Лау Миллер. Певец Преданий

   Талискер и его спутники потратили целый день, добираясь сюда. Им пришлось двигаться по Седьмому шоссе через каньон Дель Муэрто. Более короткая дорога была намертво заблокирована оползнем, и проехать по ней оказалось невозможно даже верхом. Йиска не расставался с рацией и в конце концов нашел место, где удалось поймать сигнал. Он поговорил с несколькими людьми (насколько понял Талискер — с кем-то из своих бесчисленных кузенов) и от одного из них узнал о церемонии Пути Врага, что происходила в пещере Мумии. В каньон Ди Челли даже приехал шаман, приглашенный специально для того, чтобы провести обряд. То был один из самых известных и уважаемых мастеров своего дела, и его услуги стоили недешево. Призрачный враг атаковал племена без разбору, и многие кланы готовы были скинуться, дабы заплатить шаману.
   Поначалу люди в лагере не обратили на пришельцев особого внимания; все были заняты церемонией Пути Врага. Талискер немного успокоился и признал правоту слов Йиски, утверждавшего, что у них нет права прогонять отсюда людей. Все, кто приехал в каньон Ди Челли, были так или иначе связаны с проблемой странных смертей и решали ее как умели. С точки зрения динех, всему виной были чинди, злые, духи, нападавшие на людей, и церемония проводилась для того, чтобы изгнать их. Один лишь Талискер понимал, что нашествие чинди может оказаться только верхушкой айсберга…
   Он вез Эффи на своей лошади, укутав в одеяло. В последние часы температура у Эффи вроде бы упала, и лихорадка наконец-то начала отступать. Это было хорошим знаком, однако, развернув одеяло и откинув волосы с лица Эффи, Талискер увидел, что девушка по-прежнему смертельно бледна.
   — Передай ее мне. — Йиска спрыгнул с лошади и протянул руки, чтобы принять Эффи, — иначе Талискер не смог бы спешиться.
   Талискер чувствовал странное нежелание отпускать ее, но все же передал девушку на руки Йиске и Родни. К его удивлению, откуда ни возьмись появилась тетушка Милли с несколькими подругами; они немедленно принялись хлопотать вокруг Эффи. Как водится, у тетушки Милли нашлось несколько острых словечек для Йиски. Талискер выдавил слабую улыбку. Похоже, извечное «я же тебе говорила» звучит одинаково на всех языках мира.
   Из палатки выглянул загорелый дочерна молодой человек в зеркальных солнечных очках. Увидев Йиску, парень широко улыбнулся.
   — Майк! Эй, Майки!
   — Дэйв? Господи, ты ли это? — Казалось, Йиска и впрямь не ожидал увидеть здесь этого парня. Талискеру почудилось, что в его голосе промелькнул странный холодок. Родни и Милли обменялись многозначительными взглядами, однако оба промолчали.
   — Здравствуй, сичей. — Дэйв то ли не замечал, то ли не хотел замечать напряженность, повисшую в воздухе. Широко улыбаясь, он подошел к новоприбывшим, пожал Йиске руку и похлопал его по спине. — Рад тебя видеть, Майк. Как поживают больные?
   Йиска улыбнулся в ответ, но в глазах его не было и намека на веселье.
   — Думаю, ты знаешь это лучше меня — живя-то в Лос-Анджелесе.
   — Да уж точно. — Дэйв рассмеялся. — Кстати, я изменил имя. Теперь меня зовут Лэйк. Лэйк Первый Орел Маккиннон.
   — Ну, это как-то… очень по-голливудски, Лэйк.
   — В том-то все и дело.
   Они говорили бы и дальше, да тут в беседу вклинилась тетушка Милли, укоряя Йиску за то, что Эффи — бедная девочка! — до сих пор остается на морозе. К Милли присоединилась ее спутница, и Йиска с Лэйком примолкли.
