Страница:
— Разумеется, писем, — негромко обронил судья. Эллери махнул рукой:
— Не столь важно чего. Где бы ни находились эти доказательства, все три женщины считают их крайне важными. Но в этой ситуации есть кое-что более интересное. Тебе не приходило в голову, с чего это Марко захотелось, чтобы эти дамочки прибыли сюда?
— Из садистских побуждений, полагаю, — предположил судья. — Но нет. Такой тип, как Марко...
— Теперь ты и сам видишь, в какую психологическую мешанину ты впутался? — мрачно заметил Эллери. — Садизм! Нет-нет, Солон, это нечто менее утонченное, чем садизм... это шантаж.
Судья Маклин уставился на него во все глаза:
— Гром меня разрази! Я сегодня плохо соображаю. Любовные письма... шантаж. Одно следует за другим, это наверняка.
— Вот именно. И то, что он собрал всех трех женщин вместе, предполагает, что этот джентльмен был намерен... что?
— «Сорвать большой куш», о чем он писал в своем письме к Пенфилду, когда был убит!
Эллери нахмурил брови.
— Тогда это была детская игра. Женщины находились в отчаянии, все три. Марко был не из трусливого десятка, только не он, исходя из всего того, что нам удалось узнать о нем. Если он их шантажировал, то, видимо, требовал денег. Должно быть, он оказался слишком жадным; скорее всего, так и было. В результате чего возникла тупиковая ситуация, из которой его кто-то услужливо вывел, отняв его никчемную жизнь. Но доказательства — письма, где бы они ни находились, — все еще существуют. Только где они? — Эллери закурил сигарету. — Я понимаю, что эти женщины готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы вернуть их. Они перевернули бы небо и землю, только бы найти их. Наиболее логично было бы искать письма в комнате Марко. Вот поэтому, — он вздохнул, — я предложил нашему другу Рошу удовлетворить его потребность во сне.
— Я не подумал о шантаже, — признался пожилой джентльмен, — но теперь вижу, после всего случившегося, что должны были искать эти женщины в спальне Марко. Святые Небеса! — Он неожиданно сел на постели. — Но миссис Годфри! Она определенно не должна была упустить такой возможности! Она присутствовала, когда ты сказал им, что спальня Марко останется на ночь без охраны?
— Присутствовала.
— Тогда она станет искать...
— Она уже это сделала, Оскар, — мягко прервал его Эллери. Он встал и потянулся. — Господи, как я устал! Пожалуй, мне лучше пойти поспать. И тебе следует сделать то же самое.
— Ты хочешь сказать, — воскликнул судья, — что миссис Годфри уже обыскала соседнюю комнату?
— Ровно в час ночи, мой дорогой друг. Странно — ровно через двадцать четыре часа после того, как ее выдающийся гость отдал богу душу. О, это простое совпадение. Я как раз находился на этом удобном балконе. Должен заметить, что она вела обыск более скрупулезно, чем импульсивная миссис Мунн, и оставила все, как было, на своих местах.
— Тогда она их нашла!
— Нет, — возразил Эллери, направляясь к смежной двери, — не нашла.
— Но это значит...
— Это значит, что их там не было.
Судья закусил нижнюю губу в раздражении.
— Но с чего, во имя всех чертей на свете, ты в этом так уверен?
— С того, — ответил Эллери, сладко улыбаясь и открывая дверь, — что ровно в половине первого я собственноручно обыскал спальню Марко. Нет-нет, Солон, так ты заработаешь лихорадку. Тебе надо поспать! Тебе необходимо как можно лучше отдохнуть. У меня такое чувство, что завтрашний день принесет нам божественное зрелище.
Глава 10
— Не столь важно чего. Где бы ни находились эти доказательства, все три женщины считают их крайне важными. Но в этой ситуации есть кое-что более интересное. Тебе не приходило в голову, с чего это Марко захотелось, чтобы эти дамочки прибыли сюда?
— Из садистских побуждений, полагаю, — предположил судья. — Но нет. Такой тип, как Марко...
— Теперь ты и сам видишь, в какую психологическую мешанину ты впутался? — мрачно заметил Эллери. — Садизм! Нет-нет, Солон, это нечто менее утонченное, чем садизм... это шантаж.
Судья Маклин уставился на него во все глаза:
— Гром меня разрази! Я сегодня плохо соображаю. Любовные письма... шантаж. Одно следует за другим, это наверняка.
— Вот именно. И то, что он собрал всех трех женщин вместе, предполагает, что этот джентльмен был намерен... что?
— «Сорвать большой куш», о чем он писал в своем письме к Пенфилду, когда был убит!
Эллери нахмурил брови.
— Тогда это была детская игра. Женщины находились в отчаянии, все три. Марко был не из трусливого десятка, только не он, исходя из всего того, что нам удалось узнать о нем. Если он их шантажировал, то, видимо, требовал денег. Должно быть, он оказался слишком жадным; скорее всего, так и было. В результате чего возникла тупиковая ситуация, из которой его кто-то услужливо вывел, отняв его никчемную жизнь. Но доказательства — письма, где бы они ни находились, — все еще существуют. Только где они? — Эллери закурил сигарету. — Я понимаю, что эти женщины готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы вернуть их. Они перевернули бы небо и землю, только бы найти их. Наиболее логично было бы искать письма в комнате Марко. Вот поэтому, — он вздохнул, — я предложил нашему другу Рошу удовлетворить его потребность во сне.
— Я не подумал о шантаже, — признался пожилой джентльмен, — но теперь вижу, после всего случившегося, что должны были искать эти женщины в спальне Марко. Святые Небеса! — Он неожиданно сел на постели. — Но миссис Годфри! Она определенно не должна была упустить такой возможности! Она присутствовала, когда ты сказал им, что спальня Марко останется на ночь без охраны?
— Присутствовала.
— Тогда она станет искать...
— Она уже это сделала, Оскар, — мягко прервал его Эллери. Он встал и потянулся. — Господи, как я устал! Пожалуй, мне лучше пойти поспать. И тебе следует сделать то же самое.
— Ты хочешь сказать, — воскликнул судья, — что миссис Годфри уже обыскала соседнюю комнату?
— Ровно в час ночи, мой дорогой друг. Странно — ровно через двадцать четыре часа после того, как ее выдающийся гость отдал богу душу. О, это простое совпадение. Я как раз находился на этом удобном балконе. Должен заметить, что она вела обыск более скрупулезно, чем импульсивная миссис Мунн, и оставила все, как было, на своих местах.
— Тогда она их нашла!
— Нет, — возразил Эллери, направляясь к смежной двери, — не нашла.
— Но это значит...
— Это значит, что их там не было.
Судья закусил нижнюю губу в раздражении.
