Ламур Луис. Джубал Сэкетт

   Но что стало с Ичакоми? Жива ли она? Нашла ли то, что искала?
   Она — Солнце, великая женщина своего народа, однако во время путешествия ей приходилось переносить те же трудности, что и всем остальным. Среди индейцев Ичакоми представляла собой редкость, наверное поэтому о представительнице народа начи ходили легенды. Она искала новый дом, новое место под солнцем для своего народа. Так же, как мой отец. И так же, как я теперь, разыскивая долину Секвачи. Я желал ей удачи.
   А что касается Капаты… мы еще встретимся. Только тогда я буду здоров и вооружен.
   Надеюсь, это случится скоро.

Глава 13

   В то утро река ослепительно сверкала под лучами солнца, но вдоль берегов, там, где деревья клонились к воде, еще притаились тени. Проплывая мимо, мы задевали головами за ветки. За каждым поворотом нас ждала опасность.
   Я был уверен, что Капата где-то впереди нас. К счастью, он не знал, что мы следуем за ним.
   Миром и покоем дышало все вокруг. Вдруг перед нами взлетел зимородок. Задев крылом волну, он сделал резкий вираж. Кеокотаа положил весло в лодку и, взяв лук, вставил в него стрелу. Кто-то спугнул зимородка как раз за мысом, заросшим деревьями. Я старался грести как можно аккуратнее, чтобы Кеокотаа мог прицельно стрелять из лодки.
   Груда старых деревьев на мысе загораживала от нас то, что было впереди. Глубоко погрузив в воду весло, я провел каноэ мимо мыса, готовый в любой момент табанить, чтобы скрыться под защиту дерева, прибитого к берегу.
   …Над сожженными вигвамами медленно поднимался дым, среди груды распростертых тел стоял окровавленный человек. На кольях и шестах раскачивались черепа, повсюду валялась кухонная утварь. Деревню разрушили, разграбили, ее жителей уничтожили. Я никогда не видел подобного.
   Когда наше каноэ уткнулось в берег, воин упал, и мы поспешили к нему. Его голову заливала кровь. С него сняли скальп, когда решили, что он мертв, а может и не подумав об этом. Тело рассечено — ужасная рана длиной дюймов в двадцать, такие же разрезы на бедрах. Раны сильно кровоточили, но открытые глаза оставались осмысленными.
   Он упал на тела своих соплеменников, мертвые, искалеченные. Мы подняли его и отнесли в сторону. Кеокотаа подбросил веток в костер, набрал воды из реки в обломок горшка и поставил на костер.
   Промыв его раны, мы жилами, как всегда это делали, зашили глубокие порезы на его теле и ногах. Он лежал тихо, был в полном сознании, но не издал ни звука, пока мы трудились над ним.
   Бродя среди жертв ужасного побоища, я больше не нашел живых и зажег несколько костров. Все более или менее ценное враги разрушили или унесли. Очевидно, нападение оказалось неожиданным и застало людей спящими. То оружие, которое налетчики не забрали с собой, они воткнули в тела мертвых или умирающих.
   Я принес воды из ручья, и раненый индеец стал с жадностью пить. Потом несчастный заговорил, глядя на меня.
   — Он из племени куапо, — перевел Кеокотаа.
   Я показал рукой на Кеокотаа:
   — Он — кикапу.
   — Он знает, кто я, — остановил меня Кеокотаа, — он не знает, кто ты.
   Что я мог сказать? Что я англичанин? Он не слышал о таком племени. А на самом деле, кто я? Родился здесь, на этой земле, поэтому могу называться американцем. Но что это означает? Куапо тоже родился здесь.
   — Я Сэкетт, — произнес я, — сын Барнабаса.
   — А? — прошептал он. — Сэк-етт!