   — Это подруга тети Милли, Рене Йаззи, — представил Йиска. — Она говорит, что мы можем устроить Эффи на ночь в ее палатке. Лэйк перекантуется где-нибудь в другом месте. Я думаю, все будет хорошо, Талискер. Хотя, признаться, она здорово меня перепугала.
   Они отнесли Эффи в оранжевую палатку и устроили на груде одеял.
   — Почему она не приходит в себя, Йиска?
   — Всему свое время. Рене полагает, что Эффи отравлена, и я склонен с ней согласиться. Впрочем, зная Эффи, можно заключить, что это сделала она сама.
   — Бедное дитя, — промолвила Рене. Талискер кивнул в ответ. Очевидно, Рене вполне компетентна в медицинских вопросах, поскольку и Милли, и Родни, и даже Йиска внимательно прислушивались к ее словам. Возможно, она была одним из тех целителей, о которых говорил Родни.
   Палатка Рене оказалась довольно просторной. При необходимости в ней нашлось бы место для четырех-пяти человек. Уложив Эффи, Рене отвела Талискера и Йиску к голубому фургончику, где подавали еду.
   Сгущались сумерки. От стен каньона протянулись длинные холодные тени. Земля была покрыта слоем снега. Талискер слышал голоса и рокот барабанов, долетавшие из пещеры. Через определенные промежутки времени пение прерывалось резкими, отрывистыми вскриками множества голосов, что также было частью обряда.
   — Йиска, как сюда попали машины? Ведь дороги завалены.
   — Большинство этих людей живет в каньоне, на фермах, и машины находятся здесь же, — объяснил Йиска. — Есть хочешь?
   До сих пор Талискеру было недосуг думать о еде, но теперь он понял, что зверски голоден. За несколько центов они купили по большой оловянной кружке бараньего бульона и по куску плоского хлеба, который Йиска назвал лепешкой. Поглощая бульон, Талискер наблюдал за толпой вокруг пещеры. Сам шаман и певцы находились внутри, однако люди снаружи тоже были заворожены песней и ритмом: они притопывали или раскачивались в такт музыке. В голубом фургончике за спиной уютно шипели газовые баллоны, и аромат наваристого мясного бульона смешивался с вездесущим запахом кедра.
   Происходящее удивляло Талискера. Он ожидал увидеть здесь что-то совершенное иное. Ему казалось странным причудливое смешение современной жизни со всеми ее атрибутами и традиционной культуры навахо. Талискер поймал себя на том, что сравнивает церемонию с ритуалом сидов. И впрямь: между ними было много общего.
   Большая собака вынырнула из тени фургона и подошла к Талискеру. Косматая, рыжевато-коричневая, с янтарными глазами; наверное, среди ее предков затесался волк или койот. Собака не стала скулить или тявкать, чтобы выпросить еду, а просто спокойно уселась, устремив на Талискера меланхоличный взгляд.
   — Привет, дружище, — сказал Талискер. — Хочешь есть? — Он собирался поделиться с псом остатками своего хлеба, когда Родни остановил его.
   — Нельзя кормить собаку, пока длится песня. Церемония будет нарушена.
   — Почему?
   Родни пожал плечами.
   — Эта собака может оказаться Перевертышем. Мало ли…
   — Как все сложно, — пробормотал Талискер. — Извини, псина. Зайди попозже.
   Его взгляд вернулся к оранжевой палатке Рене Йаззи. Рене, Милли и пара женщин помоложе сидели возле нее на раскладных стульях, беседуя и перебирая какую-то шерсть. Однако их лица были мрачными, и Талискер подумал: не говорят ли они о ком-то из родственников, убитом чинди? Он перевел взгляд на Родни.
   — А что это за история с Дэйвом… то есть с Лэйком? Мне показалось, ему здесь не очень рады.
   — Он никто, — нахмурился Йиска. — Пустышка.
   — Звучит резковато.
