— Нет, не так, милый. Я умираю...
— Не желаю больше этого слышать!
— Тем не менее это правда, и ты не можешь скрыть ее от меня. Я не беспокоюсь о себе — видишь ли, боль пройдет, — но я боюсь за тебя. Ты всегда был лучше тех, кто тебя окружал, Мишель, — о, прости, ты Жан-Пьер. Я не должна забывать об этом... И все же я не могу не беспокоиться: это место, эти великолепные апартаменты, это внимание... Мне кажется, ты заплатишь за это ужасную цену, дорогой.
— Почему ты говоришь об этом?
— Слишком все это величественно — что-то здесь не так.
— Ты слишком много думаешь об этом.
— Нет, это ты слишком легко обманываешься. Мой брат Клод всегда говорил, что ты слишком много принимаешь от монсеньера. В один прекрасный момент тебе выставят счет.
— Твой брат Клод — раскисший старик, у которого голова вместо мозгов набита перьями. Именно поэтому монсеньер дает ему самые незначительные поручения. Его посылают за какой-нибудь бумагой на Монпарнас, а он вдруг, сам не зная почему, оказывается в Марселе. — На вилле зазвенел телефон, прервав монолог человека Шакала. Услышав звонок, он сказал: — Наш новый друг ответит.
— Странная она, — заметила пожилая дама. — Я ей не доверяю.
— Она работает на монсеньера.
— Правда?
— У меня не было времени сказать тебе. Она передаст его инструкции.
В дверях появилась сиделка в белом халате, светлые волосы которой были стянуты в пучок.
— Мсье, это — Париж, — сказала она низким ровным голосом, только огромными серыми глазами показав важность сообщения.
— Благодарю вас. — Курьер Шакала вошел в апартаменты и направился вслед за сиделкой к телефону. Она подняла трубку и протянула ее старику.
— Говорит Жан-Пьер Фонтен.
— Благослови тебя Бог, сын Божий, — произнес голос в нескольких тысячах миль от него. — Все в порядке?
— Не описать никакими словами, — ответил старик. — Все так... великолепно. Мы этого не заслуживаем.
— Ты отслужишь.
— Чем только смогу.
— Ты отслужишь мне, строго выполняя инструкции, которые тебе передаст эта женщина. Ты должен их выполнить буквально, не допуская никаких отклонений, понятно?
— Конечно.
— Благослови тебя Бог. — Послышался щелчок.
Фонтен повернулся, чтобы обратиться с вопросом к сиделке, но ее уже не было рядом с ним. Она тем временем открыла ящик стола, находившегося у стены. Фонтен подошел к ней, не сводя глаз с содержимого ящика. В нем лежали хирургические перчатки, пистолет с глушителем и опасная бритва.
— Вот ваши инструменты, — сказала женщина, протягивая ключ и буравя старика взглядом серых невыразительных глаз, — а мишени — в последней вилле в этом ряду. Вы ознакомитесь с местностью, совершая длительные прогулки — старики любят гулять в оздоровительных целях, — а потом убьете их. Вы должны сделать это в перчатках, целиться нужно в голову. Обязательно в голову. После этого вы должны перерезать им горло...
— Матерь Божья, и детям?
— Таков приказ.
— Это варварство!
— Вы хотите, чтобы я передала это заявление кому следует?
Фонтен оглянулся на балконную дверь, на свою жену в инвалидном кресле.
— Нет, разумеется, нет.
— Я так и думала... И последнее: кровью убитых вы должны вывести на стене следующую надпись: «Джейсон Борн — брат Шакала».
— О Боже мой... Меня, разумеется, поймают.
— Все зависит от вас. Сообщите мне о времени казни, и я поклянусь, что великий воин Франции все время находился на вилле.
— Время?.. А в какое время? Когда необходимо сделать это?
— В течение ближайших тридцати шести часов.
— А что потом?
— Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не умрет ваша жена.
Глава 9
— Не желаю больше этого слышать!
— Тем не менее это правда, и ты не можешь скрыть ее от меня. Я не беспокоюсь о себе — видишь ли, боль пройдет, — но я боюсь за тебя. Ты всегда был лучше тех, кто тебя окружал, Мишель, — о, прости, ты Жан-Пьер. Я не должна забывать об этом... И все же я не могу не беспокоиться: это место, эти великолепные апартаменты, это внимание... Мне кажется, ты заплатишь за это ужасную цену, дорогой.
— Почему ты говоришь об этом?
— Слишком все это величественно — что-то здесь не так.
— Ты слишком много думаешь об этом.
— Нет, это ты слишком легко обманываешься. Мой брат Клод всегда говорил, что ты слишком много принимаешь от монсеньера. В один прекрасный момент тебе выставят счет.
— Твой брат Клод — раскисший старик, у которого голова вместо мозгов набита перьями. Именно поэтому монсеньер дает ему самые незначительные поручения. Его посылают за какой-нибудь бумагой на Монпарнас, а он вдруг, сам не зная почему, оказывается в Марселе. — На вилле зазвенел телефон, прервав монолог человека Шакала. Услышав звонок, он сказал: — Наш новый друг ответит.
— Странная она, — заметила пожилая дама. — Я ей не доверяю.
— Она работает на монсеньера.
— Правда?
— У меня не было времени сказать тебе. Она передаст его инструкции.
В дверях появилась сиделка в белом халате, светлые волосы которой были стянуты в пучок.
— Мсье, это — Париж, — сказала она низким ровным голосом, только огромными серыми глазами показав важность сообщения.
— Благодарю вас. — Курьер Шакала вошел в апартаменты и направился вслед за сиделкой к телефону. Она подняла трубку и протянула ее старику.
— Говорит Жан-Пьер Фонтен.
— Благослови тебя Бог, сын Божий, — произнес голос в нескольких тысячах миль от него. — Все в порядке?
— Не описать никакими словами, — ответил старик. — Все так... великолепно. Мы этого не заслуживаем.
