Страница:
Все сидящие, подавшись вперед, вцепились в сиденья, а кто стоял — в спинки стульев.
— До этого момента я описывал то, что могло происходить, — продолжил Эллери, — потому что речь шла о человеке уже мертвом и давно погребенном. Переходим к живым. Андреа, тут мне нужна ваша помощь. Сейчас восемь часов, вы только что подъехали к хижине и остановили «кадиллак», взятый у мистера Джоунса, на главной дорожке, передом в сторону Кэмдена. Разыграйте, будьте добры, сцену вашего появления в доме.
Андреа, не говоря ни слова, встала и пошла к двери. Она была бледна как мрамор, отчего ее юное лицо напоминало призрак.
— Выйти на улицу?
— Нет-нет. Просто вы только что открыли дверь. Представьте, что она открыта.
— Лампа, — прошептала Андреа, — не горела.
Эллери сделал движение, и комната погрузилась во мрак. Голос его во тьме словно дематериализовался, отчего у всех пробежал мороз по коже.
— Правда, так темно еще не было. Из дверного проема света было достаточно. Продолжайте, Андреа!
Они услышали, как она медленно идет к столу.
— Я заглянула внутрь. В комнате никого не было. Мне все было видно, хотя уже стало темнеть. Я подошла к столу и включила лампу. Вот так.
Загорелся свет. Все увидели, что она стоит у стола, лицо повернуто в сторону, рука на цепочке выключателя под абажуром. Потом рука упала. Андреа отступила на шаг, оглядела камин, вешалку, обшарпанные стены. Затем повернулась и пошла к двери.
— Вот и все, что я сделала тогда, — снова шепотом сообщила девушка.
— Конец первой сцены. Спасибо, можете сесть.
Она послушно села.
— Андреа понимает, что приехала на час раньше, поэтому выходит, садится в родстер и едет в сторону Кэмдена, может, до Утиного острова, потому что, по ее показаниям, она отсутствовала целый час. А преступница здесь появляется в восемь пятнадцать.
Эллери сделал паузу, и молчание стало невыносимым. Лица присутствующих окаменели, напоминая своими чертами замысловатые скалы вулканического происхождения. Ночь, мрачная комната с низко нависшим потолком, странные звуки с улицы — все усиливало тягостное напряжение.
— Преступница приехала в восемь пятнадцати со стороны Кэмдена на «форде»-купе, который она угнала из гаража Люси Уилсон на Фермаунт-парк, не важно когда. Вот она выходит из машины, аккуратно ставит ноги на каменную ступеньку, ведущую к двери, открывает ее, быстро входит и закрывает за собой. Потом осматривает комнату, готовясь к... — Эллери оказался у двери, разыгрывая сцену, которую описывал словесно.
Все, как зачарованные, смотрели за его действиями.
— Однако она видит, что в помещении пусто. Расслабившись, поднимает вуаль. Мгновение стоит, разочарованная — она ожидала застать жертву. Потом до нее доходит, что он здесь, но куда-то отлучился. Ведь на дорожке стоит «паккард», а на столе горит лампа. Гимбол где-то поблизости. Что ж, она подождет. Ничто не должно нарушить ход вещей. Место совершенно уединенное, и она уверена, что никому в мире, кроме нее и Гимбола, неизвестно, что оно связано с Гимболом. Женщина беспокойно мечется по комнате. Видит на камине пакет.
Эллери подошел к камину и, взяв подарок, яростно сорвал с него обертку. Из-под бумаги показался набор письменных принадлежностей. Он перенес весь набор на стол и принялся рассматривать содержимое.
— Само собой разумеется, — пояснил Квин, — она в перчатках.
Он достал залитый кровью нож для разрезания бумаг и маленькую карточку, на которой многие уже оставили отпечатки своих пальцев.
— Заметьте, какой шанс выпал этой женщине, — резко заявил Эллери и выпрямился. — Она находит карточку, на которой черным по белому написано, что этот письменный набор — подарок от Люси Уилсон и Джозефа Уилсона. Преступница угнала машину Люси Уилсон, чтобы все подозрения упали на нее, а здесь — и это само идет в руки — нечто еще лучшее: оружие, четко связанное с Люси Уилсон! Какое бы орудие убийства эта женщина ни принесла с собой, она мгновенно меняет свой план. Она должна воспользоваться ножом для разрезания бумаг! Это даст еще одну дополнительную ниточку, которая приведет к Люси Уилсон. О всем объеме своего, так сказать, счастья убийца, конечно, не подозревает. Разумеется, она не могла знать, что на ноже к тому же уже есть отпечатки пальцев Люси Уилсон. Как бы то ни было, женщина кладет пакет обратно на камин. Но ножа там нет, нож у нее в руке.
Светская дама издала стон сквозь стиснутые зубы, она, очевидно, сама не заметила, как он сорвался с ее уст, потому что продолжала смотреть на Эллери все тем же неотрывным остекленевшим взглядом.
Эллери крепко сжал в руке окровавленный нож и, крадучись, подошел к задней двери.
— Убийца слышит шаги со стороны реки. Это, должно быть, жертва. Встает за дверью, нож поднят. Дверь открывается, загораживая ее. В дверях — Джозеф Кент Гимбол, вернувшийся с реки. Он соскребает грязь с ботинок о порог, закрывает за собой дверь и входит, не ведая об опасности, поджидающей его за спиной. Время чуть больше половины девятого. Гимбол подходит к столу и вдруг слышит сзади какой-то звук. Он резко оборачивается. На миг они видят друг друга. Она снова в вуали, но он видит ее фигуру, ее одежду. Нож входит в его сердце. Гимбол падает — по-видимому, мертвый.
Потрясенная, мать Андреа начала всхлипывать, не отрывая глаз от Эллери. Слезы уже давно медленно текли по ее вялым щекам.
— Что дальше? — шепотом спросил Эллери. — Нож уже в сердце Гимбола. Теперь остается только бежать. Но тут...
— Вернулась я, — тихо вступила Андреа.
— Боже мой! — воскликнул Финч. — Мне кажется, ты, Андреа, говорила...
— Прошу! — прервал его Эллери. — Думайте что хотите. Было слишком много неправильных толкований, которые пришлось преодолеть, чтобы истина восторжествовала. Андреа! Пройдите этот путь еще раз для нас!
Он подбежал к передней двери, занял позицию около нее и прокомментировал:
— Преступница слышит шум машины. Кто-то едет. Какой просчет! Она еще надеется, что машина проскочит мимо, но та останавливается у двери. Убийца еще может убежать через заднюю дверь. Но ей надо вернуться в Филадельфию на «форде». Тогда она берет себя в руки и прячется за этой дверью.
Андреа постояла у двери. Потом медленно, как сомнамбула, стала двигаться по бежевому ковру к столу, глаза ее были прикованы к небольшому пространству позади него.
