Лайл Гэвин. Изнанка неба

   – Нет. Постоянно живу в Европе уже года два, главным образом в Париже. Каждый американец, оказавшись в Европе старается сделать его своей базой, и он теперь все больше начинает походить на Пятую авеню. У меня была работа в Бейруте, а набоба и всю остальную компанию я встретила уже здесь, – она посмотрела на Китсона, тот улыбнулся в ответ и потянулся за нашими бокалами.
   Я расплатился, и бармен постарался скрыть свое разочарование. Пока мы потягивали выпивку, Кен расправился со своей одним залпом.
   – Мне пора и если вы, ребята, собираетесь торчать здесь и дальше... – сказала девушка.
   – Мы с места не тронемся, – заверил ее личный пилот набоба.
   Она неторопливой походкой лавируя между группами пилотов и туристами направилась к выходу. Толпа заметно стала редеть, и, наконец, у стойки остались только те, кто уже успел поужинать раньше или же кому этот бар стал родным домом.

3

   Когда она ушла, у нас появилось ощущение, что мы ослабили тугие узлы наших галстуков и бросили под кухонный стол, подальше с глаз грязную посуду. К ней это отношения не имело, дело было в нас самих. Долгое время мы молчали, заглядывая в свои бокалы и потягивали сигареты.
   – Ну как жизнь? – первым нарушил молчание Кен.
   – Живу, летаю.
   – Да, больше желать нечего. Ну и как работа?
   – Платят наличными. Не слишком часто и не так уж много, но, черт побери, это всего лишь "Дакота".
   – Чем они собираются их заменить?
   Ну, это было трудной задачей для авиакомпаний, да и для всей связанной с авиацией индустрии. Шестерка фирм предлагала самолеты, которые предназначались на смену "Дакоте". Любая авиакомпания, использовавшая их в работе, по колено утопала в сверкающих брошюрах и не успевала отбиваться от торговцев этим товаром.
   – Ничем, – сказал я. – Мы все еще будем летать на них, даже если все остальные пересядут на космические корабли.
   Кен ухмыльнулся и тут же услышал встречный вопрос.
   – А что представляет из себя его превосходительство в качестве хозяина?
   – Платит он щедро, – Китсон развел руками. – Ему и в голову не придет дожидаться хорошей погоды. Если он хочет куда-нибудь попасть, то тут же собирается в дорогу. Предполагается, что я сам найду способ доставить его туда.
   – Где ты живешь? – поинтересовался я. Мне было ясно, что где бы ни жил набоб Тангабхардры, то это место определенно носило другое название. Тангабхадра был одним из небольших штатов центральной Индии. Его основным населением были индусы, но правители были мусульманами. Такие задачи быстро решались во время раздела страны. Теперь эти люди могли жить только где-нибудь в Пакистане.
   – Он купил место неподалеку от Форт Манро. Ты помнишь, где это находится?
   Я знал это место у подножия гор, в западной части равнины реки Инд.
   – Ничего особенного, просто губернаторский дворец: всего тридцать спален и взлетно-посадочная полоса в саду за домом. Зато, по крайней мере, никаких религиозных наставлений.
   – В общем, скучать не приходится. Китсон утвердительно кивнул, достал белый шелковый платок и вытер пот со лба. Жары еще не было, ее время в Афинах еще не наступило, не говоря уже об американском баре "Короля Георга". После ухода его знакомой скорость потребления спиртного заметно упала, но в нем начинал говорить выпитый ранее виски.
   Роджерса уже давно разбирало любопытство. Словно случайно он с почти пустым бокалом оказался за спиной Кена и его внимание привлекла роскошная замшевая рубашка пилота.
   – Тони, – сказал я ему, – я хотел бы познакомить тебя с моим старым другом Кеном Китсоном.
   Кен повернулся, и я объяснил, что Роджерс является моим напарником и как летал с Кеном во время войны. Бокал моего второго пилота похоже напомнил моему другу о его предназначении. Он подозвал пальцем бармена и, даже не спросив у Тони, заказал три порции своей любимой смеси.
   Роджерсу не терпелось узнать, чем занимается Китсон, но после его ответа он разочарованно скривил губы. Ему так хотелось высказать свое благоговение перед пилотами реактивных самолетов и выслушать любые откровения командира авиалайнера известной всему миру компании, но личный пилот для него стоял на социальной лестнице на одну ступеньку ниже проститутки. Об этом можно было судить по тому, как он презрительно поджал губы. Вообще-то трудно было винить его за это, но мне это не понравилось.
