Ладлэм Роберт. Завет Холкрофта

   Пока что «Нахрихтендинст» не имеет никакой информации касательно трех вещей: им неизвестен временной распорядок операции, методы распространения миллионных сумм и списки личного состава. Гретхен знает и расписание операции, и методы распространения денег, и, поскольку деньги направляются определенным адресатам, хорошо осведомлена насчет списков.
   Поэтому его сестра должна умереть.
   И водитель, столь благородно заявивший о своей готовности принести себя в жертву, — тоже. Как только Ян передаст Теннисону картотеку и списки, миссия его будет завершена, ибо он превратится в помеху: никто, кроме сыновей Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта, ни одна живая душа не должна видеть эти списки. Тысячи имен в каждой стране — наследники «Вольфшанце», совершенная раса, «дети Солнца».
   Впереди мелькнул указатель: «ПОРТСИ — 15 миль».
   Теннисон нажал на акселератор, и «ягуар» полетел вперед.

* * *

   — Значит, началось, — сказала Гретхен Бомонт. Она сидела рядом с Теннисоном на мягком кожаном диване и гладила брату лицо. Пальцы ее то и дело скользили меж его губ. Именно так Гретхен возбуждала брата с малых лет. — Ты такой красивый. Никому не сравниться с тобой. Никогда.
   Она потянулась к Теннисону, призывно выпростав груди из расстегнутой блузки, и впилась в его губы долгим поцелуем. Ее страстные стоны всегда сводили Теннисона с ума.
   Но сейчас он не мог уступить. Это он сделает позднее, когда наступит последний акт тайного ритуала, который позволял им с детских лет хранить чистоту кров", прояснял сознание Теннисона и помогал ему в трудную минуту.
   Он взял сестру за плечи и нежно отстранил от себя.
   — Да, началось, — подтвердил он. — И мне нужно осмыслить все происшедшее разумом, не замутненным страстью. У нас впереди уйма времени. Я поеду в Хитроу к первому рейсу на Париж — в шесть утра. Так что вспомни пока, пожалуйста, — все ли ты рассказала мне про американца? Ничего не упустила? Ты уверена, что он не провел параллелей между тобой и Нью-Йорком?
   — Абсолютно уверена. Женщина, умершая в Нью-Йорке в доме напротив его апартаментов, была заядлой курильщицей. А я не курю, и особо подчеркнула это, когда он был здесь. Еще я сказала, что никуда не выезжала в последние несколько недель, и могла доказать это, если бы он стал подозревать меня во лжи. И наконец, не забудь, что я жива, а та женщина мертва.
   — Короче говоря, когда он уходил, ему и в голову не могло прийти, что заманившая его в постель замужняя красотка, сбившаяся с пути истинного, и мертвая женщина из Нью-Йорка, — одно и то же лицо.
   — Конечно нет. И потом, он не ушел, — засмеялась Гретхен, — он спасся бегством. Был в страшном замешательстве и, по-моему, даже запаниковал, посчитав меня — как мы и планировали — неуравновешенной, взбалмошной особой. Вот как ты стал претендентом на участие в Женеве от фон Тибольтов. — Гретхен перестала смеяться. — Правда, он прихватил с собой фотографию Тони, что совсем не входило в наши планы. Я полагаю, ты хочешь вернуть этот снимок?
   — Да, — кивнул Теннисон.
   — И что ты будешь говорить Холкрофту?
   — Он думает, что Бомонт был агентом «Одессы»; что я обделывал какие-то делишки с Граффом и бежал из Бразилии, спасая свою шкуру. Так он сказал Кесслеру. Но Холкрофт понятия не имеет о том, что произошло в Рио на самом деле, и подозревает меня лишь в убийстве. Только это его и тревожит. — Теннисон улыбнулся. — Я сыграю на его предположениях. Придумаю нечто настолько удивительное и ошеломляющее, что покажусь ему святее самого Иоанна Крестителя. И конечно, не премину поблагодарить его за то, что он убрал этого ужасного Бомонта с нашего пути.