   Это имя было ему знакомо. Неужели слава моего отца распространилась так далеко? Конечно, он жил в Америке свыше тридцати лет, и большую часть времени — на Стреляющем ручье. Индейцы многих племен торговали с нами, да и сами мы часто путешествовали.
   Мы собрали тела убитых и сложили их в стороне, затем разбили лагерь прямо на берегу и стали готовить бульон для раненого. Почти не надеясь, что он выживет, лечили его, как умели: Кеокотаа — по-своему, я — по-своему. Саким учил, что раны необходимо очищать. Мы так и сделали. Он отмечал тот факт, что в Америке раны заживают быстрее, чем на других континентах, где ему приходилось бывать. Может, здесь было меньше людей? Чище воздух? Более простая, здоровая пища?
   Кто напал на деревню? Мы решили, что тенса, племя с юга. Но их предводителем оказался не тенса, а некоторые воины принадлежали к племени начи.
   — Они искали женщину, — сказал куапо, — любимую женщину.
   Я знал от чероки, что «любимая женщина» — особое «звание». Его получала та, которая своей мудростью, храбростью или и тем, и другим завоевала глубокое уважение своего народа. Такая женщина могла одним словом прекратить войну или верховенствовать над вождем. Название присваивалось крайне редко.
   — Женщину племени начи? — спросил я.
   — Начи ушли, давно ушли.
   Мы как-то нашли возможность объясняться. Он немного знал язык чероки, как и мы, хотя индейцы, владеющие языком другого племени, встречались нечасто, обычно это были сыновья или дочери плененных женщин или приемные сыновья. Среди многих племен существовал обычай выбирать из пленных приемного сына взамен убитого или пропавшего.
   — Большой воин начи хотел ее. Он вел воинов. Сказал тенса, что добудет для них много скальпов. Они пошли с ним, у него сильная магия.
   Капата…
   Но почему он напал на эту деревню? Знал же, что Ичакоми здесь нет? Завоевать престиж и обрести популярность?
   Кеокотаа согласился, когда я изложил ему свои соображения.
   — Сейчас он — большой человек. Добыл много скальпов. У него сильная магия.
   Молодые воины, жаждущие славы, следуют за любым предводителем, обещающим успех. Теперь, добыв скальпы куапо, юноши тенса с радостью пойдут за своим вождем. Не важно, что он не из их племени. Такое и раньше случалось не раз и, несомненно, еще не раз повторится.
   Из индейцев племени начи за Капатой на запад пошли два-три человека. Он искал единомышленников, чтобы составить сильный отряд.
   Кто знает, какими словами ему удалось убедить их идти за собой? Но юноши всех племен хотят добывать скальпы, а вместе с ними — репутацию великих воинов. Видимо, Капата наблюдал за деревней куапо и знал, что почти все молодые мужчины на охоте и что победа будет легкой.
   Страсти индейца ничем не отличаются от тех, которые испытывают европейцы или азиаты. Честолюбие, ненависть, страх, жадность, ревность существуют повсюду.
   Отец Капаты — начи, а мать — каранкава, а начи всегда презирали каранкава. Капата, вероятно, всю жизнь боролся против этого клейма и старался отстоять себя и свое мужское достоинство. Пределом его желаний стала женитьба на Солнце, чтобы и к нему относились как к Солнцу… хотя такого раньше не случалось. Его злобная мать с детства внушала ему, что он должен изменить свой статус. Она, вероятно, рассказывала ему о воинах каранкава, которых все боялись.
   Сидя около раненого индейца, который то ли спал, то ли впал в беспамятство, я пытался понять человека, ставшего моим врагом.
   На третий день в разоренную деревню вернулись мужчины. Мы услышали их причитания, и я осторожно приблизился к ним на каноэ.
   Заметив меня, они бросились к берегу, и я знаками показал им, чтобы они следовали за мной. Секунду поколебавшись, несколько вооруженных до зубов воинов пошли со мной.
