Водитель пожал плечами и закурил сигарету.
Прошло минут пять. Шакуров вышел из-под моста. Он взбирался по насыпи, держа руки в карманах, и его серебрящийся плащ мягко поблескивал в тумане.
– Наблевался? – спросил водитель.
Человек в белом плаще поднялся на обочину и вынул руки из карманов. В руках у него был тяжелый пистолет с глушителем. Плащ на нем был тот же, что на Шакурове, но это был не Шакуров, а Сазан. Водитель полез в карман.
Сазан нажал на курок, водитель булькнул и завалился назад.
На обочину поднялись еще несколько людей. С пяти вечера они лежали вдоль всего двадцать девятого километра. Водителя выкинули в канаву, и парень в камуфляже уселся на его место. Сазан сел рядом и завертелся, осматриваясь: все ли в порядке?
Потом к машине подошел Шакуров. В одинаковых белых плащах они с Сазаном казались почти близнецами, – только Шакуров был чуть ниже.
– Мне с тобой не надо? – сказал он.
– Нет, Сашенька. Там будут стрелять.
– Валерий, – сказал Шакуров. – Лейтенант Тихомиров уволен из органов.
– За что?
– Я тебе говорил, что этот человек не продается. По-моему, он стрелял в Севченко. Не понимаю, почему Севченко жив.
– О, – согласился Сазан, – если он стрелял из своего пистолета, то он вряд ли попал в Севченко.
Рядом притормозил «Рейнджровер». Сазан опять вылез из «Линкольна», и его люди быстро перегрузили в машину два больших чемодана, принадлежавших тому почтенному поколению переносных вместилищ, с которыми советские офицеры возвращались из обильной трофеями Германии, а добровольцы ехали на целину. Чемоданы были как чемоданы, только на одном из них была вырезана дырочка, и в эту дырочку любопытно таращилась закрытая колпачком черная кнопка. Из ручек чемоданов торчали два красных проводка, зачищенных на концах. Чемоданы погрузили на заднее сиденье, Сазан взял проводки, соединил их и замотал изоляцией.
– Это что такое? – спросил Шакуров.
– Езжай домой, Саша.
Машина уехала, а Шакуров остался стоять на дороге. К нему потихоньку собирались люди. Подъехал «Рейнджровер» и забрал троих. Подъехал грузовик и увез еще двух. Последней подъехал синий «БМВ» Шакурова с его старым водителем. Шакуров сел в машину, та развернулась и помчалась обратно в Москву.
«Рейнджровер» проследовал за Сазаном через первый переезд. Миновав отстроенный Севченко мост, который вызвал в поселке столько неодобрительных пересудов, «Рейнджровер» остановился. Мост был небольшой, метров десять, и по случаю начинающейся весны вода в овраге, перемешанная со льдом и сухостоем, билась в метре от его бетонных опор. Андрей Городейский, недавний милиционер, вышел к середине моста, наклонился над ворчащей водой и закрепил на опоре круглую и плоскую, как пицца, противопехотную мину. На мгновение, в свете фонаря, ему бросилась надпись на опоре, выцарапанная, наверно, зимой, когда ручей был весь во льду.
Надпись призывала бить буржуев.
Городейский и его напарник, заминировавший вторую половину моста, вернулись в машину.
Меж тем грузовик, украденный четыре часа назад у мертвецки пьяного водителя, проследовал по мосту к второму переезду.
Между грузовиком и «Рейнджровером» имелась радиосвязь, но люди сидели молча и не переговаривались друг с другом. На заднем сиденье «Рейнджровера» лежала радиостанция «Томагава», настроенная на милицейскую волну, и время от времени какое-либо из сообщений «Томагавы» вызывало в машине нервный смешок.
– А этот, семнадцатый, – похоже, что они катаются по Минке, – сказал человек по имени Гриша Гвоздь, который был в «Рейнджровере» за главного.
Прошло три минуты. Рация в руках Гвоздя вдруг сказала: «Привет. Мы скоро приедем. Нам пришлось кое-кто подровнять».
Гвоздь отложил рацию и, поискав, взял с полу гранатомет. Отныне и до конца операции рация была бесполезна.
Сазан, в «Линкольне», тоже слышал слова о скором приезде. Они означали, что два джипа с людьми Сазана приехали к поселку с другой стороны, через заброшенную бетонную дорогу, что дорога вполне проходима и что бревенчатые ворота на ее конце аккуратно разобраны. Операция началась: отныне ее можно было провалить, но отменить ее было нельзя.
Машина затормозила перед высокими черными воротами, и водитель нетерпеливо помигал фарами. Ворота раскрылись. Машина медленно въехала в темный, как китовое брюхо, гараж на первом этаже караульного домика.
«Линкольн» остановился. Ворота скользнули вниз.
В гараже было всего два охранника. Один подошел к Сазану и отворил дверцу машины, а другой со скучающим видом сидел и слушал что-то в наушниках.
Сазан, не торопясь, вылез, и с другой стороны, немного погодя, вышел его водитель. Водителя звали Мишка Крот, и он обладал хваткой и мозгами питбультерьера. Первый охранник стоял к водителю спиной, и его автомат висел у него на шее между ним и дверцей, из которой высаживался Сазан. От второго охранника Мишку Крота закрывала машина, дверца, и Сазан. Сам охранник скользил глазами по потолку и предавался чарам металлической Мельпомены.
Мишка Крот обошел капот машины. Охранник посторонился, видимо, полагая, что водитель тоже спешит к важному пассажиру. Мишка Крот вытащил большой десантный нож, – этот вид оружия был любим им за то, что с ним не надо таскать глушитель, взял первого охранника за плечо и, пригнув его, молча всадил нож поперек сонной артерии. Охранник стал падать. Второй охранник наконец очнулся. Глаза его изумленно выпучились, а рука поехала к кобуре и замерла на полдороге по уважительной причине: охранник заметил в руках вышедшего пассажира «Глок-19», внушительное оружие, обладающее неприятной привычкой стрелять по желанию владельца как одиночными выстрелами, так и очередями.
За спиной Сазана Мишка Крот сунул руку за сиденье, снял с чемодана колпачок, и сорвал бывшую под колпачком пломбу.
– Отведи-ка нас к Севченко, – сказал Сазан оставшемуся в живых охраннику, – да побыстрей.
Он немного нервничал. Мысль о том, что рядом с ним находится несколько килограмм взрывчатки, которая взорвется через пятнадцать минут при любом повороте событий, внушала живейшее желание убраться из этого места подальше.
Мишка Крот взял первого охранника под мышки и запихнул его в машину, чтобы не так бросалось в глаза, если кто-то вздумает заглянуть в гараж.