   Гретхен притянула руку брата к себе, поместила ее между обтянутыми чулками бедрами и, сжав ноги, принялась тереться о ладонь Теннисона.
   — Ты не просто красив. Ты изумителен.
   — А потом я выверну ситуацию наизнанку, и уже ему придется убеждать меня, что он достоин участия в Женеве. С точки зрения психологии, жизненно важно поставить Холкрофта именно в такое положение: в этом случае его зависимость от меня неизмеримо возрастет.
   Гретхен сжала ноги покрепче, взялась за запястье брата и стала резко двигать его рукой.
   — Твоя речь возбуждает меня, ты ведь знаешь об этом?
   — Погоди еще немного, любовь моя... Единственная моя... Нам нужно закончить разговор. — Теннисон погрузил пальцы в промежность сестры. Гретхен застонала. — Конечно, поговорив с Хелден, я буду лучше знать, что сказать американцу.
   — Значит, ты хочешь увидеться с ней до встречи с Холкрофтом?
   — Да. Позвоню и скажу, что мне нужно срочно встретиться с ней. Впервые в жизни она увидит меня обуреваемым сомнениями и отчаянно нуждающимся в ее совете.
   — Блестяще! — Гретхен вынула руку брата из своей промежности и положила себе на грудь. — А наша сестричка все еще носится с обломками кораблекрушений? С этими бородатыми «проклятыми», не имеющими привычки чистить зубы?
   — Конечно. Она чувствует себя нужной, а это всегда было ее слабостью.
   — Потому что она родилась не в рейхе. Теннисон иронически усмехнулся:
   — Дабы полностью удовлетворить свою потребность быть нужной окружающим, она решила стать сиделкой. Живет в доме Полковника и ухаживает за этим мерзким калекой. Дважды в день меняет машины, чтобы не привести к нему на хвосте убийц из «Возмездия» и «Одессы».
   — Кто-нибудь из них однажды прикончит ее, — задумчиво произнесла Гретхен. — Надо над этим серьезно подумать. Как только получим деньги, Хелден нужно вызволять. Она не дура, Иоганн, и вряд ли захочет стать очередной жертвой «Возмездия» или «Одессы».
   — Я уже об этом думал... Кстати, об убийствах: скажи, Холкрофт не упоминал при тебе имя Питера Болдуина?
   — Нет. Ни слова не сказал. Я ведь играла роль взбалмошной, обиженной супругом женщины. Поэтому он, с одной стороны, не хотел меня пугать, а с другой — не желал давать мне сведений, представляющих опасность для Женевы.
   Теннисон кивнул. Они с сестрой все рассчитали правильно.
   — А как он реагировал на мое имя?
   — Я не оставила ему времени на реагирование, — ответила Гретхен. — Я просто сказала, что фон Тибольтов будешь представлять ты... Как тебе кажется, почему Болдуин хотел перехватить Холкрофта в Нью-Йорке?
   — Я попытался составить цельную картину, и вот что получилось. Болдуин был агентом МИ-б в Праге и продавал свою информацию каждому, кто оценит его преданность в большую, нежели конкуренты, сумму. Так продолжалось до тех пор, пока на него не пали подозрения своих же людей. Они его уволили, но суду предавать не стали, ибо у них не было достаточно улик: Болдуин в прошлом был двойным агентом и использовал это обстоятельство как прикрытие, клятвенно утверждая, что и в Праге вел двойную игру. Кроме того, Болдуин знал имена всех британских агентов в Центральной Европе и, очевидно, намекнул начальству, что вся эта сеть будет провалена, если с ним что-то случится. Во всяком случае, он сумел доказать свою невиновность и утверждал потом, что его наказали за слишком хорошую работу.
   — А какое это имеет отношение к Холкрофту?