   Акичита — так звали раненого куапо — уже очнулся, когда они пришли в наш лагерь, рассказал им все, что произошло. Он объяснил также, что мы ищем женщину из племени начи.
   Я спросил его о реке.
   — Весной много воды, — сказал он и пальцем на земле стал чертить маршрут. Горы он обозначил зигзагами, а потом нарисовал, как река вытекает из огромной расщелины в скале. Между нами и тем каньоном указал место, где в середине лета становится очень мелко.
   — Каноэ — нет! — заявил он, знаками показывая, что глубина реки составит всего лишь несколько дюймов.
   — Горы далеко? — спросил я.
   Он пожал плечами, и я показал десять пальцев.
   — Больше! — ответил он.
   — Испанцы?
   Он покачал головой.
   — Коунджерос! — Он обвел пространство перед горами и жестом показал, как с меня снимут скальп. — Смотри! — предупредил он.
   Название племени мне ничего не говорило, но Кеокотаа побеседовал с куапо и потом рассказал, что коунджерос — свирепое племя, живущее у подножия гор. Оно охотится на бизонов, а в жаркие месяцы переселяется повыше, в горы. Зимой строит вигвамы там, где достаточно леса для топлива.
   Куапо обращались к Кеокотаа с уважением, хотя он игнорировал их, держась отчужденно.
   Несколько куапо поинтересовались, увидев мои едва зажившие раны и следы когтей на теле, откуда они, и мой друг не без гордости поведал им, я думаю, маленько приврав, как я со сломанной ногой убил ножом пуму. Из его повествования я сумел уловить, что не потерял достоинства, а пума вдруг значительно увеличилась в размерах по сравнению с той, которую я помнил.
   Неожиданно — и, признаться, фокус меня поразил — Кеокотаа вытащил и показал всем ожерелье из зубов пумы. Вероятно, он вырвал их у мертвого зверя, когда я спал, и аккуратно нанизал на сыромятный шнурок.
   Клыки выглядели устрашающе и казались больше, длиннее. Говоря по правде, мне тогда было не до определения их размеров.
   Куапо и прежде обращались со мной с уважением, но мой авторитет значительно возрос. Кеокотаа торжественно надел ожерелье мне на шею. Он ни словом не обмолвился о том, что у пумы болела нога. Я не стал портить красивую сказку, тем более что я в ней выглядел так привлекательно.
   Все, что я мог вспомнить теперь, — это внезапное нападение, дикая, страшная схватка среди деревьев и кустов, горячее дыхание пумы, скрежет ее зубов о мой череп и то, как я беспрерывно наносил удары ножом. Я тоже тогда превратился в зверя, дикого, инстинктивно борющегося за свою жизнь. Но, если честно, кошка действительно была очень большая. Я помнил, как она тяжело навалилась на меня и как я отчаянно пытался сбросить ее.
   Сломанная нога срослась хороша, хотя я еще немного хромал, но, пожалуй, уже не по необходимости, а по привычке, и я стал сознательно исправлять походку.
   Мы покинули куапо и не спеша погребли вверх по течению. Оно оставалось еще сильным, но препятствия попадались реже. Плывущие деревья нам встречались лишь иногда, зато однажды нам пришлось пробираться сквозь дюжину мертвых бизонов. Ужасное зловоние сопровождало их, и мы отчаянно гребли, чтобы поскорее уплыть подальше.
   Иногда виднелись дымки деревень, но каноэ на воде не попадались. По берегам, как прежде, росли деревья, однако ландшафт за ними заметно менялся — вдали тянулись голые, покрытые лишь травой холмы.
   Встретив по пути кусты виргинской черемухи, мы остановились, чтобы наделать стрел. Многие индейцы предпочитают тонкие ветки этого растения, хотя некоторые племена используют для стрел тростник и ветви других деревьев, которые им более доступны. Стрелы, изготовленные Кеокотаа, были около двадцати восьми дюймов; мои для большого лука — немного длиннее. Лук Кеокотаа имел длину около четырех футов, и он пользовался им с бесподобной быстротой и искусством.
