Лайл Холли. Дипломатия Волков (Тайные Тексты - 1)

   А потом, прислонясь к поручню, стал разглядывать бегущую назад воду.
   - Я так и думал, хотя никогда не слышал от тебя, чего ты... избегаешь.
   Капитан не сказал и "от чего бежишь". Пожав плечами, Хасмаль отделался полуправдой.
   - Ничего особенного. От женщины. От опасений. Нежеланного будущего.
   Ян Драклес расхохотался.
   - Хас, я брал тебя на борт, зная, что ты не преступник. Многие мужчины были вынуждены уходить в море, чтобы скрыться от женщины. Откровенно говоря, свое первое путешествие я совершил именно по этой причине.
   Хасмаль с любопытством поглядел на него.
   - Я понравился молодой девице, а та сказала своему свирепому отцу, что я лишил ее девственности и она предпочитает выйти за меня замуж, чем видеть повешенным на городской площади. Я... ну... я решил, что девушка, способная обмануть отца, обманет и мужа; к тому же я не хотел становиться учеником лавочника, сколь ни богат его товар и полны сундуки. Поэтому я нанялся матросом на уходящий на север корабль и более не оглядывался назад.
   Хасмаль подумал об участи, которой ему в конце концов удалось избежать.
   - Иногда судьба сулит нечто худшее, чем женитьба или даже смерть, но и то, и другое достаточно скверно.
   Капитан вновь рассмеялся.
   Зажмурив глаза, Хасмаль подставил лицо солнцу, наполнил грудь морским воздухом и вдруг осознал, что впервые может по-настоящему вздохнуть - с того самого вечера, когда, окутанный магией, испортил Доктииракам праздник Дня Именования... просто потому, что мог это сделать. Свободен, свободен и еще раз свободен; он избежал своей участи, ускользнул от нежеланной судьбы, выиграл свою битву. И пусть он сейчас на корабле, направляющемся невесть куда, и пусть он не переносит море, пусть его мутит от постоянной качки, все это не важно. Он заплатит цену за право быть самим собой.
   Винсалис, древний поэт, философ, мудрец и покровитель Соколов, некогда сказал: "Наше искусство выбирает мгновение и человека, а потом гонит его вперед - пока не лопнет сердце, до самого конца; лишь глупец рискует заняться магией, не имея благородной причины".
   "Возможно, я и трус, но я не хочу умирать ради Соколов. Я не хочу более служить магии в качестве транспортного средства".
   В День Именования он сумел убедить себя в том, что имеет Добрые причины проскользнуть незамеченным внутрь Дома Доктиираков. Улица Каменотесов - да что там! - весь квартал Бремиш кишели слухами о войне, к которой готовилась правившая в городе Семья, рассказами о чужеземных посланцах, представляющих не одно-два враждебных Семейства... Утверждали, будто предстоящая свадьба вовсе не окажется ею, и он решил, что окажет услугу и себе, и Семье. Посему он призвал чары Соколов, дабы понаблюдать за кознями Семей, - уверяя себя при этом, что не праздное любопытство, а только чувство самосохранения движет им, - но, сделав так, пробудил в потустороннем мире интерес к себе и потому оказался связанным с Семьями и лишь чудом не разделил судьбу Галвеев.
   "Не играй там, где играют боги - их игры придутся тебе не по вкусу; потом, не забудь: боги плутуют".
   Слова Винсалиса. Не слова - руководство к жизни.
   Я выучил этот урок, помолился Хасмаль. Благодарю тебя, Водор Имриш, за ласковую заботу, за то, что избавил свое доброе хмотское дитя от рук сующихся не в свое дело Иберанских богов. Обещаю тебе, что никогда более не приму праздное любопытство за чувство самосохранения.
