— Я не участвую в повседневных операциях, как вы понимаете. Я работаю с общими планами. Как и остальные, я ежемесячно получаю закодированный телекс из цюрихских банков, в котором перечисляются депозиты и фирмы, над которыми мы приобретаем контроль, — вот и все.
— Пока что виллы у вас нет.
— Черт бы меня побрал, как будто она мне нужна. А когда будет нужна, я ее сам куплю. В Цюрихе у меня скопилось около ста миллионов долларов.
Борн скрыл удивление и внимательно посмотрел на председателя.
— На вашем месте я не стал бы афишировать это, — сказал он.
— А кому мне это говорить? Своей шавке?
— Скольких людей вы знаете лично? — спросил Кобра.
— Из штаба — практически никого, но, с другой стороны, и они меня не знают. Черт, да они вообще никого не знают... И пока мы не отвлеклись, возьмем, к примеру, вас: о вас я никогда не слышал. Вы, должно быть, работаете на правление... Мне велели ждать вашего появления, но я вас не знаю.
— Меня наняли на совершенно особых условиях. Мое прошлое сверхсекретно.
— Вот и я говорю. Я думал...
— А как насчет Шестого флота? — прервал его Борн, уводя разговор в сторону.
— Я вижусь с ним время от времени, но не думаю, что мы с ним хоть парой слов перекинулись. Он — военный, а я — штатский, штатский до мозга костей.
— Когда-то вы были там, где все и началось.
— Да ничего подобного, черт побери! Форма никогда не делала из человека солдата, и со мной, конечно, этого не случилось.
— Как насчет парочки генералов: одного — в Брюсселе, другого — в Пентагоне?
— Они были служаками, ими и остались. А я не был и не стал. — Следует ожидать утечки информации, — словно между прочим произнес Борн, взгляд которого теперь блуждал по сторонам. — Но мы не можем допустить и малейшего намека на военную ориентацию.
— Вы имеете в виду что-то вроде хунты? — Никоим образом, — ответил Борн, вновь внимательно глядя на Армбрустера. — Вещи такого рода вызывают обвал...
— Забудьте об этом! — прошептал председатель Федеральной торговой комиссии, сердито перебивая его. — Шестой флот, как вы его называете, отдает приказы только здесь, да и то только потому, что это удобно. Он — настоящий боевой адмирал. У него прекрасный послужной список, и он пользуется влиянием в нужных нам кругах, но только в Вашингтоне, и нигде больше!
— Это знаю я, это знаете вы, — подчеркнул Джейсон, скрывая под многозначительностью свою растерянность, — но кто-то, кто больше пятнадцати лет где-то болтался под прикрытием, пишет сейчас свой собственный сценарий, и начало его — в Сайгоне, точнее, в сайгонском командовании.
— Может, все и началось в Сайгоне, но на этом не остановилось, это как дважды два. Где солдатикам справиться, мы все об этом знаем... Я понимаю, что вы имеете в виду: достаточно связать пентагоновские «галуны» с кем-то вроде нас, и на улицы высыплют эти уроды, а в конгрессе затеют душераздирающие разбирательства. Из ничего вдруг появляется дело для десятка подкомитетов.
— Чего нельзя допустить, — закончил Борн.
— Согласен, — сказал Армбрустер. — Мы хоть немного приблизились к тому, чтобы узнать имя этого ублюдка, который «пишет теперь сценарий»?
— Уже теплеет, но еще прохладновато. Он вступил в контакт с Лэнгли, а вот на каком уровне, мы не знаем.
— Лэнгли?! Боже правый! Но у нас же есть там кое-кто. С этим мы справимся и сможем выяснить, кто этот сукин сын.
— Через Десоула? — спокойно предположил Кобра.
— Верно. — Армбрустер подался вперед. — Действительно, вам почти все известно. Об этом знали не многие. Ну и что говорит Десоул?
— Ничего. Мы не можем его трогать, — ответил Джейсон неожиданно для самого себя, лихорадочно подыскивая убедительное объяснение. Я слишком долго был Дэвидом Уэббом! Конклин прав: я не соображаю с той скоростью, с какой нужно. И вдруг пришли нужные слова... часть правды — опасная, но достоверная, а он не мог терять достоверности. — Он думает, что за ним следят, поэтому нам надо держаться от него подальше и не вступать в контакт, пока он не разрешит.
— Что случилось? — Председатель крепко сжал виски и сурово уставился на говорившего.
— В кулуарах болтают, что у Тигартена в Брюсселе есть код доступа по факсу напрямую к Десоулу, что противоречит установленным правилам секретной связи.
— Чертовы солдатики! Глупцы! — взорвался Армбрустер. — Дайте им золотую нашивку, и они начнут тут же ходить гоголем, словно приготовишки! Все в игрушки тянет играть!.. Факсы, коды доступа! Боже, он, наверное, нажал не на те клавиши и попал к НААСП [16] в руки.
— Десоул говорит, что он мастерит себе прикрытие и сможет справиться с этим, но ему сейчас совсем ни к чему, чтобы вокруг него ходили и задавали вопросы, особенно по этому поводу. Он втихую проверит все, что сможет, и если узнает что-нибудь, то свяжется с нами... Но мы сами не должны вступать с ним в контакт.
— Разве вам не понятно, что нас заложит какой-нибудь вшивый вояка! Если бы не этот болван со своим кодом доступа, у нас сейчас не было бы проблем. Мы бы со всем справились...
— Тем не менее он существует, и эта неприятность — кризис — никуда не исчезнет, — решительно заявил Борн. — Повторяю, нам надо позаботиться о прикрытии. Некоторым из нас придется уехать и исчезнуть, по крайней мере, на какое-то время. Для нашего общего блага.
Председатель Федеральной торговой комиссии откинулся на спинку стула, выражение его лица явно свидетельствовало о несогласии.
— Ну ладно, давайте-ка я вам теперь кое-что скажу, Саймон, или как бишь вас там. Вы проверяете не тех людей. Мы — бизнесмены, некоторые из нас достаточно богаты и — может, из эгоистических соображений или по какой другой причине — желают работать на правительственной службе, но прежде всего мы — бизнесмены. У нас повсюду капиталовложения. Кроме того, мы назначены, а не избраны, а из этого следует, что никто не ожидает от нас подробных отчетов о финансовой деятельности. Понимаете, к чему я клоню?