— Но с чего, во имя всех чертей на свете, ты в этом так уверен?
— С того, — ответил Эллери, сладко улыбаясь и открывая дверь, — что ровно в половине первого я собственноручно обыскал спальню Марко. Нет-нет, Солон, так ты заработаешь лихорадку. Тебе надо поспать! Тебе необходимо как можно лучше отдохнуть. У меня такое чувство, что завтрашний день принесет нам божественное зрелище.
Глава 10
ДЖЕНТЛЬМЕН ИЗ НЬЮ-ЙОРКА
— Итак, мистер Квин, — рявкнул инспектор Молей на следующее утро, когда все трое сидели в его кабинете в Пойнсетте, находящемся в пятнадцати милях езды в глубь материка от Испанского мыса, — в хорошенькое дельце вы втянули вчера ночью Роша! Я получил утром его отчет по телефону. По всем правилам я должен его наказать.
— Рош не виноват, — вступился за полицейского Эллери. — За все отвечаю я, инспектор. Этот парень ничем не нарушил своих обязанностей.
— Н-да. Он мне это говорил. Но еще он сказал, что спальня Марко выглядит так, как если бы в ней побывала стая разъяренных диких кошек. Вы отвечаете и за это тоже?
— Лишь косвенно. — И Эллери рассказал все, что приключилось прошлой ночью, начиная с разговора, подслушанного им в саду между четой Годфри, и заканчивая ночным визитом трех женщин в спальню покойного.
— Хм. Чертовски интересно. Отличная работа, мистер Квин. Только почему вы не дали мне знать заранее?
— Вы не знаете этого молодого человека, — сухо обронил судья Маклин. — Он по натуре — волк-одиночка. Я бы даже сказал, что он держит рот на замке, поскольку еще не выстроил все дело согласно своей чертовой логике. Так сказать, в терминах «математической достоверности», проще говоря, вероятности.
— Как хорошо вы разгадали мои мотивы, — усмехнулся Эллери. — Что-то в этом роде, инспектор. Что вы скажете о моем рассказе?
Молей поднялся и выглянул в зарешеченное окно, выходившее на главную площадь небольшого городка.
— Я считаю, — мрачно произнес он, — что все это довольно рискованно. Не думаю, что есть сомнения насчет того, что искали эти три дамочки. Марко окрутил всех трех — трех идиоток, страстно возжелавших немножечко старомодной любви. Когда они получили от него желаемое, он взял их в оборот и заставил платить за удовольствие бешеные бабки. Наверняка они получили то, что хотели... Теперь я в этом убежден. Видите ли, я тут кое-что нарыл насчет Марко.
— Уже? — удивленно воскликнул судья. — Быстро же вы действуете, инспектор!
— О, это не составило большого труда, — не без скромности пояснил инспектор. — Я получил отчет с утренней почтой. Не составило большого труда по той причине, что о нем уже собирали сведения.
— О, — удивился Эллери. — Значит, он числился в картотеке?
Инспектор похлопал по толстому конверту на столе:
— Не совсем так. Видите ли, у меня есть приятель, который держит в Нью-Йорке частное детективное агентство. Вчера я начал думать об этом жиголо Марко. И чем дольше думал, тем больше убеждался, что его имя мне откуда-то знакомо. Не такое уж оно распространенное. Потом вспомнил откуда — мой друг детектив упоминал о нем всего полгода назад, когда я навещал его в Нью-Йорке. Одним словом, я телеграфировал ему, и, как оказалось, был прав. Он прислал мне досье на Марко спецдоставкой по авиапочте.
— Частное расследование, э?.. — задумчиво произнес судья. — Очень похоже, что это заказ какого-нибудь ревнивого муженька.
— Вы правы. Леонард — мой приятель — был нанят каким-то субъектом проследить за Марко. Видать, его женушка и этот Марко уж больно крепко сдружились. Как бы там ни было, Леонард знает свое дело. Он нарыл на Марко предостаточно, чтобы заставить этого пройдоху поджать хвост и отдать письма и фотографии, имеющие отношение к делу. Само собой, информация Леонарда не идет дальше рамок его частного расследования, поэтому я не могу вам сказать, когда и где Марко спутался с этой красоткой миссис Мунн. Но знаю, как он связался с миссис Констебль, поскольку как раз об этом и разузнал Леонард.
— Тогда его интрижка с миссис Констебль предшествовала двум другим? Хм... И как давно это было?
— Всего несколько месяцев тому назад. Но до этого у него уже имелся длинный список жертв. Леонард откопал не так уж много фактов, вы понимаете, все бывшие возлюбленные Марко держали рот на замке. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Марко поднял лапки перед клиентом Леонарда.
— У этого типа должна быть предыстория, — пробормотал судья Маклин. — У таких негодяев она всегда есть...
— И да, и нет. По словам Леонарда, Марко, похоже, выскочил ниоткуда лет шесть назад. Леонард считает, что он испанец, родом из хорошей семьи, но, как говорится, паршивая овца. Как бы там ни было, Марко, видимо, получил приличное образование: говорил по-испански как на родном, то и дело цитировал стихи Шейли, Китса, Байрона и всех остальных лириков...
— Наверняка Байрона, — хмыкнул Эллери. — Но я рукоплещу вам, инспектор. Кто бы мог заподозрить вас в знании любовной лирики?
— Я знаю, о чем говорю, — кивнул инспектор. — Как я уже сказал, Марко рассказывал о знаменитых и богатых людях так, как если бы ел с ними из одной тарелки, бывал вместе в Каннах, Монте-Карло и Швейцарских Альпах и все в таком духе. Он сорил деньгами, но, как мне кажется, это было напускное. Ему не потребовалось много времени, чтобы попасть в высшее общество, после чего он легко поплыл по течению. Модные курорты — Флорида, Калифорния, Бермуды. И повсюду этот негодяй оставлял след, словно испуганный скунс. Но попробуйте что-либо доказать!
— В том-то вся беда, когда шантаж основан на адюльтере, — громко высказался судья. — Готовность платить служит шантажисту гарантией, что его жертва будет хранить молчание.
— Леонард утверждает, — нахмурился инспектор, — что тут кроется что-то другое, но ему так и не удалось узнать, что именно.
— Что-то другое? — насторожился Эллери.
— Он намекал на сообщника. Но это лишь его подозрения. Вроде как Марко работал еще с кем-то. Но с кем и как, Леонард так и не выяснил.
— Боже, это может быть крайне важно! — воскликнул судья Маклин.
— Я над этим работаю. Дело осложняется тем, — добавил инспектор, — что еще он водил дружбу с каким-то жуликом.
— Э?..
— О, официально он зовется «адвокатом», — пояснил Молей.
— Пенфилд! — воскликнули разом оба мужчины.