   Кейт даже не представляла, сколько проспала. Она едва помнила, как Амели будила ее, торопя на нанятый ею корабль. Еще меньше она помнила, как расплачивалась с капитаном, как объясняла, что у нее нет вещей, а после вселялась в каюту. Впрочем, было очевидно, что она успешно справилась с делом. У нее была крохотная чистая каюта, она лежала в уютной койке, поверх покрывала, так и не сняв сапоги. Одежда выглядела ужасно. Неплохо бы приобрести новые вещи, запастись еще кое-чем... оставалось только надеяться, что в экипаже капитана Драклеса найдутся женщины и одна из них захочет поделиться с ней за определенную плату собственными пожитками, чтобы Кейт было чем прикрыть наготу до прихода в следующую гавань.
   Чувствуешь себя лучше?
   Голос Амели испугал Кейт. Она буквально подскочила на месте, и ее давно усопшая прабабка расхохоталась.
   - Я-то себя чувствую хорошо, - пробормотала Кейт. - Только не надо этого делать.
   Ты права. Но ты и представить себе не можешь, как мне одиноко. Так прекрасно вновь иметь возможность поговорить, и до чего здорово, когда тебя кто-нибудь слушает.
   Кейт потянулась, зевнула и села. В кабине пахло дубом, кедром, деревянным лаком и свечным воском; на всем лежала печать чьей-то заботы: тертый мыльным камнем пол блестел костяной белизной, а изношенные простыни и тщательно зачиненное одеяло были безукоризненно чисты и пахли аларией и лавандой.
   Но разве ты не хочешь поговорить? И я должна так много рассказать тебе...
   - Откровенно говоря, нет. По утрам я предпочитаю пребывать в обществе собственных мыслей.
   Сейчас далеко за полдень, возможно, и до заката осталось немного.
   Кейт расплела волосы и подумала, что хорошо бы найти укромный уголок и вымыть их. Теперь они высохли, но морская вода, в которую ей пришлось окунуться, сделала их тяжелыми и жесткими.
   - И вот что. Мне нравится быть одной, тем более что сейчас мне нужно многое обдумать. А потому умолкни и не заговаривай со мной, пока я не попрошу, будь то утро или вечер.
   В дверь каюты негромко постучали. Кейт застыла на месте.
   - Парата, ты проснулась?
   - Да, проснулась, - ответила Кейт.
   - У тебя кто-то есть?
   Потерев ладонью глаза, Кейт вздохнула.
   - Я... разговариваю с собой. Просто проснулась не в духе.
   - Я - твоя служанка. Можно войти?
   - Входи.
   Дверь открылась, и на пороге каюты появилось существо, которое Кейт вовсе не ожидала увидеть здесь. Увечных ей приходилось встречать лишь на Большой Площади Калимекки, где их казнили за проникновение на земли Иберы. Она всегда смотрела на них издалека, и то по большей части отворачивалась. Кейт еще не приходилось сталкиваться с ними лицом к лицу; она и не ожидала этого.
   Словом, перед ней стояло существо, изувеченное настолько, что трудно было даже вообразить себе такое, к тому же существо это назвалось ее служанкой. В Ибере сия Увечная была бы объявлена преступницей - уже просто потому, что существовала, - и одно ее присутствие здесь, по мнению Кейт, служило доказательством того, что они сейчас не в Ибере.
   На Матрине бытовали две разновидности Увечных, или Шрамоносцев; увечья некоторых - как у самой Кейт - были скрыты от чужих глаз, обнаруживаясь лишь иногда; другим же, как, например, вошедшей внутрь каюты девушке, не удалось бы скрыть свои Шрамы при всем желании. Девица эта вполне могла принадлежать к целому племени подобных ей существ - одному из неизвестных и не желающих известности родственных племен. Людей, носящих видимые Шрамы, иногда называли Тысячью Проклятых Народов. Они населяли области, окружавшие Кольца Чародеев, где в древности взбесившиеся чары лишили человеческого облика тех, кто тысячу лет назад населял эти края. Чары Древних изуродовали землю, изуродовали они и уцелевших, тем самым породив бесчисленные разновидности чудовищ, которым не было доступа в Иберу, последнюю обитель человечества.