— Вы видите только ноги, — негромко напомнил Эллери.
Андреа остановилась у стола, взглянула на него, задержалась. В этот момент Эллери прыгнул на нее, его рука опустилась на ее голову. Андреа затаила дыхание.
— Преступница нападает на Андреа сзади, бьет ее по затылку, и Андреа теряет сознание, падает на пол. Теперь убийца видит, на кого она напала. Необходимо оставить ей записку. Но у нее нет при себе письменных принадлежностей. Она осматривает сумочку Андреа, однако и там ничего нет. Женщина обыскивает весь дом — нигде ни карандаша, ни ручки. Ручка есть в кармане у Гимбола, но без чернил. В письменном наборе тоже нет чернил. Что делать?
И тут на глаза ей попадается пробка с кончика ножа, и ее вдруг осеняет. Убийца отрывает кусок оберточной бумаги, идет к столу с пробкой, выдергивает нож из груди убитого, насаживает пробку на острие ножа и начинает обжигать пробку зажженными картонными спичками. Обжигает пробку и пишет... обжигает и пишет, бросая погасшие спички на тарелку. Наконец записка написана — предостережение Андреа, чтобы та никому не рассказывала о том, что видела в этот вечер, — в противном случае жизни ее матери угрожает опасность.
— Андреа, дорогая! — слабым голосом простонала Джессика.
Эллери махнул на нее рукой:
— Женщина вставляет записку в беспомощную руку Андреа. Бросает нож с пробкой на стол. Уходит, садится в «форд» и уезжает. Около десяти Андреа приходит в себя. Читает записку, видит тело, узнает отчима, считает, что он мертв, кричит от ужаса и выбегает из дома. Затем тут появляется Билл Энджел и говорит с умирающим. — Помолчав, Эллери добавил с совсем уже другой интонацией: — Вот сценарий, как он был мне изложен.
В комнате снова повисла гнетущая тишина. И вдруг сенатор Фруэ негромко спросил без всякой злобы или неприязни:
— Что вы хотите этим сказать, Квин?
— А то, — холодно ответил Эллери, — что из этого сценария выпала страница. Что-то здесь пропущено. Андреа!
Девушка подняла глаза. В помещении почувствовалось нарастающее напряжение.
— Да?
— Что вы увидели, когда приехали во второй раз, до того как вас ударили по голове? Что вы увидели на столе? — спросил Эллери.
Она провела языком по пересохшим губам.
— Лампу. Тарелку. С...
— Ну, ну!
— С шестью обгоревшими спичками.
— Как интересно. — Эллери обратился к присутствующим, прищурившись. В его глазах сверкнул угрожающий огонек. — Вы слышали? Шесть обгоревших спичек. Что ж, давайте посмотрим на это с более научной точки зрения. Андреа утверждает, что до того, как ее оглушили, в то время, когда преступница находилась здесь, она видела шесть полуобгоревших спичек на тарелке. Факт исключительно важный. Это в корне меняет все, не правда ли? — В интонации Квина появилось что-то такое, от чего все присутствующие посмотрели друг на друга, как бы в поисках подтверждения своим непростым и ужасным мыслям. Его голос вновь насторожил их. — Но это было до того, как стали обжигать пробку. Следовательно, эти шесть спичек зажигали не для того, чтобы обжечь пробку, — такой вывод я сделал, когда думал, что все двадцать спичек использовали после совершения преступления. Нет, нет, шесть из них были использованы совершенно в других целях. Но в таком случае для чего их зажигали, если нам известно, что не для обжигания пробки?
— Так для чего? — живо спросила Элла Эмити. — Для чего?
— Но это же просто — проще некуда! Вообще говоря, для чего существуют спички? Для того, чтобы получить огонь и что-то поджечь. Но ничего не сгорело — нигде никаких остатков сгорания, как я уже говорил раньше, тут не было ни мусора, ни пепла ни внутри помещения, ни снаружи. Не нужны пока спички и для обжигания пробки, потому что нож еще в теле убитого. Следовательно, вопрос о поджигании отпадает.
Может, для освещения? Чтобы осветить помещение в темноте? Но здесь был свет, и никаких следов, кроме следов Гимбола, снаружи нет. Но Гимболу не нужен был свет, чтобы дойти до дому, на улице было еще светло, когда он вернулся, чтобы встретить свою смерть.
Или, может, чтобы растопить камин? Но в камине ни пепла, ни золы на решетке, а сломанная старая плита, которую топят углем, абсолютно бесполезна. Газа в доме тоже нет.
Допустим невероятное — для пытки. С точки зрения логики это не исключается. Мы имеем дело с насильственным преступлением, и можно допустить, что убийца пытала жертву, чтобы получить нужную информацию. Но я уже просил медэксперта обследовать тело на предмет ожогов. Ничего подобного обнаружено не было.
Так с какой же целью, черт возьми, были использованы эти шесть спичек?
— Что-то это все очень мудрено для меня, — пробормотал Джоунс.
— Может, так оно и было бы, — ответил Эллери, — если бы не оставалась еще одна возможная цель. Остается только эта одна-единственная цель. Их использовали для курения.
— Курения! — воскликнула Элла Эмити да так и осталась сидеть с приоткрытым ртом. — Но вы сами доказывали во время процесса, что ими не могли воспользоваться для курения.
— Я тогда не знал, — пояснил Эллери, бросив на Эллу Эмити быстрый взгляд, — что Андреа видела шесть спичек до того, как была обожжена пробка. Оставим это пока. Андреа!
— Да? — Девушка снова вела себя в несвойственной ей манере сомнамбулы.
Эллери извлек конверт из раскрытой сумки. Вытряхнул его содержимое на тарелку. Посыпались полуобгоревшие картонные спички. Все смотрели на них как завороженные. Отсчитав шесть спичек, остальные он положил обратно в конверт.
— Подойдите сюда, пожалуйста.
Андреа словно во сне поднялась и направилась к нему, с трудом передвигая ноги.
— Да? — повторила она.
— Это здорово действует, правда? — со скрытой иронией заметил Эллери. — Отлично. Вы вернулись сюда, к столу. Сейчас восемь тридцать пять. Еще миг, и вас ударят по голове. Вот шесть спичек на тарелке.
— Да. — Голос у Андреа стал каким-то усталым, будто она не юная девушка, а старуха, завершающая свой жизненный путь.
— Взгляните на стол, Андреа.
Слова его звучали резко, как сталь, и от этой жесткости она вдруг встрепенулась, усталости как не бывало. Андреа отступила на шаг, посмотрела вниз, посмотрела на стол.
— Лампа. Тарелка с шестью спичками. Это все?
— Все.
— Не было ли чего-то еще? Думайте, Андреа! Думайте, смотрите и говорите правду, как она есть. — Квин добавил суровым голосом: — Мне нужна истина, Андреа, на сей раз мне нужна истина.