   — Да уж. Я дважды вносил за него залог, платил за лечение в наркологической клинике. И уж не помню сколько раз оплачивал его карточные долги. Его не было здесь несколько лет, Рене волновалась. А на самом деле это я велел ему не показываться дома.
   — Может, он скучал по ней и по племени? — сказал Талискер. — Ты зря…
   — Ничего подобного. Дэйву нет никакого дела до резервации. В пятнадцать лет он твердо решил, что ему здесь не место, и уехал.
   У Талискера сложилось впечатление, что выбор жизненного пути — ответственный шаг для каждого из навахо. И каждому молодому индейцу рано или поздно приходилось делать серьезный выбор между большим миром и жизнью среди соплеменников.
   Талискер покосился на Родни, который молча прислушивался к их разговору. Не было сомнений, что старик полностью разделяет мнение Йиски относительно Лэйка. Парень повернулся спиной к своей семье, и это было с его стороны серьезной ошибкой — которая привела к ошибкам еще большим.
   Йиска пожал плечами.
   — Готов поспорить, он и сейчас приехал не потому, что соскучился. Наверняка все дело в том, что ему понадобились деньги.
   Талискер решил сменить тему, чувствуя легкую жалость к незадачливому Лэйку.
   — Женщины выглядят грустными, — заметил он. — Похоже, они обсуждают какие-то печальные темы. Возможно, у них кто-то умер.
   Родни кивнул:
   — Так и есть. Насколько я знаю, двое потеряли стариков из своих семей. Но они не стали бы это обсуждать. По крайней мере не здесь, где их могут услышать чинди. Юной Шеннон пришлось оставить свой семейный хоган, когда ее дядя скончался там во сне.
   — А она сможет вернуться после похорон?
   — Нет. Она никогда не сможет туда вернуться. Хоган придется оставить — ведь там теперь поселился чинди.
   Талискер кивнул и ничего не ответил.
   — Когда мы проверим врата, сичей? — спросил Йиска.
   — Не раньше, чем закончится церемония. Придется подождать до утра.
 
   Талискер проснулся еще до рассвета. В кабине джипа было холодно и сыро, и он замерз, несмотря на теплые одеяла, которые дал ему Родни. Всю ночь шел снег, и наутро лагерь казался вымершим, поскольку все его обитатели сидели по палаткам. Лишь несколько человек бродили возле пещеры, да где-то в отдалении брехала собака. Она-то и разбудила Талискера, и он выбрался из машины, постанывая и растирая затекшие ноги.
   Может быть, сегодня он вернется в Сутру…
   Стоило Талискеру подумать об этом, как из-за валуна выскочил заяц. Определенно заяц, а не кролик. Зверек остановился в нескольких футах от джипа и уселся столбиком. Длинные усы подрагивали, на них повисли капельки растаявшего снега, поблескивающие в утреннем свете. Талискеру всегда нравились зайцы: в них было особенное, спокойное достоинство, отличавшее этих зверюшек от их собратьев-кроликов. Он восхищенно улыбнулся. В этот момент снова загавкала собака, и заяц метнулся в укрытие. Не то чтобы Талискер верил в приметы, но предзнаменование определенно доброе.
   — Талискер!
   Он подскочил от неожиданности, услышав голос за спиной. Йиска и Родни выбрались из палатки, в которой они ночевали, и приблизились к машине.
   — Доброе утро, — улыбнулся Талискер.
   Эта парочка напоминала скаутов-переростков, собравшихся в поход. На плечах Йиски висел плотно набитый рюкзак, который до этого ехал в багажнике джипа. Родни тоже нес на спине объемистый сверток, однако Талискер не мог понять, что это такое, поскольку вещи были обернуты большим куском оленьей кожи.
   — Пора выдвигаться, — сказал Родни без предисловий. — Шаман ушел, и никто не помешает нам войти в пещеру…
   — Что, даже не позавтракаем?..
   — … но у людей могут возникнуть вопросы, — невозмутимо закончил Родни.
