Ладлэм Роберт. Иллюзии «Скорпионов»

   — Никогда не слышал ничего более омерзительного, Нильс! Да что этот негодяй себе позволяет? Да я сам полечу туда и грохну его! Боже милосердный, твоя дочь умирает, а ее мать уже больше двадцати лет живет под страхом смерти! Можешь уже считать его покойником, старина.
   — Это не выход, генерал, поверь мне. Убийство сделает его великомучеником в глазах преданных сторонников, этих оголтелых фанатиков. Они немедленно заподозрят его жену, потому что ходят слухи о том, что она ненавидит его и боится. И тогда они уж точно устроят этот «несчастный случай», о котором он твердил все эти годы.
   — А не думаешь ли ты, что, если она убежит с тобой, он будет охотиться за вами обоими?
   — Сильно сомневаюсь в этом, мой друг. Наш ребенок умрет, и опасность публичного скандала для него исчезнет. Жена может потихоньку оставить могущественного политика, и это не такая уж большая сенсация. Однако тот факт, что человек на протяжении двадцати лет считал ребенка своим, а он на самом деле не был его, — вот это действительно сенсация. Если его один раз точно обманули, то сколько раз вообще обманывали? Вот это для него очень опасно.
   — Ладно, оставим вопрос о его устранении. Чем я могу помочь тебе?
   — Мне сегодня к вечеру нужен безупречно сделанный паспорт, желательно не американский.
   — Ты не шутишь? — Голос генерала звучал доброжелательно и заботливо. — Зачем он тебе?
   — Частично из-за твоих опасений, что он будет охотиться за нами. Ведь он сможет проследить нас с помощью компьютерных данных в международных аэропортах, хотя я сомневаюсь, что он станет этим заниматься. Но главным образом паспорт нужен мне потому, что я собираюсь приобрести кое-какую недвижимость, так что если это и попадет в газеты, то там будет фигурировать другое имя.
   — Ясно! Какой бы ты хотел иметь паспорт?
   — Понимаешь, я несколько лет провел в Аргентине и бегло говорю по-испански. Так что, я думаю, пусть будет аргентинский.
   — Нет проблем. Мы скопировали клише для изготовления паспортов двадцати восьми стран, у меня лучшие художники-граверы. Ты уже выбрал имя и дату рождения?
   — Да, выбрал. Я знал человека, который давным-давно бесследно исчез. Полковник Алехандро Шрайбер-Кортес.
   — Продиктуй по буквам, Нильс. Ван Ностранд продиктовал по памяти имя, дату и место рождения.
   — Что еще нужно?
   — Цвет глаз и волос, а также фотографию, сделанную в течение пяти последних лет.
   — К полудню я все пришлю тебе с посыльным... Понимаешь, генерал, я мог бы, конечно, обратиться к госсекретарю Брюсу, но он не совсем разбирается в этих делах...
   — Да этот осел смыслит в наших делах не больше, чем в хорошеньких шлюхах. А этот шпак из ЦРУ и фотографию-то не сможет сделать нормальную! Хочешь, приезжай к нам, и мои ребята сделают из тебя другого человека. Покрасят волосы, вставят контактные линзы...
   — Прости, дружище, но мы с тобой несколько раз обсуждали подобные вопросы, и ты даже назвал мне имена нескольких своих специалистов, не значащихся в штате. Помнишь?
   — Помню ли я? — Генерал рассмеялся. — Это было у тебя дома? Визиты к тебе с трудом сохраняются в памяти.
   — Один из этих специалистов придет ко мне через час. Человек по имени Кроу.
   — "Птаха"? Он просто волшебник... Передай ему, чтобы принес фотографии прямо мне, а об остальном я сам позабочусь. Это самое малое, что я могу сделать для тебя, старина.