— Ты отслужишь.
— Чем только смогу.
— Ты отслужишь мне, строго выполняя инструкции, которые тебе передаст эта женщина. Ты должен их выполнить буквально, не допуская никаких отклонений, понятно?
— Конечно.
— Благослови тебя Бог. — Послышался щелчок.
Фонтен повернулся, чтобы обратиться с вопросом к сиделке, но ее уже не было рядом с ним. Она тем временем открыла ящик стола, находившегося у стены. Фонтен подошел к ней, не сводя глаз с содержимого ящика. В нем лежали хирургические перчатки, пистолет с глушителем и опасная бритва.
— Вот ваши инструменты, — сказала женщина, протягивая ключ и буравя старика взглядом серых невыразительных глаз, — а мишени — в последней вилле в этом ряду. Вы ознакомитесь с местностью, совершая длительные прогулки — старики любят гулять в оздоровительных целях, — а потом убьете их. Вы должны сделать это в перчатках, целиться нужно в голову. Обязательно в голову. После этого вы должны перерезать им горло...
— Матерь Божья, и детям?
— Таков приказ.
— Это варварство!
— Вы хотите, чтобы я передала это заявление кому следует?
Фонтен оглянулся на балконную дверь, на свою жену в инвалидном кресле.
— Нет, разумеется, нет.
— Я так и думала... И последнее: кровью убитых вы должны вывести на стене следующую надпись: «Джейсон Борн — брат Шакала».
— О Боже мой... Меня, разумеется, поймают.
— Все зависит от вас. Сообщите мне о времени казни, и я поклянусь, что великий воин Франции все время находился на вилле.
— Время?.. А в какое время? Когда необходимо сделать это?
— В течение ближайших тридцати шести часов.
— А что потом?
— Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не умрет ваша жена.
Глава 9
Брендону Патрику Пьеру Префонтену пришлось удивиться еще раз: хотя он заранее не бронировал себе место, администратор «Транквилити Инн» приветствовал его так, словно он был какой-то знаменитостью. Когда он через несколько секунд стал заказывать виллу, администратор сообщил, что вилла ему уже выделена, и поинтересовался: «Как прошел перелет из Парижа?» Недоразумение длилось несколько минут, так как невозможно было найти владельца «Транквилити Инн», чтобы посоветоваться с ним: его не было дома, а на территории курорта его найти не смогли. В конце концов в бессилии вверх взметнулись руки, и бывшего судью из Бостона повели к месту его проживания — прелестному миниатюрному домику, фасад которого был обращен к морю. Случайно — едва ли нарочно, — он сунул руку не в тот карман и дал администратору за его вежливость пятидесятидолларовую банкноту: Префонтен мгновенно превратился в персону, с которой необходимо считаться, — раздались щелчки пальцами, торопливо зазвенели звонки. Ничто не могло оказаться чересчур для удивительного незнакомца, который неожиданно нагрянул сюда с Монсеррата на гидроплане... Смущение служащих «Транквилити Инн» было вызвано именем: действительно, возможно ли такое совпадение?.. «Но сам губернатор... в таких вопросах лучше подстраховаться и выделить этому человеку виллу».
Но сумасшествие не прекратилось и после того, как он расположился, развесил одежду в стенном шкафу и разложил принадлежности по ящикам: явился посыльный с охлажденной бутылкой «Шато Карбонье» 78-го года, букетом свежих цветов и коробкой бельгийского шоколада — и все это только для того, чтобы вскоре вернуться за ними и, извиняясь, сообщить, что они предназначались для другой виллы то ли в конце, то ли в начале ряда.
Судья надел бермуды, поморщившись при виде своих тощих ног, и пеструю спортивную рубашку. Белые мокасины и спортивная шапочка дополнили его тропический наряд. Вскоре должно было стемнеть, а он хотел немного пройтись. По нескольким причинам.
— Знаменитый судья из Соединенных Штатов, — сообщил темнокожий высокий мужчина — помощник управляющего регистрацией посетителей, речь которого отличалась сильным английским акцентом. — Примерно два часа назад из аэропорта мне позвонил мой дядя — заместитель директора иммиграционной службы. К сожалению, когда возникла эта путаница, я был наверху, но наши люди поступили правильно.
— Судья? — переспросил владелец «Транквилити Инн», ощущая, что его локтя касается помощник управляющего и жестом показывает, что надо отойти в сторону от стойки и остальных служащих. После того как они удалились, последовал новый вопрос: — Так что сказал ваш дядя?
— Должна быть полнейшая конфиденциальность во всем, что касается двух наших выдающихся гостей.
— Почему бы и нет? Но что это значит?
— Мой дядя особенно не распространялся, но позволил себе понаблюдать за тем, как достопочтенный судья подошел к стойке межостровных сообщений и купил билет. Он, кроме того, позволил себе упомянуть, что был прав: судья и французский герой связаны между собой родственными узами и желают встретиться конфиденциально и обсудить очень важные вопросы.
— В таком случае отчего достопочтенный судья не забронировал себе виллу?
— Могут быть два возможных объяснения, сэр. Первое из них, по мнению моего дяди, такое: первоначально они должны были встретиться в аэропорту, но церемония встречи, организованная генерал-губернатором, воспрепятствовала этому.
— А второе?
— Ошибка могла быть совершена в конторе судьи в Бостоне в Массачусетсе. По словам моего дяди, у них был короткий разговор по поводу помощников судьи — что, мол, они склонны делать ошибки, если была допущена какая-то ошибка, то придется им прилететь сюда и извиняться за это.
— Выходит, в Штатах судьям платят значительно больше, чем в Канаде. Ему чертовски повезло, что у нас оказалось свободное место.
— Сейчас — летний сезон, сэр. В эти месяцы у нас обычно есть свободные места.
— Не стоит напоминать мне об этом... Ладно, теперь у нас живут два высокопоставленных родственника, которые хотят встретиться тайно, но организуют свою встречу весьма сложным путем. Может быть, вам стоит позвонить судье и сказать ему, в какой вилле живет Фонтен. Или Префонтен — кто бы, черт бы его побрал, он ни был.