   Нападение из засады — любимая тактика индейцев. Поэтому мы все время держались начеку и действовали с величайшей осторожностью. Спасибо реке, проблем с едой у нас не возникало. Каждый день мы ели рыбу, мясо уток и гусей. Нам попадались также дикие индюки, а иногда и олени.
   Аллигаторы больше не встречались.
   На второй день после того, как мы сделали стрелы, на берегу обозначилось место, с которого, судя по следам, совсем недавно спустили на воду несколько каноэ. Подойдя ближе, обнаружили покинутый лагерь.
   Три каноэ, довольно больших. Несколько воинов, может быть даже дюжина. Возле костра Кеокотаа нашел следы мокасин Капаты. Обследовав хорошенько землю, мы пришли к выводу, что, помимо Капаты, здесь побывали по меньшей мере десять тенса и двое-трое начи. Они опередили нас на несколько дней. Чтобы предупредить Ичакоми, нам необходимо незаметно догнать и обогнать их.
   Каждый день нам попадались бизоны. Обычно они бродили небольшими стадами, десятка по два, а то и меньше, но стад стало много. На небольшом пространстве мы насчитали их как-то до полусотни.
   Приближалась осень, ночи становились прохладными. Вставал вопрос о добыче бизоньих шкур и пополнении запасов мяса. Но, несмотря на то, что бизонов было много, нам не удавалось подойти к ним достаточно близко. Видимо, недавно их здорово напугали, и это, несомненно, сделал Капата со своими людьми.
   Мы подстрелили несколько антилоп, но их красивые шкуры не годились для защиты от сильных холодов прерий. Река петляла в своем песчаном русле, становясь все мельче. То тут, то там на дне виднелась крупная галька и даже водоросли. По берегам то тянулись заросли густого кустарника, то плотной стеной стоял лес.
   Саким всегда настаивал на том, чтобы мы как можно больше узнавали об индейцах, об их характере, обычаях. Возвращаясь из индейских поселений или с совместной охоты, мы шли к нашему наставнику и рассказывали ему обо всем, чему научились, что узнали. Постепенно это вошло у нас в привычку.
   Все долгие дни, которые мы с Кеокотаа проводили в каноэ, я засыпал его вопросами. Сначала он уклонялся от прямых ответов, но постепенно разговорился. Мы даже попытались сравнить некоторые черты наших народов. Он, например, никогда не видел лысых людей, и мне пришлось объяснять ему, как они выглядят. Тогда мой друг вспомнил, что видел лысого, конечно, белого мужчину, а лысых индейцев не встречал никогда. Я тоже не видел. Никогда не видел я индейцев, страдающих ревматизмом, испорченные зубы тоже были у них редкостью.
   Доплыв до густых зарослей молодых тополей и ивняка, мы решили оставить каноэ на берегу и продолжить путь по суше. Воды в реке становилось все меньше, и впереди мы разглядели участок русла, где вода исчезала совсем. Мы положили каноэ вверх дном на старые бревна и забросали его ветками и всякими обломками, чтобы уберечь от солнца и посторонних глаз.
   Наши мешки поистощились, и мы теперь все больше нуждались в пище. По нескольку дней нам не попадалось ни рыбы, ни дичи. Но той ночью удача улыбнулась нам.
   Мы шли вдоль русла реки, прячась за деревьями и кустами, и вдруг наткнулись на озерцо, где утоляли жажду самка бизона и ее детеныш. Они стояли довольно далеко от нас, и Кеокотаа предоставил стрелять мне. Из своего большого лука я уложил самку с первого выстрела. Детеныш убежал, а мы подошли к убитому животному и стали снимать с него шкуру и свежевать тушу.