Что-то в его интонации, видно, задело ее за живое. Она обвела взглядом напряженные физиономии присутствующих, многие сидели с открытым ртом.
— Я... — И тут произошло нечто невероятное. Взгляд ее вернулся к столу, к тарелке со спичками. Задержался на ней на какое-то мгновение и затем медленно, как будто под воздействием некоей силы, сопротивляться которой было бесполезно, передвинулся к месту в трех дюймах от тарелки. Пустому месту — сейчас там ничего не было.
Но Андреа явно что-то там видела; это отразилось на ее лице, в глазах, в том, как стали сжиматься ее пальцы, как участилось дыхание. Увиденное залило ее, как вода, прорвавшая плотину. Всем присутствующим, наблюдавшим за нею во все глаза, это было абсолютно ясно.
— О! — прошептала она. — Боже мой!
— Какую новую ложь, — голос Эллери щелкнул как хлыст, — какую новую ложь вы собираетесь мне сообщить, Андреа?
Ее мать вскочила было с места, но остановилась. Гросвенор Финч пробормотал что-то нечленораздельное. Сенатор Фруэ побелел. У Джоунса отвалилась нижняя челюсть. Только старый Борден сидел в своем кресле неподвижно, труп среди живых трепещущих существ.
— Ложь? — сдавленным голосом переспросила Андреа. — Что вы говорите? Я как раз хотела сказать вам...
— Еще одну ложь, — перебил ее Эллери с ужасающей мягкостью. — Избавьте нас от необходимости все это выслушивать. Теперь я знаю, девушка. Я давно уже это знаю. Ложь, ложь, все ложь. И эти шесть спичек ложь. И то, что вас ударили по голове, ложь. И эти «предостережения» — ложь. Все одна сплошная ложь! И знаете, почему вы лгали? Сказать вам? Сказать вам, какой член этого уравнения вы собой представляете? Ну, сказать?
— Боже милостивый! — хриплым голосом воскликнула мать Андреа.
Правая сторона синих губ старого Джаспера Бордена чуть изогнулась, выражая протест. Остальные сидели, будто их заколдовали.
Андреа стояла в свете лампы, оцепенев, словно она приросла к полу, и всем своим видом говорила об одном — о своей вине. Губы ее шевелились, как у дедушки, но из них не вырывалось ни звука. И вдруг с быстротой, которая застигла всех — и без того застывших в ужасе — врасплох, Андреа метнулась к задней двери и исчезла.
Все это случилось так неожиданно и быстро, что, пока до ушей присутствующих не донесся шум заводимого мотора, никто не пошевелился. Даже Эллери стоял как завороженный. Затем мотор завелся, и машина на большой скорости умчалась.
Сенатор Фруэ первым подал голос:
— Что она наделала? Ах, чтоб ее! — воскликнул он и бросился к двери.
Крик его развеял чары. Все пришли в себя и гурьбой бросились за ним. В мгновение ока хижина опустела, остался один только старик в своей коляске. Он так и сидел, взирая одним живым глазом на распахнутую дверь.
Выскочив наружу, все в недоумении остановились, натыкаясь друг на друга. В темноте видны были лишь огоньки задних фар, быстро удаляющиеся по Ламбертон-роуд в сторону Утиного острова. Все бросились к своим машинам.
Послышался голос:
— Моя машина почему-то не заводится.
Другие голоса подхватили:
— И моя тоже!
— Бензин. Чувствуете запах? — воскликнул Эллери. — Кто-то вылил бензин из баков.
— Это проклятый Энджел. Он с ней в сговоре!
Потом кто-то крикнул:
— А в моей... в ней есть бензин... — Раздался шум заведенного мотора. И тут же автомобиль на большой скорости помчался по дорожке, выскочил на Ламбертон-роуд и вскоре скрылся из вида.
Все сбились в кучу, глядя в темноту вслед умчавшейся машине. Ситуация казалась нереальной. Оставшиеся стояли как в воду опущенные, не зная, что делать.
Наконец Эллери дал совет:
— Она не может далеко уехать. Немного бензина в каждом баке осталось. Сольем остатки и поедем вдогонку!
Выехавший на второй машине гнал по шоссе вслед за еле видимыми точками огоньков впереди. Вокруг стояла кромешная тьма. Они, по-видимому, были уже на Утином острове. Небо, ночь, дорога — все смешалось.
Красные огоньки впереди прыгали и качались, словно в безумной пляске. Они подпрыгивали, опадали, метались из стороны в сторону, наконец замерли. Потом стали увеличиваться все больше и больше, по мере того как мчавшаяся вдогонку машина к ним приближалась. Что-то, должно быть, случилось. В том состоянии, в каком находилась Андреа — охваченная паникой, ничего не видящая перед собой, парализованная страхом, — вообще было непонятно, как она могла управлять машиной.
Тормоза второго автомобиля завизжали, машину затрясло, и она резко остановилась, отчего водителя с силой бросило на руль. Через дорогу лицо Андреа за рулем расплылось в небесно-голубое пятно. Она сидела на водительском месте, в отчаянии глядя в море тьмы. Андреа уехала на большом седане. Съехав с шоссе, он врезался в дерево.
Свет исходил только от звезд, но они были высоко и далеко.
— Андреа!
Казалось, девушка не слышит, правой рукой она сжимала горло.
— Андреа, почему ты убежала?
Сейчас она боялась, это было видно невооруженным глазом. Голова ее медленно повернулась, глаза, освещенные слабым светом, были белые от ужаса.
Ее преследователь стоял между двумя машинами, руки его безвольно висели вдоль тела.
— Андреа, дорогая, не бойся меня. Боже, как я от всего этого устал! Я бы тебе не причинил зла, если бы ты только это знала! — Лицо в темноте расплывалось, покачиваясь, затем остановилось. — Скоро они будут здесь. Андреа, ты действительно помнишь, что видела в тот вечер на столе?
Андреа пошевелила губами, но звука не было, словно даже ее голосовые связки парализовал страх.
Вдали показались фары приближающейся машины, пляшущие во мраке. Фары становились все отчетливее, они, как светящиеся усики насекомого, нащупывали дорогу.
— Прежде чем они подъедут, — проговорил преследователь с безнадежной усталостью в голосе, — я хочу, чтобы ты знала: я не хотел сделать тебе ничего плохого. Я говорю о том вечере, когда ты нечаянно наткнулась на меня там. Я не знал, что это ты, когда ударил тебя сзади. А потом, потом ты упала, Андреа. Я не мог убить тебя. Это было бы безумием. Я убил Джо Гимбола, потому что он больше не заслуживал быть среди живых. Только смерть могла искупить то, что он наделал, и кому-то надо было это взять на себя. Почему бы не мне? Что ж, дело сделано. Теперь все позади. Этот человек думает, что ты убила Джо и потому убежала. Но мне-то известно, Андреа, почему ты убежала, — потому что ты сейчас вспомнила, что именно видела на столе в тот вечер. Конечно, теперь я не могу требовать от тебя молчания, раз ты попала под подозрение. Я считал себя умнее, полагая, что нет смысла приносить себя в жертву за жизнь человека, который не должен жить. Теперь же вижу, что надо было сделать все просто, без всякого плана, а потом сдаться. Это было бы чище, что ли.