   — Чтобы понять Болдуина, нужно его видеть. Он и в самом деле был очень хорош, а его источники информации — одни из самых надежных. Вдобавок ко всему Болдуин был профессиональным сыскарем: он мог выследить и вынюхать все, что угодно. Будучи в Праге, Болдуин узнал о том, что, по слухам, в Женеве прячут целое состояние, награбленное нацистами. В этом слухе не было бы ничего необычного — подобные истории возникали чуть ли не каждый год после падения Берлина, — если бы на сей раз не упомянули имя Клаузена. Впрочем, и в этом нет ничего удивительного: Клаузена некогда называли финансовым гением рейха. Но Болдуин не был бы самим собой, если бы не проверил этот слух с величайшей въедливостью. Таков его стиль работы.
   — И он стал копаться в архивных донесениях агентов, догадалась Гретхен.
   — Именно. Сосредоточив внимание прежде всего на документах министерства финансов. Со счетов этого ведомства были сделаны сотни денежных переводов. В десятках случаен получателем был некий Манфреди. Теперь Болдуину оставалось только терпеливо ждать, следя за осторожными перемещениями средств внутри банка. И он своего часа дождался. Манфреди стал искать контактов с дотоле неизвестным американцем Холкрофтом, и Болдуин опять начал копать. Так он вышел на мать Холкрофта.
   — Которой в стратегических планах Манфреди отводилась одна из главных ролей? — вновь прервала Гретхен.
   — Да. С самого начала, — кивнул Теннисон. — Манфреди убедил Клаузена, что его супруга должна покинуть Германию. У нее были деньги, и она легко могла войти в финансовые круги Америки, оказывая нам неоценимую помощь за океаном. Клаузену, в свою очередь, удалось убедить супругу, но, по сути, нынешняя Альтина явилась созданием именно Манфреди.
   — Под доброй маской гнома скрывался Макиавелли, — заметила Гретхен.
   — Без этой невинной добродетельности ему вряд ли удалось бы выкрутиться. Но сравнивать Манфреди с Макиавелли некорректно. Манфреди интересовали только деньги; ему нужна была власть денег. Он был закадычным другом золотых запасов и стремился взять под свой контроль агентство в Цюрихе. Поэтому мы его и убили.
   — А что именно удалось выведать Болдуину?
   — Нам этого никогда не узнать. Но благодаря своим поискам он мог бы реабилитировать себя перед британской разведкой. Видишь ли, Болдуин не вел двойную игру. Он был тем, кем и должен был быть: чрезвычайно эффективным агентом МИ-6 в Праге.
   — Он встречался с Манфреди?
   — Да! Болдуин добился встречи, намекнув на то, что знает о Женеве. Только он немного опоздал. — Теннисон улыбнулся. — Могу себе представить эту стычку: два профессионала кружат один вокруг другого, и каждый страстно жаждет своего: первый — добыть информацию, а второй — скрыть ее любой ценой, понимая, что разглашение тайны грозит катастрофой. Наверняка они о чем-то договорились, но, как и следовало ожидать, Манфреди слова не сдержал: он сначала стал искать встречи с Холкрофтом, а уже потом предупредил нас о Болдуине. Расчет верный: твоего мужа хватают на месте преступления сразу после того, как он убьет Питера Болдуина, и Эрнст Манфреди остается чистеньким в стороне. Да, этот человек был достоин уважения. Он ведь мог выиграть.
   — Но только не у Иоганна фон Тибольта, — сказала с гордостью Гретхен, прижимая руку брата к своим обнаженным соскам. — Кстати, я получила шифровку от Граф-фа. Он опять обижен. Говорит, что мы не держим его в курсе дела.
   — Впадает в маразм. Старик отслужил свое. Возраст делает его неосторожным: сейчас не время посылать шифровки в Англию. Боюсь, настало время для нашего друга в Бразилии.
   — Ты пошлешь приказ?
   — На рассвете. Проклятая «Одесса» понесет еще одну потерю. Он слишком хорошо меня учил. — Теннисон наклонился к сестре, лаская ее груди. — Вот теперь наш разговор закончен. И как всегда после беседы с тобой, я чувствую необыкновенную ясность в мыслях. Мне больше не о чем расспрашивать тебя и нечего добавить к сказанному.