   Талискер немедленно ощутил укол совести. У навахо не принято перебивать друг друга, и каждый из собеседников всегда дослушивал говорившего до конца. Возможно, именно поэтому в речи навахо было мало «сорных» слов и междометий, которые так замусоривают западную речь.
   В молчании они пересекли поле, отделявшее их от пещеры Мумии. В предутреннем свете утес, нависший над входом, казался угрюмым человеческим лицом с нахмуренными бровями и скорбно изогнутым ртом. Изнутри долетал запах влажного камня и трав. Талискер немного помедлил, прежде чем войти внутрь.
   — Все в порядке, Талискер? — спросил Йиска.
   — Да. Я просто думаю, что стоило бы попрощаться с Эффи.
   — Не беспокойся. Милли и Рене позаботятся о ней до нашего возвращения.
   — Знаю. И все же… Она очень хотела пойти с нами.
   Родни кивнул.
   — Увы, медлить нельзя. Каждую ночь кто-нибудь умирает во сне.
   Талискер повел плечами.
   — Как знать… Может вообще не получиться.
   Они вошли в темноту. Талискер ожидал, что здесь будет так же зябко, как и снаружи, если не холоднее, однако стены еще хранили тепло предыдущего дня. Впереди смутно вырисовывалась темная линия каменных нагромождений. Подойдя ближе, Талискер понял, что некогда это были постройки. Слева виднелись остатки какого-то круглого сооружения.
   — Здесь находилась кива, — объяснил Йиска, понизив голос.
   — Навахо когда-то жили внутри пещер?
   — Нет. Это сделали анасази — древнее племя. Теперь оно исчезло.
   — Что значит «исчезло»?
   — Никто не знает, почему анасази умерли… или ушли. В свое время они славились как великие строители и ремесленники.
   Талискер подошел к кругу кивы.
   — Что это, Йиска? — Пол был присыпан какой-то пылью — светлой на темном камне. Талискер нагнулся, пытаясь ее рассмотреть.
   — О! Не наступай. Должно быть, шаман сотворил песчаный узор. В последнюю ночь — в конце церемонии — песок выметают и развеивают по ветру.
   — Похоже, они не очень-то старательно подмели, — заметил Талискер.
   Йиска нахмурился и посмотрел на пол.
   — Верно, — подтвердил он. — Надо было сделать это лучше. — Йиска всмотрелся во тьму пещеры, а затем обернулся к выходу. Отсюда заснеженный пейзаж казался до невозможности ярким. — Может, что-то напугало их, и они поспешили уйти, — пробормотал он. — Может, они увидели чинди…
   — Кстати о чинди.. — Талискер вынул коробку из кедра и отошел к задней стене пещеры.
   — Что он делает? — нахмурился Родни.
   — Сичей, — Йиска взял деда под локоть и повел следом за Талискером, — ты только не пугайся…
   Родни послал ему суровый, несколько презрительный взгляд.
   — С чего бы мне пугаться?
   — Малки? Малки, ты тут? Можешь выходить. — Талискер поставил коробку на пол и открыл ее.
   Малки немедленно выбрался наружу; его полупрозрачный силуэт чуть колебался от дуновения ветра.
   — Привет, Дункан. Эффи вернулась?
   — Да. Мы так думаем…
   Родни потерял дар речи. Он судорожно втянул воздух и прикрыл рот ладонью, словно боясь, что с его губ сорвется проклятие.
   — Все нормально, сичей, — уверил его Йиска. — Малки — наш друг. Вернее, друг Талискера.
   — Малколм Маклеод. — Горец зубасто улыбнулся Родни. — На самом деле я прапрапра… — не знаю уж, сколько там их — дедушка Дункана. Замечаешь сходство?
   К чести Родни, он оправился от ошеломления быстрее, чем это сделал Талискер, впервые встретившись со своим предком. Старик слегка поклонился Малки.
   — Я — Родни Таллоак из Аризоны, из народа Черного Леса. Можешь называть меня Хостин.