На лице, как бы плывущем над дорогой, появилась умиротворенная улыбка. У Андреа вдруг вырвался пронзительный крик, но это был крик не ужаса, а жалости.
Что-то сверкнуло в руке совсем близко от нее. На заднем сиденье седана кто-то вскочил. Это произошло как раз в тот момент, когда преследователь спокойно произнес:
— Прощай, Андреа. Помни меня, помни меня. Надеюсь, и она вспомнит обо мне.
Снова вскинулась рука, на этот раз вверх. Андреа вскрикнула:
— О, не надо!
Билл Энджел завопил с заднего сиденья:
— Ради бога, Андреа, ложись!
С обочины дороги позади седана выскочили вооруженные люди. Задняя дверь седана распахнулась, и Билл Энджел выпрыгнул на дорогу.
Лицо человека, стоящего на дороге, исказилось, палец его сжался, раздался оглушительный гром, сопровождаемый дымом и вспышкой. Но человек не упал, а только покачнулся. На его красивом лице появилось выражение величайшего изумления, сменившееся тут же досадой и решимостью.
— Предан! — Это было сказано как бы про себя.
Затем пробормотавший эти слова отшвырнул бесполезный револьвер и бросился на Билла, пытаясь вырвать из его рук оружие. Они боролись на дороге в ярком свете фар подъехавшей третьей машины и в окружении вдруг материализовавшихся людей, с криками и воплями суетившихся около них.
Снова раздался выстрел. Он послужил сигналом: борьба прекратилась, люди отбежали. Под темным небом наступила тишина. Люди, выскочившие из третьей машины, застыли, словно в немой сцене.
На лице человека, убившего Джозефа Кента Гимбола, больше не было изумления — только покой. Распростершись на земле, он успокоился в смерти, уснув навеки.
Андреа со слезами в голосе воскликнула:
— Билл, о, Билл! Ты убил!
Билл жадно дышал, хватая ртом ночной воздух. Грудь его тяжело поднималась и опускалась. Он взглянул на спокойно лежащую фигуру. Пальцы мертвого еще судорожно сжимали его револьвер.
— Самоубийство. Он выхватил у меня револьвер. Я ничего не мог поделать. Мертв?
Начальник полиции города Трентона склонился над упавшим, прижал ухо к его груди. Потом с мрачным видом поднялся:
— Мертвее не бывает. А вот и мистер Квин.
Подбежал Эллери.
— С вами все в порядке, Андреа?
— Все в порядке, — сказала девушка сдавленным голосом. И вдруг покачнулась, держась за дверцу седана, ноги ее подкосились, и она, плача, стала оседать, но Билл успел ее подхватить.
— Мистер Квин, — снова заговорил Де Йонг. Вид у него был крайне смущенный. — Мы все сделали. Мой человек застенографировал все с обочины дороги. Это настоящее признание, что тут говорить, и вы предотвратили... Словом, мы с Поллинджером... мы, думаю, должны принести вам свои извинения.
— Вот кому мы всем обязаны, — почти ласковым голосом проговорил Эллери, — этой юной особе. — Он дотронулся до холодных пальцев, обвивших шею Билла. — Это было здорово, Андреа. Все сделано по высшему разряду, моя дорогая. Единственное, что беспокоило меня до последнего момента, — это реакция нашего друга на твое бегство. Могло кончиться для вас трагично. Я постарался предотвратить это, отправив своих друзей в нужное место заранее, чтобы подменить холостыми патронами боевые. Все сделано прекрасно, Андреа. Вы следовали моим инструкциям неукоснительно до мельчайших деталей.
Люди из третьей машины ничего не говорили, ничего не делали, вообще не двигались с места. Все не отрывая глаз смотрели на тело, лежащее на дороге.
— Естественно, — сказал Эллери в понедельник утром, — я хоть и занятой человек, но не пропущу это ни за что на свете.
Они находились в личных комнатах судьи Айры В. Менандера в окружном суде Мерсера. Некоторые формальности не позволили освободить Люси из заключения в предыдущий день, воскресенье. Но в понедельник утром Билл обратился к судье Менандеру с ходатайством о проведении нового процесса на основании новых улик, к которой прокурор Поллинджер беспрекословно присоединился. Вследствие этого судья аннулировал старый приговор Люси Уилсон, Поллинджер ходатайствовал об изменении меры пресечения, ходатайство было принято, и Билл с Андреа, не отходившей от него, поспешили через Мост Вздохов в примыкающую к зданию тюрьму с официальным ордером на освобождение Люси из-под стражи.
Сейчас они все собрались по просьбе старого судьи в его комнате. Люси была потрясена. Неожиданное освобождение оглушило ее, и она не могла еще прийти в себя от счастья. Пол Поллинджер, несколько смущенный, тоже был с ними.
— Я слышал, мистер Квин, — заметил судья Менандер после того, как он принес извинения Люси за то тяжелое испытание, которое ей пришлось пройти, — что с благополучным разрешением этого дела связана совершенно невероятная история. Признаюсь, меня гложет любопытство. Вы человек особый, мистер Квин. О вас ходят легенды. Что же вы сотворили на сей раз? К какому волшебству прибегли?
— Действительно волшебство, — подхватил Поллинджер. — Иначе это не назовешь.
Эллери посмотрел на Билла, Люси, Андреа. Они сидели на кожаном диване, взявшись за руки, как малые дети.
— Волшебство, говорите? Для таких опытных юристов, джентльмены, это звучит наивно. Формула стара как мир: собери факты и правильно сопоставь их. Добавь ложку логики и ложку воображения. И побыстрее!
— Звучит аппетитно, — отреагировал судья Менандер, — но не информативно.
— Кстати, вопрос, — вступил Поллинджер, — что в этой сцене в субботу было спланировано и что нет? Я до сих пор дуюсь на вас с Де Йонгом за то, что вы игнорировали меня.
— Спланировано все от начала до конца. Но это и есть наша работа, Поллинджер. Когда Андреа рассказала мне о шести спичках, я увидел всю эту фантастическую ситуацию. Конечно, я мог набросать логически безупречный сценарий, но вас, законников, этим не проймешь. Так что тут нужна была некоторая тонкость. Преступника следовало загнать в ловушку. Мне с самого начала стало ясно, что ниточка к одной из самых курьезных характеристик этого субъекта преступления в руках у Андреа, вернее, в той заботливости, которую преступник проявляет по отношению к ней.