— Не уверен, — сказал Джейсон, мгновенно испугавшись, что теряет контроль над ситуацией и что угроза больше не действует. — Я слишком долго был вдали от всего... а Альберт Армбрустер — далеко не дурак. Он поддался панике вначале, но теперь он ведет себя более хладнокровно и активнее проявляет аналитические способности.
— Так к чему вы клоните?
— Избавьтесь от наших вояк. Купите им виллы или пару островов в Карибском море, вывезите их за пределы досягаемости. Предоставьте им возможность играть в царьков со своими мини-дворами. Собственно говоря, больше им ничего и не нужно.
— Работать без них? — спросил Борн, стараясь скрыть свое удивление.
— Вы сказали — я согласился: любой намек на высокопоставленных вояк — и хлопот не оберешься. «Военно-промышленный комплекс» в свободном переводе означает «военно-промышленный заговор». — Армбрустер вновь подался вперед к столу. — Они нам больше не нужны! Избавьтесь от них.
— Поднимется шум...
— Никоим образом. Мы держим их за горло!
— Мне надо подумать над этим.
— Тут нечего думать. Через шесть месяцев мы установим контроль над Европой.
Джейсон Берн уставился на председателя Федеральной торговой комиссии. Какой контроль? — подумал он. Для чего? Почему? — Я отвезу вас домой, — сказал он.
— Что-нибудь случилось? — спросил Джейсон по телефону на одной из бензоколонок на окраине Манассаса.
— Она не стала уточнять... Думаю, было время кормления... Знаешь, в это время матери обычно не склонны распространяться на другие темы. Я слышал, как рядом с ней возились дети. Довольно громко, приятель.
— Что она сказала, Алекс?
— Кажется, что этого хотел твой шурин. Она не стала уточнять, и за исключением того, что голос у нее звучал совсем как у измученной мамочки, она была совершенно нормальной Мари, такой, какую я знаю и люблю, а это означает, что она хотела слушать только о тебе и больше ни о чем.
— Значит, ты сообщил ей, что со мной все в порядке, верно?
— Черт побери, конечно. Я сказал, что тебя засунули в одно место, где ты под охраной просматриваешь компьютерные распечатки. Отчасти это правда.
— Джонни, должно быть, переговорил с ней. Она рассказала ему, что случилось, поэтому он перевел их всех в свой личный бункер.
— Куда?
— А, ты ведь никогда не видел «Транквилити Инн», ведь так? Честно говоря, я не могу припомнить, видел ли ты эту гостиницу...
— И Панов и я видели только само место и планы строительства — это было четыре года назад. С тех пор мы там не были, уж я-то точно. Никто не приглашал.
— Я пропускаю это мимо ушей, потому что ты всегда был желанным гостем в том месте с тех пор, как мы его заполучили... Ну, в любом случае, ты знаешь, что гостиница расположена на берегу моря и туда можно добраться если не по воде, то только по грязной дороге, на которой валяется столько булыжников, что ни одна машина не может проехать там дважды. Все припасы доставляются гидропланом или на катере. Практически ничего — из города.
— А пляж патрулируется, — перебил Конклин. — Джонни не будет рисковать.
— Поэтому-то я и послал его туда. А ей я позвоню попозже.
— А что теперь? — поинтересовался Алекс. — Что с Армбрустером?
— Давай скажем так, — ответил Борн, разглядывая белый пластиковый корпус телефона-автомата. — Как по-твоему, что это означает, когда человек, у которого в Цюрихе лежит сотня миллионов долларов, говорит мне, что «Медуза», зародившаяся в сайгонском командовании, — подчеркиваю «командовании» (едва ли оно состояло из гражданских лиц) — должна избавиться от военных, потому что «Женщина-Змея» в них больше не нуждается?
— Не могу этому поверить, — тихо сказал отставной разведчик. — Он не говорил этого.
— Да нет, сказал. Он даже назвал их вояками и не собирался придавать этому слову какого-то возвышенного значения. Он буквально заклеймил адмиралов и генералов, назвав их приготовишками с золотыми нашивками, которым все бы в игрушки играть.
— Некоторые сенаторы в Комитете по делам вооруженных сил наверняка согласятся с подобной оценкой.
— Больше того, когда я напомнил ему, что «Женщина-Змея» связана с Сайгоном — точнее с сайгонским командованием, — он весьма ясно выразился в том смысле, что, может быть, так оно и было, но уж точно на этом не остановилось и — здесь прямая цитата: «Где солдатикам с этим справиться».
— Весьма провокационное заявление. Он не сказал тебе, почему они не смогли бы справиться?
— Нет, и я не стал спрашивать. Предполагалось, что ответ мне должен быть известен.
— А хорошо было бы спросить. Мне все меньше и меньше нравится то, что я слышу: перед нами что-то большое и ужасное... Откуда вдруг выплыли эти сто миллионов?
— Я сказал ему, что «Медуза», если это будет нужно, может приобрести ему где-нибудь за границей виллу, где его никто не сможет достать. Он не слишком заинтересовался этим и сказал, что если захочет, то и сам себе ее купит: у него в Цюрихе лежит сто миллионов долларов... Кажется, об этом я также должен был знать.
— Только и всего? Всего каких-то жалких сто миллионов?
— Не совсем так. Он сказал, что, как и все остальные, получает ежемесячно кодированный телекс из Цюриха с депозитами. По всей видимости, они возрастают.
— Большое, ужасное, да еще и растет, — вставил Конклин. — Что-нибудь еще? Не то чтобы я очень хотел это услышать — я и так достаточно напуган.
— Еще два пункта, и оставь немного страха про запас... Армбрустер сказал, что, кроме депозитов, в телексе перечисляются фирмы, над которыми они завоевывают контроль.
— Какие фирмы? О чем это он болтает? Милостивый Боже...
— Если бы я спросил его об этом, моей жене и детям пришлось бы присутствовать на траурной церемонии при пустом гробе, так как меня никогда бы не нашли.
