Где-то на часах городской ратуши пробило десять. «Прекрасная Елена» приближалась.
Волнение Патриция росло с каждой минутой. Скорая победа означала поимку Симона, возвращение миллионов, спасение Коралии… Шум мотора приближался, и звук этот гулко разносился по неподвижной реке… Дон Луис налег на весла, и скоро лодка вышла на середину реки.
В сумеречном свете все отчетливее вырисовывался черный силуэт — встреча должна была произойти через несколько минут.
— Помочь вам? — шепотом спросил Бельваль. — Нас течением уносит в сторону.
— Что за беда? — ответил дон Луис и стал тихо напевать.
Вдруг лодка круто повернула к берегу.
— Что же это… что же это?.. — опешил капитан. — Вы… вы, значит, убегаете. Я ничего не понимаю… Быть может, потому, что нас двое против трех… Вы боитесь?
Дон Луис одним прыжком очутился на берегу и протянул руку Патрицию. Но тот оттолкнул ее и проворчал:
— Потрудитесь объяснить, в чем дело?
— Объяснять долго, — ответил дон Луис. — А вот вы ответьте мне на один вопрос… Вы не заметили, куда я положил книгу, которую я нашел в комнате Симона?
— Черт побери… Я полагаю, нам сейчас не до этого…
— Это очень важно, капитан…
— Нет, я этой книги не видел.
— Ну, конечно же… — сказал дон Луис, — ясно, как день, нас провели… вернее, меня… Надо уходить отсюда, капитан…
Но Бельваль оттолкнул лодку от берега и, схватив весла, пробормотал:
— Да вы никак подтруниваете надо мной!
И, отплыв на несколько метров, крикнул:
— Если вы боитесь, я встречусь с Симоном один… Обойдусь и без вас…
Вскоре лодка приблизилась к барке. При первом же властном окрике «Прекрасная Елена» остановилась, и два пожилых матроса-баска, которым капитан отрекомендовался представителем военной власти, провели его по судну… Симона на нем не оказалось, как не оказалось и мешков с золотом. Трюм был почти пуст.
Разговор был недолог:
— Куда направляетесь?
— В Руан, судно наше реквизировано для военных нужд…
— По дороге брали пассажиров?
— Да, в Манте.
— Его имя?
— Симон Диодокис.
— Куда он делся?
— Мы высадили его на берег… Он поехал дальше по железной дороге.
— Зачем он ехал с вами часть пути?
— Чтобы расплатиться с нами.
— За что?
— За груз, который мы доставили в Париж два дня тому назад.
— Мешки?
— Точно так.
— С чем?
— Этого мы не знаем… Он обещал хорошо заплатить, и мы ни о чем больше не спрашивали.
— Где теперь этот груз?
— Мы перегрузили его на маленький пароход, ждавший нас недалеко от Пасси.
— Название этого парохода?
— «Серна». На нем экипаж из шести человек.
— Где он сейчас?
— Вероятно, уже дальше Руана. У него очень быстрый ход. Симон Диодокис должен был его нагнать…
— Вы давно знаете Симона Диодокиса?
— Первый раз видели его… Но мы знали, что он доверенное лицо Эссареца.
— А! Вы, значит, выполняли поручения Эссареца?
— Несколько раз и всегда одни и те же.
— Что же он, каким-нибудь сигналом призывал вас к берегу?
— Дымом из старой трубы.
— И вы всегда возили мешки?
— Да… мешки. А с чем они, мы не знали. Он нам хорошо платил. Мы не спрашивали.
Патриций не задавал больше никаких вопросов. Он спустился в лодку и поспешил к берегу. Дона Луиса он застал в гостинице за вкусным ужином.
— Скорей, — сказал он, — груз на пароходе «Серна», который мы можем нагнать между Руаном и Гавром.
Дон Луис встал и протянул Бельвалю пакет, завернутый в белую бумагу.
— Ваши сандвичи, капитан. Нам предстоит тяжелая ночь… Жаль, что вы не выспались, как я… Едем! Я сам сяду за руль.
Но едва они отъехали от гостиницы, как Патриций воскликнул:
— Куда же вы! Поворачивайте обратно! Ведь мы едем на Мант и в Париж!
— Туда нам и надо, — ответил дон Луис, усмехаясь.
— Что? В Париж?
— Ну конечно.
— Однако это… это уже слишком… Я вам говорю, что оба матроса…
— Ваши матросы мошенники!
— Они меня уверили, что груз…
— Груз… Да над вами посмеялись, капитан.
— Позвольте, но «Серна»…
— «Серна»? А я вам говорю, капитан, что нас провели… Этот Симон — ловкая шельма! Черт возьми, негодяй вырыл мне волчью яму, и я бухнулся в нее головой! Ну посмотрим еще, чья возьмет… Всякая шутка имеет предел… Скоро ему, пожалуй, уже не до шуток будет.
— Однако…
— Вы как будто недовольны, капитан? После неудачи с «Прекрасной Еленой» вы хотите отыграться на «Серне»? Сделайте одолжение, если вам так хочется… Сойдите в Манте. Но считаю своим долгом предупредить вас, что Симон теперь в Париже, он опередил нас на три-четыре часа.
Бельваль вздрогнул. Симон в Париже! В Париже, где Коралия теперь одна…
Дон Луис продолжал:
— Негодяй! Ловкий ход придумал, а? Этакая бестия… Подумать только, «Воспоминания Бенджамина Франклина»! Будучи уверен в том, что я приеду, он рассудил так: дон Луис — опасный человек, он тотчас поймет, в чем дело, и тогда крышка мне и золоту… Чтобы избавиться от него, надо так или иначе направить его по ложному следу… Ловко придумано! И вот в дело пущена книга Франклина, раскрывающаяся на нужной странице, и моя неизбежная и легкая находка канализации, и нить Ариадны, предусмотрительно вложенная в мою руку. А на самом деле от подвала до хижины Берту меня вела незримая рука Симона… Хотя нет! На набережной я почувствовал что-то неладное. Но у берега какое-то суденышко… Значит, у матроса можно навести справки… Конечно, это еще одна ловушка! Это ясно, как дважды два…
— Но тот человек…
— Ну, конечно, соучастник Симона. А тот, не подозревая, что его кто-то провожает до вокзала, поручает этому человеку направить меня в Мант. Здесь продолжается та же комедия: «Прекрасная Елена» с двойным грузом, Симоном и золотом. Мы пускаемся в погоню за «Прекрасной Еленой»… На ней, конечно, нет ни Симона, ни золота. Теперь оказывается, мешки перегрузили на «Серну»… Мы преследуем ее до Руана, до Гавра и, разумеется, совершенно напрасно, потому что никакой «Серны» в действительности нет. Но мы воображаем, что она существует, и только ускользнула от нас. И тогда дело в шляпе. Миллионы исчезли, Симон исчез, и нам остается примириться с неудачей и отказаться от дальнейших поисков. Понимаете, отказаться от дальнейших поисков… Вот цель этого пройдохи. И он добился бы своего, если бы…
Машина неслась с огромной скоростью. Дон Луис лишь иногда с завидной ловкостью притормаживал у шлагбаумов. Сторожевые посты, предъявление документов, удостоверений личности и опять головокружительная езда…
— Но… что это, — спросил Патриций, — что навело вас на верный след?