— Еще не легче. Может, мне придется обвинить джентльмена в нечестности. Хотя я думаю, что он мошенник, поскольку убежден, что ни один честный адвокат не стал вы иметь дело с таким негодяем, как Марко. Похоже на то, что этот пройдоха ни разу не был ни в чем обвинен и ни разу не привлекался к суду и не нуждался в юрисконсульте. Зато доподлинно известно, что этот Пенфилд уладил все дела Марко с Леонардом. Марко даже не появлялся. Пенфилд сам пришел к Леонарду, они мило побеседовали, и Пенфилд пожаловался, что за его «клиентом» велась слежка, которая действовала ему на нервы, и попросил Леонарда оказать любезность и отозвать своих ищеек обратно. Тогда Леонард парировал, разглядывая свои ногти, что существуют кое-какие письма и фотографии, которые действуют на нервы его «клиенту». На что Пенфилд воскликнул: «Боже мой! Как это неприятно!» Они пожали друг другу руки, а на следующее утро Леонард получил все письма и фотографии с первой почтой, без обратного адреса отправителя, разумеется, хотя пакет был отправлен из почтового отделения на Парк-роу. Ведь вы помните адрес Пенфилда? Ловкий шельмец, э?
В течение всего монолога инспектора Эллери и судья несколько раз обменялись взглядами. А когда Молей замолчал, оба открыли рот.
— Знаю, знаю, — не дал им вымолвить и слова Молей. — Вы хотите сказать, что, возможно, Марко и не держал в доме Годфри писем этих трех женщин. И что, возможно, этот ушлый Пенфилд хранит их у себя. — Он нажал на кнопку на своем столе. — Ну что ж, мы это скоро узнаем.
— Вы хотите сказать, что Пенфилд у вас? — воскликнул судья Маклин.
— Мы не сидим сложа руки, ваша честь... А вот и Чарли. Проводи джентльменов. И помни, Чарли, никаких грубостей. Он помечен как «хрупкий».
Лукас Пенфилд, сияя улыбкой, появился в дверях. Он никак не походил на хрупкого. На самом деле этот мужчина оказался довольно толстым коротышкой с массивной, почти лысой головой, с аккуратными, коротко подстриженными седыми усиками и наивными, как у младенца, глазами. Они были по-детски большими и ангельски-чистыми — мягкие карие глаза красавца обольстителя. Его глаза весело блестели, как если бы их обладатель обдумывал про себя очередную шутку. В облике Пенфилда было нечто диккенсовское, поскольку одет он был очень старомодно: в мешковатый, изрядно поношенный костюм, ставший от времени зеленовато-оливковым, рубашку с высоким ворохом и широким галстуком с бриллиантовой булавкой в виде подковы. Честное слово, он выглядел так, будто боялся ненароком наступить на жука. Однако судья Маклин явно не воспринимал его таковым. Длинное лицо пожилого джентльмена приняло жесткое выражение, глаза стали холодными, как две голубые льдинки.
— Бог мой, неужели это судья Маклин! — воскликнул Лукас Пенфилд, приближаясь к нему с распростертыми руками. — Не ожидал встретить вас здесь! Боже мой, сколько лет, сколько зим, верно, судья? Как быстро летит время.
— Да, у него есть такая отвратительная привычка, — сухо заметил судья, игнорируя протянутую руку.
— Ха-ха! А я вижу, вы все такой же. Я всегда говорил, что с вашей отставкой суд потерял одного из своих самых великих умов.
— Сомневаюсь, смогу ли я сказать то же самое и о вас, когда вы уйдете в отставку. Если, разумеется, это случится прежде, чем вас лишат адвокатского звания.
— О, вы, как всегда, резки, судья, ха-ха! Я как-то сказал судье Кинси...
— Оставим детали, Пенфилд. Это мистер Квин, о котором вы, возможно, слышали. Советую вам не становиться на его пути. А это...
— Сам Эллери Квин! — восхищенно воскликнул лысый коротышка, обращая свои ангельские глаза на Эллери. — Боже мой! Это действительно большая честь. Ради этого стоило прокатиться. Я хорошо знаю вашего батюшку, мистер Квин. Весьма влиятельный человек на Сентр-стрит... А это вы, судья, видимо, собирались представить мне инспектора Молея, джентльмена, который выманил меня сюда и оторвал от утомительной адвокатской практики?
Перед ними стоял, раскланиваясь, сияющий маленький джентльмен с живыми, веселыми глазами невинного ребенка.
— Присаживайтесь, Пенфилд, — почти любезно пригласил Молей. — Я хочу с вами поговорить.
— Ваш человек дал мне это понять, — с готовностью отозвался Пенфилд, усаживаясь на стул. — Насколько я понимаю, это имеет отношение к моему бывшему клиенту? Мистеру Джону Марко? Какое несчастье! Я прочел об этом в нью-йоркских газетах. Видите ли...
— О, значит, Марко был вашим клиентом?
— Бог мой, это так меня огорчает, инспектор. Я полагаю... нам надо... так сказать... в узком кругу? Я могу говорить свободно?
— Разумеется, — мрачно кивнул инспектор. — Затем вас и привезли сюда, в Пойнсетт.
— Привезли меня? — Пенфилд выгнул брови дугой. — Это звучит довольно неприятно, инспектор. Насколько я понимаю, я ведь не арестован, ха-ха-ха! Потому что, уверяю вас, после того, как ваш детектив объяснил мне...
— Давайте сразу приступим к делу, — резко оборвал его Молей. — Между вами и покойным существует связь, и я хочу знать какая.
— Но я как раз хотел объяснить, — снисходительно произнес коротышка. — Ваши полицейские форсировали события! Адвокат — судья это подтвердит — слуга своих клиентов. У меня было много клиентов за мою... э... весьма интенсивную практику, инспектор; к сожалению, я не имел возможности выбирать их более осмотрительно, как мне бы этого хотелось. Так что должен с грустью признать, что Джон Марко не относился к числу... э... желаемых. Собственно говоря, он был весьма неприятной персоной. Но пожалуй, это и все, что я могу вам сказать о нем.
— О, вот как вы это рассматриваете? — громыхнул инспектор. — По какому вопросу он был вашим клиентом?
Толстые ручки Пенфилда, украшенные двумя кольца ми с бриллиантами, описали неопределенную дугу.
— По разным. Он... э... звонил мне время от времени и советовался по всякого рода деловым вопросам.
— По каким именно?
— Боюсь, — изобразил сожаление маленький человечек, — этого я вам не имею права сказать, инспектор. Долг адвоката перед клиентом, вы же понимаете... Даже смерть...
— Но его убили!
— Ему здорово не повезло, — вздохнул адвокат.
Наступила тишина, потом судья обронил:
— Я думал, что вы адвокат по криминальным вопросам. С чего это вы взялись за бизнес?