— У тебя есть еще что-то для меня? Давай выкладывай.
— Наш знаменитый председатель Федеральной торговой комиссии сказал, что эти вездесущие «мы» могут избавиться от военных, потому что через шесть месяцев «они» получат необходимый контроль над Европой... Алекс, какой контроль? С чем мы имеем дело?
На линии последовало молчание, но Джейсон Борн не стал прерывать его. Давиду Уэббу хотелось кричать, показывая свой протест и смятение, но он не мог этого сделать; теперь он был тем, кого нет на свете. Наконец Конклин нарушил молчание.
— Думаю, мы имеем дело с чем-то таким, что нам самим не одолеть, — сказал он мягко и едва слышно. — Надо сообщить об этом наверх, Дэвид. Мы не можем оставить это между собой.
— Черт бы тебя побрал, ты сейчас не с Дэвидом общаешься! — Борну не нужно было гневно повышать голос — интонация говорила сама за себя. — Об этом никто не узнает, если я не дам согласия, а этого, может, еще сто лет придется ждать. Пойми меня, оперативник, я ничего никому не должен — в особенности сильным мира сего в этом городе. Они и так слишком много потрясений устроили мне и моей жене, чтобы я мог пойти на какие-то уступки там, где речь идет о нашей жизни и жизни наших детей! Я намерен использовать всю информацию для достижения только одной-единственной цели: вытащить на свет Божий Шакала и убить его, чтобы мы могли выкарабкаться наконец из нашего ада и начали жить как все... Я знаю, что только так это и произойдет. Армбрустер разговаривал жестко, и он может быть опасным малым, но в глубине души он боится. Они все испугались — впали в панику, как ты выразился и был прав. Достаточно только поманить их Шакалом, и они не смогут отказаться от такого решения. Помани Карлоса таким богатым и влиятельным клиентом, как современная «Медуза», — и он не устоит: он получит признание шишек международного уровня, а не каких-то отбросов общества, фанатиков левого и правого толка... Не вставай у меня на пути — не надо, ради Бога, не надо!
— Это — угроза, не так ли?
— Прекрати, Алекс. Я не хочу разговаривать в таком тоне.
— Ты же сам только что начал. Складывается ситуация, аналогичная парижской тринадцатилетней давности, только теперь все наоборот, верно? Теперь ты убьешь меня, потому что это я — тот человек, у которого пропала память — память о том, что мы сделали с тобой и Мари.
— Речь идет о моей семье! — закричал Дэвид Уэбб, чувствуя комок в горле; на его лбу выступили капли пота, в глазах стояли слезы. — Они — в тысячах миль от меня и вынуждены скрываться. Иначе и быть не может, потому что я не стану рисковать и подвергать их жизнь опасности... Они будут убиты, Алекс, вот что сделает Шакал, если ему удастся их найти. На этой неделе они на острове, а где они будут на следующей? Сколько еще тысяч миль им придется исколесить? А после этого — куда им деться? Куда нам деться? Теперь, когда нам многое известно, мы не можем остановиться: Шакал идет за мной, этот проклятый дерьмовый психопат следует за мной по пятам... Все факты вопиют об одном: ему нужно крупное убийство. Этого требует его эго, и убить он собирается мою семью!.. Нет, оперативник, не надо обременять меня тем, на что мне наплевать...
— Я понял тебя, — сказал Конклин. — Не знаю, слышал я Дэвида или Джейсона Борна, но я тебя понял. Ладно, не будет Парижа наоборот, но нам надо действовать быстро, и сейчас я обращаюсь к Борну: что дальше? Где ты сейчас находишься?
— По-моему, примерно в шести-семи милях от поместья генерала Суэйна, — ответил Джейсон. Глубоко вздохнув, он мгновенно подавил гнев, и хладнокровие вернулось к нему. — Ты звонил ему?
— Два часа назад.
— Я по-прежнему Кобра?
— Почему бы нет? Это ведь тоже змея.
— Я так и сказал Армбрустеру, но что-то он не обрадовался.
— Суэйн тоже, вдобавок я почуял что-то, но пока не могу объяснить.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не совсем уверен, но мне показалось, что он подчиняется кому-то.
— В Пентагоне? Бартону?
— Думаю — да, но точно не знаю. Его словно частично парализовало, он реагировал так, будто был кем-то посторонним, вовлеченным в игру, но не слишком всерьез. Он пару раз проговорился и пробормотал что-то вроде: «Нам надо подумать об этом» и «Нам надо посоветоваться». Посоветоваться с кем? Разговор был один на один, и я, как обычно, предупредил его, что он не должен разговаривать ни с кем. Он как-то неубедительно отговорился в том смысле, что прославленный генерал сам с собой посоветуется. Но я не купился на это.
— И я тоже, — согласился Джейсон. — Собираюсь переодеться. Одежда лежит у меня в машине.
— Что?
Борн обернулся в кабине телефона-автомата и осмотрел бензоколонку. Рядом с ней он увидел, как и надеялся, мужской туалет.
— Ты говорил, что Суэйн живет на большой ферме к западу от Манассаса...
— Маленькая поправка, — прервал его Алекс. — Это он называет ее фермой, а в налоговой ведомости она обозначена — впрочем, ее так называют и соседи — как поместье площадью в двадцать восемь акров. Совсем неплохо для кадрового военного — выходца из семьи в Небраске с уровнем дохода ниже среднего, женившегося на парикмахерше с Гавайев тридцать лет назад. Предположительно, он купил свой "надела десять лет назад за счет весьма крупного наследства от одного мифического благодетеля — этакого таинственного дядюшки, следов которого я так и не смог найти. Это, кстати, меня и заинтересовало. Суэйн возглавлял в Сайгоне интендантскую службу, которая снабжала «Медузу»... А что общего имеет его место жительства с твоим переодеванием?
— Я хочу порыскать там. Поеду туда засветло, чтобы посмотреть, как все это выглядит со стороны дороги, а затем, когда стемнеет, нанесу ему внезапный визит.
— Это достаточно эффективный прием, но что ты ищешь?