— Эта женщина в Манте… Сначала я и сам не был уверен… Я почему-то не мог забыть лица человека, с которым мы разговаривали на барке «Ленивец». У меня тогда мелькнула мысль, что это переодетая женщина… Но когда мы увидели ту даму в Манте, меня вдруг как громом поразило.
Дон Луис подумал немного и тихо продолжал:
— Но кто, черт возьми, эта женщина?
Оба молчали.
— Грегуар, вероятно, — вырвалось у капитана помимо воли.
— Что? Что вы сказали? Грегуар?
— Ну, да — раз этот Грегуар на самом деле женщина…
— Послушайте, что вы говорите?
— Да, да… Об этом сказал на допросе Бурнеф!
— Но в вашем дневнике об этом нет ни слова!
— Да… верно… я упустил эту подробность.
— Подробность! Это что же, пустяк, по-вашему? Если бы я об этом знал, я тотчас догадался бы, что этот перевозчик не кто иной, как Грегуар, и мы не потеряли бы целую ночь… Ну и чудак же вы, милый мой…
Досада не изменила, однако, добродушного настроения дона Луиса, он искусно правил машиной и напевал что-то… Но Патриция томили мрачные предчувствия, и лицо его становилось все мрачнее. А дон Луис ликовал.
— Это дело начинает все больше увлекать меня. Я не люблю, откровенно говоря, легких побед… Поэтому я был все это время в дурном настроении. Подумать только! Чего он не навертел: книга Франклина, золотой канал, всякие сложности и загадки, разрешающиеся сами по себе, свидание в Манте, «Прекрасная Елена», бегство с золотом на каком-то жалком суденышке… Это может еще сойти в мирное время, но не теперь, когда страна на военном положении и на каждом шагу осмотры и проверки. И такой тертый калач, как Симон, рискнет отправиться в подобное путешествие? Я все время подозревал что-то неладное, потому-то и послал Я-Бона наблюдать за хибаркой Берту… Я был почти уверен, что на берегу непременно произойдет что-то интересное… И что? Ведь я не ошибся? У господина Луиса чутье, как видите, еще не притупилось… Капитан, заявляю вам, завтра вечером я уезжаю… Впрочем, я вам это уже говорил. Я должен уехать… Но мы победим! Мы все узнаем, и об этом пресловутом золотом треугольнике тоже. Быть может, речь идет о том, что мешки — сложены в виде треугольника… Повторяю вам, капитан, рано или поздно мы все узнаем… Мешки с золотом будут в наших руках… И Патриций с Коралией пойдут в мэрию, а я буду их посаженным отцом, и они народят много, много детей…
Они подъезжали к Парижу. Бельваль с трудом скрывал возраставшую тревогу.
— Вы полагаете, что нам больше нечего опасаться? — спросил он.
— О! Что вы? Этого я не говорил. Драма далеко еще не закончена. После заключительной сцены третьего акта, которую мы назовем сценой с углекислотой, наверное, будет еще и четвертый акт, а может быть, и пятый… Враг не сложил оружия.
Автомобиль выехал на безлюдную набережную. Дон Луис вышел из машины и три раза тихо свистнул.
— Никто не отвечает, — прошептал он. — Я-Бона, значит, здесь нет.
— А Коралия?
— Почему вас это так тревожит? Симон не знает, где она находится.
В хибарке Берту было пусто, у берега по-прежнему стояла барка.
— Пойдем туда, — сказал дон Луис. — Это судно, по-видимому, жилье пресловутой Грегуар. Она вернулась, потому что, по ее расчету, мы находимся теперь по дороге в Гавр. Во всяком случае, Я-Бон не мог не быть здесь и, вероятно, оставил какой-нибудь знак… Пойдемте капитан…
— Но я… я даже понять не могу, отчего мне так жутко.
— Полноте, — снисходительно заметил дон Луис. — Чего же вы боитесь?
— Того, что мы сейчас увидим…
Они зажгли фонарь, нащупали пистолеты в карманах и спустились к воде. Дверь каюты была заперта.
— Эй, дружище… Открывайте!
Ответа не последовало. Вышибить дверь оказалось делом нелегким. Она была очень тяжела и отнюдь не походила на обычные двери кают. Наконец им все-таки удалось высадить ее.
— Черт возьми! — воскликнул дон Луис, первым вошедший в каюту. — Вот чего я не ждал…
— Что? Что?
— Глядите… Это женщина, которую звали Грегуар… Да она никак мертва…
Женщина в мужской блузе лежала навзничь на узкой железной кровати. Беспорядок вокруг свидетельствовал о борьбе жертвы с убийцей.
— Я не ошибся… Вот и платье, которое было на ней в Манте… Что с вами, капитан?
Бельваль с трудом подавил крик. Его глаза, полные ужаса, были прикованы к иллюминатору.
— Там… Смотрите…
Стекло иллюминатора было разбито.
— Да, да, вижу, — проговорил дон Луис.
— Эта косынка… эта синяя косынка, — шептал Патриций. — Это косынка Коралии!
Дон Луис вздрогнул.
— Не может быть! Это невозможно! — воскликнул он. — Никто не знал, что мы спрятали ее на улице Майо… А вы случайно не телеграфировали ей с дороги?
— Да… да… из Манта…
— Но ведь это безумие! Неужели вы посылали телеграмму?
— Да.
— Из почтового отделения в Манте?
— Да.
— Кто-нибудь был в это время на почте?
— Да, женщина.
— Какая? Вот эта? Убитая?
— Да.
— Но она не могла видеть, что вы писали…
— Нет, но я дважды переписывал телеграмму…
— И черновик бросили на пол? Ах, капитан…
Но Бельваль уже не слышал его. Он бросился к автомобилю и спустя полчаса вернулся с двумя телеграммами в руке, которые нашел в комнате Коралии.
Первая была послана им самим: «Все обстоит благополучно. Будьте спокойны и не выходите из дому. С нежным приветом, капитан Патриций».
Вторая телеграмма, посланная Симоном, гласила: «Чрезвычайно важные события. Вынуждены изменить план действий. Едем домой. Жду вас сегодня вечером у калитки вашего сада. Капитан Патриций». Ее Коралия получила в восемь часов вечера и сразу куда-то ушла.
Глава 16
Волнение Патриция росло с каждой минутой. Скорая победа означала поимку Симона, возвращение миллионов, спасение Коралии… Шум мотора приближался, и звук этот гулко разносился по неподвижной реке… Дон Луис налег на весла, и скоро лодка вышла на середину реки.