— С тех пор, как вы вышли в отставку, судья, — не без грусти произнес Пенфилд, — многое изменилось. Но человеку ведь надо как-то жить, верно? Вы себе не представляете, какая борьба идет в наши дни.
— Думаю, что с большим трудом, но представляю. Я имею в виду, в вашем случае. Вы, как мне кажется, значительно продвинулись в вопросах этики с тех пор, как мы виделись с вами в последний раз.
— Эволюция, судья, эволюция, — улыбнулся маленький человечек. — Кто я такой, чтобы оставаться неподвластным требованиям времени? Новые веяния в профессии...
— Чушь, — отрезал судья.
Эллери не отрывал взгляда от подвижной физиономии адвоката. В ней все постоянно двигалось: глаза, губы, брови, морщинистая кожа. Луч солнца, проникавший сквозь окно, отсвечивал от его лысой макушки, образовывая вокруг головы нечто вроде нимба. Уникальное существо! — подумал Эллери. И опасный противник.
— Когда вы видели Марко в последний раз? — рявкнул Молей.
Пенфилд соединил вместе кончики пальцев.
— Дайте подумать... О да! Это было в апреле, инспектор. И вот теперь он мертв. Что ж, это еще одно знамение неподкупности фортуны, не правда ли, мистер Квин? Плохой актер... и вот смерть. Как странно. Двадцать лет преступник-убийца ускользает от рук нашего правосудия, и вот в один прекрасный день он наступает на банановую кожуру и ломает себе шею. Весьма печальный комментарий к нашей судебной системе.
— По какому вопросу?
— Э?.. О, извините, инспектор. Зачем он виделся со мной в апреле? Да-да, конечно. В очередной раз посоветоваться, так сказать, по делу. Я дал ему лучший из приемлемых советов.
— Какой?
— Изменить свою жизнь, инспектор. Я всегда читал ему нотации; Марко был симпатичным парнем, несмотря на все свои слабости. Но он не желал слушать, бедняжка, а теперь вы только взгляните на него.
— С чего вы взяли, что он был плохим актером, Пенфилд? Если ваши отношения носили такой, черт побери, невинный характер?
— Интуиция, мой дорогой инспектор, — вздохнул адвокат. — Невозможно проработать в суде Нью-Йорка в течение тридцати лет без того, чтобы не развить в себе сверхъестественное шестое чувство в отношении мыслей преступника. Уверяю вас, это было не более чем...
— Так вы никогда ни к чему не придете с нашим другом Пенфилдом, — мрачно усмехнулся судья. — Он может вилять часами. Я лично наблюдал, как он это делал, инспектор. Предлагаю вам говорить по существу.
Молей глянул на Пенфилда, выдвинул ящичек из стола, нащупал в нем какой-то листок и бросил его через стол маленькому человечку:
— Прочтите это.
Мистер Лукас Пенфилд позволил себе принять удивленный вид, потом неодобрительно улыбнулся, извлек из нагрудного кармана очки в роговой оправе, водрузил их себе на копчик носа, осторожно взял лист и прошелся по нему глазами. Он читал с большим вниманием. Затем положил лист обратно на стол, снял очки и, убрав их в карман, откинулся на спинку стула.
— Ну и?.. — поинтересовался инспектор.
— Это письмо явно адресовано мне, — негромко проговорил Пенфилд. — Могу предположить, по тому, как оно резко обрывается, что закончить его помешала смерть, значит, последние мысли Марко были обо мне. Боже мой, как это трогательно, инспектор. Благодарю вас, инспектор, что вы позволили мне взглянуть на это письмо. Что я могу сказать? Оно слишком трогает, чтобы говорить. — Он и в самом деле полез в карман брюк за носовым платком и высморкался.
— Фигляр, — негромко обронил судья.
Кулак инспектора грохнул о стол; он вскочил на ноги.
— Вы так просто не отделаетесь! — прорычал он. — Мне известно, что вы и Марко переписывались все лето! Мне известно, что вы уладили по крайней мере одно дело о попытке вымогательства, когда для вас обоих запахло жареным. Мне известно...
— Сдается мне, что вам многое известно, — осторожно вставил Пенфилд. — Пролейте свет.
— Мой друг, Дэйв Леонард, из столичного агентства написал мне о вас все, ясно? Так что не думайте, что вы можете морочить мне голову, разводя тут бодягу о конфиденциальности ваших деловых отношений!
— Хм. А вы, вижу, не сидели сложа руки, — пробормотал маленький человечек, восхищенно глядя на инспектора. — Да, это правда, Марко и я переписывались этим летом. И я заходил к Леонарду — он просто симпатяга — несколько месяцев назад в связи с интересом моего клиента. Но...
— О каком «большом куше» писал Марко? — заорал Молей.
— Боже мой, инспектор, не надо так горячиться. К тому же я вряд ли могу истолковать мысли Марко. Я не знаю, что он имел в виду. Он был не в своем уме, бедный парень.
Инспектор открыл было рот, потом закрыл его, глянул на Пенфилда, наконец повернулся и гневно потопал к окну, пытаясь вернуть самообладание. Пенфилд сидел с выжидающей улыбкой на лице.
— Э... скажите мне, мистер Пенфилд, — медленно начал Эллери. Голова адвоката настороженно качнулась, но он по-прежнему улыбался. — Джон Марко оставил завещание?
Пенфилд моргнул.
— Завещание? Я ничего не знаю о завещании, мистер Квин. Я никогда не оформлял подобного документа для него. Разумеется, он мог сделать это у другого адвоката. Я не задавался этим вопросом.
— У него была какая-то собственность? Скажем, у него не осталось где-нибудь поместья?
Улыбка исчезла, и впервые учтивая вежливость покинула Пенфилда. В вопросе Эллери он учуял какую-то ловушку. Поэтому прежде, чем ответить, пристально посмотрел на него.
— Поместье? Я не знаю. Как я уже говорил, наши отношения не были... — Он замолчал, не найдя нужного слова.
— Я спрашиваю потому, — пояснил Эллери, вертя в руках пенсне, — что подумал, не мог ли он доверить вам на хранение какие-то важные бумаги? В конце концов, как вы выразились, отношения между клиентом и адвокатом в каком-то смысле священны.
— В каком-то смысле, — обронил судья.
— Важные документы? — повторил Пенфилд медленно. — Боюсь, я не совсем понимаю, мистер Квин. Вы имеете в виду долговые обязательства, биржевые бумаги и прочее такое?
Эллери ответил не сразу. Он подышал на линзы, потом в задумчивости протер их и водрузил пенсне себе на нос. Все это время Лукас Пенфилд с почтением наблюдал за его действиями. Потом Эллери как можно небрежнее спросил:
— Вы знакомы с миссис Лаурой Констебль?