   На берегу нашли впадину, развели в ней небольшой костер и, нарезав мясо на полоски, приступили к утомительному процессу копчения. Мы объелись свежими бифштексами. Я тоже уже приобрел привычку индейцев есть непомерно много, когда имеется еда, поскольку период голода настанет непременно.
   На рассвете, спустившись к ручейку, чтобы умыться, я увидел детеныша бизона. Он уставился на меня и, казалось, раздумывал — убежать или нет. Я стал с ним разговаривать и, из жалости к нему, оставил на плоском камне небольшую кучку соли. Отойдя, увидел, что малыш нюхает то место, на котором я стоял. А когда я вернулся, чтобы снова взглянуть на него, он лизал камень, на котором лежала соль.

Глава 14

   Дождь мы заметили издалека, когда поднялись на гребень горы в четверти мили от реки. Его стальная стена двигалась через равнину прямо на нас, и укрыться нам было негде.
   Одинокое дерево с раскидистыми ветвями нас не привлекло, мы хорошо знали, что молния чаще всего ударяет именно в одинокие деревья.
   Нам пришлось спуститься вниз и пойти вдоль реки. В течение нескольких минут ее сухое песчаное русло превратилось в шумный поток, напоенный дождем.
   Я натянул на себя клеенку, доставшуюся мне от отца, — он пользовался ею во время морских путешествий — не столько ради того, чтобы защитить себя от дождя, сколько чтобы прикрыть пистолеты и сохранить сухим порох.
   Гроза быстро приближалась, накрывая все окрестности. Через минуту мы промокли до нитки, трава стала скользкой, началась слякоть, и мы поспешили к прибрежному леску, где можно было найти топливо. Оглянувшись, я увидел детеныша бизона. Он стоял одиноко, горестно опустив голову.
   — Пойдем! — позвал я. — Пойдем с нами!
   Он медлил, тоскливо глядя на нас. Я снова позвал его. Он сделал несколько шагов и остановился. Мы вошли в мокрый лес.
   С деревьев капало, под ногами текло, но нам повезло: мы нашли почти сухое место под деревьями, толстые ветки которых переплелись между собой. Сразу же принялись закрывать просветы между ветвями кусками коры с поваленных деревьев и другими ветками. Скоро наше укрытие стало вполне надежным.
   Под импровизированным навесом лежала куча поваленных деревьев и сучьев. Она напоминала мне то место, где я сломал ногу, и я ходил здесь с осторожностью. С некоторых упавших деревьев свисали большие клочья коры; и кора, и листья оказались еще сухими. Мы собрали их и сумели развести маленький костер. Прикрепив большие сучья к веткам соседних деревьев, соорудили себе нечто вроде шалаша. Защита от дождя получилась вполне эффективная. Правда, крупные холодные капли иногда просачивались внутрь, но что они значили по сравнению с ливнем и ветром, бушевавшими снаружи!
   Кеокотаа начал трудиться над шкурой самки бизона, которую мы убили. Он выскреб ее дочиста и растянул на кольях. Все это следовало сделать раньше, но не хватило времени. Я занялся изготовлением пары мокасин из шкуры оленя, которого мы убили еще раньше.
   Подняв голову от работы, я вдруг увидел футах в пятидесяти от нас детеныша бизона и опять заговорил с ним. Кеокотаа глянул на меня и что-то проворчал, а когда я снова посмотрел в его сторону, он сделал насмешливый жест, показывая бизону, что я — его мама.
   — Он уйдет от нас, когда мы встретим других бизонов, — вздохнул я и сам поверил в это.
   Время от времени мы вставали и укрепляли наш шалаш, добавляя коры в те места, откуда еще капало. И все-таки нас радовало наше временное пристанище, достаточно сухое и надежно скрытое.
   Бродя по лесу вокруг лагеря, я наткнулся на несколько вязов, увитых виноградом. Здесь уже побывал медведь, но и нам достались спелые гроздья. Я собрал сколько мог унести и принес в лагерь эту замечательную добавку к нашей мясной диете.