В сумеречном свете все отчетливее вырисовывался черный силуэт — встреча должна была произойти через несколько минут.
— Помочь вам? — шепотом спросил Бельваль. — Нас течением уносит в сторону.
— Что за беда? — ответил дон Луис и стал тихо напевать.
Вдруг лодка круто повернула к берегу.
— Что же это… что же это?.. — опешил капитан. — Вы… вы, значит, убегаете. Я ничего не понимаю… Быть может, потому, что нас двое против трех… Вы боитесь?
Дон Луис одним прыжком очутился на берегу и протянул руку Патрицию. Но тот оттолкнул ее и проворчал:
— Потрудитесь объяснить, в чем дело?
— Объяснять долго, — ответил дон Луис. — А вот вы ответьте мне на один вопрос… Вы не заметили, куда я положил книгу, которую я нашел в комнате Симона?
— Черт побери… Я полагаю, нам сейчас не до этого…
— Это очень важно, капитан…
— Нет, я этой книги не видел.
— Ну, конечно же… — сказал дон Луис, — ясно, как день, нас провели… вернее, меня… Надо уходить отсюда, капитан…
Но Бельваль оттолкнул лодку от берега и, схватив весла, пробормотал:
— Да вы никак подтруниваете надо мной!
И, отплыв на несколько метров, крикнул:
— Если вы боитесь, я встречусь с Симоном один… Обойдусь и без вас…
Вскоре лодка приблизилась к барке. При первом же властном окрике «Прекрасная Елена» остановилась, и два пожилых матроса-баска, которым капитан отрекомендовался представителем военной власти, провели его по судну… Симона на нем не оказалось, как не оказалось и мешков с золотом. Трюм был почти пуст.
Разговор был недолог:
— Куда направляетесь?
— В Руан, судно наше реквизировано для военных нужд…
— По дороге брали пассажиров?
— Да, в Манте.
— Его имя?
— Симон Диодокис.
— Куда он делся?
— Мы высадили его на берег… Он поехал дальше по железной дороге.
— Зачем он ехал с вами часть пути?
— Чтобы расплатиться с нами.
— За что?
— За груз, который мы доставили в Париж два дня тому назад.
— Мешки?
— Точно так.
— С чем?
— Этого мы не знаем… Он обещал хорошо заплатить, и мы ни о чем больше не спрашивали.
— Где теперь этот груз?
— Мы перегрузили его на маленький пароход, ждавший нас недалеко от Пасси.
— Название этого парохода?
— «Серна». На нем экипаж из шести человек.
— Где он сейчас?
— Вероятно, уже дальше Руана. У него очень быстрый ход. Симон Диодокис должен был его нагнать…
— Вы давно знаете Симона Диодокиса?
— Первый раз видели его… Но мы знали, что он доверенное лицо Эссареца.
— А! Вы, значит, выполняли поручения Эссареца?
— Несколько раз и всегда одни и те же.
— Что же он, каким-нибудь сигналом призывал вас к берегу?
— Дымом из старой трубы.
— И вы всегда возили мешки?
— Да… мешки. А с чем они, мы не знали. Он нам хорошо платил. Мы не спрашивали.
Патриций не задавал больше никаких вопросов. Он спустился в лодку и поспешил к берегу. Дона Луиса он застал в гостинице за вкусным ужином.
— Скорей, — сказал он, — груз на пароходе «Серна», который мы можем нагнать между Руаном и Гавром.
Дон Луис встал и протянул Бельвалю пакет, завернутый в белую бумагу.
— Ваши сандвичи, капитан. Нам предстоит тяжелая ночь… Жаль, что вы не выспались, как я… Едем! Я сам сяду за руль.
Но едва они отъехали от гостиницы, как Патриций воскликнул:
— Куда же вы! Поворачивайте обратно! Ведь мы едем на Мант и в Париж!
— Туда нам и надо, — ответил дон Луис, усмехаясь.
— Что? В Париж?
— Ну конечно.
— Однако это… это уже слишком… Я вам говорю, что оба матроса…
— Ваши матросы мошенники!
— Они меня уверили, что груз…
— Груз… Да над вами посмеялись, капитан.
— Позвольте, но «Серна»…
— «Серна»? А я вам говорю, капитан, что нас провели… Этот Симон — ловкая шельма! Черт возьми, негодяй вырыл мне волчью яму, и я бухнулся в нее головой! Ну посмотрим еще, чья возьмет… Всякая шутка имеет предел… Скоро ему, пожалуй, уже не до шуток будет.
— Однако…
— Вы как будто недовольны, капитан? После неудачи с «Прекрасной Еленой» вы хотите отыграться на «Серне»? Сделайте одолжение, если вам так хочется… Сойдите в Манте. Но считаю своим долгом предупредить вас, что Симон теперь в Париже, он опередил нас на три-четыре часа.
Бельваль вздрогнул. Симон в Париже! В Париже, где Коралия теперь одна…
Дон Луис продолжал:
— Негодяй! Ловкий ход придумал, а? Этакая бестия… Подумать только, «Воспоминания Бенджамина Франклина»! Будучи уверен в том, что я приеду, он рассудил так: дон Луис — опасный человек, он тотчас поймет, в чем дело, и тогда крышка мне и золоту… Чтобы избавиться от него, надо так или иначе направить его по ложному следу… Ловко придумано! И вот в дело пущена книга Франклина, раскрывающаяся на нужной странице, и моя неизбежная и легкая находка канализации, и нить Ариадны, предусмотрительно вложенная в мою руку. А на самом деле от подвала до хижины Берту меня вела незримая рука Симона… Хотя нет! На набережной я почувствовал что-то неладное. Но у берега какое-то суденышко… Значит, у матроса можно навести справки… Конечно, это еще одна ловушка! Это ясно, как дважды два…
— Но тот человек…
— Ну, конечно, соучастник Симона. А тот, не подозревая, что его кто-то провожает до вокзала, поручает этому человеку направить меня в Мант. Здесь продолжается та же комедия: «Прекрасная Елена» с двойным грузом, Симоном и золотом. Мы пускаемся в погоню за «Прекрасной Еленой»… На ней, конечно, нет ни Симона, ни золота. Теперь оказывается, мешки перегрузили на «Серну»… Мы преследуем ее до Руана, до Гавра и, разумеется, совершенно напрасно, потому что никакой «Серны» в действительности нет. Но мы воображаем, что она существует, и только ускользнула от нас. И тогда дело в шляпе. Миллионы исчезли, Симон исчез, и нам остается примириться с неудачей и отказаться от дальнейших поисков. Понимаете, отказаться от дальнейших поисков… Вот цель этого пройдохи. И он добился бы своего, если бы…
Машина неслась с огромной скоростью. Дон Луис лишь иногда с завидной ловкостью притормаживал у шлагбаумов. Сторожевые посты, предъявление документов, удостоверений личности и опять головокружительная езда…
— Но… что это, — спросил Патриций, — что навело вас на верный след?