— Я предложил дяде оказать им эту услугу, но он был тверд как кремень. Он сказал, что мы не должны ничего ни говорить, ни предпринимать. По его словам, у всех великих людей есть свои тайны, и он не хотел бы, чтобы результаты его великолепной дедукции обнаружились перед кем-то, кроме самих заинтересованных сторон.
— Простите?
— Если сделать такой звонок судье, он догадается, что информация могла поступить только от моего дяди, заместителя директора иммиграционной службы Монсеррата.
— Боже, да делайте, что хотите, у меня и так голова кругом... Кстати, я удвоил патрули на дороге и на пляже.
— Это уж чересчур, сэр.
— Я снял нескольких человек с наблюдения за дорожкой. Я знаю тех, кто находится здесь, но мне неизвестно, кому взбредет в голову пробраться сюда.
— Ожидаются какие-нибудь неприятности, сэр?
Джон Сен-Жак взглянул на помощника управляющего и сказал:
— Не теперь. Я лично проверил каждый дюйм территории и пляжа. Между прочим, я буду находиться у сестры на вилле номер двадцать.
Фонтен дошел до края дорожки и остановился у белой оштукатуренной стены, высотой в четыре фута, сразу за которой начинался покрытый зарослями склон холма, спускавшийся к берегу моря. Стена находилась по обе стороны от дорожки, извиваясь по склону холма под балконами вилл и являясь границей владения. Входом на виллу № 20 служила чугунная решетка, выкрашенная в розовый цвет. Через решетку старик сначала увидел мальчика в плавках, бегающего по газону. Через мгновение в дверях виллы появилась женщина.
— Сюда, Джеми! — позвала она. — Пора обедать.
— А Элисон покормили, мамочка?
— Она уже поела и спит, дорогой. Она не будет мешать тебе своим писком.
— Наш дом мне нравился больше. Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?
— Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Здесь есть лодки, Джеми. Он может взять тебя на рыбалку и на морскую прогулку точно так же, как это было прошлой весной, в апреле, во время весенних каникул.
— Мы тогда останавливались в нашем доме.
— Да, верно, и папа был с нами...
— И нам было так весело, когда мы ехали на грузовике!
— Обедать, Джеми! Иди сюда!
Мать и сын скрылись на вилле, а Фонтен нахмурился, думая о приказе Шакала и кровавых убийствах, которые он поклялся совершить. Вдруг ему вспомнились слова малыша: «Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?.. Мы тогда останавливались в нашем доме». И ответы матери: «Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Да, верно, и папа был с нами».
Для короткой беседы, которую он подслушал, можно было подобрать множество объяснений, но Фонтен ощущал тревогу сильнее, чем большинство людей, потому что вся его жизнь была переполнена ею. Он чуял ее и сейчас, поэтому поздним вечером старому человеку для «оздоровительных целей» придется проделать довольно много прогулок.
Он отошел от стены и направился обратно по дорожке настолько погруженный в свои думы, что едва не столкнулся с человеком примерно одного с ним возраста, одетым, однако, в дурацкую белую шапочку и белые мокасины.
— Прошу прощения, — произнес незнакомец, отступая в сторону и давая пройти Фонтену.
— Pardon, monsieur! — воскликнул сконфуженный «герой Франции», невольно переходя на свой родной язык. — Je regrette, то есть я хотел сказать, что это я должен просить извинения.
— О? — После этих слов глаза незнакомца на краткий миг округлились, словно он узнал его и тут же скрыл это. — Не стоит.
— Pardon, не встречались ли мы прежде, мсье?
— Не думаю, — ответил старик в дурацкой белой шапочке. — Но и до нас донесся слух: среди гостей присутствует великий французский герой.
— Вот глупость. Случайные стечения обстоятельств во время войны, когда все мы были значительно моложе. Меня зовут Фонтен. Жан-Пьер Фонтен.
— Меня... Патрик. Брендон Патрик...
— Очень приятно познакомиться, мсье. — Они пожали друг другу руки. — Прелестное местечко, не правда ли?
— Просто великолепное. — И опять Фонтену показалось, что незнакомец изучает его, хотя — и это было странно — избегает встречаться глазами.
— Извините, но я должен продолжить моцион, — прибавил старик в новехоньких мокасинах. — Доктора велят.
— Moi aussi [17], — намеренно сказал Жан-Пьер по-французски, что, очевидно, производило впечатление на незнакомца. — Toujours le medecin a notre age, n'est-ce pas? [18]
— Совершенно согласен, — ответил старик с худыми ногами, кивая и делая подобие приветственного взмаха рукой. Затем он повернулся и поспешил вниз по дорожке.
Фонтен не двигался с места, наблюдая за удаляющейся фигурой, ожидая и зная, что должно произойти. И это случилось: старик остановился и медленно обернулся. На расстоянии их глаза встретились — этого было достаточно, Жан-Пьер улыбнулся, после чего направился по дорожке к своей вилле.
Вот и еще одно предупреждение, подумал он, только значительно более зловещее. Зловещее потому, что были ясны по крайней мере три вещи; во-первых, старик в дурацкой белой шапочке говорил по-французски; во-вторых, он знал, что «Жан-Пьер Фонтен» на самом деле был кто-то другой и послан на Монсеррат кем-то еще; в-третьих... у него в глазах была печать Шакала. Mon Dieu [19], как это похоже на монсеньера. Организовать убийство, убедиться, что оно действительно совершено, а затем устранить всех свидетелей, которые могли бы раскрыть методы его работы, — особенно его личную армию стариков. Неудивительно, что сиделка сказала, что после исполнения приказа он может оставаться в этом райском уголке до тех пор, пока его жена не умрет. Казалось бы, время смерти точно установить невозможно, но щедрость Шакала была не столь велика, как это казалось на первый взгляд: время смерти его жены, так же как и его собственной, было уже назначено.