— Констебль? Констебль... Не думаю, что я знаю эту даму.
— А с Джозефом А. Мунном? И миссис Мунн, бывшей Сесилией Болл, актрисой?
— О! — воскликнул Пенфилд. — Вы имеете в виду людей, которые гостят сейчас в доме Годфри? Полагаю, я слышал эти имена и прежде. Нет, не могу сказать, что имел удовольствие знать их лично, ха-ха!
— Марко не писал вам о них?
Пенфилд надул красные губки. Было ясно, что он теряется в догадках, насколько много известно Квину. Его ангельские глазки несколько раз прошлись по лицу Эллери, прежде чем он ответил:
— У меня ужасно плохая память, мистер Квин. Не могу так сразу вспомнить, писал он мне о них или нет.
— Хм. Кстати, вы не знаете, не увлекался ли Марко любительской фотографией? Сейчас это модно, и мне просто любопытно...
Адвокат моргнул, а Молей обернулся с хмурым выражением.
Но судья не спускал холодного, пристального взгляда с лица адвоката.
— О, вы так быстро меняете тему разговора, мистер Квин, — пробормотал наконец Пенфилд, криво улыбаясь. — Фотографией? Почему бы и нет? Я не знаю.
— Но он не оставлял вам никаких фотографий?
— Разумеется, нет, — поспешно ответил адвокат. — Разумеется, нет.
Эллери глянул на инспектора Молея:
— Мне кажется, инспектор, нет смысла и дальше терять время с мистером Пенфилдом. Он явно... э... не может ничем нам помочь. Очень мило с вашей стороны, что вы побеспокоили себя и приехали сюда, мистер Пенфилд.
— О, никакого беспокойства! — воскликнул адвокат. Добродушное настроение в мгновение ока вернулось к нему опять. Он вскочил со своего стула. — Что-нибудь еще, инспектор?
— Катитесь, — беспомощно буркнул тот.
В руке Пенфилда появились крохотные часики.
— Боже мой! Мне следует поторопиться, если я хочу поспеть на последний самолет из Гросли-Филд. Ну что ж, джентльмены, жаль, что не смог вам помочь. — Он пожал руку Эллери, поклонился судье, тактически игнорируя инспектора Молея, и направился к двери. — Был рад снова увидеться с вами, судья Маклин. Не сомневайтесь, я передам от вас поклон Кинси. И конечно же я буду рад сказать инспектору Квину, мистер Квин, что я видел... — Он продолжал слащаво улыбаться и кланяться даже тогда, когда дверь скрыла его ангельское личико.
— Этот человек, — мрачно заявил судья, все еще глядя на дверь, — сумел уболтать суд и помог избежать приговора по меньшей мере сотне профессиональных убийц. Он подкупал свидетелей и запугивал тех, кого не смог подкупить, преднамеренно уничтожал доказательства. Однажды ему удалось погубить карьеру молодого помощника окружного прокурора, подставив его в скандальной истории с пресловутой красоткой полусвета накануне судебного заседания об убийстве... И вы надеялись добиться от него какого-то толка!
Губы Молея беззвучно задвигались.
— Мой совет вам, инспектор, забудьте о его существовании. Для честного полицейского он слишком скользкий тип. И если Пенфилд каким-то образом связан с убийством Марко, можете быть уверены, вам никогда не обнаружить этой связи или не найти доказательств.
Инспектор Молей оставил свой кабинет, чтобы проверить, как выполняются его указания. А мистер Лукас Пенфилд, догадывался он об этом или нет, вернулся к себе в Нью-Йорк с тем, что на профессиональном жаргоне зовется «хвостом».
Возвращаясь на Испанский мыс, судья неожиданно обронил:
— Я не верю, Эллери. Этот тип слишком умен для этого.
— Рош не виноват, — вступился за полицейского Эллери. — За все отвечаю я, инспектор. Этот парень ничем не нарушил своих обязанностей.
— Н-да. Он мне это говорил. Но еще он сказал, что спальня Марко выглядит так, как если бы в ней побывала стая разъяренных диких кошек. Вы отвечаете и за это тоже?
— Лишь косвенно. — И Эллери рассказал все, что приключилось прошлой ночью, начиная с разговора, подслушанного им в саду между четой Годфри, и заканчивая ночным визитом трех женщин в спальню покойного.
— Хм. Чертовски интересно. Отличная работа, мистер Квин. Только почему вы не дали мне знать заранее?
— Вы не знаете этого молодого человека, — сухо обронил судья Маклин. — Он по натуре — волк-одиночка. Я бы даже сказал, что он держит рот на замке, поскольку еще не выстроил все дело согласно своей чертовой логике. Так сказать, в терминах «математической достоверности», проще говоря, вероятности.
— Как хорошо вы разгадали мои мотивы, — усмехнулся Эллери. — Что-то в этом роде, инспектор. Что вы скажете о моем рассказе?
Молей поднялся и выглянул в зарешеченное окно, выходившее на главную площадь небольшого городка.
— Я считаю, — мрачно произнес он, — что все это довольно рискованно. Не думаю, что есть сомнения насчет того, что искали эти три дамочки. Марко окрутил всех трех — трех идиоток, страстно возжелавших немножечко старомодной любви. Когда они получили от него желаемое, он взял их в оборот и заставил платить за удовольствие бешеные бабки. Наверняка они получили то, что хотели... Теперь я в этом убежден. Видите ли, я тут кое-что нарыл насчет Марко.
— Уже? — удивленно воскликнул судья. — Быстро же вы действуете, инспектор!
— О, это не составило большого труда, — не без скромности пояснил инспектор. — Я получил отчет с утренней почтой. Не составило большого труда по той причине, что о нем уже собирали сведения.
— О, — удивился Эллери. — Значит, он числился в картотеке?
Инспектор похлопал по толстому конверту на столе:
— Не совсем так. Видите ли, у меня есть приятель, который держит в Нью-Йорке частное детективное агентство. Вчера я начал думать об этом жиголо Марко. И чем дольше думал, тем больше убеждался, что его имя мне откуда-то знакомо. Не такое уж оно распространенное. Потом вспомнил откуда — мой друг детектив упоминал о нем всего полгода назад, когда я навещал его в Нью-Йорке. Одним словом, я телеграфировал ему, и, как оказалось, был прав. Он прислал мне досье на Марко спецдоставкой по авиапочте.
— Частное расследование, э?.. — задумчиво произнес судья. — Очень похоже, что это заказ какого-нибудь ревнивого муженька.