— Эта женщина в Манте… Сначала я и сам не был уверен… Я почему-то не мог забыть лица человека, с которым мы разговаривали на барке «Ленивец». У меня тогда мелькнула мысль, что это переодетая женщина… Но когда мы увидели ту даму в Манте, меня вдруг как громом поразило.
Дон Луис подумал немного и тихо продолжал:
— Но кто, черт возьми, эта женщина?
Оба молчали.
— Грегуар, вероятно, — вырвалось у капитана помимо воли.
— Что? Что вы сказали? Грегуар?
— Ну, да — раз этот Грегуар на самом деле женщина…
— Послушайте, что вы говорите?
— Да, да… Об этом сказал на допросе Бурнеф!
— Но в вашем дневнике об этом нет ни слова!
— Да… верно… я упустил эту подробность.
— Подробность! Это что же, пустяк, по-вашему? Если бы я об этом знал, я тотчас догадался бы, что этот перевозчик не кто иной, как Грегуар, и мы не потеряли бы целую ночь… Ну и чудак же вы, милый мой…
Досада не изменила, однако, добродушного настроения дона Луиса, он искусно правил машиной и напевал что-то… Но Патриция томили мрачные предчувствия, и лицо его становилось все мрачнее. А дон Луис ликовал.
— Это дело начинает все больше увлекать меня. Я не люблю, откровенно говоря, легких побед… Поэтому я был все это время в дурном настроении. Подумать только! Чего он не навертел: книга Франклина, золотой канал, всякие сложности и загадки, разрешающиеся сами по себе, свидание в Манте, «Прекрасная Елена», бегство с золотом на каком-то жалком суденышке… Это может еще сойти в мирное время, но не теперь, когда страна на военном положении и на каждом шагу осмотры и проверки. И такой тертый калач, как Симон, рискнет отправиться в подобное путешествие? Я все время подозревал что-то неладное, потому-то и послал Я-Бона наблюдать за хибаркой Берту… Я был почти уверен, что на берегу непременно произойдет что-то интересное… И что? Ведь я не ошибся? У господина Луиса чутье, как видите, еще не притупилось… Капитан, заявляю вам, завтра вечером я уезжаю… Впрочем, я вам это уже говорил. Я должен уехать… Но мы победим! Мы все узнаем, и об этом пресловутом золотом треугольнике тоже. Быть может, речь идет о том, что мешки — сложены в виде треугольника… Повторяю вам, капитан, рано или поздно мы все узнаем… Мешки с золотом будут в наших руках… И Патриций с Коралией пойдут в мэрию, а я буду их посаженным отцом, и они народят много, много детей…
Они подъезжали к Парижу. Бельваль с трудом скрывал возраставшую тревогу.
— Вы полагаете, что нам больше нечего опасаться? — спросил он.
— О! Что вы? Этого я не говорил. Драма далеко еще не закончена. После заключительной сцены третьего акта, которую мы назовем сценой с углекислотой, наверное, будет еще и четвертый акт, а может быть, и пятый… Враг не сложил оружия.
Автомобиль выехал на безлюдную набережную. Дон Луис вышел из машины и три раза тихо свистнул.
— Никто не отвечает, — прошептал он. — Я-Бона, значит, здесь нет.
— А Коралия?
— Почему вас это так тревожит? Симон не знает, где она находится.
В хибарке Берту было пусто, у берега по-прежнему стояла барка.
— Пойдем туда, — сказал дон Луис. — Это судно, по-видимому, жилье пресловутой Грегуар. Она вернулась, потому что, по ее расчету, мы находимся теперь по дороге в Гавр. Во всяком случае, Я-Бон не мог не быть здесь и, вероятно, оставил какой-нибудь знак… Пойдемте капитан…
— Но я… я даже понять не могу, отчего мне так жутко.
— Полноте, — снисходительно заметил дон Луис. — Чего же вы боитесь?
— Того, что мы сейчас увидим…
Они зажгли фонарь, нащупали пистолеты в карманах и спустились к воде. Дверь каюты была заперта.
— Эй, дружище… Открывайте!
Ответа не последовало. Вышибить дверь оказалось делом нелегким. Она была очень тяжела и отнюдь не походила на обычные двери кают. Наконец им все-таки удалось высадить ее.
— Черт возьми! — воскликнул дон Луис, первым вошедший в каюту. — Вот чего я не ждал…
— Что? Что?
— Глядите… Это женщина, которую звали Грегуар… Да она никак мертва…
Женщина в мужской блузе лежала навзничь на узкой железной кровати. Беспорядок вокруг свидетельствовал о борьбе жертвы с убийцей.
— Я не ошибся… Вот и платье, которое было на ней в Манте… Что с вами, капитан?
Бельваль с трудом подавил крик. Его глаза, полные ужаса, были прикованы к иллюминатору.
— Там… Смотрите…
Стекло иллюминатора было разбито.
— Да, да, вижу, — проговорил дон Луис.
— Эта косынка… эта синяя косынка, — шептал Патриций. — Это косынка Коралии!
Дон Луис вздрогнул.
— Не может быть! Это невозможно! — воскликнул он. — Никто не знал, что мы спрятали ее на улице Майо… А вы случайно не телеграфировали ей с дороги?
— Да… да… из Манта…
— Но ведь это безумие! Неужели вы посылали телеграмму?
— Да.
— Из почтового отделения в Манте?
— Да.
— Кто-нибудь был в это время на почте?
— Да, женщина.
— Какая? Вот эта? Убитая?
— Да.
— Но она не могла видеть, что вы писали…
— Нет, но я дважды переписывал телеграмму…
— И черновик бросили на пол? Ах, капитан…
Но Бельваль уже не слышал его. Он бросился к автомобилю и спустя полчаса вернулся с двумя телеграммами в руке, которые нашел в комнате Коралии.
Первая была послана им самим: «Все обстоит благополучно. Будьте спокойны и не выходите из дому. С нежным приветом, капитан Патриций».
Вторая телеграмма, посланная Симоном, гласила: «Чрезвычайно важные события. Вынуждены изменить план действий. Едем домой. Жду вас сегодня вечером у калитки вашего сада. Капитан Патриций». Ее Коралия получила в восемь часов вечера и сразу куда-то ушла.
Глава 16
Четвертый акт драмы
— За вами уже два промаха, капитан, — сказал дон Луис. — Первая ошибка была в том, что вы не предупредили меня, что Грегуар — женщина. Вторая же…
Но видя, до какой степени упал духом Патриций, он положил руку ему на плечо и произнес:
— Полноте, капитан! К чему отчаяние! Дела обстоят вовсе не так плохо, как вам кажется.
Бельваль прошептал:
— Чтобы избавиться от этого человека, Коралия бросилась в Сену…
— Уверяю вас, матушка Коралия жива. Она, правда, в руках Симона, но живая.
— Как знать… А разве оказаться во власти этого человека не равносильно смерти?