   Последний звонок ван Ностранд сделал министру обороны, высокоинтеллигентному, сугубо гражданскому человеку, занявшемуся не своей работой, что он начал осознавать уже спустя пять месяцев после вступления в должность. Прежде он с блеском трудился в сфере частного предпринимательства, поднявшись до должности директора-распорядителя третьей по величине корпорации Америки, но теперь оказался совершенно не на месте среди рьяных и прожорливых пентагоновских генералов и адмиралов. Министр обороны чувствовал себя очень неуютно в мире, где ведомости дохода и расхода были бесполезны, да и вообще не существовали, а ажиотаж вокруг военных закупок напоминал конец света. Министр обороны был мастером по улаживанию конфликтов в привычной для него среде корпоративного правления фирм, но терялся в условиях жесточайшей конкуренции различных служб за право на военные поставки.
   — Они просто ненасытные! — сказал как-то по секрету министр обороны своему другу ван Ностранду, бесплатно оказывающему услуги правительству. — И каждый раз, когда я поднимаю вопрос о сокращении бюджета, они суют мне сотни проектов, половину из которых я вообще не понимаю, и кричат в один голос, что, если они не получат того, что хотят, наступит крах всех вооруженных сил.
   — Вам надо быть построже с ними, господин министр. Конечно, раньше вы оперировали не такими громадными суммами...
   — Это так, — сказал тогда ван Ностранду его гость за коньяком, — но, если мои приказания не выполнялись, у меня всегда имелась возможность уволить того или иного служащего... А этих сукиных сынов я не могу уволить! А, кроме того, я не люблю конфронтации.
   — Тогда пусть с ними воюют ваши гражданские помощники.
   — Это просто глупо. Люди, подобные мне, приходят и уходят, а всякие правительственные бюрократические структуры остаются. А откуда у них все эти надбавки в жалованью, откуда все эти полеты на военных самолетах на курорты Карибского моря? Можете не утруждать себя ответом, я все это прекрасно знаю.
   — Что же тогда делать?
   — Ситуация невыносимая, особенно для такого человека, как я... да думаю, что даже и для такого, как вы. Подожду еще месяца три-четыре, а потом подам в отставку по личным мотивам.
   — По состоянию здоровья? И это один из лучших в прошлом полузащитников футбольной команды Йельского университета, человек, который подготовил лучшие президентские программы? Никто в это не поверит, тем более в телевизионных программах, финансируемых правительством, постоянно показывают, как вы занимаетесь бегом.
   — Шестидесятишестилетний спортсмен, — рассмеялся министр. — Моя жена не любит Вашингтон и обрадуется, что я и о ней проявляю большую заботу.
   К счастью для ван Ностранда, министр обороны еще не успел заявить о своей отставке, поэтому он, естественно, был включен в работу группы «Кровавая девочка». Когда ван Ностранд позвонил ему и заявил, что, возможно, существует связь между нынешним заговором с целью убить президента и неким бывшим офицером военно-морской разведки Тайрелом Хоторном, министр поспешил выполнить его просьбу. То, что сообщил ему ван Ностранд, было одновременно и понятным и пугающим, поэтому необходимо было действовать в обход обычных каналов, и главным образом в обход капитана Генри Стивенса, который мог вмешаться. Необходимо было отыскать этого Хоторна и отправить ему срочно письмо... Мир, в котором вращалась террористка Бажарат, охватывал многие страны, и человек, подобный вал Ностранду, хорошо знал этот мир. И если ему через своих посредников и информаторов удалось что-то услышать и узнать, то, ради Бога, следовало оказать ему всю возможную помощь!
   — Привет, Говард.
   — Нильс! Мне так хотелось позвонить тебе, но ты специально подчеркнул, что не стоит делать этого. Я уже начал терять терпение.
   — Прими мои глубочайшие извинения, дружище, но во всем виновато стечение непредвиденных обстоятельств: во-первых, наш геополитический кризис, а во-вторых, личная трагедия, о которой мне трудно говорить... Хоторн получил мое послание?