   — Тогда перейдем к делу. Мы так долго беседовали, что ты, должно быть, весь горишь. Сейчас я о тебе позабочусь.
   — Ты заботишься обо мне с самого детства, — ответил Теннисон, целуя ее губы. Гретхен лихорадочно ощупывала его брюки. И брат и сестра дрожали от страсти.

* * *

   Гретхен лежала рядом с ним. Она спала — удовлетворенная, утомленная. Теннисон прислушался к ее ровному Дыханию, поднес руку к глазам и взглянул на светящийся Циферблат. Полтретьего пополуночи. Пора вершить злодеяние, которого требует от него завет «Вольфшанце». Все нити, ведущие в Женеву, нужно оборвать.
   Нащупав подле кровати одну из своих туфель, он поднял ее с пола. Так же на ощупь нашел металлический диск в центре каблука, нажал на него и стал вращать влево, высвобождая пружину. Отвернув колпачок, он положил его на тумбочку, потом наклонил туфлю и вытянул из отверстия десятидюймовую стальную иглу, спрятанную в микроскопическом пазу, высверленном в подошве башмака. Игла гнулась, но сломать ее было невозможно. Если правильно ввести иглу между четвертым и пятым ребром, то она проткнет сердце, оставив после себя такую крохотную отметину, которую с трудом можно обнаружить даже при вскрытии.
   Зажав иглу между большим и указательным пальцами правой руки, Теннисон дотронулся левой до груди Гретхен, погладил ее по плечу. Сестра проснулась.
   — Ты ненасытен, — шепнула она, улыбаясь.
   — Только с тобой, — ответил он, отрывая ее от постели и прижимая к себе. — Ты моя единственная любовь, — сказал он, занося правую руку за ее спину. Провел пальцами сверху вниз, нащупал нужное место, согнул запястье, приставил иглу и резко воткнул ее в тело своей сестры.

* * *

   В путанице сельских дорог можно было легко заблудиться, но Теннисон хорошо запомнил маршрут. Он знал, как добраться до уединенного коттеджа, в котором обитал загадочный Полковник, предатель рейха. Даже кличка Полковник звучала иронической насмешкой. На самом деле обладатель этого прозвища был генералом вермахта, и звали его Клаус Фалькенгейм. В свое время он был четвертым по рангу военным чином в Германии. Равные по званию военачальники превозносили его до небес, даже сам фюрер не скупился на похвалу. А теперь этот шакал живет в блестящей пустотелой скорлупе.
   Господи, как Иоганн фон Тибольт .ненавидел Полковника — этого жалкого лжеца! Но Джон Теннисон никогда не покажет своих чувств. Напротив, он будет вилять хвостом перед стариком и трепетать в благоговении. Потому что только таким образом можно привлечь к сотрудничеству младшую сестру.
   —Теннисон позвонил Хелден в «Галлимар» и сообщил, что собирается посмотреть, где она живет. Да, он знает, что Хелден обитает в маленьком доме Полковника; да, он знает, где этот дом находится.
   — Я же теперь журналист. А хорошему журналисту без хорошего досье никак нельзя.
   Сестра была ошеломлена. Брат настаивал на том, чтобы они увиделись утром, перед тем как он отправится на встречу с Холкрофтом. Иоганн сказал, что не станет говорить с американцем, пока не увидит ее. Быть может, добавил он. Полковник сумеет помочь ему разобраться в ситуации и развеет его сомнения.
   Теннисон свернул на раскисшую проселочную дорогу, которая, петляя среди высокой травы, вела в буйно заросшую лощину, надежно укрывавшую дом Полковника от посторонних глаз. Три минуты спустя Теннисон затормозил у коттеджа. Распахнулась дверь, и навстречу ему вышла Хелден. Как она хороша! И как похожа на Гретхен...
   Брат и сестра порывисто обнялись — оба нервничали перед встречей с Полковником, а Хелден и не пыталась скрыть своего замешательства. Она ввела Теннисона в небольшой дом со спартанской обстановкой. Полковник стоял у камина. Хелден представила мужчин друг другу.