— Просто я люблю фермы. Они такие большие и просторные; кроме того, непонятно, зачем профессиональный военный, который знает, что его в любой момент могут перебросить в любую точку земного шара, связывает себя по рукам и ногам таким крупным капиталовложением.
— Меня больше волнует как, а не зачем он купил это поместье. Хотя твой подход тоже весьма интересен.
— Посмотрим.
— Будь осторожен. Там, наверное, есть сигнализация и собаки, а может, и еще что-нибудь.
— Я готов к этому, — сказал Джейсон Борн. — Выехав из Джорджтауна, я прикупил кое-что на всякий случай.
Дом располагался на расстоянии не меньше двух футбольных полей от проселочной дороги. Справа был въезд, отделявшийся от выезда с левой стороны металлической сеткой; и въезд и выезд из поместья закрывали железные ворота, за которыми начинался длинный П-образный подъезд к дому. Рядом с воротами росли высокие деревья и кусты, как бы естественно продолжая металлическую сетку. Не хватало только караульных помещений на выходе и входе.
Мысли унесли его в Китай, в Пекин, где в питомнике для диких птиц ему удалось поймать в ловушку убийцу, выдававшего себя за Джейсона Борна. Там было и караульное помещение, и множество вооруженных патрулей в лесной чаще... был и сумасшедший — мясник, руководивший армией убийц, самым опасным из которых был псевдо-Джейсон Борн. Ему удалось проникнуть в то смертельно опасное убежище, привести в негодность небольшую армаду грузовых и легковых машин, проткнув все шины до одной, затем по одному нейтрализовать всех патрульных в питомнике Джин Сян и, наконец, найти самодовольного маньяка с его бандой фанатиков на залитой светом прожектора просеке. Смогу ли я повторить все это сегодня? — спрашивал себя Борн, в третий раз медленно проезжая мимо поместья Суэйна и запоминая все, что видели его глаза. Пять лет спустя, через тринадцать лет после Парижа? Он пытался оценить свои реальные возможности. Он больше не был молодым человеком, каким был в Париже, не был и зрелым мужчиной, действовавшим в Гонконге, Макао и Пекине, — теперь ему было пятьдесят, и всем своим существом он ощущал каждый прожитый год. Но он не собирался бесконечно терзаться этими мыслями: надо было подумать о многом другом, к тому же двадцать восемь акров поместья генерала Нормана Суэйна не шли ни в какое сравнение с девственным лесом питомника Джин Сян.
Тем не менее точно так же, как он проделал это на окраине Пекина, он съехал с проселочной дороги и загнал машину глубоко в заросли высокой травы. Выйдя из машины, он стал маскировать ее, сгибая и ломая ветки; быстро сгущавшиеся сумерки должны были довершить камуфляж. С наступлением темноты он отправится на работу. Он переоделся в туалете на бензоколонке: теперь на нем были черные брюки, черный облегающий свитер и черные ботинки на резиновом ходу — это была его рабочая одежда. На земле перед собой он разложил снаряжение, которое приобрел после отъезда из Джорджтауна: охотничий нож с длинным лезвием, ножны которого он прикрепил к поясу, двухзарядный газовый пистолет в нейлоновой кобуре, крепящейся под мышкой, — этот пистолет бесшумно выпускал стрелы с газом, нейтрализуя атакующих животных, к примеру бычков на родео; две сигнальные ракеты, предназначенные для попавших в аварию водителей, которые с их помощью могли бы привлечь внимание проезжающих мимо или, наоборот, уберечь их от столкновения со своей машиной; цейсовский бинокль модели «никон» (8 х 10), прикрепленный к брюкам липучкой; маленький фонарик в форме авторучки; сыромятные ремешки и, наконец, карманные кусачки, которые он взял на случай, если поместье окажется огражденным металлической проволокой. Вместе с автоматическим пистолетом, предоставленным ему ЦРУ, все его снаряжение либо крепилось к поясу, либо пряталось в одежде. Наступила темнота, и Джейсон Борн скрылся в зарослях.
На большом закругленном балконе виллы, расположенной ближе всего к главному зданию, в инвалидном кресле сидела пожилая дама, попивая «Шато Карбонье» 78-го года и наслаждаясь роскошью заката. Она рассеянно касалась прядей своих неровно окрашенных хной волос, вслушиваясь в голоса. Ее муж разговаривал с находившейся на вилле сиделкой, затем раздались не слишком бодрые шаги.
— Боже мой, — сказала она по-французски, — прямо опьянеть можно!
— Почему бы нет? — спросил связной Шакала. — Здесь самое место для этого. Я сам смотрю на все — и глазам своим не верю.
— Ты все еще не хочешь сказать мне, почему монсеньер послал тебя — нас — сюда?
— Я говорил тебе: я — всего лишь связной.
— А я тебе не верю.
— Поверь. Для него это важно, а для нас не имеет никакого значения. Радуйся жизни, дорогая.
— Ты всегда называешь меня так, когда не хочешь объяснить все по-человечески.
— Ты должна была на своем опыте научиться не спрашивать ни о чем, разве не так?
— Пока что виллы у вас нет.
— Черт бы меня побрал, как будто она мне нужна. А когда будет нужна, я ее сам куплю. В Цюрихе у меня скопилось около ста миллионов долларов.
Борн скрыл удивление и внимательно посмотрел на председателя.
— На вашем месте я не стал бы афишировать это, — сказал он.
— А кому мне это говорить? Своей шавке?
— Скольких людей вы знаете лично? — спросил Кобра.
— Из штаба — практически никого, но, с другой стороны, и они меня не знают. Черт, да они вообще никого не знают... И пока мы не отвлеклись, возьмем, к примеру, вас: о вас я никогда не слышал. Вы, должно быть, работаете на правление... Мне велели ждать вашего появления, но я вас не знаю.
— Меня наняли на совершенно особых условиях. Мое прошлое сверхсекретно.
— Вот и я говорю. Я думал...
— А как насчет Шестого флота? — прервал его Борн, уводя разговор в сторону.
— Я вижусь с ним время от времени, но не думаю, что мы с ним хоть парой слов перекинулись. Он — военный, а я — штатский, штатский до мозга костей.
— Когда-то вы были там, где все и началось.