Джон Сен-Жак поднял телефонную трубку в своем кабинете.
— Да?
— Они встретились, сэр! — восторженно сообщил помощник управляющего.
— Кто встретился?
— Великий человек и его выдающийся родственник из Бостона, штат Массачусетс. Я бы позвонил вам сразу же, но тут возникла неразбериха с коробкой бельгийского шоколада...
— О чем это вы?
— Несколько минут назад, сэр, я увидел их из окна. Они беседовали на дорожке. Мой уважаемый дядя был прав во всем!
— Очень рад.
— В канцелярии генерал-губернатора будут очень довольны, и я уверен, что нас похвалят, так же как, само собой разумеется, моего великолепного дядю.
— Приятно слышать, — устало произнес Сен-Жак. — Ну а теперь мы можем больше не заботиться о них, верно?
— В данный момент, сэр, я бы сказал, что нет... Разве только осмелюсь заметить, что пока мы с вами разговариваем, достопочтенный судья быстро идет по дорожке. По-моему, он сейчас зайдет внутрь.
— Не думаю, что он вас укусит, — напротив, он, вероятно, собирается поблагодарить вас. Сделайте все, что он попросит. С Бас-Тера идет шторм, и нам понадобится подключиться к подстанции генерал-губернатора, если наши телефоны выйдут из строя.
— Я лично выполню все, что он пожелает, сэр!
— Ладно, валяйте, но до определенного предела: не стоит, например, чистить ему зубы.
— Добрый вечер, сэр, — почти выкрикнул служащий гостиницы, что заставило судью оглянуться вокруг; он вздохнул с облегчением, заметив, что в холле всего несколько человек. — Готов оказать вам любую услугу!
— Я был бы признателен, если бы вы немного понизили голос, молодой человек.
— Я буду говорить шепотом, — едва слышно произнес служащий.
— Что вы сказали?
— Чем могу быть вам полезен? — Он немного повысил голос.
— Давайте разговаривать тихо, согласны?
— Конечно. Я так ценю ваше доверие.
— Да?
— Конечно.
— Хорошо, — сказал Префонтен. — Я хотел бы попросить вас о небольшой услуге...
— Все что угодно!
— Ш-ш-ш!
— Разумеется.
— Как и многие люди преклонного возраста, я часто забываю кое-какие вещи, вы ведь понимаете, не так ли?
— Человек такого интеллекта, как ваш, едва ли забывает хоть что-то.
— Что?.. Неважно. Я путешествую инкогнито, вы понимаете, что я имею в виду?
— Могу вас в этом заверить, сэр.
— Я зарегистрировался под своей фамилией Префонтен...
— Конечно, — перебил его служащий. — Я знаю.
— Это была ошибка. Служащие моей конторы и те, с кем я должен связаться, будут спрашивать «мистера Патрика» — это мое второе имя. Видите ли, эта невинная уловка позволит мне немного отдохнуть, — мне так необходим отдых.
— Я понимаю, — подчеркнуто конфиденциально сказал служащий, наклоняясь над стойкой.
— Понимаете?
— Конечно. Если бы все узнали, что такая знаменитость, как вы, находится здесь, у вас не было бы времени для отдыха. Как и другому, вам должна быть обеспечена полнейшая привветность! Будьте уверены, я понимаю.
— Привветность? О Боже всемилостивый...
— Я собственноручно изменю запись в регистрационной книге, судья.
— Судья?.. Я не говорил вам о том, что я судья.
Служащий оцепенел от ужаса, но, собравшись с силами, пробормотал:
— Сорвалось с языка, сэр, но только из желания угодить вам.
— Так же, как и что-то еще сорвалось кому-то.
— Даю вам слово, что никто, кроме владельца «Транквилити Инн», не имеет понятия о конфиденциальном характере вашей поездки, сэр, — прошептал служащий, вновь наклоняясь над стойкой. — Все держится в строгом секрете!
— Пресвятая Дева Мария, это — тот болван в аэропорту...
— Мой проницательный дядя, — продолжил служащий, не расслышав тихих слов Префонтена, — ясно дал понять, что ему была оказана честь общаться с выдающимися людьми и что в этом деле нужна полнейшая конфиденциальность. Именно таким образом он известил и меня...
— Ладно, ладно, молодой человек, теперь я все понял и оценил все, что вы делаете. Только прошу вас проследить за тем, чтобы фамилия была изменена на Патрик, и, если кто-нибудь будет справляться обо мне, сообщите это имя. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
— Как ясновидящие, достопочтенный судья!
— Надеюсь, что нет.
— Администратор, — протянул он, словно давал благословение.
— Говорит мсье Фонтен с виллы номер одиннадцать.
— Да, сэр. Такая честь для меня... для нас... для всех!
— Merci. He знаю, сможете ли вы мне помочь. Примерно с четверть часа назад я встретил на дорожке одного очаровательного американца, примерно одного возраста со мной в такой белой шапочке. Я подумал, что, может быть, стоит пригласить его как-нибудь на аперитив, но я не уверен, что верно расслышал его имя.
Меня проверяют, подумал помощник управляющего. Великие люди не только располагают тайнами, но и желают знать тех, кто охраняет их.
— Судя по вашему описанию, сэр, вы встретились с действительно очаровательным мистером Патриком.
— Ах да, по-моему, именно так он назвался. Вообще-то это — ирландская фамилия, но он — американец, так ведь?
— Весьма ученый американец, сэр, из Бостона, штат Массачусетс. Он проживает на вилле номер четырнадцать — в третьей на запад от вашей. Вам просто надо набрать номер «семь-один-четыре».
— Ну что ж, благодарю вас. Если вы встретите мсье Патрика, я бы хотел, чтобы вы ничего не говорили ему. Знаете, моя жена не совсем здорова, поэтому я смогу пригласить его, когда ей будет удобно.
— Я никому ничего не скажу, сэр, если только не получу отбой. Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним конфиденциальные инструкции губернатора Ее Величества.