Затем он подошел сбоку ко второму охраннику, вытащил у него пистолет и рацию, снял с головы наушники, завел назад локти и застегнул его запястья стальными, обтянутыми прозрачным пластиком наручниками.
– Я тебя не трону, понял? – сказал Сазан. – Мне нужен Севченко.
Они вышли из гаража, поднялись на несколько ступенек по железной лесенке и проследовали в темный коридор. Откуда-то сверху слышалась музыка и женские взвизги, – охранники праздновали вечер со шлендрами из поселка.
Невольный их провожатый ногой отворил дверь, и все трое прошли в подземный переход, соединявший караульный домик с усадьбой. В переходе было темно и сыро, как внутри большого червяка. Посереди его, рядом с единственной лампочкой, посверкивал глазок телекамеры, и переливалась бензиновой радугой лужа на бетонном полу.
Можно было только надеяться, что в телекамеру никто не смотрит.
Охранник, ежась, прошел под телекамерой и ступил на первую ступень лестницы, ведшей в подвал усадьбы.
Позади Сазана щелкнула и зажглась лампочка, и голос сверху сказал:
– Брось оружие! Жопой кверху! Ну!
Охранник испуганно пискнул и попятился обратно. На площадке лестницы стоял Давидюк с несколькими парнями.
– Вы только посмотрите, ребята, кто к нам приехал, – весело сказал Давидюк, – а мы его ищем по всей Москве. – Руки!
– Полегче, – сказал Сазан, – а то я пристрелю этого дурака.
– Меня это не волнует, – заметил Давидюк. – Бросай оружие.
Сазан отбросил пистолет в сторону. Мишка Крот со вздохом последовал его примеру.
Давидюк вынул из кармашка рацию и сказал:
– У нас немного неожиданные гости, Анатолий Борисович, – сказал офицер. – Это Сазан.
И повернулся к Сазану.
– А где Шакуров?
Сазан не отвечал.
– Я ставлю вам двойку, – с издевкой сказал Давидюк, – сначала вас или вашего человека спустили с четвертого этажа, потом вы взорвали кактусовозку на тридцать километров раньше, чем следовало, потом вы не смогли налепить мину на машину Шакурова, – а еще вас считают в Москве асом по взрывчатке. И в конце концов не нашли ничего лучшего, чем лезть в этот дом, словно медвежатники. Правда, вы сначала перерезали телефонный кабель, что не очень важно, поскольку на свете есть такая вещь, как сотовая связь.
Сазан, не отвечая, грустно помаргивал.
– Или я немножечко ошибаюсь, – сказал Давидюк. – Или мина с машины Шакурова слетела потому, что ей надлежало слететь? А Шакуров уступил место в машине добровольно?
Сазан молчал.
– Не ожидал от такого подонка, как Шакуров, – продолжал Давидюк, – надо же, как плохо разбираешься в людях.
В этот момент истекли положенные пятнадцать минут с той секунды, как Мишка Крот включил смонтированный внутри рыжего чемодана часовой механизм.
Модифицированный взрыватель сработал, и чемоданы взорвались.
Взрыв начисто снес караульный домик, обдав соседние дачи целым ливнем осколков. Из-за позднего времени на участке не было ни одного охранника, не считая парня по имени Ларион Тимофеев, который вышел из дома поискать забытую утром куртку. Двое охранников, без оружия, трепались на кухне главного дома с симпатичной поварихой, и еще один сидел в холле и смотрел телевизор. Трое охранников стояли в подземном переходе вместе с Давидюком, двое, ни о чем не подозревая, торчали с собакой на веранде караулки, а остальные сидели над гаражом вместе с девчонками из поселка. Все тринадцать человек в караульном доме – десять охранников и поселковые – погибли мгновенно. Взрыв также повалил ворота и близлежащие секции забора.
Подземный переход был слишком близко к поверхности и слишком близко к домику, чтобы с ним ничего не случилось.
Стальную сейфовую дверь из подвала перекрутило, как лист туалетной бумаги, и вышибло в переход. Давидюка и его охранников, не ожидавших взрыва, сшибло с ног.
Сазан нырнул на пол и подхватил свой пистолет. Первый выстрел достался охраннику, который упал на Сазана и все еще держал его за рукав.
Сазан перевернулся на локте и стал стрелять туда, где, за ворохом цементной пыли, должны были лежать охранники и Давидюк. Мишка Крот стал стрелять вместе с ним, но тут же вскрикнул и затих. Сазану не надо было оборачиваться, чтобы понять, что отныне Крот будет вести себя тихо, как это принято среди мертвецов.
Через мгновение последовал новый взрыв – это взорвалась стоявшая рядом с караульным домиком бочка с бензином, а затем что-то засвистало, как Соловей-разбойник, и шарахнуло над Сазаном о перекрытие перехода.
Закричало раздираемая сталь, куски бетона стали обваливаться вниз, обнажая железные прутья. Сазан откатился назад, и туда, где он только что лежал, посыпалось бетонное крошево и земля. Сазан закашлялся. Сверху, с лестницы, деловито заговорил автомат. Автомат стрелял на звук кашля, и Сазан стал стрелять на звук автомата. Пули автомата входили в кучу разоренного бетона, за которой лежал Сазан. Они поднимали великое множество пыли, но не причиняли Сазану особого вреда. Сазан распластался по полу, как пирог по противню, потщательней прицелился и выстрелил, раз и другой. Автомат замолк. Сазан высунулся из-за кучи и выстрелил еще раз.
Наверху залихватски ухнул гранатомет. Сазан встал, кося глазом на потолок. Один из бетонных блоков взорвавшегося здания врезался в покрытие коридора и проделал в стальном листе треугольную дыру. В дыру потихоньку ссыпалась земля с однолетними веточками японской айвы. Ах, какой сад мечтал вырастить в этих местах Анатолий Борисович Севченко!
Сазан побежал вверх по лестнице. Посередине лестницы, глазами кверху, лежал Давидюк, и пальцы его еще царапали автомат. Сазан наступил на автомат ногой. Давидюк открыл большие серые глаза и сказал:
– Я советовал шефу помириться с тобой.
Сазан выстрелил Давидюку меж глаз и побежал дальше.
– Все вы такие! – закричал Гуня. – Сазан такой, Шакуровы такой, Давидюк такой, ты такой – как вам от Гуни чего-то надо, так Гуня добрый, а как Гуня сделал что надо, так пошел Гуня к черту.
Сергей понял, что сейчас Гуня будет стрелять.
Сергей зачерпнул рукой горсть мягкого торфа и бросил Гуне в глаза.