— Да ничего подобного, черт побери! Форма никогда не делала из человека солдата, и со мной, конечно, этого не случилось.
— Как насчет парочки генералов: одного — в Брюсселе, другого — в Пентагоне?
— Они были служаками, ими и остались. А я не был и не стал. — Следует ожидать утечки информации, — словно между прочим произнес Борн, взгляд которого теперь блуждал по сторонам. — Но мы не можем допустить и малейшего намека на военную ориентацию.
— Вы имеете в виду что-то вроде хунты? — Никоим образом, — ответил Борн, вновь внимательно глядя на Армбрустера. — Вещи такого рода вызывают обвал...
— Забудьте об этом! — прошептал председатель Федеральной торговой комиссии, сердито перебивая его. — Шестой флот, как вы его называете, отдает приказы только здесь, да и то только потому, что это удобно. Он — настоящий боевой адмирал. У него прекрасный послужной список, и он пользуется влиянием в нужных нам кругах, но только в Вашингтоне, и нигде больше!
— Это знаю я, это знаете вы, — подчеркнул Джейсон, скрывая под многозначительностью свою растерянность, — но кто-то, кто больше пятнадцати лет где-то болтался под прикрытием, пишет сейчас свой собственный сценарий, и начало его — в Сайгоне, точнее, в сайгонском командовании.
— Может, все и началось в Сайгоне, но на этом не остановилось, это как дважды два. Где солдатикам справиться, мы все об этом знаем... Я понимаю, что вы имеете в виду: достаточно связать пентагоновские «галуны» с кем-то вроде нас, и на улицы высыплют эти уроды, а в конгрессе затеют душераздирающие разбирательства. Из ничего вдруг появляется дело для десятка подкомитетов.
— Чего нельзя допустить, — закончил Борн.
— Согласен, — сказал Армбрустер. — Мы хоть немного приблизились к тому, чтобы узнать имя этого ублюдка, который «пишет теперь сценарий»?
— Уже теплеет, но еще прохладновато. Он вступил в контакт с Лэнгли, а вот на каком уровне, мы не знаем.
— Лэнгли?! Боже правый! Но у нас же есть там кое-кто. С этим мы справимся и сможем выяснить, кто этот сукин сын.
— Через Десоула? — спокойно предположил Кобра.
— Верно. — Армбрустер подался вперед. — Действительно, вам почти все известно. Об этом знали не многие. Ну и что говорит Десоул?
— Ничего. Мы не можем его трогать, — ответил Джейсон неожиданно для самого себя, лихорадочно подыскивая убедительное объяснение. Я слишком долго был Дэвидом Уэббом! Конклин прав: я не соображаю с той скоростью, с какой нужно. И вдруг пришли нужные слова... часть правды — опасная, но достоверная, а он не мог терять достоверности. — Он думает, что за ним следят, поэтому нам надо держаться от него подальше и не вступать в контакт, пока он не разрешит.
— Что случилось? — Председатель крепко сжал виски и сурово уставился на говорившего.
— В кулуарах болтают, что у Тигартена в Брюсселе есть код доступа по факсу напрямую к Десоулу, что противоречит установленным правилам секретной связи.
— Чертовы солдатики! Глупцы! — взорвался Армбрустер. — Дайте им золотую нашивку, и они начнут тут же ходить гоголем, словно приготовишки! Все в игрушки тянет играть!.. Факсы, коды доступа! Боже, он, наверное, нажал не на те клавиши и попал к НААСП [16] в руки.
— Десоул говорит, что он мастерит себе прикрытие и сможет справиться с этим, но ему сейчас совсем ни к чему, чтобы вокруг него ходили и задавали вопросы, особенно по этому поводу. Он втихую проверит все, что сможет, и если узнает что-нибудь, то свяжется с нами... Но мы сами не должны вступать с ним в контакт.
— Разве вам не понятно, что нас заложит какой-нибудь вшивый вояка! Если бы не этот болван со своим кодом доступа, у нас сейчас не было бы проблем. Мы бы со всем справились...
— Тем не менее он существует, и эта неприятность — кризис — никуда не исчезнет, — решительно заявил Борн. — Повторяю, нам надо позаботиться о прикрытии. Некоторым из нас придется уехать и исчезнуть, по крайней мере, на какое-то время. Для нашего общего блага.
Председатель Федеральной торговой комиссии откинулся на спинку стула, выражение его лица явно свидетельствовало о несогласии.
— Ну ладно, давайте-ка я вам теперь кое-что скажу, Саймон, или как бишь вас там. Вы проверяете не тех людей. Мы — бизнесмены, некоторые из нас достаточно богаты и — может, из эгоистических соображений или по какой другой причине — желают работать на правительственной службе, но прежде всего мы — бизнесмены. У нас повсюду капиталовложения. Кроме того, мы назначены, а не избраны, а из этого следует, что никто не ожидает от нас подробных отчетов о финансовой деятельности. Понимаете, к чему я клоню?
— Не уверен, — сказал Джейсон, мгновенно испугавшись, что теряет контроль над ситуацией и что угроза больше не действует. — Я слишком долго был вдали от всего... а Альберт Армбрустер — далеко не дурак. Он поддался панике вначале, но теперь он ведет себя более хладнокровно и активнее проявляет аналитические способности.
— Так к чему вы клоните?
— Избавьтесь от наших вояк. Купите им виллы или пару островов в Карибском море, вывезите их за пределы досягаемости. Предоставьте им возможность играть в царьков со своими мини-дворами. Собственно говоря, больше им ничего и не нужно.
— Работать без них? — спросил Борн, стараясь скрыть свое удивление.
— Вы сказали — я согласился: любой намек на высокопоставленных вояк — и хлопот не оберешься. «Военно-промышленный комплекс» в свободном переводе означает «военно-промышленный заговор». — Армбрустер вновь подался вперед к столу. — Они нам больше не нужны! Избавьтесь от них.
— Поднимется шум...
— Никоим образом. Мы держим их за горло!
— Мне надо подумать над этим.
— Тут нечего думать. Через шесть месяцев мы установим контроль над Европой.
Джейсон Берн уставился на председателя Федеральной торговой комиссии. Какой контроль? — подумал он. Для чего? Почему? — Я отвезу вас домой, — сказал он.