   — Вчера вечером они проявили пленку и отправили нам негативы самолетом, потому что мы решили не пользоваться факсом. Снимки подтвердили получение Хоторном твоего послания. Конверт с твоим письмом был вручен Тайрелу Хоторну в девять двенадцать вечера в кафе отеля «Сан-Хуан». Мы исследовали фотографии на спектрографе и убедились, что это был именно он.
   — Очень хорошо. Значит, он свяжется со мной и приедет на встречу, и я молю Бога, чтобы в результате нашей встречи выяснилось что-то ценное для тебя.
   — Ты не хочешь сказать мне, в чем тут дело?
   — Не могу, Говард, потому что некоторая информация может оказаться неверной, а это навлечет подозрение на честного человека. Могу только сказать тебе, что моя информация основывается на предположении, что этот Хоторн, возможно, является членом международного синдиката «Альфа». Конечно, это может быть абсолютно неверным.
   — "Альфа? А что это такое?
   — Убийства, мой друг. Они убивают по заданию богатейших клиентов, но, так как уже давно занимаются этими черными делами, им удается избегать расставленных ловушек. Однако в отношении Хоторна нет никаких конкретных доказательств.
   — Неужели ты имеешь в виду, что он может работать вместе с этой Бажарат, вместо того чтобы охотиться за ней?
   — Эта теория основана на логических умозаключениях и может оказаться совершенно неверной, но об этом мы узнаем сегодня вечером. Если все пойдет, как я наметил, то он прибудет ко мне часов в шесть-семь вечера, и вскоре я узнаю правду.
   — Каким образом?
   — Я прижму его своими сведениями, и он вынужден будет сознаться.
   — Я не могу этого допустить! Окружу твой дом своими людьми!
   — Этого нельзя делать ни в воем случае. Если он не тот, за кого себя выдает, то обязательно вышлет вперед разведчиков. Они обнаружат твоих людей, и он не явится ко мне.
   — Но ведь тебя могут убить!
   — Не думаю. У меня повсюду охрана, и она наготове.
   — Но этого недостаточно!
   — Вполне достаточно, мой друг. Однако, чтобы чувствовать себя спокойнее, можешь выслать одну машину в выезду на дорогу у моего дома после семи часов. Если Хоторн будет возвращаться назад в моем лимузине, то знай, что моя информация оказалась ложной и тебе не стоит вообще вспоминать о моих словах. Но если моя информация окажется верной, мои люди сами со всем справятся и немедленно свяжутся с тобой. Сам я позвонить не смогу, слишком жесткое у меня расписание. Это будет последний акт патриотизма со стороны старика, который любит эту страну, как никто другой... Но я уезжаю из этой страны, Говард.
   — Я не понимаю...
   — Несколько минут назад я упомянул о личных трагических обстоятельствах, иначе это и не назовешь. Два катастрофических события произошли одновременно, и хотя я глубоко верующий человек, все равно должен задать вопрос: почему же ты не помог мне, Господи?
   — Что случилось, Нильс?..
   — Все началось много лет назад, когда я жил в Европе. Мой брак распался... — Ван Ностранд повторил свою печальную историю о любви, незаконнорожденном ребенке, вызвав у нынешнего собеседника такой же ужас, как и у предыдущих. — Я должен уехать, Говард, и, возможно, никогда не вернусь сюда.
   — Нильс, мне очень жаль! Как все это ужасно!
   — Мы с моей любовью обретем новую жизнь. Все-таки я счастливый человек и ни у кого ничего не прошу. Все дела мои в порядке, отъезд организован.
   — Какая потеря для всех нас!
   — Но какое приобретение для меня, мой друг. Величайшая награда за все мои годы и скромные заслуги. Прощай, мой дорогой Говард.