   — Эту минуту я буду помнить всю жизнь, — начал Теннисон. — Вы снискали почет и уважение всех немцев. Если только я смогу быть удостоен чести служить вам, то буду готов исполнить любое ваше желание. Вам следует лишь сказать об этом Хелден.
   — Вы очень добры, господин фон Тибольт, — ответил старик. — Но если я правильно понял вашу сестру, то это вам что-то нужно от меня, а я, честно говоря, не представляю, чем могу быть полезен.
   — У меня проблемы с американцем. С Холкрофтом.
   — А в чем дело? — спросила Хелден.
   — Тридцать лет назад три выдающихся человека совершили беспримерный подвиг, придумав изумительный способ возместить страдания, причиненные лучшим сынам Германии мясниками и маньяками. Обстоятельства складывались тогда таким образом, что на ключевую роль в распределении миллионов решили назначить Холкрофта. И вот теперь он просит меня о встрече, предлагает сотрудничество... — Теннисон замялся, как бы подыскивая слова.
   — И что же? — двинулся навстречу Полковник.
   — Я ему не верю, — сказал Теннисон. — Он встречался с нацистами. С теми, кто хочет убить нас, Хелден. С людьми вроде Мориса Граффа.
   — О чем ты? — не поняла Хелден.
   — Кровопийцы-палачи вновь поднимают головы. Холкрофт — наци.
   У Хелден от удивления вытянулось лицо. Глаза ее гневно заблестели.
   — Это абсурд! Иоганн, это бред!
   — Да? А мне так не кажется.

* * *

   Ноэль дождался, пока Хелден уйдет на работу, прежде чем позвонил Майлзу в Нью-Йорк. Всю ночь они с Хелден предавались любви, и Ноэль понял, что ему удалось убедить ее не прерывать с ним отношений. Долгая совместная жизнь была предрешена. И теперь это вдруг стало его тревожить.
   Зазвонил телефон.
   — Да-да, девушка. Мистер Фреска. Вызывает лейтенанта Майлза.
   — Я так и знал, что это вы, — раздался в трубке голос, совершенно не соответствующий внешности Майлза. — Нашел вас Интерпол?
   — Нашел?! Да за мной всюду рыскали шпики! По-моему, это называется слежкой, а не поиском. Ваших рук дело?
   — Так точно.
   — Но вы же дали мне две недели! Какого черта вам нужно?
   — Мне нужно разыскать вас и передать вам информацию, которая, по моему мнению, вам необходима. Она касается вашей матери.
   У Холкрофта екнуло сердце.
   — Что с ней?!
   — Она сбежала. — Майлз помолчал. — Надо отдать ей должное: все было исполнено на высоком профессиональном уровне. Она пересекла мексиканскую границу и за пару секунд — вы бы даже не успели произнести «Альтина Клаузен» — превратилась в старенькую леди, едущую в Лиссабон. Паспорт на новое имя ей выправили умельцы из Тулансинго. К вящему сожалению вашей матушки, могу сказать, что такая тактика давно уже устарела и мы ни на секунду не упускали ее из виду.
   — Может быть, маме показалось, что вы хотите извести ее, — с легкой укоризной произнес Ноэль. — Может, она просто хотела избавиться от вас.
   — Мы ей не докучаем. Но какими бы ни были причины, побудившие вашу матушку пуститься в бега, ей следует знать, что кое-кто в курсе этих причин. И этот «кое-кто» — очень серьезная личность.
   — Что вы хотите сказать?
   — За ней следил какой-то человек. В наших картотеках он не значится. По всей видимости, его документы тоже были подложными. Нам удалось схватить его в аэропорту Мехико, но не успел никто из нас и рта раскрыть, как тот проглотил капсулу с цианистым калием.