— Вы правы. Леонард — мой приятель — был нанят каким-то субъектом проследить за Марко. Видать, его женушка и этот Марко уж больно крепко сдружились. Как бы там ни было, Леонард знает свое дело. Он нарыл на Марко предостаточно, чтобы заставить этого пройдоху поджать хвост и отдать письма и фотографии, имеющие отношение к делу. Само собой, информация Леонарда не идет дальше рамок его частного расследования, поэтому я не могу вам сказать, когда и где Марко спутался с этой красоткой миссис Мунн. Но знаю, как он связался с миссис Констебль, поскольку как раз об этом и разузнал Леонард.
— Тогда его интрижка с миссис Констебль предшествовала двум другим? Хм... И как давно это было?
— Всего несколько месяцев тому назад. Но до этого у него уже имелся длинный список жертв. Леонард откопал не так уж много фактов, вы понимаете, все бывшие возлюбленные Марко держали рот на замке. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Марко поднял лапки перед клиентом Леонарда.
— У этого типа должна быть предыстория, — пробормотал судья Маклин. — У таких негодяев она всегда есть...
— И да, и нет. По словам Леонарда, Марко, похоже, выскочил ниоткуда лет шесть назад. Леонард считает, что он испанец, родом из хорошей семьи, но, как говорится, паршивая овца. Как бы там ни было, Марко, видимо, получил приличное образование: говорил по-испански как на родном, то и дело цитировал стихи Шейли, Китса, Байрона и всех остальных лириков...
— Наверняка Байрона, — хмыкнул Эллери. — Но я рукоплещу вам, инспектор. Кто бы мог заподозрить вас в знании любовной лирики?
— Я знаю, о чем говорю, — кивнул инспектор. — Как я уже сказал, Марко рассказывал о знаменитых и богатых людях так, как если бы ел с ними из одной тарелки, бывал вместе в Каннах, Монте-Карло и Швейцарских Альпах и все в таком духе. Он сорил деньгами, но, как мне кажется, это было напускное. Ему не потребовалось много времени, чтобы попасть в высшее общество, после чего он легко поплыл по течению. Модные курорты — Флорида, Калифорния, Бермуды. И повсюду этот негодяй оставлял след, словно испуганный скунс. Но попробуйте что-либо доказать!
— В том-то вся беда, когда шантаж основан на адюльтере, — громко высказался судья. — Готовность платить служит шантажисту гарантией, что его жертва будет хранить молчание.
— Леонард утверждает, — нахмурился инспектор, — что тут кроется что-то другое, но ему так и не удалось узнать, что именно.
— Что-то другое? — насторожился Эллери.
— Он намекал на сообщника. Но это лишь его подозрения. Вроде как Марко работал еще с кем-то. Но с кем и как, Леонард так и не выяснил.
— Боже, это может быть крайне важно! — воскликнул судья Маклин.
— Я над этим работаю. Дело осложняется тем, — добавил инспектор, — что еще он водил дружбу с каким-то жуликом.
— Э?..
— О, официально он зовется «адвокатом», — пояснил Молей.
— Пенфилд! — воскликнули разом оба мужчины.
— Еще не легче. Может, мне придется обвинить джентльмена в нечестности. Хотя я думаю, что он мошенник, поскольку убежден, что ни один честный адвокат не стал вы иметь дело с таким негодяем, как Марко. Похоже на то, что этот пройдоха ни разу не был ни в чем обвинен и ни разу не привлекался к суду и не нуждался в юрисконсульте. Зато доподлинно известно, что этот Пенфилд уладил все дела Марко с Леонардом. Марко даже не появлялся. Пенфилд сам пришел к Леонарду, они мило побеседовали, и Пенфилд пожаловался, что за его «клиентом» велась слежка, которая действовала ему на нервы, и попросил Леонарда оказать любезность и отозвать своих ищеек обратно. Тогда Леонард парировал, разглядывая свои ногти, что существуют кое-какие письма и фотографии, которые действуют на нервы его «клиенту». На что Пенфилд воскликнул: «Боже мой! Как это неприятно!» Они пожали друг другу руки, а на следующее утро Леонард получил все письма и фотографии с первой почтой, без обратного адреса отправителя, разумеется, хотя пакет был отправлен из почтового отделения на Парк-роу. Ведь вы помните адрес Пенфилда? Ловкий шельмец, э?
В течение всего монолога инспектора Эллери и судья несколько раз обменялись взглядами. А когда Молей замолчал, оба открыли рот.
— Знаю, знаю, — не дал им вымолвить и слова Молей. — Вы хотите сказать, что, возможно, Марко и не держал в доме Годфри писем этих трех женщин. И что, возможно, этот ушлый Пенфилд хранит их у себя. — Он нажал на кнопку на своем столе. — Ну что ж, мы это скоро узнаем.
— Вы хотите сказать, что Пенфилд у вас? — воскликнул судья Маклин.
— Мы не сидим сложа руки, ваша честь... А вот и Чарли. Проводи джентльменов. И помни, Чарли, никаких грубостей. Он помечен как «хрупкий».
* * *
Лукас Пенфилд, сияя улыбкой, появился в дверях. Он никак не походил на хрупкого. На самом деле этот мужчина оказался довольно толстым коротышкой с массивной, почти лысой головой, с аккуратными, коротко подстриженными седыми усиками и наивными, как у младенца, глазами. Они были по-детски большими и ангельски-чистыми — мягкие карие глаза красавца обольстителя. Его глаза весело блестели, как если бы их обладатель обдумывал про себя очередную шутку. В облике Пенфилда было нечто диккенсовское, поскольку одет он был очень старомодно: в мешковатый, изрядно поношенный костюм, ставший от времени зеленовато-оливковым, рубашку с высоким ворохом и широким галстуком с бриллиантовой булавкой в виде подковы. Честное слово, он выглядел так, будто боялся ненароком наступить на жука. Однако судья Маклин явно не воспринимал его таковым. Длинное лицо пожилого джентльмена приняло жесткое выражение, глаза стали холодными, как две голубые льдинки.
— Бог мой, неужели это судья Маклин! — воскликнул Лукас Пенфилд, приближаясь к нему с распростертыми руками. — Не ожидал встретить вас здесь! Боже мой, сколько лет, сколько зим, верно, судья? Как быстро летит время.
— Да, у него есть такая отвратительная привычка, — сухо заметил судья, игнорируя протянутую руку.
— Ха-ха! А я вижу, вы все такой же. Я всегда говорил, что с вашей отставкой суд потерял одного из своих самых великих умов.
— Сомневаюсь, смогу ли я сказать то же самое и о вас, когда вы уйдете в отставку. Если, разумеется, это случится прежде, чем вас лишат адвокатского звания.
— О, вы, как всегда, резки, судья, ха-ха! Я как-то сказал судье Кинси...
— Оставим детали, Пенфилд. Это мистер Квин, о котором вы, возможно, слышали. Советую вам не становиться на его пути. А это...
