Ле Урсула. Всегда возвращаясь домой

   Долгое пение, продолжающееся более двух суток, обычно осуществляется с несколькими ведущими и затягивается уже суток на пять. Старшие из подростков и многие взрослые обычно хотя бы один раз принимают участие в таком долгом пении.
   Большая часть людей также соблюдает пост и половое воздержание в течение Двадцати Одного Дня, ужесточая строгость запретов по мере приближения дня солнцеворота. Настроение в обществе постепенно становится все более напряженным и мрачно-суровым — «натянутым», как они выражаются.
   В канун дня солнцеворота все группы путешественников возвращаются домой, желательно до наступления темноты, и разбредшиеся во все стороны семьи вновь воссоединяются по возможности в доме матери. Женатые мужчины часто на Двадцать Первую Ночь возвращаются в дома своих матерей. Города выглядят так, словно находятся в осаде. На закате все двери и окна плотно закрываются. Выключаются все источники энергии, останавливаются все мельницы и станки; если это возможно, домашние животные помещаются в клетки, загоны, хлева и стойла; и, когда солнце садится, выключаются все лампы и гасятся все огни в каминах и очагах. До заката еще разрешается зажечь в доме свечу, однако согласно традиции, весьма поддерживаемой детьми и подростками, обожающими все традиционное и таинственное, ночью зажигать никакого огня нельзя. Если свеча гаснет сама собой, то потом она так и остается незажженной. Эта самая длинная ночь в году оказывается и самой темной.
   В течение последнего дня, еще при свете, Танцоры Внутреннего Солнца успевают вырыть на городской площади довольно глубокую яму шириной фута в два. После заката люди, проходя мимо этой ямы под названием «Несуществование», бросают туда горстку золы из своего очага, немножко пищи, завернутой в кусочек ткани, или перышко, или прядь волос, или даже кольцо, или резное украшение, или же маленький свиток исписанной бумаги, или еще какую-нибудь вещь, представлявшую для каждого некую личную ценность. Все происходит в молчании, и песен тоже никто не поет. Люди просто проходят мимо и, как бы невзначай, совершают это маленькое личное жертвоприношение. Молчаливая процессия продолжается до полуночи, а то и позже. Затем каждый возвращается в одиночестве в свой темный дом по темным улицам или же идет в молчаливую хейимас, где посреди центрального помещения горит одна-единственная искорка огня в этой беспросветной ночи — крохотный масляный светильничек. Позже, ночью, гасят и этот свет. И в один из самых темных часов члены Общества Черного Кирпича засыпают землей яму под названием «Несуществование» и заравнивают поверхность так, чтобы и следов было не отыскать.
   Ясень из Общества Черного Кирпича говорил мне: «Это вроде как память города — там, под землей, по которой мы ходим, под нашей городской площадью. Там лежат все те вещи, которые каждый год клали туда в молчании и во тьме, забытые, несуществующие вещи. Их кладут туда, чтобы о них забыть. Они пожертвованы». Итак, Двадцать Первая Ночь проходит во тьме и молчании.
   При первых проблесках рассвета, примерно в тот час, когда начинают кричать петухи, исполняется одна-единственная песня. Четыре или пять девочек-подростков, обучавшихся Танцам Внутреннего Солнца, поднимаются на высокую крышу или на башню, если таковая имеется в городе, и там, стоя, с начала и до конца, но только один раз поют Гимн Зиме.
   Т„рн рассказывала мне: «В детстве я всегда собиралась не спать и обязательно дождаться исполнения этого Гимна или по крайней мере проснуться и послушать его, но мне это никогда не удавалось. Я умоляла мать и других женщин из нашей семьи разбудить меня вовремя, но если они даже и будили меня, то Гимн успевал уже кончиться к тому моменту, когда я окончательно просыпалась и была способна хоть что-нибудь воспринимать. Но когда я стала старше и впервые услышала эту песню, мне показалось, что я знала ее, еще будучи в утробе матери».
   Слов этого гимна в записи не существует.
   Рано утром вновь разжигаются огни в очагах и каминах, вновь подземные хейимас освещаются разноцветными праздничными лампочками, и вот наступает час восхода — событие, которое хотя и является центральным для всего празднества, но никак формально не отмечается.