— Это только угроза смерти, — возразил дон Луис, — но если мы подоспеем вовремя…
— У вас есть план?
— А вы что же думаете, я сидел, сложа руки? На меня это, кажется не похоже! Для такого старого воробья достаточно полчаса, чтобы разгадать загадку.
— Ну так давайте действовать! — капитан не мог скрыть нетерпения.
— Подождите, — возразил дон Луис, — я вам только перечислю факты, не останавливаясь на способах, которыми я добыл их…
— Я слушаю.
— Итак, Коралия в девять часов вечера явилась на свидание. Симон уже был там вместе со своей помощницей. Они вдвоем связали ее, лишив предварительно возможности кричать, и привезли на «Ленивец». Заметьте, что действовали они спокойно, убежденные, что мы ничего не знаем о расставленной ловушке. Однако, они забыли про Я-Бона, а я — чем очень горжусь — помнил о нем. Несмотря на темноту, Я-Бон, тем не менее, узнал Симона и последовал за ним. Трудно сказать, что случилось потом. Скорее всего, Симон попытался разделаться со своей сообщницей — Грегуаром, и Я-Бон помешал ему. А может быть, сенегалец хотел вырвать из его лап Коралию, и между ними произошла драка… Ясно одно: Симон, воспользовавшись суматохой, схватил Коралию, выскочил на палубу и запер каюту.
— А Я-Бон?
— Наверно, это он разбил иллюминатор, пытаясь выбраться. Я не понимаю только, почему Я-Бон не вышиб дверь и не догнал Симона? Возможно, он был ранен…
— И раненый однорукий калека бросился в воду… — перебил его Патриций.
— Не обязательно. Посмотрите, под иллюминатором есть бортик, по которому можно добраться до палубы.
— Но все-таки он должен был потерять на это какое-то время, чем и воспользовался Симон.
— А если эта женщина, прежде чем умереть, сказала Я-Бону, где может спрятаться Симон?
— Да, если бы это знать наверное, — вздохнул Бельваль.
— Я это уже знаю.
— Как?!
— Для этого даже не нужно дожидаться Я-Бона. Женщина показала ему ящик, в котором лежала карточка с адресом. Чтобы предупредить меня, Я-Бон приколол карточку к занавеске, а чтобы показать, что это сделал именно он, приколол ее золотой булавкой, которой я сам прикрепил к его груди крест в Марокко.
— Адрес! Адрес! — нетерпеливо закричал Патриций.
— Амедей Вашеро, 18, улица Гимар. Это совсем недалеко отсюда.
Они тотчас отправились туда, предоставив полиции разбираться, кто убил женщину.
— Вот и Симон начинает делать промахи, — заметил дон Луис, выходя на набережную.
Автомобиль доставил их на улицу Гимар. Дом под номером восемнадцать оказался особняком старинной постройки.
У ворот дон Луис позвонил. Было два часа ночи, и им довольно долго не открывали. Наконец из своей каморки вышел швейцар.
— Кто там? — сонным голосом спросил он.
— Нам нужно видеть господина Амедея Вашеро.
— Это я.
— Вы?
— Да, это я, но по какому праву?..
— По приказанию префекта, — сказал дон Луис, показывая какой-то значок.
Они вошли в швейцарскую.
Амедей Вашеро оказался невысоким стариком с простым крестьянским лицом.
— Отвечайте прямо, без уверток, — резко приказал дон Луис. — Мы ищем Симона Диодокиса.
Швейцар всполошился.
— Вы хотите ему причинить вред? Если да, то нечего меня и спрашивать. Лучше пусть меня убьют, если я сделаю что-нибудь дурное этому господину.
— Дурное? Да полно! Наоборот, мы ищем его для того, чтобы оказать услугу и избавить от грозящей опасности.
— Ему грозит опасность? — вскричал Вашеро. — Меня это ничуть не удивляет. Никогда я еще не видел его таким взволнованным.
— Он, значит, приходил?
— Да, вскоре после полуночи.
— Он здесь?
— Нет, он опять ушел.
Патриций в отчаянии развел руками.
— Может быть, он оставил кого-нибудь? — спросил он.
— Нет, он кого-то хотел привезти.
— Даму?
Вашеро колебался.
— Мы знаем, — сказал дон Луис, — что Симон Диодокис хотел привезти к вам даму, к которой он питает величайшее уважение.
— Вы можете мне назвать имя этой дамы? — спросил Вашеро, все еще колеблясь.
— Ее зовут госпожа Эссарец, она вдова банкира, у которого Симон занимал должность домашнего секретаря. Госпожу Эссарец преследуют враги, и он защищает ее, а мы хотим принести пользу им обоим. Вот для чего мы сюда явились.
— Ну хорошо… Я скажу все, что знаю, — сказал Вашеро, успокоенный словами дона Луиса. — Я знаю Симона Диодокиса очень давно. Он мне оказал услугу, когда я был мастеровым, одолжив денег. Потом он устроил меня сюда и часто приходил в швейцарскую поболтать о том, о сем…
— Он говорил что-нибудь об Эссареце или Патриции Бельвале? — небрежным тоном осведомился дон Луис.
Вашеро на миг задумался.
— Мы разговаривали с ним о многом. Это прекрасный человек и делает много добра. Он часто посылал меня к бедным в нашем квартале. А в эту минуту он рискует жизнью, чтобы спасти госпожу Эссарец!
— Еще только одно: вы видели его после смерти Эссареца?
— Сегодня в первый раз. Он пришел вскоре после полуночи, запыхавшийся, говорил очень тихо, как будто прислушиваясь к шуму на улице. «Меня выследили», — прошептал он. «Выследили… А я поклялся…» «Но кто же?» — спросил я. «Ты не знаешь… У него только одна рука, но и ее вполне достаточно, чтобы… Он сожмет горло, точно клещами…» Он помолчал и заговорил опять, но тихо, так тихо, что я едва мог расслышать. «Ты пойдешь со мной, нам нужно взять одну даму, госпожу Эссарец. Ее собираются убить… Я ее хорошо спрятал, но она в обмороке, и ее нужно будет нести. Но нет! Лучше я пойду один… Как-нибудь устроюсь. Мне нужно знать, свободна ли та комната». Нужно вам сказать, — продолжал Вашеро, — что у него здесь было маленькое помещение, в котором он мог бы при надобности скрыться. Он это иногда и делал.
— Ну и что потом? — спросил Бельваль.
— Потом он ушел.
— Разве он не вернулся?
— В том-то и дело, что нет, и это меня беспокоит. Может быть, тот страшный человек напал на него или с дамой случилось несчастье, которого он опасался?
— С дамой случилось несчастье? Что вы говорите?
— Он мне сказал: «Нужно торопиться, чтобы спасти ее. Я был вынужден оставить ее там, но, конечно, ненадолго, иначе она задохнется… Недостаточный приток воздуха…»
Патриций бросился на старика. Он долго сдерживался, но мысль, что Коралия где-то близко и призывает его, умоляя спасти, окончательно лишила его способности здраво рассуждать.