Глава 29

   Местом встречи выбрали Монмартр — квартирку на последнем этаже старого дома. Хозяин квартиры, художник, уехал на время в Италию. Хелден по телефону сообщила Ноэлю адрес и время, добавив, что познакомит его с братом и сразу уйдет.
   Ноэль вскарабкался на последний этаж и постучал в дверь. В квартире послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, ив узком коридоре показалась Хелден.
   — Привет, любимый! — сказала она, целуя Холкрофта.
   — Привет, — рассеянно ответил Ноэль и неловко чмокнул Хелден, заглядывая за ее плечо.
   — Иоганн на террасе, — засмеялась Хелден. — Так что целовать разрешается. Я рассказала ему о том, как я... люблю тебя.
   — Это было необходимо?
   — Да, как ни странно. И я рада, что рассказала брату обо всем. Мне сразу полегчало. — Хелден закрыла дверь и взяла Ноэля за руку. — Это трудно объяснить. Понимаешь, я не видела брата больше года, и он очень изменился с той поры. Иоганн принял ситуацию с Женевой близко к сердцу. Он кровно заинтересован в успехе дела. Никогда еще я не видела его таким... таким озабоченным.
   — У меня по-прежнему остаются к нему вопросы, Хелден.
   — У него тоже. К тебе.
   — Серьезно?
   — Сегодня утром даже был момент, когда он хотел отказаться от встречи. Иоганн тебе не верит. Он считает, что тебя наняли провалить Женеву.
   — Меня?!
   —Поставь себя на место Иоганна. Он узнал от знакомых из Рио, что ты встречался там с Морисом Граффом. Из Бразилии ты направляешься в Лондон, прямиком к Энтони Бомонту. Насчет Бомонта ты прав: он из «Одессы»... — Хелден запнулась. — Брат сказал, что ты... переспал с Гретхен.
   — Погоди минутку, — попытался перебить ее Холкрофт.
   — Ничего, любимый, это не имеет значения. Я уже говорила тебе, что слишком хорошо знаю сестру. Не в этом дело. Видишь ли, для «Одессы» женщины — одно из необходимых мужчине удобств. Ты — друг «Одессы», проделал долгое, изнурительное путешествие, нуждался в отдыхе... Это так естественно — ублажить верного соратника.
   — Дикость какая!
   — Но именно так интерпретировал это Иоганн.
   — Твой брат не прав.
   — Теперь он уже знает, что ошибался. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я ему рассказала о твоих... о наших злоключениях, о том, как тебя чуть не убили, и это его очень впечатлило. Наверное, у него еще остались кое-какие вопросы к тебе, но, по-моему, мне удалось его переубедить.
   Холкрофт недоуменно покачал головой. Теперь для тебя все будет по-другому... Ничто уже не будет таким, как прежде. Прямого пути из пункта А в пункт Б не бывает.
   —Давай закончим этот разговор, — предложил Ноэль. — Мы можем встретиться позднее?
   — Конечно.
   — Ты возвращаешься на работу?
   — Я не была сегодня на службе.
   — Ах да! Я забыл. Ты была с братом. Мне сказала, что идешь на работу, а сама осталась с ним.
   — Это была необходимая ложь.
   — Все лживые слова необходимы, не правда ли?
   — Пожалуйста, Ноэль, не надо. Хочешь, я вернусь за тобой? Скажем, часа через два?
   Холкрофт задумался. Помимо беседы с фон Тибольтом его заботила еще и странная новость Майлза. Он попытался дозвониться на Кюрасао до Буоновентуры, но Сэма не было на месте.
   — Могу я попросить тебя об одолжении, Хелден? Помнишь, я рассказывал тебе про Буоновентуру — он с Карибских островов? Я не смог сегодня до него дозвониться, но просил передать Сэму, чтобы он мне перезвонил сам. Если ты не занята, то, может быть, посидишь в моем номере, подождешь звонка? Я бы не стал тебя просить, но дело очень важное. Случилось что-то неладное — я тебе потом расскажу... Ну как, посидишь, у телефона?
   — Конечно. Что я должна сказать Сэму, если он позвонит?