   Две грозди положил перед бизоненком, но он отскочил прочь. Я все же оставил ему виноград и потом заметил, как он нюхает его. Думаю, малыш съел его, но увидеть этого мне не довелось, так как, возвращаясь к нашему укрытию, вдруг услышал резкий треск ломающейся ветки.
   Пригнувшись там, где меня застал звук, я подумал о своем луке, который лежал в дюжине футов от меня, вынул нож и стал ждать.
   Наш костер тлел. Кеокотаа исчез. Должно быть, затаился где-то рядом. Лук не принес бы пользы в такой гуще деревьев и кустов. Но Кеокотаа имел копье.
   Довольно долго стояла тишина. Вдруг неподалеку кто-то зашевелился. Двигался определенно человек. Затем послышалось какое-то щелканье, будто складывали ветки. Осторожно шагнув в сторону, я посмотрел сквозь деревья.
   На открытой поляне старик индеец собирал ветки для костра. Он казался встревоженным, часто выпрямлялся, оглядывался, и я тоже оглянулся, продолжая краем глаза следить за ним. Подобрав еще несколько веток, старик поднял свою ношу и собрался уходить, но перед этим снова посмотрел в мою сторону.
   Я не двигался, и меня он не заметил. Наконец старик повернулся и поплелся между деревьями. Я прошел за ним всего ярдов десять и увидел лагерь: три женщины, несколько детей, полдюжины пожилых мужчин и подросток. Парню, видимо, не было еще шестнадцати, будь он старше, не сидел бы в лагере, а бродил где-нибудь с воинами, в походе.
   Подошел Кеокотаа и прошептал:
   — Пони.
   Название ничего мне не говорило, но существовало много племен, которых я не знал.
   — Мы поговорим.
   Он сказал это тихо, а потом издал громкий крик.
   Индейцы повернулись, увидели его. Кеокотаа вышел вперед и поднял вверх руку с раскрытой ладонью.
   Некоторые схватились за оружие и стояли в ожидании. Потом появился я, и они удивленно забормотали. Несмотря на то, что солнце и ветер сделали меня почти таким же смуглым, как Кеокотаа, все сразу поняли, что я не индеец и они такого никогда не видели.
   Кеокотаа снова заговорил, они понимали его, а я — нет. Мы подошли к их лагерю, и скоро мой друг завязал разговор со всеми индейцами. Время от времени они смотрели на меня, и я понял, что он рассказывает обо мне. Что именно он говорил, я понятия не имел. Оказалось, что только один из них встречал белого человека раньше. Пони только недавно появились в этих краях, откуда они пришли, я не знал. Главное — они видели Ичакоми. А когда они скрывались за деревьями, растущими на вершине длинной горной гряды, в полумиле от них по долине внизу прошел отряд начи и тенса, который возглавлял человек, похожий на Капату.
   Последовал долгий разговор, из которого я ничего не понял, пока Кеокотаа не перевел его мне. Очевидно, наши новые знакомые возвращались к своему племени. Коунджерос, ветвь народа, который назывался апачи и включал в себя множество племен, вышли на тропу войны.
   Коунджерос уничтожили всех индейцев, которые попадались на их пути, и убили даже нескольких испанцев, оказавшихся слишком далеко от дома. Это были злобные, отчаянные воины, которые, вероятно, хотели завоевать все земли между Арканзасом и другой большой рекой, расположенной южнее.
   — Что они сказали об Ичакоми? — спросил я.
   — Ее отряд недалеко от гор, но пони думают, что его перебьют.
   — А что насчет тенса?
   — По их мнению, они в дружеских отношениях с коунджерос, но им точно не известно.
   Наша беседа затянулась. Кеокотаа, побуждаемый мною, задавал им много вопросов о самой стране, о реках, горах, о животном мире.