— Выполните? Это заслуживает полнейшего одобрения... Adieu. Удалось! — подумал помощник управляющего, вешая трубку. Великие люди ценят ловкость, а я был настолько ловок, что это оценил бы даже мой великолепный дядя. Я не только мгновенно назвал фамилию Патрик, но и — что более важно — использовал слово «ученый», указывающий на профессорское или судейское звание. И, наконец, намекнув на это, я ни словом не обмолвился о главном, не нарушив таким образом инструкций губернатора. Со своей ловкостью я принял участие в конфиденциальных планах великих людей. От этого ощущения захватывает дух, надо немедленно позвонить дяде и разделить с ним радость совместного триумфа.
Боль! Весь этот ужасный мир был переполнен болью! И он сам внес свою долю в эту всемирную боль, он понимал это и не ожидал для себя никакого снисхождения — для себя, но не для своей жены. Она никогда не участвовала в его контракте. Его жизнь — да, конечно, но не ее — нет, пока в ее хрупком теле теплится хоть частица жизни. Non, monseigneur. Je refuse! Ce n'est pas le contrat! [20]
Итак, созданная Шакалом армия стариков простирается теперь до Америки — этого следовало ожидать. А старый американец ирландского происхождения в дурацкой белой шапочке — ученый человек, который по той или иной причине стал поклоняться терроризму, будет их палачом. Человек, который изучал его и притворялся, что не говорит по-французски, но который, однако, не смог скрыть метку Шакала в своих глазах. «Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним инструкции губернатора ее величества». Губернатора ее величества, который получает свои инструкции из Парижа от властелина смерти.
Около десяти лет назад, после того, как он успешно проработал с монсеньером в течение пяти лети, ему дали один телефонный номер в Аржантей, что в шести милях к северу от Парижа, которым он мог воспользоваться только в самом крайнем случае. До этого он понадобился всего один раз, и сегодня необходимо связаться по нему. Старик внимательно изучил коды международной телефонной связи, поднял трубку и начал набирать номер. Примерно через две минуты связь установилась.
— "Le Coeur du Soldat" [21], — произнес грубый мужской голос, фоном которому служила военная музыка.
— Я должен связаться с «дроздом», — сказал Фонтен по-французски. — Я — Париж-пять.
— Если подобная просьба выполнима, где вас сможет найти эта птица?
— На Карибском побережье. — Фонтен сообщил код местности, телефонный номер и добавочный номер виллы №11. Затем он положил трубку и в унынии стал ждать. В глубине души он сознавал, что ему и его жене, вполне возможно, осталось прожить всего несколько часов. Если это действительно так, и он, и его подруга смогут предстать пред лицом Господа и сказать ему правду: он убивал — об этом нечего и говорить, — но он никогда не навредил и не отнял жизнь ни у кого, кто бы не совершил еще больших преступлений против других людей, — за небольшим исключением, куда можно было включить невинных зевак, попавших в эпицентр взрыва или пожара. Вся жизнь наполнена болью — разве не об этом говорит Священное Писание?.. С другой стороны, что же это за Бог, который дозволяет такую жестокость? Merde! Не надо думать о таких вещах! Они выше твоего понимания.
Но сумасшествие не прекратилось и после того, как он расположился, развесил одежду в стенном шкафу и разложил принадлежности по ящикам: явился посыльный с охлажденной бутылкой «Шато Карбонье» 78-го года, букетом свежих цветов и коробкой бельгийского шоколада — и все это только для того, чтобы вскоре вернуться за ними и, извиняясь, сообщить, что они предназначались для другой виллы то ли в конце, то ли в начале ряда.
Судья надел бермуды, поморщившись при виде своих тощих ног, и пеструю спортивную рубашку. Белые мокасины и спортивная шапочка дополнили его тропический наряд. Вскоре должно было стемнеть, а он хотел немного пройтись. По нескольким причинам.
* * *
— Я знаю, кто такой Жан-Пьер Фонтен, — заявил Джон Сен-Жак, пробежав глазами запись в журнале регистрации, лежавшем на стойке, — это тот, о ком мне сообщили из администрации губернатора, но кто же, черт его дери, этот Б. П. Префонтен?— Знаменитый судья из Соединенных Штатов, — сообщил темнокожий высокий мужчина — помощник управляющего регистрацией посетителей, речь которого отличалась сильным английским акцентом. — Примерно два часа назад из аэропорта мне позвонил мой дядя — заместитель директора иммиграционной службы. К сожалению, когда возникла эта путаница, я был наверху, но наши люди поступили правильно.
— Судья? — переспросил владелец «Транквилити Инн», ощущая, что его локтя касается помощник управляющего и жестом показывает, что надо отойти в сторону от стойки и остальных служащих. После того как они удалились, последовал новый вопрос: — Так что сказал ваш дядя?
— Должна быть полнейшая конфиденциальность во всем, что касается двух наших выдающихся гостей.
— Почему бы и нет? Но что это значит?
— Мой дядя особенно не распространялся, но позволил себе понаблюдать за тем, как достопочтенный судья подошел к стойке межостровных сообщений и купил билет. Он, кроме того, позволил себе упомянуть, что был прав: судья и французский герой связаны между собой родственными узами и желают встретиться конфиденциально и обсудить очень важные вопросы.
— В таком случае отчего достопочтенный судья не забронировал себе виллу?
— Могут быть два возможных объяснения, сэр. Первое из них, по мнению моего дяди, такое: первоначально они должны были встретиться в аэропорту, но церемония встречи, организованная генерал-губернатором, воспрепятствовала этому.
— А второе?
— Ошибка могла быть совершена в конторе судьи в Бостоне в Массачусетсе. По словам моего дяди, у них был короткий разговор по поводу помощников судьи — что, мол, они склонны делать ошибки, если была допущена какая-то ошибка, то придется им прилететь сюда и извиняться за это.