   Кейт смутно помнила, что по закону капитан считался высшей властью на корабле и всякий, кто был на борту, не знал другого права, кроме воли капитана... Однако чтобы Иберанский капитан нанимал Увечных - такое Кейт и в голову не приходило. Власть капитана представлялась ей средством поддержания дисциплины внутри экипажа... Она просто не представляла, что деревянные борта являются границей самостоятельного государства.
   Не в силах справиться с собой, Кейт просто смотрела: потому что оказалась перед еретичкой; потому что ей самой, такой же, в сущности, еретичке, не подобало испытывать ханжеское потрясение; потому что она просто не знала, как поступить.
   Под ее упорным взглядом девушка опустила голову и прошептала:
   - Если ты недовольна мною, я могу уйти. У нас есть кому позаботиться о тебе... среди тех, кто не такой, как я.
   Кто не такой, как ты, подумала недовольная собою Кейт. Во всяком случае, ты в отличие от меня не скрываешь свою сущность.
   - Пожалуйста, войди, - промолвила она дружелюбным тоном. - И прошу, прости мою грубость. Просто мне еще не приводилось встречать Шрамоносцев ты застала меня врасплох. Я и не знала, что Увечные могут быть столь прекрасны.
   И хотя слова эти должны были только сгладить допущенную неловкость, Кейт вдруг поняла, что сказала чистейшую правду. Девушка действительно была прекрасна. Глаза ее, огромные, угольно-черные, сверкали на лице словно блестящие, радужные надкрылья жука или тельце колибри... В падавших на нее солнечных лучах она казалась драгоценным камнем. На лице Увечной играли в основном пурпурные, синие и зеленые тона, но, когда девушка повернулась к двери, чтобы закрыть ее, высокие скулы и длинный тонкий подбородок вспыхнули рубином и золотом. Радуга погасла, когда служанка вышла из солнечного луча, сразу сделавшись истинно черной - столь же чистого и глубокого цвета, как и ее глаза. Брови ее образовывало какое-то нежное, пушистое вещество, настолько легкое, что даже слабое дуновение или дыхание заставляло тонкие дуги трепетать над бездонными озерами глаз; они даже казались живыми. Внешние края бровей, там, где волосы росли гуще, девушка заплетала; косички свисали на щеки, а концы их были украшены крохотными полированными бусинками и перышками. Волосы ее жили той же собственной волшебной жизнью, что и брови. Такие же белые, они спускались на хрупкое плечо толстой косой, заправленной за пояс на талии и несколько раз - словно веревка - обмотанной вокруг нее. Трудно было не попытаться представить себе эту косу расплетенной, попробовать на глаз определить длину волос. Удивительное существо. А ее уши... подобные Кейт видела лишь у оленух и оленей, на которых охотилась в обличье Карнеи. Той же величины и формы, столь же подвижные, не знающие покоя, уши располагались по обеим сторонам лица, делая его крохотным. Нос с широкими ноздрями оканчивался острым подвижным кончиком. Столь же широкий и полногубый рот загибался в уголках вверх.
   Тело девушки пряталось за свободными складками белой льняной куртки, серыми брюками, мягкими сапогами, и о форме его было нелегко судить; однако сложение ее более или менее напоминало человеческое... а еще она казалась очень тоненькой.
   Со своей стороны, девушка рассматривала Кейт не менее пристальным взглядом. Зрительное знакомство затянулось, а потом Увечная, склонив голову к плечу, чуть нахмурилась и сказала:
   - А ты не такая, как все остальные.
   Сердце Кейт вдруг заторопилось.
   - В самом деле?
   Девушка улыбнулась, блеснув белейшими зубками.
   - Нет. Ты...
   Она пожала плечами, и уголки ее рта дрогнули - словно загадка эта чем-то забавляла ее.
   - Не знаю. В тебе больше хищного. Как и во мне самой. Каким-то образом. Только не обижайся. Я не стану говорить, что ты... похожа на нас; ведь в твоем мире это - как мне известно - является преступлением и карается смертью. И все же я угадываю в тебе охотницу. Одновременно преследовательницу - и жертву.
