно у меня возникает желание говорить начистоту. Я бросаю на него сочувственный взгляд.
   - В определенной мере так. С персонажами, которые похожи на вас. Ибо они тоже возникают из тумана. Они тоже без предупреждения появляются в моем доме, с бледными лицами, с пустыми карманами. И я должен сочинить им жизнь, прошлое, страсти, любовь… Ах, это удивительно!
   Вот я и увлекся. Но это сильней меня. Необычность ситуации меня вдохновляет. Уже давно не пылал в моей душе этот огонь.
   - Что удивительно, мосье?
   - Ваше появление именно в данный момент, - говорю я.
   - Я вам, наверное, помешал? Вы, вероятно, писали?
   - Я начал. Только начал…
 

III

   Мы надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Он допил виски. Я предложил еще, но он отказался.
   Спрашиваю, как он себя чувствует.
   - Гораздо лучше. Но голова болит по-прежнему.
   - Я дам вам аспирин.
   Он возражает, говорит, "что и так уж меня замучил".
   - Мне это не составляет никакого труда, - говорю я. - Может, снимете плащ? Вам будет удобней.
   Вдруг у меня замирает сердце: он направляется к двери.
   - Вы хотите уйти?
   - Да, я покину вас, мосье, не хочу злоупотреблять вашим терпением. Думаю, я в состоянии передвигаться. От виски мне стало лучше.
   Я кидаюсь к нему, хватаю за руку.
   - Куда же вы пойдете? Без денег, без документов?
   Он смотрит на меня собачьим, обезоруживающим взглядом. От этого взгляда у меня наворачиваются слезы. Я встряхиваюсь. Надо следить за собой, нельзя размягчаться.
   - Снимайте-ка плащ! - говорю я тоном, не терпящим возражений. - Похоже, о вас давно некому позаботиться. Расслабьтесь, сядьте в кресло. Подумаем, как быть дальше.
   Чувствую, как он податлив, словно воск. Лепи, что хочешь!
   Неловкими движениями он стягивает с себя плащ. Я помогаю ему, бросаю плащ на одно из кресел. Пока незнакомец усаживается, достаю из ящика письменного стола аспирин.
   Рядом с коробочкой аспирина стоит пузырек гарденала. Обычно я употребляю его в большом количестве. Незаметно вынимаю из пузырька две таблетки и зажимаю мизинцем в ладони: добавив их к аспирину, могу быть уверенным, что мой гость прекрасно проведет ночь. Желательно, чтоб он спал покрепче и не просыпался на каждый шорох.
   - Не знаю, как вас благодарить, - он сидит, обхватив голову руками, с совершенно беспомощным видом, мне кажется даже, он расплакался.
   - Я привык к встречам с незнакомыми людьми, - тихо произношу я, приблизившись к его креслу. - Они являются частью моего ремесла.
   - Вы имеете в виду встречи в ваших романах? - он приподнимает голову.
   Я объясняю, что для писателя персонажи его книги вначале всегда незнакомцы, которых следует опасаться. Постепенно мы их приручаем, и в итоге они становятся нам ближе лучших друзей.
   - Напрасно они пытаются от нас ускользнуть. Мы срываем с них маски, изучаем, исследуем, пока не проникнем в малейшие их секреты.
   - Ну, что ж, - говорит незнакомец, - мне лишь остается пожелать быть одним из них! Может, вы и с меня сорвете маску. Раз у вас есть опыт…
   Именно об этом я и думаю. Объявляю моему гостю, что, в самом деле, вероятно, смогу ему помочь. Лучше, чем кто бы то ни было, лучше, чем врач, лучше, чем полиция. Ибо, разумеется, я сразу же подумал о враче и о полиции. Только знаю я их!
   - Для них вы будете еще одним случаем, занесенным в картотеку среди сотен других. Вас попросят зайти еще и еще. Вы будете ждать месяцами. Или же застрянете в какой-нибудь клинике.
   Я говорю это не в порядке упрека: что эскулапы, что полицейские перегружены работой. Служа всем, они забывают о каждом в отдельности.
   И потом надо безумно любить свое дело. Свет прозрения вспыхивает лишь в умах, вдохновленных страстью.
   Я продолжаю развивать свою мысль. Кружу вокруг моего гостя как оса. Воодушевляюсь все больше.