Гуня действительно выстрелил, но Сергей успел откатиться в сторону. Сергей нырнул вперед, как утка, хватающая малька, и перехватил автомат. По пути он налетел на препятствие в виде колена Баркина. Ощущение было такое, словно на лицо надели раскаленную сковородку. Сергея бросило назад, и высоко над глазами на мгновение закачались пальмы и пробившаяся сквозь облака звезда. Потом Сергей почувствовал, что Гуня лежит на нем сверху и душит его цепкими пальцами. Все вокруг потемнело и вздыбилось, как пенка на сбегающем кофе. Мир заплясал волчком, забулькал и загукал. Сергей был спорой внутри созревшего дождевика, и чей-то громадный сапог давил шляпку дождевика. Это был его собственный сапог. Он любил давить в детстве дождевики.
Сергей открыл глаза. Гуня лежал на нем тихий и мертвый, как овощ в морозилке. Оранжереи больше не было. Выбитое взрывом стекло рухнуло вниз, сбивая по пути ветки и листья, и один из крупных осколков оцарапал Сергею плечо. Сергей пошарил глазами и увидел, что этот же осколок почти порезал шею Гуни. С Гуни на Сергея текла теплая кровь, и с неба падал холодный дождь.
Дверь в оранжерею отворилась, и на пороге возникла фигура в домашнем сюртуке.
– Боже мой, – сказала фигура, – кто-нибудь, ко мне.
Коридор за спиной фигуры был освещен светом фар от собравшихся на дороге автомобилей, и что-то в этом коридоре истово, но тихо пищало, – то ли сигнализация, то ли даже источник бесперебойного питания.
Фигура постояла, и двинулась навстречу Сергею. Сергей узнал Севченко.
Похоже было на то, что экс-министр тоже намеревался удрать с участка через кротовую норку. Или у него имелся где-то запасной аэродром.
Севченко пробежал по дорожке и споткнулся о брошенный Гуней автомат.
Он поднял автомат и посмотрел на Сергея. В оранжерее было уже довольно светло и жарко. Ослепительно пылали остатки уничтоженного взрывом караульного домика, сверкали фары «Рейнджроверов», проехавших на участок прямо поверх рухнувших ворот, и люди, выскочившие из «рейнжроверов», молча и сосредоточенно садили из гранатометов в трехэтажный деревянный дом.
– Господи, это ты? – сказал Севченко.
«Вам не стоит в меня стрелять, я уже мертвый» – хотел сказал Сергей.
Севченко лихорадочно дергал затвором автомата. Было ясно, что он плохо представлял себе, как эта штука работает.
Потом Сергей повернул голову и увидел в проеме освещенной двери другой силуэт – силуэт человека в светлом плаще и с танцующей походкой.
Севченко тоже увидел этот силуэт. Он повернулся, по-поросячьи взвизгнул и стал стрелять.
Сазан вбежал в кабинет экс-министра. Кабинет был пуст. Взрыв вышиб из изогнутых рам изящные стекла, и осколки разлетелись по всей комнате. На столе, как ни в чем не бывало, работал компьютер, – и экран, не успевший еще войти в дежурный режим, растерянно сообщал о том, что в принтере что-то не так. В принтере действительно было что-то не так: его зашибла тяжелая палка от штор, слетевшая с мраморных ушек.
Сазан бросился через заднюю дверь, пролетел вниз по винтовой лестнице и выбежал в зимний сад.
Зимний сад выглядел очень плохо. Взрыв побил половину семиметровых стекол теплицы, и мелкий, промозглый дождь, смешанный со снегом, сыпался на большеглазые орхидеи. Сазан посветил фонариком: в квадратном фонтане билась рыбка, раненная кусочком стекла, по воде шли красные круги, и вокруг рыбки с нескрываемым интересом толпились ее сородичи.
За орхидеями Сазан разглядел силуэт человека с автоматом. Человек поднял автомат и начал стрелять. Сазан упал за большую веерную пальму.
Когда он падал, ему показалось, что он падает на капусту, но когда он упал, оказалось, что он упал на кактусы. Человек с автоматом в упоении стрелял, попадая в основном в разбитые стекла крыши. Один раз, впрочем, он попал в зазевавшегося попугая, и попугай тоже упал в кактусы. Сазан удивился, откуда у Севченко автомат, – потому что так стрелять мог только Севченко.
Сквозь разбитые окна падал мелкий противный снег. Было видно, как вдалеке начинают гореть сосны, похожие в темноте на гигантские графитовые стержни, воткнутые в небо. Если в соседних дачах кто-нибудь интересовался происходящим, то он явно держал свой интерес про себя и не вмешивался во внутренние дела близлежащего садового участка.
Сазан простонал, дрыгнул ножкой и затих. Некоторое время в оранжерее было сравнительно тихо, если не считать пальбы из гранатометов за углом.
Потом метрах в трех от Сазана зашаталась кадка с филодендроном, и из-за кадки вылез Севченко. Начальник «Рослесэкспорта» был в домашнем сюртуке и имел в руке автомат, на который смотрел с некоторым удивлением, как европейский путешественник XVI века на китайские палочки для еды. Севченко запахнул сюртук и торопливо побежал к выходу. Когда он пробегал мимо Сазана, Сазан вытянул руку и схватил его за лодыжку. Севченко полетел носом в кактусы. Сазан вскочил на ноги. Севченко стал поднимать автомат.
Сазан молча наступил каблуком на руку экс-министра, и автомат тут же был выпущен.
– Сазан, – сказал Севченко, – тебе это так не пройдет.
– Где Гуня и где мент? – спросил Сазан.
– Слушай, – сказал Севченко, – я сдаюсь. Я проиграл. Сколько ты хочешь? Я отдам все деньги «Ангары» лично тебе.
– А Ганкин?
– Ганкин тебя подставил! Он соврал тебе о том, как обстоит дело! Я сделаю тебя моим начальником охраны, Сазан.
Сазан, казалось, заколебался. Потом решительно передернул затвор автомата.
– Вы получите семь процентов акций.
– Контрольный пакет, – сказал Сазан.
– Это невозможно. Двенадцать процентов.
– Не торгуйся, Анатолий Борисович. Ты не на том конце ствола, чтобы торговаться.
– Восемнадцать процентов.
– Я хочу контрольный пакет, – сказал Сазан, – и где Гуня и где мент?
– Вон они лежат, – сказал Севченко.
Сазан пригляделся.
– С ума сойти, – сказал Сазан, сообразив, оттуда Севченко разжился огнестрельным оружием, – живые?
– Я – нет, – ответил из-за куста Сергей, – а как Гуня – не знаю.
– Убей его, – сказал с отчаянием Севченко.
– Контрольный пакет акций и место в Совете Директоров, – согласен?
– Да, – сказал Севченко.