   Ван Ностранд положил трубку, немедленно представив в воображении опечаленного, жалующегося на собственную судьбу, скучного министра обороны. Однако тут же к нему пришла мысль, что Говард Давенпорт является единственным человеком, кому он назвал имя Хоторна. Ладно, об этом можно будет подумать позже, а сейчас следует решить, какой смертью предстоит умереть Тайрелу Хоторну. Эта смерть будет жестокой и быстрой, но хирургически ТОЧНОЕ, чтобы принести ему максимальную боль. Сначала надо поразить выстрелами самые чувствительные органы, потом разбить в кровь лицо пистолетом и, наконец, воткнуть в левый глаз нож с длинным лезвием. Он будет смотреть на все это, радуясь отмщению за смерть своего возлюбленного, за смерть падроне. Откуда-то издалека до ван Ностранда донеслись голоса, звучащие шепотом во всех коридорах власти... «Настоящий патриот!» «Он как никто был предан Америке!» «Что ему пришлось пережить. А ведь у него было так много собственных проблем». «Он не мог допустить, чтобы существовала угроза нашей стране со стороны этого негодяя Хоторна!» "Не будем распространяться об атом. Нельзя допустить, чтобы возникли какие-то вопросы.
   Марс, узнав об этом, без сомнения, воскликнул бы: «Почему? Такие убийства мы за деньги заказываем нашим „семьям“. Почему ты так поступил?»
   «Я проявил мудрость змеи, падроне, — без сомнения ответил бы Нептун. — Я ужалил, и мне надо было скрыться в кустах, чтобы меня больше никто и никогда не увидел. Но нашлась бы люди, которые бы поняли, что это дело рук змеи, даже если она была облачена в кожу святого. А кроме того, твои „семьи“ слишком много болтают, ведут переговоры, очень долго все обдумывают. Самый быстрый путь для меня был позвонить высокопоставленному человеку, как бы сомневаясь и высказав только подозрения, и когда они узнают о моей „смерти“, то все будут глубоко скорбеть обо мне, будучи убежденными, что лишились святого человека. Все кончено! Хватит об этом!»
   Но сначала должен умереть Тайрел Хоторн.
   — Его звали Хоторн? — в изумлении спросил Тайрел у полупьяного пилота и владельца публичного дома в Сан-Хуане. — О чем ты говоришь, черт бы тебя побрал?
   — Я говорю тебе то, что сказал мне этот шпион, — ответил Альфред Саймон. Он потихоньку трезвел при виде двух пистолетов, направленных ему в голову. — Это же самое я смог прочитать при свете приборной доски в самолете. Имя в удостоверении было Хоторн.
   — Кто твой связник?
   — Что за связник?
   — Кто нанимает тебя?
   — Откуда я, черт возьми, знаю?
   — Но ты должен получать письма, инструкции!
   — Передают через кого-нибудь из моих девочек. Кто-то приходит сюда под видом клиента, оставляет девчонке послание для меня и несколько долларов сверх оплаты, а через час или немногим позже я получаю это послание. Обычное дело, но я не претендую на эти их случайные дополнительные заработки, потому что хорошо отношусь к своим девочкам, да и не пытаюсь выяснить, кто передал послание, они ведь все равно не могут сказать.
   — Я не понял тебя.
   — Разве могут эти шлюхи во время удачной ночи вспомнить клиента? Они и последнего-то припомнить не могут.
   — У него на самом деле не все дома, коммандер, — сказал Пул.
   — Коммандер? — Пилот выпрямился и сел. — Ты что, большая шишка?
   — Достаточно большая для тебя, детка... Какая из твоих девочек передала тебе инструкции по поводу Горды?
   — Та самая, с которой я валялся. Черт побери, да она еще совсем ребенок, ей всего семнадцать...
   — Ах ты сукин сын! — заорал Пул и ударом кулака в лицо отбросил пилота назад на подушки. Изо рта у того потекла кровь. — Однажды, когда моей сестре тоже было семнадцать, я на куски разорвал ублюдка, который попытался проделать с ней такое!
   — Прекрати, лейтенант! Нас интересует информация, а не проблемы нравственности.
   — Да я просто ненавижу таких негодяев!
