Ламур Луис. Джубал Сэкетт

   Ее религия значила для нее очень много, и хотя наши верования различались, корни они имели общие, и я испытывал уважение к тому, во что верила она.
   Когда пришло время взбираться на гору к алтарю, который я построил, Ичакоми вышла вперед и увенчала меня короной, передняя часть которой состояла из перьев.
   За час до полудня я стал подниматься на гору, за мной шли Ичакоми, начи, Кеокотаа и остальные женщины. Мы приблизились к алтарю, на котором я разложил ритуальные предметы для получения Огня от Солнца.
   Я долго стоял перед алтарем, потом поднял руки к солнцу и на секунду так застыл. Из кармана в поясе достал увеличительное стекло и стал медленно передвигать, стараясь сфокусировать солнечный свет. Когда мне это удалось, направил тонкий световой жгут на кучку сухих листьев. Они задымились.
   За моей спиной послышался тихий восторженный гул голосов. Дым стал подниматься вверх, а на одном из сухих листьев появилось черное пятно, которое стало расширяться. Вот и вспыхнуло небольшое пламя. Я подтолкнул к нему немного сухого мха. Мох задымился, потом загорелся. Незаметно опустив увеличительное стекло обратно в карман, я пододвинул к пламени сухие ветки.
   Пламя взвилось вверх, костер потрескивал, ветки занялись.
   Я отступил назад, повернулся к Ичакоми и сказал:
   — Солнце дало нам Огонь!

Глава 38

   Утром мы собирали кукурузу, отламывая от стеблей толстые початки и относя их в форт в плетеных самодельных корзинах. Плодородная земля, теплые дожди и жаркое солнце сделали свое дело — мы получили хороший урожай. Лучшие початки я отложил на семена, оставив пару, чтобы угостить Пайзано.
   На горных склонах мы собирали уже семена, охотились и с тревогой наблюдали за небесами, ожидая перемен, которые неминуемо должны были произойти. Наш Священный Огонь пришлось перенести в одну из пещер, где он был защищен от ветра и дождя. Здесь хранился и запас сухого топлива, чтобы поддерживать пламя.
   Пистолеты мои были заряжены, и пороха, захваченного у врагов, могло хватить еще на два раза. Из серебряно-свинцовой руды, найденной неподалеку, я отлил несколько сотен пуль — запас на будущее.
   Сера мне до сих пор не попалась, но я еще надеялся, так как окрестности изобиловали признаками былой вулканической деятельности. Кочующие индейцы рассказывали, что будто бы месторождение есть на северо-западе, но до тех пор, пока не выпадет снег, для столь далекого путешествия не находилось времени.
   Теперь темнело все раньше, с некоторых деревьев стали опадать листья, все меньше становилось цветов — только лавандовая блошница со своими желтыми сердцевинками, махровая горечавка, лисий хвост да серный цвет еще попадались.
   Приближалось время холодов. Значит, больше времени мы станем проводить у очага, рассказывая истории о давно прошедших днях, удивительных событиях, неожиданных встречах. Скоро Коми будет шептать старые индейские сказки нашему малышу. Эта мысль была для меня странной, она волновала и тревожила. Что я знал об отцовстве?
   Больше всего мне не хватало книг. Как я мечтал что-нибудь почитать! Человеческий разум не знает пределов, кроме тех, которые мы создаем сами. Человеческий разум жаждет знаний, а мой имел очень мало пищи. Каждый вечер я заставлял Ичакоми вспоминать, задавал ей вопрос за вопросом, чтобы лучше понять ее народ, ее религию, ее образ мыслей.
   И вот настал тот вечер. С гор Сангрэ-де-Кристос дул ветер, и в нашем очаге трещал огонь. На костре варилась оленина. Вошел Кеокотаа, сразу направился к очагу и отрезал себе толстый кусок мяса. Поев, оглядел нас и заявил:
   — Теперь мы будем воевать.
   — Что?
   — Они идут. Я целый день бежал, чтобы предупредить вас. Идут два, но не вместе.