   Кейт кивнула. Хищники видят друг друга, и девушка была права. Она, Кейт, является хищником, и всякие отрицания лишь разожгут любопытство Увечной и не удовлетворят его.
   - Дома я часто охотилась. В основном на оленей. Но не только на них. Теперь люди гонятся за мной, поэтому я стала преследуемой. Ты все увидела правильно.
   Девушка улыбнулась, принимая комплимент и объяснение - впрочем, отчасти, - ибо нечто в ее глазах намекало Кейт: ее собеседница считает его неполным. И вежливо сказала:
   - Я так и думала.
   Кейт переменила тему.
   - И ты стояла, слушая, возле моей двери?
   - Ох. - И без того огромные глаза еще больше округлились. - Признаюсь, в некотором роде. Только я не подслушивала - просто у меня очень острый слух, а капитан велел мне отвести тебя к корабельным припасам, как только ты проснешься. Дав мне такое задание, он приставил меня к двери каюты, потому что, поднимаясь на борт, ты не имела при себе никаких вещей, и он Решил, что тебе кое-что понадобится. Одежда, туалетные принадлежности, личные вещи... выберешь из того, что у нас есть, а потом я отведу тебя туда, где можно принять душ и переодеться. Пока ты будешь обедать, я приведу в порядок твою нынешнюю одежду. На мой взгляд, она не в столь уж плохом состоянии, разве что жилет придется чуть-чуть подкрасить.
   Она перевела взгляд на ноги Кейт.
   - А эти сапоги...
   - Не утруждай себя сапогами. Если дашь мне чуточку масла для кожи и твердого воска, думаю, я смогу привести их в нормальный вид.
   Девушка кивнула.
   - Ты обязательно получишь необходимое.
   - Это ты убираешь здесь в каюте, так?
   - Да.
   - Тут чудесно. Впрочем, я хочу попросить тебя об одной вещи...
   - О чем угодно.
   - Я насчет простыней, алария...
   - Слишком сладка для твоего носа. - По лицу девушки пробежала мгновенная улыбка.
   - Да.
   - И для моего тоже. Этот запах не для хищников. Он многое скрывает.
   Кейт пожала плечами.
   - Впрочем, лаванда мне нравится.
   - И мне тоже. Пахнет чистотой и почти ничего не скрывает. Все диага... нет, ты тоже диага. - Она нахмурилась, от легкого движения затанцевали ее брови. - Словом, вся твоя порода обычно любит аларию. Но я не стану использовать ее для твоих вещей. Хватит одной лаванды.
   - Спасибо.
   - Тогда ты готова идти за вещами, мыться, а потом обедать?
   - Почти. Но сперва назови мне свое имя.
   - Пассажиры обычно зовут меня Девчушкой.
   - Но это же не твое настоящее имя.
   - Нет. Мое трудно произнести.
   Кейт выжидала.
   Девушка просвистела свое имя. Низкая нота сменилась высокой и закончилась негромким пришепетыванием.
   Кейт всегда удачно воспроизводила звуки, а годы, потраченные на изучение других языков Иберы, отточили ее слух и придали гибкость языку.
   - Ррру-иф?
   Девушка засмеялась, и смех этот был столь же музыкальным, как и ее имя.
   - Именно так. Именно. Даже Джейти не произносит его настолько точно.
   - Джейти?
   - Мой любовник. Он - диага, чудесный парень. Рано или поздно ты встретишь его; он - один из матросов.
   Кейт внезапно подумала, что сексуальная связь нормального мужчины и Шрамоносной женщины повлекла бы за собой мучительную, под пыткой смерть и Ррру-иф, и Джейти, если б только известие о ней и ноги их вместе коснулись Иберской земли. Итак, не она одна хранит на этом корабле смертельно опасные секреты.