   - Мне кажется, я буду защищать ваше дело самопожертвованно. Это святое дело: правда о человеке. Я проявлю настойчивость, и, право же, не стоит мне ставить это в заслугу, ибо ваша история меня потрясла. Поймите меня: я как будто начинаю писать новую книгу! Вы - персонаж! Мой персонаж!
   И сам уж не знаю, что говорю. Не слишком хорошо, по крайней мере. А это опасно. Но незнакомец ничего не замечает. Как ему заметить? Наоборот, вижу, он прямо исполнен благодарности, растроган.
   - В самом деле, - шепчет он, - вы согласны мне помочь?
   В его глазах светится надежда.
   - Да, мы попытаемся пройти вашу жизнь, словно поплывем вверх по реке, возвращаясь к истокам, - заявляю я с апломбом психоаналитика.
   Мне нравится это: "словно поплывем вверх по реке…" Надо бы запомнить, чтобы записать.
   Тем временем мой утративший память гость млеет от радости.
   - Ах, мосье! Я вдруг почувствовал себя не таким уж потерянным, не таким беззащитным! Этот свет, который неудержимо притягивал меня… ваш свет… я не обманулся!… Мне кажется, утративших память, как и слепых, направляет какое-то шестое чувство.
   Это тоже надо не забыть. Вообще, начиная с определенного момента, надо бы все записывать. Черт побери! Я чувствую себя в отличной форме! Скоро уложу его спать и сяду за работу. Мне знакомо это состояние, знаю, теперь буду трудиться до зари.
   Растворяю аспирин и гарденал в воде, добавляю немного сахара и протягиваю стакан гостю.
   - Выпейте! Это успокоит боль и поможет уснуть.
   Он, морщась, пьет.
   - Спать! - говорит он. - Я только и делаю, что сплю! То есть, у меня чувство, будто я сплю, будто все это кошмарный сон.
   Он допивает лекарство, и я забираю у него стакан.
   - Поспать, конечно, было бы неплохо, но где? - спрашивает он.
   - Да здесь. Зачем усложнять?
   Ну все, готово! Я нажал кнопку. Ту, что приводит в действие пружины Приключения. Я поставил на карту судьбу этого человека и, быть может, свою судьбу. И последствия моего поступка необратимы. Мы не можем вернуться назад, ни он, ни я.
   Я мог не произносить эту фразу, не пригласить его, и все было бы по-другому. Ощущение, будто я воплощаю замысел своего романа в жизнь, достигает высшей точки. Ибо так же, как в литературном произведении, я волен решать, как поступит мой персонаж. Но, когда решение принято, вся книга, включая слово "конец", подчинена ему.
   Я медленно подхожу к двери, ведущей в комнату для гостей, и приоткрываю ее.
   - Тут есть кровать, есть туалетная комната, - говорю я. - Вам будет удобно.
   Незнакомец послушен. Я с самого начала знаю - его надо лишь слегка подтолкнуть. Он в таком жалком состоянии, что не может оказать серьезного сопротивления чьей-то твердой воле.
   - Я бы должен был отказаться, - говорит он, - но у меня не хватает духу. Я так устал. И потом, скажу вам, от одной только мысли снова очутиться на улице в этой темноте, в этом тумане… Мне кажется, я не дожил бы до утра…
   - Вот видите, я прав! Отдохнете как следует ночь и завтра, быть может, во всем разберетесь. Взгляните на вашу комнату.
   Моя рука по-прежнему на ручке двери; вижу, он послушно встает. Я упиваюсь властью, которую приобрел над его действиями.
   Когда он уже в метре от меня, в голову приходит одна мысль.
   - Погодите! - говорю. - Думаю, мы можем сейчас же узнать, откуда вы прибыли.
   Он удивлен.
   - Ведь не мог ваш пароход прийти ниоткуда?
   - Вы полагаете? - он скрипуче хихикает. - Мне кажется, я сошел на берег с корабля-призрака.
   - Ну, в привидения я не верю!
   Устремляюсь к письменному столу.
   Снимаю трубку, набираю номер. Как это я раньше не подумал. Слышу гудок, характерный щелчок, чей-то голос.
   - Алло? Управление порта?
   - Да, мосье, - отвечают мне сердито.
   - Я хотел бы получить у вас справку. Примерно полчаса назад в порт пришел пароход, что это за судно и откуда?
   - "Корнуэй" из Ньюхавена, мосье.