   — Два человека?
   — Не два человека. Два отряда. Один, чтобы торговать, другой, чтобы воевать.
   Все собрались вокруг Кеокотаа. Женщина понка отложила свою работу.
   — Диего идет. У него двадцать мулов с поклажей. С ним шесть солдат и двое индейцев. Он хочет торговать.
   — Ты уверен, что это Диего?
   — Я говорил с ним. Другой — Гомес. Он идет с солдатами и с плохими индейцами. Он хочет воевать.
   — Сколько их?
   — Двадцать. У него четыре солдата и много плохих индейцев. Я думаю, он намерен схватить Диего. — Кеокотаа замолчал, пережевывая мясо, потом добавил: — Диего теперь знает о Гомесе. Он скоро будет здесь.
   В комнате воцарилось молчание. Несколько недель мы наслаждались миром и покоем, но всегда знали, что придет и другое время.
   Будет ли Диего воевать на нашей стороне? Вряд ли. Он пришел торговать, воевать со своими соотечественниками наверняка не входило в его планы, даже несмотря на то, что между ними не было согласия и он не любил Гомеса.
   Диего заинтересовало мое предложение торговать, он понимал, что для испанцев очень удобно иметь надежный аванпост, где они могли бы пополнить свои запасы во время походов против команчей. Раз он гнал столько навьюченных мулов, значит, привез много товаров. Но что на уме у Гомеса?
   Разумеется, он снова попытается захватить Ичакоми, но что еще? Он захочет отомстить за поражение. Нет, не то! Золото? У нас было очень мало золота, но он об этом не знал. Однако золото стало основной причиной всех испанских походов. Вероятно, Гомес предполагал, что мы его нашли.
   Иначе зачем, по его мнению, нам торчать здесь?
   Он, конечно, уже выяснил, что пони ушли, и надеялся, что мы одни, ведь то, что к нам присоединились наши друзья начи, до него еще не дошло.
   Но нас все равно было мало. Как же нам защититься? Боеприпасов я по сути не имел, да и пистолеты уже никого не удивили бы.
   — Но еще есть индейцы юты, — задумчиво произнесла Ичакоми.
   Это была хорошая мысль, однако юты могли быть для нас опасными, может даже более опасными, чем Гомес. Та земля, на которой мы теперь поселились, считалась землей ютов. Правда, до сих пор мы их не видели, хотя встречали признаки того, что они бывали здесь.
   Я с самого начала надеялся, что они станут нашими союзниками, поскольку слышал, что юты всегда враждовали с команчами, но я понятия не имел, где они находились и как их найти. Кроме того, они вполне могли напасть на нас без предупреждения.
   Огонь в очаге потрескивал, а снаружи дул холодный ветер. Мы сидели не глядя друг на друга, каждого терзали свои сомнения, свои страхи. Нас так мало, а наших врагов — много.
   Стены нашего форта прочны, но Гомес наверняка все теперь предусмотрел. Подлый, опасный враг, к тому же взбешенный недавним поражением, он жаждал реванша.
   Конечно, уйти в горы и укрыться там — тоже выход. Но это значило бы потерять форт, запасы пищи и голодать зимой. А ведь Ичакоми ждала ребенка…
   На помощь я не надеялся. Защитить себя мы могли только сами. Но как? Те хитрости, которые я применил во время предыдущего нападения, уже известны Гомесу. На сей раз он не пойдет в атаку верхом, а попытается захватить форт и нас, а если ему это не удастся, подожжет деревянные сооружения.
   Подожжет?..
   — Я буду воевать снаружи, — предупредил Кеокотаа, — мне не нравится сидеть в укрытии.
   — Как хочешь, но сначала давай встретимся с Диего. — Я повернулся к Ичакоми: — Ты остаешься во главе форта. Вы с начи будете оборонять его. Начи знают тебя, они защитят тебя.
   — А ты?
   — Я должен уйти, но я вернусь.