Сазан хмыкнул.
– Умный ты человек, Анатолий Борисыч, а шуток не понимаешь.
Сазан ударил Севченко сапогом под подбородок. Севченко выгнулся, как рыбка, падающая из разбитого аквариума. Автомат в руках Сазана коротко и внушительно заругался. Севченко покатился вниз. Он разматывался, как клубок с шерстью, оставляя за собой на земле темную неровную нитку крови.
Впрочем, он был еще жив. Экс-министр докатился до бассейна и вцепился руками в нависшую над водой ветку апельсинового дерева с маленьким незрелым апельсином. Сазан выстрелил ему в голову. Апельсин оторвался от ветки, и Севченко, вместе с апельсином, нырнул в бассейн. Из бассейна выплеснулась вода, а апельсиновое дерево негодующе зашумело.
Сазан, поморщившись, вытащил из запястья особенно длинную ключку и огляделся. За то время, пока он беседовал с президентом «Рослесэкспорта» у озерка, наверху произошли значительные изменения.
Дача горела. Боевики Сазана уже не обстреливали ее почем зря, а гонялись по участку за немногими оставшимися в живых охранниками. Двое охранников бежали по грядкам. Они подбежали к забору, подпрыгнули и ухватились за бетонный верх. Раздалась очередь, и охранники сорвались с забора.
Сазан вернулся к дорожке и спихнул Гуню с лежавшего под ним человека.
Он не стал доискиваться, жив его школьный приятель или нет, а выстрелил ему дважды в затылок.
Сазан наклонился над человеком, который лежал рядом с Гуней.
– Пошли, мент, – сказал Сазан.
– Пристрели меня и убирайся.
Сазан молча взвалил Сергея на загривок и потащил его к выходу.
С момента взрыва прошло не более двадцати минут. На даче Севченко не оставалось ни одного живого человека из числа его приближенных. В первые же минуты один из охранников пытался связаться по рации с местным отделением милиции, но у него ничего не вышло, – на сиденье одного из «Рейнджроверов» вовсю работало устройство для подавления радиообмена.
Люди в поселке увидели пожар и услышали стрельбу, когда начали стрелять из гранатомета. Многие вышли из домов, чтобы прислушаться к происходящему. Но в их домах не было телефонов, а общественную будку напротив магазина сломали еще прошлой осенью.
Первым пожар заметил милицейский патруль, проезжавший по Минске в трех километрах от дачи Севченко.
Милиция свернула у переезда и поехала к даче, но при подъезде к оврагу обнаружилось, что тот самый мост, который вызвал столько негодования у местного населения, лежит на дне ручья и что надо ехать в объезд.
Милиция поехала в объезд, но на втором переезде ее поджидало странное зрелище: перед самым переездом в кучу гравия, перекрывшую дорогу, была воткнута табличка с надписью «ремонт», и объехать эту чертову кучу нельзя было ни с какой стороны.
– Местная работа! – с уверенностью сказал гаишник. – По-другому к этим чертовым дачам, почитай, и не подъедешь.
Через час, когда милиция явилась после окончательного и тряского объезда, а с дальнего аэродрома поднялся разбуженный по такому случаю вертолет, четыре джипа с людьми Сазана давно были таковы. Они выбрались через лесную дорогу на Боровское шоссе, переправились к Киевскому, доехали до окружной и разбежались в разные стороны.
Когда Сергей очнулся, он обнаружил, что лежит в высокой и теплой комнате. Кровать его была придвинута к окну. Сквозь распахнутую форточку врывался запах леса, и лучи заходящего солнца плясали на светлой, покрытой лаком вагонке, которой были отделаны стены. Сергей приподнялся на локте: за окном была веранда и сосны, и по веранде ходили двое парней. Один из парней заметил, что мент ожил, сделал ему ручкой и достал из кармашка рацию.
Судя по всему, это была дача Сазана в Ягодкове.
Прошла минута-другая – дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился Сазан, в драных джинсах и черной дутой куртке.
Сазан снял куртку и присел на краешек кровати.
– Зря ты меня вытащил оттуда, – сказал Сергей.
– Долги надо платить, – объяснил Сазан, – это я забил тебе большую пулю в маленький пистолет.
– Я догадался, – сказал Сергей.
– Ты вообще догадливый. И за что же ты стрелял в Севченко?
– А ты за что?
– Я бандит, а ты мент. Мне можно, а тебе нельзя.
– Я же все-таки не идиот, – сказал Сергей.
Сазан неопределенно покрутил в воздухе пальцами. Видно было, что он сильно сомневается в истинности последнего высказывания.
– Дай закурить, – сказал Сергей, – ужасно курить хочется.
Сазан выудил из кутки пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Некоторое время он молча наблюдал, как мент пускает изо рта дым, а потом спросил:
– И давно ты перестал быть идиотом?
– Приблизительно с того момента, как мое начальство вдруг кончило придираться ко мне и начало толковать об оперативной группе.
Сергей покурил, а потом продолжил:
– Впервые я заподозрил неладное, когда мне прикрыли дело о происшествии на Киевском: когда в машине у тебя вместо мертвого Гуни оказался совсем другой человек. От этого дела за версту пахло убийством, и уж конечно те люди, которые хотели посадить Сазана, могли бы это сделать.
Но вместо этого никто не воспрепятствовал тебе выйти на свободу наутро.
Почему? Потому, что в случае расследования в погорелом скелете можно было бы идентифицировать одного из охранников Севченко.
Потом я конфисковал у тебя оружие. Мне было достаточно ясно, что я не получил бы ордера на обыск без «Александрии». Я, конечно, полагал, что цель обыска, – это намерение достаточно беззащитного и легального банка попугать тебя легальными же санкциями, и я полагал это ровно до двух часов ночи. Потому что в два часа ночи это перестало походить на легальную борьбу невинного банка. В два часа ночи это стало походить на засаду.
Некто, кто знал, что ты не можешь позволить себе в такое время остаться без оружия, и кто догадывался, куда ты поедешь за оружием, устроил тебе засаду. Ты оказался умнее этого некто. Но откуда этот некто знал, куда ты поедешь?
Ответ был очевиден. Он вытекал из человека, который оглушил меня, чтобы помешать мне преследовать твою машину; из того поразительного факта, что Гуни в твоей сгоревшей машине не оказалась; что в ней лежал другой человек; и что сгоревшая машина, которую я видел утром, – была вовсе не та машина, в которой уехал ты…
– Догадался, – сказал Сазан.
– Конечно, догадался! Это был агатовый «Мерседес», который уехал с Городейским. Поразмыслив, я понял, что те же самые люди, которые оглушили меня, чтобы я тебя не преследовал, нагнали тебя на шоссе.