— Сам Эллери Квин! — восхищенно воскликнул лысый коротышка, обращая свои ангельские глаза на Эллери. — Боже мой! Это действительно большая честь. Ради этого стоило прокатиться. Я хорошо знаю вашего батюшку, мистер Квин. Весьма влиятельный человек на Сентр-стрит... А это вы, судья, видимо, собирались представить мне инспектора Молея, джентльмена, который выманил меня сюда и оторвал от утомительной адвокатской практики?
Перед ними стоял, раскланиваясь, сияющий маленький джентльмен с живыми, веселыми глазами невинного ребенка.
— Присаживайтесь, Пенфилд, — почти любезно пригласил Молей. — Я хочу с вами поговорить.
— Ваш человек дал мне это понять, — с готовностью отозвался Пенфилд, усаживаясь на стул. — Насколько я понимаю, это имеет отношение к моему бывшему клиенту? Мистеру Джону Марко? Какое несчастье! Я прочел об этом в нью-йоркских газетах. Видите ли...
— О, значит, Марко был вашим клиентом?
— Бог мой, это так меня огорчает, инспектор. Я полагаю... нам надо... так сказать... в узком кругу? Я могу говорить свободно?
— Разумеется, — мрачно кивнул инспектор. — Затем вас и привезли сюда, в Пойнсетт.
— Привезли меня? — Пенфилд выгнул брови дугой. — Это звучит довольно неприятно, инспектор. Насколько я понимаю, я ведь не арестован, ха-ха-ха! Потому что, уверяю вас, после того, как ваш детектив объяснил мне...
— Давайте сразу приступим к делу, — резко оборвал его Молей. — Между вами и покойным существует связь, и я хочу знать какая.
— Но я как раз хотел объяснить, — снисходительно произнес коротышка. — Ваши полицейские форсировали события! Адвокат — судья это подтвердит — слуга своих клиентов. У меня было много клиентов за мою... э... весьма интенсивную практику, инспектор; к сожалению, я не имел возможности выбирать их более осмотрительно, как мне бы этого хотелось. Так что должен с грустью признать, что Джон Марко не относился к числу... э... желаемых. Собственно говоря, он был весьма неприятной персоной. Но пожалуй, это и все, что я могу вам сказать о нем.
— О, вот как вы это рассматриваете? — громыхнул инспектор. — По какому вопросу он был вашим клиентом?
Толстые ручки Пенфилда, украшенные двумя кольца ми с бриллиантами, описали неопределенную дугу.
— По разным. Он... э... звонил мне время от времени и советовался по всякого рода деловым вопросам.
— По каким именно?
— Боюсь, — изобразил сожаление маленький человечек, — этого я вам не имею права сказать, инспектор. Долг адвоката перед клиентом, вы же понимаете... Даже смерть...
— Но его убили!
— Ему здорово не повезло, — вздохнул адвокат.
Наступила тишина, потом судья обронил:
— Я думал, что вы адвокат по криминальным вопросам. С чего это вы взялись за бизнес?
— С тех пор, как вы вышли в отставку, судья, — не без грусти произнес Пенфилд, — многое изменилось. Но человеку ведь надо как-то жить, верно? Вы себе не представляете, какая борьба идет в наши дни.
— Думаю, что с большим трудом, но представляю. Я имею в виду, в вашем случае. Вы, как мне кажется, значительно продвинулись в вопросах этики с тех пор, как мы виделись с вами в последний раз.
— Эволюция, судья, эволюция, — улыбнулся маленький человечек. — Кто я такой, чтобы оставаться неподвластным требованиям времени? Новые веяния в профессии...
— Чушь, — отрезал судья.
Эллери не отрывал взгляда от подвижной физиономии адвоката. В ней все постоянно двигалось: глаза, губы, брови, морщинистая кожа. Луч солнца, проникавший сквозь окно, отсвечивал от его лысой макушки, образовывая вокруг головы нечто вроде нимба. Уникальное существо! — подумал Эллери. И опасный противник.
— Когда вы видели Марко в последний раз? — рявкнул Молей.
Пенфилд соединил вместе кончики пальцев.
— Дайте подумать... О да! Это было в апреле, инспектор. И вот теперь он мертв. Что ж, это еще одно знамение неподкупности фортуны, не правда ли, мистер Квин? Плохой актер... и вот смерть. Как странно. Двадцать лет преступник-убийца ускользает от рук нашего правосудия, и вот в один прекрасный день он наступает на банановую кожуру и ломает себе шею. Весьма печальный комментарий к нашей судебной системе.
— По какому вопросу?
— Э?.. О, извините, инспектор. Зачем он виделся со мной в апреле? Да-да, конечно. В очередной раз посоветоваться, так сказать, по делу. Я дал ему лучший из приемлемых советов.
— Какой?
— Изменить свою жизнь, инспектор. Я всегда читал ему нотации; Марко был симпатичным парнем, несмотря на все свои слабости. Но он не желал слушать, бедняжка, а теперь вы только взгляните на него.
— С чего вы взяли, что он был плохим актером, Пенфилд? Если ваши отношения носили такой, черт побери, невинный характер?
— Интуиция, мой дорогой инспектор, — вздохнул адвокат. — Невозможно проработать в суде Нью-Йорка в течение тридцати лет без того, чтобы не развить в себе сверхъестественное шестое чувство в отношении мыслей преступника. Уверяю вас, это было не более чем...
— Так вы никогда ни к чему не придете с нашим другом Пенфилдом, — мрачно усмехнулся судья. — Он может вилять часами. Я лично наблюдал, как он это делал, инспектор. Предлагаю вам говорить по существу.
Молей глянул на Пенфилда, выдвинул ящичек из стола, нащупал в нем какой-то листок и бросил его через стол маленькому человечку:
— Прочтите это.
Мистер Лукас Пенфилд позволил себе принять удивленный вид, потом неодобрительно улыбнулся, извлек из нагрудного кармана очки в роговой оправе, водрузил их себе на копчик носа, осторожно взял лист и прошелся по нему глазами. Он читал с большим вниманием. Затем положил лист обратно на стол, снял очки и, убрав их в карман, откинулся на спинку стула.
— Ну и?.. — поинтересовался инспектор.
— Это письмо явно адресовано мне, — негромко проговорил Пенфилд. — Могу предположить, по тому, как оно резко обрывается, что закончить его помешала смерть, значит, последние мысли Марко были обо мне. Боже мой, как это трогательно, инспектор. Благодарю вас, инспектор, что вы позволили мне взглянуть на это письмо. Что я могу сказать? Оно слишком трогает, чтобы говорить. — Он и в самом деле полез в карман брюк за носовым платком и высморкался.
— Фигляр, — негромко обронил судья.