   Китсон спикировал в новую порцию выпивки и начал разглагольствовать про свой "Пьяджио". Это вызвало у меня улыбку, но в глубине души я ему завидовал. В "Заметках пилота" крейсерская скорость "Дакоты" отмеряна ста сорока узлами. Наша старушка в данный момент не дотягивала до этого рубежа добрую десятку, а "Пьяджио" уверенно держал сто восемьдесят и его максимальная скорость превышала две сотни.
   Конечно, их было трудно сравнивать. Его машина была задумана как комфортабельный, скоростной лимузин для миллионеров, а моя лошадка предназначена для транспортировки людей и грузов самым экономичным путем, и в этом смысле среди транспортных самолетов она была вне конкуренции. Но вряд ли можно найти хоть одну из них моложе пятнадцати лет. Поэтому, когда я сижу с коллегами в баре, меня охватывает желание пилотировать что-нибудь не столь дребезжащее на стыках.
   Для Роджерса, однако, это было не мимолетное желание, а постоянный ход мыслей. Но у него еще была возможность воплотить его в жизнь, а мне скорее всего это уже не удастся. И это многое объясняло.
   Мы сделали еще один заход, и тут Роджерс спросил Кена, чем занимается здесь его хозяин, неужели того привлекают местные достопримечательности.
   Китсон покачал головой и убрал волосы со лба.
   – Не совсем. Мой патрон напал на след одной загадочной истории. Набоб, да преумножится его банковский счет и мужская сила, пытается разыскать фамильную драгоценность.
   – Одна из его жен сбежала с греческим матросом? – съехидничал я.
   – Он холостяк. Мой патрон – человек старой школы.
   – Не надо меня дурачить. Я не раз видел, чему эта школа их научила.
   Кен снисходительно ухмыльнулся.
   – Ну, если тебе действительно интересно, и разговор останется между нами, то могу сказать, что он пытается вернуть свои драгоценности. Настоящие драгоценные камни, золото. Два ящика от патронов, – тут он положил руки на стойку и развел их друг от друга фута на два, – вот таких размеров. Приблизительная стоимость их содержимого достигает полутора миллионов фунтов стерлингов. Ему хочется снова заполучить их обратно.
   Роджерс подозрительно посмотрел в его сторону.
   – Когда это произошло? – спросил я. – Я имел в виду кражу.
   – Рад был услышать от тебя умный вопрос, – Кен облокотился на стойку и продолжил. – Это случилось, мой дорогой друг, во времена нашей молодости, в золотую пору раздела страны, когда у набоба в Тангабхадре был дворец из розового мрамора, и спокойная жизнь текла своим чередом, вот только за его оградой ревела толпа индусов, хотевших перерезать ему глотку. Ну и понимая, что такая перспектива несообразна с существующим порядком вещей его западные друзья пришли ему на помощь с целой эскадрильей самолетов. Началась транспортировка по воздуху золотой утвари, драгоценностей и прочего добра под защиту Пакистана и истинной веры.
   В моем приятеле заговорило выпитое виски, но он даже ни разу не запнулся.
   – Они также вывезли самого набоба и его высших сановников, но в процессе претворения этого доброго деяния в жизнь один из пилотов, наверняка происходивший из низкого сословия и явно получивший образование не там, где нужно, огляделся по сторонам и увидел эти два ящика, полных всякого добра. Тут уж остановка в Пакистане показалась ему излишней, – Кен погремел льдом в своем бокале и махнул бармену. Роджерс тем временем посмотрел на меня и скорчил недоверчивую гримасу.
   – Так вот, – продолжил Китсон, закончив свои переговоры с барменом, – мы оставили нашего героя в кабине "Дакоты" как раз в тот момент, когда он решил начать новую жизнь и прекратить каторжную работу во второразрядной авиакомпании. Он добрался до небольшой португальской колонии на западном побережье, заправил полные баки и предложил второму пилоту проверить состояние хвостового колеса.
   Он сделал паузу и отхлебнул из нового бокала.
   – Ничего не подозревающий парень вышел из самолета и, к своему удивлению, услышал как захлопнулась дверь и взревели моторы. Не успел он выразить свое возмущение, как "Дакота" превратилась в крохотную точку на горизонте и стала прокладывать свой одинокий путь над Аравийским морем навстречу тропическому закату. Надо признаться, что я для усиления драматического эффекта несколько погрешил против истины, ведь было только одиннадцать часов утра, но тем не менее он полетел на запад.