   Ясень по этому поводу говорил: «Центральным моментом этой ваквы является заполнение ямы „Несуществование“. Да, именно так». При этом он держал руки ладонями друг к другу и чуть согнув пальцы внутрь, так, чтобы ладони были примерно на расстоянии дюйма и большой палец его левой руки показывал вниз, а большой палец правой руки — вверх.
   Единственным конкретным событием, отмечающим восход солнца, является исчезновение Белых Клоунов. В этот священный миг их могущество бывает сломлено, и они исчезают до следующего года, освобождая детей от страха перед своим непредсказуемым появлением. Дарственные растения преподносятся с шумным ликованием, но в каждой семье по-своему. Даже во время строгого поста заранее готовится кое-какое праздничное угощение, а уж в День Восхода стряпают действительно сытные и вкусные блюда для тех пиров, которые будут теперь продолжаться четыре дня во всех домах и хейимас.
   В самих хейимас утренние Танцы Солнца начинаются почти сразу после восхода и исполняются там в течение четырех дней каждое утро (каждый четвертый год они исполняются в течение пяти дней). Поют только Танцоры Внутреннего Солнца. Некоторые танцы они исполняют в масках. Остальные танцы танцуют все, кто умеет.
   Ясень говорил: «Если Танцем Солнца руководят правильно и хорошо его танцуют, то и Небесные Люди будут танцевать вместе с Земными. Вот почему никто никогда не берется за руки, исполняя утренние Танцы. Солнца. Каждый оставляет между собой и соседом место для одного из обитателей Четырех Домов, чтобы и они танцевали вместе с нами. Точно так же и в песнях: после каждого маленького куплета делается пауза, чтобы его повторили другие голоса, и неважно, слышим мы их или нет; и барабаны тоже отбивают ритм, делая равномерные паузы».
   Пятнадцатилетная Рыбка Верхнего Ручья говорила мне: «Утренние Песни Солнца не такие мрачные, как песни Двадцати Одного Дня, они очень красивые, загадочные. От них на душе делается светлее, их хочется петь, а когда поешь их, то чувствуешь, что кругом поют абсолютно все — живые, и нерожденные, и мертвые, и все собираются вместе в Долине, и никто не забыт, никто не потерян, и все на свете идет как надо!» А вот слова Т„рн: «Хоть я и знаю, что Танцорам Внутреннего Солнца требуются долгие годы, чтобы выучить и исполнить Утренние Песни, но каждый раз, когда я их слышу, мне кажется, что каждое их слово мне известно. Я их узнаю, как узнаю солнечный свет».
   В полдень после Утра Восхода на целых четыре дня в города Долины приходят клоуны — но не те высокие, белые и страшные, а невероятно толстые, одетые в зеленое и без масок, но с замечательно пышными бородами и усами, которые украшены перьями, или завиты и свисают на грудь. Бороды сделаны из белой шерсти или древесного мха. Часто впереди всех идут Солнечные Клоуны, они даже пытаются ехать верхом на козлах и всем малышам раздают разные маленькие подарки, в основном сладости. Длительному посту и воздержанию приходит конец, и для гостей в каждом доме накрываются столы. Т„рн рассказывала: «Многие ставят на столы виноградное бренди или крепкий сидр и этим запивают всю еду, так что в итоге напиваются допьяна, и часто вокруг творится много всякого безобразия, но никто не сердится и не выходит из себя, потому что дети веселятся от души и еще потому, что жители Четырех Домов все еще находятся с нами рядом. Всегда следует отставить в сторонку какую-то часть подаваемой на стол еды или специально приготовить угощение — для них — и непременно нужно расплескать первую порцию того, что ты пьешь. А в хейимас в это время еще поют длинные песни, перемежающиеся обязательными паузами».
   Неспешно, в течение четырех или пяти дней после Дня Восхода Солнца разъединяются две Руки Мира. Обитатели Четырех Домов постепенно возвращаются к себе, а жители Земли приступают к каждодневным заботам. Т„рн говорила по этому поводу: «Убирая в доме или готовя еду, работая в мастерских или на полях, мы еще долго поем песни, которые нравятся Людям Радуги, ибо они уходят от нас, уходят все дальше и дальше, возвращаются в свои Дома. Мы поем эти песни и отдаем им часть своей души, своего дыхания, посылая его им вослед». И Ясень вторил ей: «Выдыхая, исполняя эти песни, мы как бы частью своей следуем за ними, некоторое время видим мир таким, каким видят его они — глазами Солнца, способными видеть только свет».