   Я благодарю и вешаю трубку.
   - Вы прибыли из Ньюхавена! - торжествующе сообщаю я незнакомцу.
   - Ньюхавен? А где это?
   Черт возьми! Его в самом деле надо всему учить. Говорю, что Ньюхавен - английский порт в Сассексе, на берегу Ла-Манша, и что существует регулярная линия Ньюхавен - Дьепп.
   - Итак, мосье, вы приехали из Англии. Это начало - завеса над вашим прошлым чуть-чуть приподнялась.
   Похоже, ж озадачен.
   - Из Англии? Но не думаете же вы, что я англичанин?
   - Нет, - смеюсь я. - У вас нет ни малейшего акцента. И рыжих усов. К тому же у вас не слишком цветущий вид. Англичане всегда производят впечатление людей, спустившихся с высоты двух тысяч метров над уровнем моря. Неизменная трубка, которую они курят с победоносным видом, и цвет лица, как у вождя краснокожих!… Нет, все говорит за то, что вы франц. И еще…
   Улыбаясь, подхожу к нему и провожу рукой по лацкану пиджака.
   - Эта пустая петлица…
   - А французы носят что-нибудь в петлице? - простодушно интересуется он.
   - О! Массу вещей! Орденские ленты, знаки отличия, гвоздики…
   Тут я опускаю взгляд и замечаю у него на пальце обручальное кольцо. Оно сверкает, внезапно бросаясь в глаза.
   - Да вы женаты! Вот и еще одна указующая нить!
   Правой рукой он хватается за левую, на которой кольцо, и рассматривает его сияющими глазами.
   - Ну да, в самом деле! Я женат! Но это очень заметная деталь!
   Он приходит в страшное возбуждение.
   - Раз я женат, жену встревожит мое исчезновение. Она будет меня разыскивать! Меня найдут!
   Придется все-таки остудить его пыл.
   - Это справедливо в том случае, если у вас все еще есть жена.
   Он тут же мрачнеет. Потрясающе - могу вылить на него ушат холодной воды. Когда мне заблагорассудится!
   - Да, действительно, - говорит он, - ведь я могу быть и вдовцом.
   - Или просто не живете с женой. Или разведен. Знаете, вариантов того, как могут сложиться отношения между мужчиной и женщиной, великое множество…
   По правде говоря, это обручальное кольцо мне не нравится. Я вовсе не хочу, чтобы в затеянную мной увлекательнейшую игру вмешалось третье лицо. Только я один должен держать в руках все нити. Однако, что бы я ни говорил, кольцо означает какую-то связь. Парень прав: возможно, где-нибудь в этот час мечется какая-то женщина в поисках своего исчезнувшего спутника жизни. Досадно! Очень досадно! Однако у меня здесь не проходной двор. Хватит и этого дикаря. Кстати, ему давно пора устраиваться на новом месте.
   Беру его за руку и подталкиваю к комнате. Чтобы в нее попасть, надо миновать маленькую прихожую; так что в те редкие моменты, когда в доме бывает людно, комната изолирована от постороннего шума. Обращаю внимание гостя на это преимущество.
   - Когда мне необходим настоящий отдых, я сплю здесь.
   Это неправда. Такого никогда не бывало. Я лгу ради собственного удовольствия. И еще потому, что мне кажется, будто, услышав от меня эту деталь, он проникнется большим доверием.
   - Вот увидите, здесь вы очень быстро восстановите силы, я уверен.
   У него вырывает восторженный возглас, когда он видит туалетную комнату и оборудованный там душ. В его глазах я читаю детскую радость. Откуда же он свалился, чтобы восторгаться таким образом?
   - Сейчас же помою руки, - говорит он в возбуждении, - они у меня жутко грязные.
   - На полочке умывальника вы найдете одеколон.
   Я покидаю его. Не мешает, чтобы он побыл немного один, почувствовал необходимость моего присутствия, подобно собаке, которая, едва удалившись от хозяина, ищет знакомый запах.
   Как только я возвращаюсь в гостиную, мой взгляд останавливается на его плаще. Смотрю на дверь - я нарочно оставил ее приоткрытой, чтобы слышать, если он войдет.
   Снова гляжу на плащ. Он меня завораживает. Этот порок появился у меня недавно - меня интересуют чужие вещи. Мне кажется, они что-то скрывают. А мне необходимо знать. Это превратилось в болезнь: я должен произвести обыск и достиг в этом деле ловкости карманника.