   Они отправились в кладовую, и Кейт отыскала для себя вполне приемлемую рабочую одежду: простую, но крепкую, вполне подходящую для ее нынешних нужд - пусть и не столь элегантную, чем привычные ей одеяния. Взяла смазку для меча, точильный камень. Личные вещи. Собрав все необходимое, она отправилась следом за Ррру-иф в крошечный душ, помылась под скудными струйками холодной воды, вымыла волосы и переоделась в чистое. А потом они вернулись в ее каюту и довольно долго раскладывали пожитки по ящикам, устроенным под койкой и на полках в ее изножье. Потом Ррру-иф отвела Кейт на камбуз, где уже собирался к обеду экипаж во главе с капитаном.
   И тут Кейт узнала, что чудеса все-таки свершаются иногда... и самое главное - нечто подобное может случиться с нею самой. Хасмаль, сын Хасмаля, сидел за длинным, устроенным на козлах столом между мореходом из Шрамоносцев, таким изувеченным, что Кейт не смогла даже определить, мужчина или женщина перед нею, и худощавой жесткоглазой женщиной; положив ладонь на его предплечье, она потчевала своего собеседника какой-то историей, явно не интересной ему.
   Услышав вздох Кейт и заметив восторженное выражение на ее лице, Ррру-иф спросила:
   - Прежний любовник?
   - Просто знакомый, причем такой, которого я хотела узнать получше до того, как... обстоятельства моей жизни переменились. Я думала, что никогда более не увижу его. Однако... - Она не могла скрыть улыбку. - Прости, я на мгновение.
   Хасмаль не замечал ее присутствия до тех пор, пока, встав за спиной его, Кейт не проговорила:
   - Хасмаль, сын Хасмаля, если я могла когда-либо подумать, что боги благоприятствуют мне, то такой момент настал именно сейчас. Надо же случиться такому, чтобы ты оказался именно здесь.
   Тот повернулся, и Кейт поняла, что Хасмаль попросту не узнает ее. Впрочем, это нетрудно было понять: он видел ее лишь какой-то миг, в нарядном платье, в компании юной и красивой кузины. Кейт решила, что не смогла произвести на него впечатления. Однако через секунду в глазах его зажегся огонек понимания, а лицо вдруг побелело.
   - Ты! - выкрикнул он тоном, каким, по мнению Кейт, надлежало общаться разве что с восставшим из могилы трупом.
   Глаза Хасмаля выкатились из орбит, даже стал виден белесый ободок. А потом мышцы его расслабились, и, сложившись как детская тряпичная кукла, он скользнул под стол прежде, чем кто-либо успел его поймать.
   Ничего не понимающая Кейт уставилась на бледное, бесчувственное лицо под столом, потом на экипаж, отовсюду взиравший на происходящее. Капитан, безусловно, видел всю сценку и, судя по его лицу, испытывал весьма сложные чувства, главным из которых все-таки было предельное изумление.
   Протянув к нему руки, Кейт пыталась отыскать нужные слова. Однако их не было.
   Подошедший Ян Драклес извлек Хасмаля из-под стола и удостоверился в том, что он дышит. После капитан обернулся к Кейт:
   - Вот уж не думал, что ты и есть она. Когда мы закончим трапезу, прошу тебя сразу пройти в мою каюту. Нам с тобой есть о чем поговорить.
   Кейт кивнула - по-прежнему не имея сил произнести хоть слово. Что это означает: и есть она? Какая еще она? И почему Хасмаль отреагировал с таким... таким ужасом - другого слова подобрать было нельзя - на ее появление? А она так обрадовалась встрече! Приятно было увидеть на борту человека не то чтобы знакомого, хотя бы просто встречавшегося ей. К тому же она не переставала надеяться, что он научит ее окружать себя той стеной покоя и мира, какую воспроизвел и Дугхалл перед тем, как разразилось несчастье.
   Она нахмурилась, когда несколько мореходов понесли Хасмаля из камбуза, и села возле капитана. Обед прошел в молчании.