   Малки уважительно кивнул и принял подобающий случаю торжественный вид.
   — Рад знакомству, Хостин. Ты идешь в Сутру, дабы упокоить призраков?
   — Нет, я останусь здесь и присмотрю за вратами. Надеюсь, Эффи мне в этом поможет.
   — Эй, ты будь поосторожнее с этим делом. Последний человек, присматривавший за вратами, кончил тем, что «залип» в «пустоте» на двести лет.
   — Малки. — Талискер нахмурился и предостерегающе покачал головой.
   — Э… — Малки огляделся по сторонам, видимо, изыскивая достойный предмет для смены темы. — Так, значит, Эффи с нами не идет? Жаль. Девочка расстроится. Я серьезно. Она действительно очень огорчится, Дункан. Эффи говорила мне об этом, когда мы виделись в «пустоте».
   — Талискер, у меня для тебя небольшой подарок, — быстро перебил Родни, поняв, что Малки — большой охотник потрепать языком. — Ты вроде упоминал, что хотел бы иметь оружие.
   — Это верно, Родни. Я не мог провезти свой меч через таможню.
   — Вот. — Родни протянул ему сверток из оленьей кожи, который до того висел у него за спиной. В серую ткань был завернут палаш.
   Талискер присвистнул.
   — Фантастика! Где ты взял?
   — Моя семья хранит его со времен Гражданской войны. Один из моих предков был офицером в армии конфедератов. Я не уверен, что он когда-нибудь пробовал свое оружие в действии, но выглядит солидно.
   — Ты заточил его, — благодарно пробормотал Талискер. Он встряхнул серую ткань, оказавшуюся военной формой. — Это тоже настоящее?
   — Да. Примерь.
   Талискер повиновался. Куртка оказалась немного великовата; видно, офицер армии конфедератов был очень широк в плечах. На левой стороне груди обнаружилась дырка от пули, окруженная сгоревшими пороховыми крошками. И Талискеру очень захотелось поверить, что офицер выжил. Он застегнул на талии пояс с висящим на нем палашом.
   — Ишь ты! Спасибо, Родни. Действительно, спасибо… Но, может быть, стоило отдать меч Йиске?
   Родни не рассмеялся, однако в его голосе засквозило веселье.
   — Йиска лучше обращается со скальпелем. А этим он может причинить больше вреда себе, чем противнику.
   Йиска улыбнулся, нисколько не обидевшись.
   — Чистая правда.
   — Ты что, собираешься идти в Сутру без оружия? — ужаснулся Малки. — Это может плохо кончиться. Разумеется, если мы вообще туда попадем.
   — Попадем-попадем. — Талискер направился к задней стене пещеры, и все последовали за ним.
   Впереди была тьма. Не просто тень. Не просто отсутствие света. Тьма имела форму, словно стоячий пруд. Стены пещеры исчезали, плавно перетекая в черное ничто.
   — Оставайся там, Родни, — предупредил Талискер. — Не подходи ближе.
   — Это всегда так выглядит, Талискер? — Йиска нервно облизал губы. — Я имею в виду, когда ты перемещался раньше…
   Талискер рассмеялся, но в его смехе не было веселья.
   — Нет. Обычно я пересекал грань в тот момент, когда умирал. Никто никогда раньше не вызывал врата из «пустоты». Йиска, я пойму, если ты раздумаешь идти.
   — Нет, Талискер. Послание духов пришло к навахо. Наверняка не случайно. Я должен…
   — Ладно. Держись за мою руку…
   — Послушай, я действительно…
   — … если не хочешь застрять в «пустоте». До свидания, Родни.
   — До свидания, сичей.
   — Ступайте.