   Я задумал нанести удар по отряду Гомеса еще до того, как он прибудет сюда, напасть на врагов в пути, поколебать их уверенность, уменьшить численность. Но что для этого нужно предпринять?
   Я взял Коми за руку, и мы постояли так, глядя на огонь. Я не умел говорить о любви, хотя знал, что слова очень важны для женщин. Сердце мое переполняли чувства к Ичакоми, я всегда думал о ней. Сейчас я очень боялся за нее, боялся того, что может произойти с нами.
   Я всегда мечтал странствовать, быть свободным, идти, куда хочу, но теперь, имея жену и ожидая ребенка, я понял, что такой образ жизни для меня уже невозможен. Когда человек завел собственность, зачастую она владеет им так же, как и он ею.
   Что я мог сделать? Люди, собравшиеся в нашем доме, зависели от меня, надеялись на меня. Ведь я был не только мастером магии, но и вождем.
   Сейчас, в преддверии нашей второй зимы, мы жили в тепле и уюте, заготовили много вяленого мяса, разных семян, кукурузы, собрали достаточно дров и хранили их поблизости. Мы хорошо подготовились к зиме, к тому времени, когда, сидя у очага, можно слушать рассказы о былых временах. И вот теперь пришли наши враги и мои товарищи смотрели на меня в надежде, что я спасу их.
   Как же я должен поступить?
   Мы сделали много стрел и копий, знали, как далеко стреляют наши луки, вырубили лес и кустарник на большой площади вокруг форта, поэтому любой противник, прежде чем добраться до наших стен, попадал на хорошо простреливаемое открытое пространство. Только ночью терялось это преимущество.
   Не отказались мы и от «ежей», которые использовали и раньше, и даже придумали кое-что еще. В течение лета на всякий случай собрали и принесли в форт много покрытых шипами листьев колючей груши и клубничного кактуса. Отрывая их от стеблей и собирая специальными деревянными рогульками, клали их на шкуры, а затем относили в форт. Теперь, работая в темноте теми же рогульками, разбросали колючие листья по траве вокруг форта. «Ежи» могли остановить всадников, а колючие листья — пеших воинов, обутых в мокасины, а большинство испанских солдат предпочитали именно эту обувь.
   Но как защититься от горящих стрел? Враг, разумеется, обязательно применит их.
   — Теперь всем отдыхать, — распорядился я наконец. — Завтра мы с Кеокотаа пойдем на встречу с Диего. А потом посмотрим, что делать дальше.
   Вероятно, теперь придется здорово поработать моим пистолетам. У меня хватит пороха, чтобы перезарядить их дважды и из каждого сделать двенадцать выстрелов. Не так уж и плохо, если стрелять точно в цель.
   Однако даже самый меткий стрелок, паля по движущимся, атакующим врагам, может столько же раз промахнуться, сколько и попасть. К тому же испанские солдаты одеты в шлемы и кольчуги. Большая удача, если хотя бы треть моих выстрелов будет результативна.
   Мы заснули, и на этот раз красноглазое чудовище не явилось ко мне во сне. Я спал крепко, спокойно, но как только забрезжил рассвет, выскользнул из-под шкур, быстро оделся, умылся, взял оружие и направился к двери. Подошла Коми. Мы немного постояли, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза. Потом я обнял ее.
   — Не бойся. Я вернусь.
   — Я не боюсь, я буду ждать тебя.
   Пайзано стоял во дворе. Я оседлал его, сел верхом и выехал из ворот, которые Ичакоми закрыла за мной.
   Надеясь на отличное чутье бизона, я направился на юг, предоставив ему самому выбирать путь.
   По дороге старался уловить запах дыма, который указал бы мне, где находится лагерь Диего, и почувствовал его на рассвете, когда заря стала посылать свои первые алые стрелы в небо. Преодолев невысокий холм, я увидел костер и стал рассматривать небольшой лагерь, находившийся менее чем в четырех милях от нашего форта. Люди суетились, навьючивая мулов. Я узнал высокую, стройную фигуру Диего, подъехал ближе и окликнул его по имени.