   – В это можно поверить, – согласился я. – Так как ты говоришь его звали?
   – Я этого не говорил, но если тебе интересно, то Моррисон.
   – Никогда о таком не слышал. Так это случилось лет десять – двенадцать назад?
   Кен энергично кивнул, пожалуй даже сильнее чем следовало. У него на лбу обильно выступил пот, но он этого уже не замечал.
   – Все давно разломали, золото переплавили, камни получили новую огранку. Набоб сможет часами разглядывать в витрине магазина свое добро, но так ни о чем и не догадается.
   – В принципе ты прав, Ястребиный Глаз, но факты говорят обратное: два месяца назад пару – тройку вещиц из этих драгоценностей купили для набоба в Бейруте. Вот тут он и начал охотиться за своим добром.
   – А почему вы оказались именно в Афинах? – полюбопытствовал Роджерс.
   – Узнали в Бейруте от... – но неоконченная фраза так и повисла в воздухе.
   Я не заметил, как она подошла, но рядом с Роджерсом неожиданно выросла фигура мисс Берт.
   – О, Боже, – заявила она. – Ну просто муссон прошел.
   – Тебе мартини? – невозмутимо поинтересовался Кен.
   – Старые фронтовые приятели, – фыркнула она.
   Я осушил свои бокал и соскользнул с высокого табурета.
   – Пожалуй мне пора.
   – Сначала отведи его в постель, – решительно сказала мисс Берт.
   Мне захотелось огрызнуться на тему, что он уже не маленький, но затем я передумал. Роджерс к этому времени успел испариться, а Китсон поморщился и спустился на пол и, к моему удивлению, остался стоять на ногах.
   – Я думаю, мы еще увидимся, – сказал он мне.
   – Я буду неподалеку.
   Кен кивнул и начал прокладывать свой путь к лестнице отеля, а нам пришлось поддерживать его под руки. Бар стал снова заполняться людьми. По их многозначительным взглядам и ухмылкам можно было понять, что эту картину они наблюдают вот уже третий день подряд.
   Мы уже миновали пролет и почти столкнулись с высоким, крепко сбитым мужчиной.
   – Мистер Китсон, – грубо сказал он, – когда закончится эта пьянка? Так больше продолжаться не может! – в его голосе явно чувствовался немецкий акцент.
   Мне очень захотелось испортить ему обедню, но для такого серьезного противника я был слишком пьян. Тем временем Кен посоветовал ему отправляться куда подальше.
   Лицо мужчины побагровело и он толкнул Китсона в плечо, но тому на помощь пришла стена, и Кен смог удержаться на ногах. А наш противник промаршировал в бар.
   – Может быть все-таки стоило ему пару раз врезать, – не слишком решительно предложил я.
   – Сегодня, пожалуй, не стоит, – неожиданно мягко возразила мисс Берт.
   Кен уже оторвался от стены и, ухмыляясь, посмотрел на дверь бара.
   – Пора в постель. Еще увидимся дети мои.
   Девушка посмотрела вслед его удаляющейся нетвердой походкой фигуре.
   – Мне бы очень хотелось хоть раз застать его трезвым после семи вечера, – с грустью заметила она.
   – А кто этот прусский гвардеец?
   – Герр Хертер – личный секретарь набоба. Не стоит его винить, кому может понравиться, что пилот его шефа каждый день напивается до умопомрачения.
   – А я и не виню. Мне просто не нравятся его манеры, – парировал я.
   – Оставим это. Что-то неладное творится с Кеном, – озабоченно сказала она. – Он как-то сказал мне, что не может вернуться в Англию. Что тебе об этом известно?
   – Пустая болтовня. Для этого ему просто надо купить билет, вот и все.
   Я достал сигарету и закурил.
   – Так что же все-таки творится с твоим приятелем? – не успокаивалась девушка.
   – Я познакомился с ним пятнадцать лет назад, не советовал ему бросить пить тогда, не стану и теперь. Если ему хочется увидеть, как у него из ушей польется виски – это его дело, а не мое. Оно может стать твоим, но и это меня не касается.
   – Все ясно и понятно, – мрачно процедила мисс Берт. – Фронтовые приятели. Спокойной ночи, капитан.
   Я пожал плечами и направился к выходу из отеля.