 
   Здесь все по-прежнему — и все иначе. По-прежнему, потому что «пустота» не может измениться. Иначе — потому что Талискер идет сквозь нее добровольно, живой и невредимый. Он чувствует руку Йиски, но не смотрит на него. Он знает, что друг испуган, и отлично понимает его страх. Впрочем, Талискер ходил этим путем раньше. Один раз — через воду, один раз — через огонь. Переход с Земли в Сутру никогда не дается просто. На самом деле нет никакой тропы. Только это не беспокоит его, ему известно, что путь через «пустоту» каждый должен проделать сам. И если он будет двигаться вперед, то непременно придет куда нужно.
   «Дункан, подожди!»
   Голос Малки отдается эхом, хотя здесь нет никаких стен и преград. Услышав этот голос, Талискер отпускает руку Йиски: горец присмотрит за ним.
   Талискер начинает сомневаться. А вправду ли они попали куда нужно? На пути не встречается никаких препон. Ни пламени, ни воды. Но стоит Талискеру подумать об этом, как он понимает: воздуха здесь тоже нет.
   Он останавливается, пытаясь не дышать, хотя и понимает, что не сумеет сдержать дыхание надолго. Если б Талискер знал об этом заранее, то захватил бы с собой противогаз. Да кто же мог такое предвидеть? Раньше, входя в «пустоту», он дышал вполне свободно.
   За спиной Талискер слышит хрипение и понимает, что Йиска тоже задыхается. Однако индеец дышит, хотя и с трудом. Может, здесь все же есть немного кислорода? У воздуха вкус дыма, пепла и горячего угля, и, возможно, им удастся дойти до Сутры…
   Талискер замечает движение впереди. Он крепко сжимает в руке свое новое оружие, все еще восхищаясь великолепным подарком. Опустив взгляд, любуется серебристой сталью, которая посверкивает в исходящем из ниоткуда свете. С мрачным удовлетворением Талискер понимает, что этот клинок убивал. И, возможно, убьет еще не раз.
   Впереди человек. Талискер не может определить, кто это, потому что человек обнажен. У него длинные волосы и гибкое, поджарое тело воина. Талискер уверен, что это феин. Приблизившись, он ожидает от человека хоть какой-нибудь реакции, но ничего не происходит. Воин бесцельно бредет по «пустоте». У него связаны руки, тело покрыто глубокими порезами, сквозь которые проглядывает обнаженное мясо — будто какой-то безвестный хирург начал и не закончил свою работу.
   — Эй, погоди! — Талискер хватает воина за плечо, однако в глазах раненого отражается только пустота. Тьма. Лицо человека искажено гримасой боли, зубы крепко стиснуты, словно его жестоко пытали. Стоит Талискеру разжать руку, как тело встреченного безвольным кулем валится к его ногам.
   Йиска немедленно оказывается рядом. По его лицу текут слезы, он хрипло дышит, пытаясь вдохнуть отравленный воздух. И все-таки Йиска останавливается, желая помочь; он думает, будто это в его силах. Йиска опускается на колени подле распростертого тела, его длинные волосы падают на лицо. А Талискер смотрит только на багряные пятна крови, расплывающиеся по светлой рубашке.
   — Неуверен, что мне хочется туда идти. — Хриплый голос Йиски бесцветен и безжизнен. — Не уверен…
   Талискер протягивает руку и касается его плеча.
   — Давай, Йиска, у нас нет выбора. Нужно двигаться дальше. Потом он слышит новый звук: тихий шелест шагов множествабосых ног, словно бы… словно бы…
   — Талискер! — кричит Малки. Талискер поднимает глаза.
   — Боже мой, — шепчет он.
   Они приближаются. Их сотни. Может быть, тысячи. Мертвые воины с бледными лицами, с окровавленными телами. И их безмолвное присутствие наполняет «пустоту» болью.

ГЛАВА 9

   — Это все из-за тебя, йект! — прорычала Фереби.
   Рако ничего не ответил. Сейчас не время обижаться на пренебрежительное обращение. Гораздо более насущная проблема — четверо шоретских солдат.
   Их привел тот самый человек, что был на мосту, — инквизитор. Рако никогда не забыть его злорадный взгляд и надменную улыбку. Впрочем, все шореты великолепно умели изображать надменность.