   — Это я понимаю, но сейчас мы ищем кое-что другое... Ты, Саймон, спросил, действительно ли я коммандер. Да, это так, и занимаю довольно высокое положение в разведке. Я ответил на твой вопрос?
   — Ты можешь сделать, чтобы они отстали от меня?
   — А ты можешь сообщить мне что-нибудь, чтобы я попытался сделать это?
   — Хорошо... хорошо. Большинство своих темных полетов я выполнял ночью, а вылетал между семью и восьмью часами вечера, и все время с одной и той же взлетной полосы. Разрешение на взлет мне всегда давал один и тот же диспетчер, и этот порядок никогда не менялся.
   — Как его имя?
   — Имен диспетчеры не называют, но этот такой веселый, голос у него высокий, и он слегка покашливает. Мной всегда занимался только он, я долгое время считал это просто совпадением, не затем начал понимать, что тут все схвачено.
   — Мне надо поговорить с девушкой, которая передала тебе инструкции насчет Горды.
   — Ты шутишь, парень? Да вы их до смерти напугали! Они не вернутся, пока не увидят, что входная дверь починена и все выглядит нормально.
   — А где она живет?
   — Где она живет... а где они все живут? Прямо здесь, тут у них есть служанки, которые убирают комнаты, стирают белье и готовят чертовски хорошую еду. Так что надо исправлять положение, парень. Я тоже был офицером и знаю, как обращаться с подчиненными.
   — Ты имеешь в виду, что если починить входную дверь... — Тогда они вернутся. Ты это сделаешь?
   — Эй, Джексон...
   — Не беспокойся, — сказал лейтенант. — Ну ты, командующий шлюхами, у тебя есть где-нибудь инструменты?
   — Внизу, в чулане.
   — Пойду посмотрю. — Пул исчез за дверью, ведущей в подвал.
   — Как долго длится смена у тех диспетчеров, которые работают между семью и восьмью?
   — Они начинают в шесть и заканчивают в час, а это значит, что у тебя есть час и двадцать минут, чтобы застать его... А вообще-то меньше часа, потому что минут пятнадцать-двадцать пять тебе надо добираться до аэропорта, это если у тебя быстрая машина.
   — У нас нет машины.
   — Свою могу уступить только напрокат. Тысяча долларов за час.
   — Давай ключи, — потребовал Хоторн, — а то получишь дырку промеж ушей.
   — С удовольствием окажу тебе услугу, — ответил пилот, взял со столика связку ключей и бросил их Хоторну. — Она на стоянке позади дома, белый «кадди» с откидывающимся верхом.
   — Лейтенант, — позвал Хоторн, оборвав единственный телефон в комнате и подойдя к двери. — Пошли, нам надо ехать!
   — Черт возьми, я нашел тут несколько старых дверей, которые мог бы...
   — Брось их и поднимайся сюда, мы едем в аэропорт, а времени у нас очень мало.
   — Я уже здесь, коммандер. — Пул поднялся по ступенькам. — А что делать с ним? — спросил лейтенант, посмотрев на Саймона.
   — О, я буду здесь, — ответил пилот. — Куда я, к черту, денусь?
   Диспетчера на вышке не оказалось, однако остальные присутствующие легко опознали его по описанию. Этого человека звали Корнуолл, и его коллеги были здорово обеспокоены его отсутствием в течение последних сорока пяти минут, поэтому для его замены вызвали диспетчера из отдыхающей смены.
   Повар обнаружил на кухне пропавшего диспетчера, в центре лба у которого расплылось кровавое пятно. Прибыла полиция аэропорта и начала допросы, продолжавшиеся почти три часа. Отвечая на вопросы, Тай валял дурака, делая вид, что его заботит судьба друга, которого он раньше и в глаза не видел.
   Наконец всех отпустили, и Хоторн с Пулом вернулись, в публичный дом в Сан-Хуане.