4

   На следующее утро я чувствовал себя отвратительно, но не хуже чем можно было ожидать. Мне пришлось побриться в холодной воде, надеть свою лучшую летную форму и отправиться на встречу с Роджерсом в кафе на другом конце улицы. Мы заказали йогурт, хлеб с маслом, джем и побольше кофе.
   Первые две чашки я выпил почти залпом.
   – Что там вчера случилось с твоим приятелем Китсоном? – поинтересовался мой напарник.
   – Он отправился спать.
   – Боже, что за историю он вчера нам рассказывал, – усмехнулся второй пилот. – Его всегда так распирает, когда он хлебнет лишнего?
   – Ты ошибаешься, с ним все в порядке.
   – Но ведь ты тоже в нее не поверил, не так ли?
   – Тебе ни разу не приходилось летать в Индии, а нам с Кеном пришлось немало там поработать.
   – Мне также ни разу не довелось покупать золотые часы с аукциона на Оксфорд-стрит.
   Я мог бы только пожать плечами и оставить все как есть, но у меня в это утро было совсем другое настроение.
   – Знаешь, а ведь это далеко не самая необычная история из тех, что мне доводилось слышать во времена раздела страны. И многие из них, как я точно знаю, абсолютно правдивы.
   – Может быть, но два ящика из под патронов, набитые драгоценностями – это больше миллиона фунтов. Мне конечно доводилось слышать о "баснословных сокровищах Востока"...
   – Чушь. Всего два ящика. Да у них там таким добром набиты целые комнаты.
   Роджерс забыл о еде и ловил каждое мое слово.
   – Между войнами некоторые из князьков приглашали для оценки своего состояния ювелиров с Бонд-стрит, и однажды мне довелось с одним из них встретиться. У него был двадцатилетний опыт работы, но по его словам он растерялся первый раз в жизни. Ему просто не с чем было сравнивать это богатство. Запомни эти князья совсем непохожи на арабских принцев нефтяной крови с гаражами, забитыми "кадиллаками" и хором девочек на кухне. Они копили эти сокровища на протяжении трех тысячелетий, так что результат может оказаться довольно внушительным.
   Мой напарник наградил меня недоверчивым взглядом.
   – Что бы ты сделал, окажись у тебя такое богатство? На что его можно было бы потратить? У этих ребят уже все было. Их цивилизация имеет долгую историю – она может быть старше, чем греческая. Поэты этой страны не уступят Гомеру, да и жили они с ним в одно время.
   – Но и войн у них тоже хватало; налеты, погромы и все такое.
   – Несомненно, ведь у них была довольно развитая цивилизация. Каждые двадцать лет они отправлялись рубить друг друга на куски, ну и что из того? Войны не могут повредить бриллиантам, они просто меняют хозяев, вот и все.
   Я махнул официанту, чтобы тот принес еще кофе и достал сигарету.
   – Удивительная вещь эти бриллианты, самая надежная форма собственности. Они не бьются, не горят и не девальвируются. Даже если уровень цен на фондовой бирже рухнет с верхнего этажа небоскреба, их стоимость останется прежней. Тебе даже не нужно знать их родословную, просто насыпь горсть этого добра в карман и ты состоятельный человек. Легко и просто.
   – До тех пор, пока кто-нибудь не проломит тебе голову, – задумчиво процедил второй пилот, – и не обчистит твои карманы.
   – Верно. Именно этого они и боялись во времена раздела страны. До этого там были довольно странные районы: мусульманские штаты с правителями индусами и наоборот. Набоб был только одним из них. Когда начался раздел страны, для них пришло время уносить ноги. Сошкам помельче перерезали глотки, и их драгоценности попали на рынок. Но крупная дичь смогла позаботиться о себе и вовремя смотать удочки.
   Я глотнул кофе.
   – Какого черта мне приспичило давать уроки истории в афинском кафе, да еще в половине девятого утра, – подумалось мне, но я все-таки решил закончить свою мысль и вслух продолжил. – Вот тогда-то и пригодились бывшие армейские летчики. Многие из них после войны болтались по Индии в поисках хоть какой-нибудь работы. Мы с Кеном не были исключением. В тот момент началась настоящая воздушная лихорадка, надо было переправить массу беженцев из Индии в Пакистан и наоборот. Оба правительства были озабочены тем, чтобы вывезти свою элиту и не дать противнику завладеть их состоянием.