— Выходит, в Штатах судьям платят значительно больше, чем в Канаде. Ему чертовски повезло, что у нас оказалось свободное место.
— Сейчас — летний сезон, сэр. В эти месяцы у нас обычно есть свободные места.
— Не стоит напоминать мне об этом... Ладно, теперь у нас живут два высокопоставленных родственника, которые хотят встретиться тайно, но организуют свою встречу весьма сложным путем. Может быть, вам стоит позвонить судье и сказать ему, в какой вилле живет Фонтен. Или Префонтен — кто бы, черт бы его побрал, он ни был.
— Я предложил дяде оказать им эту услугу, но он был тверд как кремень. Он сказал, что мы не должны ничего ни говорить, ни предпринимать. По его словам, у всех великих людей есть свои тайны, и он не хотел бы, чтобы результаты его великолепной дедукции обнаружились перед кем-то, кроме самих заинтересованных сторон.
— Простите?
— Если сделать такой звонок судье, он догадается, что информация могла поступить только от моего дяди, заместителя директора иммиграционной службы Монсеррата.
— Боже, да делайте, что хотите, у меня и так голова кругом... Кстати, я удвоил патрули на дороге и на пляже.
— Это уж чересчур, сэр.
— Я снял нескольких человек с наблюдения за дорожкой. Я знаю тех, кто находится здесь, но мне неизвестно, кому взбредет в голову пробраться сюда.
— Ожидаются какие-нибудь неприятности, сэр?
Джон Сен-Жак взглянул на помощника управляющего и сказал:
— Не теперь. Я лично проверил каждый дюйм территории и пляжа. Между прочим, я буду находиться у сестры на вилле номер двадцать.
* * *
Герой Сопротивления, известный под именем Жан-Пьер Фонтен, медленно шел по бетонированной дорожке к последней в ряду вилле, фасад которой был обращен к морю. Она была похожа на все остальные: стены, покрытые розовой штукатуркой, и крыша из красной черепицы, но разбитый перед входом газон был больше, а окаймляющий его кустарник — выше и гуще. Она предназначалась для президентов и премьер-министров, госсекретарей и министров иностранных дел, — для всех мужчин и женщин, завоевавших высокий авторитет на международной арене и желавших на досуге понежиться в уединении.Фонтен дошел до края дорожки и остановился у белой оштукатуренной стены, высотой в четыре фута, сразу за которой начинался покрытый зарослями склон холма, спускавшийся к берегу моря. Стена находилась по обе стороны от дорожки, извиваясь по склону холма под балконами вилл и являясь границей владения. Входом на виллу № 20 служила чугунная решетка, выкрашенная в розовый цвет. Через решетку старик сначала увидел мальчика в плавках, бегающего по газону. Через мгновение в дверях виллы появилась женщина.
— Сюда, Джеми! — позвала она. — Пора обедать.
— А Элисон покормили, мамочка?
— Она уже поела и спит, дорогой. Она не будет мешать тебе своим писком.
— Наш дом мне нравился больше. Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?
— Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Здесь есть лодки, Джеми. Он может взять тебя на рыбалку и на морскую прогулку точно так же, как это было прошлой весной, в апреле, во время весенних каникул.
— Мы тогда останавливались в нашем доме.
— Да, верно, и папа был с нами...
— И нам было так весело, когда мы ехали на грузовике!
— Обедать, Джеми! Иди сюда!
Мать и сын скрылись на вилле, а Фонтен нахмурился, думая о приказе Шакала и кровавых убийствах, которые он поклялся совершить. Вдруг ему вспомнились слова малыша: «Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?.. Мы тогда останавливались в нашем доме». И ответы матери: «Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Да, верно, и папа был с нами».
Для короткой беседы, которую он подслушал, можно было подобрать множество объяснений, но Фонтен ощущал тревогу сильнее, чем большинство людей, потому что вся его жизнь была переполнена ею. Он чуял ее и сейчас, поэтому поздним вечером старому человеку для «оздоровительных целей» придется проделать довольно много прогулок.
Он отошел от стены и направился обратно по дорожке настолько погруженный в свои думы, что едва не столкнулся с человеком примерно одного с ним возраста, одетым, однако, в дурацкую белую шапочку и белые мокасины.
— Прошу прощения, — произнес незнакомец, отступая в сторону и давая пройти Фонтену.
— Pardon, monsieur! — воскликнул сконфуженный «герой Франции», невольно переходя на свой родной язык. — Je regrette, то есть я хотел сказать, что это я должен просить извинения.
— О? — После этих слов глаза незнакомца на краткий миг округлились, словно он узнал его и тут же скрыл это. — Не стоит.
— Pardon, не встречались ли мы прежде, мсье?
— Не думаю, — ответил старик в дурацкой белой шапочке. — Но и до нас донесся слух: среди гостей присутствует великий французский герой.
— Вот глупость. Случайные стечения обстоятельств во время войны, когда все мы были значительно моложе. Меня зовут Фонтен. Жан-Пьер Фонтен.
— Меня... Патрик. Брендон Патрик...
— Очень приятно познакомиться, мсье. — Они пожали друг другу руки. — Прелестное местечко, не правда ли?
— Просто великолепное. — И опять Фонтену показалось, что незнакомец изучает его, хотя — и это было странно — избегает встречаться глазами.
— Извините, но я должен продолжить моцион, — прибавил старик в новехоньких мокасинах. — Доктора велят.
— Moi aussi [17], — намеренно сказал Жан-Пьер по-французски, что, очевидно, производило впечатление на незнакомца. — Toujours le medecin a notre age, n'est-ce pas? [18]
— Совершенно согласен, — ответил старик с худыми ногами, кивая и делая подобие приветственного взмаха рукой. Затем он повернулся и поспешил вниз по дорожке.
Фонтен не двигался с места, наблюдая за удаляющейся фигурой, ожидая и зная, что должно произойти. И это случилось: старик остановился и медленно обернулся. На расстоянии их глаза встретились — этого было достаточно, Жан-Пьер улыбнулся, после чего направился по дорожке к своей вилле.