— Вы скажете, наконец, нам, где она? — вскричал Бельваль. — С нами шутки плохи… Сейчас же говорите, где она… Вы слышите?
Дон Луис рассмеялся.
— Великолепно, капитан! Общение со мной, как видно, приносит плоды… Теперь мы, конечно, много добьемся от этого добряка.
— Говорить-то он ведь может. Язык же я ему не вырвал…
— Это все равно, — твердо возразил Вашеро. — Вы меня обманули! Вы враги господина Симона, и теперь я больше не произнесу ни слова.
— Ты не будешь говорить?
И Патриций выхватив пистолет, приставил дуло к виску Вашеро.
— Считаю до трех, и если ты не заговоришь, то увидишь, из какого теста сделан капитан Бельваль!
Вашеро вздрогнул.
— Капитан Бельваль? Вы сказали, капитан Бельваль?
— Да, да! Мое имя тебя немного освежило кажется?
— Вы и есть капитан Бельваль? Патриций Бельваль?
— К твоим услугам. И если через две секунды ты не скажешь…
— Патриций Бельваль… Вы враг господина Симона, и вы хотите…
— Я хочу его убить, как собаку, как только встречу, а заодно и тебя, так как ты его сообщник. Ах, негодяи! Ну, решил ты, наконец?
— Несчастный! — пробормотал Вашеро. — Вы не знаете, что делаете. Убить господина Симона! Вы? Вы? Но вы последний человек, который мог бы…
— Но говори же, наконец! — закричал Бельваль.
— Вы хотите убить господина Симона, вы, капитан Бельваль! Вы…
— Да почему же нет? Почему?
— Потому что вы его сын!
Весь гнев Патриция, вся его тревога за Коралию улетучились. На смену этим чувствам пришло изумление.
— Сын Симона? Что ты плетешь? Неужели ты не мог ничего лучше выдумать, чтобы спасти своего приятеля? Ловко! Не убивайте его, потому что он ваш отец! Отец капитана Бельваля — это чучело, Симон Диодокис!
— Послушайте, капитан, — вмешался дон Луис, — позвольте мне разобраться в этом деле… Это займет всего несколько минут и нас не задержит.
И он обратился к старику:
— Объяснимся начистоту, господин Вашеро! Мы все здесь одинаково заинтересованы. Пожалуйста, успокойтесь и отвечайте только на мои вопросы. Симон Диодокис — не настоящее имя вашего благодетеля, не так ли?
— Да.
— Его зовут Арман Бельваль, а та, которая его любила, называла его Патрицием Бельвалем?
— Да, и так же зовут его сына.
— Однако Арман Бельваль пал жертвой заговора, составленного также и против матери госпожи Эссарец, которую он очень любил.
— Да, но умерла только мать Коралии…
— Это было 14 апреля 1895 года?
— Да, это совершенно точная дата.
Бельваль схватил дона Луиса за руку.
— Пойдемте, — умоляюще шепнул он. — Коралия во власти этого демона…
— А вы не допускаете мысли, что этот демон ваш отец? — возразил дон Луис.
— Вы с ума сошли!
Капитан опустился на стул, сжав руками голову, точно боясь, что его череп разлетится на куски.
Дон Луис пристально посмотрел на него и взволнованно обратился к старику:
— Итак, рассказывайте, господин Вашеро. Только побыстрее!
— 14 апреля 1895 года человек, посланный нотариусом, с полицейским чиновником пришел к столяру, у которого я тогда работал, и спросил, не сможет ли он тотчас же сделать два гроба. Вся наша мастерская принялась за работу. В шесть часов вечера хозяин, один из рабочих и я отправились на улицу Раймон в маленький дом в саду.
— Я знаю. Дальше!
— Там были двое умерших, мужчина и женщина. Их завернули в простыни и положили в гробы. Часов в одиннадцать хозяин и рабочий ушли, оставив меня с монахиней. Оставалось только прибить крышки к гробам. Монахиня устала читать молитву и задремала. И в этот момент случилось нечто, от чего волосы у меня встали дыбом. Этого я не забуду до конца жизни… Покойник в гробу зашевелился.
Дон Луис перебил:
— Стало быть, о преступлении вы ничего не знали?
— Нам сказали, что несчастные отравились газом… Тому человеку много понадобилось времени, чтобы опомниться… Я чуть с ума не сошел от страха, видя, что мертвец мало-помалу оживает. Наконец он открыл глаза… Первые его слова были: «Она умерла?». Потом он сказал: «Ни слова! Полное молчание! Пусть меня считают мертвым, так лучше!». Сам не знаю, почему я согласился. Я был точно парализован. Он склонился над гробом женщины, поцеловал ее несколько раз и сказал: «Я отомщу за тебя! Вся моя жизнь будет посвящена этому. Клянусь тебе соединить наших детей, как ты этого хотела… Если я буду жить, то только для них двоих — Патриция и Коралии… Прощай!» Потом обратился ко мне: «Помоги мне!» Мы вытащили из гроба труп и перенесли его в соседнюю комнату, набили оба гроба камнями из сада, и я их заколотил, а потом разбудил монахиню и ушел. А тот человек заперся в комнате с умершей. Утром люди из похоронного бюро увезли гробы.
Патриций поднял голову и тупо уставился на Вашеро.
— А могилы в саду? — пробормотал он. — А надгробия?
— Таково было желание Армана Бельваля. Для него я нанял помещение, в котором он скрывался под именем Симона Диодокиса, так как Арман Бельваль для всех умер. Тут он прожил несколько месяцев, никуда не выходя. Потом, через мое посредничество и под своим новым именем, он перекупил свой собственный дом. Там в саду мы сделали две могилы — Коралии и его… Да, и его, так он пожелал. Патриций и Коралия умерли для всех, и, кроме того, он думал, что это сближает его с ней, что он ее не покинул… Возможно, его разум был немного поврежден. Он повсюду, где только мог, писал ее и свое имена: на стене, на скамейках, выкладывал из цветов на клумбах…
Лицо Патриция исказилось. Он судорожно сжал кулаки.
— Доказательства! — прохрипел он. — Дай мне их сейчас же! В этот самый момент по вине этого негодяя погибает невинное существо! Доказательства!
— Успокойтесь! — поспешно сказал Вашеро. — Он хочет спасти вашу любимую, а не убить.
— Он заманил ее и меня в тот дом, чтобы убить тем же способом, каким были умерщвлены наши родители…
— Он только и думает, как бы соединить ваши жизни! — возразил Вашеро.
— Да, в смерти!
— Нет! Он горячо вас любит и гордится вами.
Но видя, до какой степени упал духом Патриций, он положил руку ему на плечо и произнес:
— Полноте, капитан! К чему отчаяние! Дела обстоят вовсе не так плохо, как вам кажется.