   Между нами говоря, Британское правительство поддерживало их в этом. Если бы даже скромная часть этих драгоценностей попала в свободную продажу, это могло привести к краху алмазного бизнеса в Южной Африке. По воздушным мостам переправляли людей, драгоценности и оружие. В "Дакоту" за один раз могли нагрузить до пяти тысяч фунтов этого добра: жемчуг, бриллианты, золотую посуду, предметы роскоши. А потом тут же приходилось возвращаться за новым грузом.
   Роджерс недоверчиво посмотрел на меня.
   – А тебе приходилось иметь с этим дело?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Такая работа доставалась далеко не каждому. Мне приходилось иметь дело с обыкновенными беженцами, но я встречал ребят, которым доводилось иметь дело с драгоценностями: им платили по пять тысяч фунтов за один полет.
   – Тогда некоторые из них смогли сколотить на такой работе состояние.
   – Это была не та публика, и как бы то ни было, работа того стоила. Им приходилось поднимать в воздух старые развалюхи, самим устранять неполадки и садиться на любую мало-мальски пригодную площадку. Их часто обстреливали, а им не хотелось умирать богачами. Они все проматывали.
   – Ну, хорошо, – согласился он, отхлебнув кофе из чашки. – Пусть будет так: все это правда и они возили драгоценности. И что дальше? Что случилось со всеми этими сокровищами?
   – Ничего. Они все еще там. Принадлежат разным вельможам. Те, что стали достоянием толпы, попали на рынок. Но если кому-то удалось сохранить свое состояние, то это его собственность и никакое правительство не вправе наложить на него свою лапу. Это самое замечательное свойство бриллиантов: их нельзя национализировать. Можно проломить голову хозяину и все отобрать. Но правительство так поступить не может. Так что все по-прежнему пылится в чулане.
   – Кроме, – процедил он сквозь зубы, – двух ящиков.
   – Верно, – согласился я, – кроме двух ящиков.
   Он ненадолго задумался.
   – Трудно в это поверить, что с такими деньгами они не смогут нанять детектива, чтобы выяснить, куда все подевалось.
   – Не стану с тобой спорить.
   – Значит все это не слишком правдоподобно.
   – Ты прав, – сказал я. – Но как мне кажется, все это могло случиться именно так. Хотя ручаться не могу. Нет никаких гарантий, что вся эта история не блеф.
   Мой напарник с облегчением кивнул. С этой мыслью ему жить было легче. Это было вполне в его духе.
   Я допил свой кофе.
   – Пожалуй тебе стоит зайти на почту и справиться насчет телеграмм от шефа. Увидимся на аэродроме.

5

   У меня не было желания снова испытывать местную телефонную сеть, а так как до конторы Миклоса было не более ста ярдов, то я отправился туда пешком, чтобы узнать не нашел ли он для нас какой-нибудь груз.
   Он снимал две комнаты над магазином, торговавшим велосипедами. Два пролета по узкой, темной, каменной лестнице, поворот направо и ты стоишь перед массивной деревянной дверью. Остается только постучать и дожидаться, пока его секретарша не крикнет что-нибудь в ответ.
   На этот раз за дверью стояла тишина. Я подошел и дернул за ручку. Дверь открылась, и мне ничего не оставалось как пройти внутрь.
   За последние четыре месяца здесь ничего не изменилось: затхлый воздух, покрытая пылью картотека и кипы бумаг, сваленные у стены. Вряд ли кто-нибудь пользовался этим добром, повсюду лежал толстый слой пыли.
   Посреди комнаты стоял большой стол, заваленный бумагами. Секретарши не было. После недолгих раздумий я направился к двери его кабинета, но она открылась еще до того, как мне удалось дотянуться до ее ручки. На пороге появилась встревоженная физиономия Миклоса.
   – Капитан! – обрадовался толстяк. – Рад тебя видеть. Милости прошу в мой кабинет.
   Не успел я войти в комнату, как он уже оказался за своим столом и быстро убрал что-то в правый верхний ящик.
   – Присаживайся, – Миклос махнул рукой в сторону потрепанного кожаного кресла.
   Я положил фуражку на край стола и воспользовался его любезностью.
   – Извини, – сказал агент, кивая в сторону двери. – Я ненадолго отправил Марию по одному делу. Ну, так чем могу быть полезен? Твоя машина уже на ходу?
   – Не совсем, но к обеду все будет в порядке. Тебе передали вчера мое послание?
   – Да. Ты еще не передумал по поводу этого груза?
   – Извини, Микки, – покачал я головой.