— До этого момента я описывал то, что могло происходить, — продолжил Эллери, — потому что речь шла о человеке уже мертвом и давно погребенном. Переходим к живым. Андреа, тут мне нужна ваша помощь. Сейчас восемь часов, вы только что подъехали к хижине и остановили «кадиллак», взятый у мистера Джоунса, на главной дорожке, передом в сторону Кэмдена. Разыграйте, будьте добры, сцену вашего появления в доме.
Андреа, не говоря ни слова, встала и пошла к двери. Она была бледна как мрамор, отчего ее юное лицо напоминало призрак.
— Выйти на улицу?
— Нет-нет. Просто вы только что открыли дверь. Представьте, что она открыта.
— Лампа, — прошептала Андреа, — не горела.
Эллери сделал движение, и комната погрузилась во мрак. Голос его во тьме словно дематериализовался, отчего у всех пробежал мороз по коже.
— Правда, так темно еще не было. Из дверного проема света было достаточно. Продолжайте, Андреа!
Они услышали, как она медленно идет к столу.
— Я заглянула внутрь. В комнате никого не было. Мне все было видно, хотя уже стало темнеть. Я подошла к столу и включила лампу. Вот так.
Загорелся свет. Все увидели, что она стоит у стола, лицо повернуто в сторону, рука на цепочке выключателя под абажуром. Потом рука упала. Андреа отступила на шаг, оглядела камин, вешалку, обшарпанные стены. Затем повернулась и пошла к двери.
— Вот и все, что я сделала тогда, — снова шепотом сообщила девушка.
— Конец первой сцены. Спасибо, можете сесть.
Она послушно села.
— Андреа понимает, что приехала на час раньше, поэтому выходит, садится в родстер и едет в сторону Кэмдена, может, до Утиного острова, потому что, по ее показаниям, она отсутствовала целый час. А преступница здесь появляется в восемь пятнадцать.
Эллери сделал паузу, и молчание стало невыносимым. Лица присутствующих окаменели, напоминая своими чертами замысловатые скалы вулканического происхождения. Ночь, мрачная комната с низко нависшим потолком, странные звуки с улицы — все усиливало тягостное напряжение.
— Преступница приехала в восемь пятнадцати со стороны Кэмдена на «форде»-купе, который она угнала из гаража Люси Уилсон на Фермаунт-парк, не важно когда. Вот она выходит из машины, аккуратно ставит ноги на каменную ступеньку, ведущую к двери, открывает ее, быстро входит и закрывает за собой. Потом осматривает комнату, готовясь к... — Эллери оказался у двери, разыгрывая сцену, которую описывал словесно.
Все, как зачарованные, смотрели за его действиями.
— Однако она видит, что в помещении пусто. Расслабившись, поднимает вуаль. Мгновение стоит, разочарованная — она ожидала застать жертву. Потом до нее доходит, что он здесь, но куда-то отлучился. Ведь на дорожке стоит «паккард», а на столе горит лампа. Гимбол где-то поблизости. Что ж, она подождет. Ничто не должно нарушить ход вещей. Место совершенно уединенное, и она уверена, что никому в мире, кроме нее и Гимбола, неизвестно, что оно связано с Гимболом. Женщина беспокойно мечется по комнате. Видит на камине пакет.
Эллери подошел к камину и, взяв подарок, яростно сорвал с него обертку. Из-под бумаги показался набор письменных принадлежностей. Он перенес весь набор на стол и принялся рассматривать содержимое.
— Само собой разумеется, — пояснил Квин, — она в перчатках.
Он достал залитый кровью нож для разрезания бумаг и маленькую карточку, на которой многие уже оставили отпечатки своих пальцев.
— Заметьте, какой шанс выпал этой женщине, — резко заявил Эллери и выпрямился. — Она находит карточку, на которой черным по белому написано, что этот письменный набор — подарок от Люси Уилсон и Джозефа Уилсона. Преступница угнала машину Люси Уилсон, чтобы все подозрения упали на нее, а здесь — и это само идет в руки — нечто еще лучшее: оружие, четко связанное с Люси Уилсон! Какое бы орудие убийства эта женщина ни принесла с собой, она мгновенно меняет свой план. Она должна воспользоваться ножом для разрезания бумаг! Это даст еще одну дополнительную ниточку, которая приведет к Люси Уилсон. О всем объеме своего, так сказать, счастья убийца, конечно, не подозревает. Разумеется, она не могла знать, что на ноже к тому же уже есть отпечатки пальцев Люси Уилсон. Как бы то ни было, женщина кладет пакет обратно на камин. Но ножа там нет, нож у нее в руке.
Светская дама издала стон сквозь стиснутые зубы, она, очевидно, сама не заметила, как он сорвался с ее уст, потому что продолжала смотреть на Эллери все тем же неотрывным остекленевшим взглядом.
Эллери крепко сжал в руке окровавленный нож и, крадучись, подошел к задней двери.
— Убийца слышит шаги со стороны реки. Это, должно быть, жертва. Встает за дверью, нож поднят. Дверь открывается, загораживая ее. В дверях — Джозеф Кент Гимбол, вернувшийся с реки. Он соскребает грязь с ботинок о порог, закрывает за собой дверь и входит, не ведая об опасности, поджидающей его за спиной. Время чуть больше половины девятого. Гимбол подходит к столу и вдруг слышит сзади какой-то звук. Он резко оборачивается. На миг они видят друг друга. Она снова в вуали, но он видит ее фигуру, ее одежду. Нож входит в его сердце. Гимбол падает — по-видимому, мертвый.
Потрясенная, мать Андреа начала всхлипывать, не отрывая глаз от Эллери. Слезы уже давно медленно текли по ее вялым щекам.
— Что дальше? — шепотом спросил Эллери. — Нож уже в сердце Гимбола. Теперь остается только бежать. Но тут...
— Вернулась я, — тихо вступила Андреа.
— Боже мой! — воскликнул Финч. — Мне кажется, ты, Андреа, говорила...
— Прошу! — прервал его Эллери. — Думайте что хотите. Было слишком много неправильных толкований, которые пришлось преодолеть, чтобы истина восторжествовала. Андреа! Пройдите этот путь еще раз для нас!
Он подбежал к передней двери, занял позицию около нее и прокомментировал:
— Преступница слышит шум машины. Кто-то едет. Какой просчет! Она еще надеется, что машина проскочит мимо, но та останавливается у двери. Убийца еще может убежать через заднюю дверь. Но ей надо вернуться в Филадельфию на «форде». Тогда она берет себя в руки и прячется за этой дверью.
Андреа постояла у двери. Потом медленно, как сомнамбула, стала двигаться по бежевому ковру к столу, глаза ее были прикованы к небольшому пространству позади него.
— Вы видите только ноги, — негромко напомнил Эллери.