Бельваль прошептал:
— Чтобы избавиться от этого человека, Коралия бросилась в Сену…
— Уверяю вас, матушка Коралия жива. Она, правда, в руках Симона, но живая.
— Как знать… А разве оказаться во власти этого человека не равносильно смерти?
— Это только угроза смерти, — возразил дон Луис, — но если мы подоспеем вовремя…
— У вас есть план?
— А вы что же думаете, я сидел, сложа руки? На меня это, кажется не похоже! Для такого старого воробья достаточно полчаса, чтобы разгадать загадку.
— Ну так давайте действовать! — капитан не мог скрыть нетерпения.
— Подождите, — возразил дон Луис, — я вам только перечислю факты, не останавливаясь на способах, которыми я добыл их…
— Я слушаю.
— Итак, Коралия в девять часов вечера явилась на свидание. Симон уже был там вместе со своей помощницей. Они вдвоем связали ее, лишив предварительно возможности кричать, и привезли на «Ленивец». Заметьте, что действовали они спокойно, убежденные, что мы ничего не знаем о расставленной ловушке. Однако, они забыли про Я-Бона, а я — чем очень горжусь — помнил о нем. Несмотря на темноту, Я-Бон, тем не менее, узнал Симона и последовал за ним. Трудно сказать, что случилось потом. Скорее всего, Симон попытался разделаться со своей сообщницей — Грегуаром, и Я-Бон помешал ему. А может быть, сенегалец хотел вырвать из его лап Коралию, и между ними произошла драка… Ясно одно: Симон, воспользовавшись суматохой, схватил Коралию, выскочил на палубу и запер каюту.
— А Я-Бон?
— Наверно, это он разбил иллюминатор, пытаясь выбраться. Я не понимаю только, почему Я-Бон не вышиб дверь и не догнал Симона? Возможно, он был ранен…
— И раненый однорукий калека бросился в воду… — перебил его Патриций.
— Не обязательно. Посмотрите, под иллюминатором есть бортик, по которому можно добраться до палубы.
— Но все-таки он должен был потерять на это какое-то время, чем и воспользовался Симон.
— А если эта женщина, прежде чем умереть, сказала Я-Бону, где может спрятаться Симон?
— Да, если бы это знать наверное, — вздохнул Бельваль.
— Я это уже знаю.
— Как?!
— Для этого даже не нужно дожидаться Я-Бона. Женщина показала ему ящик, в котором лежала карточка с адресом. Чтобы предупредить меня, Я-Бон приколол карточку к занавеске, а чтобы показать, что это сделал именно он, приколол ее золотой булавкой, которой я сам прикрепил к его груди крест в Марокко.
— Адрес! Адрес! — нетерпеливо закричал Патриций.
— Амедей Вашеро, 18, улица Гимар. Это совсем недалеко отсюда.
Они тотчас отправились туда, предоставив полиции разбираться, кто убил женщину.
— Вот и Симон начинает делать промахи, — заметил дон Луис, выходя на набережную.
Автомобиль доставил их на улицу Гимар. Дом под номером восемнадцать оказался особняком старинной постройки.
У ворот дон Луис позвонил. Было два часа ночи, и им довольно долго не открывали. Наконец из своей каморки вышел швейцар.
— Кто там? — сонным голосом спросил он.
— Нам нужно видеть господина Амедея Вашеро.
— Это я.
— Вы?
— Да, это я, но по какому праву?..
— По приказанию префекта, — сказал дон Луис, показывая какой-то значок.
Они вошли в швейцарскую.
Амедей Вашеро оказался невысоким стариком с простым крестьянским лицом.
— Отвечайте прямо, без уверток, — резко приказал дон Луис. — Мы ищем Симона Диодокиса.
Швейцар всполошился.
— Вы хотите ему причинить вред? Если да, то нечего меня и спрашивать. Лучше пусть меня убьют, если я сделаю что-нибудь дурное этому господину.
— Дурное? Да полно! Наоборот, мы ищем его для того, чтобы оказать услугу и избавить от грозящей опасности.
— Ему грозит опасность? — вскричал Вашеро. — Меня это ничуть не удивляет. Никогда я еще не видел его таким взволнованным.
— Он, значит, приходил?
— Да, вскоре после полуночи.
— Он здесь?
— Нет, он опять ушел.
Патриций в отчаянии развел руками.
— Может быть, он оставил кого-нибудь? — спросил он.
— Нет, он кого-то хотел привезти.
— Даму?
Вашеро колебался.
— Мы знаем, — сказал дон Луис, — что Симон Диодокис хотел привезти к вам даму, к которой он питает величайшее уважение.
— Вы можете мне назвать имя этой дамы? — спросил Вашеро, все еще колеблясь.
— Ее зовут госпожа Эссарец, она вдова банкира, у которого Симон занимал должность домашнего секретаря. Госпожу Эссарец преследуют враги, и он защищает ее, а мы хотим принести пользу им обоим. Вот для чего мы сюда явились.
— Ну хорошо… Я скажу все, что знаю, — сказал Вашеро, успокоенный словами дона Луиса. — Я знаю Симона Диодокиса очень давно. Он мне оказал услугу, когда я был мастеровым, одолжив денег. Потом он устроил меня сюда и часто приходил в швейцарскую поболтать о том, о сем…
— Он говорил что-нибудь об Эссареце или Патриции Бельвале? — небрежным тоном осведомился дон Луис.
Вашеро на миг задумался.
— Мы разговаривали с ним о многом. Это прекрасный человек и делает много добра. Он часто посылал меня к бедным в нашем квартале. А в эту минуту он рискует жизнью, чтобы спасти госпожу Эссарец!
— Еще только одно: вы видели его после смерти Эссареца?
— Сегодня в первый раз. Он пришел вскоре после полуночи, запыхавшийся, говорил очень тихо, как будто прислушиваясь к шуму на улице. «Меня выследили», — прошептал он. «Выследили… А я поклялся…» «Но кто же?» — спросил я. «Ты не знаешь… У него только одна рука, но и ее вполне достаточно, чтобы… Он сожмет горло, точно клещами…» Он помолчал и заговорил опять, но тихо, так тихо, что я едва мог расслышать. «Ты пойдешь со мной, нам нужно взять одну даму, госпожу Эссарец. Ее собираются убить… Я ее хорошо спрятал, но она в обмороке, и ее нужно будет нести. Но нет! Лучше я пойду один… Как-нибудь устроюсь. Мне нужно знать, свободна ли та комната». Нужно вам сказать, — продолжал Вашеро, — что у него здесь было маленькое помещение, в котором он мог бы при надобности скрыться. Он это иногда и делал.
— Ну и что потом? — спросил Бельваль.
— Потом он ушел.
— Разве он не вернулся?
— В том-то и дело, что нет, и это меня беспокоит. Может быть, тот страшный человек напал на него или с дамой случилось несчастье, которого он опасался?
— С дамой случилось несчастье? Что вы говорите?