   По их рассказам, здесь водилось много бизонов, большие стада антилоп, несколько видов оленей, включая многочисленный вид, скорее всего, вапити или лосей. Индейские поселения встречались редко. Некоторые из небольших племен апачей, когда позволяла погода, возделывали вдоль рек кукурузные поля.
   Когда мы расстались с пони, дождь прекратился. Склоны холмов покрылись скользкой грязью, а река неслась в широком русле бурным потоком. Небо на западе закрывали облака. Скоро, сообщили нам пони, мы увидим горы.
   Прибрежная растительность поредела, за ней, насколько хватало взгляда, расстилалась бескрайняя прерия, по которой бродило бессчетное количество бизонов. Мы продвигались вперед с осторожностью, так как не хотели лишних проблем.
   Небо над нашими головами теперь напоминало купол огромного голубого шатра, по которому плыли облака. Вокруг разливалось море травы, и только изредка виднелись группы деревьев. Мы не видели индейцев и не находили никаких следов. Несколько раз нам попадались черные медведи и однажды рыжая рысь, которая при нашем приближении отскочила прочь, но затем вернулась на прежнее место, где она пожирала недавно убитого кролика.
   Дважды нам встретились следы гигантского медведя, по сравнению с которыми следы черных были совсем маленькими.
   Когда мы впервые увидели горы, они показались нам низко висящим синим облаком на западном горизонте, но вскоре их контуры обрисовались более четко. Я вспомнил о своем отце, который так любил эти далекие голубые горы и мечтал их исследовать. Что бы он сказал теперь, когда мы подошли к ним совсем близко?
   Вдруг на открытой равнине, всего в сотне ярдов от нас, мы заметили индейцев! Пригнувшись, мы оба застыли как по команде в ивовых зарослях, из которых собирались выйти. Сердце мое тяжело стучало. Впереди было по меньшей мере двадцать воинов, и они, несомненно, шли по тропе войны.
   Они не видели нас, удаляясь в противоположную сторону.
   — Коунджерос! — прошептал Кеокотаа.
   Отряд остановился у реки, некоторые опустились на колени и стали пить. Один воин поднялся на невысокий холм и огляделся.
   Сделай мы еще несколько шагов, он бы заметил нас.
   В ту ночь мы не разжигали костра и устроились на ночлег в осиновой роще. На следующий день, следуя за воинственным отрядом, прошли, по-видимому, миль восемь, смешивая наши следы с их следами на тот случай, если кто-то нас преследовал.
   Двигались очень осторожно, обязательно осматривая местность впереди и вокруг, прежде чем пересечь открытое пространство.
   Река после дождей стала полноводной, с сильным течением, жаждущий влаги песок и испарения больше не иссушали ее.
   Где сейчас Ичакоми? Нашел ли ее Капата? Если нашел, то мы можем прийти слишком поздно. Эта мысль беспокоила меня, и я не мог уснуть. Выскользнув из укрытия, я взобрался на небольшой утес неподалеку. В миле от меня, а то и больше — в таком чистом воздухе расстояния обманчивы — виднелся слабый отсвет бивачного костра.
   Я долго сидел на утесе в тишине, упиваясь красотой ночи и звезд на небе. Мы прошли огромное расстояние по почти необитаемой земле, и теперь перед нами лежали горы, гораздо более могучие, чем все, которые я видел до сих пор, их далекие вершины были покрыты снегом.
   Тут я вспомнил, что нам необходимы шкуры бизонов и теплая одежда. Скоро задуют холодные ветры, пойдут затяжные дожди.
   Перейдя реку по каменистому броду по пояс в воде и не обнаружив свежих следов, мы перешли на легкий бег, стараясь держаться низин и всех возможных укрытий. Поскольку боевой отряд двигался медленно, надеялись его обогнать. Несмотря на осень, кругом цвело множество диких цветов, в основном желтых, различных оттенков.