Андреа остановилась у стола, взглянула на него, задержалась. В этот момент Эллери прыгнул на нее, его рука опустилась на ее голову. Андреа затаила дыхание.
— Преступница нападает на Андреа сзади, бьет ее по затылку, и Андреа теряет сознание, падает на пол. Теперь убийца видит, на кого она напала. Необходимо оставить ей записку. Но у нее нет при себе письменных принадлежностей. Она осматривает сумочку Андреа, однако и там ничего нет. Женщина обыскивает весь дом — нигде ни карандаша, ни ручки. Ручка есть в кармане у Гимбола, но без чернил. В письменном наборе тоже нет чернил. Что делать?
И тут на глаза ей попадается пробка с кончика ножа, и ее вдруг осеняет. Убийца отрывает кусок оберточной бумаги, идет к столу с пробкой, выдергивает нож из груди убитого, насаживает пробку на острие ножа и начинает обжигать пробку зажженными картонными спичками. Обжигает пробку и пишет... обжигает и пишет, бросая погасшие спички на тарелку. Наконец записка написана — предостережение Андреа, чтобы та никому не рассказывала о том, что видела в этот вечер, — в противном случае жизни ее матери угрожает опасность.
— Андреа, дорогая! — слабым голосом простонала Джессика.
Эллери махнул на нее рукой:
— Женщина вставляет записку в беспомощную руку Андреа. Бросает нож с пробкой на стол. Уходит, садится в «форд» и уезжает. Около десяти Андреа приходит в себя. Читает записку, видит тело, узнает отчима, считает, что он мертв, кричит от ужаса и выбегает из дома. Затем тут появляется Билл Энджел и говорит с умирающим. — Помолчав, Эллери добавил с совсем уже другой интонацией: — Вот сценарий, как он был мне изложен.
В комнате снова повисла гнетущая тишина. И вдруг сенатор Фруэ негромко спросил без всякой злобы или неприязни:
— Что вы хотите этим сказать, Квин?
— А то, — холодно ответил Эллери, — что из этого сценария выпала страница. Что-то здесь пропущено. Андреа!
Девушка подняла глаза. В помещении почувствовалось нарастающее напряжение.
— Да?
— Что вы увидели, когда приехали во второй раз, до того как вас ударили по голове? Что вы увидели на столе? — спросил Эллери.
Она провела языком по пересохшим губам.
— Лампу. Тарелку. С...
— Ну, ну!
— С шестью обгоревшими спичками.
— Как интересно. — Эллери обратился к присутствующим, прищурившись. В его глазах сверкнул угрожающий огонек. — Вы слышали? Шесть обгоревших спичек. Что ж, давайте посмотрим на это с более научной точки зрения. Андреа утверждает, что до того, как ее оглушили, в то время, когда преступница находилась здесь, она видела шесть полуобгоревших спичек на тарелке. Факт исключительно важный. Это в корне меняет все, не правда ли? — В интонации Квина появилось что-то такое, от чего все присутствующие посмотрели друг на друга, как бы в поисках подтверждения своим непростым и ужасным мыслям. Его голос вновь насторожил их. — Но это было до того, как стали обжигать пробку. Следовательно, эти шесть спичек зажигали не для того, чтобы обжечь пробку, — такой вывод я сделал, когда думал, что все двадцать спичек использовали после совершения преступления. Нет, нет, шесть из них были использованы совершенно в других целях. Но в таком случае для чего их зажигали, если нам известно, что не для обжигания пробки?
— Так для чего? — живо спросила Элла Эмити. — Для чего?
— Но это же просто — проще некуда! Вообще говоря, для чего существуют спички? Для того, чтобы получить огонь и что-то поджечь. Но ничего не сгорело — нигде никаких остатков сгорания, как я уже говорил раньше, тут не было ни мусора, ни пепла ни внутри помещения, ни снаружи. Не нужны пока спички и для обжигания пробки, потому что нож еще в теле убитого. Следовательно, вопрос о поджигании отпадает.
Может, для освещения? Чтобы осветить помещение в темноте? Но здесь был свет, и никаких следов, кроме следов Гимбола, снаружи нет. Но Гимболу не нужен был свет, чтобы дойти до дому, на улице было еще светло, когда он вернулся, чтобы встретить свою смерть.
Или, может, чтобы растопить камин? Но в камине ни пепла, ни золы на решетке, а сломанная старая плита, которую топят углем, абсолютно бесполезна. Газа в доме тоже нет.
Допустим невероятное — для пытки. С точки зрения логики это не исключается. Мы имеем дело с насильственным преступлением, и можно допустить, что убийца пытала жертву, чтобы получить нужную информацию. Но я уже просил медэксперта обследовать тело на предмет ожогов. Ничего подобного обнаружено не было.
Так с какой же целью, черт возьми, были использованы эти шесть спичек?
— Что-то это все очень мудрено для меня, — пробормотал Джоунс.
— Может, так оно и было бы, — ответил Эллери, — если бы не оставалась еще одна возможная цель. Остается только эта одна-единственная цель. Их использовали для курения.
— Курения! — воскликнула Элла Эмити да так и осталась сидеть с приоткрытым ртом. — Но вы сами доказывали во время процесса, что ими не могли воспользоваться для курения.
— Я тогда не знал, — пояснил Эллери, бросив на Эллу Эмити быстрый взгляд, — что Андреа видела шесть спичек до того, как была обожжена пробка. Оставим это пока. Андреа!
— Да? — Девушка снова вела себя в несвойственной ей манере сомнамбулы.
Эллери извлек конверт из раскрытой сумки. Вытряхнул его содержимое на тарелку. Посыпались полуобгоревшие картонные спички. Все смотрели на них как завороженные. Отсчитав шесть спичек, остальные он положил обратно в конверт.
— Подойдите сюда, пожалуйста.
Андреа словно во сне поднялась и направилась к нему, с трудом передвигая ноги.
— Да? — повторила она.
— Это здорово действует, правда? — со скрытой иронией заметил Эллери. — Отлично. Вы вернулись сюда, к столу. Сейчас восемь тридцать пять. Еще миг, и вас ударят по голове. Вот шесть спичек на тарелке.
— Да. — Голос у Андреа стал каким-то усталым, будто она не юная девушка, а старуха, завершающая свой жизненный путь.
— Взгляните на стол, Андреа.
Слова его звучали резко, как сталь, и от этой жесткости она вдруг встрепенулась, усталости как не бывало. Андреа отступила на шаг, посмотрела вниз, посмотрела на стол.
— Лампа. Тарелка с шестью спичками. Это все?
— Все.
— Не было ли чего-то еще? Думайте, Андреа! Думайте, смотрите и говорите правду, как она есть. — Квин добавил суровым голосом: — Мне нужна истина, Андреа, на сей раз мне нужна истина.