I ПОЕЗДЕ И РЕЛЬСОВОЙ ДОРОГЕ

   Oех Мельников и Общество Искателей вместе осуществляли работы по прокладыванию рельсовой дороги, ее починке и поддержанию в исправном состоянии. Под их присмотром многие молодые люди тоже часто трудилась в течение одного-двух сезонов на «Дороге», воспринимая это как некое приключение. Вожаки таких молодежных команд, а также мужчины и женщины, управлявшие мулами и быками, тащившими вереницу повозок, а также те, кто водил настоящие Поезда, снабженные двигателем, пользовались не только уважением, но и романтической славой «опасных» людей.
   Рельсовая дорога, которой пользовался народ Кеш, тянулась от Честеба, что к югу от Чистого Озера, через Ама Кулкун до Кастохи, затем вниз через Долину мимо Телины и крупных винных заводов, находившихся чуть южнее Телины, затем сворачивала на восток через северо-восточную гряду к портовому городу Сед, что на берегу Внутреннего Моря, где живет народ Амаранта; в общем ее протяженность достигала примерно восьмидесяти миль.
   Это была одноколейка с небольшими платформами возле складов и винных погребов и переездами для повозок. Существовало также несколько коротких веток, соединявшихся с основной магистралью — в Кастохе и в Седе (и еще у Чистого Озера возле города Стой, где поддерживалась связь с рельсовой дорогой, ведущей на север, и тягловой буксировкой грузов на восток).
   Рельсы были сделаны из дуба, основательно обработанного, чтобы дерево не пострадало от плесени, нашествий термитов и грызунов; рельсы были уложены поверх скрепленных крест-накрест шпал из лиственницы или секвойи, покоившихся на насыпи из речного гравия. Никакого металла здесь не использовалось, рельсы были прикреплены к шпалам выточенными из дерева шпильками. Цех Дерева под эгидой Дома Желтого Кирпича отвечал за изготовление рельсов и за все церемонии, связанные с прокладкой путей и их ремонтом.
   Туннелей Кеш не прокладывали; на особо крутых подъемах или в ущельях, как на Ама Кулкун или в северо-восточных горах, строились многочисленные «серпантины». Их опоры были массивными, поскольку должны были поддерживать подмостки, по которым животные втаскивали повозки наверх.
   Различного типа повозки катились на сделанных из дуба колесах — по четыре колеса у каждой — и сцеплялись между собой с помощью плетеной кожи, иногда усиленной цепями. Повозки, предназначенные для перевозки особенно тяжелых или ценных грузов, имели еще и крышу и напоминали фургоны; те, в которых везли бочки с вином, были разбиты на ячейки с зажимами и специальными гнездами. Имелась также одна крытая повозка со скамьями, окошками и даже печкой — небольшое «купе» для людей, пожелавших путешествовать на поезде: если вы помните, предельная роскошь, по мнению автора «Ссоры с народом Хлопка». Остальные повозки крыши не имели и обладали более легкой конструкцией. Наиболее распространена была обычная телега с воткнутыми в гнезда шестами, на которые натягивалась парусина; груз накладывался на дно телеги. Ни одна из повозок не превышала в длину девятнадцати футов; ширина колеи (стандартная с незапамятных времен на всех дорогах Долины и соседних районов) составляла два фута девять дюймов (на языке кеш основная мера длины, обозначаемая словом херш). Повозки были такими узкими, что чем-то напоминали лодки, как, собственно, и называли их сами Кеш.
   В тот период, о котором повествуется в данной книге, существовали два Поезда — один принадлежал народу Кеш, а другой — народу Амаранта. Оба Поезда ходили между Кастохой и Седом. Скорее всего (это моя догадка) то были обычные паровозы, работавшие на древесном топливе, мощностью в 15-20 лошадиных сил. Поезд, принадлежавший Кеш, был создан и обслуживался членами Цеха Мельников в сотрудничестве с другими Цехами и Обществами, которые использовали его для торговли с соседними народами. Кеш называли свой паровоз Кузнечиком за его остроугольные поршни и за общее сходство с длинноногим суставчатым насекомым и еще, возможно, за то, что он начинал движение со стремительного рывка. Паровоз был построен из деревянных деталей, очень точно подогнанных, и клепаных железных листов, а трубы были склепаны молотком на деревянной оправке. Топка и бойлер в паровозе стояли на низеньких ножках, прикрепленных к полу болтами, подальше от вагонов; высокую и узкую дымовую трубу сверху прикрывала сложной формы и, по-моему, весьма ненадежная крышка, которая должна была гасить искры. Риск возникновения лесного пожара из-за попадания искр в сухую траву и низкий кустарник на горных склонах вдоль дороги был основным недостатком при использовании паровозов; в засушливые годы ими вообще не пользовались, особенно в период между Танцем Воды и началом сезона дождей. В такие месяцы, а также на коротких перегонах в пределах самой Долины, и севернее Кастохи, на пути через Гору-Прародительницу, весь транспорт тянули быки или мулы: рельсы и само полотно дороги были достаточно удобны для этих целей.
   Семафоры включались в периоды особенно оживленных перевозок (то есть совершавшихся чаще, чем раз в девять-десять дней). Женщины и мужчины, работавшие на рельсовой дороге, обслуживали заодно и ее сигнальную систему, а путешественники помогали пополнять запасы дров и воды. Сигнальная система Дороги была соединена с ПОИ в Ваквахе, Седе и других городах, прежде всего торговых, где составлялось расписание движения поездов, соблюдавшееся довольно четко.

IЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО МЕДИЦИНСКОЙ ПРАКТИКЕ

   Aольшую часть сведений о медицине Кеш я получила из бесед с Ясенем из Дома Змеевика, членом Общества Целителей Чумо и Синшана. Он сказал, что врач делает четыре вещи — предупреждает, заботится, лечит и убивает.
   Превентивная (или профилактическая) медицина включает: иммунизацию, общественную и личную гигиену, советы, касающиеся диеты, рода и места работы, а также — физических упражнений, необходимых тому или иному конкретному лицу, практические уроки по снятию различных стрессов и широкий спектр различных видов массажа, мануальной и музыкальной терапии, а также танцев.
   В понятие заботы о больном входит лечение конкретных недугов — различных лихорадок, мышечных и невралгических болей, инфекций, а также забота о людях, страдающих от физической немощи и тяжких неизлечимых заболеваний.
   Собственно целительская практика включает в себя: лечение переломов и вывихов, использование широкого и сложного набора фармацевтических средств, лечебную физкультуру и хирургию. У меня нет списка тех операций, которые Кеш считали осуществимыми; Ясень порой упоминал то об ампутации, то о выскабливании кюреткой, то об удалении аппендикса, то об удалении опухоли из брюшной полости, то о хирургическом лечении рака кожи, то об операции по исправлению «волчьей пасти». Анестезирующие средства чаще всего готовились из трав, эти лекарства давали больному в течение нескольких дней до операции, а также после нее, и еще обезболивание производилось с помощью особых «пик», тонких бамбуковых иголок, втыкаемых в тело больного в строго определенных местах, что — на мой непросвещенный взгляд — выглядело весьма похожим на акупунктуру. (Хотя я никогда не слышала, чтобы Кеш применяли что-либо подобное в терапевтических целях.) Поскольку в нашей медицине нет места понятию «убить», ибо она считает себя как бы вдвойне противопоставленной смерти, мы вынуждены лишь скромно предполагать возможность такого явления, как «эвтаназия», а также еще кое-каких операций, которые любой врач Кеш считает не только обязательными, но и самыми естественными, не говоря уж о том, что они занимают значительное место в теории медицины и понятиях морали Кеш: кастрация животных, аборты у женщин (ни та, ни другая операция не считаются ни «легкой», ни предосудительной), а кроме того — убиение новорожденных уродов как у людей, так и у животных.
   У Кеш не существует разделения на такие «касты», как ветеринар и «человеческий» доктор, хотя терапевты часто специализировались более узко, согласно своему умению и призванию, а также нуждам данного города. Похоже, дантистов там не было вообще, возможно потому, что у большинства представителей народа Кеш зубы были исключительно здоровыми, и в их рацион входило очень мало сахара.

AЕДВЕАН: «ВЫНЕСЕНИЕ ПРИГОВОРА».