   — Попросишь его никуда не отлучаться несколько часов. Или пусть он оставит номер, по которому его можно найти. Скажешь Буоновентуре, что я буду звонить ему с шести до восьми по парижскому времени, и передашь, что дело очень важное. — Ноэль достал из кармана ключи от гостиничного номера. — Вот, держи. И не забудь, что меня зовут Фреска.
   Хелден, взяв ключи, повела Ноэля в мастерскую.
   — А ты не забудь, что моего брата зовут Теннисон. Джон Теннисон.
   Джон Теннисон стоял на террасе. Холкрофт заметил его сквозь мутное окно: Иоганн, опершись о перила, смотрел на парижское небо. Одет он был в темный костюм в полоску. Высокий, стройный, идеально сложенный — даже издали в нем угадывался атлет с мощным, упругим телом. Теннисон взглянул направо, и Ноэль увидел его лицо. Такого лица ему прежде не доводилось видеть. Оно больше походило на скульптурный портрет — настолько идеальными были его черты. С трудом верилось, что оно принадлежит созданию из плоти и крови. Отсутствие каких-либо изъянов придавало лицу Теннисона холодность мрамора. Венчали скульптурную голову идеально уложенные шелковистые светло-желтые волосы, как нельзя более гармонировавшие с мрамором.
   Фон Тибольт-Теннисон обернулся и увидел Холкрофта через окно. Взгляды их встретились, мраморный призрак сразу исчез: глаза у Теннисона были живые и проницательные. Оттолкнувшись от перил, Теннисон вошел в комнату.
   — Я сын Вильгельма фон Тибольта, — представился он, протягивая руку.
   — Я... Ноэль Холкрофт. Мой отец... Его звали Генрих Клаузен.
   — Я знаю. Хелден многое мне о вас рассказала. Тяжело вам пришлось, однако.
   — Да, нам обоим, — кивнул Холкрофт. — Я имею в виду — вашей сестре и мне. Полагаю, что и вам досталась своя доля испытаний.
   — Увы, это наследственное, — улыбнулся Теннисон. — Неловко, не правда ли, встречаться подобным образом?
   — Да, приходилось бывать в более комфортабельных условиях.
   — Дайте и мне хоть слово сказать, — вмешалась Хелден. — Я вижу, что вы уже познакомились, а посему откланиваюсь.
   — По-моему, ты должна остаться, — сказал Теннисон. — Многое из того, о чем мы собираемся говорить, касается и тебя.
   — Не уверена. Думаю, пока это не актуально. И потом, у меня есть кое-какие дела. — Хелден вышла в прихожую и, уже взявшись за ручку входной двери, обернулась: — Мне кажется, что чрезвычайно важно — для очень многих людей, — чтобы вы друг другу поверили. Надеюсь, вам это под силу. — Хелден открыла дверь и вышла из квартиры.
   Несколько мгновений оба мужчины молчали, уставившись туда, где минуту назад стояла Хелден.
   — Она удивительная, — наконец нарушил молчание Теннисон. — Я ее очень люблю.
   — Я тоже, — сказал Холкрофт, оборачиваясь к нему. Теннисон оценил и взгляд Холкрофта, и его фразу.
   — Надеюсь, вам это не доставляет лишних хлопот?
   — Мне — нет, а ей, наверное, доставляет.
   — Понятно. — Теннисон подошел к окну и выглянул на улицу. — Братского благословения я давать не вправе — мы с Хелден живем каждый своей жизнью, — но если бы и мог, то не уверен, что благословил бы вас.
   — Спасибо за откровенность. Теннисон обернулся:
   — Да, я человек откровенный. Вас я почти не знаю. Мне вы известны лишь со слов Хелден, да еще самому кое-что удалось разузнать. То, что сообщила мне Хелден, — это всего лишь ваш собственный рассказ о себе, окрашенный, естественно, эмоциями сестры. Сведения же, которые собрал я сам, несколько туманны и не совсем вписываются в довольно радужную картину, нарисованную сестрой.