Что-то в его интонации, видно, задело ее за живое. Она обвела взглядом напряженные физиономии присутствующих, многие сидели с открытым ртом.
— Я... — И тут произошло нечто невероятное. Взгляд ее вернулся к столу, к тарелке со спичками. Задержался на ней на какое-то мгновение и затем медленно, как будто под воздействием некоей силы, сопротивляться которой было бесполезно, передвинулся к месту в трех дюймах от тарелки. Пустому месту — сейчас там ничего не было.
Но Андреа явно что-то там видела; это отразилось на ее лице, в глазах, в том, как стали сжиматься ее пальцы, как участилось дыхание. Увиденное залило ее, как вода, прорвавшая плотину. Всем присутствующим, наблюдавшим за нею во все глаза, это было абсолютно ясно.
— О! — прошептала она. — Боже мой!
— Какую новую ложь, — голос Эллери щелкнул как хлыст, — какую новую ложь вы собираетесь мне сообщить, Андреа?
Ее мать вскочила было с места, но остановилась. Гросвенор Финч пробормотал что-то нечленораздельное. Сенатор Фруэ побелел. У Джоунса отвалилась нижняя челюсть. Только старый Борден сидел в своем кресле неподвижно, труп среди живых трепещущих существ.
— Ложь? — сдавленным голосом переспросила Андреа. — Что вы говорите? Я как раз хотела сказать вам...
— Еще одну ложь, — перебил ее Эллери с ужасающей мягкостью. — Избавьте нас от необходимости все это выслушивать. Теперь я знаю, девушка. Я давно уже это знаю. Ложь, ложь, все ложь. И эти шесть спичек ложь. И то, что вас ударили по голове, ложь. И эти «предостережения» — ложь. Все одна сплошная ложь! И знаете, почему вы лгали? Сказать вам? Сказать вам, какой член этого уравнения вы собой представляете? Ну, сказать?
— Боже милостивый! — хриплым голосом воскликнула мать Андреа.
Правая сторона синих губ старого Джаспера Бордена чуть изогнулась, выражая протест. Остальные сидели, будто их заколдовали.
Андреа стояла в свете лампы, оцепенев, словно она приросла к полу, и всем своим видом говорила об одном — о своей вине. Губы ее шевелились, как у дедушки, но из них не вырывалось ни звука. И вдруг с быстротой, которая застигла всех — и без того застывших в ужасе — врасплох, Андреа метнулась к задней двери и исчезла.
* * *
Все это случилось так неожиданно и быстро, что, пока до ушей присутствующих не донесся шум заводимого мотора, никто не пошевелился. Даже Эллери стоял как завороженный. Затем мотор завелся, и машина на большой скорости умчалась.
Сенатор Фруэ первым подал голос:
— Что она наделала? Ах, чтоб ее! — воскликнул он и бросился к двери.
Крик его развеял чары. Все пришли в себя и гурьбой бросились за ним. В мгновение ока хижина опустела, остался один только старик в своей коляске. Он так и сидел, взирая одним живым глазом на распахнутую дверь.
Выскочив наружу, все в недоумении остановились, натыкаясь друг на друга. В темноте видны были лишь огоньки задних фар, быстро удаляющиеся по Ламбертон-роуд в сторону Утиного острова. Все бросились к своим машинам.
Послышался голос:
— Моя машина почему-то не заводится.
Другие голоса подхватили:
— И моя тоже!
— Бензин. Чувствуете запах? — воскликнул Эллери. — Кто-то вылил бензин из баков.
— Это проклятый Энджел. Он с ней в сговоре!
Потом кто-то крикнул:
— А в моей... в ней есть бензин... — Раздался шум заведенного мотора. И тут же автомобиль на большой скорости помчался по дорожке, выскочил на Ламбертон-роуд и вскоре скрылся из вида.
Все сбились в кучу, глядя в темноту вслед умчавшейся машине. Ситуация казалась нереальной. Оставшиеся стояли как в воду опущенные, не зная, что делать.
Наконец Эллери дал совет:
— Она не может далеко уехать. Немного бензина в каждом баке осталось. Сольем остатки и поедем вдогонку!
* * *
Выехавший на второй машине гнал по шоссе вслед за еле видимыми точками огоньков впереди. Вокруг стояла кромешная тьма. Они, по-видимому, были уже на Утином острове. Небо, ночь, дорога — все смешалось.
Красные огоньки впереди прыгали и качались, словно в безумной пляске. Они подпрыгивали, опадали, метались из стороны в сторону, наконец замерли. Потом стали увеличиваться все больше и больше, по мере того как мчавшаяся вдогонку машина к ним приближалась. Что-то, должно быть, случилось. В том состоянии, в каком находилась Андреа — охваченная паникой, ничего не видящая перед собой, парализованная страхом, — вообще было непонятно, как она могла управлять машиной.
Тормоза второго автомобиля завизжали, машину затрясло, и она резко остановилась, отчего водителя с силой бросило на руль. Через дорогу лицо Андреа за рулем расплылось в небесно-голубое пятно. Она сидела на водительском месте, в отчаянии глядя в море тьмы. Андреа уехала на большом седане. Съехав с шоссе, он врезался в дерево.
Свет исходил только от звезд, но они были высоко и далеко.
— Андреа!
Казалось, девушка не слышит, правой рукой она сжимала горло.
— Андреа, почему ты убежала?
Сейчас она боялась, это было видно невооруженным глазом. Голова ее медленно повернулась, глаза, освещенные слабым светом, были белые от ужаса.
Ее преследователь стоял между двумя машинами, руки его безвольно висели вдоль тела.
— Андреа, дорогая, не бойся меня. Боже, как я от всего этого устал! Я бы тебе не причинил зла, если бы ты только это знала! — Лицо в темноте расплывалось, покачиваясь, затем остановилось. — Скоро они будут здесь. Андреа, ты действительно помнишь, что видела в тот вечер на столе?
Андреа пошевелила губами, но звука не было, словно даже ее голосовые связки парализовал страх.
Вдали показались фары приближающейся машины, пляшущие во мраке. Фары становились все отчетливее, они, как светящиеся усики насекомого, нащупывали дорогу.
— Прежде чем они подъедут, — проговорил преследователь с безнадежной усталостью в голосе, — я хочу, чтобы ты знала: я не хотел сделать тебе ничего плохого. Я говорю о том вечере, когда ты нечаянно наткнулась на меня там. Я не знал, что это ты, когда ударил тебя сзади. А потом, потом ты упала, Андреа. Я не мог убить тебя. Это было бы безумием. Я убил Джо Гимбола, потому что он больше не заслуживал быть среди живых. Только смерть могла искупить то, что он наделал, и кому-то надо было это взять на себя. Почему бы не мне? Что ж, дело сделано. Теперь все позади. Этот человек думает, что ты убила Джо и потому убежала. Но мне-то известно, Андреа, почему ты убежала, — потому что ты сейчас вспомнила, что именно видела на столе в тот вечер. Конечно, теперь я не могу требовать от тебя молчания, раз ты попала под подозрение. Я считал себя умнее, полагая, что нет смысла приносить себя в жертву за жизнь человека, который не должен жить. Теперь же вижу, что надо было сделать все просто, без всякого плана, а потом сдаться. Это было бы чище, что ли.