   Это одна из наиболее характерных черт медицинской практики Кеш. Она может быть названа «исцеляющей церемонией» (однако «исцеляющей церемонией» может быть названа и сложнейшая операция на сердце). Современная высокотехнологичная медицинская практика в хорошо оборудованных клиниках скорее назовет так последнее, медицина Долины — первое; в обоих случаях привлекаются хорошо обученные профессионалы, деятельность которых отражает некий моральный аспект и определенные суждения данного общества относительно средств и конечных целей медицины. Статистические данные по сравниванию результатов обоих способов исцеления, быстроты или замедленности выздоровления, а также неудачных случаев применения той или иной практики были бы весьма интересны, хотя, наверное, неуместны.
   Поскольку каждое «вынесение приговора» осуществляется для каждого отдельного больного при вполне конкретных обстоятельствах и условиях течения болезни или развития стрессового состояния конкретным врачом или группой врачей, я не могу дать общего описания этой процедуры; а описание какого-нибудь конкретного случая противоречит представлениям Кеш о личной и священной тайне каждого. Поэтому я даю несколько «абстрактное» описание «вынесения приговора»: задействованы две группы людей, годдве или «те, кому выносят приговор», и двеш или «те, кто выносит приговор». Годдве — это, чаще всего, один человек, но могут быть и супруги, или родители с ребенком, или два кровных родственника — остаются на период гедвеана в четыре, пять или девять дней в своей хейимас или же в доме, принадлежащем Обществу Целителей. За годдве там внимательно наблюдают, им предлагается специальная диета или лечебное голодание, и они следуют четким предписаниям медиков в плане активного труда и отдыха; их тело и лицо раскрашены и буквально испещрены специальными пометками, они одеты в специальную одежду — длинную, свободно подхваченную в поясе рубаху из шерстяной материи. (Эти изделия ткачи дарят Обществу Целителей в виде «платы», иногда предварительной, за собственное лечение и медицинское обслуживание. В противоположность тем обществам, где практикуется лечение у шаманов или психотерапевтов, для которых гонорар является существенной составляющей в отношениях между врачом и пациентом, Целители Кеш не требуют за свою работу ничего; их деятельность — это составная часть того непрерывного процесса обмена услугами и товарами, который и лежит в основе деревенской экономики Кеш. Стоимость успешного лечения у конкретного доктора может быть и такова, как ее описывает Говорящий Камень, рассказывая о пациентах своего второго мужа в Чумо и Синшане.) Двеш, или «выносящие приговор», один из которых должен быть «поющим доктором», вырабатывают общий план лечения/ритуала, который мог включать: лекарственную терапию, использование наркотиков, погружающих в транс, гипноз, возникающий под воздействием игры на барабане и пения целебных песен, массаж, ванны, специальные физические упражнения, обучение символам и фигурам, которые рисуют в пыли или красками на бумаге или на коже, и обсуждение значения подобных символов, а также длительные беседы о том, какое значение имели песни, истории и различные события в жизни того конкретного человека, которому «выносится приговор»; иногда имеют место особые ритуалы, традиционные или представляющие собой интеллектуальную собственность конкретного Целителя (узнанные во сне или полученные в качестве дара от другого Целителя); также исполняются особые песни, танцы и музыкальные произведения, чаще всего под аккомпанемент барабана, пациентом и врачом вместе. Годдве покидает гедвеан, получив рекомендации для дальнейшего лечения, если это необходимо, или для дальнейшей повседневной жизни и работы, чтобы исцеляющее действие процедуры сохранилось как можно дольше.
   По мнению Ясеня, благотворное влияние «вынесения приговора» заключается прежде всего во внимании — в том внимании, которое уделяется конкретному пациенту, становящемуся на какой-то период как бы центром интересов всех присутствующих, избавленному от стрессов и окруженному ободряющей, спокойной, теплой атмосферой доверия, тихого барабанного боя и пения; а также в том, что и сам пациент (или пациентка) должны уделить своей жизни и мыслям достаточно внимания. Ну и, разумеется, в том несколько мистическом «внутреннем видении», которое достигается совместными усилиями всех участников «вынесения приговора». Это действительно очень хороший пример того, что Кеш подразумевают под словом уврон, что значит «заботливость, забота о ком-то».
   Многие люди подвергаются этой процедуре несколько раз в жизни, другие же лишь однажды или совсем никогда. Некоторые члены Общества Целителей выступают в роли двеш по чьей-то просьбе, другие — только в тех случаях, которые считают действительно серьезными; и хотя первых любят за их отзывчивость и сочувствие, уважают больше все-таки последних. Все врачи, участвующие в церемонии, до этого непременно исполняли и роль годдве, так что им тоже «выносили приговор» — как для тренировки, так и в порядке подлечивания.