— Он мне сказал: «Нужно торопиться, чтобы спасти ее. Я был вынужден оставить ее там, но, конечно, ненадолго, иначе она задохнется… Недостаточный приток воздуха…»
Патриций бросился на старика. Он долго сдерживался, но мысль, что Коралия где-то близко и призывает его, умоляя спасти, окончательно лишила его способности здраво рассуждать.
— Вы скажете, наконец, нам, где она? — вскричал Бельваль. — С нами шутки плохи… Сейчас же говорите, где она… Вы слышите?
Дон Луис рассмеялся.
— Великолепно, капитан! Общение со мной, как видно, приносит плоды… Теперь мы, конечно, много добьемся от этого добряка.
— Говорить-то он ведь может. Язык же я ему не вырвал…
— Это все равно, — твердо возразил Вашеро. — Вы меня обманули! Вы враги господина Симона, и теперь я больше не произнесу ни слова.
— Ты не будешь говорить?
И Патриций выхватив пистолет, приставил дуло к виску Вашеро.
— Считаю до трех, и если ты не заговоришь, то увидишь, из какого теста сделан капитан Бельваль!
Вашеро вздрогнул.
— Капитан Бельваль? Вы сказали, капитан Бельваль?
— Да, да! Мое имя тебя немного освежило кажется?
— Вы и есть капитан Бельваль? Патриций Бельваль?
— К твоим услугам. И если через две секунды ты не скажешь…
— Патриций Бельваль… Вы враг господина Симона, и вы хотите…
— Я хочу его убить, как собаку, как только встречу, а заодно и тебя, так как ты его сообщник. Ах, негодяи! Ну, решил ты, наконец?
— Несчастный! — пробормотал Вашеро. — Вы не знаете, что делаете. Убить господина Симона! Вы? Вы? Но вы последний человек, который мог бы…
— Но говори же, наконец! — закричал Бельваль.
— Вы хотите убить господина Симона, вы, капитан Бельваль! Вы…
— Да почему же нет? Почему?
— Потому что вы его сын!
Весь гнев Патриция, вся его тревога за Коралию улетучились. На смену этим чувствам пришло изумление.
— Сын Симона? Что ты плетешь? Неужели ты не мог ничего лучше выдумать, чтобы спасти своего приятеля? Ловко! Не убивайте его, потому что он ваш отец! Отец капитана Бельваля — это чучело, Симон Диодокис!
— Послушайте, капитан, — вмешался дон Луис, — позвольте мне разобраться в этом деле… Это займет всего несколько минут и нас не задержит.
И он обратился к старику:
— Объяснимся начистоту, господин Вашеро! Мы все здесь одинаково заинтересованы. Пожалуйста, успокойтесь и отвечайте только на мои вопросы. Симон Диодокис — не настоящее имя вашего благодетеля, не так ли?
— Да.
— Его зовут Арман Бельваль, а та, которая его любила, называла его Патрицием Бельвалем?
— Да, и так же зовут его сына.
— Однако Арман Бельваль пал жертвой заговора, составленного также и против матери госпожи Эссарец, которую он очень любил.
— Да, но умерла только мать Коралии…
— Это было 14 апреля 1895 года?
— Да, это совершенно точная дата.
Бельваль схватил дона Луиса за руку.
— Пойдемте, — умоляюще шепнул он. — Коралия во власти этого демона…
— А вы не допускаете мысли, что этот демон ваш отец? — возразил дон Луис.
— Вы с ума сошли!
Капитан опустился на стул, сжав руками голову, точно боясь, что его череп разлетится на куски.
Дон Луис пристально посмотрел на него и взволнованно обратился к старику:
— Итак, рассказывайте, господин Вашеро. Только побыстрее!
— 14 апреля 1895 года человек, посланный нотариусом, с полицейским чиновником пришел к столяру, у которого я тогда работал, и спросил, не сможет ли он тотчас же сделать два гроба. Вся наша мастерская принялась за работу. В шесть часов вечера хозяин, один из рабочих и я отправились на улицу Раймон в маленький дом в саду.
— Я знаю. Дальше!
— Там были двое умерших, мужчина и женщина. Их завернули в простыни и положили в гробы. Часов в одиннадцать хозяин и рабочий ушли, оставив меня с монахиней. Оставалось только прибить крышки к гробам. Монахиня устала читать молитву и задремала. И в этот момент случилось нечто, от чего волосы у меня встали дыбом. Этого я не забуду до конца жизни… Покойник в гробу зашевелился.
Дон Луис перебил:
— Стало быть, о преступлении вы ничего не знали?
— Нам сказали, что несчастные отравились газом… Тому человеку много понадобилось времени, чтобы опомниться… Я чуть с ума не сошел от страха, видя, что мертвец мало-помалу оживает. Наконец он открыл глаза… Первые его слова были: «Она умерла?». Потом он сказал: «Ни слова! Полное молчание! Пусть меня считают мертвым, так лучше!». Сам не знаю, почему я согласился. Я был точно парализован. Он склонился над гробом женщины, поцеловал ее несколько раз и сказал: «Я отомщу за тебя! Вся моя жизнь будет посвящена этому. Клянусь тебе соединить наших детей, как ты этого хотела… Если я буду жить, то только для них двоих — Патриция и Коралии… Прощай!» Потом обратился ко мне: «Помоги мне!» Мы вытащили из гроба труп и перенесли его в соседнюю комнату, набили оба гроба камнями из сада, и я их заколотил, а потом разбудил монахиню и ушел. А тот человек заперся в комнате с умершей. Утром люди из похоронного бюро увезли гробы.
Патриций поднял голову и тупо уставился на Вашеро.
— А могилы в саду? — пробормотал он. — А надгробия?
— Таково было желание Армана Бельваля. Для него я нанял помещение, в котором он скрывался под именем Симона Диодокиса, так как Арман Бельваль для всех умер. Тут он прожил несколько месяцев, никуда не выходя. Потом, через мое посредничество и под своим новым именем, он перекупил свой собственный дом. Там в саду мы сделали две могилы — Коралии и его… Да, и его, так он пожелал. Патриций и Коралия умерли для всех, и, кроме того, он думал, что это сближает его с ней, что он ее не покинул… Возможно, его разум был немного поврежден. Он повсюду, где только мог, писал ее и свое имена: на стене, на скамейках, выкладывал из цветов на клумбах…
Лицо Патриция исказилось. Он судорожно сжал кулаки.
— Доказательства! — прохрипел он. — Дай мне их сейчас же! В этот самый момент по вине этого негодяя погибает невинное существо! Доказательства!
— Успокойтесь! — поспешно сказал Вашеро. — Он хочет спасти вашу любимую, а не убить.
— Он заманил ее и меня в тот дом, чтобы убить тем же способом, каким были умерщвлены наши родители…
— Он только и думает, как бы соединить ваши жизни! — возразил Вашеро.
— Да, в смерти!
— Нет! Он горячо вас любит и гордится вами.