Прошло минут пять. Шакуров вышел из-под моста. Он взбирался по насыпи, держа руки в карманах, и его серебрящийся плащ мягко поблескивал в тумане.
– Наблевался? – спросил водитель.
Человек в белом плаще поднялся на обочину и вынул руки из карманов. В руках у него был тяжелый пистолет с глушителем. Плащ на нем был тот же, что на Шакурове, но это был не Шакуров, а Сазан. Водитель полез в карман.
Сазан нажал на курок, водитель булькнул и завалился назад.
На обочину поднялись еще несколько людей. С пяти вечера они лежали вдоль всего двадцать девятого километра. Водителя выкинули в канаву, и парень в камуфляже уселся на его место. Сазан сел рядом и завертелся, осматриваясь: все ли в порядке?
Потом к машине подошел Шакуров. В одинаковых белых плащах они с Сазаном казались почти близнецами, – только Шакуров был чуть ниже.
– Мне с тобой не надо? – сказал он.
– Нет, Сашенька. Там будут стрелять.
– Валерий, – сказал Шакуров. – Лейтенант Тихомиров уволен из органов.
– За что?
– Я тебе говорил, что этот человек не продается. По-моему, он стрелял в Севченко. Не понимаю, почему Севченко жив.
– О, – согласился Сазан, – если он стрелял из своего пистолета, то он вряд ли попал в Севченко.
Рядом притормозил «Рейнджровер». Сазан опять вылез из «Линкольна», и его люди быстро перегрузили в машину два больших чемодана, принадлежавших тому почтенному поколению переносных вместилищ, с которыми советские офицеры возвращались из обильной трофеями Германии, а добровольцы ехали на целину. Чемоданы были как чемоданы, только на одном из них была вырезана дырочка, и в эту дырочку любопытно таращилась закрытая колпачком черная кнопка. Из ручек чемоданов торчали два красных проводка, зачищенных на концах. Чемоданы погрузили на заднее сиденье, Сазан взял проводки, соединил их и замотал изоляцией.
– Это что такое? – спросил Шакуров.
– Езжай домой, Саша.
Машина уехала, а Шакуров остался стоять на дороге. К нему потихоньку собирались люди. Подъехал «Рейнджровер» и забрал троих. Подъехал грузовик и увез еще двух. Последней подъехал синий «БМВ» Шакурова с его старым водителем. Шакуров сел в машину, та развернулась и помчалась обратно в Москву.
«Рейнджровер» проследовал за Сазаном через первый переезд. Миновав отстроенный Севченко мост, который вызвал в поселке столько неодобрительных пересудов, «Рейнджровер» остановился. Мост был небольшой, метров десять, и по случаю начинающейся весны вода в овраге, перемешанная со льдом и сухостоем, билась в метре от его бетонных опор. Андрей Городейский, недавний милиционер, вышел к середине моста, наклонился над ворчащей водой и закрепил на опоре круглую и плоскую, как пицца, противопехотную мину. На мгновение, в свете фонаря, ему бросилась надпись на опоре, выцарапанная, наверно, зимой, когда ручей был весь во льду.
Надпись призывала бить буржуев.
Городейский и его напарник, заминировавший вторую половину моста, вернулись в машину.
Меж тем грузовик, украденный четыре часа назад у мертвецки пьяного водителя, проследовал по мосту к второму переезду.
Между грузовиком и «Рейнджровером» имелась радиосвязь, но люди сидели молча и не переговаривались друг с другом. На заднем сиденье «Рейнджровера» лежала радиостанция «Томагава», настроенная на милицейскую волну, и время от времени какое-либо из сообщений «Томагавы» вызывало в машине нервный смешок.
– А этот, семнадцатый, – похоже, что они катаются по Минке, – сказал человек по имени Гриша Гвоздь, который был в «Рейнджровере» за главного.
Прошло три минуты. Рация в руках Гвоздя вдруг сказала: «Привет. Мы скоро приедем. Нам пришлось кое-кто подровнять».
Гвоздь отложил рацию и, поискав, взял с полу гранатомет. Отныне и до конца операции рация была бесполезна.
Сазан, в «Линкольне», тоже слышал слова о скором приезде. Они означали, что два джипа с людьми Сазана приехали к поселку с другой стороны, через заброшенную бетонную дорогу, что дорога вполне проходима и что бревенчатые ворота на ее конце аккуратно разобраны. Операция началась: отныне ее можно было провалить, но отменить ее было нельзя.
Машина затормозила перед высокими черными воротами, и водитель нетерпеливо помигал фарами. Ворота раскрылись. Машина медленно въехала в темный, как китовое брюхо, гараж на первом этаже караульного домика.
«Линкольн» остановился. Ворота скользнули вниз.
В гараже было всего два охранника. Один подошел к Сазану и отворил дверцу машины, а другой со скучающим видом сидел и слушал что-то в наушниках.
Сазан, не торопясь, вылез, и с другой стороны, немного погодя, вышел его водитель. Водителя звали Мишка Крот, и он обладал хваткой и мозгами питбультерьера. Первый охранник стоял к водителю спиной, и его автомат висел у него на шее между ним и дверцей, из которой высаживался Сазан. От второго охранника Мишку Крота закрывала машина, дверца, и Сазан. Сам охранник скользил глазами по потолку и предавался чарам металлической Мельпомены.
Мишка Крот обошел капот машины. Охранник посторонился, видимо, полагая, что водитель тоже спешит к важному пассажиру. Мишка Крот вытащил большой десантный нож, – этот вид оружия был любим им за то, что с ним не надо таскать глушитель, взял первого охранника за плечо и, пригнув его, молча всадил нож поперек сонной артерии. Охранник стал падать. Второй охранник наконец очнулся. Глаза его изумленно выпучились, а рука поехала к кобуре и замерла на полдороге по уважительной причине: охранник заметил в руках вышедшего пассажира «Глок-19», внушительное оружие, обладающее неприятной привычкой стрелять по желанию владельца как одиночными выстрелами, так и очередями.
За спиной Сазана Мишка Крот сунул руку за сиденье, снял с чемодана колпачок, и сорвал бывшую под колпачком пломбу.
– Отведи-ка нас к Севченко, – сказал Сазан оставшемуся в живых охраннику, – да побыстрей.
Он немного нервничал. Мысль о том, что рядом с ним находится несколько килограмм взрывчатки, которая взорвется через пятнадцать минут при любом повороте событий, внушала живейшее желание убраться из этого места подальше.
Мишка Крот взял первого охранника под мышки и запихнул его в машину, чтобы не так бросалось в глаза, если кто-то вздумает заглянуть в гараж.