   — Теперь я займусь дверью, — сказал расстроенный и злой лейтенант, а усталый Тайрел рухнул в мягкое кресло.
   Хозяин публичного дома растянулся на диване. Через несколько минут Хоторн уже спал.
   Лучи солнца, осветившие комнату, разбудили Тайрела и пилота, которые, протирая глаза, пытались сориентироваться в ситуации. В другом конце комнаты в зеленом шезлонге лежал Пул, который деликатно похрапывал, как и подобает воспитанному человеку. Разбитая дверь была приведена в порядок и выглядела совершенно как новая.
   — Кто он такой, черт побери? — спросил страдающий с похмелья Альфред Саймон.
   — Мой военный атташе, — ответил Хоторн, медленно поднимаясь с кресла. — Только не вздумай бросаться на меня, а то он из тебя одной ногой котлету сделает.
   — Да в таком состоянии из меня и мышонок котлету сделает.
   — Я так понимаю, что ты никуда не полетишь сегодня.
   — Ох, конечно, нет, я слишком уважаю самолет, чтобы даже близко подойти к нему с такого перепоя.
   — Рад это слышать. Ко всему другому у тебя нет большого уважения.
   — Я не нуждаюсь в твоих лекциях, моряк, мне престо надо знать, можешь ли ты помочь мне.
   — А почему я должен тебе помогать? Тот человек мертв.
   — Что?
   — То, что слышал. Диспетчера застрелили, вогнали пулю прямо в лоб.
   — Боже мой!
   — Может быть, ты предупредил кого-то, что мы отправились к нему?
   — Каким образом? Вы же оборвали телефон.
   — Уверен, что здесь есть и другие телефоны...
   — Есть еще один, в моей комнате на третьем этаже. Но если ты думаешь, что я вчера в таком состоянии смог добраться туда по лестнице, то, значит, я занимаюсь не своим делом и лучше мне было бы стать актером. Да в зачем мне это нужно? Я жду от тебя помощи.
   — В твоих словах есть определенная логика... — Значит, нас просто выследили, когда мы пришли сюда. Кто бы это им был, он знал, что мы отыщем тебя, но так же прекрасно донимал, что нам нужен не ты, а тот, кто стоит за твоей спиной. — Ты понимаешь, что говоришь, а? — Холодные глаза Саймона уставились на Хоторна. — Из твоих слов получается, что я являюсь звеном в этой цепочке и могу быть следующим... в пулей во лбу!
   — Эта мысль и мне пришла в голову.
   — Ну так сделай же что-нибудь!
   — А что ты предлагаешь? Кстати, после трех часов дня я буду занят другим делом и уеду отсюда.
   — А меня бросишь одного в этой кровавой бане?
   — Давай сделаем так, — сказал Тайрел, бросив взгляд на часы. — Сейчас пятнадцать минут седьмого, так что у нас есть почти девять часов, чтобы найти какой-то выход.
   — Да ты ведь за десять минут можешь обеспечить мне защиту!
   — Это не так-то легко. Тратить деньги налогоплательщиков на охрану мошенника, бывшего пилота американской армия, который к тому же является владельцем публичного дома? Подумай о слушаниях в конгрессе!
   — А ты подумай о моей жизни!
   — Вчера вечером ты предлагал мне нажать на курок...
   — Да я был пьян! Больно уж ты правильный, разве тебе никогда не приходилось осознавать, что дела идут совсем не так, как тебе хотелось бы?
   — Я это переживу. Ладно, у нас есть еще девять часов, так что начинай думать. И чем серьезнее ты будешь думать, тем больше вероятность того, что я обеспечу тебе защиту... Каким образом они впервые наняли тебя?
   — Черт возьми, это было так давно, мне трудно вспомнить...
   — Постарайся вспомнить!
   — Большой такой парень, вроде тебя, но волосы седые, одет первоклассно, лицо симпатичное... Знаешь, он как будто сошел с картинки рекламы одежды для мужчин. Он пришел ко мне и сказал, что вся эта дерьмовая история будет изъята из моего досье, если я буду выполнять его приказы.