* * *
— Я разговаривал с Мари, — сообщил Конклин, звоня из загородного особняка Управления в Вирджинии. — Она сейчас в гостинице, а не в вашем доме.— Что-нибудь случилось? — спросил Джейсон по телефону на одной из бензоколонок на окраине Манассаса.
— Она не стала уточнять... Думаю, было время кормления... Знаешь, в это время матери обычно не склонны распространяться на другие темы. Я слышал, как рядом с ней возились дети. Довольно громко, приятель.
— Что она сказала, Алекс?
— Кажется, что этого хотел твой шурин. Она не стала уточнять, и за исключением того, что голос у нее звучал совсем как у измученной мамочки, она была совершенно нормальной Мари, такой, какую я знаю и люблю, а это означает, что она хотела слушать только о тебе и больше ни о чем.
— Значит, ты сообщил ей, что со мной все в порядке, верно?
— Черт побери, конечно. Я сказал, что тебя засунули в одно место, где ты под охраной просматриваешь компьютерные распечатки. Отчасти это правда.
— Джонни, должно быть, переговорил с ней. Она рассказала ему, что случилось, поэтому он перевел их всех в свой личный бункер.
— Куда?
— А, ты ведь никогда не видел «Транквилити Инн», ведь так? Честно говоря, я не могу припомнить, видел ли ты эту гостиницу...
— И Панов и я видели только само место и планы строительства — это было четыре года назад. С тех пор мы там не были, уж я-то точно. Никто не приглашал.
— Я пропускаю это мимо ушей, потому что ты всегда был желанным гостем в том месте с тех пор, как мы его заполучили... Ну, в любом случае, ты знаешь, что гостиница расположена на берегу моря и туда можно добраться если не по воде, то только по грязной дороге, на которой валяется столько булыжников, что ни одна машина не может проехать там дважды. Все припасы доставляются гидропланом или на катере. Практически ничего — из города.
— А пляж патрулируется, — перебил Конклин. — Джонни не будет рисковать.
— Поэтому-то я и послал его туда. А ей я позвоню попозже.
— А что теперь? — поинтересовался Алекс. — Что с Армбрустером?
— Давай скажем так, — ответил Борн, разглядывая белый пластиковый корпус телефона-автомата. — Как по-твоему, что это означает, когда человек, у которого в Цюрихе лежит сотня миллионов долларов, говорит мне, что «Медуза», зародившаяся в сайгонском командовании, — подчеркиваю «командовании» (едва ли оно состояло из гражданских лиц) — должна избавиться от военных, потому что «Женщина-Змея» в них больше не нуждается?
— Не могу этому поверить, — тихо сказал отставной разведчик. — Он не говорил этого.
— Да нет, сказал. Он даже назвал их вояками и не собирался придавать этому слову какого-то возвышенного значения. Он буквально заклеймил адмиралов и генералов, назвав их приготовишками с золотыми нашивками, которым все бы в игрушки играть.
— Некоторые сенаторы в Комитете по делам вооруженных сил наверняка согласятся с подобной оценкой.
— Больше того, когда я напомнил ему, что «Женщина-Змея» связана с Сайгоном — точнее с сайгонским командованием, — он весьма ясно выразился в том смысле, что, может быть, так оно и было, но уж точно на этом не остановилось и — здесь прямая цитата: «Где солдатикам с этим справиться».
— Весьма провокационное заявление. Он не сказал тебе, почему они не смогли бы справиться?
— Нет, и я не стал спрашивать. Предполагалось, что ответ мне должен быть известен.
— А хорошо было бы спросить. Мне все меньше и меньше нравится то, что я слышу: перед нами что-то большое и ужасное... Откуда вдруг выплыли эти сто миллионов?
— Я сказал ему, что «Медуза», если это будет нужно, может приобрести ему где-нибудь за границей виллу, где его никто не сможет достать. Он не слишком заинтересовался этим и сказал, что если захочет, то и сам себе ее купит: у него в Цюрихе лежит сто миллионов долларов... Кажется, об этом я также должен был знать.
— Только и всего? Всего каких-то жалких сто миллионов?
— Не совсем так. Он сказал, что, как и все остальные, получает ежемесячно кодированный телекс из Цюриха с депозитами. По всей видимости, они возрастают.
— Большое, ужасное, да еще и растет, — вставил Конклин. — Что-нибудь еще? Не то чтобы я очень хотел это услышать — я и так достаточно напуган.
— Еще два пункта, и оставь немного страха про запас... Армбрустер сказал, что, кроме депозитов, в телексе перечисляются фирмы, над которыми они завоевывают контроль.
— Какие фирмы? О чем это он болтает? Милостивый Боже...
— Если бы я спросил его об этом, моей жене и детям пришлось бы присутствовать на траурной церемонии при пустом гробе, так как меня никогда бы не нашли.
— У тебя есть еще что-то для меня? Давай выкладывай.
— Наш знаменитый председатель Федеральной торговой комиссии сказал, что эти вездесущие «мы» могут избавиться от военных, потому что через шесть месяцев «они» получат необходимый контроль над Европой... Алекс, какой контроль? С чем мы имеем дело?
На линии последовало молчание, но Джейсон Борн не стал прерывать его. Давиду Уэббу хотелось кричать, показывая свой протест и смятение, но он не мог этого сделать; теперь он был тем, кого нет на свете. Наконец Конклин нарушил молчание.
— Думаю, мы имеем дело с чем-то таким, что нам самим не одолеть, — сказал он мягко и едва слышно. — Надо сообщить об этом наверх, Дэвид. Мы не можем оставить это между собой.