Затем он подошел сбоку ко второму охраннику, вытащил у него пистолет и рацию, снял с головы наушники, завел назад локти и застегнул его запястья стальными, обтянутыми прозрачным пластиком наручниками.
– Я тебя не трону, понял? – сказал Сазан. – Мне нужен Севченко.
Они вышли из гаража, поднялись на несколько ступенек по железной лесенке и проследовали в темный коридор. Откуда-то сверху слышалась музыка и женские взвизги, – охранники праздновали вечер со шлендрами из поселка.
Невольный их провожатый ногой отворил дверь, и все трое прошли в подземный переход, соединявший караульный домик с усадьбой. В переходе было темно и сыро, как внутри большого червяка. Посереди его, рядом с единственной лампочкой, посверкивал глазок телекамеры, и переливалась бензиновой радугой лужа на бетонном полу.
Можно было только надеяться, что в телекамеру никто не смотрит.
Охранник, ежась, прошел под телекамерой и ступил на первую ступень лестницы, ведшей в подвал усадьбы.
Позади Сазана щелкнула и зажглась лампочка, и голос сверху сказал:
– Брось оружие! Жопой кверху! Ну!
Охранник испуганно пискнул и попятился обратно. На площадке лестницы стоял Давидюк с несколькими парнями.
– Вы только посмотрите, ребята, кто к нам приехал, – весело сказал Давидюк, – а мы его ищем по всей Москве. – Руки!
– Полегче, – сказал Сазан, – а то я пристрелю этого дурака.
– Меня это не волнует, – заметил Давидюк. – Бросай оружие.
Сазан отбросил пистолет в сторону. Мишка Крот со вздохом последовал его примеру.
Давидюк вынул из кармашка рацию и сказал:
– У нас немного неожиданные гости, Анатолий Борисович, – сказал офицер. – Это Сазан.
И повернулся к Сазану.
– А где Шакуров?
Сазан не отвечал.
– Я ставлю вам двойку, – с издевкой сказал Давидюк, – сначала вас или вашего человека спустили с четвертого этажа, потом вы взорвали кактусовозку на тридцать километров раньше, чем следовало, потом вы не смогли налепить мину на машину Шакурова, – а еще вас считают в Москве асом по взрывчатке. И в конце концов не нашли ничего лучшего, чем лезть в этот дом, словно медвежатники. Правда, вы сначала перерезали телефонный кабель, что не очень важно, поскольку на свете есть такая вещь, как сотовая связь.
Сазан, не отвечая, грустно помаргивал.
– Или я немножечко ошибаюсь, – сказал Давидюк. – Или мина с машины Шакурова слетела потому, что ей надлежало слететь? А Шакуров уступил место в машине добровольно?
Сазан молчал.
– Не ожидал от такого подонка, как Шакуров, – продолжал Давидюк, – надо же, как плохо разбираешься в людях.
В этот момент истекли положенные пятнадцать минут с той секунды, как Мишка Крот включил смонтированный внутри рыжего чемодана часовой механизм.
Модифицированный взрыватель сработал, и чемоданы взорвались.
Взрыв начисто снес караульный домик, обдав соседние дачи целым ливнем осколков. Из-за позднего времени на участке не было ни одного охранника, не считая парня по имени Ларион Тимофеев, который вышел из дома поискать забытую утром куртку. Двое охранников, без оружия, трепались на кухне главного дома с симпатичной поварихой, и еще один сидел в холле и смотрел телевизор. Трое охранников стояли в подземном переходе вместе с Давидюком, двое, ни о чем не подозревая, торчали с собакой на веранде караулки, а остальные сидели над гаражом вместе с девчонками из поселка. Все тринадцать человек в караульном доме – десять охранников и поселковые – погибли мгновенно. Взрыв также повалил ворота и близлежащие секции забора.
Подземный переход был слишком близко к поверхности и слишком близко к домику, чтобы с ним ничего не случилось.
Стальную сейфовую дверь из подвала перекрутило, как лист туалетной бумаги, и вышибло в переход. Давидюка и его охранников, не ожидавших взрыва, сшибло с ног.
Сазан нырнул на пол и подхватил свой пистолет. Первый выстрел достался охраннику, который упал на Сазана и все еще держал его за рукав.
Сазан перевернулся на локте и стал стрелять туда, где, за ворохом цементной пыли, должны были лежать охранники и Давидюк. Мишка Крот стал стрелять вместе с ним, но тут же вскрикнул и затих. Сазану не надо было оборачиваться, чтобы понять, что отныне Крот будет вести себя тихо, как это принято среди мертвецов.
Через мгновение последовал новый взрыв – это взорвалась стоявшая рядом с караульным домиком бочка с бензином, а затем что-то засвистало, как Соловей-разбойник, и шарахнуло над Сазаном о перекрытие перехода.
Закричало раздираемая сталь, куски бетона стали обваливаться вниз, обнажая железные прутья. Сазан откатился назад, и туда, где он только что лежал, посыпалось бетонное крошево и земля. Сазан закашлялся. Сверху, с лестницы, деловито заговорил автомат. Автомат стрелял на звук кашля, и Сазан стал стрелять на звук автомата. Пули автомата входили в кучу разоренного бетона, за которой лежал Сазан. Они поднимали великое множество пыли, но не причиняли Сазану особого вреда. Сазан распластался по полу, как пирог по противню, потщательней прицелился и выстрелил, раз и другой. Автомат замолк. Сазан высунулся из-за кучи и выстрелил еще раз.
Наверху залихватски ухнул гранатомет. Сазан встал, кося глазом на потолок. Один из бетонных блоков взорвавшегося здания врезался в покрытие коридора и проделал в стальном листе треугольную дыру. В дыру потихоньку ссыпалась земля с однолетними веточками японской айвы. Ах, какой сад мечтал вырастить в этих местах Анатолий Борисович Севченко!
Сазан побежал вверх по лестнице. Посередине лестницы, глазами кверху, лежал Давидюк, и пальцы его еще царапали автомат. Сазан наступил на автомат ногой. Давидюк открыл большие серые глаза и сказал:
– Я советовал шефу помириться с тобой.
Сазан выстрелил Давидюку меж глаз и побежал дальше.
***
– Все вы такие! – закричал Гуня. – Сазан такой, Шакуровы такой, Давидюк такой, ты такой – как вам от Гуни чего-то надо, так Гуня добрый, а как Гуня сделал что надо, так пошел Гуня к черту.
Сергей понял, что сейчас Гуня будет стрелять.
Сергей зачерпнул рукой горсть мягкого торфа и бросил Гуне в глаза.