   Честно признаться, Рако постыдился бы рассказать друзьям о том, с какой легкостью шореты поймали их в ловушку. Он и Фереби вели себя так, словно были на увеселительной прогулке, а не скрывались от преследователей. Рако был слишком слаб и утомлен, чтобы думать об этом, а Фереби… Ну, наверное, она была чем-то занята… боги знают чем. Возможно, тот факт, что для соплеменников она отныне считалась предательницей и перебежчицей, угнетал ее. Так или иначе, никто из них не заметил преследователей, пока не стало слишком поздно. Шоретские всадники умудрились загнать беглецов в холодную воду реки, где они теперь и стояли по колено — спина к спине, — обнажив мечи.
   — Провалиться мне на месте, если это не Фереби Везул, — усмехнулся командир отряда. — То-то порадуется папочка, когда я принесу ему твою голову! — Он подъехал ближе. Круг медленно сужался, хотя шореты пока что оставались вне досягаемости мечей.
   — Ах, мою голову? Иди и попробуй взять ее, Горза, — рявкнула Фереби. — Я тебе раньше яйца откручу, если меня еще не опередил Заррус.
   — Правильно, разряди ситуацию, — пробормотал Рако. Он слегка наклонился вперед, пытаясь получше сбалансировать свое оружие. Хотя его медвежья лапа могла принести много пользы в ближнем бою, она была заметно тяжелее правой руки, и Рако постоянно рисковал потерять равновесие.
   Горза искривил губы в ухмылке, но в глазах его не было и тени веселья. Он изготовился к атаке. Рако рефлекторно перебросил меч из руки в руку… да вот только руки не было. Он не успел как следует привыкнуть к своей новой конечности, лапа и когти были словно чужими и двигались слишком медленно. Рако уронил клинок в воду, и со стороны всадников раздался взрыв издевательского смеха. Сид нагнулся за мечом, покраснев от стыда и досады, кляня себя за глупость.
   И тут в голову Рако пришла новая идея. Не разгибаясь, он опустил руки в воду и плеснул в сторону одной из лошадей. Полуденное солнце заиграло в мириадах водяных капель. Всадник, приближавшийся к нему, отшатнулся, когда его лошадь испуганно прянула вбок.
   — Йа! Йа! — закричал Рако, размахивая руками и поднимая фонтаны брызг. Лошадь заплясала и встала на дыбы, солдат полетел в реку. Рако переключил свое внимание на следующего всадника, но делать уже ничего не пришлось: паника передалась остальным животным. Как ни понукали их седоки, лошади упорно не желали идти вперед.
   Фереби тоже пыталась напугать лошадей и преуспела, однако Горза был слишком быстр: он вовремя подался назад. Теперь, когда Рако и Фереби имели дело с тремя пешими людьми, а не со всадниками, их шансы заметно увеличились. Горза — единственный, кто усидел в седле, — благоразумно оставался на берегу, успокаивая свою перепуганную кобылу.
   — Недурно, йект, — ухмыльнулась Фереби.
   — Если ты пытаешься расположить меня к себе, то попробуй назвать по имени, — буркнул Рако.
 
   Фереби была лучшим бойцом, какого только Рако случалось видеть в жизни. Она отвлекла на себя сразу двоих шоретских солдат, в то время как сиду достался третий. Ему и того было много: избитое тело и лихорадка давали себя знать. К счастью, шорет заметно нервничал — возможно, из-за медвежьей лапы Рако. Когда они схлестнулись, сид вскочил на шероховатый валун, торчащий из воды. Теперь у него было преимущество в росте, однако валун оказался скользким, и Рако пришлось балансировать, чтобы не свалиться. Его противник мгновенно заметил эту прореху в обороне и кинулся вперед, стремясь столкнуть сида с камня. И — более рефлекторно, чем сознательно — Рако ударил шорета медвежьей лапой.