— Черт бы тебя побрал, ты сейчас не с Дэвидом общаешься! — Борну не нужно было гневно повышать голос — интонация говорила сама за себя. — Об этом никто не узнает, если я не дам согласия, а этого, может, еще сто лет придется ждать. Пойми меня, оперативник, я ничего никому не должен — в особенности сильным мира сего в этом городе. Они и так слишком много потрясений устроили мне и моей жене, чтобы я мог пойти на какие-то уступки там, где речь идет о нашей жизни и жизни наших детей! Я намерен использовать всю информацию для достижения только одной-единственной цели: вытащить на свет Божий Шакала и убить его, чтобы мы могли выкарабкаться наконец из нашего ада и начали жить как все... Я знаю, что только так это и произойдет. Армбрустер разговаривал жестко, и он может быть опасным малым, но в глубине души он боится. Они все испугались — впали в панику, как ты выразился и был прав. Достаточно только поманить их Шакалом, и они не смогут отказаться от такого решения. Помани Карлоса таким богатым и влиятельным клиентом, как современная «Медуза», — и он не устоит: он получит признание шишек международного уровня, а не каких-то отбросов общества, фанатиков левого и правого толка... Не вставай у меня на пути — не надо, ради Бога, не надо!
— Это — угроза, не так ли?
— Прекрати, Алекс. Я не хочу разговаривать в таком тоне.
— Ты же сам только что начал. Складывается ситуация, аналогичная парижской тринадцатилетней давности, только теперь все наоборот, верно? Теперь ты убьешь меня, потому что это я — тот человек, у которого пропала память — память о том, что мы сделали с тобой и Мари.
— Речь идет о моей семье! — закричал Дэвид Уэбб, чувствуя комок в горле; на его лбу выступили капли пота, в глазах стояли слезы. — Они — в тысячах миль от меня и вынуждены скрываться. Иначе и быть не может, потому что я не стану рисковать и подвергать их жизнь опасности... Они будут убиты, Алекс, вот что сделает Шакал, если ему удастся их найти. На этой неделе они на острове, а где они будут на следующей? Сколько еще тысяч миль им придется исколесить? А после этого — куда им деться? Куда нам деться? Теперь, когда нам многое известно, мы не можем остановиться: Шакал идет за мной, этот проклятый дерьмовый психопат следует за мной по пятам... Все факты вопиют об одном: ему нужно крупное убийство. Этого требует его эго, и убить он собирается мою семью!.. Нет, оперативник, не надо обременять меня тем, на что мне наплевать...
— Я понял тебя, — сказал Конклин. — Не знаю, слышал я Дэвида или Джейсона Борна, но я тебя понял. Ладно, не будет Парижа наоборот, но нам надо действовать быстро, и сейчас я обращаюсь к Борну: что дальше? Где ты сейчас находишься?
— По-моему, примерно в шести-семи милях от поместья генерала Суэйна, — ответил Джейсон. Глубоко вздохнув, он мгновенно подавил гнев, и хладнокровие вернулось к нему. — Ты звонил ему?
— Два часа назад.
— Я по-прежнему Кобра?
— Почему бы нет? Это ведь тоже змея.
— Я так и сказал Армбрустеру, но что-то он не обрадовался.
— Суэйн тоже, вдобавок я почуял что-то, но пока не могу объяснить.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не совсем уверен, но мне показалось, что он подчиняется кому-то.
— В Пентагоне? Бартону?
— Думаю — да, но точно не знаю. Его словно частично парализовало, он реагировал так, будто был кем-то посторонним, вовлеченным в игру, но не слишком всерьез. Он пару раз проговорился и пробормотал что-то вроде: «Нам надо подумать об этом» и «Нам надо посоветоваться». Посоветоваться с кем? Разговор был один на один, и я, как обычно, предупредил его, что он не должен разговаривать ни с кем. Он как-то неубедительно отговорился в том смысле, что прославленный генерал сам с собой посоветуется. Но я не купился на это.
— И я тоже, — согласился Джейсон. — Собираюсь переодеться. Одежда лежит у меня в машине.
— Что?
Борн обернулся в кабине телефона-автомата и осмотрел бензоколонку. Рядом с ней он увидел, как и надеялся, мужской туалет.
— Ты говорил, что Суэйн живет на большой ферме к западу от Манассаса...
— Маленькая поправка, — прервал его Алекс. — Это он называет ее фермой, а в налоговой ведомости она обозначена — впрочем, ее так называют и соседи — как поместье площадью в двадцать восемь акров. Совсем неплохо для кадрового военного — выходца из семьи в Небраске с уровнем дохода ниже среднего, женившегося на парикмахерше с Гавайев тридцать лет назад. Предположительно, он купил свой "надела десять лет назад за счет весьма крупного наследства от одного мифического благодетеля — этакого таинственного дядюшки, следов которого я так и не смог найти. Это, кстати, меня и заинтересовало. Суэйн возглавлял в Сайгоне интендантскую службу, которая снабжала «Медузу»... А что общего имеет его место жительства с твоим переодеванием?
— Я хочу порыскать там. Поеду туда засветло, чтобы посмотреть, как все это выглядит со стороны дороги, а затем, когда стемнеет, нанесу ему внезапный визит.
— Это достаточно эффективный прием, но что ты ищешь?
— Просто я люблю фермы. Они такие большие и просторные; кроме того, непонятно, зачем профессиональный военный, который знает, что его в любой момент могут перебросить в любую точку земного шара, связывает себя по рукам и ногам таким крупным капиталовложением.
— Меня больше волнует как, а не зачем он купил это поместье. Хотя твой подход тоже весьма интересен.
— Посмотрим.
— Будь осторожен. Там, наверное, есть сигнализация и собаки, а может, и еще что-нибудь.
— Я готов к этому, — сказал Джейсон Борн. — Выехав из Джорджтауна, я прикупил кое-что на всякий случай.
* * *
Летнее солнце низко повисло на западе небосклона, когда он сбавил скорость взятого напрокат автомобиля и опустил козырек, чтобы желтый огненный шар не слепил глаза. Вскоре солнце скроется за горами Шенандоа, и наступят сумерки — прелюдия полной темноты. Джейсон Борн жаждал полной темноты — она была его другом и союзником, в темноте он двигался быстро и уверенно, ноги и руки мгновенно распознавали все устраиваемые природой препятствия. Джунгли были гостеприимны к нему в прошлом, как бы понимая, что хоть он и был незваным гостем, но уважал их. Он не боялся джунглей — готов был раствориться в них, потому что они защищали его и открывали ему путь для решения любой задачи; да, он был одним целым с джунглями, а теперь он сольется с густой растительностью, окружающей поместье генерала Нормана Суэйна.Дом располагался на расстоянии не меньше двух футбольных полей от проселочной дороги. Справа был въезд, отделявшийся от выезда с левой стороны металлической сеткой; и въезд и выезд из поместья закрывали железные ворота, за которыми начинался длинный П-образный подъезд к дому. Рядом с воротами росли высокие деревья и кусты, как бы естественно продолжая металлическую сетку. Не хватало только караульных помещений на выходе и входе.