Гуня действительно выстрелил, но Сергей успел откатиться в сторону. Сергей нырнул вперед, как утка, хватающая малька, и перехватил автомат. По пути он налетел на препятствие в виде колена Баркина. Ощущение было такое, словно на лицо надели раскаленную сковородку. Сергея бросило назад, и высоко над глазами на мгновение закачались пальмы и пробившаяся сквозь облака звезда. Потом Сергей почувствовал, что Гуня лежит на нем сверху и душит его цепкими пальцами. Все вокруг потемнело и вздыбилось, как пенка на сбегающем кофе. Мир заплясал волчком, забулькал и загукал. Сергей был спорой внутри созревшего дождевика, и чей-то громадный сапог давил шляпку дождевика. Это был его собственный сапог. Он любил давить в детстве дождевики.
Сергей открыл глаза. Гуня лежал на нем тихий и мертвый, как овощ в морозилке. Оранжереи больше не было. Выбитое взрывом стекло рухнуло вниз, сбивая по пути ветки и листья, и один из крупных осколков оцарапал Сергею плечо. Сергей пошарил глазами и увидел, что этот же осколок почти порезал шею Гуни. С Гуни на Сергея текла теплая кровь, и с неба падал холодный дождь.
Дверь в оранжерею отворилась, и на пороге возникла фигура в домашнем сюртуке.
– Боже мой, – сказала фигура, – кто-нибудь, ко мне.
Коридор за спиной фигуры был освещен светом фар от собравшихся на дороге автомобилей, и что-то в этом коридоре истово, но тихо пищало, – то ли сигнализация, то ли даже источник бесперебойного питания.
Фигура постояла, и двинулась навстречу Сергею. Сергей узнал Севченко.
Похоже было на то, что экс-министр тоже намеревался удрать с участка через кротовую норку. Или у него имелся где-то запасной аэродром.
Севченко пробежал по дорожке и споткнулся о брошенный Гуней автомат.
Он поднял автомат и посмотрел на Сергея. В оранжерее было уже довольно светло и жарко. Ослепительно пылали остатки уничтоженного взрывом караульного домика, сверкали фары «Рейнджроверов», проехавших на участок прямо поверх рухнувших ворот, и люди, выскочившие из «рейнжроверов», молча и сосредоточенно садили из гранатометов в трехэтажный деревянный дом.
– Господи, это ты? – сказал Севченко.
«Вам не стоит в меня стрелять, я уже мертвый» – хотел сказал Сергей.
Севченко лихорадочно дергал затвором автомата. Было ясно, что он плохо представлял себе, как эта штука работает.
Потом Сергей повернул голову и увидел в проеме освещенной двери другой силуэт – силуэт человека в светлом плаще и с танцующей походкой.
Севченко тоже увидел этот силуэт. Он повернулся, по-поросячьи взвизгнул и стал стрелять.
***
Сазан вбежал в кабинет экс-министра. Кабинет был пуст. Взрыв вышиб из изогнутых рам изящные стекла, и осколки разлетелись по всей комнате. На столе, как ни в чем не бывало, работал компьютер, – и экран, не успевший еще войти в дежурный режим, растерянно сообщал о том, что в принтере что-то не так. В принтере действительно было что-то не так: его зашибла тяжелая палка от штор, слетевшая с мраморных ушек.
Сазан бросился через заднюю дверь, пролетел вниз по винтовой лестнице и выбежал в зимний сад.
Зимний сад выглядел очень плохо. Взрыв побил половину семиметровых стекол теплицы, и мелкий, промозглый дождь, смешанный со снегом, сыпался на большеглазые орхидеи. Сазан посветил фонариком: в квадратном фонтане билась рыбка, раненная кусочком стекла, по воде шли красные круги, и вокруг рыбки с нескрываемым интересом толпились ее сородичи.
За орхидеями Сазан разглядел силуэт человека с автоматом. Человек поднял автомат и начал стрелять. Сазан упал за большую веерную пальму.
Когда он падал, ему показалось, что он падает на капусту, но когда он упал, оказалось, что он упал на кактусы. Человек с автоматом в упоении стрелял, попадая в основном в разбитые стекла крыши. Один раз, впрочем, он попал в зазевавшегося попугая, и попугай тоже упал в кактусы. Сазан удивился, откуда у Севченко автомат, – потому что так стрелять мог только Севченко.
Сквозь разбитые окна падал мелкий противный снег. Было видно, как вдалеке начинают гореть сосны, похожие в темноте на гигантские графитовые стержни, воткнутые в небо. Если в соседних дачах кто-нибудь интересовался происходящим, то он явно держал свой интерес про себя и не вмешивался во внутренние дела близлежащего садового участка.
Сазан простонал, дрыгнул ножкой и затих. Некоторое время в оранжерее было сравнительно тихо, если не считать пальбы из гранатометов за углом.
Потом метрах в трех от Сазана зашаталась кадка с филодендроном, и из-за кадки вылез Севченко. Начальник «Рослесэкспорта» был в домашнем сюртуке и имел в руке автомат, на который смотрел с некоторым удивлением, как европейский путешественник XVI века на китайские палочки для еды. Севченко запахнул сюртук и торопливо побежал к выходу. Когда он пробегал мимо Сазана, Сазан вытянул руку и схватил его за лодыжку. Севченко полетел носом в кактусы. Сазан вскочил на ноги. Севченко стал поднимать автомат.
Сазан молча наступил каблуком на руку экс-министра, и автомат тут же был выпущен.
– Сазан, – сказал Севченко, – тебе это так не пройдет.
– Где Гуня и где мент? – спросил Сазан.
– Слушай, – сказал Севченко, – я сдаюсь. Я проиграл. Сколько ты хочешь? Я отдам все деньги «Ангары» лично тебе.
– А Ганкин?
– Ганкин тебя подставил! Он соврал тебе о том, как обстоит дело! Я сделаю тебя моим начальником охраны, Сазан.
Сазан, казалось, заколебался. Потом решительно передернул затвор автомата.
– Вы получите семь процентов акций.
– Контрольный пакет, – сказал Сазан.
– Это невозможно. Двенадцать процентов.
– Не торгуйся, Анатолий Борисович. Ты не на том конце ствола, чтобы торговаться.
– Восемнадцать процентов.
– Я хочу контрольный пакет, – сказал Сазан, – и где Гуня и где мент?
– Вон они лежат, – сказал Севченко.
Сазан пригляделся.
– С ума сойти, – сказал Сазан, сообразив, оттуда Севченко разжился огнестрельным оружием, – живые?
– Я – нет, – ответил из-за куста Сергей, – а как Гуня – не знаю.
– Убей его, – сказал с отчаянием Севченко.
– Контрольный пакет акций и место в Совете Директоров, – согласен?
– Да, – сказал Севченко.
Сазан хмыкнул.