   — Это ты? — спросил он и пошел мне навстречу. Внезапно он остановился. — Что… это?
   — Все в порядке. Я верхом на бизоне.
   Диего выругался и сплюнул.
   — Что еще ты придумаешь?
   — Куплю твой товар, коли ты пришел торговать. Если не хочешь воевать, тебе надо уйти раньше, чем явится Гомес. Он уже близко.
   — Кикапу сообщил мне об этом. Если он рвется в бой, то и получит его. — Он помолчал, глядя мне в глаза. — Я не могу присоединиться к тебе, но если он нападет на меня, а ты в это же время нападешь на него…
   — Все возможно, — согласился я, — но сперва — товары.
   Когда мы добрались до форта, Гомес еще не объявился. Мы завели нагруженных мулов в ворота, но в форт я разрешил войти только Диего и еще одному человеку.
   Диего разгружал свой товар, двое начи наблюдали за ним из высоких окон. Диего привез четыре топора, четыре лопаты, пилу, несколько бушелей цветных бус, две дюжины топориков и много другого инструмента, включая тесло. Кроме того, три мула были нагружены тюками с яркими тканями.
   — Инструменты для вас, — улыбнулся Диего, — все остальное для торговли.
   В моем поясном кармане хранилось две дюжины испанских монет, но мне не хотелось пока их тратить. Отец отдал их мне, когда мы расстались на Стреляющем Ручье, и я хранил деньги на случай крайней необходимости. Мы имели шкурки пушных зверей, бизоньи шкуры и несколько слитков серебра, которые я выплавил, когда делал пули для своих пистолетов.
   Мы поторговались, но я был уступчив, мне хотелось, чтоб Диего остался доволен. В таком случае он приедет с товарами снова, а без него мне пока негде их взять.
   — Приезжай снова весной, Диего, мы с тобой славно поторгуем, — сказал я, выкладывая еще один слиток серебра весом около фунта.
   В этот момент Ичакоми и сообщила:
   — Они идут!
   Когда солдат вывел мулов со двора, Диего быстро повернулся ко мне.
   — Это подарок, — шепнул он, вложив мне в руку какой-то пакет, — но если они узнают, что я привез тебе, меня повесят.
   Диего догнал своих, и тут же до нас донесся топот мулов.
   Я запер ворота и вернулся в дом.
   Кеокотаа уже ушел на холмы, чтобы сражаться там.
   Положив пакет на стол, я осмотрел свои пистолеты, а потом взобрался на высокое окно, чтобы оглядеть долину.
   Диего я не увидел, наверное, его караван уже скрылся в каньоне. А Гомес был уже здесь. Он стоял под деревьями и кричал:
   — Сдавайтесь, и мы отпустим вас с миром. Бросайте оружие и выходите!
   Когда-то отец внушал мне: «Никогда не бросай оружие. Я не знаю ни одного случая, чтобы не истребили тех, кто бросил его».
   Мое внимание привлек пакет, лежавший на столе. Я открыл его — порох! Несколько фунтов пороха! Вот спасибо, Диего! Большое спасибо!

Глава 39

   Я ничего не ответил Гомесу. В одном я был уверен: независимо от того, чем кончится предстоящее сражение, один из нас, Гомес или я, в нем погибнет. Я хотел только мира и чувствовал, что рано или поздно смог бы наладить мирные отношения с ютами. Только Гомес стоял между нами и той жизнью, которую мы хотели вести.
   Он снова заорал, требуя, чтобы мы сдавались.
   Небо уже немного посветлело, хотя с западных гор надвигались тяжелые облака.
   Черные застывшие силуэты деревьев резко выделялись на сером фоне. Тени людей, вернее, их темные фигуры, похожие на тени, двигались по краю леса, по лугу, напомнив мне другие, танцующие тени, которые я когда-то видел в пещере.