   Пасмурным вечером в длинной палате лежали еще цеплявшиеся за жизнь Волки, отделенные друг от друга холодными белыми рядами узких пустых постелей. Ри стоял возле матери, так и не расставшейся с жизнью; однако теперь она ничего не видела, а Шрамы ее - увидь он их прежде - снились бы юноше в жутких кошмарах. А может, и будут еще сниться, подумал он невзначай, стараясь при разговоре с ней изгонять из голоса ужас и отвращение.
   - Кто еще живет? - спросила она. - Твой отец?
   - Нет, мать. Мне очень жаль, но он не выжил. Как и Одрай.
   Она была его старшей сестрой.
   - А Элен?
   - Ну конечно. Она прекрасно себя чувствует и, если хочешь, я скажу ей, что к тебе можно прийти.
   Элен моложе его на семь лет и достигнет возраста, позволяющего ей учиться Волчьему делу, лишь через два года. В тот день она не входила в круг, а потому, как и сам Ри, осталась совершенно невредимой.
   Утрата мужа и старшей дочери - равно как и спасение младшей - не вызвали в матери его ни горя, ни радости. Она никогда не изображала глубокой привязанности к Люсьену и к детям, не стала кривить душой и в этот момент. Ее заботила преемственность и направление действий Волков после смерти Люсьена; этой сфере и было уделено ее внимание.
   - Кто, по-твоему, имеет больше шансов стать во главе Волков?
   - Чтобы ты признала его? - Ри еще не был готов дать точный ответ, хотя спрашивала она не об этом. Он вздохнул, оглядывая почти пустые ряды. Так много мертвых. Павших без пользы и цели. - Скоро поправится Томи.
   - Томи глуп и слаб.
   - Томи гибок. Он не дурак. И, получив твою поддержку, может развернуться в приемлемом направлении.
   "Приемлемом", естественно, с точки зрения матери. Все годы правления Люсьена над Волками слово это обычно толковалось подобным образом, и Имогена не собиралась допускать перемен перед концом своей жизни.
   - Он глуп и никогда не примет бремени власти.
   А вот это, наверное, правильно. Томи ни в коей мере не являлся дураком, просто был наделен отменным чувством самосохранения, позволявшим ему держаться подальше от всякой борьбы за власть. Ри пожал плечами и попытался представить, какие еще кандидатуры не вызовут возражений у его матери.
   - Жизеаль получила тяжелые увечья, почти такие же тяжелые, как у тебя. Она будет жить, но ей необходимо время, чтобы поправиться.
   - Она может вполне претендовать на власть.
   - Возможно. Но скорее всего она поддержит притязания своего брата.
   Втянув сквозь зубы воздух, мать прошипела:
   - Эндрю жив?
   - Как и вся поганая Тройка. Эндрю процветает. Полученные им Шрамы оказались минимальными, он уже вернулся в свои покои. Криспин каким-то образом не изменился внешне, однако лекапевты утверждают, что он получил внутренние увечья. Анвин жив, но находится в тяжелом состоянии. Из всех уцелевших он получил самые тяжелые Шрамы, несмотря на то, что носил наихудшие среди Волков еще до случившегося несчастья.
   Прикрыв слепые глаза увечной рукой, мать застонала. Не имевшая достаточной поддержки при жизни его отца, Тройка - точнее Адская Тройка, как называли их за спиной, - могла теперь заручиться достаточным числом сторонников среди оставшихся в живых слабейших членов Семьи. Особенно если учесть, что все Волки высшего ранга погибли либо получили тяжелейшие увечья.
   - Тебе придется заявить собственные претензии, - сказала мать.
   Ри знал, что разговор повернет в эту сторону. Тема была неизбежной как рассвет, как летний дождь, как смерть. Прежде чем навестить мать, он долго размышлял над тем, каким образом можно уклониться от обсуждения этого вопроса, однако не смог ничего придумать. Судьба его решилась в тот самый миг, когда скончался отец, а Тройка уцелела; теперь либо мать обяжет его следовать нежелательным курсом, либо он воспротивится ей и воле Семьи и окажется в конце концов посрамленным. Быть может, Семья даже отречется от него.