Вот и еще одно предупреждение, подумал он, только значительно более зловещее. Зловещее потому, что были ясны по крайней мере три вещи; во-первых, старик в дурацкой белой шапочке говорил по-французски; во-вторых, он знал, что «Жан-Пьер Фонтен» на самом деле был кто-то другой и послан на Монсеррат кем-то еще; в-третьих... у него в глазах была печать Шакала. Mon Dieu [19], как это похоже на монсеньера. Организовать убийство, убедиться, что оно действительно совершено, а затем устранить всех свидетелей, которые могли бы раскрыть методы его работы, — особенно его личную армию стариков. Неудивительно, что сиделка сказала, что после исполнения приказа он может оставаться в этом райском уголке до тех пор, пока его жена не умрет. Казалось бы, время смерти точно установить невозможно, но щедрость Шакала была не столь велика, как это казалось на первый взгляд: время смерти его жены, так же как и его собственной, было уже назначено.
Джон Сен-Жак поднял телефонную трубку в своем кабинете.
— Да?
— Они встретились, сэр! — восторженно сообщил помощник управляющего.
— Кто встретился?
— Великий человек и его выдающийся родственник из Бостона, штат Массачусетс. Я бы позвонил вам сразу же, но тут возникла неразбериха с коробкой бельгийского шоколада...
— О чем это вы?
— Несколько минут назад, сэр, я увидел их из окна. Они беседовали на дорожке. Мой уважаемый дядя был прав во всем!
— Очень рад.
— В канцелярии генерал-губернатора будут очень довольны, и я уверен, что нас похвалят, так же как, само собой разумеется, моего великолепного дядю.
— Приятно слышать, — устало произнес Сен-Жак. — Ну а теперь мы можем больше не заботиться о них, верно?
— В данный момент, сэр, я бы сказал, что нет... Разве только осмелюсь заметить, что пока мы с вами разговариваем, достопочтенный судья быстро идет по дорожке. По-моему, он сейчас зайдет внутрь.
— Не думаю, что он вас укусит, — напротив, он, вероятно, собирается поблагодарить вас. Сделайте все, что он попросит. С Бас-Тера идет шторм, и нам понадобится подключиться к подстанции генерал-губернатора, если наши телефоны выйдут из строя.
— Я лично выполню все, что он пожелает, сэр!
— Ладно, валяйте, но до определенного предела: не стоит, например, чистить ему зубы.
* * *
Брендон Префонтен поспешил зайти в круглый застекленный холл. Он дождался, пока старый француз не повернул к первой вилле, и только тогда резко изменил направление движения и пошел прямо к главному зданию. Точно так же, как и множество раз на протяжении прошедших тридцати лет, он был вынужден быстро думать на ходу (а часто и на бегу), подыскивая подходящие объяснения, способные подтвердить целый ряд вполне очевидных возможностей, так же как и множество других, хотя и не столь очевидных. Он только что допустил неизбежную, хотя и не становящуюся от этого менее глупой, ошибку, — неизбежную потому, что он не был готов к тому, чтобы назвать вымышленную фамилию администратору «Транквилити Инн», боясь проверки, и глупую, так как он назвал эту вымышленную фамилию герою Франции... Да нет — не такую уж глупую: сходство их фамилий могло создать нежелательные осложнения в достижении настоящей цели его поездки на Монсеррат, которая вообще-то была самым обыкновенным вымогательством: он должен был выяснить, что так напугало Рэндолфа Гейтса, раз он с такой легкостью расстался с пятнадцатью тысячами долларов, а узнав, заработать, вероятно, значительно больше. Нет, глупость заключалась в том, что он не принял мер предосторожности заранее, но теперь он собирался исправить свою оплошность. Он приблизился к стойке администратора, за которой стоял высокий, стройный служащий.— Добрый вечер, сэр, — почти выкрикнул служащий гостиницы, что заставило судью оглянуться вокруг; он вздохнул с облегчением, заметив, что в холле всего несколько человек. — Готов оказать вам любую услугу!
— Я был бы признателен, если бы вы немного понизили голос, молодой человек.
— Я буду говорить шепотом, — едва слышно произнес служащий.
— Что вы сказали?
— Чем могу быть вам полезен? — Он немного повысил голос.
— Давайте разговаривать тихо, согласны?
— Конечно. Я так ценю ваше доверие.
— Да?
— Конечно.
— Хорошо, — сказал Префонтен. — Я хотел бы попросить вас о небольшой услуге...
— Все что угодно!
— Ш-ш-ш!
— Разумеется.
— Как и многие люди преклонного возраста, я часто забываю кое-какие вещи, вы ведь понимаете, не так ли?
— Человек такого интеллекта, как ваш, едва ли забывает хоть что-то.
— Что?.. Неважно. Я путешествую инкогнито, вы понимаете, что я имею в виду?
— Могу вас в этом заверить, сэр.
— Я зарегистрировался под своей фамилией Префонтен...
— Конечно, — перебил его служащий. — Я знаю.
— Это была ошибка. Служащие моей конторы и те, с кем я должен связаться, будут спрашивать «мистера Патрика» — это мое второе имя. Видите ли, эта невинная уловка позволит мне немного отдохнуть, — мне так необходим отдых.
— Я понимаю, — подчеркнуто конфиденциально сказал служащий, наклоняясь над стойкой.
— Понимаете?
— Конечно. Если бы все узнали, что такая знаменитость, как вы, находится здесь, у вас не было бы времени для отдыха. Как и другому, вам должна быть обеспечена полнейшая привветность! Будьте уверены, я понимаю.
— Привветность? О Боже всемилостивый...
— Я собственноручно изменю запись в регистрационной книге, судья.
— Судья?.. Я не говорил вам о том, что я судья.
Служащий оцепенел от ужаса, но, собравшись с силами, пробормотал:
— Сорвалось с языка, сэр, но только из желания угодить вам.