Мысли унесли его в Китай, в Пекин, где в питомнике для диких птиц ему удалось поймать в ловушку убийцу, выдававшего себя за Джейсона Борна. Там было и караульное помещение, и множество вооруженных патрулей в лесной чаще... был и сумасшедший — мясник, руководивший армией убийц, самым опасным из которых был псевдо-Джейсон Борн. Ему удалось проникнуть в то смертельно опасное убежище, привести в негодность небольшую армаду грузовых и легковых машин, проткнув все шины до одной, затем по одному нейтрализовать всех патрульных в питомнике Джин Сян и, наконец, найти самодовольного маньяка с его бандой фанатиков на залитой светом прожектора просеке. Смогу ли я повторить все это сегодня? — спрашивал себя Борн, в третий раз медленно проезжая мимо поместья Суэйна и запоминая все, что видели его глаза. Пять лет спустя, через тринадцать лет после Парижа? Он пытался оценить свои реальные возможности. Он больше не был молодым человеком, каким был в Париже, не был и зрелым мужчиной, действовавшим в Гонконге, Макао и Пекине, — теперь ему было пятьдесят, и всем своим существом он ощущал каждый прожитый год. Но он не собирался бесконечно терзаться этими мыслями: надо было подумать о многом другом, к тому же двадцать восемь акров поместья генерала Нормана Суэйна не шли ни в какое сравнение с девственным лесом питомника Джин Сян.
Тем не менее точно так же, как он проделал это на окраине Пекина, он съехал с проселочной дороги и загнал машину глубоко в заросли высокой травы. Выйдя из машины, он стал маскировать ее, сгибая и ломая ветки; быстро сгущавшиеся сумерки должны были довершить камуфляж. С наступлением темноты он отправится на работу. Он переоделся в туалете на бензоколонке: теперь на нем были черные брюки, черный облегающий свитер и черные ботинки на резиновом ходу — это была его рабочая одежда. На земле перед собой он разложил снаряжение, которое приобрел после отъезда из Джорджтауна: охотничий нож с длинным лезвием, ножны которого он прикрепил к поясу, двухзарядный газовый пистолет в нейлоновой кобуре, крепящейся под мышкой, — этот пистолет бесшумно выпускал стрелы с газом, нейтрализуя атакующих животных, к примеру бычков на родео; две сигнальные ракеты, предназначенные для попавших в аварию водителей, которые с их помощью могли бы привлечь внимание проезжающих мимо или, наоборот, уберечь их от столкновения со своей машиной; цейсовский бинокль модели «никон» (8 х 10), прикрепленный к брюкам липучкой; маленький фонарик в форме авторучки; сыромятные ремешки и, наконец, карманные кусачки, которые он взял на случай, если поместье окажется огражденным металлической проволокой. Вместе с автоматическим пистолетом, предоставленным ему ЦРУ, все его снаряжение либо крепилось к поясу, либо пряталось в одежде. Наступила темнота, и Джейсон Борн скрылся в зарослях.
* * *
Над коралловым рифом взметнулся седой гребень пены и на мгновение застыл в воздухе светлым столбом над синими водами Карибского моря. Был тот час раннего вечера, когда еще только предстоит Долгий закат, и остров Спокойствия купался в поминутно менявшихся горячих тропических красках: по мере того, как оранжевое солнце опускалось незаметно для глаза, тени меняли свое положение. Курортный комплекс «Транквилити Инн», казалось, был вырублен из трех расположенных рядом, заваленных валунами холмов, которые возвышались над просторным пляжем, зажатым между огромными, созданными природой из кораллов пирсами. Два ряда розовых вилл с балконами и ярко-красными черепичными крышами тянулись по обе стороны от центрального корпуса курорта — большого круглого здания из стекла и камня. Все строения выходили окнами на море и соединялись бетонированной дорожкой, которую окаймляли подстриженный кустарник и низкие светильники. Официанты в желтых пиджаках из легкой ткани сновали по дорожке, развозя на сервировочных столиках напитки, лед и бутерброды гостям «Транквилити Инн», большинство из которых сидели на балконах своих вилл и наслаждались красотой карибского заката. Когда сумерки сгустились, на пляже и длинном волнорезе, уходившем далеко в море, незаметно появились другие люди. Это были не гости, не обслуживающий персонал, а вооруженные охранники в темно-коричневой тропической форме. К их ремням — опять-таки незаметно — с одной стороны были пристегнуты автоматы «MAC-10», а с другой — цейсовские бинокли «икон» (8х10), через которые они всматривались в темноту. Владелец «Транквилити Инн» был решительно настроен, чтобы его гостиница полностью соответствовала своему названию.На большом закругленном балконе виллы, расположенной ближе всего к главному зданию, в инвалидном кресле сидела пожилая дама, попивая «Шато Карбонье» 78-го года и наслаждаясь роскошью заката. Она рассеянно касалась прядей своих неровно окрашенных хной волос, вслушиваясь в голоса. Ее муж разговаривал с находившейся на вилле сиделкой, затем раздались не слишком бодрые шаги.
— Боже мой, — сказала она по-французски, — прямо опьянеть можно!
— Почему бы нет? — спросил связной Шакала. — Здесь самое место для этого. Я сам смотрю на все — и глазам своим не верю.
— Ты все еще не хочешь сказать мне, почему монсеньер послал тебя — нас — сюда?
— Я говорил тебе: я — всего лишь связной.
— А я тебе не верю.
— Поверь. Для него это важно, а для нас не имеет никакого значения. Радуйся жизни, дорогая.
— Ты всегда называешь меня так, когда не хочешь объяснить все по-человечески.
— Ты должна была на своем опыте научиться не спрашивать ни о чем, разве не так?