   - Это ты хочешь властвовать, - сказал он негромко. - Ты честолюбива, ты всем сердцем стремишься к власти, ты умеешь быть во главе. Почему ты не хочешь лично претендовать на власть?
   - Я не рождена среди Сабиров.
   - Ты возглавляла Семейство - на деле, не по названию - в течение двадцати лет. Ты стала Сабиром по имени. Большая часть Волков последует за тобой. Тех немногих, кто не захочет этого, ты заставишь подчиниться. Или уйти.
   Она вынудила себя сесть, и Ри передернуло. Простыни свалились, и уродство матери предстало во всей своей ужасной очевидности.
   - Если б я осталась прежней, не изувеченной - зрячей, сильной, красивой, - даже тогда они не последовали бы за мной. Волками всегда руководил рожденный Сабиром. И другого не может быть. Эту истину я познала за долгие годы, познала и возненавидела... придется и тебе смириться с нею. Лишь я из всех Волков способна руководить Семьей так, как надо. И ты должен находиться рядом со мной и исполнять роль вождя. Тебя, Ри, они примут - в отличие от меня. Твое место - во главе Волков. Твое время пришло.
   Он крепко охватил грудь руками.
   - Как же быть с твоим настойчивым желанием, чтобы я наплодил целую кучу детей, прежде чем становиться в круг?
   Лицо ее напряглось.
   - Теперь тебе уже поздно жениться. Я всегда твердила, чтобы ты думал о будущем. Впрочем, это уже не важно.
   Твои бастарды наверняка носятся по всей Калимекке. Признай самых одаренных, а матерей введи в Семью. Если женщины не из благородных, будем держать их подальше от глаз, пока не сможем избавиться окончательно; если они приемлемы, пусть станут паратами. В любом случае мы признаем детей и объявим их твоими наследниками.
   Ри улыбнулся, понимая, что она не сможет увидеть его лицо, однако же распознает улыбку по голосу.
   - Мать, у меня нет бастардов. Нет никаких детей - законных или незаконных.
   Гнев молнией промелькнул на ее лице; промелькнул и исчез, готовый вернуться в любое мгновение. Гнев, безразличный ему.
   - Ты бесплоден?
   Он улыбнулся еще шире.
   - Насколько мне известно, нет. Я просто вел себя осторожно.
   Мать комкала простыни руками. Изуродованное лицо ее потемнело от ярости... ярости на него - за то, что он погубил все ее планы, не вспахав плодородное лоно хотя бы одной женщины из тех, кого ему предлагали; быть может, ярости на вселенную, одним ударом лишившую ее красоты, силы и власти.
   - Тогда детей будет рожать Элен, чтобы продолжить наш род... чтобы она или они могли занять твое место, когда ты больше не сумеешь удерживать его. Теперь у нас нет времени, чтобы позволить тебе заводить детей, которых ты не хотел раньше. Место главы Семейства свободно, и займет его самый быстрый, самый сильный и толковый. А именно - ты.
   - И ты будешь поддерживать меня.
   - Да. Ты не обладаешь опытом, достаточным для того, чтобы удержать положение собственными силами.
   У него вообще нет достаточного опыта, и он не похож на своего отца, с удовольствием прожившего под началом жены всю свою жизнь. Даже если б он никогда не встретил эту девушку из Семейства Галвеев, то все равно сопротивлялся бы попыткам поставить его во главе Сабиров. Теперь, думая лишь о ней, он даже не мог представить себе такого.
   - Нет, - вымолвил он, - я не могу.
   - Я не спрашивала тебя, можешь ли ты, сын. Я сказала тебе, что ты должен сделать. Мы не можем позволить, чтобы Тройка захватила власть над Волками, а ты в любом случае будешь располагать моей поддержкой, да и репутация отца подкрепит твои претензии.