— Так же, как и что-то еще сорвалось кому-то.
— Даю вам слово, что никто, кроме владельца «Транквилити Инн», не имеет понятия о конфиденциальном характере вашей поездки, сэр, — прошептал служащий, вновь наклоняясь над стойкой. — Все держится в строгом секрете!
— Пресвятая Дева Мария, это — тот болван в аэропорту...
— Мой проницательный дядя, — продолжил служащий, не расслышав тихих слов Префонтена, — ясно дал понять, что ему была оказана честь общаться с выдающимися людьми и что в этом деле нужна полнейшая конфиденциальность. Именно таким образом он известил и меня...
— Ладно, ладно, молодой человек, теперь я все понял и оценил все, что вы делаете. Только прошу вас проследить за тем, чтобы фамилия была изменена на Патрик, и, если кто-нибудь будет справляться обо мне, сообщите это имя. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
— Как ясновидящие, достопочтенный судья!
— Надеюсь, что нет.
* * *
Через четыре минуты запыхавшийся помощник управляющего поднял трубку трезвонившего телефона.— Администратор, — протянул он, словно давал благословение.
— Говорит мсье Фонтен с виллы номер одиннадцать.
— Да, сэр. Такая честь для меня... для нас... для всех!
— Merci. He знаю, сможете ли вы мне помочь. Примерно с четверть часа назад я встретил на дорожке одного очаровательного американца, примерно одного возраста со мной в такой белой шапочке. Я подумал, что, может быть, стоит пригласить его как-нибудь на аперитив, но я не уверен, что верно расслышал его имя.
Меня проверяют, подумал помощник управляющего. Великие люди не только располагают тайнами, но и желают знать тех, кто охраняет их.
— Судя по вашему описанию, сэр, вы встретились с действительно очаровательным мистером Патриком.
— Ах да, по-моему, именно так он назвался. Вообще-то это — ирландская фамилия, но он — американец, так ведь?
— Весьма ученый американец, сэр, из Бостона, штат Массачусетс. Он проживает на вилле номер четырнадцать — в третьей на запад от вашей. Вам просто надо набрать номер «семь-один-четыре».
— Ну что ж, благодарю вас. Если вы встретите мсье Патрика, я бы хотел, чтобы вы ничего не говорили ему. Знаете, моя жена не совсем здорова, поэтому я смогу пригласить его, когда ей будет удобно.
— Я никому ничего не скажу, сэр, если только не получу отбой. Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним конфиденциальные инструкции губернатора Ее Величества.
— Выполните? Это заслуживает полнейшего одобрения... Adieu. Удалось! — подумал помощник управляющего, вешая трубку. Великие люди ценят ловкость, а я был настолько ловок, что это оценил бы даже мой великолепный дядя. Я не только мгновенно назвал фамилию Патрик, но и — что более важно — использовал слово «ученый», указывающий на профессорское или судейское звание. И, наконец, намекнув на это, я ни словом не обмолвился о главном, не нарушив таким образом инструкций губернатора. Со своей ловкостью я принял участие в конфиденциальных планах великих людей. От этого ощущения захватывает дух, надо немедленно позвонить дяде и разделить с ним радость совместного триумфа.
* * *
Фонтен сидел на краю кровати, на коленях у него лежал телефонный аппарат, трубка которого покоилась на рычаге; он внимательно наблюдал за своей женой, находившейся на балконе. Она сидела в инвалидном кресле, повернувшись к нему боком, ее голова склонилась от боли...Боль! Весь этот ужасный мир был переполнен болью! И он сам внес свою долю в эту всемирную боль, он понимал это и не ожидал для себя никакого снисхождения — для себя, но не для своей жены. Она никогда не участвовала в его контракте. Его жизнь — да, конечно, но не ее — нет, пока в ее хрупком теле теплится хоть частица жизни. Non, monseigneur. Je refuse! Ce n'est pas le contrat! [20]
Итак, созданная Шакалом армия стариков простирается теперь до Америки — этого следовало ожидать. А старый американец ирландского происхождения в дурацкой белой шапочке — ученый человек, который по той или иной причине стал поклоняться терроризму, будет их палачом. Человек, который изучал его и притворялся, что не говорит по-французски, но который, однако, не смог скрыть метку Шакала в своих глазах. «Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним инструкции губернатора ее величества». Губернатора ее величества, который получает свои инструкции из Парижа от властелина смерти.
Около десяти лет назад, после того, как он успешно проработал с монсеньером в течение пяти лети, ему дали один телефонный номер в Аржантей, что в шести милях к северу от Парижа, которым он мог воспользоваться только в самом крайнем случае. До этого он понадобился всего один раз, и сегодня необходимо связаться по нему. Старик внимательно изучил коды международной телефонной связи, поднял трубку и начал набирать номер. Примерно через две минуты связь установилась.
— "Le Coeur du Soldat" [21], — произнес грубый мужской голос, фоном которому служила военная музыка.
— Я должен связаться с «дроздом», — сказал Фонтен по-французски. — Я — Париж-пять.
— Если подобная просьба выполнима, где вас сможет найти эта птица?
— На Карибском побережье. — Фонтен сообщил код местности, телефонный номер и добавочный номер виллы №11. Затем он положил трубку и в унынии стал ждать. В глубине души он сознавал, что ему и его жене, вполне возможно, осталось прожить всего несколько часов. Если это действительно так, и он, и его подруга смогут предстать пред лицом Господа и сказать ему правду: он убивал — об этом нечего и говорить, — но он никогда не навредил и не отнял жизнь ни у кого, кто бы не совершил еще больших преступлений против других людей, — за небольшим исключением, куда можно было включить невинных зевак, попавших в эпицентр взрыва или пожара. Вся жизнь наполнена болью — разве не об этом говорит Священное Писание?.. С другой стороны, что же это за Бог, который дозволяет такую жестокость? Merde! Не надо думать о таких вещах! Они выше твоего понимания.