   — И ты выполнял?
   — Конечно, а почему бы и нет? Сначала я перевозил кубинские сигары — ты можешь в это поверить? Потом настала очередь водонепроницаемых коробок, которые сбрасывали на парашютах на рыболовные отмели в сорока милях от островов Флорида-Кис.
   — Наркотики, — утвердительно заметил Хоторн.
   — Да уж, конечно, не сигары.
   — И все-таки ты занимался этим?
   — Позволь мне кое-что сказать тебе, коммандер. У меня есть двойняшки в Милуоки, которых я даже никогда не видел, но они мои. Я не торговал наркотиками, а когда сложил два и два и получил в результате четыре, то сказал им, что завязываю. И тогда этот пижон ясно дал мне понять, что правительство обрушится на меня, как топор мясника. И я продолжал выполнять их приказы, иначе бы очутился в Ливенворте. А уж тогда я не смог бы посылать деньги в Милуоки моим детям, которых никогда не видел.
   — Очень уж ты сложный человек, господин пилот.
   — Можешь и не говорить мне об этом. Я хочу выпить.
   — Бар у тебя под рукой. Пей и думай дальше.
   — Ладно, — сказал владелец публичного дома, наклоняясь к бару. — Раз в год или два, а то и три раза сюда приходит подозрительный сукин сын в пиджаке в галстуке и заказывает лучшую минетчицу.
   — Минетчицу?
   — Ну, которая берет в рот. Как тебе еще объяснить?
   — И что?
   — Он развлекается с девочкой, но не позволяет в себе прикасаться. Понимаешь, что я имею в виду?
   — Это выше моего понимания.
   — Он никогда не снимает одежду.
   — Ну н что?
   — Но это же неестественно. Настолько неестественно, что меня взяло любопытство и я приказал одной из девочек устроить ему «ракету»...
   — "Ракету"?
   — Она подсыпала ему в выпивку порошок, который вознес его в космос...
   — Здорово.
   — И угадай, что я обнаружил? У него в бумажнике была дюжина удостоверений, визитных карточек, членских клубных карточек. Он адвокат, настоящий высокопоставленный адвокат одной из этих богатых фирм в Вашингтоне.
   — Ну и какой ты сделал вывод?
   — Не знаю, но все это очень неестественно. Понимаешь, что я имею в виду?
   — Не уверен.
   — Такой человек, как он, мог бы получить все, что угодно, в публичных домах в центре города. Так почему же он приходит на окраину, тем более в такое место?
   — Именно потому, что это окраина. Вполне понятно, что его здесь никто не узнает.
   — Может, и так, а может, и нет. Девочки говорили мне, что он всегда задает вопросы. Типа: кто мои клиенты, кто из них похож на араба ила светлокожего африканца... Черт побери, да какое это имеет отношение к сексу?
   — Думаешь, он связник?
   — Опять ты про какого-то связника.
   — Есть человек, который передает информацию, но совсем необязательно, что он знает, от кого и кому.
   — Ты меня правильно понял.
   — А смог бы ты опознать его? Это в том случае, если все его удостоверения просто липа.
   — Конечно. Таких пижонов здесь не бывает. — Пилот налил себе полстакана канадского виски и выпил в несколько глотков. — Симилис симилибус курантор, — пробормотал он, закрыл глаза и рыгнул.
   — Не понял?
   — Это старая средневековая молитва. В переводе это значит похмелиться ^[3].
   — Ладно, значит, мы имеем двух пижонов: человека, который нанял тебя, и адвоката из Вашингтона, который не снимает одежду в публичном доме. Как их зовут?
   — Тот, который завербовал меня, назвался мистером Нептуном, но с тех пор я не видел его и не говорил с ним. А этого шпика-адвоката зовут Ингерсол, Дэвид Ингерсол, но все это может быть липой.