   Неожиданно вспомнился и голос, который, казалось, звучал оттуда, где лежали завернутые в шкуры тела. Мне вспомнилось жутковатое ощущение попытки общения с потусторонним миром, когда я молча стоял в одиночестве, спрашивая себя, что могу сделать.
   Глупо предполагать, что в пещере, в которой лежали мумифицированные тела давно умерших людей, кто-то говорил, но, повернувшись, я услышал — или мне казалось, что услышал — голос, и слова: «Найди их!»
   Найти — кого? Где? Зачем?
   Форт затаился в ожидании нападения врага, влажный воздух стал тяжелым от приближавшегося дождя. Я вспоминал, и на меня накатывали волны грусти.
   Что не успели доделать те умершие люди? Или голос существовал только в моем воображении? Есть ли какая-то связь, какое-то отчаянное, огромное желание, не исчезающее после смерти?
   Если мне суждено умереть сегодня, какое желание, какая мечта окажется настолько непреодолимой, что останется жить после моего физического конца?
   Для меня существовало только одно такое желание — чтобы Коми и мой ребенок жили в безопасности. Выше этого не было ничего.
   Может, и они чувствовали то же самое, те безымянные мертвецы? Но ведь прошло так много лет или даже веков. Их дети и внуки умерли давным-давно, да и правнуки тоже, потому что тела, я полагаю, пролежали там несколько сотен лет.
   «Найди их!»
   Кого? Что? Где?
   Неожиданно появилась Коми, она подала мне чашку кофе, того, что привез Диего.
   — Коми, что ты знаешь о Ни'кване? Кто он?
   — Он — Ни'квана, мастер магии. Что еще тебе сказать?
   Я покачал головой:
   — Он чем-то отличается от других индейцев начи, в нем есть что-то иное.
   — А-а! — Она помолчала, поворачивая в руках свою чашку. — Я слышала — точно не знаю, но слышала, — что он не один из нас. Был народ, очень немногочисленный, который давным-давно пришел к нам и жил с нами. Так вот Ни'квана — последний из этого народа.
   — Ну и что?
   — Они пришли с реки, с верховьев или с низовьев. Среди них были священники и учителя. Я точно не знаю, откуда и когда они появились, только они жили среди нас и многому учили. Все наши Ни'квана из этих людей. Но почему? — Она помолчала. — Моя бабушка тоже принадлежала этому народу. Она родственница Ни'кваны.
   Снаружи донеслись звуки какой-то возни. Я выглянул в бойницу, но ничего не увидел.
   — Я думаю, Ни'квана хотел для тебя чего-то большего. Почему тебе поручили идти на запад?
   Она пожала плечами:
   — Я — Солнце. Я сама решала, идти мне или оставаться, никто не мог заставить меня. Выше меня — только Великое Солнце, но он нездоров. Так что я выполняла свой долг, отправляясь на запад.
   — А направление тоже выбрала ты сама?
   — Нет, Ни'квана. Он сказал мне, что знает место далеко на западе, где мы будем в безопасности. Он хотел, чтобы я пошла и сама все увидела.
   — Это там, где река выходит из горы?
   — Нет, дальше, может… может здесь, но я…
   Мой мозг работал, анализируя, исследуя, пытаясь понять.
   Во всей нашей истории сквозило что-то странное, зловещее, пугающее.
   Ни'квана стар. Он последний представитель своего народа, за исключением Ичакоми Ишайя, в которой текла его кровь. Хотел ли он спасти ее от чего-то? Хотел ли он — эта мысль пришла ко мне неожиданно, — чтобы она нашла что-то, какое-то определенное место?
   Может, ее путешествие направлено в прошлое его народа? И он пытался защитить ее от чего-то неизбежного? Вернуть ее к истокам, к началу их народа?
   Я заговорил с ней об этом, попросил мягко, спокойно:
   — Попытайся вспомнить, Коми. Он был твоим учителем, но чему он учил? Чему-то, что предназначалось только для тебя? Какая-то история? Идея?
   «Найди их!»