Кулак инспектора грохнул о стол; он вскочил на ноги.
— Вы так просто не отделаетесь! — прорычал он. — Мне известно, что вы и Марко переписывались все лето! Мне известно, что вы уладили по крайней мере одно дело о попытке вымогательства, когда для вас обоих запахло жареным. Мне известно...
— Сдается мне, что вам многое известно, — осторожно вставил Пенфилд. — Пролейте свет.
— Мой друг, Дэйв Леонард, из столичного агентства написал мне о вас все, ясно? Так что не думайте, что вы можете морочить мне голову, разводя тут бодягу о конфиденциальности ваших деловых отношений!
— Хм. А вы, вижу, не сидели сложа руки, — пробормотал маленький человечек, восхищенно глядя на инспектора. — Да, это правда, Марко и я переписывались этим летом. И я заходил к Леонарду — он просто симпатяга — несколько месяцев назад в связи с интересом моего клиента. Но...
— О каком «большом куше» писал Марко? — заорал Молей.
— Боже мой, инспектор, не надо так горячиться. К тому же я вряд ли могу истолковать мысли Марко. Я не знаю, что он имел в виду. Он был не в своем уме, бедный парень.
Инспектор открыл было рот, потом закрыл его, глянул на Пенфилда, наконец повернулся и гневно потопал к окну, пытаясь вернуть самообладание. Пенфилд сидел с выжидающей улыбкой на лице.
— Э... скажите мне, мистер Пенфилд, — медленно начал Эллери. Голова адвоката настороженно качнулась, но он по-прежнему улыбался. — Джон Марко оставил завещание?
Пенфилд моргнул.
— Завещание? Я ничего не знаю о завещании, мистер Квин. Я никогда не оформлял подобного документа для него. Разумеется, он мог сделать это у другого адвоката. Я не задавался этим вопросом.
— У него была какая-то собственность? Скажем, у него не осталось где-нибудь поместья?
Улыбка исчезла, и впервые учтивая вежливость покинула Пенфилда. В вопросе Эллери он учуял какую-то ловушку. Поэтому прежде, чем ответить, пристально посмотрел на него.
— Поместье? Я не знаю. Как я уже говорил, наши отношения не были... — Он замолчал, не найдя нужного слова.
— Я спрашиваю потому, — пояснил Эллери, вертя в руках пенсне, — что подумал, не мог ли он доверить вам на хранение какие-то важные бумаги? В конце концов, как вы выразились, отношения между клиентом и адвокатом в каком-то смысле священны.
— В каком-то смысле, — обронил судья.
— Важные документы? — повторил Пенфилд медленно. — Боюсь, я не совсем понимаю, мистер Квин. Вы имеете в виду долговые обязательства, биржевые бумаги и прочее такое?
Эллери ответил не сразу. Он подышал на линзы, потом в задумчивости протер их и водрузил пенсне себе на нос. Все это время Лукас Пенфилд с почтением наблюдал за его действиями. Потом Эллери как можно небрежнее спросил:
— Вы знакомы с миссис Лаурой Констебль?
— Констебль? Констебль... Не думаю, что я знаю эту даму.
— А с Джозефом А. Мунном? И миссис Мунн, бывшей Сесилией Болл, актрисой?
— О! — воскликнул Пенфилд. — Вы имеете в виду людей, которые гостят сейчас в доме Годфри? Полагаю, я слышал эти имена и прежде. Нет, не могу сказать, что имел удовольствие знать их лично, ха-ха!
— Марко не писал вам о них?
Пенфилд надул красные губки. Было ясно, что он теряется в догадках, насколько много известно Квину. Его ангельские глазки несколько раз прошлись по лицу Эллери, прежде чем он ответил:
— У меня ужасно плохая память, мистер Квин. Не могу так сразу вспомнить, писал он мне о них или нет.
— Хм. Кстати, вы не знаете, не увлекался ли Марко любительской фотографией? Сейчас это модно, и мне просто любопытно...
Адвокат моргнул, а Молей обернулся с хмурым выражением.
Но судья не спускал холодного, пристального взгляда с лица адвоката.
— О, вы так быстро меняете тему разговора, мистер Квин, — пробормотал наконец Пенфилд, криво улыбаясь. — Фотографией? Почему бы и нет? Я не знаю.
— Но он не оставлял вам никаких фотографий?
— Разумеется, нет, — поспешно ответил адвокат. — Разумеется, нет.
Эллери глянул на инспектора Молея:
— Мне кажется, инспектор, нет смысла и дальше терять время с мистером Пенфилдом. Он явно... э... не может ничем нам помочь. Очень мило с вашей стороны, что вы побеспокоили себя и приехали сюда, мистер Пенфилд.
— О, никакого беспокойства! — воскликнул адвокат. Добродушное настроение в мгновение ока вернулось к нему опять. Он вскочил со своего стула. — Что-нибудь еще, инспектор?
— Катитесь, — беспомощно буркнул тот.
В руке Пенфилда появились крохотные часики.
— Боже мой! Мне следует поторопиться, если я хочу поспеть на последний самолет из Гросли-Филд. Ну что ж, джентльмены, жаль, что не смог вам помочь. — Он пожал руку Эллери, поклонился судье, тактически игнорируя инспектора Молея, и направился к двери. — Был рад снова увидеться с вами, судья Маклин. Не сомневайтесь, я передам от вас поклон Кинси. И конечно же я буду рад сказать инспектору Квину, мистер Квин, что я видел... — Он продолжал слащаво улыбаться и кланяться даже тогда, когда дверь скрыла его ангельское личико.
— Этот человек, — мрачно заявил судья, все еще глядя на дверь, — сумел уболтать суд и помог избежать приговора по меньшей мере сотне профессиональных убийц. Он подкупал свидетелей и запугивал тех, кого не смог подкупить, преднамеренно уничтожал доказательства. Однажды ему удалось погубить карьеру молодого помощника окружного прокурора, подставив его в скандальной истории с пресловутой красоткой полусвета накануне судебного заседания об убийстве... И вы надеялись добиться от него какого-то толка!
Губы Молея беззвучно задвигались.
— Мой совет вам, инспектор, забудьте о его существовании. Для честного полицейского он слишком скользкий тип. И если Пенфилд каким-то образом связан с убийством Марко, можете быть уверены, вам никогда не обнаружить этой связи или не найти доказательств.
Инспектор Молей оставил свой кабинет, чтобы проверить, как выполняются его указания. А мистер Лукас Пенфилд, догадывался он об этом или нет, вернулся к себе в Нью-Йорк с тем, что на профессиональном жаргоне зовется «хвостом».
* * *
Возвращаясь на Испанский мыс, судья неожиданно обронил:
— Я не верю, Эллери. Этот тип слишком умен для этого.