   Быстро запускаю руки в карманы плаща и вздрагиваю. Я чувствую под рукой холодный тяжелый предмет. Мне кажется, я угадал, какой. Вынимаю его. Да, моя догадка верна. Это револьвер. Оружие, которым, по-моему, пользуются полицейские, калибр 7,65, примерно так.
   Внезапно у меня в голове возникает ассоциация, я бросаюсь к письменному столу. Кладу револьвер на бювар рядом с фотографией Пюс. На столе справа лежит кипа газет. Нужную мне газету нахожу сразу же под "Фигаро литерер" - вечерний выпуск местной ежедневной газеты. Надо поторопиться: кидаю взгляд на первую страницу газеты. Нет, я не ошибся.
   У меня всего несколько секунд, чтобы разрядить револьвер. Я разбираюсь в оружии - изучал в те времена, когда создавал образ полицейского инспектора. Быстро проделываю операцию и кладу обойму в карман брюк. Наконец, в один прыжок снова оказываюсь у плаща и возвращаю револьвер на место.
   - Чудесно! - говорит он, принюхиваясь к запаху одеколона, исходящему от его вымытых рук. - Я уже чувствую себя другим человеком. Теперь можно ложиться, не буду вам мешать. Я только хотел еще раз поблагодарить.
   Он начинает мне действовать на нервы со своей чрезмерной вежливостью.
   Его лицо спокойно, он расслабился. Чего нельзя сказать обо мне - все мои мускулы напряжены, я делаю усилие, чтобы улыбнуться.
   - Знаете, я всегда ложусь очень поздно, - говорю ему, солгав в очередной раз. - Но, думаю, что вам сон необходим. Отдыхайте. И завтра спите допоздна.
   - Вы позволите пожать вам руку? - говорит он.
   Я смотрю на него с внезапно возникшим непреодолимым отвращением. Но какую же доверчивость выражает его взгляд!
   Определенно я должен научиться владеть собой. Покончить со своими колебаниями, которые внимательному глазу могут многое открыть.
   Мои движения излишне резки, когда я, выполняя его просьбу, протягиваю ему руку.
   - Спокойной ночи, мосье, - мило произносит он. Он уже почти у дверей, когда я окликаю его:
   - Вы забыли плащ.
   - Я забываю решительно все, - произносит он с жалкой улыбкой.
   Беру плащ с кресла и протягиваю ему.
   - Спасибо, - благодарит он.
   И в этот момент я приступаю к атаке. Видимо, мой взгляд не слишком любезен, ибо он приходит в смущение еще до того, как я произношу первое слово.
   - Я тут кое о чем подумал, - говорю я ему. - Как вам удалось пройти таможню?
   - Пройти таможню? - повторяет он удивленно.
   - Ну да, таможню в Дьеппе. Вы прибыли из Англии. В этом случае вам нужен паспорт или хотя бы удостоверение личности, чтоб пройти таможню. Вы сказали мне, что у вас с собой нет никаких документов.
   Внезапно он начинает с потерянным видом озираться по сторонам. Я жесток - и вот он снова беззащитен.
   - Да, да, вы правы, - лепечет он.
   - Я знаю, что прав, - говорю сухо. - Итак, как вы обошлись без документов?
   - Я же сказал вам, что ничего не помню, - в его голосе звучит испуг.
   - Да, правильно. Но что касается таможенников, они-то не утратили память! Они, разумеется, потребовали от вас удостоверение личности. А вы наверняка им его предъявили, раз уж находитесь здесь!
   - В самом деле, наверняка, - повторяет он растерянно.
   Смотрю ему прямо в глаза и не отступаю:
   - Итак, где же оно, это удостоверение личности?
   - У меня его нет! - он почти кричит. - Я же сказал вам, что мои карманы пусты.
   - В самом деле, пусты?
   - Если б у меня был с собой паспорт или удостоверение личности, я бы их все-таки обнаружил!
   Он принимается судорожно шарить по карманам.
   - У меня нет… у меня нет документов?
   - А в плаще вы посмотрели?
   Я пожираю его взглядом, подстерегая малейшее движение. Но он не дрогнул. Он выдерживает мой взгляд. Хотя не может не знать, что в кармане его плаща лежит револьвер.