– Умный ты человек, Анатолий Борисыч, а шуток не понимаешь.
Сазан ударил Севченко сапогом под подбородок. Севченко выгнулся, как рыбка, падающая из разбитого аквариума. Автомат в руках Сазана коротко и внушительно заругался. Севченко покатился вниз. Он разматывался, как клубок с шерстью, оставляя за собой на земле темную неровную нитку крови.
Впрочем, он был еще жив. Экс-министр докатился до бассейна и вцепился руками в нависшую над водой ветку апельсинового дерева с маленьким незрелым апельсином. Сазан выстрелил ему в голову. Апельсин оторвался от ветки, и Севченко, вместе с апельсином, нырнул в бассейн. Из бассейна выплеснулась вода, а апельсиновое дерево негодующе зашумело.
Сазан, поморщившись, вытащил из запястья особенно длинную ключку и огляделся. За то время, пока он беседовал с президентом «Рослесэкспорта» у озерка, наверху произошли значительные изменения.
Дача горела. Боевики Сазана уже не обстреливали ее почем зря, а гонялись по участку за немногими оставшимися в живых охранниками. Двое охранников бежали по грядкам. Они подбежали к забору, подпрыгнули и ухватились за бетонный верх. Раздалась очередь, и охранники сорвались с забора.
Сазан вернулся к дорожке и спихнул Гуню с лежавшего под ним человека.
Он не стал доискиваться, жив его школьный приятель или нет, а выстрелил ему дважды в затылок.
Сазан наклонился над человеком, который лежал рядом с Гуней.
– Пошли, мент, – сказал Сазан.
– Пристрели меня и убирайся.
Сазан молча взвалил Сергея на загривок и потащил его к выходу.
***
С момента взрыва прошло не более двадцати минут. На даче Севченко не оставалось ни одного живого человека из числа его приближенных. В первые же минуты один из охранников пытался связаться по рации с местным отделением милиции, но у него ничего не вышло, – на сиденье одного из «Рейнджроверов» вовсю работало устройство для подавления радиообмена.
Люди в поселке увидели пожар и услышали стрельбу, когда начали стрелять из гранатомета. Многие вышли из домов, чтобы прислушаться к происходящему. Но в их домах не было телефонов, а общественную будку напротив магазина сломали еще прошлой осенью.
Первым пожар заметил милицейский патруль, проезжавший по Минске в трех километрах от дачи Севченко.
Милиция свернула у переезда и поехала к даче, но при подъезде к оврагу обнаружилось, что тот самый мост, который вызвал столько негодования у местного населения, лежит на дне ручья и что надо ехать в объезд.
Милиция поехала в объезд, но на втором переезде ее поджидало странное зрелище: перед самым переездом в кучу гравия, перекрывшую дорогу, была воткнута табличка с надписью «ремонт», и объехать эту чертову кучу нельзя было ни с какой стороны.
– Местная работа! – с уверенностью сказал гаишник. – По-другому к этим чертовым дачам, почитай, и не подъедешь.
Через час, когда милиция явилась после окончательного и тряского объезда, а с дальнего аэродрома поднялся разбуженный по такому случаю вертолет, четыре джипа с людьми Сазана давно были таковы. Они выбрались через лесную дорогу на Боровское шоссе, переправились к Киевскому, доехали до окружной и разбежались в разные стороны.
***
Когда Сергей очнулся, он обнаружил, что лежит в высокой и теплой комнате. Кровать его была придвинута к окну. Сквозь распахнутую форточку врывался запах леса, и лучи заходящего солнца плясали на светлой, покрытой лаком вагонке, которой были отделаны стены. Сергей приподнялся на локте: за окном была веранда и сосны, и по веранде ходили двое парней. Один из парней заметил, что мент ожил, сделал ему ручкой и достал из кармашка рацию.
Судя по всему, это была дача Сазана в Ягодкове.
Прошла минута-другая – дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился Сазан, в драных джинсах и черной дутой куртке.
Сазан снял куртку и присел на краешек кровати.
– Зря ты меня вытащил оттуда, – сказал Сергей.
– Долги надо платить, – объяснил Сазан, – это я забил тебе большую пулю в маленький пистолет.
– Я догадался, – сказал Сергей.
– Ты вообще догадливый. И за что же ты стрелял в Севченко?
– А ты за что?
– Я бандит, а ты мент. Мне можно, а тебе нельзя.
– Я же все-таки не идиот, – сказал Сергей.
Сазан неопределенно покрутил в воздухе пальцами. Видно было, что он сильно сомневается в истинности последнего высказывания.
– Дай закурить, – сказал Сергей, – ужасно курить хочется.
Сазан выудил из кутки пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Некоторое время он молча наблюдал, как мент пускает изо рта дым, а потом спросил:
– И давно ты перестал быть идиотом?
– Приблизительно с того момента, как мое начальство вдруг кончило придираться ко мне и начало толковать об оперативной группе.
Сергей покурил, а потом продолжил:
– Впервые я заподозрил неладное, когда мне прикрыли дело о происшествии на Киевском: когда в машине у тебя вместо мертвого Гуни оказался совсем другой человек. От этого дела за версту пахло убийством, и уж конечно те люди, которые хотели посадить Сазана, могли бы это сделать.
Но вместо этого никто не воспрепятствовал тебе выйти на свободу наутро.
Почему? Потому, что в случае расследования в погорелом скелете можно было бы идентифицировать одного из охранников Севченко.
Потом я конфисковал у тебя оружие. Мне было достаточно ясно, что я не получил бы ордера на обыск без «Александрии». Я, конечно, полагал, что цель обыска, – это намерение достаточно беззащитного и легального банка попугать тебя легальными же санкциями, и я полагал это ровно до двух часов ночи. Потому что в два часа ночи это перестало походить на легальную борьбу невинного банка. В два часа ночи это стало походить на засаду.
Некто, кто знал, что ты не можешь позволить себе в такое время остаться без оружия, и кто догадывался, куда ты поедешь за оружием, устроил тебе засаду. Ты оказался умнее этого некто. Но откуда этот некто знал, куда ты поедешь?
Ответ был очевиден. Он вытекал из человека, который оглушил меня, чтобы помешать мне преследовать твою машину; из того поразительного факта, что Гуни в твоей сгоревшей машине не оказалась; что в ней лежал другой человек; и что сгоревшая машина, которую я видел утром, – была вовсе не та машина, в которой уехал ты…
– Догадался, – сказал Сазан.
– Конечно, догадался! Это был агатовый «Мерседес», который уехал с Городейским. Поразмыслив, я понял, что те же самые люди, которые оглушили меня, чтобы я тебя не преследовал, нагнали тебя на шоссе.