   Неужели существует связь между телами, которые я нашел в пещере, и Ни'квана? Абсурд! Я потряс головой. Мой мозг переполняли мысли. Слишком много я вообразил. Нужно все забыть и заниматься насущными делами. И прежде всего постараться выжить. А потом, я надеялся, будет время для раздумий.
   Найти их — кого или что? Людей? Вещи? Места? Может, что-то потеряно? Может, где-то остались люди? Или какие-то предостережения, которые нужно знать, но они пропали где-то?
   Когда мы встретились с Ни'квана, он сказал, что ожидал увидеть человека более зрелого. Вероятно, моего отца? Но в то время он уже знал, что мой отец погиб. Однако он не мог знать об этом, когда покидал начи. Мой отец умер позже. Ни'квана пришел, ожидая увидеть старого человека, но когда увидел меня…
   Что из всего последующего было случайным, а что — целенаправленным? Хотел ли он, например, чтобы я нашел те мумии? Ну уж это смешно!
   Реально то, что я находился здесь, в этом отдаленном месте, и то, что я женился на Ичакоми, женился по индейскому обычаю, но он по своей форме чем-то напоминал обряд вступления в брак, принятый по заккону в Англии. Я, правда, знал об этом совсем мало, но дома по вечерам, когда все сидели за столом или у камина, часто говорили о свадьбах, свадебных обычаях и тому подобных вещах. Я теперь жалел, что слушал эти разговоры не очень внимательно.
   Но кто из нас, будучи взрослым, ни разу не пожалел о том, что был невнимателен, когда его родители рассказывали о себе, о своих семьях, о своем образе жизни? Как часто мы не осознаем, сколь многому могли бы научиться, но — поздно, время не повернешь вспять.
   Светало. Снова прозвучал призыв сдаваться.
   Я раздраженно ответил:
   — Гомес! Если ты там жаждешь, чтобы мы сдались, почему бы тебе не сразиться со мной? Только ты и я, а?
   Последовало молчание, потом раздался его насмешливый голос:
   — Как нападающая сторона, я выбираю оружие. Так делается в цивилизованных странах.
   — Почему бы и нет? Лицом к лицу — с пистолетами? Ножами? Выбирай, что хочешь. Давай разрешим ситуацию по-мужски.
   — Конечно! — сказал он весело. — Я выбираю оружие.
   — Выбирай. Если победителем буду я, твои люди немедленно уйдут.
   Гомес засмеялся:
   — А если победу одержу я? Я возьму все!
   — А я буду судьей! — Этот голос принадлежал Диего. — Твои люди, Гомес, находятся под прицелом четырех мушкетов. Если во время боя ты попытаешься ловчить, они будут убиты!
   Гомес вышел из-за деревьев. Надо сказать, в своей кольчуге выглядел он шикарно. И стоял, улыбаясь, уперев руки в бока.
   — Что ж, пистолеты? — предложил я.
   Он засмеялся:
   — Нет, не пистолеты, мой прекрасный друг! Ты слишком хорошо стреляешь. Шпаги! Это будет настоящая дуэль! — Диего запротестовал, но Гомес отмахнулся от него. — С тобой я разберусь позже, Диего. Сэкетт предоставил мне право выбора. Он вызвал меня! Теперь посмотрим, что будет делать с оружием джентльмена этот дикарь в оленьей шкуре!
   — Прикройте меня, — прошептал я и вышел из ворот, которые тут же захлопнулись. — Что ты можешь знать об оружии джентльменов? — спросил я Гомеса. — Ты не джентльмен. Ты трус, предатель, работорговец и сводник.
   Он хотел возразить, но чуть не подавился от злости. Потом, немного успокоившись, проговорил:
   — Посмотрим! Шпаги, мой друг! Поглядим, на что ты способен! — Протест Диего опять остался без ответа. — Сэкетт! Подумай, что ты делаешь! Шпага в твоих руках!