На лице, как бы плывущем над дорогой, появилась умиротворенная улыбка. У Андреа вдруг вырвался пронзительный крик, но это был крик не ужаса, а жалости.
Что-то сверкнуло в руке совсем близко от нее. На заднем сиденье седана кто-то вскочил. Это произошло как раз в тот момент, когда преследователь спокойно произнес:
— Прощай, Андреа. Помни меня, помни меня. Надеюсь, и она вспомнит обо мне.
Снова вскинулась рука, на этот раз вверх. Андреа вскрикнула:
— О, не надо!
Билл Энджел завопил с заднего сиденья:
— Ради бога, Андреа, ложись!
С обочины дороги позади седана выскочили вооруженные люди. Задняя дверь седана распахнулась, и Билл Энджел выпрыгнул на дорогу.
Лицо человека, стоящего на дороге, исказилось, палец его сжался, раздался оглушительный гром, сопровождаемый дымом и вспышкой. Но человек не упал, а только покачнулся. На его красивом лице появилось выражение величайшего изумления, сменившееся тут же досадой и решимостью.
— Предан! — Это было сказано как бы про себя.
Затем пробормотавший эти слова отшвырнул бесполезный револьвер и бросился на Билла, пытаясь вырвать из его рук оружие. Они боролись на дороге в ярком свете фар подъехавшей третьей машины и в окружении вдруг материализовавшихся людей, с криками и воплями суетившихся около них.
Снова раздался выстрел. Он послужил сигналом: борьба прекратилась, люди отбежали. Под темным небом наступила тишина. Люди, выскочившие из третьей машины, застыли, словно в немой сцене.
На лице человека, убившего Джозефа Кента Гимбола, больше не было изумления — только покой. Распростершись на земле, он успокоился в смерти, уснув навеки.
Андреа со слезами в голосе воскликнула:
— Билл, о, Билл! Ты убил!
Билл жадно дышал, хватая ртом ночной воздух. Грудь его тяжело поднималась и опускалась. Он взглянул на спокойно лежащую фигуру. Пальцы мертвого еще судорожно сжимали его револьвер.
— Самоубийство. Он выхватил у меня револьвер. Я ничего не мог поделать. Мертв?
Начальник полиции города Трентона склонился над упавшим, прижал ухо к его груди. Потом с мрачным видом поднялся:
— Мертвее не бывает. А вот и мистер Квин.
Подбежал Эллери.
— С вами все в порядке, Андреа?
— Все в порядке, — сказала девушка сдавленным голосом. И вдруг покачнулась, держась за дверцу седана, ноги ее подкосились, и она, плача, стала оседать, но Билл успел ее подхватить.
— Мистер Квин, — снова заговорил Де Йонг. Вид у него был крайне смущенный. — Мы все сделали. Мой человек застенографировал все с обочины дороги. Это настоящее признание, что тут говорить, и вы предотвратили... Словом, мы с Поллинджером... мы, думаю, должны принести вам свои извинения.
— Вот кому мы всем обязаны, — почти ласковым голосом проговорил Эллери, — этой юной особе. — Он дотронулся до холодных пальцев, обвивших шею Билла. — Это было здорово, Андреа. Все сделано по высшему разряду, моя дорогая. Единственное, что беспокоило меня до последнего момента, — это реакция нашего друга на твое бегство. Могло кончиться для вас трагично. Я постарался предотвратить это, отправив своих друзей в нужное место заранее, чтобы подменить холостыми патронами боевые. Все сделано прекрасно, Андреа. Вы следовали моим инструкциям неукоснительно до мельчайших деталей.
Люди из третьей машины ничего не говорили, ничего не делали, вообще не двигались с места. Все не отрывая глаз смотрели на тело, лежащее на дороге.
* * *
— Естественно, — сказал Эллери в понедельник утром, — я хоть и занятой человек, но не пропущу это ни за что на свете.
Они находились в личных комнатах судьи Айры В. Менандера в окружном суде Мерсера. Некоторые формальности не позволили освободить Люси из заключения в предыдущий день, воскресенье. Но в понедельник утром Билл обратился к судье Менандеру с ходатайством о проведении нового процесса на основании новых улик, к которой прокурор Поллинджер беспрекословно присоединился. Вследствие этого судья аннулировал старый приговор Люси Уилсон, Поллинджер ходатайствовал об изменении меры пресечения, ходатайство было принято, и Билл с Андреа, не отходившей от него, поспешили через Мост Вздохов в примыкающую к зданию тюрьму с официальным ордером на освобождение Люси из-под стражи.
Сейчас они все собрались по просьбе старого судьи в его комнате. Люси была потрясена. Неожиданное освобождение оглушило ее, и она не могла еще прийти в себя от счастья. Пол Поллинджер, несколько смущенный, тоже был с ними.
— Я слышал, мистер Квин, — заметил судья Менандер после того, как он принес извинения Люси за то тяжелое испытание, которое ей пришлось пройти, — что с благополучным разрешением этого дела связана совершенно невероятная история. Признаюсь, меня гложет любопытство. Вы человек особый, мистер Квин. О вас ходят легенды. Что же вы сотворили на сей раз? К какому волшебству прибегли?
— Действительно волшебство, — подхватил Поллинджер. — Иначе это не назовешь.
Эллери посмотрел на Билла, Люси, Андреа. Они сидели на кожаном диване, взявшись за руки, как малые дети.
— Волшебство, говорите? Для таких опытных юристов, джентльмены, это звучит наивно. Формула стара как мир: собери факты и правильно сопоставь их. Добавь ложку логики и ложку воображения. И побыстрее!
— Звучит аппетитно, — отреагировал судья Менандер, — но не информативно.
— Кстати, вопрос, — вступил Поллинджер, — что в этой сцене в субботу было спланировано и что нет? Я до сих пор дуюсь на вас с Де Йонгом за то, что вы игнорировали меня.
— Спланировано все от начала до конца. Но это и есть наша работа, Поллинджер. Когда Андреа рассказала мне о шести спичках, я увидел всю эту фантастическую ситуацию. Конечно, я мог набросать логически безупречный сценарий, но вас, законников, этим не проймешь. Так что тут нужна была некоторая тонкость. Преступника следовало загнать в ловушку. Мне с самого начала стало ясно, что ниточка к одной из самых курьезных характеристик этого субъекта преступления в руках у Андреа, вернее, в той заботливости, которую преступник проявляет по отношению к ней.