СМЕРТЬ

   Смертельно больные люди — обычно это страдающие севаи, ведет или раком — остаются жить в больницах под присмотром Целителей; к ним применяется хвагедвеан, или «продолжительное вынесение приговора». На первое место при этом, как правило, ставится избавление от унижений, а не продолжение жизни как таковой. Если пациент просит о смерти и его семья и ближайшие друзья согласны, то этот вопрос выносится на обсуждение всего Общества Целителей. Если оно приходит к решению, что в данном случае смерть является наиболее благоприятным исходом, то выделяются четверо Целителей; эвтаназия представляет собой сложный ритуал (как, впрочем, и аборт или убийство чудовищно уродливого новорожденного). Осуществляется она с помощью яда, который принимается оральным путем или с помощью инъекции. Аборты представляют собой выскабливание кюреткой с предварительным и последующим лечением травами. Новорожденные-уродцы (если они не умирают сами от несовместимых с жизнью уродств практически сразу после родов) умирают просто от голода: за ними присматривают, но не кормят.
   В ответ на возникшие у меня несколько недоуменные вопросы по поводу этого последнего случая Ясень передал мне следующее письменное заявление:
   «К существам (человеческого и животного происхождения), которых мы убиваем и которым позволяем умереть при рождении, относятся исключительно носители следующих врожденных пороков: родившиеся с двумя головами или сросшимися телами; родившиеся с дусеваи (то есть с признаками развитой болезни севаи: слепыми, глухими и страдающими такими судорогами, которые не дают им даже сосать грудь); родившиеся с чудовищно изуродованными телами или же с полным отсутствием головного мозга, кожи или какого-либо другого жизненно важного органа. Такие существа, родившиеся только для того, чтобы умереть, получают эту возможность. Человеческие детеныши, появившиеся на свет нежизнеспособными, получают возможность умереть, окруженные заботой и лаской, а также пением песен Ухода На Запад, и матери дают им имена, чтобы они могли быть оплаканы у Погребальных Костров во время равноденствия. Животные, что обитают в Доме Обсидиана, родившись нежизнеспособными, умерщвляются благородным и гуманным способом с соблюдением необходимого ритуала, и трупы их сжигаются».

РОДЫ

   Это, похоже, единственная область, где врачи разделены по половому признаку. Что касается животных, то, например, при тяжелых родах у коровы или овцы может присутствовать примерно столько же специалистов мужчин, сколько и женщин. Однако врачи-мужчины редко присутствуют при родах у женщин; и некоторые Целительницы — итатеншо, или «посылающие» — специализируются почти исключительно на уходе за беременными и кормящими женщинами, а также — на родовспоможении. Сложные и очень красивые церемонии, посвященные беременности и родам, проводятся под руководством женщин-Целительниц из Общества Крови. Уход за беременными и обучение их тому, как надо себя вести во время родов, осуществляются самым тщательным образом, включая целую систему различных ритуалов и церемоний. По мере приближения родов гигиена в доме соблюдается все строже. Если не удается выделить для роженицы отдельную комнату и содержать ее в абсолютной чистоте — выскоблив песком полы, покрасив заново стены, прокипятив постельное белье и так далее, — то Общество Целителей может настаивать, чтобы роды происходили у них. Мать остается в стерильно чистой, очень тихой и слабо освещенной комнате вместе с младенцем в течение девяти дней, необходимых для отдыха. Отец в это время занят подготовкой торжественной встречи жены с новорожденным и «отсортировыванием» бесконечных посетителей; вместо него этим может заниматься и другой мужчина из его Дома, если в данный момент сам отец отсутствует, или уже успел развестись, или по той или иной причине не считает себя ответственным за ребенка. Сам отец или его заместитель непременно должны помогать молодой матери в ее заботах о новорожденном и в работе по дому и не позволять ей переутомляться, пока она кормит младенца грудью, хотя на самом деле семья обычно так опекает молодую мать, что та сама начинает настаивать на возвращении ей свободы передвижения и любимой работы. Т„рн, которая проходила подготовку в качестве итатеншо у Целителей Синшана, говорила, что тяжелые роды случаются довольно редко, однако многие беременности заканчиваются, к сожалению, преждевременными родами или рождением мертвого или серьезно изуродованного ребенка. По всей очевидности, в этом виноваты генетические нарушения. То же самое относится и к крупным животным; в гораздо меньшей степени страдают от этого более мелкие животные, которые размножаются куда быстрее и успевают за множество поколений избавиться от тяжкого генетического ущерба, явившегося результатом давнишнего отравления окружающей среды и прочих неприятностей, оказывающих влияние на изменение генетического кода любого вида живых существ.