   – Уверяю тебя, здесь нет никакого риска. Все будет в полном порядке. Я же не могу доверить его первому встречному. Мне нужен человек, которому можно доверять.
   – Все правильно, только я предпочитаю держаться от него подальше. У тебя есть для меня что-нибудь другое?
   – Ничем не могу помочь, – он обвел рукой кипы бумаг на своем столе. – Коровы, козы, сельскохозяйственные машины, запчасти. Все это не по твоей части. Греция бедная страна, авиаперевозки здесь многим не по карману. А что слышно от Хаузера?
   – По поводу твоего груза?
   Микки кивнул.
   – Еще не знаю, но это не имеет для меня никакого значения, – я встал и взял фуражку. – Так ничего больше нет?
   – Ничего, – он мрачно посмотрел мне в глаза. – Ты не боишься разочаровать своего шефа?
   – Хаузера? Он всегда расстраивается, когда деньги текут мимо его карманов. Но это ерунда по сравнению с тем, что будет, если я окажусь в тюрьме. К тому же это может повредить его репутации.
   – Извини, капитан, – печально изрек расстроенный Микки, но больше тебе предложить ничего не могу.
   Тут он нагнулся к левой тумбе своего письменного стола, вынул оттуда бутылку анисовой водки и понемногу налил в две небольшие рюмки. Потом обильно разбавил водой из стоявшего на полке кувшина и протянул одну из них мне.
   – Будем здоровы, капитан.
   Я поднял рюмку и отпил глоток. Мне не очень-то нравится запах аниса, но, слава Богу, там была почти одна вода. Я в два глотка покончил с выпивкой и обошел край стола, чтобы поставить рюмку рядом с бутылкой, но затем резко выдвинул правый верхний ящик. Поверх пачки бумаг лежал пистолет "Беретта" калибра 7, 65.
   Я толкнул ящик на место. Должно быть, когда Микки выглядывал из-за двери, именно эта игрушка была у него в руке за спиной.
   – Тебе стоит привести в порядок все свои дела. Это благотворно влияет на нервную систему.
   Он проводил меня печальным взглядом, а может быть Микки был просто разочарован моим отказом.
   В приемной наконец появилась секретарша. Мне она была незнакома. Миклос любил менять их по нескольку раз в год, а, возможно, они сами любили менять Миклоса. Во всяком случае у него была на эту тему какая-то сумасшедшая теория.
   Эта оказалась довольно смуглой, невысокой женщиной с курчавыми как у пуделя черными волосами. Похоже, я напугал ее, и она так и застыла, пытаясь вытащить лист бумаги из пишущей машинки.
   В конторе Миклоса в то утро была нервная обстановка. Вероятно, и ночь его прошла не лучше. Я приветливо усмехнулся и отправился по своим делам.

6

   Когда я появился в аэропорту, Роджерс все еще болтался по городу в поисках какого-нибудь сувенира с местным колоритом для своей швейцарской толстушки. Я залез в самолет и переоделся в комбинезон. Потом разыскал пустую банку и стал сливать топливо из правого бака. Когда жидкость расслоилась, на дне банки собралось на добрую четверть дюйма превосходной турецкой воды. Я залез на лестницу, снял капот с двигателя и начал разбираться с фильтром карбюратора.
   В половине одиннадцатого наконец появился Роджерс со своим сувениром: яркой красно-черно-белой сумкой из козьей шерсти, которая не только могла служить ей для покупок, но и вполне сойти за половинку бюстгальтера. Он принес телеграмму от Хаузера, в которой тот просил еще раз подумать по поводу предложенного груза. Если больше ничего не подвернется, то мне надо будет появиться в Берне завтра к вечеру.
   На это трудно было что-либо возразить, так что в целях экономии средств ответного послания не планировалось. Я посоветовал Роджерсу облачиться в комбинезон и прийти мне на помощь. Это предложение пришлось ему не по вкусу, но спорить он не стал. Я уже собрался снова заняться двигателем, как из-за ангара показалась фигура Кена.
   На этот раз он был одет несколько по-другому, но по-прежнему в пределах рамок своего дохода, что означало плотную белую шелковую рубашку с отложным воротничком, замшевую куртку на молнии, пару легких брюк для верховой езды и открытые замшевые туфли.
   Конечно в такую жару замшевую куртку одевать было не обязательно, но в конце концов это было не мое дело. Он был свеж, собран и очень серьезен, а на его лице не осталось никаких следов вчерашнего вечера.