   Возможно, я навлек на себя большую опасность, но на Стреляющем Ручье мне довелось долгие часы заниматься фехтованием с отцом, Джереми и Сакимом. Они и посвятили меня в тонкости этого искусства. Правда, минуло уже два года с тех пор, как я держал в руках шпагу, но я фехтовал очень хорошо, лучше всех, за исключением отца.
   Диего вышел из-под деревьев.
   — Возьми мою шпагу, — предложил он и, наклонившись ближе, шепнул: — Одумайся! Он — блестящий фехтовальщик! Сначала позабавится с тобой, а потом убьет!
   Я взял шпагу:
   — Отличный клинок, Диего! Благодарю тебя. Постараюсь не опозорить его.
   — Спасайся, Сэкетт! Беги! Беги, пока он не расправился с тобой!
   — Это не так просто, мой друг!
   — Ты готов, наконец? — крикнул Гомес. — Я хочу убить тебя, а потом заберу девчонку. В Санта-Фе я выгодно продам ее!
   Я пошел к нему, держа в руке шпагу. Наверняка он очень опытный фехтовальщик, а я никогда не дрался на шпагах с целью убийства — только ради спортивного интереса. Занимался часами с лучшими наставниками, но это совсем другое дело. Гомес же нацелился убить или искалечить меня.
   Он презирал меня и, прежде чем убить, хотел еще посмеяться, поиздеваться надо мной, поиграть как кошка с мышкой.
   Только в траве спрятались «ежи» и листья колючей груши. Места для схватки было достаточно. Мы быстро нашли ровную, гладкую площадку утрамбованной земли шириной по крайней мере сорок футов.
   Выйдя на площадку, я попытался притвориться неловким, неуверенным в себе. И тут же вспомнил о своей ноге. Помешает ли она мне? Я не подумал об этом раньше, а теперь уже слишком поздно думать о ноге. Прежде всего надо уловить ритм движений Гомеса. В фехтовании, как и в боксе, самое главное — согласованность движений и умение оценить расстояние, поэтому нужно как можно скорее разгадать характер движений противника и область его влияния. Мои шансы на победу могли бы возрасти, если бы я пошел в атаку первым, еще до того, как он обнаружит, что я кое-что смыслю в фехтовании. Пока он считал меня тем, кем назвал, — дикарем в оленьей шкуре, совершенно не имеющим понятия о том, как обращаться со шпагой.
   Мы медленно кружили по площадке, потом я сделал выпад. В тот же момент он отступил, и я уловил ритм его движений. Он улыбался, улыбка была презрительной.
   — Сначала я попользуюсь ею сам, а потом продам.
   Гомес старался разозлить меня, вывести из себя, я притворился, что ему удалось добиться своего. Я делал вид, что нападаю, потом отступал.
   Его движения были широкими, небрежными. Мой клинок встретил удар, парировал его и скользнул вдоль его шпаги. Он отпрянул, потому что я едва не уколол его в плечо. Он стал кружить, во взгляде было удивление. Я показал себя, показал, чего я стою. Теперь он станет осторожнее. Но Гомес продолжал атаковать, размахивая шпагой, и я отступил. Он сделал выпад, нетерпеливо, однако я уловил его движение и вовремя предупредил, нанеся удар снизу — быстро и сильно.
   Не знаю, была ли повреждена его кольчуга, или я сумел пробить ее, но я сразу почувствовал, что острие моей шпаги сильно и глубоко вошло в тело. Я сделал режущее движение влево и выдернул шпагу. Хлынула кровь.
   Его лицо ужаснуло меня. Оно вдруг покрылось пятнами, потом пожелтело. Мой противник пытался сохранить равновесие, даже сделал выпад, но координация нарушилась, и я снова нанес удар, на этот раз в горло. Повернув шпагу, я сделал резкое движение влево и располосовал ему шею. Он выронил оружие, попытался что-то сказать, но упал лицом вниз.
   И тут раздались ликующие вопли. Я оглянулся и увидел, что мы окружены по меньшей мере полусотней индейцев, верхом, которые с интересом следили за схваткой.
   Из-за деревьев вышел Кеокотаа, подошел ко мне и представил: